С того дня всё изменилось.
Бабушка теперь жила со мной. Мы, осиротевшие, поддерживали друг друга, как могли.
Поддерживали меня и все друзья, и знакомые. В первую очередь Светка и близнецы, конечно. Света из-за меня даже рассталась с парнем, о чём я узнала лишь спустя месяц, и не от неё, а от Феди. Он сказал, что она тогда только начала встречаться с однокурсником, но он требовал внимания, я тоже — и Света выбрала меня, несмотря на то, что была в него влюблена. Поняв, кто был этим однокурсником — Света ведь рассказывала мне о нём! — я чуть за голову не схватилась.
А подруга, когда выяснила, что Федя проболтался, чуть эту самую голову не оторвала, но уже ему.
— Болтун — находка для шпиона! — шипела она, глядя на него с неудовольствием. — Хочешь, чтобы все узнали твою тайну — скажи Фреду Рыжову!
— А как он узнал? — поинтересовалась я, пытаясь кое-как успокоить Свету, глаза которой метали молнии. — Ты рассказала?
— Да щаз! Перед подъездом со Стасом ссорились, а эти двое, — она кивнула на близнецов, — услышали. Но Джордж-то молчок, а Фред… Надо было ему на месте уши оторвать!
В этот момент я впервые со смерти родителей и дедушки улыбнулась — настолько забавной выглядела Света. До этого просто не могла, не получалось, хотя и Федя, и Дима постоянно пытались меня смешить. Но мне было не смешно, что бы они ни делали.
Я не только улыбалась с трудом — я с трудом жила. Сессию еле сдала, продержавшись без пересдач только потому что мне усиленно помогали близнецы. Близнецы! Которые не слишком-то интересовались всем, что мы изучали в институте и явно скучали на лекциях! Но сессию между тем они сдали на «отлично». Я, увы, получила только «хорошо» по всем предметам. И было у меня ощущение, что даже эта оценка завышена, потому что до преподавателей, разумеется, дошёл слух о моих родителях и дедушке. Меня все жалели. В том числе, кстати, и однокурсники — после случившегося девчонки в нашей группе перестали относиться ко мне с холодком, сочувствовали и начали со мной общаться вполне по-дружески, приняли в свою компанию. Они по-прежнему не одобряли моих отношений с Федей и Димой, но словно махнули на них рукой.
Только однажды я услышала от нашей старосты Миланы — сразу после того, как близнецы на перемене притащили мне пирожок и воду из столовой:
— Ох, Юлька, доиграешься… Выбрала бы ты кого-нибудь из них!
— Я не могу, Лан, — ответила я тихо, убедившись, что Федя и Дима ушли. — Представляешь, я выберу одного, а второй обидится. И они поссорятся. Всю жизнь вместе, а тут я между ними встану. Я поэтому и жду… надеюсь, что однажды один из них найдёт себе девушку…
— Хм… — протянула староста, посмотрев на меня по-новому. — Так вот в чём дело! А мы-то думали, что тебе это просто нравится.
— Нет. Не нравится.
— Но ты ведь знаешь, кому симпатизируешь больше? — уточнила Милана после небольшой паузы. — Кто, так сказать, фаворит твоего сердца?
— Знаю. Но не скажу даже под пытками. Не могут же они всё время вдвоём за мной ходить? Когда-нибудь один отвалится.
— А если отвалится не тот, который нравится тебе меньше, а тот самый, который больше?
— Значит, судьба такая, — ответила я, хотя сердце у меня дрогнуло и зашлось в отчаянии.
Я действительно боялась этого. Боялась, что пока я балансирую на грани, как канатоходец над пропастью, Диме надоест ждать. И он в конце концов переключится на другую девушку.
После того как я потеряла почти всех своих родственников, от подобной мысли я приходила в какое-то особенно острое отчаяние.
Между тем ситуация ухудшалась. Федя, по-видимому, уязвлённый тем, что Дима тогда получил поцелуй, а он нет — хотя он понимал, что мне было не до поцелуев, я и Диму-то поцеловала почти случайно, — перешёл в более активное наступление. И теперь близнецы, увы, почти всегда не смотрелись как два дружелюбных ухажёра, действующих в тандеме, что неимоверно бесило моих одноклассниц, а потом и однокурсниц.
Федя и Дима стали конкурентами.