В туалете, побрызгав себе в лицо холодной водой, я успокоилась.
Что ж, раньше о подобном я читала только в книжках. Видимо, это и есть та самая физическая реакция, что порой описывается в любовных романах. На лихорадку похоже, только приятную. Слишком приятную! Дима наверняка заметил, и это плохо.
Я вышла из туалета, надеясь, что сейчас просто вернусь к танцам, и тема моего побега замнётся сама собой, но не тут-то было.
Из зала — туалеты располагались в закутке, и отсюда место основного действа было не разглядеть, — лилась нежная музыка. Медляк — поняла я. Интересно, Федя держит слово, или?..
— Юль, что случилось? — раздался за моей спиной Димкин голос. Я обернулась. Парень стоял в метре от двери в женский туалет и смотрел на меня, слегка нахмурившись. — Тебе нехорошо? Или?..
— Или, — ответила я нервно. — Но давай лучше не будем об этом.
— Почему? — спросил Дима и сделал шаг вперёд. Улыбнулся — легко, неверяще, и его глаза сверкнули радостью. — Ты стесняешься? Юль, но в этом нет ничего такого. Мне тоже нравится тебя касаться.
— Я не сомневаюсь, — мой голос звучал сдавленно. — И тебе нравится, и Феде нравится. А мне, как ты думаешь? Мне нравится, когда вы меня трогаете? Оба? С двух сторон будете меня трогать, да?
Дима изменился в лице.
— Вот в чём дело… — протянул он понимающе. — Ты за Фреда опасаешься…
Не сказал ничего по поводу моей уловки, которую я применила сознательно. Я хотела, чтобы Димка думал, будто они нравятся мне одинаково. Но он даже внимания на неё не обратил, будто не сомневался — этого не может быть.
Конечно, не может быть! Невозможно относиться к разным людям одинаково!
Я не знала, что ещё сказать. Как соврать, чтобы Дима поверил? Поэтому я молчала — а вот он говорил:
— Юль, но ведь ему всё равно придётся объяснять. Рано или поздно. Мы понимаем, что ты должна определиться…
— Не присваивай Феде свои мысли и рассуждения, — почти всхлипнула я. — Ты знаешь его не хуже меня! Это ты у нас был бы способен принять мой выбор. А Федя вспылит и обидится. Скажешь, нет?
— Скажу — да, — вздохнул Дима. — И мне от этого тоже больно заранее. Но, Юль…
— Нет, — отрезала я решительно. — И не смей обсуждать с ним это! Я не хочу, чтобы вы поссорились. Понял? Обещай мне! Обещай, что ничего ему не скажешь! Если кто и должен говорить, то только я. Не ты!
Дима помолчал, глядя на меня очень внимательно и серьёзно — и от этого взгляда с каждой прошедшей секундой я ощущала, как у меня всё сильнее и сильнее дрожат поджилки. То ли от страха перед будущей ссорой близнецов, то ли ещё от чего-то.
— Обещай! — повторила я, и Дима кивнул.
— Хорошо. Обещаю. Я ничего не скажу ему, пока ты не определишься окончательно и не решишь поговорить с ним сама. А теперь давай вернёмся в зал? Потанцуешь со мной?
К подобной невозмутимости был способен только Дима — чтобы сразу вот так переключиться с эмоционального разговора на танцы. Даже меня ещё трясло.
— Да, потанцую, — ответила я и вздрогнула — по телу прошла нервная дрожь.
Дима это заметил.
— Не волнуйся так, — произнёс он примирительно. — Всё будет хорошо.
Мне хотелось спросить: «Хорошо — это как?», но я промолчала.
Я не верила, что после моего отказа их с Федей отношения останутся на прежнем уровне. Не верила ни капли.
И от этого у меня болело сердце, досадливо сжимаясь от невозможности любить в полную силу.