Я знаю ночь

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

Снежинки словно раздумывали: падать на землю или нет. Нехотя и неслышно ложились на шапку и плечи Андрею. А тот вслушивался в полет снега. Стоял у землянки лицом к Ленинграду. Уже полмесяца Бойков на боевой точке. Пока ходил по улицам города, считал себя затерянной песчинкой. Теперь, стоило повернуться лицом к фронту, ощущал за спиной живое тело огромного города. Волновало незнакомое раньше чувство ответственности. От него тоже зависит жизнь людей, среди которых он был вчера. Он — боец армии противовоздушной обороны, защитник Ленинграда. Будет работать слухачом на звукоулавливателе.

Снег залетает за очки. Тает и течет по щекам. Звукоулавливатель зачехлен. Уже не брезент, а пышная папаха накрывает прибор. Отдыхают после неспокойной ночи новые друзья Андрея Бойкова. Только ему не сидится в тепле.

Ночью немцы несколько раз пытались прорваться к городу. Сбрасывали бомбы. Одна разорвалась невдалеке от позиции прожзвука.

Тревога длилась до утра. Холод сводил пальцы. В наушниках стоял рев моторов. Слухачи забывали о морозе — не упускали из виду цель. Бойков был в резерве. Надевал наушники в минуты затишья. Вел наблюдение за самолетами на большом расстоянии.

Еще в первые месяцы войны Андрей научился распознавать врага по звуку: ноющий, комариный — истребитель; завывающий, прерывистый — бомбардировщик. Изучил голоса советских самолетов. Размеренный, немного стрекочущий — ястребок. Басовитый и встревоженный — бомбовоз. Но какие они? Смутно помнит, как однажды над их деревней пролетел аэроплан. Мотор тарахтел, что молотилка. Ребята бежали по улице и неистово кричали. Летчик будто услыхал их, помахал рукой.

А теперь? Летят — не успеваешь голову повернуть. Больно сжималось сердце. Мог бы и он управлять такой машиной, поднимать в небо краснозвездную птицу и мчаться наперерез врагу. Но он даже по земле ходит с палкой. Только слух, один слух связывает его с окружающим миром.

Андрей стоит вдали от звукоулавливателя и мысленно ощупывает его. Это — маховик... Он поворачивает трубу по горизонтали. А этот — по углу места цели... Вот — ось Основа. На ней держатся трубы. Их четыре Квадратные. Кверху расширяются, как у граммофона. Закрыты сеткой. Бойков вспоминает объяснения командира установки Готовчикова. «Эти сетки для скрадывания посторонних шумов», — говорит сержант. Потом предлагает: «Садитесь, пожалуйста». Андрей надевает теплый шлем с наушниками. «Голову сюда». Чувствует затылком опору. «Удобно». «Слухач по несколько часов не встает... Голову отбросит — отдыхает... Теперь поверните маховик». Андрей крепко сжимает ручку. «Легко идет». «Да. Но вы поворачиваете рывками. Надо учиться плавности. От этого зависит точность попадания прожекторного луча в цель...»

Так продолжалось неделю. По ночам. Днем в землянке для Андрея крутили пластинки с записью гула моторов. На специальном приборе учили совмещать услышанные звуки в правом и левом ухе. «Делать затылочное равновесие», — сказал сержант Готовчиков.

Вскоре это «затылочное равновесие» Бойков ощутил во время тренировки на звукоулавливателе. «Наши летают — потренируемся», — предложил командир. Андрей надел наушники. «Слышите?». «В правом ухе». «Поворачивайте вправо. Быстрее». «Теперь в левом слышу». «Правильно. Старайтесь вести медленно. Совмещайте звуки и в левом и правом...» «Звук пропал... Нет!.. Равномерный. Словно в затылке...» «Еще разок, товарищ Бойков». В голосе командира — возбуждение. Он повернул трубы в противоположную сторону. «Ловите цель!» Бойков быстро стал вращать маховик. В наушниках появился гул. Потом ясный звук мотора в левом ухе. Быстрее — в правом. Медленнее: влево, вправо... И опять в затылке раздался неприятный шум. «Есть!» «Координаты!» — крикнул Готовчиков. Откуда-то донеслось: «Тридцать шесть, ноль», — звонкий голос. «Три, двадцать пять», — протяжный, сочный.

Сержант посмотрел на показатели звукоулавливателя. «Точно. На сегодня хватит». Приказал отвести Бойкова в землянку. По дороге Николай Бондарь, слухач пo углу места цели, сказал:

— Быстро ты освоился. Мне труднее давался звук. Играешь на чем-нибудь?

— На баяне...

А снег все сыплет и сыплет. Из землянки вышел Бондарь, увидел Бойкова.

— Красотища! А дорожки чистить все же придется. С приборов сметать. Эх, ма...

Слева, за белой дрожащей пеленой снега, просвечивался частокол густого леса. Впереди, откуда порой доносился гул, лежало поле. Правее к дороге жались три избы. Они пустовали.

И поле, и лес, и дорога хорошо просматривались с боевой позиции. Ее тыловая сторона круто спускалась к оврагу. В нем протекала небольшая речушка. На ее берегу стояла машина с агрегатом, который питал прожектор. Во время работы мотор не мешал слухачам. На склоне оврага вырыли землянки. По тревоге приходилось бежать к приборам, преодолевая подъем. Андрею кто-нибудь из бойцов помогал добираться к звукоулавливателю. «Как сделать, чтобы обходиться без помощи?» — подумал Бойков, как только Бондарь заговорил о дорожках.

— Проволоку протянуть бы вдоль тропинки, а?

— Зачем? — удивился Бондарь.

— Сам бы мог бегать... Только сержант разрешил бы...

Посильную ли задачу ставил перед собой слепой. Пожалуй, да. Вся его жизнь после потери зрения представляла собой восхождение по трудным и крутым ступенькам. Каждая из них стоила огромной энергии и воли, но и приносила душевное удовлетворение. А началось все в школе, куда привел его Иван Васильевич Зинченко. В новой обстановке поначалу Андреем овладело чувство, похожее на боязнь. Такое состояние переживаешь, когда утром приходишь к реке, чтобы искупаться. Воздух прохладный и вода не теплее. Окунешь ногу — обжигает. А искупаться — так и тянет. Вдохнешь полной грудью, закроешь глаза и опрометью бросаешься в реку. Проходит минута, другая и ощущение тепла подкрадывается к сердцу. Начинаешь плыть размашистее, смелее.

Новая жизнь увлекла Андрея Бойкова. Он проявил усердие и настойчивость при изучении нелегкой системы чтения по Брайлю. Под чуткими пальцами слепого всевозможные сочетания точек, словно волшебные знаки, выстраивались в слова, становились фразами. Толстые книги открывали невидимый огромный мир. Научился писать, начал осваивать ремесла: плел из хвороста и камыша корзины и мебель. Знакомился с кожевенным производством. По вечерам играл в струнном оркестре.

Жизнь приобретала разумный смысл, становилась интересной.

Во время финской войны 1939—40 года в свободные от работы часы научился вязать маскировочные сети, в первый день войны с фашистскими захватчиками начал работать для фронта. Вскоре в общество слепых пришло распоряжение: эвакуировать из Ленинграда. Уезжать из города Бойков наотрез отказался:

— Сети и здесь вязать можно...

Но Андрей мечтал о непосредственном участии в войне. И вот он стал солдатом. Что теперь значит умение штопать носки, или ходить без палки от своего дома до соседней улицы. Задачи нужно усложнять. Первая из них — научиться бегать по тревоге без посторонней помощи.

Тренировался Андрей в часы отдыха. Бондарь подавал сигналы, засекая время. Бойков поспешно переступал порог землянки, клал палку на проволоку. Пробовал бежать. Высоко поднимал ноги. Трудно дышал. Сперва Николая это рассмешило. Потом он помрачнел, когда увидел упорство Андрея. Лицо слепого было болезненно озабоченным. Но Бойков не отступал. Бег становился уверенней, время сокращалось. И тут Николай не выдержал:

— Ты же ни черта не видишь! Если бы рассказали - не поверил.

— А ты смотришь под ноги, когда бежишь? Привык Инстинкт... В темной квартире ходишь, не задумываясь куда повернуть. А моей темной квартирой стала земля. Скоро без палки побегу.

Бондарь не ответил. Неотрывно смотрел на Бойкова пока тот шел в землянку. Сам остался на позиции. Meла поземка. Над Ленинградом, будто обожженное фронтовым огнем, багровело солнце. Вокруг него февральский мороз вырезал молочное кольцо. Бондарь подошел к звукоулавливателю. Из головы не выходил Бойков.

То ли по молодости, то ли по складу характера Бондарь долго не раздумывал над событиями. Случилось так, значит надо. До войны глубоко верил, что мы в первый же день разобьем врага. С жаром распевал бодрые песни. Начал воевать и ни разу не спросил: почему отступаем. Как и миллионы других, он стал чернорабочим войны, защищал Родину и верил в победу. А было ему неполных двадцать лет. Родился в шахтерском городе Донецке. Окончил среднюю школу за год до войны и попал в прожекторные части. Солдатская жизнь стала первым серьезным испытанием донецкого паренька.

Глаза у Бондаря — мальчишечьи, с пепельной поволокой. Может она появилась после ранения. Когда отходили к Ленинграду, угодило осколком в ногу. А может, блеск глаз притуманился после того, как фашисты заняли его город, и Николай потерял связь с родными и близкими. А главное — умолкла его любовь — Алка. Бойкая, легкая, милая Алка.

Бондарь был отличным слухачом. По совместительству работал корректировщиком утла места цели. Сержант поручал ему заниматься с Бойковым. И вот молодой человек стал замечать, что теряет душевное равновесие. Тревожил его слепой. «Мне словно стыдно перед ним. Но почему?» Что-то смутное, неуловимое бродило в голове. Думая о Бойкове, невольно размышлял о положении страны. Как получилось, что мы оказались не готовыми к войне. Почему так легко немец занял Украину, подошел к Ленинграду, был у самой Москвы. Почему?

Николай прислонился к звукоулавливателю. «Андрей работает на приборе, как зрячий... Значит, я должен лучше его работать». Глубоко вздохнул. Вспомнил: нужно с Андреем еще разок пройтись по тексту присяги. Был приказ командира полка принять присягу у Бойкова в день Красной Армии.

Вернулся в землянку, попросил Андрея повторить присягу, но тут раздались удары в рельс.

— Тревога! — крикнул дежурный и первый выскочил за дверь.

Ночь была темная, облачная. На позиции раздавались команды. У речушки тихо заурчал мотор и nocте пенно стих. Умолкли бойцы. Потянулись минуты напряжённого ожидания. Из стороны в сторону поворачивались трубы. В шуршащей тишине послышался приближающийся шум. Он все нарастал и нарастал, переходя в непрерывный гул. Начали стрельбу зенитки — все ближе, ближе... Вдали справа брызнул фонтан прожекторных лучей. Они уперлись в облака, пытались их проколоть, но, обессилев, отошли в сторону. Вспыхнули, но вые прожекторы. Серебряные струи лучей указывали место, где над плотной крышей облаков проходили немецкие самолеты. На их пути выросла завеса из огней и металла. Зазвенел густой черный воздух, под снегом вздрогнула земля.

Гул немецких машин повернул влево. Его ясно слышал Бойков. Он стоял у звукоулавливателя.

— Есть! — раздался голос девятого номера — слухача по азимуту.

— Есть цель! — отозвался Бондарь.

Через несколько секунд выстрелил прожекторный луч. Он прошелся по жидкому облаку и попал в просвет. Андрей в это время высоко держал голову, словно видел чужой самолет. Враг шел прямо на точку.

— В луче!

От неожиданного крика Бойков вздрогнул.

Самолет вышел из-за облака и попал в луч света. В белые крылья вцепились еще три прожекторных луча. Раздался резкий залп: стреляли соседние батареи.

Немецкая машина круто свернула вправо, к фронту, и сержант Готовчиков скорее почувствовал, нежели увидел, как от самолета отделились бомбы. Заглушая зенитные орудия, вздыбилась и завыла земля.

— Ложись!

Левой рукой Бойков схватился за какую-то скобу и присел на корточки. Бомбы упали недалеко от позиции. что-то ударило по трубе, и она загудела. Андрей замер.

Разорвалась последняя бомба. Готовчиков подошел к звукоулавливателю и увидел Бойкова. Свет фонарика выхватил из темноты лицо Андрея. Оно казалось торжественно строгим. На скулах часто перекатывались желваки.

Боевое крещение слепого состоялось...