Яблони на Марсе

Глава 10 Бифштексы на грядке

Лет пять назад, в начале 80-х годов министр сельского хозяйства США Джон Р. Блок сделал громогласное и широковещательное заявление. Он объявил о том, что ученые Висконсинского университета в ходе исследований совершили настоящий переворот в науке. Что в «генетике растений начинается новая эра», которая скоро приведет к «зеленой революции».

Что же произошло? Отчего поднялся такой сыр-бор? Шум и гам возник из-за того, что удалось передать подсолнечнику ген фасоли, который теперь контролирует в нем синтез одного из белков.

Полученная учеными растительная химера получила название «санбин» («sunbean» буквально «солнечная фасоль»), ибо ее родителями стали подсолнечник («sunflower») и фасоль («bean»), растения, состоящие в далеком родстве.

Санбин — действительно свидетельство больших возможностей генетической инженерии. Но означает ли это, что сбылись заветные чаяния ученых? Что биоинженерия подошла к совершенно новому, очень важному для нее этапу? Что скоро с голодом на земном шаре будет покончено? Конечно, нет. До этого еще очень далеко. Санбин — лишь заявка на будущее. Развившееся, способное дать потомство зеленое растение получено не было, пока это всего лишь шарообразный сгусток клеток, лишь один из шансов пробиться в будущее, лишь зацепка, пренебрегать которой, однако, понятно, не стоит.

Генная инженерия полна крайностей. В ней черные краски мирно уживаются с мажорными тонами — зелеными, оранжевыми, с цветом зелени и солнечных лучей. Мрачные прогнозы, разговоры о киборгах (киборг — это технически усовершенствованный человек, способный жить в любой среде), послушных чужой воле, о неразмышляющих вояках-суперменах… И здесь же светлые грезы о невиданных прежде растениях.

Хотя человеку стороннему, наблюдателю чудес наук многие затеи молекулярной биологии могут показаться чистой воды прожектерством или делом весьма далекого будущего, сами генные инженеры не сомневаются, что их исследования позволят:

получать плодоносящие деревья, вырабатывающие естественные яды против вредных насекомых. От пестицидов, загрязняющих окружающую среду, тогда можно было бы отказаться;

научить растения поглощать азот непосредственно из атмосферы (долой азотные удобрения, вместе с производящими их громадными фабриками!);

получить растения, стойкие к засухам, способные усваивать соленую воду, не полегающие под дождем и градом, не страшащиеся заморозков, устойчивые к гербицидам и вирусным болезням;

вывести кукурузу, в початках которой содержалось бы столько же белка, сколько, скажем, в курином яйце, что позволило бы в тех странах, где выращивается много кукурузы, вовсе исключить мясо из рациона.

Пока мы по необходимости все еще убиваем животных, чтобы питаться их мясом, но куда более гуманным и гораздо более выгодным путем было бы получать все необходимые нам белки от растений. И генная инженерия обещает создать «суперовощи» с высоким содержанием белка — этакие «растительные бифштексы», «бифштексы на грядках». По питательности они превзойдут мясо…

Трудами ученых должны сбыться и другие фантастические проекты. Вот один из них. У растения съедобны плоды и семена, реже — листья или корнеплоды. Но, кроме съедобных частей, есть и несъедобные: стволы, цветы, кора… Растениям они необходимы, нам — нет, во всяком случае, в качестве пищи. Так стоит ли мириться с тем, что участки земли, получающие солнечную энергию, достаточную для тысяч человек, кормят только десятки? Отчего бы не создать растение без корней, листьев, веток и стволов — этакий стопроцентный плод?

Академик Николай Николаевич Семенов считал, что со временем при посредстве физики и химии создадут особые чаны с генетической закваской. В них будут выращивать яблочную, вишневую, пшеничную, морковную, ананасную и иную растительную ткань. Она пойдет на стол целиком: никаких отходов не будет!

В мечтах можно зайти и еще дальше. Возжелать растения, в которых имелось бы все необходимое человеку. Растение со съедобными листьями, как у шпината, семенами с высоким, как у фасоли, содержанием белка, с высокопитательными, похожими на картофель, клубнями, со стеблем, дающим полезное волокно… Тогда не надо будет «метаться» от одного блюда, к другому — от одного растения организм с пищей сразу получит все, что ему необходимо.

А еще — раз уж все пожелания сбываются! — хорошо бы получить растения, которые можно есть сразу в сыром виде. Чтоб не надо было возиться на кухне с поваренной книгой, затем жарить, варить, разогревать, охлаждать…

А собственно, во всем том, о чем только что говорилось, и нет особых чудес. Растениеводы издавна занимаются выведением новых необычных сортов, но добивались они этого при помощи скрещивания и отбора, то есть путями естественными, главный недостаток которых слишком большие затраты времени.

Делом этим занималась и сама матушка-природа. Естественный отбор за тысячелетия добился немалого. Так, в частности, полагают, что вследствие генных мутаций живые существа, первоначально обитавшие в водной среде, в первоокеане, обрели способность дышать и выбрались на сушу. И существование человека является отголоском тех давних событий.

Как спрессовать миллионы лет в годы и даже месяцы? Как максимально сократить сроки? Способна ли справиться со всем этим селекция? Да, успехи ее велики: вклад селекции в достигнутое за последнюю четверть века удвоение урожайности составляет более 50 процентов. Однако даже такие цифры нас уже не удовлетворяют. Селекционное конструирование нового сорта — многотрудный научный марафон. Это дело, требующее чудовищного упорства. Десятки лет труда, успех чаще всего приходит только на склоне лет. А сколько селекционеров так и не дожили до времени, когда их усилия стали приносить плоды!

Трудности селекции, в чем они? Возьмем пшеницу. Ведь необходимо среди примерно 48 тысяч образцов этой культуры разыскать те несколько, которые и станут стартовой точкой для планируемого поиска. А сколько забот возникает при скрещивании. При десяти сводимых воедино признаков, каждый из них контролируется только одним геном, во втором поколении, когда отбор только начинается, надо проанализировать ровно 1 048 576 растений. Вот какие груды материала необходимо перерыть!

И кабы перечень требований к новому сорту укладывался бы в десятку! На деле, по классическому подсчету Вавилова, в число признаков, которым должен соответствовать новый сорт (конкретно мы говорим о пшенице), должны входить 46 пунктов. Перечислим некоторые: форма зерна; высокий вес тысячи семян; крупный, при созревании не осыпающийся колос; не прорастающее на корню и в снопах зерно; прочная неполегающая соломина; оптимальное соотношение массы зерна и соломины; иммунитет к вредителям, болезням; устойчивость к засухам; пригодность к механизированной уборке…

46 ступеней к идеалу! И это по меркам прошедших десятилетий, ныне же количество требований выросло еще больше.

Наши далекие предки руководствовались простыми критериями: съедобно растение — несъедобно, вкусно — нет. Это только много позднее, при еще полуосознанной селекции человек начал обращать внимание и на величину урожая, и на размеры используемых в пищу органов растений. Но затем земледелец открыл в растениях крахмал, белок, аминокислоты, жиры, витамины… Тут уж он осознал разницу между «количеством» и «качеством». Уразумел и факты неприятные: что у зерновых отчего-то чем выше урожайность, тем ниже в зерне содержание белка и незаменимых аминокислот. Что чем больше удается собрать сахарной свеклы с гектара, тем меньше в ней сахара и т. д. И для селекции важными оказались теперь уже не только валовые сборы с гектара, но и «урожаи» белка, сахара, витаминов и других веществ.

Требования к селекции быстро растут, а арсенал ее средств до недавних пор был довольно скромен: воздействие на растения атомной радиации, ультрафиолетовых лучей, некоторых химических веществ. Подобные меры могут изменить структуру молекул ДНК, внести «поправки», наподобие опечаток в результате недосмотра типографа. К сожалению, мутации плохо предсказуемы. Трудно предвидеть, какие гены будут поражены, в каком отношении они будут модифицированы. Тут остается уповать на удачу, на то, что удастся найти и отобрать нужных «уродов»: очень редкие, интересующие селекционера изменения.

Селекция имеет существенное ограничение. Ее приемы позволяют получать гибриды только родственных растений. Скрещивать картофель разных сортов можно, но никак нельзя получить, скажем, гибрид сливы и яблони.

Ветви древа жизни, пройдя долгий эволюционный путь, разошлись друг от друга очень далеко. Их развитие долго шло независимо. Потому-то разные виды не скрещиваются. И нельзя скрестить кошку с собакой. И хотя есть мул, помесь осла и лошади, он бесплоден, так же как и помесь льва с тигром.

Природа воздвигла между далекими видами непреодолимый барьер, который мешает селекционной работе. Фактически селекционеры тасуют одни и те же гены. У них в руках словно бы колода, в которой все карты одинаковы: в одной — только семерки бубей, в другой — лишь трефовые короли и т. п. Кое-какие различия, конечно, есть: одни карты пропечатаны чуть-чуть лучше, на других видны следы брака — опечатки, смещения рамок…

Получить гибрид капусты и редьки, например, селекционерам никак не удается. Сотворить такую помесь они смогли, но, к их глубочайшему разочарованию, она имела корни капусты, а ботву — редьки! И надолго стала мишенью для острот злопамятных юмористов. А вот генные инженеры почти с первой попытки, так сказать, с первого захода смогли сотворить гибрид свеклы со шпинатом и, если потребуется, смогут вырастить и груши на вербе.

Пересадка генов от неродственных видов — это наиболее престижная работа для молекулярных биологов. Так, у дуба нет ржавчинного гриба — возбудителя ржавчины, от которой так страдает пшеница. Почему бы не выделить нужный ген из дуба, не пересадить его пшенице и таким образом не остановить ржавчину?

Как все это делается? В чем секрет? Мы помним: успехи генной инженерии связаны с плазмидами, этими ДНК-колечками, способными «перекатываться» из одной бактерии в другую. К огорчению ученых, тех же экспериментальных удобств растения и другие высокоорганизованные клетки не предоставляют. Природа отделила прокариотов — бактерий, синезеленых водорослей и других наделенных плазмидами простейших — от эукариотов (растительные и животные организмы) непроницаемой стеной. Поэтому, казалось, плазмидные способы изменения наследственности тут не помогут.

Так считалось. И вдруг обнаружилось, что есть все-таки лазейка. Выяснилось: то, что молекулярные биологи безуспешно пытались сделать, уже миллионы лет проделывает обычная почвенная бактерия Agrobacterium tumefaciens. Она умеет вводить чужеродные гены в растения и заставляет их повиноваться своей воле — вынуждает синтезировать нужные ей белки. В результате такой генетической колонизации растительные клетки начинают безудержно размножаться, и образуется нарост, галл — растительная опухоль.

Исследователи выделили и виновницу этих превращений — плазмиду (ее назвали Ті-плазмидой, от английских слов «tumor-inducing», «вызывающая опухоль»). Было установлено, что после заражения растения определенная часть плазмидной ДНК способна встраиваться в хромосомную ДНК растительной клетки, становиться частью ее наследственного материала. Это генное вторжение заставляет растение синтезировать особые соединения — опины, которые служат бактерии пищей.

Итак, открывается уникальная возможность для включения в геном растений любого желательного гена, функционирование которого может придать растению нужные свойства. Ti-плазмиды, у них можно подавить гены, способствующие возникновению растительных опухолей, окрылили исследователей: в окружающей растительную клетку высоченной, кажущейся совершенно неодолимой ограде обнаружились «выломанные доски». Впрочем, это необходимо отметить, биологические бреши найдены не для всех растений. Только для класса двудольных. Для однодольных же — а к ним относятся важнейшие для сельского хозяйства зерновые, кукуруза, многие травы: они обладают природной устойчивостью к заражению агробактериями — проблема не решена. Здесь придется поискать другие обходные пути.

Ученые настроены чрезвычайно оптимистично. Строятся вдохновляющие планы применения генной инженерии для активизаций фотосинтеза растений, что должно, к примеру, способствовать быстрому росту деревьев; для обогащения сельскохозяйственных растений некоторыми основными аминокислотами, необходимыми для человеческого организма, что избавило бы миллионы людей от алиментарной дистрофии; для создания засухоустойчивых культур, незаменимых в засушливых районах Азии и Африки; хотят «приспособить» тропическую маниоку для производства этанола, его можно будет использовать вместо бензина, и фруктозы…

Правда, далеко не все разделяют оптимизм исследователей. В США намерение биологов перейти в ближайшее время от лабораторных опытов к испытаниям в природных условиях вызывает активный протест защитников окружающей среды. Противники генной инженерии требуют запретить генетические манипуляции над растениями в природных условиях. Их пугает возможность создания такого вида растений, который сможет сопротивляться любым ядам и, выйдя из-под контроля, устойчивый к засухам, гербицидам и холоду, начнет бурно размножаться и вытеснит всю дикорастущую флору.

О возможной опасности генноинженерных работ говорят и такие факты. В последние годы в США ведутся активные попытки получения биологических средств для борьбы с заморозками. Ученые намерены создать биологический «антифриз».

Убытки, связанные с заморозками, составляют в США более миллиарда долларов в год. И, как выяснилось, во многом тут виноваты бактерии. Именно они способствуют образованию губительных кристалликов льда.

При отсутствии на поверхности листьев бактерий видов Pseudomonas syringae и Erwinia herbicola вода в растениях с падением температуры до нескольких градусов ниже нуля по Цельсию не замерзает, а становится переохлажденной. Растения при этом могут выдерживать температуры до минус 8 градусов Цельсия.

Заморозки вредят растениям, только если на них образуется лед. А для начала кристаллизации сверхохлажденной воды нужны ядра, или центры кристаллизации. Этими ядрами и служат бактерии упомянутых видов. На них-то и нанизываются образующиеся кристаллики льда.

Сначала ученые Висконсинского университета в США пытались бороться с бактериями, опрыскивая поле стрептомицином. Но ясно, что широкое использование этого средства неблагоприятно скажется на окружающей среде. Поэтому тактику борьбы пришлось поменять.

Было решено натравить на бактерии убивающие их вирусы, бактериофаги. Лабораторные эксперименты обнадежили. В течение нескольких часов удавалось уничтожить более 90 процентов льдообразующих бактерий.

Еще более иезуитский прием — генноинженерными методами так преобразовать бактерии, чтобы они более не вызывали кристаллизации льда. Так сказать, перевоспитать их.

Парадокс тут в том, что исследователи толком не знают, что делает бактерии ядрами кристаллизации. И однако им удалось уничтожить в бактерии Pseudomonas syringae гены, определяющие это их неприятное для людей качество.

Ученые вели поиск методом проб и ошибок. Они приготовили из ДНК этой бактерии набор фрагментов самой разной длины. Каждый из фрагментов был затем «вшит» в кишечную палочку, которая обычно не вызывает образование кристалликов льда.

Затем — следующий этап этой работы — биоинженеры «вырезали» из ДНК бактерии кусок, ответственный за кристаллизацию. И такой ДНК (ее назвали «минус лед») заменили «нормальную» ДНК бактерии Pseudomonas syringae.

Уже собираются распылять культуры полученных бактерий на опытных участках, засаженных картофелем, с целью повышения морозостойкости растений. Говорят, это первый значительный эксперимент генетических инженеров, затрагивающий окружающую среду. Все было бы хорошо, но бактерии, вокруг которых образуются кристаллики льда, скорее всего играют в природе заметную роль. При занесении их воздушными потоками в верхние слои атмосферы они способствуют образованию дождя и снега. Что произойдет, если эти бактерии «аборигены» не выдержат «конкуренции» с модифицированными человеком микробами? Чем все это кончится? Пока этого никто не знает.

Биоинженерия меняет не только растения, но и наши представления о них. Вот какую, к примеру, картину сельского хозяйства, «исправленного» молекулярными биологами, рисует доктор физико-математических наук Франк-Каменецкий:

«Где-то в пустынях стоят солнечные электростанции, от них ток, а также необходимое минеральное сырье, поступают на громадные биотехнологические заводы, где готовят оптимально сбалансированные корма из бактерий и дрожжей и в удобной упаковке рассылают их по всей стране на птице-, свино- и коровофабрики. Там, словно в инкубаторах, где сегодня растят кур, выращивают всю остальную живность, а может быть, и совсем новых, выведенных с помощью генной инженерии животных. Кроме кормов, заводы изготавливают искусственную пищу. Разумеется, в каком-то объеме сохранилось и обычное земледелие, с возделыванием пшеницы и других культур. Но потребность в этих весьма дорогих продуктах настолько снизилась, что их возделывают в отдельных климатических зонах, с полной мелиорацией и т. д. Огромные пространства, которые были в добиологическую эру заняты под пашни, освободились, люди перестали скучиваться в городах, а живут вольготно среди лесов, озер и рек и ездят на работу, в ближайший магазин и друг к другу в гости на электромобилях…»

Как видим, это не живопись с ее яркими, сочными красками, не графика с ее резкими, отчетливыми линиями, четко фиксирующими контуры изображенных предметов, а скорее акварельный набросок, характеризуемый смазанными переходами, полутенями, с мельканием живописных пятен.

Представить завтрашний день сельского хозяйства трудно, но можно с большой определенностью говорить о целях, стратегических задачах, которых хотелось бы достичь.

Тут надо понимать, что цели природы и человека различны. Для людей, скажем, выгоднее получить пшеницу или ячмень с крупным зерном, с легкой обмолачиваемостью. Природе же важнее не размер, а количество зерен; склонность же к легкому обмолачиванию — этот признак может оказаться даже вредным.

Такой разнобой во взглядах и все растущее могущество людей не может не сказаться губительно на биосфере. Из огромного разнообразия растений, кормивших человека 10 тысяч лет назад, сегодня основу питания составляет всего каких-то 30 видов растений. Древнее природное разнообразие местных видов заменено ныне небольшим числом специально выведенных и упорно внедряемых сортов, выращиваемых на обширнейших пространствах.

96 процентов урожая гороха в США получается всего-навсего от двух его разновидностей, а 71 процент урожая кукурузы — от шести ее сортов. Спору нет, используются чудодейственные по продуктивности растения, но, увы, они становятся все более уязвимыми для различных заболеваний, таких, к примеру, как картофельная гниль. Растения приходится усиленно «лечить» пестицидами и прочими очень опасными для окружающей среды и самого человека средствами.

Итак, одна из целей биоинженерии — возврат растительного царства к многообразию, к неоглядному богатству видов флоры. Чтобы было, как в шутливом стихотворений Натальи Кончаловской «Про огород», когда рассеянный садовник смешал все семена и получились редисвекла, чеслук, репуста и спаржовник. Пусть будет, как пишет поэтесса:

Разнообразия кормящих человека растений можно добиться и таким необычным способом: превратить методами генной инженерии сорняки в культурные, съедобные растения. Рисуется фантастическая ситуация. Съедобны ландыши, незабудки. Готовят салат из листьев сирени, гарниры из ромашки, супы из хвои. Распиленная как бы на дрова плоть деревьев подается на стол вместо колбасы. Пырей, подорожник считаются деликатесами, их трудно найти на полях. Зато картофель никто не ест, пшеница идет исключительно на корм скоту!

Нашу фантазию можно продолжить. Съедены все сады, кустарники, леса, травы. Человечеству вновь приходится садиться на «черную пищу»: на картошку, овощи, хлеб. Биоинженеры срочно пытаются превратить зерновые, картофель и другие древние пищевые растения в новомодные пырей, кислицу, сныть…

Селекционеры, наблюдая за работой биоинженеров, испытывают подчас вовсе не чувство зависти. Они полны иронии, им хочется подтрунивать, язвить. Многие из них считают, что генетическая инженерия — это своего рода увлечение, мода, что она пройдет, и никакой особой пользы практики от нее не получат.

Медлительные, терпеливые, упорные, свято соблюдающие правила, издавна декретированные природой, селекционеры подозрительно относятся к поспешным, явно урбанистическим методам биоинженерии. Их раздражает рвение, спешка, рекламный шум, чрезмерные обещания, явное желание нарушить ритуалы, поскорее опрокинуть поставленные природой барьеры, обойти их, пролезть с черного хода, пройти вне очереди.

Этот старый спор между деревенской неторопливостью и основательностью и городской суетой и необязательностью, видимо, разрешится не скоро, потому что биоинженер в конечном итоге передает свои находки селекционерам, именно они должны судить, удался или нет очередной генный «фокус».

«Каких бы чудес ни напридумали молекулярные биологи, — рассуждают селекционеры, — нам решать, что у них получилось. Потому-то скоростные методы переделки сельского хозяйства — это миф. Для решения какой-то конкретной проблемы требуется от двух до пяти лет для получения у данного растения различных признаков, а потом еще по крайней мере от трех до восьми лет работы традиционными методами, чтобы закрепить эти признаки у растения».

Еще одна трудность для генетической инженерии, занятой растениями, в том, что селекция новых сортов затрагивает свойства растения, контролируемые уже не одним, а сразу многими генами.

Поясним эту важную мысль таким примером. Уже давно ученые хотят сконструировать растения, способные сами себя удобрять. Взять хотя бы азот. Земная атмосфера — настоящий азотный океан, растения купаются в его волнах, но усвоить могут лишь крохи, да и то если на растительных корнях обитают особые азотфиксирующие бактерии. И давно настойчиво пропагандируется мысль передать зерновым культурам — основной пище человечества — группы генов nif из бактерий, умеющих улавливать атмосферный азот, и тем самым избавиться от необходимости вносить под эти культуры в почву азотные удобрения.

К сожалению, эта идея фикс генных инженеров пока остается всего лишь мечтой. Причина та, что переносить придется сразу 17 (!) генов. И даже если предположить, что удастся заставить работать все эти гены, например в геноме пшеницы, то, по оценкам специалистов, такие растения снизят урожайность на 20–30 процентов сухого веса из-за необходимости нести дополнительные энергозатраты на… фиксацию азота!

Да, в геноме растений есть дальние связи между генами, и вмешиваться в работу генной машины следует с большой оглядкой. Неосторожно нажимая на «кнопки», «педали», «рычажки», можно ненароком перевести генные механизмы растения из одного режима в другой, вовсе нежелательный для человека.

В этой связи злопамятные селекционеры вспоминают обычно историю с геном opaque 2. В 1964 году этот ген захотели использовать в США, в университете Пардью, для обогащения зерен кукурузы аминокислотой лизином, что резко бы повысило питательную ценность кукурузного зерна.

Перенос гена удался, радость была великая, но… урожайность у трансформированных сортов упала на 15 процентов, а сами зерна стали хрупкими и чувствительными к возбудителям болезней!

Все эти замечания несколько неожиданны для читателя, ждущего описаний сногсшибательных перспектив. Их нам вовсю расписывают при случае средства массовой информации, которые просто обуревает жажда сенсаций. Порой это делают и некоторые ученые, излишне падкие на новые кредиты, сулящие несведущим золотые горы, молочные реки и кисельные берега.

Конечно же, очень жаль, что вооруженная генноинженерными методиками селекция не может обуть сапоги-скороходы и двинуться вперед семимильными шагами. Верно, бесплатных завтраков в ближайшем будущем она не обещает, но зато оказывается путем, гарантирующим хотя и скромные, но прочные, непрерывные и эффективные успехи в сельском хозяйстве.

Хотя самоудобряющаяся пшеница и коровы величиной со слона еще не стали реальностью сельского хозяйства, биоинженерия, имеющая дело с растениями, уже отпраздновала не одну победу. Так недавно молекулярные биологи сумели обеспечить табак и томаты иммунитетом к их вредителям.

Исходной точкой для исследователей послужила бактерия Bacillus thuringiensis. Этот микроорганизм давно известен как биологический инсектицид, искусственно выращиваемый и используемый для опыления культурных растений. С листвы растений бактерии попадают в организм вредителей, нарушая пищеварительную функцию гусениц. Причиной тому служит особый белок, вырабатываемый микроорганизмами. В течение 40 часов насекомые погибают. Преимущество подобных пестицидов в том, что они совершенно безвредны для людей и животных.

Но зачем с трудом выращивать бактерии, а потом их распылять? Такой вопрос задали себе бельгийские ученые. Они выделили генетический код белка-убийцы и, используя в качестве переносчика генов Ті-плазмиды, включили его строительные элементы в ДНК табачного и томатного растений. Их листва сама стала производить смертельный для вредителей белок.

Биотехнологи добились и других успехов. Так, к примеру, им удалось получить особые «прыгающие помидоры». У них плоды краснее, круглее, тяжелее обычных, они имеют характерный запах и структуру и так плотны, что прыгают как мячики.

Точнее говоря, выведены два новых сорта «прыгающих помидоров». Один предназначен для приготовления первых блюд. Для него характерна повышенная плотность, мясистость, плоды не содержат много жидкости. У второго сорта плоды темно-красные, круглые, как апельсины, их мякоть почти так же плотна, как у дыни. Плоды хорошо хранятся и переносят транспортировку.

Скорость, с которой биотехнология осваивает в сельском хозяйстве новые рубежи, потрясает. В 1986 году в потоке прессы промелькнула характерная газетная заметка. Называлась она «Морковь из лаборатории»:

«…уже в этом году на прилавки магазинов в США поступят продукты, полученные методом генной инженерии, — необыкновенно сладкая морковь, которая будет к тому же аппетитно хрустеть на зубах; сельдерей без волокон и другие овощи. Растения эти, структура ДНК которых подверглась необходимому изменению, выращивались из одной клетки в питательной среде в лаборатории, а затем высаживались на поля. Ученые планируют создать тем же путем новый сорт кукурузы с такими вкусовыми качествами, которые позволят употреблять ее в пищу без добавления масла и соли…»

Это было напечатано в середине 1986 года. А в 1987 году на прилавках американских универсамов уже можно было увидеть и купить пакеты «Веджи снэк» (овощная закуска), небольших упаковок сырых овощей, улучшенных методами клеточной инженерии.