Яд древней богини

Глава одиннадцатая

После похорон матери природа начала раздражать Гордея Ивановича. Шум зелени, чистота неба, солнечные пятна на асфальте, отцветающая акация во дворах - все это, раньше радовавшее глаз и сердце, сейчас вызывало смутный, глухой протест. Не то, чтобы Руднев был сильно привязан к родителям - давний разрыв с отцом прошел для него безболезненно, но уход Екатерины Максимовны он воспринял как нечто противоестественное. Как будто чья-то злая воля лишила ее сил, вырвала из семьи, отняла у внука и отправила на кладбище. Неужели и с ними - со всеми - может когда-нибудь произойти такое?

Руднев смотрел теперь на сына и жену с болью и страхом. Их тоже смогут отнять у него, если захотят? И чего стоят все его деньги, бизнес, охрана, если он не в состоянии защитить от неведомой опасности самых дорогих ему людей?

Поминки организовали в абрамцевском доме. Гордей Иванович не мог без слез смотреть на знакомые с детства вещи - огромный старый шкаф, коврики на бревенчатых стенах, выскобленный добела деревянный обеденный стол, этажерка с книгами… Сколько раз он предлагал матери отремонтировать дом, поменять мебель! Она упорно отказывалась.

- Хочу дожить среди этих старых вещей, таких же, как я, - говорила Екатерина Максимовна. - Они помнят мою молодость, тебя, маленького, твои первые шаги… А новое будет чужим, лишенным тепла и привычного мне уюта.

Руднев не понимал, как можно дорожить обветшалым хламом, но матери не перечил. Пусть живет, как хочет. А получилось не так - она все-таки провела последние дни своей жизни в Москве, в его квартире. «Зато рядом с внуком», - успокаивал себя Гордей Иванович.

На поминках соседка, которая занимала вторую половину дома, отозвала Руднева в сторону, сказала, что приходили покупатели.

- Какие? - удивился он.

- Дом хотели посмотреть, - объяснила пожилая дама. - Вы будете его продавать?

И тут Руднев осознал, что ему жаль расставаться с домом. Какое-никакое, а это - гнездо, в котором он оперился, из которого вылетел на жизненный простор. Дом хранил в себе его частичку, в отличие от большого и холодного нового коттеджа, где Руднев чувствовал себя гостем. К московской квартире он привык, хотя воспринимал ее как необходимое пристанище, обустроенное и комфортное. Но домом, семейным очагом, к которому стремится душа, оно так для него и не стало.

- Пока я ничего продавать не собираюсь, - ответил соседке Гордей Иванович. - Здесь мамины вещи… и вообще, она любила эти комнаты, веранду, сад.

Отец напился еще на кладбище. Он принес бутылку водки в кармане замызганного пиджака, явно с чужого плеча, и украдкой к ней прикладывался. На поминках он добавил и периодически засыпал, оглашая печальное застолье густым пьяным храпом.

Ирина старалась не смотреть на свекра, а Руднев задавался вопросом: неужели он - плоть от плоти, кровь от крови этого никчемного, пропитого до мозга костей алкаша? И что такое родство?

«Я не чувствую никакой связи с ним, - думал Гордей Иванович, с отвращением созерцая одутловатую, красно-синюю физиономию родителя. - Что делает меня его сыном? Как он стал моим отцом?»

Двоюродные сестры Руднева из Волоколамска не приехали на похороны тетки. Он посылал телеграмму, впрочем, не рассчитывая на их приезд. Они давно перестали поддерживать родственные отношения.

Слезливые речи и бесконечные тосты «за упокой души» утомили Руднева. Он встал из-за стола и вышел в тенистый, заросший травой сад. Солнце садилось. Багровые полосы тянулись по горизонту. На дом и сад опускались теплые летние сумерки. Пахло таволгой, крапивой и мятой. Гордей Иванович сорвал душистый лепесток мяты, растер пальцами и поднес к лицу. Ни с того ни с сего пришла мысль найти и разобрать бумаги матери. Где она их хранила? В комоде, кажется…

Подвыпившие гости разошлись, когда уже совсем стемнело.

- Поедем домой? - спросила Ирина.

- Поздно. Пока доберемся, будет ночь. Антошка там с Валеком, он его уложит. Не волнуйся, я позвоню, узнаю, как у них дела.

Он набрал номер городской квартиры. Валентин Дудин, охранник, оставшийся с сыном Рудневых, ответил:

- У нас все тихо. Пацан уснул, я сижу, смотрю телевизор.

- Мы приедем завтра, - сказал Гордей Иванович. - За Антона отвечаешь головой.

- Могли бы и не предупреждать! - обиделся Дудин. - Глаз не сомкну.

Соседка помогла Ирине убрать со стола, грязную посуду свалили в корыто.

- Завтра воды согреем, вымоем, - сказала она.

Через раскрытые настежь окна в комнаты налетели комары, мошкара. Шуршали под потолком ночные бабочки. За печкой поскрипывал сверчок.

Ирина нашла в шкафу чистые простыни, застелила большую пружинную кровать с железными спинками. Подушки были высокие, душные, из собственноручно собранных покойной хозяйкой перьев. Спать мешал тонкий, назойливый комариный писк.

Руднев долго лежал, слушая, как шумит за окнами одичавший сад. Пение сверчка убаюкало Ирину, она уснула. Руднев дождался, пока ее дыхание станет ровным, тихим, и осторожно поднялся с постели. Стараясь не ступать на скрипучие половицы, он прошел в другую комнату, где стоял комод. Верхний ящик был закрыт на ключ.

Гордей Иванович зажег желтую церковную свечку. Запахло воском… Он обвел глазами комнату. Где же мать прятала ключи от комода? Взгляд упал на пустую лампадку под черной от копоти иконой. Эта икона осталась от прежних хозяев, а Екатерина Максимовна ни за что не хотела ее выбрасывать. Она возомнила, что икона древняя, дорогая, и только боялась, как бы муж не вынес ее из дому и не пропил. Бог миловал.

Руднев нащупал внутри лампадки маленький ключик, вздохнул облегченно. Не придется ломать замок.

Ящик открылся и выдвинулся легко. Он был полон коробок с нитками, спиц, дешевых украшений, ржавых ключей, пожелтевших квитанций, конвертов, каких-то лоскутков, фотографий, маленьких зеркалец; на дне валялись несколько пустых флаконов от духов «Ландыш» и «Белая сирень». Документы лежали в деревянной шкатулке, вместе с перевязанными выцветшей ленточкой крестильной свечкой и крестиком Гордея. Он просмотрел бумаги - книжки коммунальных платежей за много лет, сложенные вчетверо грамоты за хорошую работу, материн школьный аттестат, диплом, трудовая книжка. Все. Обычный набор.

- А что ты хотел найти? - спросил себя Руднев. - Любовные письма? Секретный шифр? Завещание на миллион долларов? Карту, по которой можно клад найти?

Он горько усмехнулся. Свечка, потрескивая, оплывала. Гордей Иванович не зажигал света, чтобы не разбудить Ирину, - дверей между комнатами не было, только проем. Торопливо начал перебирать фотографии… и тут что-то насторожило его. Он пересмотрел снимки повторно. Они были только за абрамцевский период, как будто до того Екатерина Максимовна Руднева и не жила на свете.

Гордей Иванович задумался, вспоминая: мать скупо рассказывала о своем детстве в Березине, выпавшем на трудное послевоенное время, о родителях, умерших один за другим, когда она еще училась в школе, о бабке, которая кое-как помогла ей и старшей сестре встать на ноги. Бабка та давно умерла. Сестра вышла замуж, уехала в Волоколамск, а мать переехала в Абрамцево, встретила отца, они поженились. Тут уже есть пара снимков - молодожены Рудневы чинно сидят рядышком, напряженно смотрят в объектив; какие-то субботники, маевки, застолья. Потом пошли фото, где маленький Гордей улыбается беззубым ртом на руках у матери, школьные годы и прочее. Фотографий мало, но они все же есть.

«Допустим, сразу после войны было не до того, - мысленно рассуждал Руднев. - А потом, в пятидесятые годы? У многих были фотоаппараты, неужели никто ни разу не щелкнул Катеньку Рудневу, вернее, тогда еще Зотову? Или, уезжая, она не взяла с собой ни одного снимка? Почему? Да по сотне причин!»

Несмотря на здравый вывод, отсутствие фотографий березинского периода озадачило Гордея Ивановича. Мать ни разу не ездила на родину - по крайней мере, ему об этом было неизвестно. Странно…

Он сложил документы обратно в шкатулку и отнес в машину, чтобы завтра в спешке не забыть. На досуге нужно будет все внимательно пересмотреть.

Стояла душистая летняя ночь. На черном небе сияли глаза звезд. Луна окутала сад призрачной голубоватой дымкой. Стрекотали сверчки. Остро пахли запущенные, беспорядочно разросшиеся повсюду смородиновые кусты.

Рудневу не хотелось идти в дом. Он присел на крыльце, вслушиваясь в дыхание ночи.

- Не спится? - спросила Ирина. Она вышла, как была, в пижаме, и уселась на деревянную ступеньку рядом с мужем. - Меня комары разбудили, гудят и гудят.

Гордей Иванович обнял ее за плечи. Хорошо было сидеть так, на крыльце старого деревянного дома, в темноте, разбавленной лунным сиянием, полной шорохов сада.

- Какой покой… - прошептала Ирина. - Какая разлитая в воздухе истома… Вот чем стоит дорожить - этими тихими мгновениями очарования.

- Ты - самое лучшее, что есть в моей жизни, - серьезно сказал Руднев. - Я полюбил тебя с первого взгляда и продолжаю любить все сильнее.

Они проболтали до утра, как будто приехали сюда не на похороны, а на романтическое свидание. Впрочем, любовь уживается с любыми явлениями жизни - и радостными, и трагическими, смягчая их, придавая им неповторимый привкус нежности.

Этот разговор на крыльце абрамцевского дома запал Рудневу в память. Наверное, именно в ту ночь они с Ириной стали по-настоящему близки.

На следующий день, по приезде в Москву, он наткнулся в машине, среди прочих мелочей, на деревянную шкатулку. Ирина возилась с Антошкой, а Гордей Иванович заперся у себя в кабинете и без спешки разобрал бумаги покойной матери. Его поразила одна деталь - диплом о среднем специальном образовании. Екатерина Максимовна всю жизнь, судя по ее словам, работала в торговле, то продавцом, то кассиром, и само собой предполагалось, что и образование у нее соответствующее: торговый техникум. Ан нет! Из диплома следовало, что окончила Катенька Зотова медучилище. Почему же не работала по специальности, медсестрой? Да мало ли! Не понравилась ей медицина, не по душе пришлась.

Руднев перелистал трудовую книжку матери - самая первая страничка с записями была вырвана. Наверное, после того, как Екатерина Максимовна оформила пенсию, она и ликвидировала нежелательную запись. Или записи. А вдруг - не она?

Да она, она. Только свой мог знать, где хранятся документы и что ключ от ящика комода - в лампадке.

- Что же ты пыталась скрыть, мама? - прошептал Гордей Иванович.

Ева читала книгу «Магия и тайные силы», сидя в кресле. Она включила желтый торшер, его свет окрашивал комнату в золотистые тона.

- Как на картинах старых мастеров, - сказал Славка, глядя на нее.

В ореоле золотого сияния Ева, с забранными назад волосами, казалась боттичеллиевской дамой. Она оторвалась от книги.

- А ты научился делать комплименты!

- Совершенствуюсь, - улыбнулся он. - Хочу тебе нравиться.

- Расскажи, как прошел день.

- В пустой беготне, - признался сыщик. - Наводил справки о Ершове, ездил в редакцию. Уточнял информацию об умерших похожим образом женщинах. Таких случаев за последние два года не так много. Вообще удивительно, как их выделили, связали друг с другом. Наверное, сыграли роль известные в определенных кругах имена. Получается, Руднева и Ершова туда не вписываются.

- Что ты выяснил о журналисте?

- На колдуна, а тем более на мага, он не тянет. Внешность, образ жизни, характер - все не то! Профессионал он тоже далеко не великий, скорее рядовой, ничем не выдающийся.

- Потому что это для него только прикрытие! - возразила Ева.

Смирнов возмущенно хмыкнул.

- Ты всерьез полагаешь, что… днем Ершов сидит в редакции, пишет статьи, а под покровом ночи совершает магические ритуалы? Насылает проклятия и наводит порчу на почтенных старушек?

- И на бизнес-леди, и на…

- Ева! - взмолился Смирнов. - Давай рассуждать здраво! Ершов - самолюбец, он болезненно реагирует на малейшее ущемление его достоинства, но это не делает людей пособниками дьявола. И зачем ему сводить со свету приемную мать, а потом метаться по городам и весям в поисках хоть какой-то родни, седьмой воды на киселе? Согласись, это не вяжется.

- А он что, искал родню?

- У детдомовцев бывает сильная тяга к семье, желание иметь близких. После смерти Мавры Ильиничны Григорий, оказывается, ездил к ней на родину. Думал, что там кто-то остался - тетки, дядьки, внучатые племянники, пусть не совсем родные, но все-таки не чужие. Мне об этом в редакции рассказали.

- И как, нашлись родственники?

- Нет, - покачал головой сыщик. - Во всяком случае, Ершов так сказал.

Ева уныло кивнула.

- Ладно, не подходит Ершов на роль черного мага. А кто подходит? Гордей Руднев? Ирина, его жена? Загладин?

- Кстати, звонил Руднев. Сообщил, что привез из Абрамцево документы покойной матери, но раздумывал, показывать их мне или нет. Его удивили две вещи: среди фотографий, которые хранила Екатерина Максимовна, не было ни одной, связанной с ее жизнью в Березине - то есть до переезда и замужества.

- Постой-ка, - нахмурилась Ева. - Иван Руднев, ее бывший муж, тоже говорил мне о каком-то Березове. Еще картина, кажется, такая есть - «Меньшиков в Березове»! Я и запомнила.

- Не Березово, а Березин. Впрочем, какая разница?

- А что еще его удивило? - нетерпеливо спросила Ева.

- Диплом. Гордей Иванович всегда считал, что его мать окончила торговый техникум, а она по специальности - медик.

- Ну и что? Миллионы людей имеют одно образование, а работают в других сферах.

- В общем, ничего особенного, - согласился Всеслав. - Ты права. Медицина имеет свою специфику, и не каждому дано к этому привыкнуть. Но из трудовой книжки Екатерины Максимовны вырвана как раз та страничка, на которой могла быть запись о ее первой работе. Мелочь, конечно.

- Она вышла на пенсию, трудовая книжка вроде уже ни к чему… вот и потерялся листочек. А может, случайно вырвал кто-нибудь. Ну, сам посуди, что за секрет - работа?

- Непонятно! - с досадой вздохнул сыщик. - Что могло произойти в этом Березине? А другие жертвы «темных сил» родились кто в Москве, кто в других местах, но не в Березине. Я уточнял.

- И Ершова?

- Насчет Ершовой пока не знаю.

- Так позвони Григорию и спроси, - решительно сказала Ева. - Он уже дома, наверное. Давай!

- Ты уже не подозреваешь его в занятиях черной магией? - съехидничал Смирнов. - Звонок может его спугнуть. Он поймет, что на его след напали, и затаится.

Ева предпочла промолчать. Получается, если исключить журналиста, то подозревать некого.

- Тогда сходи завтра же в адресное бюро и узнай, где родилась Мавра Ильинична.

- Это идея, - зевнул сыщик. - Данные вряд ли успели передать в архив.

Ночью пошел дождь. Он шуршал и шуршал в листве старых лип за окнами. Но к утру небо уже было ясным, встающее солнце горело в стеклах.

Славка напевал, бреясь в ванной. Его мысли витали вокруг одного и того же - жизни и смерти. Что бродит в умах некоторых людей и на что они оказываются способны, просто не поддается описанию. На какие ухищрения только не идут убийцы, чтобы лишить жизни себе подобного! И не помогают ни религиозные заповеди, ни картины адского пекла, поджидающего грешников, ни гуманистические философские учения - ничего. Тысячелетиями на земле бок о бок сосуществуют культы всепрощения и насилия. Причем оба - утопические. Вседозволенность приведет к хаосу еще быстрее, чем силовые методы воздействия. Может быть, суть в том, чтобы «добро» и «зло» уравновешивали друг друга?

Всеслав еще в юности задавался этим вопросом, но так и не сумел найти ответа.

Ева спала. Ей снились низкие темные комнаты, глиняные и медные сосуды на огне, запах серы… и бесформенная, мрачная фигура, склонившаяся над чьим-то изголовьем. Ева беспокойно ворочалась, стонала, но не просыпалась.

Смирнов напился на кухне крепкого чаю и, осторожно закрыв за собой дверь, отправился в адресное бюро. Он не чувствовал того неповторимого душевного подъема, который говорил бы о близости разгадки. Руднева умерла, а он был так же далек от того, чтобы назвать виновника трагедии, как и при ее жизни.

В адресном бюро сыщику после тройной оплаты дали справку, он прочитал ее в полутемном коридоре, вздохнул и вышел на улицу. Яркое солнце ударило в глаза. Всеслав зажмурился и чудом не оступился на мокром асфальте. В справке местом рождения Мавры Ильиничны Вилениной, в замужестве Ершовой, указывалась деревня Талица Калужской области. Но зато в Москву госпожа Виленина приехала не откуда-нибудь, а именно из подмосковного городка Березина.

Он постоял, глядя на проезжающие по шоссе автомобили, без единой мысли, с гулкой пустотой в голове. Позвонил Еве. Та ответила милым, сонным голосом.

- Это ты? Боже! Почему ты меня раньше не разбудил? Такой кошмар снился…

- Знаешь, где родилась Ершова? - перебил он.

- В Березине?

- Отнюдь! В какой-то деревне Талица под Калугой.

- Не может быть! - ахнула Ева. - Я была уверена, что с этим Березином не все так просто. А сколько Ершова прожила в деревне? Как в Москве оказалась?

- Замуж вышла за москвича, - мрачно ответил Всеслав.

- Но где-то же они познакомились?

- Например, у Александра Ершова могла быть родня в Талице или друзья, он едет туда погостить, встречает Мавру, влюбляется… и так далее. Просто, как дважды два!

Ева молчала, осмысливая услышанное - ее версия о прошлых тайных событиях в провинциальном городке, получивших зловещее продолжение в Москве, рассыпалась в прах. Обидно!

Смирнов дразнил Еву, хотя уже понял ее правоту. Березин - та ниточка, которая связала Рудневу и Ершову.

- А как быть с другими? - продолжал хитрить сыщик. - Директриса «Карата» тоже провела бурную молодость в захудалом Березине, за что и заплатила жизнью спустя двадцать лет? Не говоря уже об остальных. Просто не населенный пункт, а колыбель порока, рассадник загадочных историй! Или место ведьминских шабашей.

- Остальные - не твоя забота! - парировала Ева. - Твой клиент Руднев платит тебе за расследование конкретного факта доведения до смерти его матери. А ее молодость, судя по всему, прошла в Березине.

- Ну и что? При чем тут одно к другому? Что ты так прицепилась к чертовому городку?

- Почему Екатерина Максимовна не сохранила ни одной фотографии того периода? Случайность? Или в этом заключался какой-то смысл?

- Не каждый человек таскает за собой семейный архив, - вяло сопротивлялся Смирнов. Он понимал, что зацепиться на самом деле больше не за что. - Ладно, сдаюсь. Ершова, в девичестве Виленина, приехала в столицу из Березина. Ты просто провидица, дорогая!

- Вот! - радостно воскликнула Ева. - Я чувствовала! Поезжай к журналисту и выуди у него все, что он скрывает.

Сыщик с сомнением кашлянул.

Ехать к Ершову и разговаривать с ним жестко, добиваясь подробностей жизни его приемной матери? Это мало что даст. Во-первых, если он сразу не признался про усыновление, самолюбие заставит его замкнуться. Во-вторых, Мавра Ильинична могла и не посвящать приемного сына в свои секреты.

- …кто был отцом ее первого мальчика? - включившись, Всеслав услышал в трубке обрывок Евиной фразы. - Соседка сказала, что Александр Ершов женился на Мавре, когда у нее уже был ребенок.

- Думаешь, отец мстит за смерть сына? Не уберегла, мол, кровинушку? - усмехнулся он. - Почему через столько лет? Почему пострадали и другие женщины, у которых дети живы и здоровы? Взять хотя бы Екатерину Рудневу.

- Да, странно… Надо ехать в Березин, искать ответы на вопросы. Ершову и Рудневу кто-то да вспомнит. Не все же очевидцы событий умерли?

- Каких событий? - спросил Смирнов. - Разве у тебя есть предположения, с кем встречаться и о чем спрашивать?

- Ты поезжай. На месте разберешься. Придет вдохновение, как всегда!