Яд древней богини

Глава двадцать пятая

- Надо перечитать письма снова! - воскликнула Ева после изучения составленной Бруновым справки. - То-то повествование об Агриппине и смерти ее сына показалось мне знакомым. Речь шла о Нероне! Я должна была сама догадаться. Позор на мою голову!

- Автор писем, кажется, и есть тот, кого мы разыскиваем, - сказал Смирнов.

- Кажется?!

- Разве в этом деле можно быть хоть в чем-то уверенным? Сплошная мистика! Осталась сущая ерунда - установить, кто писал письма.

- Они не смогут служить доказательством, - вздохнула Ева. - Здесь все иносказательно, завуалировано и в виде намеков. Никто не станет нас слушать. Притом текст не написан от руки, а набран на компьютере.

- Руднев послушает. Когда перед человеком возникает призрак смерти, он становится и понятливее, и сговорчивее, и предусмотрительнее.

- Вот-вот! - обрадовалась Ева. - Ты намекни ему, что мадам Лафарж отравила своего мужа! Если письма писала Ирина, то…

- Почему Ирина?

- Кроме известных имен и мифических персонажей, автор упоминает обычные эпизоды и раскрывает некоторые тонкости своей частной жизни. Например, фраза: «капюшон монаха был моей целью», которую мы не понимали, выдает ее или его с головой. Ясно, что речь идет о ядовитом цветке! В Москве, думаю, аконит не растет… значит, его откуда-то привезли. А кто у нас бывает в постоянных разъездах? Гастроли, выступления… Ирина Руднева! Между танцовщицей и Мари Лафарж существует сходство: они обе вышли замуж за бизнесменов. Далее. Дама сообщает, что, изучив книгу Орфилы по токсикологии, она убедилась - ее искусству сей труд не угрожает. Она уверена в своей безнаказанности! Она пишет Локшинову, чтобы некий Властитель ее дум узнал о ней. Может быть, она тайно влюблена в Демьяна Васильевича?

- Неудачная идея, - фыркнул от смеха сыщик. - Красавица стриптизерша и без двух минут пенсионер Локшинов!

- Почему нет? - неуверенно возразила Ева. - Стриптиз остался в прошлом, Ирина раскаялась, решила начать новую жизнь… вышла замуж, родила… и вдруг встречает мужчину своей мечты! Конечно, она ни перед чем не остановится.

- Смерть придет к каждому, кто стоит на дороге, - саркастически улыбнулся Смирнов. - Ирина убирает свекровь, собирается избавиться от мужа и осчастливить Демьяна Локшинова! А при чем тут Ершова и другие дамы? Хочешь сказать, Руднева так зарабатывала себе на украшения и наряды? Допустим. Тогда что означают обращенные к Локшинову строчки: «Ты, ничтожный, помог мне, сам того не подозревая»?

- Пробудил любовь в жестоком и безжалостном сердце!

- У тебя на все готов ответ, дорогая Ева. Согласись хотя бы, что любящая женщина не станет называть Властителя дум ничтожным.

- Ирина запуталась… Какая-то непреодолимая преграда разделяет ее и Локшинова - возраст, например, ее унизительное прошлое или поспешный брак!

- Это ты запуталась, - засмеялся Всеслав. - А как же Березин, дом на краю леса, женщина-оборотень, колдовство?

- Кое-что не стыкуется, - призналась Ева. - Надо еще подумать.

Она зарылась в письма, а Смирнов вспомнил, что ужасно проголодался. Он едва успел порезать мясо на отбивные, как зазвонил телефон.

- Всеслав, ты? - возбужденно заговорил майор. - Сижу в кабинете, работаю… и до того вдруг стало не по себе! Что меня беспокоит, гадаю? Тебе фамилия Серебров ничего не говорит?

- Нет.

- Это владелец «Интеркома», предприниматель. Наш шеф встречается с его дочерью.

- Серьезно? Не боишься по телефону разглашать служебные тайны? - усмехнулся сыщик.

- Какие они служебные? Скорее, личные. И звоню я из уличного таксофона - не поленился спуститься вниз, выйти из управления и перейти через дорогу. Так надежнее.

- Ладно, говори.

- Именно у жены и дочери Сереброва возникли проблемы, похожие на те, которые мы обсуждали, - прерывисто вздохнул заместитель Межинова. - Шеф будто с цепи сорвался, роет землю! Я сегодня утром мельком увидел его в коридоре - на нем лица не было. Клянусь! Он явился рано, думал, никого еще нет… в общем, не позаботился надеть маску. Зашел в свой кабинет, побыл там пару минут и сразу куда-то подался.

- Это на него не похоже?

- Совершенно. И тут… меня осенило! Где я встречал название городка Березин? Да Межинов же родом оттуда! У него родители там живут, он на охоту приглашал, уток стрелять. Их там на болотистых речушках видимо-невидимо…

Майор еще что-то продолжал говорить о Березине, но Смирнов уже ничего не слышал; у него застучало в висках, а внутри разлился жар, как перед решающим поступком.

- Где сейчас твой шеф? - хрипло спросил он.

- Не знаю. Он еще не возвращался!

- Звони ему домой, ищи.

Майор без лишних вопросов повиновался. Домашний телефон Межинова не отвечал. Мобильный тоже.

- Ах, ты… - замысловато выругался заместитель, прикидывая, где может в такое время пребывать Рудольф Петрович. Обедает? Тогда почему не берет трубку? Или…

Майор снова набрал номер сыщика.

- Нашел? - выдохнул тот.

- Пока нет, но… я, кажется, догадываюсь, где он.

- Все! Я через четверть часа буду на нашем месте, - сказал Всеслав. - Жди!

«Нашим местом» они называли тенистый скверик у бара «Червовый король». Парило. Низкие тучи, полные влаги, наползали на город.

«Опять дождь будет», - подумал майор, устраиваясь на скамейке под липой в ожидании бывшего сослуживца. «Мазда» Смирнова подкатила неслышно.

- Эй, парень! - высунулся из окна сыщик. - Нам стоит поторопиться.

Заместитель Межинова сел на переднее сиденье, и сыщик показал ему фото Ершова.

- Ваша работа?

- Наш оперативник снимал, - кивнул тот. - Как раз у того дома, куда мы едем. Там проживает пассия шефа.

До Осташковской улицы они долетели за десять минут, нарушая все правила.

- Ну, ты лихач! Шумахер! - ворчал майор, вытирая выступившую на лбу испарину. - Здесь тебе не гонки.

Во двор въезжать не рискнули, оставили машину за углом.

- Давай быстрей. Какой подъезд?

Всеслав почти побежал к дому, майор едва поспевал за ним.

- Чего ты горячку порешь? - недовольно бубнил он. - А вдруг это ложная тревога?

- Переживем.

- Межинов меня в порошок сотрет… Здесь! Тормози.

Они остановились у двери из хорошего светлого дерева, переводя дыхание, прислушались. В квартире царила мертвая тишина.

- Ой, как мне все это не нравится, - прошептал сыщик. - Ох, и не нравится! Звонить, что ли?

Господин Смирнов был сам себе хозяин, а майор - человек подневольный, вынужденный соблюдать служебную субординацию. По дороге пыл его поугас, обстоятельства дела потеряли остроту, и он уже жалел, что пошел на поводу у товарища. Тому при любом раскладе все - как с гуся вода, а майору может не поздоровиться. И чего он поддался панике?

Славка не успел сообразить, какую картину ожидает увидеть. Его вело чутье охотника, напавшего на след. Неважно, что происходит за дверями этой квартиры… он должен это увидеть. Выводы будут потом. Все потом!

- А если мы их застанем… ну… - заместитель Межинова сконфузился. - Неудобно получится.

Смирнов внезапно передумал, убрал руку с кнопки звонка. Не так надо…

Приглушенный сигнал мобильника заставил майора вздрогнуть, а сыщика отпрянуть от двери. Он отошел подальше и тихо ответил. Взлом - то есть незаконное проникновение в чужое жилище - откладывался. Майор облегченно вздохнул. Скаженный этот Смирнов! Всегда был скаженным. И ничего - одет с иголочки, денег не считает, катается на иномарке! А майор ничего не нажил, кроме тесной квартирки в Черемушках, давления и прочих хворей.

Всеславу звонил эксперт. Он вспомнил еще одно название ядовитого цветка аконита - «иссык-кульский корень».

- В связи с этим мне пришла мысль, что имена Чингисхана и Субудая связаны с озером в Киргизии, - радостно говорил ученый. - Понимаете, существует поверье, будто Чингисхан спрятал свои несметные сокровища на берегах Иссык-Куля. Многие пытались их отыскать, и одним из первых был полководец хана Субудай. Он исследовал тайные тропы в горах, но ничего не нашел.

«Это можно было найти на тропе, по которой шел полководец Чингисхана Субудай», - вспомнил Смирнов строчки из письма.

- Как вы сказали? «Иссык-кульский корень»?

Разные кусочки мозаики сами собой складывались в стройную картинку.

Майор подошел к сыщику и слушал, о чем тот говорит.

- Шеф спрашивал про путевки на Иссык-Куль, - прошептал он. - А что за корень?

Вместо ответа Всеслав вытащил из кармана брюк набор отмычек, улыбнулся.

- Нас здесь не ждут! Правда, майор?

Заместитель Межинова онемел, с ужасом уставившись на инструменты взлома.

- Ты с ума сошел!

- Не я, - парировал сыщик, примериваясь к замку. - Кое-кто другой. Ну-ка, попробуем… Первое правило взломщика: прежде всего проверь, заперта ли дверь?!

Он надел тонкие резиновые перчатки и нажал на ручку. Дверь легко поддалась, отворяясь.

- Открыто, - прошептал Смирнов, оглядываясь на майора. - А ты боялся! Тихо… тсс-с…

Они проскользнули в полутемную прихожую, вдыхая запах ароматических палочек. В единственной, своеобразно обставленной комнате окна были занавешены… на тахте лицом вверх лежала женщина дивной красоты, вокруг ее головы расплылось пятно крови. У изящного туалетного столика, привалившись к нему, лицом вниз полусидел мужчина… на полу, рядом с его висящей мертвой рукой валялся пистолет.

Майор со свистом вздохнул и схватился за сердце.

- Это шеф, - одними губами вымолвил он. - Что здесь произошло? Их у-убили? Ревность! Инсценировали самоубийство… Грубая работа.

- Я полагаю, все и проще и страшнее, - возразил Всеслав, двигаясь по комнате, изучая обстановку. - Рудольф Петрович сначала застрелил…

- Карину, - подсказал майор. - Это Карина Сереброва. Боже мой!

- Правильно. Господин Межинов выстрелом в голову убил Карину, а потом сам застрелился. Даю голову на отсечение: пистолет является табельным оружием подполковника. В ушах женщины удивительные серьги! - продолжал сыщик, осторожно осматривая труп. - Серебро, тончайшая работа… бирюза… а на шее странный кулон в виде кольца… с надписью внутри.

- Что за надпись?

- Буквы «Л», «С», «Н», «С». Абракадабра! Наверное, чьи-нибудь инициалы.

- Зачем он это сделал? - растерянно спросил майор. - Хотел спасти ее от мучительного, медленного умирания?

Смирнов достал маленький фотоаппарат и запечатлел мертвую женщину.

На город опустился душный сумрак; там, где сгустились тучи, полыхали слабые зарницы, и только спустя минуту раздавался отдаленный гром.

После тщательного обыска в квартире Карины Серебровой пришлось наводить порядок, чтобы сотрудники соответствующих органов, которые непременно прибудут на место происшествия, застали примерно ту же картину, что и Всеслав с майором.

- Никто не должен знать, что мы побывали здесь, - заявил сыщик. - Иначе появится столько вопросов, что мы не отобьемся.

Заместитель покойного подполковника не стал спорить. Оправдываться и доказывать свою непричастность к трагедии ему совершенно не хотелось.

На туалетном столике, рядом с простреленной головой Межинова, они нашли толстую пачку стодолларовых купюр и шкатулку в форме сундучка, испещренную египетскими иероглифами. На покатой крышке шкатулки красовалось инкрустированное перламутром, серебром и сердоликом изображение бога Анубиса с головой шакала. Второе дно сундучка было выдвинуто и открывало потайную выемку, которая оказалась пуста. Чуть в стороне лежала плоская коробочка из дорогого металла. По форме она повторяла выемку и, скорее всего, именно эта коробочка там и хранилась.

- Не прикасайся! - воскликнул Смирнов, увидев, что майор собирается взять ее в руки. - Осторожнее, ради бога. Мы захватим с собой и сундучок, и коробочку, только надень это.

Он стащил с руки и бросил товарищу резиновую перчатку.

- Зачем? - удивился тот. - Мы же забираем вещдоки!

- Потом объясню, - отмахнулся сыщик.

Майор послушно натянул перчатку и упаковал вещи в полиэтиленовый пакет. Он знал Славку не первый год: понимал, раз тот говорит - надо подчиняться.

Больше ничего примечательного в квартире не обнаружилось, кроме фотографии Карины на катере, посреди ярко-синей водной глади. Внизу прописными буквами шла надпись: «Привет с Иссык-Куля». Снимок положили в тот же пакет.

В комнате запах восточных благовоний смешивался с запахом тропической зелени и крови. Тихий, мелодичный смех заставил Смирнова обернуться. Майор побледнел, как полотно.

- Пора сматываться, - дрогнувшим голосом, пробормотал он. - А то чертовщина всякая мерещится.

- Ты смеялся? Шутник!

Заместитель Межинова неловко осенил себя крестом, втянул голову в плечи.

- Клянусь, нет. Это… она!

Ледяные мурашки пробежали по спине сыщика.

- Ты тоже слышал?

- Н-нет! Показалось. Пошли отсюда!

- Ну, ладно. Можешь вызывать оперов, - сказал Смирнов. - Разумеется, анонимно.

Они вышли во двор, никем не замеченные, поспешно сели в спрятанную за углом «Мазду» и отъехали. У таксофона Славка притормозил.

- Иди, звони! Скажешь, что сосед… шел, дескать, по лестнице, увидел приоткрытую дверь… заглянул из любопытства, а там два трупа с огнестрельными ранами.

- Не учи ученого, - проворчал майор. - Туфли теперь из-за тебя выбрасывать придется.

- Из-за твоего любвеобильного шефа, - мрачно изрек Смирнов. - Ты праведное с грешным не путай.

- Ладно…

Заместитель Межинова, кряхтя, выбрался из машины и заторопился к таксофону. Ослепительным зигзагом полыхнула молния, раскат грома взорвал душную тишину. Первые крупные капли упали на горячий асфальт. Припустил ливень.

Всеслав смотрел, как майор говорит, потом бежит под дождем…

- Успел намокнуть. О, черт! Ну и ливень!

- Куда тебя подбросить? - спросил Смирнов. - Нас не должны видеть вместе.

Тот согласно кивнул.

- Через пару кварталов поймаю такси, - выдавил он напряженную улыбку. - Пожалуй, мне стоит обеспечить себе алиби. А?

- Попробуй, - пожал плечами сыщик. - Не лишнее.

Майор промолчал, пристально глядя, как «дворники» убирают с лобового стекла потоки воды. По дороге, смывая грязь и мусор, бежали бурные ручьи, устремляясь к стокам.

- Останови здесь, - попросил он, выскочил и ожесточенно замахал рукой подъезжающему такси. Одежда вмиг прилипла к телу.

Всеслав повернул в сторону улицы, где проживал Ершов. Следующей сегодня будет встреча с ним. Хорошо бы, журналист оказался дома, а не в редакции. Увы, так не получилось. Сыщик позвонил, постоял у запертой двери квартиры Григория.

- Что ни делается, все к лучшему, - прошептал он. - Съезжу к знакомому фотографу, проявлю пленку.

Парень впустил его и ахнул.

- Вы промокли до нитки! Быстро в ванную.

- Некогда. Мы можем срочно проявить пленку?

Он на ходу сбросил мокрые рубашку и брюки, закрылся в лаборатории вместе с фотографом.

- Не смотри, - предупредил парня. - Меньше знаешь, крепче спишь. И проживешь дольше.

- Убедили. Печатать и сушить снимки сами будете?

- Как всегда. Ты иди, поставь чайник!

Спустя минут двадцать Всеслав вышел из лаборатории. Парень развесил его одежду, приготовил горячий чай.

- Вот деньги, - сыщик положил на стол пару купюр. - Не в обиде?

- Да нет, спасибо.

Чай был с бергамотом и медом, густой, мутноватый, но очень вкусный.

- Я утюг включил, - сказал фотограф. - Если вы свои вещи прогладите, можно будет их надеть.

Всеслав с благодарностью воспользовался его предложением. Натягивать на себя мокрую, холодную одежду было бы неприятно.

Проделывая все эти бытовые действия, он поймал себя на том, что перед ним стоит красивое, мертвое лицо Карины.

От фотографа Смирнов поехал к редакции, из машины позвонил, попросил к телефону господина Ершова.

- Хочу с вами поговорить! - без обиняков заявил он. - Еще раз.

- А мы разве уже разговаривали? - удивился журналист. - Вы, собственно, кто?

- Я сыщик. Помните? Расследую случаи, похожие на смерть вашей матери.

Ершов вспомнил.

- Я уже ответил на ваши вопросы и считаю…

- Вы не поняли! - перебил его Всеслав. - Я был у Карины Серебровой. Она мертва. Вы убили ее?

Повисла пауза, после которой журналист издал нечленораздельное бульканье.

- Вы в своем у-уме? - отдышавшись, выдавил он. - Как… мертва?

- Если вы отказываетесь от разговора со мной, я сейчас же звоню в милицию! Там у вас состоится беседа со следователем. Только вы, скорее всего, окажетесь обвиняемым, милейший Григорий Александрович. Причем единственным! Знаете, чем это вам грозит? Так да или нет?

- Хорошо! - едва слышно вымолвил Ершов. - Где мы встретимся?

- Выходите на улицу, через дорогу, за табачным киоском - моя машина. У вас есть зонт? Жду не более трех минут.

- Да-да! Уже бегу…

Смирнов не успел закурить, как журналист, красный, возбужденный и взъерошенный, постучал в тонированное стекло окна. Он шумно дышал, возился с зонтом и порядком вывел из себя и без того сердитого сыщика.

- Да садитесь же!

- Я никого не убивал, - выпалил Ершов, со стуком закрывая дверцу. - Я… не знаю никакой… Карины.

- Однажды вы мне уже солгали и тем запутали следствие, - грозно сдвинул брови Всеслав. - Будете снова лгать, поплатитесь! Вот, полюбуйтесь! - он протянул журналисту фотографию, сделанную оперативником покойного Межинова. - Узнаете себя? За вами следили!

- Кто?! - дернулся приемный сын Мавры. - По какому праву? Я ничего противозаконного не делал.

- А Карина убита.

- Вы меня на понт берете! Не выйдет.

И так комично прозвучало в устах Ершова жаргонное словечко, что сыщик засмеялся.

- «На понт»! - передразнил он и перешел на «ты». Достал снимок мертвой женщины. - Да ты герой, братец-кролик! Гляди, коли такой храбрый!

Журналист взял фото - его рука ходила ходуном, подбородок отвис, а на лбу выступил пот.

- Н-не может быть… - прошептал Ершов, когда обрел дар речи. - Я даже в к-квартиру не заходил. Не решился. Постоял и… ушел. Я несколько раз приходил, но… позвонить так и не смог. Вы мне не верите?

Он положил снимок на колени, снял очки и начал тереть глаза. Смирнову показалось, он вот-вот заплачет.

- Откуда ты знаешь адрес Серебровой и ее саму? - в той же напористо-фамильярной манере продолжал сыщик. - Почему ты ее преследовал и убил? Любил, ревновал, не стерпел оскорбления, да?

- Что вы?! - замахал руками Ершов. - Не знал я ее вовсе! Познакомиться только хотел…

- Следователь будет долго смеяться, а ты - долго сидеть в тюрьме.

Журналист позеленел от ужаса, но стоял на своем:

- Не входил я! А про Карину Сереброву мне мать рассказала… перед смертью. Я ей слово дал, что никто, кроме меня, об этом не узнает.

- И что же она тебе такое рассказала?

- Это исповедь умирающего человека, - с мольбой глядя на Всеслава, патетически произнес Ершов. - Как я смею разглашать? Впрочем, разве у меня есть выбор? - Он помолчал, вздыхая с несчастным видом. - Когда мама почувствовала себя совсем плохо, то позвала меня…

- Не тяни! - подстегнул его Всеслав. - Времени в обрез!

- Она… была не в себе, и половину сказанного я не понял. Мама, вероятно, бредила… упоминала какую-то богиню то ли смерти, то ли вечного сна… ей-богу, я не сумею повторить дословно! В общем, смолоду она якобы занималась магией, и ей в ночь полной луны было видение… что через нее придет в мир жрица Гулы. Да, она так и произнесла - «Гулы»! Мне врезалось в память. Вы только не принимайте меня за помешанного, я повторяю речи умирающего человека… возможно, то были галлюцинации, рожденные агонизирующим мозгом…

- Я сам разберусь! Ты продолжай.

- Ну… потом мама призналась, что судьба забросила ее в какой-то Березин, где она встретила одного очень красивого мужчину и влюбилась в него. Она зарабатывала на жизнь разными приворотными зельями, гаданием… скрывая все это от него. Вдруг она обнаружила, что забеременела, и вспомнила пророчество…

Рассказывая, Ершов все более увлекался, картина предсмертной исповеди приемной матери разворачивалась перед ним, как наяву.

В комнате стоял полумрак, пропахший лекарствами. Мавра Ильинична была очень слаба, каждое слово давалось ей с трудом, а приступы кашля надолго прерывали ее речь.

- Я знала, что в нее перейдет вся моя сила, - шептала больная. - Она опустошит меня. И я решила избавиться от ее появления. Срок оказался слишком большой… я поняла, что придется рожать. У меня созрел план… Я начала заранее к нему готовиться. Одна обманутая женщина, Катерина Зотова, прибежала ко мне за приворотным зельем. Я дала ей то, что она просила, только… добавила туда немного ядовитого порошка. Этот порошок достался мне от моей прабабки, великой колдуньи и знахарки. Секрета порошка она мне не открыла, потому как сама его не знала - сказала только, что это корни «травы Медеи» и что с ним надо обращаться осторожно. Порошка было совсем чуть-чуть, и я весь пустила в зелье. Я совершила большой грех, сынок… за что и несу наказание. Человек тот, которому Катерина тайком подсыпала в вино зелье, умер. По городку поползли страшные слухи. Наверное, лишь мои заклинания и сила темной Луны спасли меня от расправы разъяренных людей. Я осознала, на каком пути я стою… и ужаснулась. Она должна была появиться совсем скоро!

Мавра начала задыхаться, и Григорий испугался, бросился к телефону. Она остановила его жестом, отдышалась, сказала сурово:

- Не суетись, сынок. Смерть моя не придет, пока я все не выскажу. Я с самого начала знала, от чьей руки умираю, а вид делала испуганный нарочно, тебя обманывала, не хотела впутывать в худое дело. Да, видно, придется. Врачи мне не помогут, так что беспокоить их попусту не нужно. Думала, пожертвую самым дорогим, чтобы от зла откупиться, - откажусь от своей любви! Начну жизнь заново, отмолю грехи… Только зло, как смола, прилипло - не отдерешь, не очистишься. Не так это просто! Не успеешь ноготок опустить, как уж сам с головой нырнул. А вынырнуть-то не получается - все сильнее тебя вниз тянет, засасывает. Та женщина, медсестра Зотова, жених которой умер, оказалась в моей власти - слухи слухами, но только я знала достоверно, что и как на самом деле было. Боялась она меня, как огня. У нее начались неприятности, с работы едва не выгнали, переходить пришлось с места на место. А мне - того и надо! Рожать время пришло - Катерину как раз в акушерки перевели, потому что не хватало их. Я накануне ворожила, сложится ли все, как задумано? Выпала карта! Сложилось. В роддом я сама пришла, в Катеринино дежурство… и произвела на свет девочку-красавицу. Взглянула в ее глазенки, а там… черный блеск. Она явилась! Меня в дрожь бросило, сердце захолонуло. Только никуда не денешься.

Мавра Ильинична закашлялась. Григорий подал ей лекарство, на нем лица не было.

- Тебе плохо, мама, - зашептал горячо. - Ты бредишь. Поспи лучше.

- Скоро я усну надолго, а перед тем все рассказать хочу, душу освободить. Ты не бойся… слушай. В ту же ночь еще одна женщина рожала… больная она была, и умерла при родах. Сердце остановилось. Ребенок остался живой, мальчик. В то время в больнице врачей не хватало, роды в экстренных случаях принимали по очереди две акушерки: Катерина и другая, постарше. Кардиолог, которого вызвали к больной женщине, ничем не смог помочь и вернулся к себе в отделение. В суматохе вряд ли он запомнил пол ребенка. В родильном отделении остались только полуглухая санитарка и мы с Катериной. Призвала я ее к себе, припугнула своими чарами, намекнула на смерть жениха… и потребовала поменять детей: мальчика умершей женщины отдать мне, а девочку - ее родственникам. Никто не мог узнать про подмену - та роженица так и не успела увидеть своего ребенка, а муж не ожидал скорых родов, привез ее и ушел домой.

- Как же ты решилась на такое, мама? - ужаснулся Ершов.

Мавра Ильинична разразилась спазматическим кашлем. Приступ закончился, и она продолжала.

- Решилась вот… Не все ты в состоянии понять, сынок, да и не надо тебе отягощать душу темным, смутным. В жизни все взаимосвязано - прошлое с настоящим и даже с будущим. Впрочем, я не о том говорю… мне торопиться надо, скоро уже… Из городка мне пришлось уехать, чтобы оторваться от слухов, сплетен и пересудов. Да и дети будут расти… может появиться сходство, вызвать опасное любопытство. И вообще… хотелось быть подальше от всего, что пришлось пережить. Я думала, если отдам девочку, то как бы выйду из круга зла. Ну, не выдержала, следила издалека за ее судьбой. Катерина тоже уехала - не только потому, что невольно погубила бывшего возлюбленного, но и из-за ужасного своего поступка. Она, как и я, питала надежду все забыть. Это - мой второй грех, за который незамедлительно наступила расплата. Я привязалась к чужому ребенку, прикипела сердцем… души в нем не чаяла, а мальчик-то оказался хворый, в мать. Уж как я его лелеяла, дышать на него боялась, все свое знахарское искусство применяла, а он… умер. Знала ведь, понимала, что он обречен… потому что занял ее место. Я должна была…

Язык и губы Мавры онемели, она едва могла говорить, надолго останавливалась, но, приходя в себя, продолжала:

- Имя той… умершей женщины… Галина Сереброва, а девочку… назвали Карина, «дорогая»: с намеком - дескать, дорогой ценой на свет появилась. Супруг Галины второй раз женился, я узнавала. Они сейчас в Москве живут, Серебровы. Карина красавица выросла - в меня и в отца. Демьян в молодости удивительно хорош собой был, настоящий принц! Прогнала я его навсегда, хоть и любила без памяти. Он же подсобил Карине невольно! Впрочем, какая она Карина… у нее магическое имя есть… из тьмы веков… тайное…

Дальше умирающая будто провалилась в беспамятство и забормотала такое, что у Григория волосы дыбом встали - он и крестился, и свечки церковные жег, и ладан курил… а все равно жуть брала. Ближе к полуночи Мавра очнулась, посмотрела на приемного сына мутными глазами, поманила пальцем… Наклонился он к самым ее посиневшим губам.

- Позвала она меня… ответа потре-бовала… каждую ночь явля-лась… Пришлось встре… встретиться, поведать все, как было, - прохрипела больная. - Тогда я и вина… вы… вы-пила… не хотела, а противиться сил не было. Знала… чем ко… кон-чится… Пыта-лась беду… о-отвести, да не смо… не смог-ла. Я… за-кон пре-ступи-ла. Не от руки до… доче-ри умираю… от руки са-мой богини Гулы. Там… - указала она перстом под подушку. - Возь-ми… Бой-ся ее… Гри… Гри-ша, остере-гай-ся…

Дрожащей рукой Григорий полез под подушку, на которой лежала голова Мавры, нащупал свернутую трубочкой бумажку, вытащил, прочитал адрес на Осташковской улице.

Так и рассказал все сыщику, стараясь не упустить ни одной детали.

- Зачем же вы статью в газету написали? - удивился тот, выслушав.

- Испугался… что она и меня отыщет! Очень испугался. А так, думаю, газета ей в руки попадется, и поймет она - никто ни о чем не догадывается. То есть я не догадываюсь, не знаю ничего. Никакой предсмертной исповеди слыхом не слыхивал! А потом… почувствовал я странное, неодолимое влечение к ней. Дай, думаю, хоть одним глазком гляну, какая она… пришелица из мрака и тьмы. Мысль эта буравила меня днем и ночью, съедая мозг. Вам не передать! Она и сейчас…

Ершов вздрогнул, поежился и оглянулся, как будто бы кто-то невидимый мог сидеть в машине позади него. Приглушенный смешок почудился ему.

- Вы… слышали? - вскинул он на Всеслава шальные, горячечные глаза.

- Воображение разыгралось? - через силу улыбнулся сыщик. - Давай, братец, возвращайся в свою редакцию. Недосуг мне тут с тобой болтать всякую чепуху!

- Полагаете, это чепуха? - затравленно озирался по сторонам журналист. - Дай-то бог! Она, получается, умерла? Не-е-ет… - поднял он вверх указательный палец. - Вы не понимаете. Никто не понимает!

- А куда ты ездил после смерти Мавры Ильиничны? - решил перевести разговор на другое сыщик. - Какую такую родню разыскивал?

- В Талицу… деревенька есть под Калугой, где моя… приемная мать родилась и росла. Сам не знаю, чего меня туда потянуло. - Ершов перешел на шепот. - А там никто никакой Мавры не помнит. Будто ее и не было. Разве может такое быть, чтобы человек появился… ниоткуда?

- Дело давнее. Какие по деревням документы? По стране война смерчем прошлась, людей раскидала, а сколько бумаг сгорело, пропало бесследно…

- Не-ее-ет! - перебил Всеслава журналист и повторил: - Вы не понимаете!

Он выскочил из машины и смешно запрыгал по лужам, забыв о дожде и зонтике. Потоки ливня не охлаждали его.

Господин Смирнов, глядя на плотную, тяжелую пелену струй небесных, осознал наконец, кого ему напомнило мертвое лицо Карины… молодую Мавру с фотографии почти тридцатилетней давности.