Ядовитые письма

Глава 30

Мисс Пелл жила совсем недалеко от почты. Ее дом был слишком велик для одного человека, и она подумывала, не взять ли ей постояльца. Однако оказаться ее постояльцем было бы непросто — требованиям почтенной женщины соответствовала довольно узкая прослойка общества. Мужчины вообще не рассматривались, женщина должна быть не настолько молода, чтобы возникли хоть малейшие сомнения в добропорядочности ее поведения, — никакого намека на легкомыслие! — но и не столь стара, чтобы возникла необходимость обслуживать и обихаживать ее, что, как объясняла хозяйка, является обязанностью лишь по отношению к родственникам. Боже упаси, от своих обязанностей она не стала бы отказываться, но не имеет желания выполнять чужие и утруждаться ради посторонних. Таким образом, комната Дорис до сих пор оставалась незанятой.

Дома здесь имели общие боковые стены, так что мисс Пелл могла не опасаться, что в случае нужды она не сможет никого позвать. Тишина и одиночество ей тоже не грозили. Если постучать в правую стену, то миссис Реннис стучала в ответ и спрашивала, не надо ли чего. Из-за левой стены отвечал молодой мистер Мастере. Конечно, такая близость соседей и хорошая слышимость помимо плюсов имела свои минусы. Например, миссис Реннис постоянно ругалась с падчерицей, переходя при этом из комнаты в комнату, так что укрыться от их голосов было невозможно.

А малыш Мастерсов, конечно, очень мил, но все равно время от времени закатывается плачем. Но, философски замечала мисс Пелл, если все дни напролет сидишь дома и шьешь, то бывает даже интересно послушать, что происходит у соседей.

Мисс Силвер нанесла визит почтенной портнихе около половины четвертого. Мимо лестницы, ведущей наверх, мисс Пелл проводила ее по узкому плохо освещенному коридору к полуоткрытой двери комнаты, которая удивляла своим непомерно большим эркером. В доме было очень чисто, но стоял специфический запах, неотделимый от профессии хозяйки.

Тетушка покойной Дорис Пелл оказалась женщиной лет пятидесяти с острыми чертами худого поблекшего лица, красными, как будто воспаленными глазами. Редкие с проседью волосы были стянуты в тугой пучок на затылке. Она сразу же обрушила на гостью град слов:

— Если вас попросила зайти мисс Рени насчет юбки, которую она давно собиралась мне отдать для переделки, то, боюсь, я не смогу ее взять. А вы та дама, которая у нее остановилась… мисс Силвер?

— Да, это я, — ответила та с дружеской улыбкой и поинтересовалась:

— Значит, вы так заняты, что взять дополнительную работу не сможете?

— Понимаете, сейчас у меня очень много заказов… разве только что-нибудь несрочное, — стала объяснять мисс Пелл.

Женщина немного заикалась и в то же время говорила очень быстро — несколько слов сливались в одно, за чем следовала пауза, как будто говорившей не хватало дыхания, а потом, набрав в легкие побольше воздуха, она торопилась единым махом закончить предложение.

— ..Я еще не оправилась от потери, — продолжала она. — Я так горюю о моей бедной племяннице… конечно, вы слышали о ней, раз живете у мисс Рени. Такое горе, да еще я осталась с работой, рассчитанной на двоих, и все никак не могу с ней разделаться.

Мисс Силвер могла отличить настоящее горе от показного, и искренность мисс Пелл не вызывала у нее сомнений. Красные воспаленные глаза этой женщины говорили о пролитых слезах и постоянном недосыпании, поэтому ответ ее был полон участия:

— Я уверена, что все здесь искренне сочувствуют вашей беде.

— Да, все были очень добры, но ее все равно не вернешь.

Если бы не эти письма… — Губы мисс Пелл задрожали.

Она и сама не знала, почему вдруг заговорила о письмах. Ее спрашивали о них на дознании, но тогда она была почти без памяти, ничего не понимала. Они были безнравственными, даже хуже. Добропорядочная христианка даже и слов не может найти, чтобы определить их, как они того заслуживают. А Дорис всегда была такой тихой, хорошей девочкой. Ноги хозяйки дома внезапно ослабли, и она, едва доплетясь до ближайшего стула, рухнула на него. Кое-как справившись с подступающими слезами, она попыталась выразить словами свои чувства:

— Дорис всегда была такой доброй, чистой девушкой.

Нет там ни слова правды! Она была хорошей христианкой.

Мисс Силвер, не дожидаясь приглашения, присела.

— Я в этом уверена так же, как и вы. Если бы особу, которая написала письма, можно было найти, это спасло бы других бедных девушек от несчастий.

Мисс Пелл с удивлением посмотрела на нее:

— Тот, кто умеет писать такие мерзкие письма, достаточно сообразителен, чтобы ничем себя не выдать. Как его найдешь?

— Вы считаете, ваша племянница догадывалась, кто их написал?

Руки мисс Пелл, лежавшие на коленях, вздрогнули и судорожно сжались.

— Да там не было ничего такого, что указывало бы на автора.

— А как вы думаете, кому Дорис могла бы признаться в своих подозрениях, если бы они у нее возникли?

— У девочки не было от меня секретов.

— Знаете, часто молодые девушки любят посекретничать между собой. Не было ли у вашей племянницы особо близкой подруги? Может быть, она дружила с Конни Брук?

Мисс Пелл сосредоточенно рассматривала свои сцепленные пальцы.

— Они знакомы с детства, — тихо сказала она, — мисс Рени, наверное, говорила, что я была горничной у матери мисс Валентины, миссис Грей… Очень приятная была леди.

Когда умер брат, на руках у меня оказалась маленькая Дорис, тогда миссис Грей разрешила мне взять девочку с собой в поместье. Как раз в это время в Тиллинг-Грин приехала миссис Брук с маленькой Конни. В деревню они переселились позже, а сначала так получилось, что в усадьбе оказались две девочки одного возраста и крошечная Валентина, которая была их чуть моложе.

— Значит, девочки были подругами?

— Да они просто обожали друг друга. Дорис тогда… ну, перед смертью… закончила перешивать платье Конни.

И Конни была последней, с кем моя племянница разговаривала. В тот день она вышла из дому еще и затем, чтобы зайти в школу и отдать мисс Конни ее платье.

Мисс Силвер серьезно взглянула на собеседницу:

— Мисс Пелл, все говорят о том, что Конни сказала мистеру Мартину, будто знает, кто написал эти письма.

Вы знали об этом?

— Мистер Мартин об этом ничего не говорил, — осторожно ответила хозяйка.

— Он не говорил, но говорила его домоправительница, вся деревня сплетничала, что Конни приходила к священнику и сказала, что знает все про анонимные письма, и мистер Мартин сказал, что ее обязанность — пойти в полицию. А вы как думаете, должна она была пойти в полицию? — спросила мисс Силвер.

— Не знаю.

Гостья помолчала минуту, потом продолжила:

— Конни умерла на следующий день после того, как в деревне стало известно об ее осведомленности насчет автора анонимок. Умерла она так же внезапно, как и ваша племянница. Если бы она рассказала мистеру Мартину все, что знала, то, я уверена, жива была бы и по сей день.

В субботу вся деревня обсуждала, что полковнику Рептону известно, кто пишет письма, а в понедельник во второй половине дня он тоже умер. Если бы он обо всем рассказал полиции, то остался бы жив. Так вот, мисс Пелл, мне кажется, вы что-то знаете. Думаю, очень важно и для вас, и в память о вашей Дорис, чтобы вы об этом рассказали.

Бледное лицо швеи слегка порозовело. Она на секунду прикрыла глаза и изменившимся голосом торжественно произнесла:

— Это третий знак…

— Простите? Не понимаю.

— Первый знак был дан мне во сне, — пристально глядя на посетительницу, продолжала мисс Пелл. — Второй пришел из Библии, а третий — из ваших уст. А я сказала себе, что если будет дан третий знак, то сомнения исчезнут.

Слова женщины звучали немного странно и непонятно, но сама она, напротив, стала удивительно собранной и спокойной, даже руки ее теперь расслабились и свободно лежали на коленях.

— Вы хотите что-то рассказать, о чем до сих пор молчали? — попыталась уточнить мисс Силвер.

Ответ прозвучал немного уклончиво:

— Я расскажу вам о знаках, иначе все остальное вам будет непонятно. Знаете, когда в тот день Дорис вернулась домой, я обещала ей, что никому не расскажу о том, что она мне доверила, а ведь обещания, данные умершим, нарушать нельзя, пока не появится знак, а у меня их уже три.

Дорис тогда спросила: «Вы ведь никогда никому не расскажете этого, правда, тетя Эмили?» — а я ответила: «Конечно нет». И никогда бы не рассказала, если бы не знаки.

— Что же это за знаки, мисс Пелл?

— Первым знаком был мой сон. Приснился он мне прошлой ночью, и там все так ясно было, словно наяву. Как будто сижу я в этой самой комнате и шью что-то черное, а сама плачу. Помню, еще подумала тогда: «Ведь работу испорчу, на черном так видны пятна». Дверь вдруг открывается, и входят вместе Дорис и Конни, как в детстве, а в руках у них цветы — розы, лилии и разные другие. А вокруг них свет, да такой яркий, девочки мои так и светятся. Подходят, значит, они ко мне, а Дорис и говорит: «Не плачь, не надо, и не думай больше о данном мне обещании, оно теперь значения не имеет». И тут я проснулась, лежу в своей кровати, а на столе звонит будильник.

— Этот сон обещает покой, — ласково сказала мисс Силвер.

Глаза мисс Пелл наполнились слезами.

— Должен бы, да все случилось не так. Я уже знала про полковника Рептона и стала раздумывать, не значит ли этот сон, что мне надо нарушить данное Дорис обещание и пойти в полицию да там все рассказать. Но я сомневалась, знак ли мне это свыше или нет. Может, я все думала и думала про полковника и про то, что не сказала все полиции на дознании, — вот и приснилось. Понимаете, я не солгала — никогда бы этого не сделала, — но когда они спросили, сказала ли я все, что знаю, то я просто уткнулась в платок и расплакалась, а они решили, что мне больше нечего добавить.

— Я вас понимаю.

— Поэтому я решила, что надо бы увериться насчет знака. Так вот, взяла я Библию, закрыла глаза, открыла ее наугад и приложила палец к странице. А когда открыла глаза, то это оказался шестнадцатый стих восьмой главы от Захарии: «Вот дела, которые вы должны делать: говорите истину друг другу; по истине и миролюбно судите у ворот ваших». Тут я подумала: «Ну, если уж это не знак, то что же тогда?» Но потом вспомнила, что ни разу в жизни не нарушала обещаний, так что надо бы увериться получше.

И подумала: «Если Господь захочет, чтобы я заговорила, он пошлет мне третий знак. Тогда точно все будет идти от Господа, и я знаю, что делать». А тут вы стучите в дверь, чужой человек, и повторяете то, на что уже указано мне было в прежних знаках, — что надо рассказать нечто, известное только мне.

Со всей убежденностью, на какую была способна, мисс Силвер подтвердила:

— Да, мне кажется, вы не должны молчать.

Мисс Пелл достала аккуратно сложенный маленький льняной платочек и промокнула глаза.

— Случилось это накануне гибели Дорис. Она вышла после обеда, чтобы отнести в поместье мисс Мегги лиловую шелковую блузку, потом занести мисс Вейн шерстяное голубое платье, которое та сшила после траура по сестре, а теперь оно стало ей тесновато и Дорис его переделала. Девочке надо было порядочно побегать — сначала занести блузку, потом платье, потом зайти к мисс Эклс, чтобы обсудить крой пары ночных рубашек, — мы давно уже взяли у нее этот заказ. Напоследок она оставила платье Конни, потому что все равно дети не уходят из школы раньше четырех. Вернулась она очень подавленная и печальная, но мне сначала ничего не говорила, только сказала, что надо быстренько подправить ворот блузки для мисс Мегги, чтобы вечером она смогла ее отнести. Я спросила, неужели она так расстроена из-за этого ворота. А Дорис отвечает: «Нет, тетя Эмили, не из-за него», — и как разрыдается! Тут уж я к ней пристала, чтобы она мне все рассказала, а она и говорит, что расскажет, если я пообещаю ни одной живой душе про это ни слова не говорить… я, конечно, пообещала. Девочка так переживала…

— Что же она рассказала?

— Дорис сообразила, кто пишет эти, отвратительные анонимные письма. В тот день она посетила четыре дома: в усадьбу отнесла блузку мисс Мегги, в коттедж «Виллоу» — голубое шерстяное платье мисс Вейн, зашла в «Холли» к мисс Метти и в конце — в «Крофт» к мисс Конни. Она была только в этих домах, и в одном из них, — но племянница не сказала, в каком, — она подобрала с пола маленький клочок бумаги. Знаете, как это бывает: видишь на полу что-то валяется и машинально наклоняешься, чтобы подобрать. Дорис так и поступила, а когда бумажка оказалась у нее в руках, то поняла, что это оторванный уголок одного из тех писем, которые она получила, — нижний левый уголок, на котором осталось «Тил» от слова «Тиллинг». Дорис прекрасно помнила, что начало слова было оторвано. В том письме было написано, что все в Тиллинг-Грине знают, что она тайком встречается с мужчиной. Ну вот, взяла она обрывок письма, принесла его домой и сидит как не в себе.

— В каком доме она его подобрала? — настойчиво спросила мисс Силвер.

Хозяйка только глубоко вздохнула:

— Она ведь мне не призналась. Когда я стала настаивать, Дорис ответила, что ей кажется, лучше никому не говорить, а сразу пойти к тому человеку, сказать, что она все знает, и потребовать обещания больше так не делать. Я только спросила, знает ли обо всем Конни, а девочка отвечает: «Не больше, чем вы, тетя, и она тоже обещала никому не говорить».

— Но Конни сказала священнику, что знает автора, — задумчиво произнесла мисс Силвер.

— Может быть, она как-то сама догадалась. Конни приходила ко мне в понедельник, за два дня до своей смерти, и спросила, не рассказывала ли мне Дорис о найденном клочке бумаги. А я ответила: «Что бы мне Дорис ни говорила, но я обещала молчать», — а та мне: «Вам и не надо мне ничего говорить, Дорис сама мне все рассказала, и сейчас я знаю больше вашего». Я спросила, что она имеет в виду, а она ответила, что вспомнила кое-какие подробности из того, что ей рассказывала Дорис. «Понимаете, Дорис подобрала бумажку, но не сказала, где именно, зато обмолвилась, какой белой она ей показалась по сравнению с ковром… и назвала цвет ковра», — вот точные слова Конни. И еще она добавила, что поначалу позабыла про этот ковер, а сейчас вспомнила, и он у нее не идет из головы, потому что она знает дом, где такой ковер лежит.

— Именно так и сказала?

В возбуждении хозяйка схватила мисс Силвер за руку:

— Да, точные ее слова передаю. При том, что позже произошло, эти слова у меня так и звучат в ушах, я их и захочу забыть, да не выйдет.

— Значит, Конни сказала, что бумажка здорово выделялась на темном ковре, но какого цвета ковер, не сказала?

Мисс Пелл грустно кивнула:

— Нет, ни цвет не назвала, ни дом. Она сидела на вашем месте и рассказывала про эту бумажку, а потом и говорит: "Лучше бы Дорис мне ничего не говорила, а то просто не знаю, что делать. Подумайте, мисс Пелл, если я скажу, то пойдут ужасные сплетни и неприятности, скорее всего, дело дойдет до полиции, может быть, дело будет слушаться в суде, тогда мне придется выступать свидетелем и показывать на человека, который рядом со мной живет много лет, и он может всего этого не пережить. И какая польза от этого будет бедной Дорис, раз она уже все равно умерла? Обратно ее таким способом не вернешь. А я ответила: «Да, Дорис уже не вернешь».

— Но свою жизнь Конни могла бы спасти, если бы заговорила, — с горечью заметила мисс Силвер. — Скажите, мисс Пелл, кому-нибудь кроме меня вы рассказывали об этом?

— Нет, хватит разговоров. И Дорис, и Конни нет на свете. Мне кажется, многие беды произошли именно от того, что полно было сплетен. А если бы мне кто-нибудь намекнул вчера, что я буду вот так откровенно беседовать с незнакомой женщиной, я бы ему не поверила. Да и не стала бы я этого делать, если бы не сон, и не Библия, и не третий знак.

Гостья поднялась и, прежде чем попрощаться, серьезно предупредила хозяйку:

— Прошу вас, никому не рассказывайте, ни одной живой душе, о чем мы тут с вами говорили, если дело дойдет до показаний в полиции, я буду с вами, а сейчас позабочусь, чтобы вас охраняли.

На лице мисс Пелл по очереди отразились сначала удивление а потом испуг. Она побледнела, вскочила со стула и даже отступила на шаг. Теперь она казалась еще более растерянной и испуганной, чем в начале разговора. Дрожащим голосом она пролепетала:

— Говорят, что самоубийство — большой грех, но я знаю, что еще больший грех на том, кто подтолкнул к нему мою девочку… И Конни…

— Мисс Пелл, я не верю, что Конни Брук сама отравилась, и начинаю подозревать, что и в случае с вашей племянницей никакого самоубийства не было.

Чтобы не закричать, хозяйка зажала рот рукой.

— Вы считаете, они обе не покончили с собой?

И услышала твердый ответ:

— Боюсь, что их убили.