Яичница из гангстеров

Улаживатель чужих бед

Я огляделся, не зная, с чего начать. Это был неприятный момент. Я вообще не хотел начинать, не хотел уходить отсюда. Но контора была как множество других голливудских контор, — все с размахом, все дорогое, все парадное, а ее обитатель сидел без гроша в кармане.

Обитатель — это я, Шелл Скотт. И похоже, что Шелл Скотт — еще один из голливудских неудачников. И однако последний год все было здорово. Мне здесь очень нравилось. После агентства реклам, прозябания в газете, случайных заработков в окрестностях Голливуда я стал частным следователем, или сыщиком, — даже лицензию получил. Я был им уже три года, последний из них — в своей собственной конторе здесь, на Сансет-Стрип. Вот уж действительно, закатная полоса[16].

Предполагается, что частный детектив — человек, который не привлекает внимания, который держится в тени и способен сливаться с ней. Но это ведь Голливуд! Клиенты, в которых я нуждаюсь, — мужчины и женщины киноиндустрии, — не станут нанимать кого-то, кто держится в тени. Им нужна не скромная фиалка, но цветущий эвкалипт, залитый сиянием утреннего солнца. И вот, после двух тощих лет, проведенных в деловой части Лос-Анджелеса, я наконец расцвел и раскинул ветви. На Сансет-Стрип, богатой и дорогостоящей Сансет-Стрип.

Контора, как и адрес, — сплошной парадный фасад. В Голливуде вы смотритесь только с фасада. Продюсер, вкладывающий в постановку комического фильма с людьми два миллиона долларов, — если у него возникли неприятности и ему нужен уполномоченный по улаживанию конфликтов, — не настроится на правильный платежный лад, если он, покинув свой кабинет, отделанный под орех, свой рабочий стол красного дерева, свой тропический шлем и блондинку-секретаршу, войдет в контору, состоящую из одной комнаты, в которой только и есть что выкрашенный в зеленое деревянный шкаф для документов. Поэтому я сделал все возможное, чтобы моя контора производила должное впечатление. Причем, оба помещения. Присмотритесь к ней. Только прищуритесь или закройте один глаз.

Прежде всего — широкая, но неглубокая приемная, устланная черным ковром, с мягкими, обитыми красно-серой тканью стульями, с белым письменным столом, за которым сидит — вся в черном — Йоланда. Подробнее о Йоланде — ниже. Затем вы входите, через соединяющую оба помещения дверь, во вторую комнату — мой личный кабинет. Письменный стол, сделанный из ствола мангрового дерева вместе с корнями, вывезенного из Болота Оукфеноки во Флориде. Стулья с сидениями, полосатыми, как зебра. Красный шезлонг. Здесь и там, и на стенах, — мой собственный пробковый шлем, трубка для выдувания отравленных стрел, фотографии некоторых звезд, режиссеров и других голливудцев, и многочисленные фотографии Шелла. Шелл — в Африке, с ружьем для охоты на слонов, в полном снаряжении восходящий на вершину Альп, бегущий на лыжах в Солнечной Долине; и так далее. Когда потенциальный клиент из Голливуда входил в мою контору, он знал, что я — именно то, что надо.

Несколько клиентов, которые были у меня в этом году, действительно остались довольны, но уже три месяца мне не попадалось ни одного выгодного дела. Три месяца затишья. Даже ни одного бракоразводного процесса. Почти каждый, кто был связан с киноиндустрией, знал мое имя, но я попал, как говорят актеры, в период между ангажементами. У Голливуда короткая память: важно то, что есть, а не то, что было. Вы должны все время быть при деле.

Наконец я решил, что пора укладывать свои пожитки. Я начал с того, что собрал фотографии и стал класть их в стопки на своем Оукфеноки-мангровом с корнями столе. Во всем Голливуде нет другого такого стола. Потом вошла Йоланда. Впрочем, это не совсем точно. Йоланда не входит — она идет, шествует, парит, она впархивает и влетает, выныривает, вплывает, вступает, — словом, Йоланда является. Итак, явилась Йоланда.

— Нам бы следовало устроить поминки или что-нибудь такое, Шелл.

— Нам бы следовало раздобыть немного денег.

— Ты действительно вывезешь все это сегодня?

Я кивнул, глядя на нее. На Йоланду — высокую, черноволосую, гибкую и сочную, как спелый сладкий плод, с белой кожей, полными алыми губками и огромными, почти черными глазами. В этом городе, где фасад имеет такое значение, она выстроила его в совершенстве. Она выстроила его даже сзади и на торцах, и сделала бы это в любом городе. Уж как ни ненавистна была мне мысль — отказаться от моей конторы, еще ненавистнее была мысль потерять Йоланду.

Йоланда — это мой Пятница, мой секретарь, дежурная у телефона, моя наперстница, друг и еще многое другое. Она приехала в Голливуд, чтобы блистать в кино, — мечта, которую она все еще лелеет, — но актрисы из нее не вышло. Не умеет она также печатать на машинке, не умеет стенографировать, но нельзя же уметь решительно все! Шезлонг в моем кабинете — это для нее; в нем она сидит, когда пишет под мою диктовку. Йоланда не знает стенографической азбуки, но она может до сумасшествия изобретать значки и закорючки, и чем быстрее я диктую, тем больше она извивается и ерзает в своем шезлонге. Я видел, как отвисала челюсть у режиссеров, писателей и даже продюсеров, когда я диктовал со скоростью сто пятьдесят слов в минуту, и они не могли разобрать ни одного моего слова.

— Какое-то безобразие, — сказала Йоланда, пропуская свой голос через слой меда.

— Безобразие и есть.

— Неужели ничего нельзя сделать? Не могу я чем-нибудь помочь, Шелл?

— Все, что нам надо, это несколько тысяч долларов, чтобы уплатить за аренду и за продовольствие. Я уже подумывал, не надеть ли тюрбан и не заделаться ли высокооплачиваемым мистиком. Заводить пластинки вроде «Река Суами», и тому подобное.

Она сделала гримаску.

— Плохая мысль. И совсем не смешно. Ты просто пал духом.

— Никогда не падаю духом. Ты меня недооцениваешь.

— Очень даже дооцениваю. Настолько, что, раз уж ты все равно убираешь фотографии, я бы хотела взять ту, где ты с ружьем для охоты на слона. Ты выглядишь на ней великолепно. Это Бруно снимал?

— Нет. Это снято в Африке. Как раз после того, как я выстрелил в слона.

— Правда? Тебе следовало бы привести клыки в этот музей. — Она обвела рукой мой кабинет. — Или, может быть, всю голову. Или целого слона.

— Я в него не попал.

— Не попал в слона?

— Я паршивый стрелок.

— Какой паршивый день. — Я знал, что она имеет в виду. Мы оба оглядели кабинет, созерцая его уродливую пышность.

Раздался тихий, мелодичный перезвон. Это означало, что кто-то открыл входную дверь. Мы с Йоландой переглянулись. Было только семь-тридцать утра, а мы обычно открывали контору в десять. Йоланда вскочила и вышла в приемную.

Через минуту она вернулась.

— Мистер Скотт, я знаю, вы очень заняты, но там в приемной мистер Джей Кеннеди. Можете уделить ему минуту? — Она подмигнула.

Дверь, естественно, была приоткрыта, так что в приемной все было слышно.

— Я всегда занят. Ну конечно, — сказал я. — У меня еще есть полчаса. Пожалуйста, попросите мистера Кеннеди.

Могу ли я не принять мистера Кеннеди? Он запросто выкладывает два миллиона долларов — он независимый продюсер, только что закончивший съемки многообещающего вестерна — «Колеса фургона».

Он вошел и закрыл за собой дверь; высокий, прямой человек, с седыми волосами, с очками в роговой оправе на остром носу и в отлично сшитом сером костюме. Даже лицо его выглядело серым, осунувшимся, встревоженным.

— Мистер Скотт, — сказал он, — я приступлю прямо к делу. Я много слышал о вас, и мне нужен опытный человек для расследования убийства.

Он сделал паузу, и слово «убийство» повисло в воздухе и заполнило комнату. До сих пор ни один из клиентов не просил меня расследовать убийство.

— Убийство? — сказал я. — Но полиция…

— К черту полицию! Сейчас вы поймете, почему.

Накануне вечером в доме Билла и Луизы Трент был небольшой званый вечер. Все десять человек, приглашенных на вечер, так или иначе имели отношение к фильму «Колеса фургона», который Кеннеди снимал совместно с другим известным продюсером, А. А. Портером. Вечеринка была довольно бурной, и это составило одну из главных причин, почему Кеннеди оказался у меня в кабинете; он хотел предотвратить огласку. Кеннеди ушел раньше других, вместе с одной из кино-звезд, но потом вернулся обратно и обнаружил, что молодая и прелестная восходящая звездочка по имени Мельба Мэллори лежит, лицом вниз, в плавательном бассейне — мертвая; и что звезда «Колес фургона», Алан Грант, распростерт поблизости на траве и мертвецки пьян. В нескольких футах от него валялась пустая бутылка из-под виски, треснувшая и запачканная кровью.

Я спросил:

— Мистер Кеннеди, вы уверены, что девушка была мертва?

Он скорчил гримасу.

— Да, я… Она лежала у самого края, там, где мелко. Я дотронулся до нее, приподнял ее слегка. — Он судорожно глотнул. — Она несомненно была мертва. На голове — следы удара. И потом, все время в воде…

— Вы сказали, что вернулись в дом Трентов. Почему?

— Я этого не говорил. Предполагалось, что сегодня утром Алан ко мне придет. Как можно раньше, — в пять часов. Мы собирались немного поработать, и я был заинтересован в том, чтобы он не успел напиться. Он такой невоздержанный. Я позвонил ему, но никто не отвечал. Тогда я решил, что он, возможно, все еще у Трентов и отправился туда. — Он вздохнул. — Алан ничего не мог мне объяснить. Он главный исполнитель в «Колесах фургона», и к тому же снимается еще в одном фильме, над которым мы сейчас работаем. Я хочу, чтобы это дело об убийстве было решено как можно скорее, — прежде чем распространяться скандальные слухи. Если выход фильма на экран затормозится, мне это дорого обойдется, — придется дополнительно выкладывать деньги, а я этого не могу. Разумеется, у меня в резерве несколько тысяч, — он улыбнулся, — на ваш гонорар.

Я улыбнулся.

Продолжая улыбаться, я сказал:

— Ах да, поговорим об этом. — Мы поговорили. В итоге получалось, что, если Кеннеди не разорится и все пойдет хорошо, я смогу уплатить за аренду моей конторы даже на несколько месяцев вперед.

— Все, чего я хочу, — сказал Кеннеди, — это правды. И быстрого действия. Если Грант виновен — ну, тогда ничего не поделаешь. Но мне как-то не верится. Я искренне надеюсь, что это не так, — он пьяница, он слаб, но он не убийца. — Он помолчал. — И почти любой мог иметь основание убить эту маленькую — эту Мельбу.

— Вы говорите, она была занята в вашем фильме?

— Да. Это было одним из условий А. А.[17] — моего сопостановщика, А. А. Портера. — В голосе Кеннеди зазвучали страдальческие нотки. — «Колеса фургона» — самый значительный фильм после «Симоррона», настоящий вестерн на тему рождения нации, — широкоформатный, цветной, на высоком техническом уровне, и А. А. настоял на том, чтобы дать Мельбе роль. Роль, правда, маленькая — бедной девушки с ранчо. Но она портила все сцены, в которых появлялась. Мы уж вырезали все, что можно, чтобы не нарушить последовательности, только это мало помогло. — Лицо его омрачилось. — Я бы переснял эти кадры, если бы у меня были деньги и А. А. позволил, но он и слушать не хотел. Но теперь, когда она… когда ее нет в живых… — Кеннеди пробежал рукой по седым волосам. — Язва желудка, — пробормотал он рассеянно, — таблетки… волнения… Иногда я думаю, может, оно того не стоит…

— Что не стоит?

Он уставился на меня с таким видом, будто я задал ему очень глупый вопрос. Нежным голосом он произнес:

— Деньги. Да, иногда я… Боже милостивый! — Кеннеди огляделся, как будто ошеломленный. Только сейчас он по-настоящему увидел обстановку моего кабинета. Самое время завершить сделку! Я всегда стараюсь заключить договор, пока клиент находится под впечатлением окружающей обстановки. Я позвонил, и явилась Йоланда.

— Возьмите блокнот, — сказал я. Она уселась в шезлонг и прицелилась карандашом в страницу блокнота. Я начал диктовать: — Соглашение между мистером Джеем Кеннеди, продюсером и постановщиком фильмов под эмблемой Гаргантюа Продакшенз, и Шеллом Скоттом, частным следователем; от числа… — Йоланда принялась за свои нолики и закорючки, ерзая и изгибаясь в шезлонге. Кеннеди был человек пожилой, но он молодел на глазах. Я стал диктовать быстрее и назвал цифру, на две тысячи долларов больше той, что упомянул Кеннеди. У него отвисла челюсть. И уже просто ради забавы (как я иногда делаю) добавил: — Первая сторона, в согласии со второй стороной, согласна, со своей стороны, уплатить первой стороне всю сумму, плюс, с другой стороны, один миллион долларов. — Кеннеди не понял ни одного слова. Никто не понимает, когда я диктую Йоланде двести слов в минуту. С моим умом мне давно бы уже следовало быть миллионером.

Алан Грант лежал без сознания в своих апартаментах на четвертом этаже. Но вот он понемногу стал приходить в себя. Я втащил его под душ и поливал его то горячей, то холодной водой, и снова горячей, а потом холодной. Кеннеди не удосужился вызвать полицию, и я просил его позаботиться об этой детали, а потом присоединиться ко мне. Он явился как раз, когда я выволок Гранта из-под душа.

— Я позвонил в полицию, — сказал Кеннеди. — Себя я не назвал, но они и так ко мне прибудут. И даже очень скоро. — Он взглянул в сторону кровати, на которую я сбросил Алана Гранта.

Грант пробормотал несколько бранных слов. Я сварил кофе и стал вливать его ему в глотку.

— Пока мы разбудим этого парня, — сказал я, — вы бы перечислили мне всех, кто был на вечеринке, и рассказали бы, что они делают в кино, где живут, — если вы знаете, — и прочее.

Он взял карандаш и бумагу и стал писать. На вечере присутствовало десять человек, все они были так или иначе связаны со съемками «Колес фургона», которые Кеннеди проводил в сотрудничестве со своим коллегой, А. А. Портером. Билл Трент был режиссером; он и его жена Луиза были хозяевами вечера. Алан Грант приехал на вечеринку с Мельбой Мэллори. Кеннеди и Портер пришли поодиночке, так же, как и две ведущие актрисы — мисс Ле Брак и Эвелин Друнд. Двумя другими гостями были автор сценария «Колес» Саймон Френч и его жена Анастазия.

Со слов Кеннеди я составил довольно яркое представление о месте, где произошло убийство. Плавательный бассейн расположен сразу за лужайкой шириной двадцать ярдов, позади большого дома Трентов в Голливуд-Хилс. Кеннеди нашел Алана Гранта на лужайке, под густыми кустами, ярдах в десяти от бассейна. Между краем бассейна и Грантом лежала бутылка из-под виски.

Я сказал:

— Насчет этой бутылки, мистер Кеннеди: похоже, что Мельбу оглушили этой бутылкой, а потом столкнули в воду. Может быть, на стекле остались следы пальцев и полиции удастся снять отпечатки? Это значительно упростит дело.

Он пригладил свои седые волосы.

— Не стану оправдываться. Я… я, наверно, впал в панику. Обтер бутылку и бросил ее в бассейн. Я испугался, что Алан… В общем, это то, что я сделал.

— О! — Переварив это сообщение, я продолжал: — Скоро мы узнаем примерно, в какое время Мельба была убита. Было бы неплохо, если бы вы сказали мне, где в это время вы находились.

Немного подумав, он сказал:

— Как я уже намекнул, гости вели себя несколько… несдержанно. Поэтому я ушел рано, около полуночи, вместе с мисс Ле Брак. Мы приехали к ней и выпили рюмочку-другую. Она расскажет вам то же самое. Держите это про себя. Бизнес, сами понимаете. Как бы то ни было, держите это про себя.

Через комнату к нам донесся глубокий, долгий вздох. Грант произнес:

— Что здесь происходит?

Потребовалось десять минут кофейных возлияний, уговоров, угроз со стороны Кеннеди, чтобы извлечь из Гранта хоть какое-то подобие рассказа о вчерашних событиях, да и то этот рассказ был довольно бессвязным. Грант клялся, что он не знал, что Мельба мертва; что он совершенно несомненно не убивал ее и даже не коснулся ее ни разу. Однако он видел ее с кем-то другим. Алан Грант принадлежал к тому типу высокого, поджарого, костлявого мужчины, который хорошо смотрится рядом с лошадью, шепча ей в ухо нежные словечки; но сегодня утром эта лошадь ускакала бы от него с испуганным ржанием. Кожа на лице Гранта посерела и обвисла; его глаза были как два крошечных солнечных восхода над полем из теста. Его кудрявые темные волосы развились и висели безжизненными прядями.

— Должно быть, потерял сознание, — сказал он. — Все кажется каким-то сном. Помню, что лежал на траве, и все вокруг плыло. Видел их у бассейна. Фонари-то горели. Они меня не видели, а может, а может, им просто было на всех наплевать. Кажется, они были без одежды. Да, на них ничего не было. Там, у самого бассейна. — Он потряс головой, зажмурился. — С Мельбой какой-то мужчина, но все, что я знаю — это то, что это была именно она. Потом кто-то подбежал к ним… был какой-то разговор… И что-то вроде драки. Не знаю, кто это подбежал, но он исчез. И парень тоже убежал. Потом кто-то из них вернулся. А может, кто-то третий. Не знаю. Оставьте меня в покое.

— Вы сказали, что кто-то вернулся, после того, как те двое убежали. А где же была Мельба? — спросил я.

— Все еще лежала там же.

— Кто столкнул ее?

— Ч-черт, я не знаю. Может мне это приснилось. Столкнул ее в воду и убежал. Оставьте меня в покое.

Это все, что нам удалось из него извлечь. Он откинулся на подушку и захрапел. Кеннеди спросил:

— Как вы думаете, насколько то, что он сказал, действительно правда?

— Ну, вы знаете его лучше, чем я. Вы до конца уверены в достоверности этой сцены опьянения?

— Это не сцена. Вероятно, он говорит правду в той мере, в какой ее знает, или помнит. Надеюсь, что так. — Вдруг он вздрогнул и прищелкнул пальцами. — А. А. — он же ничего не знает! Надо ему сказать. — Он повернулся, подошел к телефону у кровати.

Когда я открывал дверь, Кеннеди уже разговаривал с А. А. Портером, и я слышал, как он три или четыре раза упомянул «Колеса фургона». Прежде чем уйти, я попросил Кеннеди предупредить Портера, что я сейчас к нему заеду. Кеннеди кивнул, помахал мне рукой, и я ушел.

Мисс Ле Брак жила на пути к особняку Портера, так что я решил заодно зайти и к ней. Это была блондинка; сказать, что полуодета, было бы преувеличением. Поэтому она тотчас захлопнула дверь перед моим носом, и когда впустила меня, на ней был белый халат.

— Входите же, — сказала она.

Я предъявил фотокопию моего удостоверения и объяснил, кто я и почему я здесь. Она подтвердила версию Кеннеди во всех подробностях, кроме одной: они выпили несколько стаканов, а не два.

— Хотите? — спросила она.

— Спасибо, нет.

Она кокетливо улыбнулась.

— Я буду играть главную роль в фильме Джея «Следы фургона» — это продолжение «Колес фургона». Остроумное название, правда? Сначала «Колеса фургона», потом «Следы фур…

— Простите. Вы сказали, мистер Кеннеди был с вами на вечере, а потом, от полуночи до пяти, — когда он позвонил Алану Гранту, — вы были с ним вдвоем.

— Да. Хотите глоточек?

— Нет. Утром я не «глотаю», спасибо. До свиданья.

А. А. Портер ждал меня у входной двери своего двухэтажного особняка; — небольшого роста, массивный, краснолицый, с редкими прядками черных волос на макушке крупной головы. Он был явно потрясен и шокирован. Он потряс мне руку и втащил меня в дом.

— Ужасно… ужасно, — сказал он глубоким, низким голосом. — Мне только что звонил Джей. Убита! Господи! А Грант — вы думаете, это его рук дело, Скотт?

— Я не знаю, кто это сделал. Я даже не был еще в доме Трентов. Мистер Кеннеди обратился ко мне около часу назад.

Он покивал своей большой головой.

— Да, да. Но эта фантастическая история Гранта.

— Мы можем обследовать бассейн, но могу сказать заранее, что там нет даже мальков. Только Мельба, хотя полиция, вероятно, уже выудила ее оттуда. — Я остановился. — Мистер Кеннеди рассказал вам все, что говорил нам Грант?

Он кивнул.

— Конечно. «Колеса фургона» должны…

— Забудьте «Колеса фургона» на полсекунды. Лучше бы вы позвали Кеннеди и посоветовали ему молчать об истории вашей звезды. Может быть, для вас троих она и ничего, но лучше, если о ней больше никто не узнает.

— Ну, знаете! — Мой тон и мои слова ему не понравились. Он же, как-никак, А. А. Портер.

Я продолжал:

— Послушайте, сейчас полиция уже на месте. Я должен выяснить все, что возможно, до того, как всю вашу компанию посадят в тюрьму. При том, что у меня истекает срок аренды.

— Срок чего?

— И Йоланда. Неважно. Мистер Портер, мне известно, что на вечере вас было десять; один из вас был убит. Из оставшихся девяти двое — мистер Кеннеди и еще одна особа могут доказать свое алиби. Нам обоим было бы легче, если бы вы могли, не сходя с места, сказать мне, где вы были, скажем, с полуночи и дальше.

— Едва ли в этом есть необходимость, — возразил он ледяным тоном.

— Можете ни о чем мне не рассказывать. Но вам придется рассказывать полиции, которая скоро здесь будет. Чем скорее я смогу исключить восемь человек, тем скорее все это кончится. Возможно, полиция распутает дело быстрее, чем я, но я все-таки попробую их опередить. Для вас и для Кеннеди это было бы гораздо приятнее. Решайтесь же.

У таких людей, как Кеннеди и Портер — деловых, активных, привыкших командовать, — я заметил одну черту, которая мне нравилась: они быстро принимали решения и действовали соответственно. С секунду, пожалуй, Портер, хмурясь, смотрел на меня, потом сказал энергично:

— Полагаю, вы правы. Я был с миссис Трент, хозяйкой дома. Мы были — он устремил на меня слегка вызывающий взгляд — в спальне. Мы… пили. Нам нужно было поговорить, а там было тихо и спокойно. Мы были вдвоем примерно с двенадцати-тридцати до четырех часов утра, потом я ушел.

Это была самая пьющая компания, какую я когда-либо встречал. История Портера была так похожа на ту, что рассказал мне Кеннеди, что можно было подумать, будто они согласовали свои версии между собой.

Я спросил:

— Как смерть Мельбы Мэллори может отразиться на выход на экран «Колес фургона»?

— Придется, вероятно, переснять некоторые кадры. Фактически это только улучшит фильм. Я очень надеялся на мисс Мэллори, но она не совсем оправдала мои ожидания.

— Мистер Кеннеди говорил мне, что вы настаивали на том, чтобы поручить ей хорошую роль.

— Это правда. — Он кивнул своей крупной головой. — Я ошибся. Человек не может быть всегда прав. — Он помолчал. — Я открыл Сандру Сторм. Вот я и надеялся, что Мельба будет… — Он пожал плечами.

Сандра Сторм была по части кассовых сборов аттракцион номер четыре. Все знали, что ее открыл Портер. Он сам всем рассказывал. Мы поговорили еще с минуту, после чего я простился и поехал к Трентам.

Перед домом стояли две полицейские и одна санитарная машины, но ни одного полицейского не было видно. Мне открыла сама миссис Трент. Да, она была с мистером Портером. Да, по делу. Да, в спальне. Да, конечно, за стаканом виски. Терпеть не может пить в шумной компании.

Миссис Трент привела меня в спальню. Мы ничего не пили. Это была прелестная спальня, выдержанная в мягких пастельных тонах, с высоким потолком на балках. У огромной кровати стоял туалетный столик. Эта спальня была расположена в задней части дома. В ней было две двери, одна — из холла (через нее мы вошли), другая — запертая — в левой стене.

— Пожалуй, это и все вопросы, которые я хотел вам задать, миссис Трент. Спасибо, что вы на них ответили. Я знаю, что вы уже беседовали с полицией. Итак, вы все то время были с мистером Портером. И он не отлучался ни на минуту?

— Ни на минуту. — Она сделала паузу. — О, он минуты на две выходил туда.

Я посмотрел по направлению ее жеста.

— Туда — означало кусочек Рима до его упадка и крушения. Точнее говоря, это была ванная комната, с углубленной в пол ванной, превосходившей по размеру плавательный бассейн в иных домах, с выложенными мозаичным изразцом стенами и с прочими удобствами. Даже с покрывалом из меха куницы, воображаете? Большое окно в задней стене было открыто и, выглянув наружу, я увидел лужайку позади дома. Так вот где, оказывается, мне предстояло встретиться с полицией.

В двадцати ярдах от бассейна собралась группа полицейских, в форме и в штатском; один фотографировал. Офицер, с которым я близко познакомился за последние три года, посмотрел в сторону дома, заметил меня в окне и помахал мне, приглашая присоединиться к ним. Я вернулся в спальню. Миссис Трент провела меня в холл и выпустила через боковую дверь. Я обошел дом с торца и присоединился к сержанту Кейси — полицейскому, который помахал мне рукой.

— Хелло, Шелл. Важные птицы в этом деле, а?

— Ага. Я, например, вы. Кеннеди меня нанял.

— Слышал. Три тысячи полицейских ему недостаточно?

— Вы уже можете что-нибудь сообщить? — Кейси отрицательно покачал головой. — Например, когда наступила смерть?

— Следователь не может отвечать на это так быстро. Вы же его знаете. О, он дал нам намек: между двумя и тремя этой ночью. Плюс или минус пара суток! Обычная его скрытность. Серьезный человек! — Он помолчал, потом спросил: — Полагаю, вы уже включились?

— Несколько минут как. Даже говорил кое с кем.

— Из подозреваемых? — Я кивнул, и он продолжал: — Похоже, что скоро вам придется говорить с ними в тюрьме. Сбиваем их в кучу для допроса. Сегодня доставили одного в город. Зовут его Саймон Френч. Отправили в тюрьму в четвертом часу утра.

— Френч? — Это был автор сценария «Колеса фургона».

— Да. Писатель, который был здесь на вечеринке. Одна из наших машин задержала его около мили отсюда. Бежал по улице, совершенно голый.

— Голый? Ого! Ну, по крайней мере, это — нарушение приличий. А также распущенность.

— Да, эти люди свободны, как птицы. Знаете, что он ответил, когда его спросили, какого черта? Он сказал, что любит ощущать прохладные, влажные пальцы утреннего ветра на своей разгоряченной плоти! Он ведь писатель?

— Говорят, что да. Спасибо, Кейси. Надеюсь, я смогу поговорить с Френчем в тюрьме?

— Можно попросить разрешения.

— Само собой. А что его жена, Анастазия? Она знает, в каком наряде ее благоверный разгуливал по улицам?

— Насколько я знаю, с ней еще не разговаривали. Дома ее не нашли. Возможно, ее унесли прохладные, влажные пальцы утреннего…

Я ушел прежде, чем его унесло воображение. В тюрьме мне сказали, что Саймон Френч не желает ни с кем говорить с того момента, когда его задержали в Голливуде. Мне разрешили пройти к нему, но и со мной он не пожелал говорить. Все же, прежде чем уйти, я сказал ему:

— Полиция, конечно, сообщила вам, что Мельба убита.

— Конечно.

— Я не думаю, что ее убили вы.

— И я не думаю.

— Френч, ваше поведение гнусно.

— А кто мне будет платить?

— Может быть, государство, если вы будете продолжать в том же духе. Послушайте, Френч. Мельба, когда ее убили, была без одежды. Вы бежали по улице, этакий голливудский нудист, за полмили от того места, где убили Мельбу. Совпадение? И ходят разговоры, будто в два или три часа утра у бассейна Трентов было больше чем двое. Может быть, четверо. Может, пять человек. Может быть, несколько слов с вашей стороны вызволят вас из большой беды?

Как ни странно, на его лице появилось озадаченное выражение, и он хотел было заговорить. Но ничего не сказал.

Я покинул его и поехал к нему домой, — он жил у самого бульвара Беверли. Там никого не было. Не видно было и полиции. Подождав пять минут, я повернулся, чтобы уйти, но в этот момент к дому свернул большой кадиллак. Из него вышла маленькая, красивая женщина, с высокой пышной прической, и направилась к дому.

Поскольку Анастазия Френч где-то отсутствовала и не говорила с полицией, можно было предположить, что она не знала, что происходило этим утром. Во всяком случае, я решил разыграть именно такую ситуацию. Она еще не успела меня заметить, и я окликнул ее:

— Хелло, Анастазия.

Она испуганно посмотрела на меня.

— Хелло… но кто вы?

— Шелл Скотт, миссис Френч. Ваш муж дома?

— Он — нет. — Она отперла входную дверь. — Что вам нужно?

Я вошел следом за ней, показал свое удостоверение, сказал, что я детектив.

— Ваш муж в тюрьме.

— В тюрьме! За что?

— В связи с делом, которое я расследую. История с Мельбой Мэллори.

Она ахнула.

— Но это… он не должен быть в тюрьме.

— Он там. Ваш муж бежал по улице, совершенно раздетый, а есть, кажется, такой закон.

Я запнулся, увидев, что она смеется. Но это был натянутый, почти истерический смех. Она тотчас овладела собой, но лицо ее дергалось, и слова полились рекой.

— Я ездила по городу с тех самых пор, как это случилось, — старалась собраться с мыслями. Наверно, я была не совсем в себе.

Я затаил дыхание. Похоже, что я получу множество ответов на занимавшие меня вопросы. Она продолжала:

— Это было сегодня утром, в половине третьего, может быть — в три. Я оказалась одна. Каждый был с кем-то, а я была одна. Я пошла искать Алана. Я видела, как он взял бутылку и пошел за дом. Я пошла к бассейну. Алана там не было, но я увидела их — Мельбу и Сайя. Моего мужа, — с ней!

Она остановилась. Я спросил спокойно:

— Вы имеете в виду — у бассейна?

— Да. Горели фонари. Не очень ярко, но… как раз в том месте. Я побежала к ним. То, что я сделала… Это она меня вынудила, будь она проклята! Тем, что она мне сказала. Я крикнула: «Прекрати сию же минуту!» — Она коротко засмеялась. — А эта проклятая ползучая тварь сказала: «Право же, дорогая. Не в такой же момент!»

Она резко отвернулась от меня и пошла было прочь, но остановилась и добавила:

— Я просто обезумела. Там валялась пустая бутылка от виски, и я ее схватила. Теперь я жалею о том, что сделала. — Внезапно она умолкла. — Покажите мне ту — ту бумажку еще раз.

Она имела в виду мое удостоверение. Я вовсе не говорил ей, что я из полиции, и только сейчас до меня дошло, что для нее «детектив» означало «офицер полиции». Я снова вынул свою лицензию и сказал:

— Я говорил, что я сыщик, миссис Френч. Я и есть сыщик. Правда, это ничего не меняет. Как насчет того, чтобы рассказать все до конца?

— Вы сказали, что Сай в тюрьме, — произнесла она. — Почему это интересует частного сыщика? — Снова пауза. — Думаю, вам лучше уйти.

Я попытался заставить ее говорить, но ее порыв уже прошел. Она попросила меня уйти. Едва я дошел до двери, как в нее кто-то постучал. Миссис Френч открыла и впустила двух человек.

— Полиция, — сказал один из них, показывая удостоверение. — Вам придется поехать с нами, миссис Френч.

Этот человек был мне незнаком. Второго — офицера полиции — я немного знал; его звали Лейк. Он коротко кивнул мне. Миссис Френч сказала:

— В город[18]? Зачем? Какое право вы имеете…

— Собирайтесь, миссис Френч. Вы арестованы.

— Арестована? — Она почти упала в кресло. — За что?

— Подозрение в убийстве.

Ее лицо стало пепельно-серым; она была потрясена.

— Кто… Убийство? Кого?

Я сказал:

— Мельбы Мэллори.

Она лишилась чувств. Ее тело обмякло, и она упала с кресла на пол.

Оба офицера вскочили; подняв ее, они уложили ее на диван. Зазвонил телефон. Лейк снял трубку, послушал и позвал меня.

— Это вас, Скотт. Кеннеди.

Оказывается, Кеннеди разыскивал меня по всем телефонам, пока, наконец, не обратился к списку присутствовавших на вечере, который он для меня составил. Так он и наскочил на меня.

— Бросайте все и приезжайте в квартиру Гранта, — сказал он. — Кое-что случилось.

— Если в связи с нашим делом, то, вероятно, это уже не так важно. Миссис Френч созналась. По крайней мере, сказала достаточно такого, что позволит сделать выводы. Остальным займется полиция. Похоже, все пойдет наилучшим для вас образом.

В трубке вдруг наступило молчание, потом голос Кеннеди произнес:

— Не совсем. Алан Грант выпал из окна своего четвертого этажа.

— Он… что?

Кеннеди повторил.

— Не то выпал, не то выбросился. Я подумал, что он выдал нам фальшивую историю, а потом и выбросился… Вы сказали, Анастазия созналась?

— Н-ну, это, пожалуй, не совсем точно. Если подумать, то до главного она как раз не дошла. Так я сейчас приеду.

Я повесил трубку и повернулся к Лейку.

— Ничего, если я поеду? Клиент хочет меня видеть.

— Конечно, поезжайте. А то, что вы не выдали себя за полицейского, это хорошо.

— Вы что, слышали эту часть нашего разговора?

— Мы все слышали.

В комнате Гранта находились Кеннеди, врач и — на кровати — Алан Грант. Посмотрев на него, я сказал Кеннеди:

— Я думал, что он разбился насмерть. Или по крайней мере попал в больницу.

— Насмерть? Этот распухший, обмякший, пьяный идиот? Нет. Он упал на тент, что над входом в дом. Отделался ушибами и ссадинами, не больше. И совершенно пьян. В этом самое для него плохое. Удивительно еще, что он на тент попал. Чего доброго, он и там разлегся и бурбону[19] попросил. — Кеннеди кивком показал на бутылку, наполовину налолненную бурбоном, стоявшую на столике у кровати. — Когда я уходил, он был без сознания, но, должно быть, потребность выпить привела его в чувство. С ним это бывает.

Врач выпрямился, вложил какие-то инструменты обратно в свой черный чемоданчик.

— С ним все будет нормально. Если он перестанет ударять по бутылке.

Эти слова вернули мои мысли к миссис Френч. Она упомянула о пустой бутылке из-под виски, которую она заметила в траве возле бассейна и подняла. Я был уверен, что следующее ее сообщение будет о том, что она замахнулась ею на Мельбу и своего благоверного. Или только на Мельбу. Я посмотрел на распростертое тело Алана Гранта и спросил доктора, сможет ли Грант говорить с нами. Док сказал, что, конечно, сможет, коль скоро выплывет из пучины опьянения. Я сел и стал обдумывать кое-какие сведения, которые мне удалось извлечь.

После ухода врача я повернулся к Джею Кеннеди.

— Вы говорили, что собирались сегодня переснять некоторые кадры. Съемочная группа в сборе?

— Да. У нас ведь одновременно готовится и другой фильм. Так что не только операторы, но вся группа на месте.

— Я бы хотел занять у вас кинооператора, специалиста по свету, кинокамеру, пленку… Хочу сделать один фильм.

Он посмотрел на меня с таким выражением на лице, будто я заявил, что хочу его повесить.

— Бог с вами, зачем вам делать фильм?

— Чтобы выполнить работу, ради которой вы меня наняли. Поймать убийцу, выяснить все до конца. Я много думал, и мне кажется, это будет наилучший способ. Может быть даже — единственный. Так как?

Он помолчал. Несколько секунд на размышления, затем — быстрое решение и немедленное действие.

— Хорошо. — Он подошел к телефону, набрал номер и пролаял в трубку несколько распоряжений, велев кому-то собрать группу, чтобы в любой момент приступить к работе.

— В некотором смысле, мистер Кеннеди, это защитная мера для вас же. Почти наверняка Мельбу убил один из девяти человек, бывших на вечере у Трентов. Похоже, что это была миссис Френч, но может быть, и не она, — а вы, в конце концов, один из этих девяти. Я лично убежден, что вы бы не стали убивать девушку, а потом нанимать сыщика, чтобы найти убийцу, — это был бы своего рода рекорд панического умопомешательства. Кроме того, и вы, и мисс Брак имеете алиби. Но другие могут быть не столь уверены в этом, как я. А если предположить, что этот маленький фильм выявит из девяти человек того, кто убил, то ни один из этих девяти не должен знать, что произойдет.

Он кивнул.

— Кажется, я понимаю, что вы задумали. Вы собираетесь воспроизвести сцену убийства, мистер Скотт?

— В некотором смысле. Вечером увидите. Да, кстати, — когда ваш оператор снимет то, что я ему скажу, как скоро можно подготовить фильм для демонстрации? Я бы хотел устроить просмотр в четыре или в пять часов сегодня.

Он взглянул на часы.

— Давайте в шесть; думаю, к шести можно успеть, если вы потратите на съемку не больше часа. Это будет стоить кучу денег…

— Не больше, чем «Колеса фургона».

Это поразило его в самое сердце, прямо в стодолларовые бумажки. Он снова поговорил по телефону, упоминая кинооператоров, техников и еще каких-то специалистов, о которых я никогда даже не слыхал; и потом сказал:

— И еще одно — последнее. На весь сегодняшний день мистеру Скотту дана карт-бланш. Группа должна беспрекословно выполнять все его указания. Все, что он будет говорить, считайте, что исходит от меня. — Кеннеди повесил трубку.

Крохотный червячок беспокойства шевельнулся во мне. Я сказал:

— Это звучало так, будто я собираюсь снимать «Унесенные ветром». Но ведь это будет всего лишь простой, любительский.

Он прервал меня.

— Вам понадобится вся группа. Фильм надо снять, обработать, разрезать, смонтировать, — это уж моя епархия, мистер Скотт. Ваше дело — найти убийцу.

Внутри у меня что-то похолодело и сжалось. Весь день я совался туда-сюда, и идея фильма возникла в моем уме только сейчас. Если будет провал — я погиб. Она должна сработать, и незамедлительно; колеса катились, насколько я мог себе представить, со скоростью десять тысяч долларов в час. Я столкнул их с места. О, господи, я столкнул их с места. Теперь, если это не взорвется, а просто лопнет, следующим убитым будет Шелл Скотт. Возможно, Джей Кеннеди получит за это газовую камеру, но он умрет, смеясь.

Как будто прочитав мои мысли, Кеннеди посмотрел на меня трезвым, оценивающим взглядом и сказал:

— Мистер Скотт, если я и соглашаюсь на этот — этот ваш план, так сказать, с закрытыми глазами, то лишь по той причине, что полиция уже имела со мной разговор. И довольно подробный. После этого я вернулся сюда и узнал о несчастном случае с Аланом Грантом. Они обошлись со мной довольно грубо, — не физически, конечно; но их вопросы… я пережил весьма неприятные минуты. И мне пришлось рассказать об этой бутылке из-под виски, — о том, как я ее обтер и бросил в воду. Они отнеслись к этому в высшей степени неодобрительно. С меня хватит. Я хочу, чтобы все это разрешилось. Я не хочу, чтобы газеты изощрялись в предположениях, намеках, замечаниях, порочащих меня или других невинных людей, замечаниях, которые могут запомниться и выплыть позже, даже после того, как будет установлена истина. Пока Лос-Анджелес и Голливуд читают об этом убийстве, я хочу, чтобы они узнали, что дело закончено и убийца Мельбы — в тюрьме. И еще: не должно возникнуть и тени подозрения, будто фирма «Гаргантюа Продакшенз» пытается кого-то выгородить, пусть даже меня. Я хочу, чтобы сегодня вечером дело было закрыто. — Он помолчал и потом сказал — так медленно, что я не упустил ни одного изгиба интонации: — Вот то, мистер Скотт, чего я от вас жду.

Я усмехнулся, как человек, только что потерявший зубы, — болезненной усмешкой.

— Именно это, мистер Кеннеди, вы и получите. — Но про себя я думал: «Я никогда не находил убийцу; я даже никогда не работал над делом об убийстве. Прощай, моя контора; прощай, Йоланда; прощай, Голливуд».

Но потом я взял себя в руки.

— Прощайте, мистер Кеннеди, — сказал я. — То есть, я имею в виду, что мне пора идти и браться за дело. — Он угрюмо кивнул. Может быть, один кивок и мало отличается от другого, но этот был особенный: он был действительно угрюмый кивок.

То, что пора взяться за дело, была совершенная правда. До сих пор рядом со мной был только мистер Кеннеди, но теперь нужно было заручиться поддержкой Лос-Анджелесского отделения полиции. Поскольку я отрезал себе путь к отступлению, я сказал Кеннеди еще кое-что, необходимое для осуществления моего плана, и отправился сжигать остальные мосты.

В течение двух часов после ухода из квартиры Гранта я был полновластным владыкой, даже несмотря на то, что временами меня снова охватывал страх. Но имея за собой Кеннеди и Гаргантюа, я получил поддержку от всех, включая полицию. Мне даже разрешили снимать фильм на месте убийства и в доме Трентов, в их отсутствие. От полиции я получил кое-какие дополнительные сведения. Временем смерти Мельбы по-прежнему считался промежуток между двумя и тремя часами этого утра. Удар, нанесенный Мельбе бутылкой из-под виски (которую нашли и обследовали, но без полезных результатов), был достаточно силен, чтобы вызвать сотрясение мозга, но причиной смерти было погружение в воду: в легких Мельбы обнаружили воду, которой она захлебнулась, когда «она упала, или ее столкнули» в бассейн.

Я договорился с двумя актерами, что они приедут в дом Трентов; потом позвонил в контору, Йоланде.

— Хелло, это Скотт. — Я дал ей адрес и сказал: — Захвати свои бикини и приезжай. Будешь сниматься в фильме.

Ее восторженный писк прервал мои слова, но я продолжал:

— Успокойся. Это совсем крошечный фильм. И ты будешь в нем исполнять роль трупа.

Писк прекратился, она задала мне несколько вопросов, на которые я ответил, и сказала, что она уже в пути. Собственно съемка заняла лишь около получаса: я знал, что мне нужно. Некоторое время ушло на беседу со съемочной группой, с двумя актерами, которых я отвел в сторону и объяснил, что им предстоит сыграть. В десять минут седьмого все было готово для сеанса.

В демонстрационном зале «Гаргантюа Продакшенз» собралось одиннадцать человек: девять участников вечеринки, включая тех, с которыми я еще не говорил, Йоланда и я. Алан Грант явился, наполовину протрезвев и страдая от боли. Я успел до этого еще раз поговорить с ним, но теперь он помнил даже меньше, чем при нашем первом разговоре. У него не было ни малейшего представления о том, кого он видел на лужайке у бассейна, он ничего не помнил о своем падении из окна. Миссис Френч была доставлена сюда полицейскими. Последние не остались в зале, но двое стояли сразу же за дверью. Я вышел вперед и остановился перед белым экраном, лицом к своим немногочисленным зрителям. Я выждал, пока все затихли, глядя тем временем то на тяжелые лампы, которые подвесили над их головами, то на их лица. Я весь покрылся потом, но не только от естественного волнения. Кондиционер жужжал довольно громко, но тем не менее в зале было чрезвычайно жарко. Прекрасно, подумал я, все так, как мне нужно. Я надеялся, что поддам им достаточно жару, чтобы поймать убийцу. Оглядев всех еще раз, я начал говорить.

— Все вы отчасти знаете, по какой причине вы здесь. Это потому, что вчера на вечере, на котором вы все здесь присутствовали, была убита Мельба Мэллори. Убил ее один из вас. Я знаю, кто это, и собираюсь сейчас рассказать вам, а точнее — показать, — кто и как это сделал. Сегодня группа из студии и я, мы вместе сняли фильм, воспроизводящий убийство, совершенное этой ночью.

Я сделал паузу и обвел их взглядом. Джей Кеннеди в упор смотрел на меня, все с тем же угрюмым выражением. Миссис Анастазия Френч, сидевшая рядом с мужем, поднесла руку к горлу; губы ее полураскрылись, лицо было бледно, и казалось, она вот-вот лишится чувств. Саймон Френч, хмурясь, жевал нижнюю губу. А. А. Портер сосредоточенно смотрел на меня, время от времени кивая своей крупной головой. Эвелин Друнд и мисс Ле Брак не сводили с меня глаз, сидя в спокойных позах. Алан Грант сжимал ладонями виски. Мистер и миссис Трент держались за руки, и миссис Трент что-то тихо говорила мужу.

Помолчав несколько секунд, я продолжал:

— Одно слово убийце. Вы можете облегчить дело и для других, и для себя, если скажете обо всем сейчас. — Я не ожидал никаких результатов; их и не последовало. Я сказал: — Этот фильм снимался днем, с участием актрис и актеров, но когда будете смотреть, вообразите, что это происходит между двумя и тремя часами утра. Вы все знаете, где вы в это время были, — включая и убийцу. — Я улыбнулся. — А теперь — простите за выражение — посмотрим на этот пустячок.

Я прошел к своему месту и скользнул в кресло рядом с Йоландой. В темноте преступник увидит сцену убийства, момент смерти. Его напряжение и внутренняя агония будут, несомненно, все время возрастать. Он будет обливаться потом от страха. А потом, если я все сделал правильно, он не выдержит и выдаст себя.

Как только я взмахнул рукой, свет в зале погас, и в наступившей внезапно тьме слабо засветился экран. Сеанс начался. Фильм не был озвучен, и тишина нарушалась лишь шорохом одежды об кресло, когда кто-нибудь менял положение, жужжанием кондиционера, чьим-нибудь тяжелым вздохом или покашливанием.

Действие на экране открывалось картиной дома Трентов, переносясь к бассейну и от него, через лужайку — к задней стене дома. Никого не было видно. Потом в кадре появился актер, изображающий Алана Гранта. Он брел, иногда слегка пошатываясь, в руке у него была уже начатая бутылка бурбона. У кустов он опустился на траву, именно в том месте, где Грант впал в беспамятство. Крупным планом было показано, как он осушил бутылку и отшвырнул ее в сторону, где она и осталась лежать, заполнив собою кадр. Но вот она как бы растворилась, превратившись в лицо Йоланды-Мельбы. Йоланда повернулась и, обогнув угол дома, побежала к бассейну; за ней бежал актер, играющий роль Саймона Френча. На краю бассейна оба упали в траву; он был в плавках, Йоланда — в бикини. Один поцелуй, ничего более. Потом камера взяла выше, медленно обвела справа налево лужайку, задержавшись на миг на пустой бутылке в траве, и остановилась на фигуре Алана Гранта, который в этот момент пошевелился, поднял голову и уставился в сторону бассейна; глаза его расширились.

Все это время в зрительном зале царила тишина; но следя за действием на экране, я пожалел, что фильм не озвучен. В этом месте следовало дать взрыв звуков, вопль музыки; что-то, что бы указывало, что это наивысшая точка, начало кульминации. Но я услышал нечто не менее важное, — фактически, даже более важное, — быстрый, резкий звук внезапного вдоха. На слух трудно было точно определить, откуда он шел, но я уже знал, кто это. Тут в кадре появилась рыжеволосая женщина; она вышла из боковой двери, огляделась, направилась к бассейну. Миссис Френч — настоящая миссис Френч — должно быть, первая поняла, кто женщина, которую изображала эта актриса.

Рыженькая подошла к бассейну, остановилась, увидев две прильнувшие друг к другу фигуры, бросилась к ним, размахивая руками; губы ее двигались; как видно, она что-то кричала. Но те двое не отпрянули друг от друга. Миссис Френч — та, что на экране, — развернулась, с искаженным от гнева лицом, увидела в траве бутылку, схватила ее и, снова повернувшись к ним, подняла руку, готовая нанести удар. В этот момент в зале раздался женский крик:

— Прекратите это! Прекратите! — Этот пронзительный крик в молчаливой аудитории произвел впечатление физического удара.

Сеанс тотчас прервался, в зале вспыхнул свет. Анастазия Френч стояла, прижав к щекам руки, закрыв глаза.

— Не показывайте дальше. Пожалуйста! Я все скажу.

Медленно нараставшее напряжение оказалось выше ее сил. Значит, у меня все в порядке. В возбуждении, без пауз, миссис Френч рассказала почти слово в слово то, что уже рассказывала мне раньше. Но теперь она продолжала:

— Я ударила моего… мужа. Он побежал. Я ударила ее, Мельбу, — два раза, три раза. Господи, не знаю, сколько. Я не хотела убить ее. Я была вне себя от ярости. Я бросилась к своей машине, гнала ее несколько часов. — Рыдая, она закрыла глаза руками. — Я даже не знала, что я ее убила!

Я встал.

— Минутку, миссис Френч, — сказал я медленно. — Вы ее не убили.

Анастазия быстро обернулась и взглянула на меня. То же сделали все, кто был в зале. Теперь я владел ими и вел их, куда мне было нужно, — включая и того, кто действительно убил Мельбу. Я преследовал не Анастазию Френч, но ее порыв сделал свое дело. Этот внезапно потрясший всех крик, ее взволнованные слова и рыдания еще больше усилили напряжение, объединившее нас всех эмоционально, — всех, кроме одного из нас.

Миссис Френч сказала, запинаясь:

— Как? Я…

— Она утонула, — сказал я. — Вы ее толкнули?

— Нет… но я думала, она сама… потеряв сознание… Упала в воду.

— Не совсем так, — сказал я. — Она не упала в бассейн.

То, что сам я знал — или был уверен, что знаю, — кто убил Мельбу, было недостаточно. У меня не было настоящего, реального доказательства, чтобы вынести приговор, — во всяком случае, пока еще не было. И теперь мне необходимо было его получить. Начав показывать этот фильм, я сжег свой последний мост.

— Заметьте, что пока что все совершается так, как было на самом деле, — сказал я. — Так будет и дальше, до самого конца. А теперь посмотрим, как произошло убийство. И кто был убийца.

Я сел, обливаясь потом, чувствуя, как здесь невыносимо жарко, во рту у меня пересохло от напряженного ожидания развязки. Свет снова погас, и действие на экране возобновилось с того же места, в котором было прервано. Миссис Френч замахнулась, бутылка опустилась, задев Саймона Френча по плечу. Отпрянув, он вскочил на ноги, бросился бежать и исчез из кадра. Йоланда-Мельба не была видна, но зато было показано, как бутылка поднялась над ее головой и быстро опустилась один, два, три раза. Потом — на одно мгновенье — искаженное ужасом лицо миссис Френч. Она выронила бутылку, повернулась и побежала. Камера последовала за ней, — но ненадолго.

Когда она исчезла, камера остановилась, сфокусировала на заднюю стену дома Трентов. Сначала ничего не происходило, но затем возникло какое-то движение. В окне миниатюрной римской бани рядом со спальней миссис Трент что-то зашевелилось. Это появился я, Шелл Скотт. Я играл убийцу, вылезающего из окна, перебегающего через лужайку; я столкнул неподвижное тело в бассейн; повернулся, бегом вернулся к дому и влез обратно в окно.

Но камера снова передвинулась влево, поймав обмякшее лицо Алана Гранта, его полузакрытые глаза. Он покачал головой, провел рукой по лицу и снова упал на траву. На экране заплясали причудливые фигуры и очертания, и фильм закончился. Дали свет, показавшийся после темноты ослепительным.

В зале не слышно было ни звука, кроме жужжания кондиционера. Я сказал:

— Ну, так что же, Портер?

Его лицо было безобразно, но не от гнева — от тоскливого страха. Но А. А. Портер, который прошлой ночью, у окна, принял свое самое большое из всех быстрых решений и осуществил его, завершив действие непоправимым актом убийства, принял еще одно быстрое решение, и весьма успешно. На его лице появилось почти спокойное выражение, он поднялся с кресла и повернулся ко мне. Спокойным, ровным голосом он сказал:

— Вы совершили ужасную ошибку, Скотт. И мне придется привлечь вас к суду. Надеюсь, вам это понятно. — Он пригладил жидкие прядки волос, взмокшие и слипшиеся, похожие сейчас на черный мох. — Это хуже, чем просто попытка обвинить меня в убийстве. Это самое гнусное, злобное.

— Жарко, не правда ли?

Он заморгал, уставившись на меня с таким видом, будто я лишился рассудка.

— Что?

— Я сказал — жарко, не правда ли?

Он потряс головой, его красное лицо выражало недоумение. Я сказал:

— Взгляните наверх, Портер. Вот почему здесь так жарко — из-за этих ламп. Вы же работник кино — вы были им. Вы должны кое-что знать об инфракрасных лучах. При инфракрасном свете, имея специальную кинопленку, вы можете снимать кадры даже в темноте. Я знаю об этом не очень много, но сегодня днем один из ваших техников рассказал мне массу интересного, в этом плане.

И тут-то он, наконец, испугался по-настоящему. Испугался до смерти. Страх выступил на его лице, как будто его кожу облили каким-то зримым веществом.

— Вот именно, — сказал я. — Но только инфракрасные лучи — это не видимый глазу спектр, — это тепло; не световая волна, а тепловая. Тепловую волну можно использовать для киносъемки. Вот для чего здесь гудящий кондиционер, — чтобы мы не изжарились заживо, а также чтобы заглушить звук кинокамеры.

Он оторвал от меня взгляд, посмотрел на остальных, потом вновь повернулся ко мне.

— Теперь до вас дошло? — спросил я его. — Все время, пока вы и все мы смотрели этот фильм, невидимая камера снимала нас всех на пленку. — Я показал на экран. Если пристально вглядеться, можно было заметить в нем отверстие, большую линзу. — И с точностью хронометра притом, Портер, так что каждый штрих, малейшее изменение в лице можно соотнести с тем моментом в сцене убийства, который вызвал изменение. — Я дал ему вникнуть в смысл моих слов и добавил: — Я хочу увидеть, что было с вашим лицом всякий раз, когда на экране появлялся человек, лежащий на траве, под кустами, — человек, который видел, как вы убили Мельбу. И особенно, когда появился я — в вашей роли, — когда я вылез из окна и столкнул тело в бассейн. Подумайте над этим. Одиннадцать человек, смотрящих фильм в темноте; у вас не было никакого основания притворяться или стараться скрыть выражение волнения, страха или отвращения на вашем лице. Одиннадцать человек: миссис Френч, которая думала, что убила Мельбу, и еще девять невинных людей, — и вы, Портер, истинный убийца. Как, по-вашему, вы будете выглядеть в этом втором фильме, который мы только что сняли при помощи этих ламп? — Я показал на лампы у нас над головой.

Он сник. Казалось, он вот-вот расползется на части, мышцы как будто обмякли под кожей. И тут я нанес ему последний удар.

— Все это, от начала и до конца, было сделано специально для вас. Я все построил вокруг вас, Портер. Воспроизведение акта убийства, инфракрасный свет и даже еще одно — последнее — доказательство. Даже сейчас происходит съемка, и вы весь на пленке, — с вашим лицом, выражающим сознание вины и чувство страха. Вот послушайте. — Я подошел к кондиционному устройству и выключил его. В тяжелой тишине стал явственно слышен стрекочущий звук продолжающей работать кинокамеры. — Все, что вы сделали, почти все, что вы думали и переживали с того момента, когда вошли в этот зал, к завтрашнему утру будет запечатано в жестяных коробках. На этот раз — вместе со звуком. Знаете что, Портер? Вы такой же мертвец, как Мельба.

— Мельба, — произнес он. Его плечи поникли, искаженные черты лица как будто выравнялись, приняли спокойное выражение. — Она сводила меня с ума, — сказал он. — Мельба была красавицей. Привлекательна до ужаса, до отвращения, — как наркотик, как болезнь. Я был влюблен в нее. Никогда не переставал любить ее. Я писал ей письма, и она меня шантажировала. Вынудила меня дать ей роль в нашем фильме. Она… унижала меня, рассказывала мне о других мужчинах. — Он говорил ровным голосом, с мягкой, почти непринужденной интонацией. — Я убил ее с наслаждением. Когда я вернулся в дом, я даже подождал немного у окна, — удостовериться, что у нее нет шансов выжить. Целый час после этого я испытывал чувство наслаждения. Но с тех пор — нет. С тех пор — нет.

Он умолк, и я повернулся, чтобы взглянуть на остальных. Все глаза были прикованы к Портеру, все лица будто застыли, внезапно окаменев. И в их лицах я увидел — в их лицах, а не в лице Портера, — отражение возникшей вдруг угрозы.

Это был пистолет, — маленький, но все же пистолет. Я не заметил, откуда он его взял. Перед тем, как войти в зал, каждый подвергся беглому осмотру, но Портеру как-то удалось пронести пистолет, который он сейчас и держал в руке. Его лицо и тон были по-прежнему спокойны, когда он спросил:

— Как вы узнали, Скотт? Почему вы были так уверены, что это я?

— Алан Грант, — сказал я. Он знал, что я имею в виду, хотя для остальных это было совершенно непонятно.

Он кивнул своей большой головой.

— Ясно. Я знал, что это была ошибка. — Он поднял руку с пистолетом.

Я сделал шаг в его сторону.

— Не валяйте дурака. У обеих дверей — полиция. — Я сделал еще шаг, надеясь, что успею подойти достаточно близко. — Смиритесь, Портер. У вас нет выхода.

Я ошибся. У него оставался один выход, и он им воспользовался. Прежде чем я успел остановить его, он вложил ствол маленького пистолета себе в рот и спустил курок. Звук был глухой, совсем не громкий. Он постоял, выпрямившись, — казалось, очень долго; потом он упал, и тишина взорвалась.

Женщины пронзительно закричали, мужчины вскочили с мест. Все смешалось. Люди толпились вокруг, в зале появились полицейские, Йоланда вцепилась мне в руку и сжимала ее. В момент относительного затишья Джей Кеннеди отвел меня в сторону. Он был серьезен и спокоен.

— Прекрасная работа, Скотт, — сказал он. Впервые он назвал меня просто — Скотт. — Но я не совсем понимаю, почему вы были так уверены, что это А. А. Я рассказал А. А. все, что нам говорил Алан Грант, но это все было так туманно.

— Меня убедила не столько сама история Гранта, сколько тот факт, что Портер попытался убить Гранта. Вытолкнул его из окна. Для меня лично это было решающим. Грант напивался до бесчувствия тысячу раз, и я не мог поверить в такое неправдоподобное совпадение, — что из всех дней именно сегодня он вывалился из окна. Слишком уж пригнано к остальному. Поэтому я решил, что его толкнули.

Он все еще хмурился. Я продолжал:

— Не считая меня, только двое знали, что Алан видел, как произошло убийство, — вы и Портер. Я уже сказал вам раньше, почему я вас исключил. Значит, оставался ваш коллега. Были еще кое-какие детали. Например, вы сказали мне, что он практически вынудил вас занять Мельбу в «Колесах фургона»; если она была такой бездарной актрисой, значит, у него было какое-то другое основание, не относящееся к ее актерским способностям. Этого для меня было достаточно; поскольку я чувствовал, что он виновен, его мотивы не очень меня интересовали. И потом, я знал, что ему подвернулся удобный случай.

Кеннеди кивнул, похлопал меня по спине и удалился.

Меня перехватила Йоланда.

— Шелл.

— Да? — Я посмотрел на нее, ожидая потока восторженных слов, готовый ответить: — О, пустяки, ничего особенного. — Я ждал; она улыбнулась, подняв на меня глаза.

— Шелл, — повторила она, словно эхо, — я хорошо выглядела, правда?

— О, пустяки, ничего осо… Что?

— В твоем фильме. Я хорошо выглядела? О, я так тебе благодарна за то, что ты позволил мне сыграть роль трупа!

— В самом деле?

— Да, Шелл. Это был такой проблеск, — правда!

— Проблеск, говоришь?

Она стиснула мою руку. Кажется, тогда во мне и шевельнулось недоброе предчувствие. В эту минуту все решилось. Вскоре волнение улеглось. Все было кончено…

Я оглядел свою контору. Я сидел в полосатом, как зебра, кресле, поставив ноги на корни моего мангрового стола. Благодаря гонорару, полученному за дело об убийстве Мельбы, арендная плата была внесена за много месяцев вперед. Это дело вызвало в Голливуде настоящую сенсацию. Оба фильма имели огромный успех, от воспроизведения убийства до того момента, когда Портер застрелился. И конечно, слава не минула и меня. Шелл Скотт действует! Продюсер, режиссер, сценарист и звезда экрана. Голливудский чудо-мальчик, Шелл Скотт. Но — без Йоланды.

По городу ходило несколько изданий моей эпопеи, которая вызвала много благоприятных отзывов, но оказалось, что, как актер, я не стою даже яиц восьмилетней давности. Некоторые замечания сопровождались ехидным смехом. Подозреваю, что в той сцене, где я сталкивал Йоланду в бассейн и оборачивался, вздымая наклеенные брови и кривя губы, я зверски переигрывал. Зато все другие актеры и актрисы получили работу, — благодаря этому фильму. И, конечно, Йоланда тоже.

Кадры с участием Мельбы, в «Колесах фургона», были пересняты — с участием Йоланды. Ее пригласили на хорошую роль и в «Следах фургона». О, я виделся с ней изредка, но совсем не так, как раньше, когда она сидела в моей приемной. Без нее здесь стало как-то не так, одиноко. Я нажал кнопку зуммера и сказал:

— Как насчет того, чтобы немного поболтать, Лорен?

Лорен — блондинка, одетая во все белое, и мне пришлось перекрасить стол в приемной в черный цвет. Это были единственные перемены. Лорен вошла. Она не являлась, как Йоланда, и не умела писать под диктовку так, как писала Йоланда; но она училась. Мы немного поболтали, а потом Лорен вернулась и села за свой стол.

Я сидел, упершись ногами в мангровые корни. После раскрытия убийства Мельбы прошла неделя. Всего одна неделя. Но у Голливуда короткая память. Важно то, что есть, а не то, что было. И вот я сидел за своим столом и ждал будущего клиента. И думал о Йоланде.