Якутские мифы - Саха θс-номохторо

1. Собрание птиц

В давние времена эти разные остроклювые птицы не знали других земель, где бы они зимовали, и поэтому, говорят, все они зимовали в этой стране. Так как эта страна была очень холодна и обильна снегом, они чуть не погибали, замерзнув, даже [некоторые из них] умирали. Дойдя до крайности и чуть не околев от холода, они пробовали жить вместе с лисой в лисьей норе, на каменистом берегу реки, и даже, говорят, зимовали вместе с нею. Но, будучи большой любительницей мяса, лиса уничтожала тех из них, которых она могла победить-одолеть. Доведенные этим до крайности, они стали мучиться, прячась у корня каждой травки и дерева, но не выдерживали.

Однажды, посоветовавшись, устроили собрание всего птичьего племени[1]. Так, собравшись-посоветовавшись, они решили: «Лиса живет, не зная горя, у нее хороший теплый дом. Только поперечноглазый якут[2] с ружьем, невзирая на ее ум и хитрости, находит и убивает ее. Если бы вдруг увести ее от дома и уничтожить, можно бы дом сделать своим, уж очень он теплый и просторный. Кто пойдет, кто же из вас будет ловким, способным на это?»

Тут кукша сказала:

— Я бы пошла, я бы ее так провела, что она заблудилась бы, если вы научите меня разным своим голосам.

— Э, научим-научим, поделимся-поделимся! — сказали, и, как люди, которым не терпится, птицы стали обучать кукшу разным голосам. Научившись у них, кукша овладела разными дивными голосами и отправилась к лисе.

Когда она явилась, лиса набросилась на нее, чтобы съесть. Кукша, издавая разные голоса, летела перед ней, то спускаясь на землю, то вновь взлетая, и все удалялась от нее. Лиса, приговаривая: «Что она делает, почему у ней так много голосов-речей?» — гналась за ней. Вдруг она опомнилась и не узнала, куда пришла. Забежала очень далеко, сильно проголодалась и хотела пить. А кукша исчезла, говорят. Что же было делать лисе, где же найти и поймать кукшу? Как ни досадно ей, она остается ни с чем. Дойдя до изнеможения, она едва нашла свой след и повернулась обратно, идти было далеко и трудно, след петлял то в одну, то в другую сторону, сила и энергия ее истощились. Еле-еле, ступая вкривь и вкось по своим следам, лиса, наконец, вернулась к своей норе.

Пришла. Оказывается, все птичье племя собралось в ее норе. Увидев ее, все разлетелись в разные стороны. Лиса попыталась схватить их, но не поймала. Птицы улетели, скрылись с глаз. Пока птицы жили в лисьей норе, они в ней повсюду мочились, испражнялись. Хотя она и злилась-гневалась [теперь], но что делать ей?

Птицы снова оказались без жилища, им опять угрожает гибель от холода. Не вытерпев, собрались они со своими господами и госпожами, с князцами и старшинами и снова стали совещаться[3].

— Теперь кто же еще у нас умный? Пожалуй, только ты, журавль. Попробуй ты испытать хитрость и ум лисы. Может быть что-нибудь получится. Может, согласившись, она пустит нас перезимовать, разрешит нам пожить у нее? — и они решили назначить на это дело журавля.

Журавль, согласившись, пошел к лисе. Даже лиса оробела и не решилась съесть его. Стали жить вместе. Живя так, журавль спросил у лисы:

— Ну, лиса, богатый ли ты умом-разумом зверь?

— Конечно, у меня много мыслей и ума. Я бывалая, знающая, у меня все сорок четыре мысли есть, — отвечает лиса.

— Ну, тогда, знаешь или нет, кто к тебе явится сейчас? — спросил журавль.

— Кто ко мне может прийти? Неизвестно, кто придет, — ответила лиса.

— Тогда [скажи мне], есть ли зверь, которого ты боишься? — спросил журавль.

— Совсем нет. Только, кажется, есть пугающий меня якут с ружьем, поперечноглазый. Но и от него есть уловка — убежать, — ответила лиса.

— А как?

— Если придет поперечноглазый, то я еще расширю свою нору, на дне ее дополнительно выкопаю яму и спрячусь, — ответила лиса.

— Расширив свое гнездо, выкопав яму, ты не спасешься от поперечноглазых. Все равно они прокопают нору сверху, найдут тебя и убьют, — сказал журавль.

— Ну, тогда, по твоему мнению, журавль, как можно спастись от поперечноглазых? — спросила лиса.

— Эй, к чему говорила, что у тебя сорок четыре мысли?! Сейчас придут поперечноглазые. Ты ложись сзади меня, а я лягу возле входа. Поперечноглазые никогда не подумают, чтобы журавль лежал вместе с лисой, они вытащат меня. Я притворюсь мертвым. Когда они будут осматривать-выслушивать меня, ты в это время постарайся как можно быстрее убежать от них. Поперечноглазые и это заметят. Если только они заметят, то мы пропадем и [не?] съедим давешнее мясо[4], если оживем (останемся живы) — будем жить вместе, будем заодно. Постарайся это запомнить! — посоветовал журавль. Поменявшись местами, легли: журавль — у входа, а лиса — позади его.

Вдруг, когда они лежали так, раздались шум-треск, голоса-говор, и поперечноглазые стали без промедления рыть нору, вытащили журавля, притворившегося мертвым.

— Что за зверь? Это ведь журавль, он уже давно пропал. С чего это он забрался сюда, с ума сошел, что ли? Лисы здесь нет, — говоря так, встряхивая, рассматривали журавля, потом бросили его. Молча стояли и смотрели. Лиса, испугавшись, стала по обыкновению рыть на дне своей норы, но, одумавшись, выскочила из нее и умчалась в лес. Поперечноглазые, опешив от неожиданности, сделали за ней всего один-два шага. А между тем с шумом взлетел журавль и высоко вознесся в небо. Люди (поперечноглазые), испугавшись (это возможная вещь), чуть не попадали. Так лиса убежала, а журавль улетел. Поперечноглазые, оставшись ни с чем, ушли.

Позднее журавль, встретив лису, спросил:

— Ну, лиса, насколько умен и ловок я, оказывается?

— Э-э, ну! Ты и есть, оказывается, птица, очень много думающая. Давай вместе жить, — предложила лиса.

— Да, действительно, — сказал журавль лисе. Журавль долго жил вместе с лисой, говорят. Тем не менее лиса не давала другим птицам зимовать у нее, она только и думала, как бы съесть [их].

У птиц не было дома, где бы они могли укрыться. Опять наступило время погибать. Пошли, было, к лисе, да страшно, она прямо на виду хватала и съедала их. Поэтому однажды все птицы — и остроклювые, и плоскоклювые, все птичье племя с лучшими и худшими собрались и устроили бурное собрание. На этом собрании присутствовали все: голова-лебедь, кандидат-гусь, князец-дятел, /нойон-беркут, старшина-дрозд[5].

— Ну, соплеменники, у всего нашего птичьего племени нет земли, где бы мы зимовали, нет укрывающего нас дома, и мы замерзаем, не можем выдержать холода нашей зимы. Выжить и остаться живыми мы никак не сможем. Давай пошлем одного умного, проворного человека поискать и найти [лучшую] землю, — говорили они. Спорили-обсуждали и отправили куропатку.

Куропатка улетела, но вскоре вернувшись, сказала:

— Ну, нашла я хорошую землю, где можно перезимовать.

Полетели птицы туда и увидели: она нашла, оказывается, землю с тальником, где можно было не зарывшись в снег, лежать и спать. Птиц, не могущих перезимовать здесь, оказалось много.

Снова, по обыкновению, собравшись и поискав кого-нибудь, чтобы тот нашел землю для зимовки, они назначили лесную птицу глухаря.

— Теперь ты поищи, — сказали ему. Он улетел. Но скоро вернулся и сказал:

— Я нашел землю, где можно перезимовать.

Птицы полетели за ним посмотреть и увидели: оказывается, он нашел место с молодыми лиственницами и устроил там себе зимовку. Но в этом краю, оказалось, никто, кроме глухаря, не смог бы зимовать.

Поэтому птицы, снова собравшись, по обыкновению обсудив и решив, назначили филина.

— Ты с шубой-дохой, с теплой одеждой, лучшая птица-путешественница, сильна, как конь, быстра, как утка. Лучше всего тебе полететь далеко и поискать землю для зимовки, ты, филин, — подходящий человек, — и отправили его.

Филин согласился и сказал:

— Я отправляюсь, я должен полететь далеко-далеко под солнце. Если я погибну, то через три года пролетит мимо вас моя плачущая душа[6]. Если мне удастся благополучно странствовать, то вернусь через три года, — сказал филин и, помахав крыльями, улетел.

Птицам показалось, что филин улетел очень давно. Они его ждали с нетерпением, а он не прилетает. Птицы, сказав: «Что с ним, может быть, что-нибудь случилось?» — не вытерпев, собрали всех и, собравшись, сказали сове: «Ты являешься у нас птицей-шаманом, пошамань и посмотри-узнай, почему он так долго задержался»[7]. И, привязав перед ней одну жирную мышь, заставили покамлать. Сова, сев в середине собравшихся птиц, начала шаманить. Одна [только] жирная несчастная мышь стояла привязанной. Птицы, остроклювые и плоскоклювые, все птичье племя собралось; здесь и тойон-беркут, и голова-лебедь, кандидат-гусь, князец-дятел, старшина-дрозд. Разве все они не должны были быть? Конечно, все были. Та сова, говоря-распевая по-разному, шаманила. Все — и высокие, и стройные, и с выгнутой спинкой, и с покривившейся фигурой, и длинношеие и длинноногие, и пузатые, и круглоголовые птицы — все расселись вокруг нес, даже не вмещались все. Среди них была птичка — предок нынешних птичек с кроваво-красной головой; она была очень маленькой. Другие птицы мешали ей, она пробовала смотреть, но не увидела ничего. Поэтому она с досады поползла и села перед лебедем-головой и пыталась смотреть. Тогда лебедь, [гордо] вытянувшись, сказал: «Зачем еще эта такая малышка оказалась передо мной; к тому же она с острым клювом, хотя бы имела плоский клюв», — и зашумев, рассердился и злобно клюнул. После этого разве не случится беда, брызнула у птички кровь из головы. Она заплакала, запричитала, поднялся шум, и птицы раскричались. Шаман прекратил камлание, привязанную мышь сразу отпустили.

И высшее и низшее начальство птиц разделилось в разные стороны, остроклювые и плоскоклювые разошлись в противоположные стороны, начались споры и ссоры, плач и жалобы. Лебедь и гусь — одно особое племя с плоскими клювами, дрозд с дятлом — другое особое племя остроклювых стали спорить.

Тут один сказал:

— У лебедя длинная шея, длинные ноги, он самый большой, мог бы встать позади и смотреть. Птичку, маленькую бедняжку, он обидел, считая ее остроклювой, обижая так, он разделался с нею.

Другие говорили:

— Эта птичка, будучи маленькой, дрянной, не должна была пройти перед должностным лицом с чином головы. Это она виновата.

Поспорив так долго и не согласившись с доводами друг друга, пожаловались они своему тойону-беркуту.

— Рассуди, почтенный господин, кто виноват в этом! Но беркут разве даст неправильный ответ, даже будучи осведомлен, что он ведь лебедь, во всяком случае, родовитый, важный. Недаром его даже люди-якуты почитают божеством, поклоняются, заклинают его. Беркут сказал:

— Хоть ты и голова, ты, лебедь, виноват. Не должен был ты говорить об остром клюве. Птичье племя имеет одну природу. Поэтому ты не должен обижать птицу за то, что она маленькая, дурная. Душа у птиц одна. Пусть хоть и мала ростом и видом неказиста, она хотела посмотреть. Нужно было ей дать эту возможность. Кроме того, ты обидел, окровавив ее, — сказал он.

На это остроклювые сказали, опять зашумев:

«Действительно так, действительно так!»

Тогда сородичи лебедя не согласились с этим и пошли жаловаться царю птиц — орлу. Орел не дал жалобщикам произнести и пяти слов, сказать и одной речи. Обвинил их. Приговорил главарей плоскоклювых за их вину по одному месяцу ежегодно пребывать в тюремном заключении[8].

С тех пор главари водоплавающих птиц по одному месяцу в год перестали летать, [линяли], говорят. А голова птички, говорят, в том месте, где клюнул лебедь, стала красной, как кровь.

Все это так прошло. Разве после такого события птицы могли собраться вновь? Опять, чтобы только не замерзнуть, забивались у корней трав и деревьев, ждали возвращения филина. Через три года филин возвратился. Он очень поправился, потолстел. Вид его стал прекрасным. Все решили, что путешествовал он отлично. И все птицы, собравшись, спросили у филина, в какой стране он побывал.

— Все три года, в продолжение которых я пропадал, вдоль и поперек испытывал я муки, холод и препятствия, только я, будучи филином, вернулся оттуда. Что наша страна-земля? Та земля в десять раз холоднее, в десять раз хуже, скуднее, оказывается. К тому же это очень далекая страна, — так начисто врал он.

— Ну, тогда нам суждено погибнуть, исчезнуть. Не остаться нам живым, значит, мы обреченные птицы, — сказали они.

На это некоторые спросили:

— Как же быть нам, друзья? Может быть, хоть где-нибудь есть земля, где дыхание наше продлится.

Разошлись. После того, как птицы разошлись, филин рассказывает:

— Старуха, ну я слетал в очень далекую страну, пролетел широкое море и под самым солнцем нашел я благодатную страну Кыдат[9], с лучшей едой и одеждой, с травами и деревьями, без зимы, с теплым воздухом, с людьми, со скотом и птицами. И вернулся оттуда. Путь туда далек. Уж очень хорошая еда и одежда там, хотел набраться сил, чтобы лететь. Поэтому я так опоздал. Мы полетим сами, никому не сказав. Давай-ка собери одежду и обувь детей потихоньку, чтоб никто не знал. Хорошо?

— Ладно, не говори. Тише, услышат. Постой-ка, кто это? — старуха вышла посмотреть и зашла.

Оказывается, его рассказ подслушивал вальдшнеп, лежа у них под ногами. Внезапно вскрикнув «чаас!», он взлетел ввысь со свистом. Филин, с перепугу выпучив глаза, повалился на спину. Вальдшнеп с шумом, вскрикивая «чаас-чаас!», прилетел к своим соплеменникам и рассказал: «Филин, оказывается, нашел под солнцем благодатную страну, называемую Кыдат. А старухе своей он сказал: “Собери-уложи все, и мы незаметно исчезнем, прекрасная теплая страна”».

Птицы говорят:

— Мошенник филин. У бродяги бродяжничество перетянуло, вот он и обманул нас. Вызвали филина и допросили.

— Нет и нет! Вальдшнеп, наверно, с ума сходит. Он обманывает вас. О, как это ужасно! Я сам чуть не погиб, еле живой вернулся. Несмотря на это, меня [же] назвали обманщиком.

Так начисто он отпирался. Вальдшнеп не дает ему рта раскрыть. Птицы, обсудив, заперли филина. Затем двоих — черноголовую чайку и сокола — решили отправить в Кыдат. После этого сами сидели и ждали их.

Через месяц вернулась черноголовая чайка и рассказывает:

— Ну нашла я, есть, оказывается, прекрасная страна Кыдат. Там водятся разнообразные птицы, всякие люди, множество скота. Лучшие травы и деревья выросли в этой стране. Есть только одно широкое море. Если перелететь через него, достигнешь этой земли, прекрасной-изобильной страны.

— А где сокол? — спросили его.

— Э, сокол хоть и быстро летает, но отклоняется [от прямого пути], поэтому он и запоздал.

Через три дня и сокол прилетел и также рассказывает:

— Ну я запоздал. Есть, оказывается, прекрасная страна — земля Кыдат.

А птицы говорят:

— Этот филин нашел хорошую землю и обманул нас, не рассказал о ней, чтобы улететь самому.

Так, собравшись, птицы решили избить филина. Избивали его, кто имел клюв — тот клювом, кто имел когти — тот когтями. Голову его сплюснули, спину топтали так, что филин сидел и кричал «гуу!» Избили его так, что глаза вылезли навыкат, перья выщипали до того, что филин стал пестрым. После этого решили его самого оставить в этой стране на всю жизнь.

Сидя там, на собрании, птицы вынесли решение о своих потомках. Они решали, у кого сколько должно быть детей.

При распределении они выделили вальдшнепу четырех детей, сказав:

— Вальдшнепу хватит и четырех детей, он уж очень мал, больше этого он не сможет.

Вальдшнеп вскричал:

— Несмотря на мои большие заслуги, вы мне только четырех детей назначаете?! Птичке меньше меня, дрозду, даете десять детей. Теперь я никогда по вашей просьбе не полечу, расстаюсь с вами. Лучше я брошусь на заржавленный меч человека-якута и погибну! — сказал он и остался с тех пор здесь и стал, взлетая, неожиданно падать с шумом на землю.

После этого куропатке определили много детей. Гусь сказал:

— Куропатка может улетать.

Куропатка ответила:

— Посмотрим, гусь, долетев до Кыдат, весной с каким желудком вернешься. Я не лечу, — и осталась.

Также было много птиц, оставшихся из-за того, что они не смогли бы перелететь через море. Рябчик и синичка, сказав: «Мы не сможем лететь», — остались.

Кукша сказала: «Овладев голосом многих птиц и пользуясь этими многими голосами, я смогу остаться и жить в этой стране», — и осталась.

Лесные птицы остались в лесу. Бедняжка синичка не переменила своего местожительства.

Остальные улетели в Кыдат и стали зимовать там.

2. Орел[10]

Орел — глава всех птиц. Он, по мифам, — божество птиц, старший сын великого Улуу тойона[11]. Орел — одна из самых хищных птиц. Он уносит и съедает не только ягнят, жеребят, телят и щенят, но и маленьких детей. Это весьма прожорливая птица, причиняющая огромный ущерб народному хозяйству. Он очень силен, имеет крючковатый клюв и длинные, острые когти. В старину одряхлевшие орлы, когда наступал предназначенный им судьбой срок, спускались на землю, теряли способность летать и умирали. В таких случаях заставляли камлать шамана, устраивали ритуальные угощения, затем, завернув останки орла в бересту, вешали в таком месте, где никто не будет ходить, топтать его перья. Это называлось «оказать ему почтение». Человека, носившего с собой кости орла, по поверьям, никто не мог обидеть.

3. Орел в черных пятнах

Божество юсальцев — орел в черных пятнах. Его не убивают. Других орлов (пегого, пестрого) все же убивают.

Невестки людей из Юсальского наслега не едят мясо серого жеребца, имеющего черные пятна на лопатках. Серый жеребец с черными пятнами на лопатках, орел в черных пятнах и человек были созданы в древности от одного айыы в одной земле.

4. Эллэй — изобретатель кумысной посуды и устроитель ысыаха[12]

Отъехав от тестя, Эллэй построил себе урасу, скотный загон, завел дымокур с оградкой, впервые сделал разнообразную кумысную посуду, которая теперь в обиходе якутского хозяйства: сири исит, симиир, чороон, халльа, бисээйэх[13] и пр. Затем, выдаивая кобыл, стал копить кумыс. По окончании всех приготовлений он пригласил тестя и тещу ко дню держания вверх чаши с кумысом. Пришла одна старуха, сам Омогон отказался, говоря:

«Я не из таких, чтобы бегать за молоком его единственной паршивой кобылицы!»

Жена Омогона вернулась к мужу и говорит:

«Иди и посмотри, у него все устроено так чудно, хорошо!»

Наконец, старик согласился и пошел. Когда он входил в урасу, Эллэй только что поднимал чашу. Вдруг у Омогона стянуло жилы, и он, перекошенный, упал. Эллэй попросил на время вывести его из урасы, пока он не кончит обряд держания чаши. По окончании обряда снова ввели Омогона и, как только он вкусил освященного кумыса, болезнь тотчас же прошла. Тогда лишь Омогон понял свою ошибку и сказал:

«Перекосило меня за тот грех, что я много возомнил о себе. Воистину — ты человек, сопутствуемый (хранимый) богом и небожителями. Теперь даю тебе мое благословение, будь же человеком!»

После этого он определил дочери приданое и выделил ей часть своего скота.

От Эллэя произошла большая часть якутов, в первую очередь кангаласцы. От Омогона, как рассказывают, происходят таттинцы и ботулинцы.

Из потомков Эллэя известен Дойдууса-Дархан, про которого говорится: «Родился, найдя свою родину». Мать его была уведена тунгусами по избиении всей ее семьи, но ей как-то удалось бежать от них. Она, будучи на последних месяцах беременности, занемогла в пути от усталости и голода. Дело было весной, когда снег начинал слегка таять. Она, переходя через Лену, осталась лежать на пустынном острове и ждала смерти. Но вдруг прилетел темно-серый орел, держа в когтях черного глухаря, и уронил свою добычу как раз над женщиной. Она имела за поясом огниво и трут. Зажгла костер и, зажарив на вертеле глухаря, подкрепилась. Набравшись сил, она благополучно дошла до дому и родила сына, которому дед его на радостях дал упомянутое прозвище в ознаменование чудесного избавления от смерти плоти и крови своего дитяти (т. е. убитого тунгусами сына). С тех пор будто бы кангаласцы стали почитать орла как свое божество и покровителя.

5. Орел — божество кангаласцев[14]

В старину предок кангаласцев бежал, оказывается, от битвы. В пути у него кончились припасы, и он лежал, помирая от голода. Это было в весеннюю пору. В тот момент, когда он лежал, умирая с голоду из-за того, что не смог добыть что-либо охотой и не нашел съедобных растений, на небе появились гуси. Вдруг неведомо откуда прилетел орел и сбил для этого человека одного гуся. Он взял того гуся, поел, набрался сил, смог охотой добывать себе пропитание. Поэтому считается, что орел стал божеством для предка кангаласцев, умиравшего от голода. В старину, когда я еще был ребенком, старухи, увидев орла, говорили: «Господин орел летает — наше божество». В связи с этим старые люди рассказывали про орла, что он стал для них божеством, добыв гуся для погибавшего их предка. Они запрещали убивать орла потому, что он-де будет мстить.

Давным-давно к моим соседям, очень богатым людям, принадлежавшим к родовитому семейству, прилетел пегий орел и около их дома, задрав жеребенка, стал его поедать. Тогда хозяин дома убил орла, разбив ему всю спину колом. Затем взял орла домой и, сказав: «Я скушаю тебя также, как ты сожрал моего жеребенка», съел вместе со своим семейством все орлиное мясо и внутренности. Вскоре этот человек заболел и попросил шамана совершить камлание. Тогда в ходе обряда шаман вселил в себя Хара Суоруна, который не удовлетворил просьбу больного и сказал: «В течение девяти веков буду взыскивать с твоих потомков, нашлю болезни в грудную клетку, уничтожу твой материнский род, вскрою весь твой отцовский род!» После чего тот многочисленный материнский род исчез, все умерли от туберкулеза. Из них сейчас жив остался только один немой человек. Про этот род говорили, что он исчез из-за мести орла.

Орел преследует членов и других родов (например, хоринцев). Если вдруг кто-то нечаянно убьет орла, то обязан поднять его на руки и отнести в лес. Там он должен найти девять лиственниц, растущих довольно близко друг от друга, и, обойдя вокруг, выкопать яму около одной из них. Затем, обняв ее обеими руками, он должен ощипать перья орла в ту яму. После этого разрезать по суставам орлиные лапы и крылья, разодрать его клюв и зарыть всего орла в ту яму. После погребения человек уходил, пятясь назад. Он так проходил довольно значительное расстояние. На следующий год эти девять лиственниц должны засохнуть. Это потому, что тот орел мстил лиственницам. Иногда хоронили так: сидя, обняв одну лиственницу, надевали на голову орлу глиняный горшок, закапывали в яму и сверху придавливали камнем. При погребении заклинали: «Во веки веков, пока жив народ якутский, не возвращайся, провались подобно камню!» Если делали так, то орел не мстил.

6. Предок батылинцев[15]

В современный Буустахский наслег в старину, до прихода русских в Якутск и наши места, прибыл человек по имени Батылы. Предком этого Батылы была, говорят, птица-орел. Батылинцы его не убивают и очень чтят.

Женщины рода Батылы, если увидят парящего орла, надевали, говорят, ровдужный кафтан, называемый тангалай, почитая его, как невестки своего свекра. Вот мы происходим от Батылы.

7. Погребение орла

Орел прилетает и умирает около дома преднамеренно, требуя ритуального погребения.

После его смерти необходимо принести в жертву скотину. Кусочек ее сердца вкладывают в клюв орла, на его шею привязывают красный галстук (полоску красной материи. — Н.А.), затем его целиком связывают талиной и относят в лес. Там кладут орла на развилку дерева, направив его клюв в сторону юга. Если не совершить эти действия, то он преследует, разбиваются ийэ кут[16]тех жителей (т. е. они умирают. — Н. А.).

Со слов В.Н. Кривошапкина. Записал А.А. Саввин. АЯФ СО АН СССР, ф. 4, оп. 12, д. 69, л. 26.

8. Орлиное счастье

В старину, говорят, жил в Верхнем Вилюе человек по имени Ефрем. Он имел только одну корову и одну двухтравую телку, очень бедным человеком был, оказывается.

Однажды у него потерялась телка. Он искал-искал, а когда пришел в одно место, то увидел, что совсем рядом, на середине поляны свалил и разорвал эту телку пестрый орел. Он сидит на объедках телки и продолжает поедать.

Увидев это, Ефрем сразу схватил палку и подбежал, думая: «Ну, я убью его, размозжив ему голову за то, что он так жестоко обидел меня». Тут орел попытался убежать от него, но человек погнался за ним и догнал. Тогда орел повернулся к нему и поклонился так же, как кланяются люди. Увидев это, человек счел: «Погоди-ка, видимо, это хорошая' птица, почему-то кланяется так, как будто просит», — поэтому вернулся назад, не убив его. После этого он на месте, где была растерзана телка, сделал лабаз и положил на него для орла остатки ее туши. Затем возвратился домой. Спустя три дня после возвращения, вечером, когда он стоял, справляя малую нужду, над его домом стал кружить орел. Во время этого облета вдруг что-то упало с шумом. Когда он поднял тот предмет и посмотрел, оказалось, что это блекло-белый камень, похожий на речную гальку.

Он его взял и показал людям, спрашивая: «Вот камень упал, когда вокруг кружил орел, что это за диво?» На это все из людей, кто умел предчувствовать и видеть вещие сны, отвечали: «Ну, это же камень счастья, данный специально орлом, храни его, не теряй, а называется он “Счастье орла”». Ефрем бережно хранил тот камень, завернув в тряпку. Получив камень «Счастье орла», Ефрем впоследствии очень разбогател, у него народилось потомство, удлинился век.

По якутским обычаям, если найдут умершего орла, то хоронят его в том же месте на лабазе.

Перья орла нельзя топтать. Кто убьет орла, тот умрет от различных гнойных болезней, и, как убил орла, так же будет мучиться сам при смерти.

Орел ловит и съедает молодых оленят (до года). Иногда он накидывается на маленьких ростом оленей и на бегу цепляется за дерево одной лапой. Тогда олень разрывает орла, и он умирает. В таких случаях говорят: «Умер на охоте». «Орел — господин птиц, царь птиц — двухглавый орел», — говорили раньше в присказках.

9. Орел

Лет пятьдесят тому назад поздней осенью, в местности Таандыры, находящейся в Сыланском наслеге Чурапчинского района, на лиственницу, растущую на краю лесного мыса у поляны, недалеко от жилого дома, прилетел и сел орел. Он провел на ней несколько дней. Эта птица иногда ночью, оказывается, пыталась нападать на скот (на телят и т. п.), а также приземлялась совсем рядом с домом. Жители очень испугались, считая, что орел прибыл нарочно, что он намерен наслать болезни, нашли шаманов и попросили их совершить камлания. Вот три шамана отказались и уехали, сказав, что не смогли одолеть [орла]. Все это время орел не улетал. Тогда нашли и привезли одного слепого шамана, происшедшего от хоринцев и духа-хозяина огня. В том случае шаман спросил: «…ну, где он находится?» — попросил отвести его в то место, что и сделали. Придя к дереву, он обнял его и зычно заговорил по-хорински. В ответ и тот [орел] как будто бы отвечал, кланялся. После этого шаман сказал: «Ну, кажется, уладится, вернемся в дом». По возвращении шаман заставил забить одну мелкую скотину и положил для орла под лиственницу кровь, сердце и печень той скотины. Тут же совершил камлание под тем деревом. Закончив обряд, он произнес: «Ну, все уладится — если он улетит безвозвратно, то совершит облет по солнцу, а ежели должен возвратиться через какой-то промежуток времени, то облетит слева, с обратной стороны».

Орел улетел, совершив облет в левую обратную сторону. Вот тот назначенный шаманом срок исполнился в прошлом году, и орел снова прилетал, останавливался в местности Таандыры. Считают, что заклинание при последнем камлании помогло потому, что шаман имел хоринский корень.

10. Умерщвление лебедя

Лебедь — самая большая птица, клик ее похож на голос ворона. Это — почитаемая нахарцами птица. В древности в местности Ыйылас Наахара жил шаман по имени Лебедь-шаман, которого обманом убили в ходе раздора из-за главенства. До того он во многом помогал нахарцам, был полезным человеком, оказывается. Поэтому они лебедя, дикую небесную птицу, почитали божеством, поклонялись ей, никогда не стреляли в нее, а если кто-нибудь убивал, то устраивали обрядовое угощение и с почестями хоронили на лабазе ее кости (останки. — Н. А.). Поэтому, а также в связи с тем, что лебедь — редкая перелетная птица, останавливающаяся в тех местах изредка, нахарцы ни разу не убивали ее. Смерть такой большой птицы считается грехом, за который будет взыскано. Вот почему не убивают…

11. Лебедь

Лебедь (по шамански — плешивый), если его убить, преследует. Начинается смута, приводящая к смерти всех членов материнского рода. Например, старик Чубукаан убил одного лебедя, из-за этого, по рассказам, они все исчезли (умерли. — Н.А.).

12. Предок лебедь

В старину в Сэсэн Бологуре был материнский род, считающий своим предком лебедя. Его члены лебедей не убивали. В древности их предки страдали от болезни, поражающей подрастающее поколение. В связи с этим они пригласили шамана совершить камлание. Он провел обряд, в котором заткнул лебединой головой с шеей (как, например, шкурой летяги) проход из Нижнего мира так, что перестали оттуда появляться злые духи, причиняющие смерть детям. Люди из того материнского рода говорили, что лебедь их предок.

13. Божество Лебедь

Якуты Уоргалар, имевшие своим божеством Лебедя, жили на речке Оротук, в верховьях Куулу. От Сордоннооха их местожительство было на расстоянии сорока трех кёс[18]. Род Уоргал состоял только из четырех-пяти домов (семей) Сивцевых. Мои предки от него родились — сперва Агырыас, говорят, затем Басыргас. Они были людьми того времени, когда якуты еще не были крещены. От Басыргаса родились четыре сына: Иосиф Ханганай, Иван Абаасы, Прокопий Чиэкэ, старик Богатырь (родился в Нере). Мой отец Егор родился от того Иосифа. Мой дедушка Иосиф Сивцев умер в возрасте 130 лет еще до моего рождения. Мои сородичи в старину, когда жили по якутскому обычаю, имея божеством Лебедя, соблюдали запреты[19]. Говорят, что невестки при виде лебедя сразу надевали на себя одежду тангалай. Когда случалось увидеть их без тангалая, то они прятались, залезая под копну. Оберегая лебедя, называли, говорят, «белой птицей». Мой отец, бывало, рассказывал, что лебяжье мясо стали употреблять только после крещения. Он умер, когда мне было около 40 лет. Дожил он до 120 лет. Рассказывали, что когда стала распространяться [христианская] вера, невестки будто, умирая с голоду, впервые попробовали мяса лебедя с его окорочка.

14. Прилет лебедя и ворона

В старину летом заклинали Айыы тойона. Тогда, если прилетал лебедь и кружился над людьми, то его называли своим божеством, а если прилетал и кружился ворон, то ворона. Вот после таких случаев этих птиц признали за божеств.

15. Гагара и ворон

В глубокую старину гагара была черная-пречерная, как ворон. Завидуя пестроте других птиц, гагара и ворон решили раскрасить и разрисовать друг друга. Ворон постарался всячески украсить гагару разнообразными узорами. Гагара пошла смотреться в реку. Осмотревшись, не захотела украшать ворона и нырнула в воду. Догадавшись о вероломстве гагары, ворон ударил ее клювом и разбил ей крестец.

Поэтому ворон по-прежнему остался черным, а гагара хотя и стала с пестрым оперением, но крестцовые кости срослись плоскими и ноги ее оказались вывороченными.

16. Умерщвление ворона

Черный, как смоль, ворон является одной из птиц, выносящих суровые условия Якутии и зимующих здесь. Он очень прожорлив и приносит огромные убытки. Ворон — хищная птица, больше всего наносящая урон охотникам, а если изголодался, то выклевывает глаза у охудевшего скота; забивает клювом насмерть случайно завалившихся домашних животных; преднамеренно выслеживает места, где расставлены капканы, силки, ловушки (черканы), пасти, самострелы, и поедает добычу. Хотя ворон причинял вред, его не убивали и не ругали, боясь, что он как внук великого Улуу тойона доберется до места его жительства, пожалуется, и на виновных в том грехе ляжет наказание, которое не смог бы удержать даже четырехтравный бычок. Изредка ворон по жадности залезает под пасть, желая сожрать остатки съеденного им зайца, и погибает; или умирает, задев насторожку самострела. В таких случаях ему клали в клюв кусок заячьей шкурки, заворачивали в бересту и вешали на лиственницу, растущую в месте, куда не ходят люди и скот. Так делали для того, чтобы никто не наступил на вороновы перья. Считалось, что этот обряд совершали из «почтения». После чего весьма остерегались, осторожничали, боясь, как бы он не начал преследовать.

17. Божество Ворон

В Жабыльском наслеге Мегинского улуса был отцовский род хоринцев. В старину в ту землю решил переселиться человек из западного Хоро-Кангаласа. Для того чтобы осмотреть угодья, он переплыл реку[20] вплавь верхом на белом быке и, обойдя восточную сторону реки, вернулся домой. В ту поездку, будучи здесь на востоке в Таттинской земле, он сломал ногу и лежал, умирая от голода и холода. Тогда ему один ворон сверху спустил трутницу с огнивом. Благодаря этому он развел себе костер и остался жив. С того случая тот ворон стал божеством для наших предков, а наши старики очень почитали ворона[21].

«Оставьте, не трогайте этого ворона, это наше божество, он в старину спас нашего предка, когда он лежал при смерти», — говорят коренные жабыльцы.

«У хоринцев ворон считается божеством!» — говоря, насмехались над нашими людьми, над хоринцами. А хоринцы же говорили им: «Бедняги жабыльцы обзываются, а ворон ведь наше божество, он наш дедушка».

В тех случаях, когда у людей появлялась сыпь, от имени духа-хозяина огня высекали огонь люди, предки которых были хоринцами. Они били огнивом по кремню над тем местом, где имелись болячки. Считалось, что лечебное свойство имели только огнива хоринцев. Основанием тому служило то, что ворон сверху спустил им трутницу с огнивом. Даже сейчас приглашают хоринцев высекать огонь над людьми, имеющими сыпь.

В этих случаях они, высекая, заклинают:

Должны высечь огонь так, чтобы искры сыпались на болячки. Только тогда сказываются лечебные свойства высекания. Когда совершают обряд высекания огня, приносят жертву через огонь.

Тот хоринский человек зимой переселился с реки со своими людьми, осмотревшись, он поселился на широкой поляне, на восточной стороне Чаачыкыйа. Прежде хоринцы жили, говорят, на том месте, где нынче стоит город[23]. Место, где построен город, раньше имело, оказывается, священное имя Юоёрээйи.

18. Тотем[24]

Божество хоринцев — ворон. Ворон был сыном белобокого (пестрого, пегого) Суоруна господина[25]. Он слишком жадничал, съедал все, что увидит. За это его наказали — спустили в здешнюю землю.

В старину осенью, ближе к зиме, ворон принес огниво с трутницей женщине, замерзавшей после внезапных родов в нежилой местности. Она при помощи огнива развела огонь, отогрелась и дошла до своего дома. Ребенок этой женщины стал предком хоринцев, от него произошли хоринцы. Они говорили: «Господин наш дедушка знает неведомое, видит невиданное». Когда кормили огонь, давали пищу и ворону. Его называли — «Наше божество», «Наш дедушка»!

Он предвидел, наверно, что «родится человек, предназначенный положить начало доброму скоту, хорошему роду людей», поэтому принес и спустил огниво с трутницей — сказывали.

19. Хоринцы, почитающие ворона божеством

Во II Моруке есть материнский род хоринцев. Во время войны один человек бежал с побережья реки и остановился, оказывается, на высоком кургане Кюндюл, находящемся у озера, близ речки Куоллара. Ему надо было развести огонь, но он забыл свое огниво с трутницей на том месте, где ночевал. Этот хоринец лежал без пищи и огня, умирая с голоду. В тот момент над ним стали пролетать два ворона. Он прокричал им просьбу:

«Господин мой дедушка, наступил день погибели, позабыл я в местности с таким-то названием свое огниво с трутницей, принеси-подай его мне!»

Вскоре ворон притащил то огниво с трутницей и спустил ему. Тем самым спасся он — хоринский человек по имени Кылаттар Бэрис Юрююнгкович. От него произошел хоринский отцовский род. Они говорят про ворона: «Он наше божество: лишь потому что он есть, наш предок остался жив, иначе замерз бы или умер с голода, поэтому не трогайте его».

Один хоринец убил ворона и мазал его кровью свое ружье, чтобы утяжелить его дыхание[26]. Из-за этого старики сильно сердились, ругали его, считая, что он убил их божество.

20. Божество Ворон

Мой родной наслег — Хоринский наслег Сунтарского улуса. В Хоринцах ворона называли своим предком и божеством. Его не трогали, не беспокоили, не убивали. Когда он пролетал поверху, надев лучшую одежду, выходила женщина, первой прибывшая невестой (невестка хоринцев), и кланялась ему. Это совершалось так: она складывала руки на груди, затем кланялась, преклонив колено. Если так не поступали, то считали их совершенно нерадивыми невестками.

В древности предок хоринцев лежал в безлюдной местности, замерзая, умирая от голода. Ему ворон спустил сверху огниво с трутницей. Это позволило ему разжечь огонь, и он спасся благодаря тому, что ворон был его божеством. В былые времена в годы голода, в тяжкие дни находясь в пути, прародители хоринцев говаривали, когда над ними пролетал ворон: «Значит доберемся до жилого места» или: «Ожидает, видимо, нас охотничья удача, добудем пищу». Ворон мстит, если разрушить его гнездо. Хоринцы называют ворона своим предком, господином-дедушкой. Нехоринские наслеги якутов презирают ворона. Если хотят разозлить хоринцев, то люди из других родов ругаются: «Негодники хоринцы, считающие божеством ворона!» Никому не разрешали топтать вороновы перья.

21. Хоринцы и ворон

В том случае, когда по небу пролетал ворон, рыбаки произносили:

— Господин дедушка, зачерпни слизи, зачерпни слизи!

Если тогда он внезапно накренится, то говорили:

— О-о, голова со слизью накренилась!

Если после этого добывали рыбу, то говорили друг другу, что удачу зачерпнул господин наш дедушка!

22. Помощь ворона в охоте

Ворон — божество якутов Хоринского наслега Верхневилюйского района. Когда их предок умирал в пути от голода, то услышал голос ворона и пошел в ту сторону, там нашел [мертвого] лося и его мясом спасся от голода. Поэтому [ворон] стал их божеством.

23. Сын божества, владеющего вороными конями[27]

Ворон — младший сын божества, владеющего вороными конями, в разговорах его называют «малорослый младший парень»[28]и шаманы в заклинаниях называют так же. Он был отправлен [отцом] в Средний мир с предназначением вредить [людям].

24. Хищные птицы

В число хищных птиц, кроме упомянутых выше, входят ястреб (сокол), ястреб-перепелятник, филин, сова и другие ушастые, подобные тетеревятнику. Их беспричинно не убивают из-за того, что они хищные и у них острые когти. Точнее, считается, что из-за этого будут преследовать и уничтожат убивших какие-то сверхъестественные существа. Поэтому полагают, что добыча их наказуема, греховна, потому запрещают их убивать… По преданиям, от того человека, который носит с собой уши и лапы совы, зайцы совсем не убегают, ждут, совершенно не поднимаясь. Часть людей, носивших их, утверждают, что действительно зайцы ожидают, и советуют, что если они убегают от вас, то убейте сову и носите при себе ее уши и лапы. Иногда берут с собой целиком ее голову.

25. Благодаря помощи ястреба

Ястреб — божество жителей Мэйикского наслега Сунтарского района. Его признали божеством за то, что он во время голодовки спас, добыв для них уток. Они спаслись, питаясь теми утками, которых брали, найдя его гнездо. Рассказы об этом помнят смутно, они предположительны.

26. Божество Ястреб

Его не убивают. Если он пролетит перед человеком, пересекая его дорогу, то выражают свое почтение глубокими поклонами. Невестки закрывают волосы, надевают шапки, если у них голова была ничем не покрыта. Они не должны пристально смотреть, разглядывать его. Это грешно, он (божество) насылает беду. В результате заболевают на якутский лад[29] и приглашают камлать шамана. Тогда шаман отмечает: «Это преследует ваше божество, настроилось враждебно ваше божество». Когда охотятся — стреляет в него кто-нибудь из молодежи, он даже в том случае, когда останется жив, преследует. Ястреб выше по происхождению, чем орел. Детям запрещают, не дают охотиться на него.

27. Божество Ястреб

В древности жил старик по имени Энгэ. У него были старуха и сын, который достиг возраста, когда дети играют лучком. Старик ничем не владел, пропитание добывал охотой.

Однажды у них случился большой голод. Охота была неудачной, и настало время, когда они могли умереть от голода. Вот однажды старик сказал своей старухе: «Убей своего сына и свари к вечеру, вернусь ли я, неизвестно!» Старуха пожалела свое дитя и не убила. Старик, вернувшись вечером, не стал обращать внимания на то, что старуха не сварила мальчика. Назавтра он сказал: «Ну, свари его, приготовь, приду ли, неведомо», — и ушел.

В тот день, когда ребенок сидел в голоме[30], прилетела и села на верх голомы какая-то птица. Мальчик выстрелил в ту птицу из своего деревянного лука. Тогда птица обронила клок шерсти и улетела. Тот клок шерсти упал на пол голомы. Мать мальчика взяла его и посмотрела, оказалось, что э¥о шерсть лося. Мальчик стал преследовать птицу, идя вслед за ее полетом. Она привела его в болото, в то место, куда провалился лось. Мальчик вернулся и сказал своей старушке-матери. Мать пошла с сыном и видит, действительно, лежит, оказывается, мертвый лось. Старуха вытащила лосиные потроха и сварила. Мальчик поел, вышел во двор и играет. Вдруг идет его отец. Увидев мальчика, он пронзительно воскликнул: «Опять не убила!» И, когда мальчик, испугавшись, юркнул в дом, он выстрелил в него из охотничьего лука. Стрела вонзилась в стену дома. Старуха, считая, что старик, войдя, немедленно убьет мальчика, вытащила из котла сваренные ею потроха и, держа их в руках, вышла настречу своему старику и сказала: «Остановись, успокойся, вот какая еда у нас появилась». После того, как старик наелся, они пошли разделывать лосиную тушу. Когда они пришли в то место и стали разрубать тушу лося, птица сидела на лиственнице, стоящей рядом. Это оказался ястреб. Старуха обратилась к старику с вопросом:

— Как считаешь, можем ли мы назвать его айыы, ведь он спас наши души?

— Нельзя его называть айыы, все же сами айыы тоже существуют, давай назовем его божеством-покровителем за то, что он спас нас, выручил наши светлые дыхания, — ответил старик. После того они преклонили колени перед ястребом, прочли в честь него заклинание. Когда они кончили свою молитву, птица улетела. Затем от того мальчика произошел весь Эгинский наслег. Если бы они не нашли того лося, если бы ястреб не помог найти им того лося, то все они втроем умерли бы или съели мальчика. А он дал начало всему Эгинскому наслегу. Сейчас бы не было людей обоих Эгинских наслегов. Вот с той поры эгинцы стали называть ястреба своим божеством. Невестки эгинцев, если в пути встречались с ястребом и не были одеты в шубу с тангалаем, то прятались от него в овраге. Это они соблюдали обычай «кайииттии». Даже мужчины не смеют пугать ястреба, сидящего на дереве, громко не говорят, разговаривают шепотом, имени его не называют, не убивают. Если его убить, уничтожить, то он преследует, человек становится слепым, появляются незаживающие язвы на руках и ногах, умирают дети и другие родственники.

Когда он (ястреб) садился на лиственницу, эгинцы преклоняли колени, молились ему и заклинали оказать помощь.

28. Ястреб и Аграфена

Якуты I Эгинского наслега Верхоянского района говорят, что ястреб — это их божество. Считая, что он способен мстить, не трогают его, не убивают. Есть, оказывается, большой юёр по имени Аграфена. Ее прародительница была эгинкой. Их было трое сестер, одна младше другой. Ястреба считают связанным с этой Аграфеной. Если ястреб прилетал и садился рядом с домом, то тревожились, предполагая, что приземлился, наверное, к несчастью.

29. О коршуне

По народным преданиям коршун в прошлом был женщиной. При отправлении свадебным поездом она имела собственную верховую лошадь и по обычаю должна была привезти новой родне в виде гостинца вареную конскую тушу с головой. Невеста все взяла с собой, но, когда прибыла к своему господину, обнаружила, что потеряла конскую голову. По традициям того времени это было большим позором, поступком, заслуживающим осуждения. Из-за этого позорного факта ее прокляли — «стань коршуном, постоянно ржущим по-конски». А по другим рассказам, коршуна называли младшим сыном «ржущего по-конски божества коней, великого Джесегея». В связи с этим старики пытаются запретить посягательство на жизнь коршуна…

Постоянное кружение коршуна в старину объясняли тем, что он безрезультатно ищет потерянную им конскую голову.

30. Кусочек глины с перышками из гнезда скопы[31]

В гнезде скопы, говорят, бывает кусочек глины с перышками. Размером с пятикопеечную монету, круглый и плоский. Его нельзя показывать посторонним.

Няма Николай с братом пригласили шамана (из Таттинского улуса) и попросили совершить камлание у гнезда скопы, находившегося на дереве в местности Дьандакан. Затем дерево срубили и в гнезде нашли ту глину с перышками. Это были очень бедные люди. Они сильно разбогатели.

Этот кусочек глины с перьями бывает похож на комок, свалявшихся вместе перьев. Тот, кто находит его, должен стать очень богатым.

31. Божество Стерх

Древним божеством людей из Чыамайыкинского наслега Мегино-Кангаласского [района] является стерх. Поэтому они не стреляют в стерха, не убивают его.

32. Кукушка

По шаманским представлениям и потому, что она лишена гнезда, кукушка является птицей, предназначенной злым духам. В камланиях шаман подражает кукованию кукушки, призывая ее так же, как ворона и гагару. Они все имеют крючковатые когти, короче, относятся к разряду птиц, вредоносных существ. Когда весной кукушка кукует, сидя на заборе или дереве, засохшем или незасохшем, стоящим вблизи от дома, то полагают, что ее побудила какая-то беда, дыхание какой-либо нечисти. После этого живут в тревоге, думая, что пришел конец благополучной жизни.

А если весной кукушка закукует раньше обычного срока, то будет плохое лето, трава и хлеб не уродятся. Подобное же происходит, когда она продолжает куковать после Петрова дня[32]. Тот год заранее считают худым. За свои грехи перед божеством кукушка лишена навеки права иметь свое гнездо. Народ придает большое значение указанным ее порокам, боясь, считает птицей, которую нельзя убивать… Однако, если обнаружат, что она, найдя гнездо трясогузки, выпила ее яйца и подложила свое, то тайком его выбрасывают из гнезда, разбивают… Также, когда она начинает куковать на заборе, застреливают ее, а в клюв вкладывают птичьи перья…

33. Кукушка

Первый крик кукушки с радостью встречается якутами, и они с удовольствием передают друг другу, что вчера или сегодня, мол, кукушка куковала. По их поверьям, кукушке не нравится рост зеленой травы, тем не менее, чем больше она старается кричать, тем скорее растет трава.

34. Почему кукушка перестала вить себе гнездо

Оказывается, по предписанию бога птички в нашем краю до дня Благовещенья[33] не должны вить себе гнездо и высиживать яйца. В старину кукушка вила себе гнездо, несла двенадцать яиц и пела все лето. Тогда она еще не нарушила предписание бога.

В один год кукушка прилетела очень рано. Когда стали появляться первые проталины, она свила себе гнездо и стала высиживать яйца. Тогда прибыло божество Благовещенья. Увидев, что кукушка уже снесла яички, Благовещенья бог вознесся на небо и доложил большому богу.

Боги устроили собрание и вынесли решение: «День Благовещенья должен быть днем, когда птички не должны вить себе гнезд. В день наступления этого праздника кукушка уже сделала себе гнездо и сидела на снесенных ею яйцах. За эту вину она впредь лишится своего гнезда, пусть сносит только два яичка в гнездо других птичек, пусть она кукует только с Николина[34] до Петрова дня, а в другое время язык ее пусть стянется торчком кзади».

Торопливость кукушки привела к тому, что она лишилась гнезда и многих детей. Стала она носить яйца к трясогузкам, а с Петрова дня перестала куковать.

35. Как ворона стала черной

Давным-давно птица-ворона была, говорят, совсем белой. Она улетала осенью позднее любой птицы, а прилетала на юг, говорят, раньше всех. А весной она, отстав на юге от всех птиц, прилетала сюда до таяния снега, раньше всех птиц, оказывается.

Пролетая мимо разных птиц, она, будучи хвастливой, насмехалась над ними:

— Это вы только-то здесь летите? Как страшно вы медлительны! Меня называете жадной. Да сами вы, наверное из жадности, туда-сюда, вдоль и поперек летали, — говоря это, она летела дальше.

Прибыв так весною к прилету птиц, она, сидя на нижней ветви раскидистой лиственницы, говорит:

— Здравствуйте, племя летающих крылатых[35]! Почему вы так опоздали? Гостинцы двуногого съела я, а вам ничего не осталось. Милая моя родина встретила меня в этом году особенно хорошо. Я нагулялась-насытилась.

Ну, остальные птицы были очень сильно задеты этим. Они обещали ей любое вознаграждение, если она скажет причину быстроты своего полета, почему она вылетает позже всех, а прилетает раньше всех. Но она им ничего не сказала, даже отказалась отвечать. Тогда они собрались все вместе, обсудили и поймали ворону. Сказали:

— Ну, расскажи, почему ты так быстро прилетела? Если не расскажешь, то мы тебя накажем как нам угодно и все равно заставим говорить.

Ворона указала на свою шею и сказала:

— Не скажу ни за что. Лучше, не мучая меня, отрежьте мне голову.

Птицы бросили ворону в костер. Огонь опалил белые перья, они почернели. И снова спросили, но ворона совсем отказалась.

Так ничем птицы не смогли пронять ворону. Они ничего не услышали о том, почему она так быстро летает. Только у вороны изменилось оперение, почернела она. Ничто другое в ней не изменилось. Все равно она по-прежнему осенью улетает с опозданием, а весной прилетает рано и так же (как и раньше) продолжает стыдить других птиц.

36. Гагара

Однажды птицы устроили собрание. Начался втихомолку разговор о житье-бытье, о детях-родных.

Вожак птиц орел-птица[36] пришел и начал делить яйца собравшимся уткам, гусям, лебедям и другим птицам.

Самой первой в очереди стала самая большая из птиц — лебедь.

Орел-птица, встав, говорит:

— Этой лебеди будет достаточно два яйца, подойди, возьми!

Лебедь-бедняжка с недовольным видом, склонив голову, подошла и сказала:

— Столько-то?

— Твоя доля такая. Все! — ответил орел-птица.

Вторая очередь выпала гагаре.

— Этой гагаре за то, что она выдала Христа разбойникам, два яйца[37].

У гагары еще больше, чем у лебедя, прорвалась злость. Вскочив, она начала кричать.

— Столько-то? Столько-то? Я тогда умру!

— Твоя доля такая. Все! — ответил орел-птица.

Третья очередь выпала куропатке.

— Эта куропатка — самая лучшая моя птица. У нее холодная родина, поэтому ей даю двенадцать яиц. Подойди и возьми, — сказал. Куропатка обрадовалась, глаза загорелись, спотыкаясь и падая, она торопливо подошла и взяла яйца.

Оттого что куропатка взяла много яиц, гагара еще больше разозлилась, сильно возмутилась, вскочила, выдернула свой лук и стрелы, подняла крик и шум.

— Берегитесь, злодеи! Почему меня обижаете? Тогда уж пусть кто победит, берет много яиц, кто не победит, пусть мало возьмет! — сказала и выстрелила из лука в середину собравшихся птиц. Стрела пролетела со свистом и засела торчком между перьев крыла орел-птицы.

Орел-птица вскрикнул.

— Айа! Кто выстрелил, схватите его!

Собравшиеся птицы всполошились, поднялись. Гагара, шумно взлетев, торопливо собиралась выстрелить, но [чья-то] стрела пробила ей бедренную кость. Гагара-бедняжка, вскричав, упала на землю. Птицы повели гагару к орел-птице.

Орел-птица:

— С ума сошла, что-ли, чертовка! Теперь будешь так делать? — приговаривая, стала бить ее.

С тех пор гагара имеет два яйца, всю жизнь осталась на кривых ногах, по суше не ходит, стала водной птицей, говорят.

37. Гагара ошейниковая

Гагара ошейниковая используется при камлании, когда шаман переправляется через воду смерти, находящуюся в Нижнем мире. Он превращается в гагару ошейниковую, ныряет и таким образом переправляется. Шаман при камлании призывает гагару ошейниковую вместе со своими духами-помощниками, поэтому приравнивают ее к злым духам, считают за грех употреблять ее в пищу. И сейчас молодые роженицы не едят мясо гагары. Табу наложено для того, чтобы дети не имели ступни, вывернутые, как у гагары; чтобы они в детстве не галдели бездумно, подобно гагаре. Ее причисляют к птицам злых духов из-за того, что у нее острый клюв, трудно ощипываемые перья…

Считая сородичами гагары ошейниковой, боясь подобно тому, как остерегались ее, не едят из птиц хохлушу и поганку ушастую из-за того, что у них схожи жесткость мяса, прочность пера, из-за отсутствия в лапках перепонок…

38. Мартын (чайка-хохотунья), чайка (крачка)

Мартын и чайка — птицы, которых шаман призывает, когда вселяет в себя духов-помощников и использует их в виде жертвы злым духам. Кроме того, про мартына существует нынче такая небылица. В глубокой древности мартын был девицей. Ее просватали за жителя Верхнего мира, и она отправилась к мужу. Каждая невестка обязательно должна была везти как гостинец хаяк (вид якутского масла. — Н. А.). Когда мартын-[девица] прибыла к своему господину, оказалось, что ее хаяк исчез. Это вызвало гнев новых родичей, они почли за стыд иметь такую невестку, прокляли ее и дали ей предназначенье стать духом, обитающим в Среднем мире и причиняющим глазные болезни. Сделали ее птицей белой, как хаяк, повелели всю жизнь искать свой хаяк, летать и кричать «хайааах». С той поры она превратилась в мартына и летает, крича «хайаах-хайаах». До сегодняшнего дня неизвестно, нашлось ли потерянное масло. Крачку признают родной сестрой указанного мартына. Считают ее птицей, которую шаманы используют в камланиях как жертву, верят, что трогать ее грешно, может быть взыскание, наказание.

Прежде всего их не должны кушать девушки и молодые женщины, чтобы дети не имели полые кости ног (без костного мозга. — Н.А.), голос резкий, как у чайки. Во-вторых, из-за того, что этими плохими птицами закрывают дорогу девяти смертей, в-третьих, потому, что они, являясь грешными, опасными, могут мстить человеку. Даже сейчас чуждаются этих птиц, не едят, весьма редки случаи добывания их и употребления. На самом деле не потому, что считают это грехом, как в старину, а, можно сказать, из-за отсутствия привычки. Ежели же кто-то и поел их, не слышно, чтобы с ним приключилось какое-нибудь несчастье, чтобы у него родились дети, говорящие, как чайки. Тем не менее среди старшего поколения этот миф распространен, рассказывается. В настоящее время верующих в это очень немного.

39. Белая чайка — божество туматцев

Божество якутов Туматского наслега Усть-Янского района — белая чайка. В древности туматцы, по рассказам, плыли по морю и достигли берега потому, что поплыли вслед за чайками, проследив направление их миграции. В связи с этим сделали своим божеством белую чайку. Ее не убивают, мясо не едят, очень почитают.

40. О журавле

Журавль — крупная птица. Она не садится на воду; гнездится на широких полянах, на моховых болотах, имеющих кочки; питается лягушками и ящерицами. Народ называет журавля проклинающей птицей. Когда убивают одного из пары журавлей, то он, по народному убеждению, улетает, прокляв убийцу на девять лет подряд. Несмотря на это, и в старину и нынче журавлей добывают и едят. Боязнь журавлиного проклятья исчезает и у старшего поколения, а молодому почти не известна.

41. Болотная курочка

Болотная курочка такая же, как кулик, птичка. Она живет в трясине и имеет резкий, чирикающий голос. Она летает очень плохо, на весьма короткое расстояние. О болотной курочке в народе рассказывают: в древности, когда избирали господина над птицами, предложили избрать журавля. Болотная курочка высказалась против, к тому же попутно, как бы в дополнение, обругала его. Журавль оскорбился за это и сильно избил ее. Короче, едва жива осталась, поэтому она обратилась с жалобой к господину орлу — он присудил журавлю возить на себе с юга на север болотную курочку при весеннем и на юг при осеннем перелетах. С той поры по настоящее время, говорят, журавль при перелетах носит ее на спине. Если весной или осенью сбить журавля выстрелом налету, то вместе с ним падает, говорят, и болотная курочка. Еще есть обычай, запрещающий кушать мясо болотной курочки, так как при нарушении этого табу может заболеть верхняя часть бедренной кости. Некоторые брезгуют болотной курочкой из-за того, что она целиком состоит из скверного мяса, без твердых костей, и считают за это греховным употребление его в пищу. Те, кому приходилось убивать изредка болотную курочку, признаются, что у нее, действительно, нет костей. Хотя сейчас не считается за грех есть ее мясо, но не кушают, а если кто и кушал, то неизвестно, чтобы он страдал от болезни, разъедающей кости.

42. Черная лысуха

Имеется утка по имени ураанай (черная лысуха). Она совершенно черная, клюв ее похож на вороний, лапки не имеют перепонок, на ее лбу, в самом верху, имеется твердый нарост, похожий на сафьян. Эта утка любит гнездиться на широких полянах, где растет камыш. Свои яйца она откладывает на камышиной отаве. Человек, нашедший ее гнездо, может забирать яйца, оставляя каждый раз по одному. Все же берут только до сорокового яйца. Ежели не остановиться до указанного числа, то она сносит сорок первое яйцо без скорлупы, прокляв сгустком крови со своей спины. Не желая попасть под подобное заклятие, осторожничали, останавливались заранее. Такой промысел существовал лишь в прошлом. Нынче у народа и времени нет, и из-за засухи высохли озера, лысухи тоже поэтому не несутся, а если и сносят яйца, никто не занимается их сбором. В связи с этим только в преданиях рассказывается, что лысуха сносит столь много яиц, а если заставить снести сверх ее возможностей, то проклинает, оставив на яйце сгусток крови со своей спины. Это — исчезающее поверье.

43. Происхождение кроншнепа

Кроншнеп — это птица, имеющая длинный клюв, сама совершенно желтого цвета, а ее крылья и хвост очень красивой расцветки. Она прилетает весной одновременно с турпанами. Эта птица, говорят, появилась в результате того, что исчезла беременность одной тунгуски, ее плод превратился в кроншнепа и улетел. Про это было предание: в старину дочь одного тунгуса, будучи беременной, отправилась в лес рубить дрова. Там отвалилась верхушка листвяшки и упала на голову женщины. Она вскрикнула: «Ух татат!» — и внезапно шлепнулась на зад. В результате у нее от испуга исчезла (улетучилась) беременность. А этот будущий мальчик превратился в кроншнепа и улетел. Он кричит: «Стрелочка моя, копье мое, собака моя-собака моя!» Про это говорили, что он так называет свое охотничье копье, собаку и стрелу. Поэтому, считая, что у беременной женщины может «улететь плод», остерегались пугать ее внезапно.

44. Кроншнеп (дождевой кулик)

Весной прилетает очень поздно, осенью улетает рано, размером с голубя, голос у него очень резкий. Они усиленно перекликаются, если скоро пойдет дождь. Вот такая птица есть — кроншнеп (дождевой кулик). Этот кулик гнездится и сносит яйца здесь, на якутской земле. Он любит садиться, кормиться и ходить на парах. Эту птицу считают младшим братом духа-хозяина леса Бай Барылаха, подателя удачи. Имя его Кроншнеп-бегунец. В связи с этим, чтобы не обидеть, не оскорбить Барылаха, говорят: «Разве мы станем убивать его младшего родного брата!» Человек, который убил этого кроншнепа, на всю жизнь должен потерять добычу темного леса, поэтому, остерегаясь этого тяжкого, нерушимого проклятья, не убивают.

И сейчас и молодые, и старые охотники почитают его, не убивают. Только малые дети, совсем юная молодежь стреляют и убивают его. Так что и теперь верят в это и почитают его. Кроншнеп летает очень резво и быстро, всех зверей и птиц догоняет и обгоняет. Вот почему в заклинаниях Баай Барылаху говорят: «Дух-хозяин обгорелой, черной тайги, господин мой дедушка с конем, Кроншнеп-бегунец, преподнеси мне добычу». Поэтому кроншнеп является широко известной всем охотникам якутского народа птицей, духом-хозяином тайги.

45. Кулика не убивают

Вот, имеется птица, называемая черный кулик. Он кричит: «Ёбюс-чёчёёк, тоойуу-тёбют!»[38]. По преданиям, в старину семилетняя девочка из-за беременности стала куликом и улетела.

Вот, давным-давно, семилетняя девочка стала беременной, и у нее это становилось все заметнее. В те времена полагали, что если девочка, ставшая беременной в таком раннем возрасте, окунется в прорубь, то ее «плод улетит». Она, конечно, слышала про это. Девочка пошла к проруби, окунулась и, когда вынырнула, оказалось, что беременность исчезла. А девочка, говорят, превратилась в черного кулика и улетела. Поэтому он приговаривает: «Ёбюс-чёчёёк, тойуу-тёбют!» В связи с этим его не убивали, считали грехом, оказывается. Девочка из-за того, что превратилась в кулика, лишилась возможности вступать в интимную связь, поэтому от огорчения плачет с такими словами.

46. Рябчик

Говорят, в древности рябчик был громадной птицей. Он ничего не боялся, питался на каждом облюбованном им месте, а наевшись, с шумом улетал.

Однажды, когда старик бог[39] спал, раскинувшись в тенистом месте, рябчик, поевши около него, с шумом полетел. Испугавшись этого шума, старик бог проснулся с криком и трепетом. Вставши, разгневанный бог наказал рябчика, взял мясо с его груди и распределил его между другими птицами. С тех пор рябчик совсем уменьшился, а у других птиц в груди появились слои белого мяса.

47. Куропатка

В глубокой древности куропатка[40], как и другие птицы, улетала зимовать в южные страны, говорят. При этом она летала плохо, поэтому то там, то тут садилась отдыхать. Этим она очень задерживала своих друзей, остальных птиц. Не взлюбя ее за это, однажды осенью птицы не взяли ее с собой на юг. Куропатка осталась зимовать здесь.

Весной, когда вернулись птицы и посмотрели, оказывается, куропатка похорошела и видом, и опереньем, даже обулась в теплые камусы. Она настолько насытилась и ожирела, что у ней даже глаза покраснели. Встретив друзей, она сказала:

С тех пор куропатка постоянно зимует здесь.

48. Тетерев и щука

Тетерев[41] и щука сражались, стреляя друг в друга из лука. Тетерев стрелял сверху и попадал стрелою в спину щуки. А та стреляла снизу и ее стрелы попадали в ноги тетерева.

Те стрелы до сих пор держатся у одного на спине, а у другого на ногах.

49. Дятел и богатырская трава[42]

Весной, во время заморозков, найдя гнездо дятла с птенцами, в утреннюю пору забивают вход в него крепким клином. Затем кладут темную подстилку под деревом и прячутся неподалеку. Когда дятел прилетит, то попытается продолбить, но не сможет и улетит. Вскоре он вернется, быстро протолкнет затычку, а вниз обронит траву. Человек, лежащий в засаде, должен разжевать ту траву и проглотить. Тогда он станет очень сильным человеком. Если он не способен вместить мощь травы, разорвется вся его кожа.

Со слов М.Г. Наумовского, II Нахарский наслег Мегино-Кангаласского района. Записал П.Т. Степанов. АЯФ СО АН СССР, ф. 5, оп. 3, д. 648, л. 17.

50. Эсэкээн

Старые охотники по пути к месту промысла в тайге убивали встретившихся им рыжую белку или кукшу (сойку-ронжу). Они становились для охотника эсэкээном[43].

51. Табу на крупную дичь и зверей

Случайная встреча с большими зверями или птицами не дает права стрелять в них — айыы (грех. — Н. А.). Нарушение наказывается смертью человека или скотины. Даже нечаянно попавший в петлю (силки. — Н. А.) журавль или аист считается несчастьем; последствие — то же.

52. Маяты

Названные маятами поселились на Оленеке. Эти люди мастерски охотились на диких оленей. Так, охотясь, они сделали лабаз[44], чтобы хранить излишки.

«Разве эту [речку] прославили Оленек, Оленек! Ни в одной из ее излучин не уместиться даже одному человеку», — говорили они.

А песен и танцев было много у них, у сытых людей. Местность Этиэбин сделали они местом своих танцев. Видимо, это просторная, хорошая поляна. Местность, говорят, получила название от того, как они сказали: «Место, где мы любили распевать, пусть же называется Этиэбин! (доел. — Я скажу)».

Эти люди, значит, всегда вдоволь питались дикими оленями. Так, охотясь, они изловили одного оленя (живьем). Содрали с него всю шкуру вплоть до камусов, не разрезая кровеносных сосудов. Затем его отпустили оголенным и смотря на то, как он убегает, покатились, говорят, со смеху, падая то навзничь, то на спину. Потом опять поймали одного дикого оленя и, чтобы посмеяться, отпустили, выколов ему глаза. После этого дикие олени перестали попадаться им. Этим людям пришла участь испытывать недостаток в еде, стали они голодать. От голода решили они идти к своим лабазам. Когда они пришли к лабазам, то лабазы все уходят от них дальше[45], никак их не догнать. Выбиваясь из сил, они стали стрелять. И от выстрелов не умирают [лабазы], деревянные же они. Все они умерли от голода на одной излучине Оленека.

То ли остатки тех или других, то ли маяты, то ли русские прибыли сюда и истребили жителей этой местности. Упустили только одного человека. Этот человек и мысли не допускал, чтобы разлучиться с этим бабушкой-озером[46]. Он трижды пробежал вокруг этого озера (убегая от маятов). Дойдя до предела, он прыгнул через речку Буордаах. Когда он, прыгнув, начинал падать, прострелили ему толстое сухожилие ноги. «Оказывается, не нашлось того, кто называется духом-хозяином вселенной, не взял он их», — сказав так, умер этот человек.

После этого спустя столько-то времени[47] маяты переходили на другой берег через мыс Очуоса[48]. Вдруг, когда они почти достигли противоположного берега, они наткнулись на бивень мамонта. «Вот как, нашелся ведь клад», — стали говорить. И начинают раскапывать, чтобы достать клад. Когда докопались до середины [льда], выступила кровь. И вот продолжают рубить [лед], спустившись в углубление. Затем, пытаясь выдернуть [бивень], все провалились под лед. И оттуда они не смогли выплыть.

53. Предок медведь

В древности в Юрюнгейском наслеге[49] Момского района одна семья имела двух дочерей. В то время люди съедали своих дочерей. После того как съели одну из девушек, другая подумала: «Все равно меня съедят», — испугалась и убежала в лес, неведомо куда. Ее поймал медведь, поселил в берлогу и сделал своей женой. Медведь зимой вместо пищи давал этой женщине лизать свою лапу. Летом же кормил ее тем, что добывал охотой.

Однажды младший брат девушки обнаружил ее следы и по ним нашел берлогу, в которой находились медведь и женщина. Он убил медведя, а сестру привел с собой. Сестра его, оказывается, вся обросла волосами. У нее родился ребенок, обросший волосами. С той поры люди из Юрюнгейского наслега поклоняются медведю. Люди Юрюнгейского наслега медвежатину не едят, на медвежьей шкуре не спят.

54. Месть медведя

Божество людей из Юрюнгейского наслега, находящегося в Моме, медведь. Говорят, что их женщинам нельзя кушать медвежатину. Один путник, проезжая ночью, сварил медвежатину и поел. Часть супа он оставил в ведерке, в котором сварил свою медвежатину. Затем повесил ведерко на верхний угол печки и уехал. Утром хозяйка проснулась, поднялась и случайно засунула руку в то ведерко. К руке прилип жир, и она его положила в рот — попробовала. Та женщина умерла, оказывается. Так рассказывал один старик с Момы.

55. Медведь

В старину медведь был женщиной, ни разу не выходившей замуж. Она имела нарядную, украшенную одежду. Однажды она сказала: «Что же будет, если начать бродяжничать, ходить без всякой цели? Пожалуй, я уйду бродяжничать». Произнесла и отправилась бродяжничать, надев свои украшения. Так, бродяжничая, она, обросши шерстью, превратилась в медведя. Она стала поедать людей, вела себя так же, как злые духи. За это ее убили.

Если женщина встретит в лесу медведя и испугается его, то должна оголить и показать ему грудь. Тогда медведь ее не задирает, уходит.

Медведь, если снять с него шкуру, совершенно схож с женщиной. Похожи груди и часть тела ниже талии.

Здесь на Яне женщины медведя называют «бабушка». Мужчины называют «дедушка», «лесной зверь». Янские женщины совсем не едят медвежатину. Часть старушек и женщин не разрешают в своем доме даже варить медвежатину. Нынче, если какая-нибудь женщина покушает медвежатины, то сильно осуждают ее, презирают и бранят. Мужчины перед тем, как кушать медвежатину, каркают по-вороньи.

56. Охотник и медведи

Моим предком был, оказывается, человек по имени Наахара. Этот человек имел рост всего один метр. Ему исполнилось двести лет. Старика никто не обижал в течение всей его жизни. Он сам был знаменитым охотником. В конце жизни у него выпали зубы, стал он ходить, согнувшись, опираясь на тросточку.

Однажды осенью, когда снег уже становился хрустким под ногами, на старика стремительно накинулись два медведя. Один из них — полосато-пегий, другой — красновато-белый.

Увидев это, старик сказал: «Я человек, добывший около двухсот медведей. Как жаль, что нет со мной моей пальмы! Неужто вы пытаетесь меня съесть?» После чего отбросил свою тросточку, схватил их за шиворот и убил, ударяя друг о друга.

Он перекинул обоих медведей на плечи и, опираясь на тросточку, принес домой. Тут он сказал: «Старуха, вот убил двух медведей. Их мяса я поем, наверно, только один раз. Видимо, это последний мой гостинец, поэтому я умру».

«Э-э, зачем же ты убивал, пожил бы еще долго», — ответила старуха. На следующий день старик умер.

57. Вода саты[50]

Жидкость, называемая водой саты, образовывается в похожем на оболочку желчи мешочке, находящемся между шкурой и тушей умершей скотины или медведя. Мешочек с той водой отрезают целиком и сохраняют. Когда нуждаются в прохладе, ту воду выпускают из мешочка. Тогда оттого, что уронили сату, наступает ветреная погода. Например: если к моменту возвращения таежников (в июне) установится очень жаркая погода, то напускают сату на 7–9 дней, в течение которых будет дуть сильный ветер. Местные жители про подобные факты говорили, что, видимо, идут охотники, наступила буря охотника. (Согласно обычаям, брызгают вокруг этой водой саты, заклиная ветром стать вместе с ветром, бурей быть вместе с бурей.)

Или еще сата бывает изредка в медвежьей шкуре. Зимой, когда надо веять лопатой зерно, а стоит совершенно тихая, безветренная погода, хлещут медвежью шкуру пестрым прутом из тальника (снимают с него полоски коры. — Н. А.). При этом приговаривают: «Шкура черного медведя, стань обширной бурей, шкура белого медведя, стань продолжительной бурей, шкура светлого медведя, стань белым вихрем». В таком случае менялась погода.

58. Божество Волк[51]

В старину жителей Бетюнского наслега Намского района дразнили: «Бетюнцы-волки, имеющие божеством волка, семь раз обежавшего пустую яму». Он вот за что стал их божеством. Предки бетюнцев, когда застряли из-за ветра на речном острове, заголодали, стали помирать, но спаслись тем, что нашли волчьи запасы. Он заквасил рыбу в яме, натаскал коренья, пригодные для похлебки, вот этим бетюнцы прокормились в то время и остались в живых. Поэтому признали волка своим божеством, полагая, что он их спас.

59. Лиса и огонь

Убитой лисице, прежде чем внести ее в дом, завязывают голову платком или укутывают шапкой и потом уже вносят, потому что она враждебна огню и, посмотревши на огонь, не станет попадаться на самострел. Если охотник не встретит на дворе никого, кто бы пошел и дал знать домашним о добыче, то он сам, подошедши к дверям своего жилища, несколько раз медленно стучит в дверь. Хозяйка дома обыкновенно догадывается, в чем дело, и бросает в огонь ложку масла. Потом устраивают пирушку, например, варят саламат или убивают мелкую скотину, а то и большую, смотря по ценности лисицы.

Некоторые охотники снимают шкуру с убитой лисицы ночью после того, как все уснут.

60. Лиса и налим

Лиса с налимом[52] жили по соседству. Одна — в лесу, другой — в воде.

Налим говорит:

— Я с лисой побегу наперегонки.

Лиса:

— Ну, и я побегу наперегонки, — говорит.

Суд зверей решил:

— Бегите же.

Итак, побежали, один — водой, другая — лесом. Разбежавшись, обегая озеро, лиса кричит:

— Налим, где ты?

Перед ней на мысе налим:

— Ооп! — отвечает.

Лиса снова бежит. Пробежав, опять кричит:

— Налим, где ты?

Перед ней на мысе:

— Ооп! — отвечает.

Лиса устала, проголодалась, стала изнемогать. Едва не умирая, еле двигаясь, она присела на задние лапы, выпрямилась торчком:

— Налим, — говорит она.

Опять перед ней, на мысе:

— Ооп! — отвечает тот.

Тогда лиса, сказав: «Налим — обманщик», — пошла жаловаться в суд.

Когда она пожаловалась, суд сказал таймень-рыбе:

— Собери своих людей!

По кличу тайменя на мысе собралась уйма щук, налимов, окуней и прочих рыб.

Они сказали суду:

— Вот, мы собрались.

Посмотрели на лису: ни мяса, ни сала нет, к костям кожа прилипла (чего ради сама-то она бегала наперегонки до такого состояния).

Суд сказал:

— О, пожалуй, лиса права. — Затем добавили: — Из такого множества рыб хоть одна, наверное, знает.

Щука, встав, говорит:

— Позвольте мне сказать.

— Ну, говори же, — разрешили.

— Налим перед началом бегов других налимов поставил на мысы, а сам после этого лег.

— Тогда давайте его судить, — решили.

Все проголосовали судить налима. Стали его сечь изо всех сил. Когда его секли, хвост его сплющился, мяса не стало, оно сохранилось лишь у головы.

Налим говорит:

— В будущие века, когда появятся люди и скот, они нигде не найдут у меня съедобного мяса. Чем будут люди питаться, чем пользоваться?

Суд постановил-приговорил:

— Налим говорит правду, — сказал судья. — Таймень, у тебя есть мясо, твоя печень тоже хорошая, от нее жир и масло получаются. Поэтому ты должен отдать свою печень налиму, а печень налима взять себе.

Раз суд постановил, что поделаешь — обменялись.

С тех пор у налима большая голова и большая печень.

61. Как почернел кончик хвоста у горностая

Это было время, когда все теперешние звери, гады и насекомые уже стали сами собою. Но по количеству их было мало, говорят. В то время теперешний горностай был совершенно голубой с темно-рыжим оттенком.

Неожиданно наступила лютая, трескучая, холодная зима. Все звери знали, что посреди леса жил в деревянном доме старик Заячий Желудок. С шестка старика никогда не сходила кипяченая вода для питья.

Горностай, умирающий от голода, поднялся на дымовую трубу и сидел, греясь. В тепле ему захотелось спать, он задремал. Старик, входя в дом, хлопнул дверью. Испугавшись этого шума, горностай сорвался в трубу и шлепнулся в кипящую воду. Услышав вопли горностая от сильного ожога, старик Заячий Желудок вытащил его; горностай стал голеньким, еле душа держалась в теле. Одинокий старик, стараясь найти компаньона, стал за ним ухаживать, оберегать его. Горностай, как и всякое животное, вскоре ожил, поправился. А темно-рыжий цвет исчез. Зато выросла белоснежная шерсть без единого пятнышка, и стал горностай белым, как молоко.

Старик и горностай прожили вместе довольно долго. Горностай ел готовое из добычи старика. Однажды старик открыл ящик с маленьким запасом масла, который он очень берег, и увидел следы зубов, давно уже изгрызших почти все масло. Старик рассердился так сильно, словно в него вселился некто с кривыми рогами[53], разум его помутился, словно каша. Подумав, он сделал вид, что уходит на охоту, а сам остался, спрятавшись за деревом. Горностай, вытянув шею, посмотрел в разные стороны, а потом залез в ящик и стал догрызать оставшийся маленький кусок масла.

Старик бесшумно схватил обугленную палку и пошел, чтоб прихлопнуть вора. Горностай, чуткий из чутких, почуял опасность и бросился бежать. Старик с криком ударил его палкой. Но горностай увернулся и удар пришелся только по кончику хвоста. Бедный старик остался ни с чем, говоря: «Погоди, погоди, черный разбойник! Все-таки я пометил твою чистую белизну».

Кончик хвоста у горностая, по которому ударил старик, покрылся черной шерстью или от того ранения, или от сажи, но не стирается до сих пор. С этого времени горностая зовут «зверек с отметиной».

62. Как ласка осталась без хвоста

Ласка из рода горностая. Когда-то у нее был прекрасный пушистый хвост. Она была очень шустрым, пронырливым зверьком, как говорят: «На кончике кола девять раз повернется»[54], в своей норе не смогла спокойно усидеть.

Будучи вот такой, шутя-играя, она угодила в капкан охотника по самое основание хвоста. Подергала — было очень больно. Когда она сидела так, послышалось кряхтение охотника, шарканье его ног, и тут же возникла его фигура. Попробовала потянуть — стало больно, притворилась она мертвой.

Охотник (всех хитростей ему не разгадать) разрядил капкан, отложил добычу и начал снова заряжать [ловушку], а ласка ускакала. Старик погнался и придавил ласку ногой. У нее оторвался хвост в том месте, где его защемил капкан и остался у старика.

С тех пор хвост у ласки стал коротким.

63. Отплатить добром за добро

Давным-давно в восточной тайге жил один очень бедный тунгус, имевший жену и двоих детей. Тунгус, оставив свою семью в чуме, ушел на несколько дней охотиться в дальние места. Женщина и ее двое малых детей съели крошечные остатки мяса, имевшегося у них, и легли спать. Эту ночь они переночевали очень хорошо, ничего не увидели, ничего не почуяли. На следующий день женщина затосковала, с нетерпением ждала конца зимнего дня, сидела, согнувшись, в чуме, держа детей на руках. А днем, когда солнце перевалило за полдень, она попыталась выйти из чума за дровами. Оказалось, что посреди двора лежит страшный зверь, имеющий очень большую гриву, спереди — густошерстый, сзади — гладкий, хвост его длинный с кисточкой на конце. Женщина, испугавшись, юркнула в чум. Когда она, через время, за которое можно сварить мерзлое мясо, приоткрыла дверь и поглядела, оказалось, что зверь лежит, еще больше приблизившись. Затем, спустя довольно много времени, она захотела приоткрыть дверь и взглянуть, оказалось, что зверь уже лег поперек выхода и придавил дверь. Женщина, страшно испугавшись, взяла под мышки обоих детей и сидела, не имея никакой пищи. Завечерело, наступила ночь. Вдруг тот зверь, мурлыча очень приветливо, приоткрыл дверь покрытого шкурами чума и просунул переднюю лапу. И вот когда женщина внимательно присмотрелась в неярком свете своего очага, то увидела, что на передней лапе зверя торчит вилообразный наконечник самострела. Женщина раздула поярче свой жалкий огонек, подошла и поглядела, действительно, в лапе находится вилообразный наконечник стрелы. Лапа опухла так, что вздулась. Женщина тут же осторожно выдернула наконечник и высосала из раны весь яд (видимо, гной. — Н.А.). Зверь же, как будто это ему понравилось, просунул лапу еще более во внутрь чума. Вот, закончив, женщина очень хорошо погладила лапу туда и обратно. Тут же зверь выдернул свою лапу и направился прямо на восток. Когда тот охотник после трехдневной охоты возвращался без какой-либо добычи, тот зверь, который лечился у женщины, поймал и отдал ему черную лисицу с солнцем (с белой отметкой) на груди. Охотник, обрадовавшись так, что его ноги не чуяли земли, прибежал домой и бросил лисицу своей жене. Затем оба успокоились, выяснили в разговоре, что черную лисицу специально им преподнес тот зверь, который лечился у женщины.

Это значит, согласно поверьям, что царь зверей, случайно попавшийся на орудие лова, отплатил черной лисицей за ту доброту, ласку, благодаря которой спасся.

64. Летучая мышь

Находят и убивают бабочку злых духов[55] (кожаное крыло), имеющую золотистый узор, и, назвав ее своей диковинкой (предметом, обладающим магическим свойством. — Н.А.), пришивают к вороту шубы. Проигрывая в карты, они чмокают с резким свистом, тогда непременно выигрывают, оказывается. Все их карты обязательно ложатся удачно, они должны, оказывается, жульничеством приобрести беспредельную сумму денег.

65. Рыбы, гады

Сотворив мир, Господь Бог создал человека, скот и других одушевленных животных.

Подражая ему, старик Сатана, передвигаясь под землей, тоже создал в воде рыб и пресмыкающихся гадов.

Увидев это, Бог благословил воду крестным знамением, отчего на голове рыб образовались кости в виде креста. С тех пор люди стали есть рыбу.

Старик Сатана пресмыкающихся гадов зарыл в землю, спрятал от Бога. Поэтому люди стали брезговать гадами.

66. Волшебная кость лягушки

Очень редко встречаются, говорят, две лягушки, слипшиеся друг против друга. К ним нужно подойти, обойдя их с солнечной стороны, посадить на ладонь, принести и положить в берестяной кузовок. Его нужно накрыть крышкой, затем необходимо концом острого ножа провертеть дырочки так, чтобы он стал похож на сито. Вот, после этого кладут кузовок в огромную муравьиную кучу. Тогда по множеству дырочек в кузовок проникают муравьи и съедают лягушек. В тот момент лягушки должны страшно закричать. Для того чтобы не услышать тот вопль, человек, положивший кузовок, как можно крепче затыкает уши и убегает изо всех сил. Если во время бегства он услышит тот вопль лягушки, то умрет или сойдет с ума. Человек, сунувший в муравейник кузовок, приходит к нему позже — через 7 или 9 дней. Когда он откроет кузовок, то обнаруживает две совершенно чистые кости: одну в виде крючка, другую — похожую на вилы (якутские вилы имеют два зубца — один длинный, другой короче. — Н. А.). Те кости берут, заворачивают в тряпицу и носят с собой. Если той костью, которая похожа на крюк, владелец притянет к себе что-нибудь, то приколдовывает его, а если оттолкнет костью, похожей на вилы, то чары рассыпаются. Есть рассказы, что такими волшебными костями лягушки пользовались изредка люди в старину.

67. Волшебные кости лягушки

Подобное приобретают только картежники, которые хотят выиграть побольше у людей и разбогатеть. Ловят то ли двух-, то ли трехголовую лягушку, засовывают в муравейник и убегают. Нельзя слышать предсмертные вопли лягушки, если услышишь, то станешь совершенно глухим человеком. Позже, через несколько дней, когда решат, что муравьи съели лягушку, приходят и из найденных костей выбирают кость с крючком на одном конце, с развилкой, напоминающей вилы — на другом. Если концом кости, похожим на крючок, притянуть к себе женщину, богатство или карты, то женщину приворожишь к себе, и она будет сама гоняться за тобой; в карты станешь выигрывать, а богатство пристанет навеки. Если же их оттолкнуть в сторону от себя развилистым концом, то женщина берет развод, богатство кончается, в карты проигрываешься. Говорят, что такую кость находит в верховьях речек только парень, которому предназначено полное счастье. Ту кость должны хранить в тайне от всех, на самом дне бумажника. Никто из двуногих об этом не должен ни знать, ни подозревать. Кость необходимо положить, полностью предохранив от порчи.

68. Змея и золото

Как рассказывали люди, две змеи — самец и самка, обитали в нашем крае на острове озера Тысылык, находящегося на территории I Тылгынинского наслега. Их видели лет десять назад.

Люди из экспедиции, прибывшие в то время, сказали про змей: «Самец имеет длину восемь метров, лежит на глубине девять метров». Если бы туда докопаться, то можно спросить у змей, где имеется золото.

Они, наверно, и сейчас находятся там же.

69. Собака и медведь

Бог создал сначала собаку, а потом медведя. Собаку он сделал слабой, но умной, а медведя — сильным, но слабоумным.

Как бы ни был медведь силен, было много такого, чего он не мог одолеть, чего он боялся. Мог бы он все вырвать и разодрать, но не мог этого делать, так как не имел большого пальца на лапе. Однажды он пришел к Богу и попросил сделать ему большой палец[56].

И тут же собака сказала: «Если ты дашь медведю большой палец, то мне дай ружье».

Бог, поразмыслив, сказал: «Если у медведя будет большой палец, то он разрушит весь мир; если у собаки будет ружье, то она перестреляет все живое» — и не дал медведю большого пальца, а собаке ружье.

70. Лютая собака и дух, причитающий болезни детям

Семья, имеющая болезненного ребенка, приобретает громко лающую лютую собаку. Ее называют другом ребенка, приучают держаться около него, спать вблизи его кровати. К такому средству прибегают в тех случаях, когда наносит порчу мелкий злой дух, называемый «неотвязным малым», или предыдущее дитя умерло некрещеным, или в том случае, когда наслали какого-нибудь мелкого злого духа слабые шаман или шаманка. «Неотвязчивый малый» не может причинить болезнь взрослому, беспокоит, заставляет болеть только детей младше семи лет, он заставляет их играть с собой, смеяться, безумствовать и т. п., и хотя он крепкого ребенка не убивает, но мучает его. С неотвязчивым злым духом могут справиться не только шаман, шаманка и мэнэрик, но и человек с грозным обликом, острым взглядом и языком.

71. Доля собаки

В старину хлебный колос был очень длинным, от самой черной земли до верхушки стебля росли зерна, говорят. Все это испортила одна пресытившаяся женщина, она утирала зад своего ребенка хлебным колосом.

Бог увидел это и страшно разгневался, решил отнять обратно свой дар, данный людям. Тогда собака стала просить: «Хоть оставь мою долю», — плакала-голосила она. Бог, вняв просьбе собаки, оставил несколько семян на кончике стебля.

Таким образом, мы едим долю собаки.

72. Сука, ставшая божеством

Божество рода Ыйылас, живущего в Оросунском наслеге, сука. Предок того рода Ыйылас, идя с реки Чара, остался без припасов. Когда он замерзал и близок был час смерти, собака, которая следовала за ним, принесла ему огниво с трутницей, ранее принадлежавшую человеку, погибшему при сражении (в этих местах. — Н. А.). Им предок Ыйыласа разжег огонь и спасся.

До сих пор люди бранятся — «Ыйыласцы, имеющие божеством собаку». Имя человека, для которого божеством стала собака, Нокоочук. Он завещал: «Когда я находился при смерти, божеством-покровителем стала собака, поэтому, если будете отправляться в дальний путь, берите с собой обязательно свою собаку». В старину ыйыласцы никуда не шли без собаки. И сейчас они к собакам относятся хорошо, содержат как членов семьи.

73. Жеребец и бык-пороз (Как зима стала длиннее, а лето короче)

Сотворив мир, Бог спросил человека: «Как мне сделать: зиму длинной или лето продолжительным?» На это человек ответил: «Спроси у моих друзей, жеребца и быка-пороза, пусть будет так, как они скажут».

Бог обратился с вопросом к жеребцу: «Ты как хочешь, чтоб зима была длинной, или желаешь, чтоб лето стало продолжительным?» На это жеребец ответил: «Я желаю, чтоб лето было длинным, зимой очень мерзнут мои ноги в копытах».

Потом бог спросил быка-пороза: «А что ты скажешь, зиму ли сделать длинной или лето сделать продолжительным?» Бык ответил: «Ты удлини зиму, у меня в летнюю жару мокнет нос».

Тогда Бог зиму сделал длинной, а лето коротким.

Рассердившись, жеребец лягнул быка в нос и выбил ему верхние зубы. Бык-пороз боднул жеребца в бок и проткнул ему желчь. И с тех пор у лошадей нет желчи, а у рогатого скота передних зубов.

74. Конь Тыгына[57]

Тыгын имел много войска, его воины были вооружены луками и мечами. Когда он был в силе, имел двести человек, держащих мечи. (Рассказчик употребил на этот раз слово «батыйа» — большой охотничий нож на длинной ручке.) Он был повелителем якутов. Кто не повиновался ему, всех тех убивал. Местожительство его было над озером Сайсары. Его боевой конь кроваво-красной масти, когда чуял предстоящую битву, поднимался на вершину Чучур-Мураана (красивая сопка над озером Ытык-Кюел, недалеко от г. Якутска) и, стоя там, бил передними и задними ногами.

В то время в Намцах жил славный человек, который имел знаменитого коня. Тыгын приказал своим сыновьям, если он не изъявит покорности, убить его, если же подчинится, то привести и его людьми усилить войско. Сыновья с войском отправились в Намцы. Завидев идущее войско, намец побежал на гору. Пущенная вдогонку стрела вонзилась ему в спину. Убили его.

Там же в Намцах жил другой человек, по имени Атарба-Ойун, богатырь и шаман. Он с досады и в гневе собрал сорок человек, вооруженных мечами и луками, и направился к Тыгыну, предварительно сказав своим людям:

«Я провидел своим шаманским взором, что дочь гибели и смертоубийства улетит от них (семьи Тыгына), если убить коня кроваво-красной масти, на котором они выезжают на войну. Этот конь только на лбу имеет маленькое уязвимое место, величиной с медный пятак, которое они закрывают железным забралом. Когда конь идет быстрой поступью, это забрало приподымается. В этот самый момент тот из вас, в ком есть мужская доблесть, пусть угодит стрелой в лобное место!»

Воины возразили шаману:

«Такая меткость нам не под силу. Если кто и может сделать это, то только ты сам!»

Вот Бечеке-Беге, сын Тыгына, сидя на этом коне, выступает впереди своего отряда, чтобы завязать бой перестрелкой.

Шаман Атарба выстрелил в коня; стрела, угодив как раз в лобное пятно, вышла через задний проход. После смерти коня Тыгын попросил мира. В возмещение прежде убитых им людей выдал одну девицу в полном брачном наряде и сто лошадей…

75. Тыгын-воитель и его боевые кони

Тыгын имел много войска. Однажды с большим отрядом ходил на Вилюй. Идя по нему, дошел он до верховьев и возвратился назад потому, что по реке пошла шуга. Ездил он искать народ, воевать. Затем отправился с отрядом далеко на восток; вернулся, будто бы услышав колокольный звон, приняв его за голос богатыря.

Имел он двух боевых коней, закованных в латы. Один, на котором ездил он сам, был гнедой масти и назывался Абытай-Арагас. Когда Тыгын-старик собирался на войну, конь чуял это за семь дней и, поднявшись на гору Чучур-Мураан, сам вывязывался (не кормился, тренируясь для бега). Рассказывают, что в этого коня был вселен дух Илбис-Кыыса[58], который и заставлял коня готовиться к бою. Другого коня, на котором выезжал его сын Чаллаайы, именовали Хара-Уол.

Каждый год, когда показывалась зеленая мурава, Тыгын устраивал ысыахи, а когда пожелтеет трава, выступал на войну. Пока природа стояла зеленой, он воздерживался от кровопролития, считая это греховным.

Стоило ему лишь услышать, что где-нибудь родился и живет известный человек, он тотчас же отправлялся туда и убивал его.

76. Божество юсальцев[59]

По рассказам, божеством юсальцев являлся темно-сивый жеребец с крупом в яблоках. Невестки, встретив жеребца такой масти, не смели, говорят, перейти ему дорогу. В старину случилась большая голодовка. Весной, во время бескормицы, предок юсальцев остался жив потому, что пускал кровь из неба темно-сивого жеребца, имеющего яблоки на крупе, серые ляжки, и питался той кровью. После этого они стали поклоняться жеребцам такой масти.

77. Конь покойника

[На похоронах] съедают коня, быка не едят. Может быть и конь, которого ни разу не ловили, и ездовая лошадь. Кобылу не забивают. На этом коне покойник ездит только при объезде мест[60], где бывал при жизни.

Данного коня до того, как забить, оседлывают и показывают ему покойника. Затем поворачивают головой к солнцу и разрывают ему аорту. Забивают его путем разрыва аорты.

После похорон родственники покойного ставят угощение. Разную пищу. Только от этой пищи не дают долю духу-хозяину очага.

78. Мальчик-сирота и луна

Якуты так говорят про пятна, которые видны на луне. В древности один сирота был рабом у одной богатой семьи. Госпожа сказала: «Сходи по воду». Тогда мальчик, взяв ведро и коромысло, отправился за водой. Возвращаясь с водой, он остановился у молодой лиственницы и, прислонясь к ней, заплакал, тоскуя из-за того, что он сирота. В это время к нему спустилась луна и взяла его к себе.

Обижать сироту грех. Если заставить плакать сироту, то его плач проходит насквозь через девять небес и становится слышен Айыы тойону. Тогда Айыы тойон накажет человека, обидевшего сироту.

79. Девочка на луне[61]

В одной семье воспитывалась девочка-сиротка. Хозяйка дома отправила поздним осенним, холодным вечером ту девочку по воду. Лунный вечер был на исходе. Девочка замерзла и стала жаловаться на свою судьбу: «Лучше бы стать солнцем вместе с солнцем, луной вместе с луной, чем жить так, страдая».

Причитания девочки, произнесенные стоя на мостках в воде, услышали солнце, луна и земля.

Затем солнце сказало: «Земля, земля тебя обижает, поднимись и останься у меня».

В ответ на это земля сказала: «На солнце, на солнце не поднимайся, умрешь, сваришься от жары. Останься у меня — на своей родине».

Луна сказала: «На земле, на земле не оставайся, все равно жизнь твоя будет голодной, поднимись и живи у меня».

Девочка подумала: «Если поднимусь на солнце, то сварюсь живьем, умру; а если останусь на земле — так же буду страдать; уж лучше, видимо, мне подняться на луну». После этого девочка обратилась к луне:

— Ну луна, луна, подними, хочу подняться к тебе.

Луна услышала ее и подняла девочку при помощи пурги.

С той поры, говорят, на луне стоит девочка, держа свои ведра на коромысле, и стала она там духом-хозяйкой.

80. Чолбон (Венера) и Юргэл (Плеяды)

Чолбон производит ветер, снег и вьюгу, а Юргэл ему препятствует, вступает в борьбу и после долгой борьбы побеждает.

81. Гром

Гром приписывается чудовищу, имеющему вид жеребенка, совершенно голого, т. е. без кожи с длинным хвостом; ударяя последним по облакам, чудовище производит гром.

82. Топор грома

После того как гром ударил в лиственницу, следует пойти до восхода солнца к тому дереву, обойти кругом и найдете… камень (большой), воткнутый острием в землю.

83. Топор грома

Люди рассказывали, что есть «топор грома». Он, говорили, похож на инструмент, называемый зубило. Или же говорили, что это маленький черный камень, по форме напоминающий топор, похожий на обломок инструмента, называемого оселок. Им точат косы. Тот топор, оказывается, находил счастливый человек, которому суждено жить благополучно. Топор грома в любых случаях мог служить, по рассказам, амулетом или лекарством.

84. Отпугивание злых духов

Шаман или простой человек, нащипав лучинки из куска дерева, разбитого молнией, делает из них пучок. Его поджигают и размахивают им, тогда имеющие худое дыхание (злые духи) пугаются и уходят. Им же окуривают человека и хлев, в которых спрятался дух, изгнанный из больного, невод и заболевшего теленка. При этом огонь на лучинках должен гореть беспрерывно. Остатки лучинок, которыми совершалось окуривание, кладут в такое место, где никто не ходит, никто не может топтать их. Чаще всего кладут на навес дома. Это аччы становится грозным сторожем, постоянно отпугивающим бродячих, путешествующих злых духов.

85. Сата

Сата имеет способность вызвать по желанию его хозяина ветер, дождь и холод. Камень этот с одной стороны имеет вид человеческого лица с глазами, цвета черного. Узнают о его присутствии по треску, производимому им; растет он у верховьев реки на высоких скалах. Хозяин содержит его завернутым в бумагу или шерсть из конской гривы; обладание им тщательно скрывают, никому не показывают, а постоянно держат в кармане.

Клятва, которую произносит нашедший камень сата. Когда желают произвести дождь, например, то вынимают [его] из кармана при восходе или заходе солнца, поворачивают на ладони и насвистывают при этом — по желанию могут таким образом произвести трех-, семи-, девятидневный дождь.

86. Сата[62]

Чаще всего «сата» камень бывает: в теле скота, коней, он размером в половину яйца, цветом — темно-синий. На вид камень похож на мячик, сам легонький, если внимательно вглядеться, то видно, что у него лицо и глаза, как у человека. Если его показать небу или солнцу, сунуть в воду, то погода, по рассказам, портилась — холодало, начинал дуть ветер, наступала пурга. Иногда сата бывал и в человеке. Если человек с сотой совал голову в воду (озера, речки и реки), то тоже, по рассказам, портилась погода. Якутские рассказчики не могли пояснить, и в прошлом, и нынче, из-за чего это происходило, просто вот так говорили, что погода портилась, становилось ветрено.

87. Сношения с Тыгыном

Однажды Тыгын вел войну с борогонским Бэрт-Хара. Последний стал теснить его. Тогда Тыгын отправил к Быркынгаа-Боотуру человека с просьбой:

«Пусть прибудет ко мне и окажет поддержку!»

Быркынгаа поехал. Рассказывают, что в древности якуты имели обыкновение перед самым сражением издавать крики ворона с восклицанием «ойдоо, ойдоо». Затем махали над головой великолепно отточенными пальмами. Тогда будто бы вспрыскивало с неба кровавым дождем. Быркынгаа, прибыв, сделал то же самое. Бэрт-Хара, увидев это, сказал своим людям:

«Вот досада! Прибыл к нам старший брат, живущий на краю земли. Нам теперь с ними не справиться, прекратим войну!»

Тыгын одарил Быркынгаа людьми, скотом и проводил его, дав ему в жены красивую девушку.

88. Песня горных вершин

По поверьям древних якутов, существовала песня горных вершин. Так называли хоровое пение, раздававшееся где-то наверху, в поднебесье. Его слышали, если предстояло несчастье или смерть кого-нибудь. Звук песни уходил в сторону того дома, где жила семья, на которую должен был напасть мор.

89. Ветры

Ветер божеств айыы приходит с восточной стороны. Он ничего худого не причиняет.

Плохой ветер и воздух — оба приходят с запада.

С севера изредка приходит плохой ветер. Он имеет рост два метра. Внешне похож на человека.

С запада является ветер ростом полтора метра. Он похож на человека. Увидеть можно только верхнюю часть его тела, начиная с колен.

С юга крайне редко приходит очень сильный вредоносный ветер. Он вселяется только в деревья и травы. Ходит на высоте пяти-шести метров.

Через два с половиной или три года, в середине года или в конце, приходит с востока плохой ветер.

90. Происхождение трех миров

В глубокой древности, когда предки нынешних людей и скота жили в Среднем мире, в «стране айыы», настала пора… изничтожения друг друга, бичуя огнем. Начался такой период, при котором стали биться огнем все живые существа, наступил миг, когда там могли быть изничтожены все люди и скот. Тогда все бросились в разные стороны. Часть поднялась в Верхний мир. Они стали «верхними абаасы» — людьми Верхнего мира. Часть спустилась в Нижний мир. Они стали «нижними абаасы» — людьми Нижнего мира. Часть осталась в Среднем мире и стала жить в нем, имея Западный ветер, приносящий злых духов своим господином Харах-Хаана, у которого была жена Сир-Сабыйа баай госпожа.

91. Проход в Верхний мир

Начало пути в Верхний мир одно. Затем дорога разветвляется и ведет в места, где живут божества, владеющие конями определенной масти.

Духом-хозяйкой начала пути в Верхний мир является дух Вольного облака Почтенная Дугуйдаан. В прежние старинные времена она была то ли шаманкой, то ли сумасшедшей.

Абаасы (злым духом) становилась после смерти девушка, не вышедшая замуж из-за слишком капризного характера. В абаасы превращались также люди, трагически погибшие досрочно, не дожив до конца предназначенное им время жизни. Они исчезали, когда достигали возраста, предсказанного им духами. Если же их старинные шаманы присоединяли к числу злых духов, то они оставались.

92. Небесные девицы

В старину, лет сто тому назад, в долине Тохой, находящейся на территории Нахарского наслега Амгинского района, на восходе солнца внезапно появились три девушки. Они были одеты в белые шелковые платья и платки, имели равный средний рост. Девушки остановились на ровной возвышенной местности, взялись за кончики пальцев и, распевая в такт своим прыжкам на носочках «осуокай-эсиэкэй», закружились-заиграли. Затем за макушкой скалы, стоящей напротив того места, наверху построили себе балаган и прожили лет десять. У них, оказывается, была одна рыжая бесхвостая корова. Ее водили на водопой, говорят, в заросшее жестким кустарником место, находящееся в двадцати верстах. Каждое утро одна из женщин отправлялась долбить прорубь, а следов ее, оказывается, не было видно. Также не было заметно следов коровы, ходившей на водопой и обратно. Ну, вот так они жили, не причиняя никому ни вреда, ни добра.

Однажды один охотник обошел гору по подножию и с тыльной ее стороны поднялся к балагану тех девушек. Над балаганом, оказывается, едва заметно вьются клубы дыма. Когда он ворвался в дом, то оказалось, что сидят три женщины и занимаются шитьем. Совершенно шелковыми нитками, вдетыми в серебряные иголки, шьют они тонкое рукоделье.

Человек, вошедший со двора, сказал:

«Какие у вас новости?» Никто на это не повернулся, не взглянул на него. Лишь, спустя значительный промежуток времени, одна из женщин сказала: «Нет». Человек постоял довольно долго, затем вышел и ушел.

Да, вдруг, отправился он, думая добраться до своего дома, шел-шел, весь измучился, а пришел снова к тому же балагану, откуда начал свой путь. Ну очень он возмутился, да и стыдно стало показаться девушкам. Поэтому он не вошел в их балаган и снова направился домой. Брел он брел, а все же свою юрту не нашел, опять очутился у того же балагана. «Постой-ка, друг, что это за наказание такое, надо зайти и поговорить с ними», — подумал он и повторно ворвался в балаган.

Вошел и видит — женщина, что сказала давеча «нет», посмеивается и улыбается ему. Она сказала: «Что это ты вернулся?» В ответ охотник рассказал подробно, что с ним случилось. Выслушав его, женщина сказала: «Ну, ладно, дай одну из трех своих белок (рыжую). Тогда ты нормально дойдешь до дома». Охотник тут же выхватил белку и отдал ей. Затем, набив свою трубку табаком, он приблизился к очагу. Увидев это, женщина строго запретила: «Нельзя, не бери наш огонь, раскури своим огнем». Охотник не послушался, решил — погодите, вы навели на меня колдовские чары, так и я попробую сыграть с вами шутку. Поэтому взял обломок лучины и разжег его от их очага. Как только лучина зажглась, девушки воскликнули: «Не надо, в этой стране вы, очевидно, не дадите нам спокойно жить, придется нам покинуть ее!» Затем мгновенно исчезли, захватив с собой три стены балагана.

Охотник вернулся домой. На той горе долгое время стояла, говорят, одинокая стена балагана. Сейчас же остались лишь следы его столбов. Люди называли их «небесными девицами» из-за тех удивительных особенностей.

93. Легенды о Быйаа, сыне небожителей

В древности в Мытахском наслеге нашего улуса (горный Мытаах расположен по притокам речки Сини на Вилюе-Ленском плоскогорье) жили старик и старуха; до 50-летнего возраста они не имели детей.

Однажды старик куда-то отлучился, старуха ночевала одна. Ночью вдруг она проснулась и заметила у себя на постели человека, лежащего вместе с ней; глаза и тело у него были белые, как соль, бедра и голени были подобны только что очищенным от коры обрубкам бревна, ощущение его тела было приятное.

Затем поднялся с постели и, сидя, стал обуваться. При этом он будто бы сказал:

«Я — сын Юрюнг-Айыы. Ты родишь от меня ребенка мужского пола с белыми, как соль, глазами и телом; он будет человеком, не знающим неудачи и случайной гибели, счастливым и богатым. Назовите его Быйангнаах-Быйаа (изобильно одаренный Быйаа)».

После этих слов он исчез. Старуха рассказала о ночном госте своему мужу. Старик сказал:

«Значит, от тебя родится ребенок, предопределенный волей свыше, от Юрюнг-Айыы. Теперь наша жизнь повернется к лучшему, молчи и громко не говори». (У якутов существует поверье громко не говорить о какой-либо особой удаче, счастье, чтобы они не изменили.)

На будущий год в урочное время действительно родился ребенок с указанными признаками. Через три дня после родов отпраздновали проводы Айыысыт. При этом старик-отец по завету отца-небожителя дал сыну имя Быйангнаах-Быйаа.

Ребенок благополучно вырос, возмужал, стал во всех отношениях превосходным человеком и обладал замечательным умом. Позже он стал шаманом и одновременно был князцом (главой своего наслега). Имел он будто бы семь жен.

Однажды он наткнулся на гнездо орла и там нашел «орлиное счастье» в виде светло-желтого прозрачного камня, похожего на утиное яйцо.

Когда Быйаа подошел к дереву, сам орел выпустил этот камень из своих когтей. Благодаря этому «орлиному счастью» род Быйаа был богат и счастлив в течение семи поколений. В продолжение четырех поколений потомки Быйаа были наследственными князцами и шаманами. Сын Быйаа — Догой-Кинээс, сын последнего — Борчугунаан-Кинээс, от него происходит Ньукуус-Кинээс. Известный мытахский шаман Боруочаан, кажется сын Догоя, тоже был из того же рода. Этот рассказ я слышал от ныне живого мытахского шамана Келлюенэ.

94. Идэльги-Боотур

В древние, давно прошедшие годы на речке Сола, что на восточной стороне Лены, как гласит предание, проживал богатый и сильный богатырь. Звали его Идэльги-Боотур. Многочисленной челяди, семьи и родни у него не было. Он имел одного брата по имени Джэгин-Удугуй и единственную дочь, девушку замечательной красоты. Дело было в ту пору, когда эта девушка созрела и стала уже женщиной. Сам же Идэльги был уже на склоне лет. Народная молва слагала ему хвалу и славу еще со дней его ранней юности. Его грозное имя наводило страх на весь окружающий люд. Да и сам он думал про себя:

«На сей земле большой и великий — это я!»

В народных сказках говорится о нем:

«Жил он точно пороз-бык, издающий пронзительный рев, точно молодой жеребец, остановившийся в гордой боевой позе, ибо он не имел равных соперников и ублажаем был славой в единственном числе».

Вот почему весь мелкий окрестный люд обходил его жилье сторонкой, как если бы оно было лиственничным деревом, на котором шаманы, водрузив перекрестный куочай (палка в сажень длиною в виде стрелы), подвесили шкуру скотины, заколотой в дар злокозненным абаасыларам. Когда кто-либо из именитых главарей, дальних заселенных речек присылал к нему сватов, Идэльги-Боотур неизменно ответствовал отказом, добавляя при этом:

«В чем и в каком отношении смеют они равняться с моей дочерью?»

У Идэльги-Боотура был ближайший сосед, живший на землях теперешних мельжехсинцев, по имени Кюндю, человек богатый и в той же мере родовитый, хотя и не славен был он своей мощью. В один злополучный день этот-то Кюндю прибыл к Идэльги-Боотуру и намекнул о своем желании породниться с ним. Такое поведение соседа Идэльги понял как явное и тяжелое оскорбление.

«Как ты дерзаешь просить руки моей дочери, не подумав прежде о том, в каком же отношении ты можешь равняться со мною?» — в сильном гневе воскликнул он и, всячески выругав, выгнал Кюндю из дому. Последний, не издав в ответ ни единого звука, вышел и пошел восвояси. Идэльги был человек крутого и дурного нрава. Оставшись один и продолжая гневаться, он рассуждал:

«Ах, этакий мерзавец этот Кюндю! Подумайте только, чем же он равен мне, что вдруг осмелился просить мою дочь? Может ли он равняться со мною по родовитости и происхождению? Да и по видимой наружности чета ли он моей дочери? По силе и удали также не мог бы он стать со мною рядом. Достойны удивления его собственные думы, когда он шел породниться со мною. Или вздумалось ему унижать мое достоинство в расчете на наступающую старость, слабеющую удаль, отсутствие потомства и челяди? Неужели все это уже умалило мою честь и создало такое стеснительное положение?»

Еще пуще вскипел он гневом. Тотчас же вскочив на оседланную кобылицу, поскакал следом за Кюндю. Однако Идэльги не удалось нагнать его в пути, приехал он к местожительству Кюндю. Была летняя пора, люди жили в берестяной урасе. Заглянул в шатер, но хозяина там не оказалось. Подумав про себя, что злодей успел спрятаться, вышел и, сев на лошадь, поехал было обратно. Кобылица под ним была с куцым хвостом. Едучи, он не переставал оборачиваться. Вдруг, когда Идэльги подъезжал к опушке ближайшего леса, в дымовое отверстие урасы высунулась чья то голова. У Идэльги лук был на изготовке. Прицелившись сквозь покрышку шатра, выпустил одну стрелу. Человек тотчас же исчез.

«Ага, попал-таки!» — подумал он про себя. Приехав обратно, видит уже мертвое тело, лежащее посередине шатра, опрокинутое на спину. Стрела угодила как раз в черную печень.

«Этакое ничтожество, получил-таки заслуженное, на что напросился сам!»

И был он рад. Этот случай еще больше нагнал страх на людей, и никто уже больше не решался свататься к дочери Идэльги.

Однажды утром, когда дочь, подоив кобылиц, грелась около шестка, Идэльги заметил, что она стала брюхатой. Вне себя от гнева он подозвал ее к себе. С палкой в руках стал допрашивать, когда, как и от кого могла она забеременеть. Дочь перед отцом держала такую речь:

«Я не смею даже и сказать, от кого я сделалась беременной. Однажды утром, когда ходила за кобылицами, повстречался со мною всадник на лошади безукоризненно белой масти. Шапка на нем была из собольих шкур. Выглядел он весьма нарядным и знатным. Подъехав ко мне ближе, он поздоровался и спросил, не я ли буду именитая красавица, дочь Идэльги-Боотура. Я ответила утвердительно и в свою очередь справилась, с кем имею дело и как его зовут и величают.

«Для тебя я человек неведомый, из дальних краев. Приехал, имея одно на примете: уловил молву о твоей красоте, о твоем славимом имени. Согласна ли ты быть моею женою?»

«Стоя здесь посреди поля, что я могла бы ответить на такой вопрос? Спроси отца, породившего меня, побеседуй с ним. Если он даст согласие, тогда будет видно», — ответила я. Он вторично задал вопрос:

«А если отец изъявит согласие, ты сама что имеешь против того, чтобы выйти замуж за меня?»

«Если отец одобрит, то думаю, что не будет возражений и с моей стороны».

Услышав это, он добавил:

«Следовательно, очень скоро будем мы с тобой мужем и женой. Вот сейчас же я приеду к твоему отцу и сделаю предложение. Старец, услышав мое имя, наверное согласится».

С этими словами, подъехав ко мне вплотную, он притянул было меня к себе и, припоминаю, поцеловал. И в этот самый миг у меня в ушах раздался шум и я потеряла сознание. Что произошло дальше со мной, не помню. Когда же я пришла в себя, заметила, что лежала на земле, утратив стыд. А он, достигнув того, чего хотел, уже вставал. Я говорю ему:

«Как это ты мог так бесчестно поступить со мною, за что так обидел? Ты должен теперь же видеться с моим отцом!»

Он на это возразил:

«У меня нет никакой надобности встречаться с твоим отцом. Цель, ради чего я прибыл, уже достигнута, а иных намерений у меня и не было. Наша встреча не будет без последствий. Ты уже забеременела. В грядущий год ты родишь мальчика, который, не ведая болезни и смерти, вырастет. Вот что дало тебе мое соприкосновение. Знамением моего ребенка будет родимое пятно темного цвета величиной с лист березы на плоскости правой лопатки. Он станет человеком, имя которого всуе не произносят, и будет он предком и людей и скота. Дайте ему имя Аба Уос-Джоргоо».

«Содеянное тобою отец не может не узнать. А, узнав, он не оставит меня в живых. Увези с собой, пусть он возьмет меня там, где настигнет. Как говорится, пока топор падает, полено отдыхает!» — попробовала сказать я.

«Нет, дети здешних мест, возросшие на молоке и сливках, не в силах добраться до моей родины. Она для вас недосягаемо далека».

«Что это за дальний край, недоступный для людей? Скажи тогда, кто ты таков?»

«Зачем тебе знать мое имя, это породит напрасные страхи».

«Мне теперь не житье, отец вытянет душу. Должна же я знать, от кого я так терплю. Хоть в этом сознании буду иметь малое утешение. Уезжай, сообщив мне свое имя!»

«Я — сын верхних (небесных) демонов, младший и любимый сын “Имеющего конный скот вороной масти”, имя мое — Одургаччылаах. По утрам и вечерам отроки-воины, подобные вольным журавлям, поднявшись в пору жгучих морозов на высокие светлые холмы, распевали песни о тебе. Эхо их голосов, похожее на звон меднозвучных бубенцов, донеслось до вершины небес и запало в мой мозг. Потому-то ради твоего громкого имени и славимой красоты спустился я на землю. Про мои деяния скрывать тебе не следует. Обо всем, что случилось, расскажи почтенному отцу-повелителю. Он не причинит тебе вреда. Я высокопочтимых людей потомок, сановитых людей отпрыск. Делаю визит зятя, тот, кто вправе был сделать. А теперь прощай!»

Сказав так, он стал садиться на коня и исчез в тот же миг.

Отцу показалось, что рассказ дочери был искренен и правдив.

«Да, все это могло и быть. И если, как говоришь ты, родится сын с родимым пятном на указанном месте, то я не трону тебя и пальцем. Но если в поисках мужчины ты соединилась с каким-нибудь охотником иль рыбаком и родишь ребенка не описанных тобою примет, тогда бойся меня!»

И с тех пор, не коря и не порицая дочь, он стал выжидать времени ее родов.

В урочный момент она принесла мальчика с темным родимым пятном на правой лопатке, которое было похоже на прилепленный лист березы. Старик, говорят, был чрезвычайно рад.

«Разве кто из смертных мог бы прикоснуться к моей дочери! Значит, правда, что навестил ее тот самый, сын верхних…»

С любовью и заботой они воспитали ребенка. Согласно желанию его небесного отца, дали ему имя — Аба-Уос-Джоргоо. Рассказывают, вышел из него прекрасный муж.

Местожительство Идэльги-Боотура было в елани под названием Ньуоргаайы, в ее западной оконечности. Сам Идэльги уже постарел и потерял свежесть своих сил.

В эту пору он однажды пришел на поляну, которая была на южной стороне обитаемой им елани, и, желая проверить свою удаль, прошелся поперек той поляны прыжками ыстанга. Ширину поляны он покрыл девятнадцатью прыжками. Возвратившись домой, он подозвал к себе внука и брата Джегин-Удугуя и держал перед ними такую речь:

«Детушки мои! Оказывается, я уже постарел и потерял свою резвость. Отныне, по-видимому, предстоит мне жалкая участь — не справляться даже с делом естественной надобности. Бывало, в старину, в пору моей зрелости и полноты сил, южную, знаете, поляну нашей елани покрывал поперек девятью прыжками. А вот сегодня едва прошел девятнадцатью.

Подобно дрянным и жалким людям не желаю я умирать, дойдя до изнеможения и валяясь в своей собственной нечисти! Мое заветное желание, чтобы вы теперь же покончили мои счеты с жизнью!»

Тогда же он созвал всю свою родню и устроил богатое угощение. Ели и пили вдоволь. Вели самые заветные и задушевные беседы. В заключение, высказав свои предсмертные слова и желания, он простился со всей родней, людьми и родною страною.

А могильная яма уже была готова. Говорят, Идэльги приказал оседлать своего коня и от дома до могилы проехал верхом с видом человека, отправляющегося в дальний путь. У самого края могильной ямы он стал на колени. Внук и брат развязали тетиву с его лука и, обернув ее вокруг его шеи, начали тянуть в обе стороны из всех сил. Рассказывают, Идэльги, падая на землю, успел лишь сказать:

«О, как прекрасны свет и сияние моего белого солнышка!»

Похоронили покойника, а коня его тут же закололи для угощения собравшегося на тризну народа.

95. Ставшая злым духом, причиняющим глазные болезни

По рассказам, во II Бетюнском наслеге Намского района в материнском роде Чакы родилась и жила безбровая, румяная женщина. Слава о ней разнеслась по всей земле, имя ее прогремело в каждом улусе. На родной стороне не встретился ей равный, в дальних странах не нашлось ей пары. Прославилась она безмерно, возвеличилась как неповторимая.

Это, по предположениям, случилось в то время, когда в Якутию впервые пришли русские, в самом начале распространения тройного гнета.

Согласно сказаниям, поверив в великую славу женщины, спустился на землю внук Улуу тойона, живущего в Верхнем мире, выследил ее по свежим следам и стал свататься к ней. Понравилось это госпоже Ирине, пришел мол достойный претендент. Молодой жених, оказывается, был не виден днем, лишь при затухании огня в очаге и наступлении сумерек в доме показывался черный поджарый человек, едва помещающийся, наклонившись. Вот наступил срок, когда полагалось ему возлечь на постель своей суженой. Это был девятый день января, в то время, когда месяц находился в ущербе. Он явился с Верхнего мира и три ночи провел с женой. Потом настал момент их отъезда. Они отправились в путь во время предутренних сумерек. Повез их конь о двух ногах. Он побежал, выбивая напрочь копытами огромные лиственницы, а затем его следы пропали, так как он вознесся вверх. Родители не дали приданного единственной своей дочери, не позвали шамана поднять в Верхний мир положенную ей долю. Духи Верхнего мира вознегодовали из-за этого, ослепили невесту и прогнали бродяжничать между небом и землей.

С той поры Ирина-госпожа стала злым духом глазных болезней — трахомы, дикого мяса, нарастающего на веках. Поэтому шаманы, когда совершали камлание для людей, страдающих глазными болезнями, вселяли в себя ее, считая грозной юёр. Кланялись ей в ноги, возвеличивали ее славное имя, затыкали ей рот жертвами-дарами, состоящими из скота различной масти. До ее превращения, говорят, у людей глаза не болели.

96. Состязание с парнем Верхнего мира

В старину в г. Жиганске был, оказывается, голова. В Мухтуе тоже имелся голова. Они были приятелями. Жиганский голова каждый год ездил в Мухтую торговать. Однажды он опять прибыл в Мухтую. Там спросил друга: «Что же, у тебя ведь было одно дитя, куда оно делось?»

Голова из Мухтуи ответил: «Он уже три месяца лежит, охладев ко всему земному из-за того, что нет богатыря, способного бороться с ним!»

Тогда жиганец сказал: «Что ж, насколько он сам силен? У меня тоже есть один плохонький парень. Давай попробуем им дать побороться».

«Ах, а как же, попробуем!»

После этого они заключили пари — на сто рублей, десять яловых кобыл, одну шкуру чернобурой лисицы. Мухтуец пообещал прибыть в Жиганск в конце марта, взяв с собой весь заклад.

Жиганский голова, вернувшись домой, сказал: «Дитя мое, я попал в тяжкую, неотвратимую кабалу. Я побился об заклад с мухтуйским головой. Как же теперь быть?» Сын в ответ спросил: «Отец, он что ли железный человек, или обычный?»

«Э-э, о чем же ты спрашиваешь, конечно, обычный человек».

«Ну тогда правильно побился об заклад. Какова моя сила, никто не знает. Попробуем побороться».

Прибыли в Жиганск мухтуйский голова со своим закладом и около сотни человек, желающих посмотреть на борьбу. Жиганский голова был, оказывается, жадноватым человеком. Он сказал: «У меня есть жеребец, в течение девяти лет незнавший, что такое веревка. Давай его мясом угостим людей, а расходы поделим пополам. Дай 50 рублей». Мухтуец согласился. Но никто из присутствующих людей не смог поймать коня. Тогда жиганский голова поручил сыну: «Эй, парень, иди поймай!»

Ступив всего раз на середине дома, стремительно выскочил человек в волчьей дохе. Сын мухтуйского головы смотрел через окно, когда коня пригнали к этому человеку, он одним махом оторвал коню голову. Вот тогда-то ему стало тошно, будто бы охладевшему ко всему земному. Затем сын мухтуйского головы скрытным знаком вызвал отца во двор. Там сказал: «Я дома считал, что достаточно силен. Тем не менее меня поразила мощь местного человека. Я не могу оказать ему сопротивления, пожалей меня, откажись от борьбы».

Вечером старцы выпили один штоф водки. Мухтуйский голова сказал: «Эй, парень, выйди, выпей водку со своим товарищем». Жиганский парень выпил сам всю водку из штофа.

Да, подумали мухтуйцы, прибыли мы к страшному существу. Поэтому старик попросил: «Твой парень явно одолеет. Будь ты победителем без борьбы, возьми себе заклад». Жиганский голова согласился с этим: «Ну, пусть будет так!»

Вот кончилось то мясо жеребца. Мухтуйцы поднялись спозаранку и начали собираться в путь.

Тут-то сын мухтуйского головы направил своего коня на изгородь в четыре жерди. Люди стали глядеть на это с изумлением. Как же конь перескочит? Он и не пытался. Тогда парень произнес: «Что такое, у меня даже конь перестал ходить, что ли?» Сказав это, он перебросил коня над изгородью в четыре жерди.

Сын жиганского головы пас своего коня за тремя продолговатыми и огромными озерами. Отправляясь туда, он вчера несколько раз подряд прыгал в длину. Судя по следам, кто-то позже прыгнул дальше, чем он. Чрезвычайно удивился. Он пришел на то же место утром на второй день. Вдруг видит, что стоит черный, высокий, сутулый человек. Ух ты, какой огромный человек, он же больше меня.

При этой встрече парень сказал: «Ты победил меня в прыжках в длину, поэтому приходи через три дня, когда начнет темнеть. Поборемся».

Парень [жиганский] отрешился от всего земного, вошел в дом и стал, продавив пол ногами. Родители удивились. «Ну, я нашел человека, с которым буду бороться в течение трех дней. Поэтому сшейте мне шубу и штаны из трех слоев ровдуги». Сказал и скрылся в своей комнате.

«Как это, как он сможет их надеть», — подумали, но сшили.

Парень не ел в течение трех дней. В начале четвертой ночи, на исходе зари, подходит он к родителям, поминая сына мухтуйского головы, и говорит: «Мать и отец, ни за что не открывайте ни дверей, ни окон, держите закрытыми все щели».

С момента его выхода во двор стал слышен шум, похожий на шум, издаваемый двумя бодающимися быками. Шум совсем не прекращался.

В середине ночи жена головы открыла дверь дома. Тут же шум прекратился, парень еле-еле вошел в дом и сказал: «Последней подвела меня ты — моя мать, а вначале принес меня в жертву мой отец из-за своей жадности. Из-за твоего заклада спустился сын верхних злых духов, и, благодаря тебе, он меня съел». Затем он на четвереньках уполз в свою комнату.

97. Состязание с духами Верхнего мира Аба Уол Дьоххи, родившегося от брака абаасы Верхнего мира с земной женщиной

Предком морукского рода мегинцев являлся Аба Уол Дьоххо. Он родился от связи земной женщины с парнем абаасы Верхнего мира и состязался с парнями Верхнего [мира]. Он дрался с ними, боролся и состязался в беге. Устраивал скачки, где выступал на темно-сером, как журавль, коне. Он побеждал парней абаасы во всех этих состязаниях. Он имел девять жен, одна из которых была шаманкой. Жил в местности Киис Тиирбит, находившейся на речке Сола.

У него внезапно заболел и умер девятилетний сын. Он похоронил его на лесном мысу. Затем сказал: «Вот он, мой сын, умер, наверно, потому, что был здесь абаасы. Выйду, подкараулю, когда они будут его поедать, и сражусь с ними». После этого схватил свой извилистый боевой лук, отправился на мыс, где похоронил сына, и устроил засаду. Сидел он, широко натянув свой лук. Вдруг возникли девять человек, имеющие пегих коней и заполонили весь лесной мыс. Они, оказывается, уже развели костер и варили что-то в горшке. Посередине сидел, выпучив глаза, один степенный на вид, толстый человек. Похоже, что он был главным среди них. Узрев его, Аба Уол Дьоххо прицелился прямо в его черную печень и пустил стрелу в самую середину, тут же те люди исчезли с его глаз. Потом он там ничего не нашел, но, как провидела его жена-шаманка, ему удалось ранить стрелой главного из духов Верхнего мира. Это подтвердила его окровавленная стрела, вонзившаяся в лиственницу, росшую напротив того места, откуда он стрелял. Поэтому он вернулся домой, полагая, что одержал победу.

Затем, вечером, в темную пору, он увидел злого духа, который стоял, укрывшись за столбом навеса. Аба Уол Дьоххо вцепился обеими руками в волосы злого духа, поднялись крики-вопли, началась непомерная сутолока, домочадцы разожгли берестяную лучину, оторвав полоску от большого берестяного ведра и вышли из юрты посмотреть, что случилось, а злой дух [тут же] уже исчез. Только Аба Уол Дьоххо вдруг обнаружил, что у него в руках остался весь скальп того духа. Вот эти волосы Аба Уол Дьоххо хранил у себя на окне до самой своей смерти.

Однажды Аба Уол Дьоххо ехал на своем темно-сером, как журавль, коне под крутой горой, стоящей вокруг елани, где находилась его юрта. Здесь он вдруг обнаружил, что за ним мчится след в след черный, как ворон, огромный человек, ростом в лиственницу без вершины, сидящий верхом на рыже-пегом коне. Аба Уол Дьоххо направился домой по кружной дороге, но тут же свернул с нее и помчался напрямик. Тот же, кто гнался за ним, так и ехал по кружной дороге, идущей по подошве горы, почему и проиграл состязание. Человек айыы (светлых духов) прибыл напрямик первым, вошел в дом и спрятался на постели, за спиной своей жены-шаманки[63].

98. Сюлэ Тархан[64]

Сын Ырыа Быркынгаа-Наалагай. От Наалагая родился Сюлэ Тархан. Источающий богатство Сюлэ Тархан[65] был знаменитым богачом, имел триста лошадей. Он был предком Сюльского наслега, жил на западной стороне Нюрбы. Сюлэ Тархан, хотя и был женатым, до шестидесяти лет не имел детей. И вот в своем упорстве получить ребенка он заставлял очень многих шаманов камлать айыысытам. Но айыысыты, оказывается, каждый раз отказывали ему, говоря им (шаманам): «К ним дети не идут, нет им предназначения идти». Однажды прибыли два больших шамана с северной стороны (северного улуса). Их [Сюлэ Тархан] попросил камлать, дойти до айыысыт и просить детей. Сперва эти шаманы отправились к духу-хозяйке вселенной, она им отказала, сказавши: «Нет предопределения дать им ребенка». Потом шаманы обратились к духу темного леса. Он тоже им отказал. Затем они обратились к духу воды — старику Уукаану. Он тоже отказал им. После этого они попросили у Кытай Махсыына, предка кузнецов, он тоже отказал и сказал: «Нет судьбы-предназначения давать им ребенка, уйдите!»

Шаманы, много раз покамлав, сказали: «Не дают тебе ребенка, не сумели мы взять его».

Сюлэ Тархан, схвативши пальму, вскочил на ноги и, рассердившись, сказал: «Вы, камлая два дня и две ночи, все впустую камлали, обманывая и плутуя; как это все добрые духи отказывают? Распорю вам животы, тело и кровь превращу в брызги луны, в пыль солнца»[66]. На это шаманы ответили: «Полно, тише, не говори так. Теперь еще раз попытаемся попросить, отправившись в одно место», — так они просили.

Шаманы, шумно камлая, дошли до предка грохочущего грома. К концу камлания спустились сверху огни, вроде молнии, и вселились в старика и старуху (в каждого по одному огню). При этом старик со старухой потеряли сознание, обильно выступил у них пот. Шаманы встали и сказали: «Мы принесли от начала разящего грома и плавающего облака души двух детей-мальчиков и вселили их в вас. Один из них должен стать надевающим узду и седлающим [коня] другому». Тогда старик спросил шамана: «Какое вознаграждение просите от меня?» На это те шаманы говорят: «Мы придем получать вознаграждение в тот год, когда исполнится этим мальчикам по пять-шесть лет, а сейчас мы ничего не просим».

Вот от этого родились у Сюлэ Тархана Унуку Боотур и еще один сын. Когда исполнилось им пять и шесть лет, тогда шаманы получили вознаграждение.

Однажды пришли кугдарцы[67] и угнали всех лошадей. Унуку Боотур хотел преследовать их, но отец его не пустил, говоря: «Не надо, голубчик, у тебя еще губы мягкие, глаза кровяные, пуповина еще не засохла. Эти кугдарцы — страшный народ, они осилят тебя. Не уподобляй свое дыхание дыханью лошадей». После того как они угнали лошадей, Унуку Боотур без разрешения отца самовольно поехал на землю кугдарцев и пригнал оттуда большое количество лошадей. Когда угнал, то приехал на сверкающем пегом коне и в сверкающей пестрой дохе (в своей обыденной одежде). И, отделив часть табуна, трижды крикнул бекасом. Тогда лошади побежали с топотом, подобным грому, и, отправившись таким образом, пригнал он намного больше лошадей, чем было угнано кугдарцами.

Сюлэ Тархан, находясь в городе Якутске, поднявши что-то тяжелое, надорвался и умер. Его сын Унуку Боотур на плечах перенес его тело на родину и сказал, говорят: «Отцовская кость, оказывается, тяжелее всего».

Унуку Боотур имел обыкновение сам доставлять ясак в город Якутск. В то время ясак доставляли только богатыри, говорят.

99. Старик Яков

Старик Яков с несколькими родными братьями, с Чанкылаахом и другими, в молодости прибыл сюда, если сказать по сторонам света, то со стороны юга, в глухую чащу, где не водились ни люди, ни скот, нашли озеро Сутуруоха и поселились там. И сам он и другие его родные были шаманами, говорят. Он имел трех жен, которых взял одну за другой. Развел сверх всякой меры множество лошадей. Он бы их резал на пропитание, да в те времена рыбы и лесного зверя было чрезмерно много, поэтому его лошади, не поддаваясь присмотру, разбрелись по всей земле. А он желал еще больше развести их. Поэтому, камлая несколько дней и ночей подряд, выпросил у божества лошади себе сына-табунщика; выпрошенный сын родился от средней жены. В те времена не было попов, ЗАГСа и сам нарек ему имя Мыркы[68]. Как только родился этот сын, лошади его очень сильно расплодились. Когда этот сын вырос, он определился на работу только с лошадьми. Признаком, отличающим его от людей, было то, что он имел по краям рта длинные зубы. Он кусал лошадей этими зубами и гнал их, как жеребец.

В один год настала бескормица. И когда его лошади стали погибать, тогда он камланьем низвел примерно в марте месяце небесный огонь (большое потепление[69]), от которого растаял снег, показалась черная земля, и этим возвратил урожайный год.

Затем старик Яков в ту пору благополучия, когда лошади плодились, богатство его росло, летом, когда вырастала зеленая трава, говорят, устраивал ысыах.

Тогда он, изготовив различную пищу, много кумыса, совершая обряд и произнося заклинания, делал кропление кумысом.

Созвав всех сородичей и ближних, устраивал игры и песни, весело и радостно проводил праздник.

Во времена старика Якова между Урасалаахом и Таасом находились три смежных озера. Три раза писал дух-хозяин моря, прося эти озера. Под предлогом, что в озерах этих рыбачат они — Яков, его братья Чанкылаах, Эбиит да еще Киирэ (всего четыре шамана), не давали ему их. Потом, когда еще не началась зима, дух-хозяин изначальной страны, проделав канаву через нагорный лес, начал спускать воду, Яков успел зачерпнуть шаманским ведром два ведра воды; от этого образовались два маленьких озера. Местность эта называется Аргаа Алаас, а канава, по которой ушла вода, называется Кэнгис Сиэн.

Однажды царю, царствовавшему в то время, старик Яков отправил посылку — одну черную лисицу, подостлав под нее одну сиводушку, сделав подушкой другую сиводушку и обернув ее одной красной лисицей. Тогда солнце-государь послал старику Якову одну шубу из красного сукна с беличьей подкладкой, шапку-шляпу, руковицы с пальцами (перчатки), трость и сапоги[70]. Вместе с этим написал: «Ему разрешается убивать до трех человек, а если убьет четвертого человека, напишите мне и судите», — сказал в письме, говорят. Поэтому этот старик всю свою жизнь жил богато, в довольстве. Говорят, эти вещи сын его сына старик Текюнюк отдал купцам, будучи стесненным долгами. Остались лишь сапоги, в пятом поколении их взял Бережное Егор Николаевич, член артели «Красный маяк».

100. Потомство Омогоя

После смерти отца Аан-Тайбыыр, оставшись один, не мог справиться с хозяйством, лишился своего скота и впал в крайнюю бедность. Позже он переехал к своим племянникам по сестре (к детям Эр-Эллэя) и жил у них в качестве приживальщика.

Однажды он обратился к старшему из племянников, шаману светлых небожителей Лабынгха-Сююрюку, со следующими словами:

«Ты — человек, созданный истинными небожителями, я же наказан ими. Мои родители вначале отделили твоего отца и мать с проклятиями, дав им скот небожителей — белого жеребца и кобылицу со срезанными гривами и хвостами, а быка и корову с укороченными рогами. Этот скот, нужно думать, создан Юрюнг-Айыы, поэтому-то нас постигла кара судьбы. Мне приходится страдать безвинно, ибо я не говорил им поступать так. Ты создан этим небожителем, поднимись к нему и умоли его за меня. Мне на старости лет тяжело жить у чужих людей, предстоит еще жизнь, полная лишений и мучений».

Лабынгха-Сююрюк внял его просьбе и совершил обряд моления к Юрюнг-Айыы. Поднялся к нему и, стоя на одном колене, молил, упрашивая так: «Вот я поднялся к тебе, нашему создателю, светлому небожителю-владыке. Наша родня по матери, сын Омогоя, Аан-Тайбыыр, лишился своего имущества, остался будто один торчащий кол… Он наказан, будучи лично невинным… Я прошу, умоляю за него…»

Юрюнг-Айыы в ответ на это сказал:

«Эр-Эллэй мы создали с предназначением устроить, создать порядок в средней земле, а он, Омогой, дал ему скот с проклятием, поэтому мы ему и его потомству предуказали наказание… Но мы не думаем отныне обращать на него дальнейшие беды ввиду нашего расположения к тебе… Спустись ты к духу вселенной-земли. Пусть он наделит его какой-либо живностью».

Лабынгха-Сююрюк от Юрюнг-Айыы спустился к духу земли Аан-Чэлбэю и тоже стал молить за Аан-Тайбыыра:

«Продли его дыхание чем-нибудь, дай возможность завести свое хозяйство… ибо так определили свыше…»

Дух земли спросил:

«А имеется ли у него какой-либо скот, что люди гонят перед собой?»

Лабынгха-Сююрюк ответил:

«Из скота ничего не осталось».

«Но нет ли у него кого-либо, обладающего бегающими ногами, что он считает своею собственностью?» — вопрошает дальше дух земли.

Лабынгха-Сююрюк сказал:

«Кроме единственной двухлетней собаки, которую он привязывает к ножкам охотничьего лабаза, у него ничего не осталось из живой собственности».

«Если так, — отвечает дух земли, — мы продлим его дыхание через эту собаку. Пусть она опережает все, что на земле обладает бегающими ногами, пусть своим проворством предупреждает и обладающих крыльями летающих птиц. Если суждено ему в будущем стать человеком (т. е. продлит свое дыхание в лице потомства), пусть его потомство не поминает в своих молениях Юрюнг-Айыы, они не должны отпускать в свои табуны сплошь белого жеребца (белого вплоть до масти колен, глаза тоже белые). Также не должны держать в руках свитую из черных и белых волос веревку «сэлэ». Высшим покровителем его потомства должен стать Хотой-Айыы (предок-создатель орла). Все же его дальнейшее потомство должно получить наименование «Кэлтэгэй-Тобук ууса Баарагай-Баягантай» (потомки Кэлтэгэй-Тобука рослые Баягантайцы. Первое имя имеет нарицательное значение — «кривое колено»).

Шаман вернулся (т. е. после мистического полета на небо и под землю). Двухлетняя собака Аан-Тайбыыра стала замечательной охотничьей собакой, помощницей при добыче соболей и лисиц. С тех пор Аан-Тайбыыр разбогател, женился и размножил потомство. Теперешний Баягантайский улус — потомки Аан-Тайбыыра.

Про шамана Лабынгха-Сююрюка рассказывают, что он исчез живым. Полагают, что он вознесся на небеса.

Эти рассказы об Эллэе и его потомках я слышал от своего деда Михаила.

101. Получение от Хомпорой айыы охотничьей собаки

Сын Омогой бая Дайбаахы Хара попросил у Хомпорой айыы прибавки к своему богатству. Там выразили свой гнев тем, что создали для него и спустили собаку, имеющую четыре белые лапы, белую полосу вокруг шеи и наполовину белый хвост.

Духи айыы предназначили сыну Омогоя добывать себе пропитание охотой. Поэтому он отправился к черным каменистым горам, стал заниматься охотой на дичь (на зверей и птиц, обитающих в лесах и водах), зажил благополучно и размножился его род. Таким образом, часть янских якутов произошла от Дайбааха Хара.

102. Кутуйах Баай

Четыре или пять поколений назад жил, говорят, один хатылинский[71] богач по имени Кутуйах Баай[72].

Он, избивая шаманов розгами, вынуждал их спускать ему сверху сенокосчиков. Но ни один из шаманов не мог спустить их. Но потом все-таки нашелся шаман; одни говорят, что это был Мае Сирэй Талыыта, другие — шаман Хатырык. Кутуйах Баай заставил шамана камлать Верхнему миру. Побывав там, шаман спустился и сказал: «Парень, с косой Хоной, девушка Кынай с граблями согласились придти».

— Говорят, должен ты приготовить парню девять кадок кумыса и затем широкий луг для косьбы. Говорят, вслед за этим человеком через три дня девушка станет сгребать сено. Говорят, что ты должен заготовить кумыс из молока девяти первожеребых кобыл.

— Ладно, приготовлю в день, когда они спустятся, — сказал Кутуйах Баай.

После того как первые люди вышли на сенокос, человек громадного роста с косой за плечами, увидев этих людей, сказал им: «Пришел косить сено Кутуйах Бааю».

Придя, он сразу выпил девять приготовленных кадок кумыса и спросил: «Где же твой луг?» Когда ему указали на один широкий луг, человек прошел туда и стал косить, кружась подобно вихрю, поблескивая [косой], взлетающей вверх. Когда кончил косить траву ко времени четвертого удоя коров, только и стало доноситься, как он начал валить островки лиственниц на берегу Амга. Кутуйах Баай говорит: «Да что это за напасть, погубил деревья, останови своего человека». Шаман сказал: «Если ты меня заставляешь остановить его, находи же скорее веревку — сэлэ». Нашли ему сэлэ. Шаман заарканил того человека и сразу же веревку обвил вокруг лиственницы. И вот тогда Хоной с перепугу начал биться так, что сэлэ врезалась в белый ствол лиственницы до красного слоя, и вскрикнул: «О маталах, маталах!» Вот почему в устье Амги и есть знаменитая широкая луговина, называемая Маталах Хочото (Долина Маталах). Пни от срезанных им елей-деревьев, говорят, стояли до недавнего времени. С той поры, как он косил, та луговина до такой степени лишилась травы, что не замахнешься и кривой косой.

Через трое суток спускается девушка Кынай с граблями. Спустилась она к восходу солнца. На тюсюлгэ она выпила те девять кожаных кадок кумыса. Шаман указал ей на сено, которое она должна была сгрести, говоря: «Вот там находится». Девушка, покушав, пошла и все то, что накосил тот парень, и сено, и деревья, скрутила вихрем в одну кучу.

Поев это сено, скот Кутуйах Баайя отощал и пал, говорят.

Кутуйах Баай имел, оказывается, обыкновение сечь розгами каждого кузнеца, говоря: «Сделай мне такой острый нож, который, если положить его на кровяную колбасу, то сам резал бы ее». Так как они не могли сделать, то и подвергались порке.

Тот самый шаман советует одному кузнецу: «Стачивая напильником все, какие есть, железки на моем костюме, возьми от них опилки». Кузнец, стачивая все разные причудливые железки шаманского костюма, собирает опилки в берестяной кузовок. Затем [шаман] говорит: «Отломи острые концы девяти копий и положи их к опилкам, затем положи [к опилкам] железо от острых концов девяти пальм, и все это вместе расплавь. К этому тоже прибавь [частицы] от всех своих кузнечных принадлежностей! Сделав гвоздильню с девятью отверстиями, вылей в нее сплав. Затем, отточив напильником, закали в крови». Кузнец, придерживаясь всех этих советов, делает нож, закаливает в крови, остро натачивает бруском и относит.

Кутуйах Баай сварил толстую кишку откормленного быка толщиною в руку, вынув [из котла], положил в деревянную тарелку и сказал: «Ну-ка, дай твой хваленый нож, попробуем положить его». Когда кузнец передал нож, он положил его на колбасу. Нож, как только положили его на кровяную колбасу в тарелке, сразу разрезал ее. «Наконец-то, попался мне в руки саморежущий нож, вот это значит знаменитый кузнец», — сказал он.

О смерти Кутуйах Баайа рассказывают всяко. Одни говорят, что, когда нож сам перерезал колбасу, и горячая кровь из нее брызнула в лицо, тогда он той рукой, в которой находился нож, желая вытереть лицо, перерезал себе горло; другие говорят, будто нож, который он воткнул в верхнюю полку, упав, перерезал ему горло, или будто бы он отрезал себе голову, брея бороду.

Таким образом, причиной гибели Кутуйах Баайя послужил дух кровожадности ножа — так рассказывают.

103. Бугуйас, Быгык Хантаха и Кутаахаан (Суд Дьылга-хана)

Говорят, что Бугуйас[73] был средним сыном старухи Кютюр. Бугуйас имел семь сыновей. Их звали: Оххон, Бюлтэс, Чолур, Чыппа, Хасха, Хаанньас[74], Кутаахаан. Бугуйас имел, говорят, много лошадей и коров. Из этого скота [некоторое количество] у них [не раз] насильно угонял к себе старик Бадыам со своим сыном Быгык Хантаха[75].

По этой причине Бугуйас и Бадыам долгое время жили во вражде. К тому времени старик Бадыам начал дряхлеть, сын же его Быгык Хантаха не переставал воровать и грабить.

Тогда старик Бугуйас, чтобы помириться с родом Бадыама (букв.: с Бадыамами), устроил ысыах и позвал туда Быгык Хантаха. Ысыах устроили на западной стороне местности Эрбэсин. Быгык Хантаха на ысыах приехал верхом на молочно-белом коне. В те времена, говорят, на таком коне ездили, когда мирились с врагами, а на войну ездили на коне кроваво-гнедой масти. Ысыах очень удачно начался в то время, когда земля покрылась зеленью, все живое, способное двигаться, стало размножаться. На этом ысыахе Бугуйас с Быгык Хантаха помирились. При этом примирении Бугуйас и Быгык Хантаха помазали кровью пальцев старый конский череп, подвешенный к деревянному столбу, стоявшему на середине поляны, и обменялись твердыми словами: «Если повернемся друг к другу — пусть вывихнутся наши вертлюги; если оглянемся друг на друга — пусть расколются шейные позвонки».

Довольные заключенным миром, люди на радостях поели-попили, поиграли-повеселились и разошлись по домам. Быгык Хантаха по пути домой, увидев у старика Бугуйаса лошадей, привязанных к сэлэ[76], схватил пальму и отрубил головы всем девяти кобылам с жеребятами, только старый жеребец, порвав свою веревку, перескочил через изгородь и с громким ржанием ускакал прочь. Затем Быгык Хантаха, опрокинув кожаные мехи с кумысом, проткнул их дно, понадевал их на пни в перевернутом положении. Увидев это, родичи Бугуйаса (Бугуйасы) узнали, что Быгык Хантаха обманул их, притворно помирившись, и очень обиделись и рассердились.

Летом, под осень, старик Бугуйас, раздевшись до коротких штанов, призывал сыновей своих к битве. Говоря: «Ах, ты, горе-огорченье, досада моя!»[77]. Если это горе, пусть оно будет горем для Быгык Хантаха! Если это огорченье, пусть оно будет огорченьем для Быгык Хантаха!» — стал валяться на колючках шиповника. После этого сыновья Бугуйаса Кутаахаан и Чыппа порешили воевать с Быгык Хантаха.

Осенью, в пору замерзания озер, Кутаахаан однажды старательно наточил нож и со словами: «Если суждено мне разрезать на части печень и сердце Быгык Хантаха, выпусти сгусток крови», — ударил ножом в средний столб дома, кровь не выступила; увидев это, он бросил свой нож. Затем он взял нож отца и, старательно наточив, сказал то же самое, что и в первый раз, и сильно ударил тот же столб, но кровь не выступила, поэтому он бросил прочь нож отца. После этого он выпросил нож у матери и, наточив его старательно, сказал опять то же самое, что и в первый раз, ударил столб, при этом из столба потек вниз сгусток крови. Кутаахаан, сказав: «Да», — сунул за голенище нож матери. Увидев это, сидевший тут же старик Бугуйас сказал своей старухе: «Старуха, поди-ка принеси конину, что в амбаре, и свари. Видно, этот человек собирается в путь. Если удачно съездит, пусть это будет подкреплением, если умрет — пусть это будет ему предсмертной трапезой. Вот почему, оказывается, будучи двухлетним ребенком, когда я держал его на коленях, он больно ударялся о колени мои». Старуха внесла мясо и, сварив, подала сыну. Кутаахаан разрезал [мясо] на несколько кусков тем ножом, который он отточил, взял один кусок, сказал: «Дедушка, кушай», — и бросил в огонь. Кусок, отскочивший от полена, упал на шесток, издавая звук «пёлк». Тогда Кутаахаан, сказав: «Ну, тогда покушаешь сердце и печень Быгык Хантаха», — взял сам и съел его. Затем он один съел все сваренное мясо и лег спать. Поднявшись утром с рассветом, он взял ножик, грубо отесанное топорище, сушившееся на жердях, засунул в рукав левой руки и, как было заранее условлено, отправился к своему старшему брату Чыппа.

Чыппа, знавший, что этим утром рано приедет Кутаахаан, вечером привязал к коновязи своего коня кроваво-гнедой масти, на котором он ездил на битву, приготовил вооружение и снаряжение и лег спать. Когда он спал, жена его встала и подумала: «Что же это муж мой захотел умереть в бою», — отпустила коня на волю, стянув недоуздок через голову, не развязав его.

Кутаахаан, приехав к Чыппе, чтобы его разбудить, постучал по столбу сеней. Тогда Чыппа проснулся с криком «Сук!», схватил лук и пальму и выскочил во двор. Он побежал к своему коню, но оказалось, что конь ушел, высвободив голову из недоуздка (он не знал, что коня выпустила жена). Так Чыппа остался дома.

Кутаахаан один пешком отправился по направлению к местности Оттуур Эбэ. Рано утром он вошел в дом работников Быгык Хантаха. Зачерпнув лопатой из камелька горячие угли, разбросал их на людей. Люди стали бегать с криком: «Ой, жжет! Ой, горе!» На это Кутаахаан сказал: «Если это жжет, то пусть также будет жечь Быгык Хантаха; если это горе, пусть это будет горем Быгык Хантаха!» Тем временем один старик вылез из дома через собачий лаз и сообщил о приходе Кутаахаана Быгык Хантаху, находившемуся в другом доме. Как только услышал об этом Быгык Хантаха, он вскочил с места, выхватил пальму и со словами: «Негодный Кутаахаан с его обличием, похожим на бабку передней ноги быка-пороза, кого же побеждать он пришел сюда!» — выскочил во двор. Тем временем Кутаахаан, подойдя к дому Быгык Хантаха, сидел, исступленно распевая, положив левую руку на темя, а правой посыпая себя землей. Быгык Хантаха ударил Кытахана пальмой так, чтобы рассечь ему голову. Пальма угодила в сухое топорище, вложенное Кутаахааном в рукав левой руки, и сломалась у рукоятки. Тогда Кутаахаан, спустив с рукава в правую руку отточенный нож матери, распорол им живот Быгык Хантаха. Быгык Хантаха, поддерживая внутренности, побежал задом наперед, перескочил через столбовую изгородь, даже не задев ее [верхнего прясла]. А Кутаахаан, не отрывая своего ножа от живота Быгык Хантаха, тоже прыгнул через изгородь. Быгык Хантаха продолжал бежать задом наперед, трижды обежал кругом одну лиственницу, стоявшую на середине пригорка, Кутаахаан же все это время бежал вместе с ним, не отрывая ножа [от живота]. Обессилев от этого, Быгык Хантаха повалился на спину. Кутаахаан, усевшись верхом на Быгык Хантаха и распевая по-шамански, ножом разворачивал сердце и печень его. Когда он сидел так, люди Быгык Хантаха стали стрелять из луков, хотя они и попадали в Кутаахаана, но, говорят, не смогли его убить. Затем у них стрелы кончились. В продолжение всего этого времени Кутаахаан все сидел и разворачивал ножом сердце и печень, продолжая иступленно распевать. Уже отчаялись было справиться с ним, когда один человек принес от проруби мерзлую пешню и ударил Кутаахаана в середину спины. Кутаахаан упал мертвый на Быгык Хантаха. Говорят, Кутаахаан нарочно дал себя убить таким образом, чтобы судиться вместе с Быгык Хантаха у вышнего Дьылга Тойона[78].

Старик Бугуйас, услышав о случившейся беде, поехал на быке, запряженном в сани, и привез тело сына. Перед этим люди Бадыама увезли тело своего человека. Старик Бугуйас и его люди похоронили Кутаахаана на северном склоне местности Хоспохтоох на арангасе[79] и заставили камлать белого шамана, чтобы [с его помощью] судились у Дьылга Тойона. По словам белого шамана, Дьылга Тойон велел положить по левую сторону камелька каменную глыбу величиною с лежащую корову, а по правую сторону — белый камень с отверстием и затем рассудил: «Тот, который виновен, подойдет с левой стороны камелька и на глыбу камня выблюет сгустком крови, невиновный подойдет с правой стороны камелька и на камень с отверстием выблюет белой пеной». Затем белый шаман после провидения сказал: «Быгык Хантаха подошел с левой стороны камелька и на глыбу камня выблевал сгустком крови, Кутаахаан подошел с правой стороны камелька и на камень с отверстием выблевал белой пеной». Итак, в этой битве виновным оказался Быгык Хантаха, Кутаахаан не оказался виновным. Сидевший там и услыхавший это, ослепший на оба глаза старик Бадыам очень рассердился и, сказав: «Ничтожный, он хотя и шаман, в своем ясновидении представил моего сына виновным!» — побежал за белым шаманом вокруг камелька, размахивая посохом, чтобы ударить его. Белый шаман вошел в хотон и убежал. Старик Бугуйас, услышав, что сын его оказался невинным, обрадовался.

Немногим более ста лет назад, когда свалился арангас Кутаахаана, люди, прожившие вокруг этого летника Хоспохтоох, перенесли его в наземную могилу[80], он там лежит и поныне.

104. Красивая дочь Омогона увлекается демоном

Любимая дочь Омогона, очень желавшая выйти за Эллэя, была огорчена его выбором. Она сказала отцу:

«Построй для меня наверху дома другое помещение. Я не хочу жить в доме, оскверненном ими».

Омогон, конечно, не мог противоречить желанию любимого дитяти и приказал построить для нее особое жилище. Она поселилась там, туда же носили ей пищу. Осенью, когда ночи стали темнее, на ущербе луны заметили у коновязи коня пепельной масти с лысиной на лбу и черный силуэт человека, поднимающегося наверх, в помещение девы. Так продолжалось около трех месяцев. В девятую луну, в девятый день ущерба [луны] также появился конь у коновязи, а наутро дева исчезла. Старик отец предполагал, что абаасылар вознесли ее к себе. С тех пор якутская женщина в девятую луну, да и вообще на ее ущербе, не выезжает со свадебным поездом. Омогон излил свой гнев на Эллэя, считая его виновником исчезновения дочери, и прогнал вместе с женой.

105. Становление дочери Омогой бая злым духом юёр[81]

Любимая дочь бурята Омогой бая Ньыкаа Даххан (иногда называемая Ньыкаа Харахсын) обиделась потому, что Эллэй пренебрег ею, предпочел взять в жены нелюбимую дочь Омогоя. Из ревности к своей старшей сестре Лэкэ Чангый надела на шею петлю из веревки, привязала ее к молодой белой кобыле, которая поволокла девицу, и она умерла. Тогда отец и мать попросили шамана вселить ее юёр в онгон и стали держать его в своем доме.

Та девица позже превратилась в сильного юёря, стала злым духом, причиняющим глазные болезни. Шаманы и шаманки камланием поднимали ее в Верхний мир, читая специальные заклинания.

В старину ее заставляли собирать в кучу всех других более слабых юёров. Лет 50–60 тому назад постоянно заклинали, прося помощи у дочери Омогой бая. Шаманы при вселении ее, подражая ей, плясали, по-разному извиваясь, подпрыгивали вверх, раскачивались из стороны в сторону. Когда плясали, время от времени от ее имени восклицали: «Бэтиэйэгим, усуойагым! Алынгкайым!»[82]. Позже перестали ее призывать. Вместо нее стали обращаться к бурятской девице, превратившейся в юёря Тайахтаах госпожу, обитающую на севере. Ей поручали руководить другими юёрами. В камланиях она приходила и жаловалась на свою судьбу: плакала-рыдала, кляла свою горькую участь, описывала свои несчастья и страдания. Таким образом, позже роль юёря дочери Омогой бая Ньыкаа Даххан передали юёрю бурятки Тайахтаах госпоже.

106. Приобретение крыльев

На территории современного колхоза им. Куйбышева, в I Мельжахсинском наслеге, в местности, называемой «Чонгхох», долгие годы ухаживали, присматривали за женщиной, которая сошла с ума. Ее величали «Мельжахсинской госпожой». По рассказам, позже у этой женщины выросли крылья, и она улетела в Верхний мир. Ее настоящее имя, говорят, никогда не произносили вслух, боялись ее, да и почитали.

Это истолковывалось, согласно прежним верованиям, как ее отлет в неведомую даль. С той поры она стала дерзкой юёр, упоминаемой лишь в шаманских заклинаниях.

107. Кунньаас-Ойун

Кунньаас-Ойун — небесный дух, он имеет еще второе имя — Джагыл-Атыырдаах (имеющий жеребца с крыланом на оплечьях). Шаманы посвящают ему лошадей с указанными приметами в масти. Он якобы родился и жил в Мельжахсинском наслеге Мегинского улуса.

Мать, родив его, пропала без вести. Ребенок вырос, превратился в мужчину, не видя своей матери. Однажды он остановился на ночлег в юрте у незнакомых людей. Ночью он имел любовную связь с одной женщиной, которая оказалась его матерью. Когда это обстоятельство обнаружилось, он пошел в лес и повесился. Так рассказывают у нас о происхождении этого духа.

Он упоминается при очень серьезных, хронических заболеваниях.

108. Происхождение вселенной

В древности, когда вся земля была покрыта водой, когда вокруг разливалось море, имелось, оказывается, только солнце. Затем, остывая-остывая, высыхая-высыхая, появилась из воды глина. В конце концов та глина стала землей. Ко времени того остывания в воде возникли все виды живых существ. Однажды, когда таким образом уже образовалась земля, внезапно налетел «пестрый» вихрь, имеющий восемь «пут», оторвавший от земли кусок, который взлетел на небо и стал «Луной». То был такой сильный «пестрый вихрь», что разламывались у жеребят позвонки, выворачивались наизнанку омуты, щуки выскакивали из воды и попадались в петли, расставленные в лесу, зайцы попадали в верши для рыбы, Луук мае (священное дерево. — Н.А.) ломалась на куски […][83]. Вот после этого появился, оказывается, человек, «земная кут» которого создана из земли; «воздушная кут» — из воздуха. Он имел еще «мать-душу», потому что рождался от матери. Так он произошел, говорят. Вот так рассказывали мои дедушка и бабушка в старину. Тогда все распевали, что это было в «Древнем веке».

109. Байанай и Иэйиэхсит

По рассказам древних предков, оказывается, Баай-Байанай и Эджэн Иэйиэхсит — родные братья. Байанай-Барыылаах являлся старшим. Иэйиэхсит имел больше изобилия и удачи и разнообразные богатства. Он признавался созидателем всего скота с раздвоенными копытами, трав, деревьев и прекрасной зелени. Несмотря на это, он был очень скуп. Все время давал, отмеривая по малой горсти. А его старший брат Байанай, или Барыылаах, хотя и более беден, но очень щедр, не зажимал свое богатство, оделял порой несуразно (излишне. — Я. А.). Однако бывает, что Баай-Барыылаах становился крайне строгим, тогда, как бы ты ни мучился, ни тужился, ничто на твоем пути не встретится. В таком случае изготовляешь из дерева или бересты изображение зверя. К тому зверю осторожно подкрадываешься и стреляешь в него, затем подъезжаешь верхом на олене и навьючиваешь. Разводишь огонь, отрезаешь голову и, от него отщипнув или отрезав кусочек, бросаешь в тот огонь, даешь ему пищу и, делая вид, что радуешься-восторгаешься, читаешь заклинание:

После этого с мыслью о том, что ну вот сейчас добудем дичи, отправляются в богатую тайгу.

110. Духи-хозяева леса и воды

Дух-хозяин леса богатый Барылаах и дух-хозяйка воды Кюренг баай госпожа раз в три года подсчитывали свои богатства. В это время они играли в карты. Кто проигрывал — богатство того будто бы уменьшалось, оскудевало. А у того, кто выигрывал, — богатство, оказывается, увеличивалось.

111. Встретившийся с дочерью Байаная

В давно прошедшие века собрались вместе несколько якутов и совместно отправились к побережью восточного моря на одну зиму на пушную охоту, добывать соболей и лисиц. Вместе с теми людьми пошел один кангаласец[84] — очень бойкий, удалой молодой парень. Эти охотники, хотя отправились на охоту вместе, поселились в одной местности и в общем шалаше, но решили промышлять по отдельности. Они согласились с тем, что каждый будет забирать себе всю пушнину, которую он добыл[85]. Вот так они стали охотиться. Тот кангаласский парень тоже охотился самостоятельно. Он был новичком, его раньше не обучали охоте. Поэтому охота у него не ладилась, и он просил своих друзей охотиться артельно, но они не соглашались. Из-за того, что его промысел был неудачным, он очень горевал, печалился.

Однажды утром, он сварил саламат[86]. Заправив саламат маслом, он частью его угостил огонь. Затем встал на колени перед огнем и произнес заклинание, с которым обращаются к Байанаю. (Точные слова его заклинания сказитель не знает.) Совершив обряд, он поел свой саламат и, как обычно, отправился на охоту.

Придя в тайгу, он осмотрел свои самоловы, установил и новые. В это время вдруг он заметил, что по распадку одного ручья, навстречу ему идет прекрасная молодая девушка. Увидев ее, он опешил да и удивился. До сих пор неизвестно, чтобы где-нибудь здесь поблизости жили люди. Поэтому он подумал: «Откуда же пришла сюда, в самую середину безграничной тайги, такая женщина?» Вот они подошли вплотную друг к другу. Когда он разглядел ее вблизи, то оказалось, что она самая красивая из женщин, да и совсем молоденькая. Одета она была в удивительно прекрасную одежду, сшитую из разных дорогих мехов тайги. Встретившись они, как обычно водится у людей, поговорили доброжелательно друг с другом. Парень спросил у женщины, из какого она рода-племени, откуда прибыла сюда, но она не стала говорить ему об этом подробно. Только вскользь обронила, что она охотится в этом краю. Сказала: «Ты не пугайся и не изумляйся, я не злой дух».

А парень, будучи молодым юношей, почувствовал сильное влечение к этой женщине, сердце у него застучало-забилось, он вдруг разомлел. Он обнял крепко женщину, стал ее целовать, миловать, начал ее ласкать. И женщина тоже ответила ему взаимностью. Так они вдвоем спокойно помиловались. При расставании женщина сказала: «Про то, что встретился со мной, про наше знакомство, никому из людей не говори. Если скажешь, я все равно узнаю, услышу. Тогда на меня не обижайся, а себя кори». В ответ парень пообещал никому не говорить. Они договорились встречаться постоянно, даже каждый день, на том самом месте. Поговорив вот так, они расстались.

С той поры парень стал каждый день ходить на свидание с той женщиной и любиться с ней. Кроме того, в каждую его ловушку, на каждый его самострел, черкан, петлю — на все его орудия охоты стали попадаться разные звери. Ни одно орудие не простаивало впустую. За несколько дней он догнал других охотников. Появилось мнение, что человек, оказывается, очень быстро приобретает охотничью сноровку. «Ну, ты просил охотиться артельно, давай объединимся», — стали уговаривать его. Но он не согласился войти в артель.

Вот так он все зиму провел в любовных утехах с той женщиной. И охота у него была несказанно удачной, он добыл множество самых разных пушных зверей темной тайги. Весной наступила пора, когда нужно заканчивать промысел и возвращаться домой. Он думал взять навсегда в жены эту женщину и увезти ее с собой. Но она сказала: «Я не обычная женщина, я дочь Байаная темной тайги, поэтому услышала тебя и пожалела, когда ты, стоя на коленях, заклинал нас разными грустными речами, угостив через огонь саламатом, сдобренным маслом. Кроме того, я увидела, какой ты молодой и красивый, тем ты меня привлек, и я полюбила. Поэтому я одарила тебя ценной пушниной темного леса, дала мехов столько, сколько ты хотел. И еще я забеременела, и если рожу мальчика, то он станет байанаем по имени Хангалас сиэнэ (внук кангаласца). Ты больше не надейся, что встретишь меня. Это наша последняя встреча. Но ты запомни накрепко: не смей говорить никому из людей о своем знакомстве со мной, если расскажешь, то на меня не обижайся, а вини себя». Вот так они поговорили и распрощались.

Вернувшись домой, парень продал много пушнины, поправил свои дела и повеселился. Как просила дочь Байаная, ничего никому не рассказал. Он заимел безмерно много денег и пищи. Но, несмотря на это, не женился, не обзавелся хозяйством, стал постоянно думать о дочери Байаная.

На следующий год он заранее подготовился и снова отправился на промысел. Он приобрел для этого хорошего коня, взял с собой много еды и водки, нашел несколько друзей в попутчики. В тайге они остановились в том же месте, что и в прошлом году, снова начали охотиться каждый сам по себе. А парень, опять по привычке, неоднократно пытался заклинать, угощая огонь пищей. Он каждый день стал ходить на то место, где встретил в прошлом году девушку и, плача-рыдая, звал ее. Но безрезультатно, дочь Байаная так и не пришла.

Добыча у парня, как и раньше, была очень хорошей. Но это его не удовлетворяло. Он безмерно горевал, тосковал из-за того, что не встречался с самой дочерью Байаная. Он дошел до такой крайности, что перестал разговаривать с друзьями. И есть не ест, и спать по ночам перестал. Друзья спрашивали: «Заболел ты, что ли? Что с тобой стряслось, почему не ешь? Почему перестал разговаривать, дар речи потерял? Или тоскуешь из-за чего-нибудь?» Вот так дотошно друзья пытались выспросить его. Но он совсем не рассказывал, из-за чего стал таким.

И вот однажды охотники устроили день отдыха. В этот день они приготовили много пищи, поели, выпили много вина. Все опьянели, и тут у них начались разговоры обо всем. Вот, беседуя, они снова по-разному стали выпытывать у парня его тайну. В этот раз парень, оказывается, опьянел. Он начисто забыл запреты дочери Байаная. Он рассказал друзьям все: как в прошлом году встретился с дочерью Байаная, как с ней миловался, как стал добывать много пушнины и то, о чем предупреждала его дочь Байаная при расставании. Когда кончил свой рассказ, он сказал, что она просила об этом никому не рассказывать, а он проговорился, мол, из-за того, что опьянел. Как только он кончил рассказывать, внезапно раздался резкий звук, издаваемый при быстром беге на охотничьих лыжах. Этот звук просвистел подобно пуле по тому месту, где сидели охотники, — и туг же проговорившийся парень повалися наземь так, как будто пальто, сброшенное с плеч, и сразу же умер.

С той поры, рассказывают, на востоке в верховьях речек, появился байанай Хангалас сиэнэ, родившийся от обычного человека.

112. Чаадай Боллох

Он — злой дух. Лежа на дороге, по которой ходит Байанай, или около орудий охоты, Чаадай Боллох имеет привычку прогонять промысловых зверей от охотника. У него дурные помыслы, он упрямый, несговорчивый, переменчивый. Если охотник решит угостить пищей, то дает ему, упомянув его имя при жертвоприношении Байанаю. Об этом Чаадае есть такой рассказ. Они родились и выросли в одном краю. Двое их было, старший и младший брат. Кто были их мать и отец, то неведомо. Старшего брата звали Дьаранаас, а младшего — Чаадай. Дьаранаас имел, оказывается, одного быка, Чаадай — одну собаку. Кличка его собаки была Хардас. Больше у них скота не было. Однажды ночью, когда они спали, пришли к ним воры и украли их собаку и быка. Эти люди не смогли догнать воров. Из-за своей потери они впали в нужду, очень оскудели. Поэтому они устроили заязок на речке Холомуку. Соорудив его, поссорились, дрались друг с другом, из-за этого рыба перестала ловиться. Оба они были, оказывается, шаманами. Каким шаманом был Дьаранаас, великим или слабым, никто не знает. Чаадай был слабым шаманом, способным подняться вверх на три ступени[87] и спуститься вниз на три ступени. У этих людей наступил день, когда они умирали от голода. Оба они слегли и уже не могли подняться. Лежа так, они поговорили.

Дьаранаас сказал:

«Если бы со мной был мой бык, я бы не умер. Я умер из-за того, что украли моего быка. Поэтому я стану юёрем, буду ходить, ведя за повод своего быка. Пищей мне станут рождающиеся дети, еще не достигшие трех лет».

За ним сказал Чаадай:

«Я умираю из-за того, что человек украл мою собаку, после смерти буду водить за собой собаку и стану препятствовать на путях темной тайги, около самострелов и черканов (самоловов). Стану препятствием на водных потоках, где ставят сети и верши. Буду лежать поперек дороги духа-хозяина темного леса, буду лежать поперек дороги духа-хозяйки земли».

Затем оба умерли. С той поры они стали юёрями: Чаадай стал чинить препятствия в промысле, а Дьаранаас стал «соседкой», поедающей детей.

Иногда Чаадай Боллох проявляет враждебность к охотнику. Тогда он преследует его постоянно, и охотник ничего не добывает. В подобных случаях замечали: «О-о, ну, этот человек ничего не смог промыслить, добычу его забрал Харгыс».

Чаадай проявляет враждебность в таких случаях: если не бросать в огонь пищу, упоминая его имя; если добром не поминаешь его при угощении Байаная; если его не чтишь, регулярно его оскорбляешь, ругаешь. Когда он решает долго преследовать охотника, то ставит на пути Байаная самострел для того, чтобы помешать зверям встречаться с охотниками. Его самострел — «кривой самострел из молодой лиственницы с тетивой, связанной из семи кусков пестрого волосяного шнура».

На водных путях он ставит свою сеть для того, чтобы преградить дорогу рыбам. Та сеть называется «серая сеть из тополиного лыка, имеющая пять поплавков и пять каменных грузил».

Если он начинает преследовать, то приглашают шамана, и он совершает камлание. При этом ему дают в жертву «голубоватосерого пса, имеющего рыжие пятна у основания ушей, рыжеватые подпалины на коленях». Чаадай не может подняться выше трех ступеней пути в Верхний мир и не может спуститься ниже трех ступеней пути в Нижний мир. Он ходит по всему Среднему миру. Когда шаман во время камлания приводит Чаадая, то берет собаку и, говоря: «Моя, моя, шу, шу», — делает вид, что ездит на ней верхом, распугивая кого-то. Затем говорит: «Свою собаку отдаю вам, не давайте ей дурную кличку, не бейте, не ругайте. Если у вас будет добыча, то привяжите ее в той стороне от шалаша, где восходит летнее солнце, и читайте заклинания в мою честь. Потом кормите ее лучшими кусками от своей добычи. Если будете о моей собаке отзываться дурно, то перестану пропускать дичь темного леса, лишу промысла в проточных водных глубинах».

Эту собаку содержат как можно лучше, сытно кормят, не ругают, не бьют.

Члены семьи эту собаку называют «наш самец», произносить ее кличку запрещено.

При удаче на промысле выполняют «наказ» Чаадая. Собаку привязывают к той стороне шалаша, где летом появляется солнце, и угощают лучшими кусками дичи или рыбы.

Когда шаман вселял в себя Чаадая, он все время ходил, махая руками и беспрерывно крича «Шу! Шу! Шу!», как человек, пытающийся распугать кого-то.

113. Из-за греховных речей[88]

На земле Тохтосут, на территории II Нахарского наслега, бывшего Восточно-Кангаласского улуса, ныне земля колхоза «Красная заря», I Нахарского наслега Мегино-Кангаласского района, имеется огромное таежное озеро «Харыйалаах». У этого озера жил старик Хообдьоорон, имевший одну или двух коров. Озеро славилось своей рыбой. Однажды славным вечером, упомянутый выше старик вместе со своей старухой отправился проверять верши. Старик сел на носу лодки, старуха — на корме. Из нескольких вершей они взяли очень много рыбы. Пятая верша оказалась очень тяжелой. Старик с трудом вытащил ее в лодку. В ней оказался преогромный, необычный карась. Размером он походил на громадную речную рыбу, но чешуя была точь-в-точь карасиная. Возвращаясь домой, когда оставалось около десяти саженей до берега, старик сказал: «Да, дружок, ненаглядная наша бабушка особо раздобрилась, подарила лучшее дитя своей пучины». Старуха, как только услышала слова старика, сильно пристала к нему — «покажи» да «покажи».

Не устоял старик, не выдержал. Ухватил рыбу обеими руками, весь напрягся и поднял ее, но когда стал поворачиваться, она хлестнула хвостом и вырвалась. Сперва шлепнулась поперек лодки, а затем сиганула в глубь озера. Долго-долго рыдали старик со старухой на берегу. Спустя много времени, лишь поздним вечером они вернулись домой.

Про эту рыбу, так печально потерянную ими, они стали рассказывать каждому, с кем приходилось встретиться. Слух об этой рыбе рос не по дням, а по часам. Увеличившись чуть ли не вдвое, новость достигла города Якутска. Она проникла в голову спесивого богача Кычкина прямо через темя. Спустя несколько лет, он заранее начал подготовку. Но только по первому осеннему снежку отправился на озеро «Харыйаалах» целым поездом — запряг семь громадных быков в сани, положил на них невод и дорожные припасы, а сам ехал на тройке коней. Прибыли на место спустя три дня после праздника Покрова (Богородицы).

О том, что на «Харыйалаахе» состоится неводьба, услышали все, и ближние и дальние. Ради знаменитой рыбы собралась бесчисленная толпа. Вот начали пробивать проруби, подготовили все и запустили невод. Присутствующие ожидали, что хозяин невода вначале устроит обрядовое угощение. Тогда местные старики предложили: «Надо бы устроить угощение, покормить бабушку — духа-хозяйку озера». Но ретив был Кычкин, услышав это, весь напыжился так, что боялись, лопнет на нем кожа, покраснела рожа, как полная луна, запыхтел, как утопающий, только что вынутый из воды, и с тяжкими вздохами произнес: «Еще называют бабушкой, вот досада, всякое озерцо стали величать бабушкой, неужто она может не отдать всякую дрянь, обитающую в ее водах. В какую свою тинную яму их засунет? Что бы она ни делала, я заставлю вывернуть наизнанку ее нутро, протащу невод от ее начала до конца, проведу несколько раз поперек него, не оставлю в нем ни одной лягушки, ни одного водолюба, весь ее лед велю перетаскать в лес и разбросать». Но и после этого не угомонился. Ходил, ругаясь словами, которые многие вслух не произносят. Речи его были не по душе всем, кто участвовал в рыбалке. Невод медленно стали вытягивать на лед, прославленный невод. Все присутствующие столпились у круглой проруби, через которую его вынимали. Хотели увидеть, как много рыбы будет поймано. Вот, начали тянуть очередную жердь, но вдруг огнем ожгло рыбакам руки, жердь сорвалась и весь невод мигом провалился вниз. В ту пору глубина озера была 3–7 саженей, а ширина его была такой, что линной турпан проплывал под водой ни разу не вынырнув в середине.

Старики тайком шептались: «Невод забрала хозяйка озера, мстя за его греховные речи». А богач Кычкин добавил: «Невод не иголка, а даже железную иголку находят в воде, найдем, конечно». Искали до тех пор, пока не съели все припасы, взятые с собой. Прошли дни святых Дмитрия, Михаила. Съели и мясо семи быков, на которых привезли свою поклажу. Остались только головы семи быков, а невод, «не являвшийся иголкой», все не обнаруживался. Головы быков господин сам варить стал. Для того чтобы дольше искали невод, он нарочно варил так, что вода в котле не кипела. Люди стали вялыми от голода, батраки отчаялись от долгих поисков, никак не могли дождаться, когда кончатся бычьи головы. Вот когда появилась поговорка: «Неразваривающаяся, как голова быка Кычкина». Почти месяц искали, но невод найти не смогли. Такие случаи в прошлом объясняли тем, что дух-хозяин озера так, оскорбясь, наказывает слишком жадных, наглых богачей за их невоздержанные речи. Есть слова, которые произносить вслух грешно, говорили древние старики.

Через несколько лет, по рассказам рыбаков и охотников, куски невода появились на берегу в разных местах, в этом озере и сейчас ловят рыбу, но после того случая никому не попадалась слишком большая рыба.

А спесивый богач Мегинского улуса Кычкин был наказан за свои тяжкие оскорбительные слова. Он не поймал ни одного гольяна, которого можно было бы положить в рот, потерял невод и семь своих быков. Еле живой вернулся домой. По якутским верованиям, нельзя болтать без толку, каждое слово имеет своего духа.

114. Дух-хозяин родины[89]

В Бетюнском наслеге жил, оказывается, шаман Куоласын. В то же время в Наяхинском наслеге Дюпсинского улуса жил Илья Ньёлёёк, довольно зажиточный человек. Тот шаман каждый год приезжал к Илье и забирал у него коней и скот, говоря, что собирает наслежные подати. Он брал ежегодно по четыре упитанных яловых кобылицы на содержание наслега. Однажды, когда шаман снова приехал, Илья раздосадовался, разозлился и отказал ему. Тут шаман очень рассердился, грозился «съесть», нанести вред, к тому же остался ночевать. Они поссорились. Из-за этого Илья ночью переселил в другое место всех своих домочадцев (дело было летом), пока шаман спал.

Около жилища Ильи находилось одно громадное поле, называвшееся Кэнгиэрийэ. Илья утром пришел на один из мысов этого поля и, обращаясь к его духу-хозяину, пожаловался: «Вот таким-то путем шаман Куоласын довел меня до разорения, изничтожения, пожалей, защити!»

Тогда же утром шаман, проснувшись, произнес самые разные проклятья и уехал. Он, оказывается, ездил, имея спутника. Они стали въезжать на окраину местности Таргана. Шаман первым ехал верхом, за ним следовал его спутник. Внезапно сверху раздался какой-то шум, и моментально придавило к земле шамана вместе с его конем. Конь только приподнял свою переднюю часть и тут же сдох. Это значит, что шамана убил дух-хозяин Кэнгиэрийэ — родины Ильи, защищая его.

115. Способ передвижения духов-хозяев земли

Весной, когда зеленеют деревья, появляется зеленая трава, в начале отела коров, духи-хозяева земли ходят, превратившись в вихрь. Во время появления вихря детей не выпускают во двор.

116. Гнев водяного быка[90]

Если водяной бык рассердится, то может мгновенно переместить воду озера в другое место.

117. Младшая дочь Улуу тойона

Духом-хозяйкой хлева является младшая дочь Улуу тойона Бу Богугай бабушка. Если где-то она начнет вредить, то сильно вредит (детей делает ленивыми, насылает болезни на скот).

Она летом ходит по двору и в заслоне для скота прячется в тени любимой ею скотины. Иногда ходит, прячась в тени ребенка (если любит его). Дитя не болеет, она к нему не подпускает абаасы.

118. Ынахсыт

С древних времен до совсем недавней поры якуты верили, что кое-где у некоторых семей поселялся дух, называвшийся Ынахсыт. Она хотя не показывалась людям, но несомненно существовала. Ее нельзя было отнести к настоящим абаасы, но и подлинной айыы тоже не считалась. Домочадцы относились к ней с большим почтением. Произносить вслух ее имя Ынахсыт остерегались, поэтому постоянно называли «живущая на левой стороне», более того, величали Ньаадьы Дархан (Достопочтенная воспитательница. — Н.А.). Даже их соседи, все кто жил неподалеку, не называли ее Ынахсыт, а говорили: у той семьи имеется живущая на левой стороне, или у них есть Ньаадьы.

Для Ынахсыт приготовляли специальную посуду, из которой она ела. Это было донышко глиняного горшка, вылепленного так, как это делалось в древности. На это донышко клали горячие угольки и на них наливали для нее масло или саламат. Такое почетное угощение устраивали ей осенью, когда заводили в хлев первую скотину, и зимой около Нового года. Весной же при переезде с зимника на летник украшали летний хлев пестрым шнуром, увешанным лоскутками материи и кусочками бересты. Этот шнур натягивали под потолком хлева. После этого на донышке глиняного горшка разводили огонь и на красные угольки наливали для нее масло. Его наливали не правой, а левой рукой и не во внутреннюю сторону, а наоборот. Тут произносили маленькое заклинание: «Ньаадьы Дархан госпожа, вот твое достойное благодарности угощение, вот твоя долгожданная мечта, ешь-вкушай».

Ынахсыт, говорят, очень обидчива. Например, она сердится и злится, если войдут в летний хлев женщина или мужчина из чужой семьи, если не угостить ее при кормлении огня, если не выделить духу-хозяину огня или не положить ей на донышко горшка долю от почетного гостинца, присланного откуда-нибудь от другой семьи. Она даже обижалась в тех случаях, когда в хотон высыпали золу с горящими угольками, или если люди ругались и громко говорили, находясь в хлеву. В результате ее возмущения на скот нападала внезапная болезнь или мор.

Она была полезна для своих хозяев только тем, что в место, где она поселилась, не приходили, даже не приближались духи, причиняющие болезни телятам. Поэтому увеличивалось количество скота, и та семья становилась богатой. Ынахсыт строила себе гнездо в углу хлева или в начале ясель, вырывая шерсть у скотины и даже волосы у хозяев. Свое гнездо она делала похожим на гнездо большой утки. Трогать его запрещалось, да никто и не осмеливался.

Иногда семье не нравилось появление у них Ынахсыт или она надоедала. Для того чтобы отделить Ынахсыт, приглашали хорошего шамана, славящегося умением произносить заклинания. Он камлал и переселял Ынахсыт в другую семью. Ей отдавалась в жертву абсолютно черная четырехлетняя корова, не имеющая никаких отметин. Корову шаман убивал и «отводил» так же, как и скотину, жертвуемую злым духам. В обоих случаях произносились одинаковые заклинания. Кут и сюр этой коровы получала Ынахсыт и в качестве своей доли богатства уводила с собой в новую семью, куда переселялась. А все мясо забирал с собой шаман так же, как и мясо скотины, принесенной в жертву злым духам.

119. Дитя орука[91]

Часть оруков бывает пустой. А если в оруке есть кут ребенка, она, лежа в этом оруке, плачет потихоньку, приговаривая: «Никто за меня не беспокоится, никто не берет, я бы ребенком стала». Если бы кут скота могла быть в оруке, то шаманы бы ее забирали, да и в призываниях к Ынахсыт бы упоминали. Шаман Ласагар сказывал, говорят: «Вон в том оруке, который находится на западной оконечности Булгунняхтаха, есть, оказывается, кут девочки, если бы оттуда попросить, то бездетная женщина родила бы ребенка».

Женщина, у которой нет детей, должна постелить под деревом, на котором имеется кут ребенка, белую подстилку из конской шкуры, украшенную черной каемкой, поставить на нее три берестяных ведерка суората, сдобренного маслом, и затем просить кратким заклинанием ребенка. Если на тот суорат упадет сверху паук с рожками, то она зачерпывает его ложкой и съедает. В таком случае рождается ребенок, который не умирает в детстве. Потомство того ребенка, оказывается, при сильном ветре заикается, а сидя, покачивает головой.

120. Орук Сыбаанньи

Она, умирая, сказала: «Около моей могилы появится на дереве орук. Если туда придет женщина, ни разу в жизни не рожавшая, постелит белую подстилку из конской шкуры, украшенную черной каемкой, установит на ней девять маленьких берестяных ведерок с суоратом, сдобренным маслом, и ляжет навзничь, то тогда сверху спустится паук. Если она его съест, то забеременеет и родит ребенка. Если тот ребенок будет девочкой, то это будет мое второе рождение. Девочка та станет шаманкой».

121. Злой дух, причиняющий болезни детям

Злой дух, причиняющий болезни детям, имеет самое тяжкое дыхание из всех злых духов. Он показывается, как известно из снов и предчувствий, в образе огромного человека или собаки и кошки. Поэтому считают, что он имеет множество уловок, обладает многообразным даром превращений, применяемых для бегства. Для того чтобы этот злой дух не подходил близко, совершают обряд разрезания веревки[92], «воруют» детей (так, чтобы никто не знал), мальчика одевают девочкой и наоборот, девочку — мальчиком, берут на воспитание еще одного ребенка, отдают на воспитание в семью, где много детей, используют как амулеты вещи, которых пугаются злые духи: нож, ожиг, топор, высушенный мочевой пузырь скотины, медвежьи лапы и др. Такие предметы вешают над детской люлькой те, у кого умирали младенцы. А те, у кого дети не умирали, не вешают их, не придают им значения.

По представлениям, злой дух, причиняющий болезни детям, пугается, когда натыкается на эти вещи из-за своего огромного роста.

122. Дева-божество

Не слышно, чтобы она имелась в наших краях. Таких божеств много в Олекминском районе. Если в дом, где имеется Дева-божество, приходят купцы или праздношатающиеся проезжие люди, то обязательно ей делают подарок. Дают пушнину и деньги — кто больше, кто меньше, по силе своих возможностей. Эта Дева-божество очень сильно приваживает посторонних к хозяевам дома. К ним становятся дружелюбны даже те, кто и не должен с ними дружить, дают даже те, кто не думал давать, любят те, кто не должен любить. Такие люди прямо-таки богатеют, становятся зажиточнее. Время от времени, в случае веселья или пирушки, Деву-божество угощают водкой. В таких случаях в конце пирушки хозяева подносят водку к огню, отливают часть, а оставшееся выпивают. Когда они заболевают или случается какая-нибудь утрата, жалуются этой Деве-божеству, просят у нее помощи. Ее изображение делают в виде идола, заворачивают в мех лисицы или колонка.

В старину, говорят, в Акане случилось, что собака таскала в пасти кисть умершей женщины. Эту кисть отняли и из нее сделали Деву-божество.

В Олекминском районе Дева-божество имеется, по рассказам, у женщины, которую зовут Мария Васильевна, в старину имел богиню богач Сантайка. Когда умирал человек, у которого была Дева-божество, ее передавали кому-нибудь из его родственников, человеку, сильному духом.

123. Рассказ о Бахсы айыыта

В Бахсытском наслеге жил человек по имени Дьэллэмэй. Он был князем и достиг среднего возраста. В то время однажды он ехал по большой проезжей дороге. Вдруг видит, навстречу ему бежит рыжая лисица. Увидев, он попытался забить ее своей плетью с камнем на конце. Но лиса увернулась. Он стал преследовать ее. В ходе преследования лиса превратилась в колонка. Он все равно продолжал погоню. Затем колонок превратился в огонь. Он продолжал преследование. Этот огонь превратился во всадника. Его тоже стал преследовать. Вот так он гонялся за ней в течение трех суток.

В это время его стали искать родственники и нашли по следам, оставленным им. Тут они обнаружили, что он сошел с ума, стал безумцем. С того года он в продолжении девяти лет оставался сумасшедшим, а затем исчез.

По словам некоторых, он, будучи князем, отнял покос у сына умершего шамана и устроил помочи[93]. Когда начали косить, человек, у которого отобрали землю, прибежал к могиле своего отца и начал, вопя, рыдать. Затем он, стуча по могиле отца палкой, произнес следующие слова:

Как только он произнес это, с могильного холма, из-под крыши надмогильного сооружения, вдруг поднялся ввысь вихрь. В тот же момент прямо с запада задула буря, подняла и понесла страшную, черную грозовую тучу. Прилетела она к покосу и обрушила мощный ливень с градом на то место, где стояли участники помочи. Затем вихрь поднял в воздух все скошенное сено и разметал над лесом и над водой. Тех косарей он повалил лицом вниз.

Князь Дьэллэмэй сам находился в шалаше. Вихрь опрокинул тот шалаш, молния опалила всего Дьэллэмэя, обожгла всю его одежду и снаряжение. Нашли его там лежащим в бессознательном состоянии. Как только он очнулся от обморока, то стал грызть себя. Затем разбросал костер, схватил веревку и попытался удавиться. Стало ясно, что он сошел с ума, и его схватили. Вот так он буйствовал в течение полных девяти лет, не приходя в разум. В состоянии безумия он повесился.

После смерти он превратился в грозного юёря, неотвязно преследующего человека, увидевшего его. Показывался он людям в той одежде, в которой ходил, когда был здоров, верхом на том коне, на котором ездил в те годы. После того как человек слышал хлопки его плети или стук копыт его коня, он заболевал или сходил с ума. Заболевший вел себя так же, как поступал Дьэллэмэй во время сумасшествия.

Ежели он вселялся в шамана или мэнэрика, то они разбрасывали огонь, примерялись к деревьям, поднимались на коновязь, убегали куда глаза глядят, прижигали себе кожу. Кроме того, они становились на то время заиками, так как Дьэллэмэй заикался. Отбивали его левой рукой[94].

124. Князец Дьэллээни — тойон Бахсы[95]

Бахсынский тойон имел родовитых и богатых деда и отца и сам был богатым человеком. Он человек, притеснявший Бахсынскую землю. Однажды он в неурожайный год отправился к аласному озеру Дибилиттэ, еще в старину переданному в качестве приданого за девушку в Курбусахский наслег[96], заставил на нем выкосить камыш и, имея с собой десять человек, собрался самовольно увезти на десяти быках. Когда укладывали камыш на сани, пришел проживающий здесь человек Курбусахского наслега, сын шамана Мундулаах Угудуй и сказал: «Зачем потревожили мою землю? Не берите моего камыша, возвращайтесь». На это Бахсынский тойон, сказав: «Да ты еще пришел сюда и бросаешься словами», — заставил схватить парня и тут же высечь. Парень, оказавшись высеченным, плачет и рыдает, слезами умывается. На возвышенности этого аласа находились, оказывается, могилы двух шаманов Мундулаах Угудая и Ёксёкюлёх Баргыйа. Парень, усевшись верхом на могилы, ударяя по ним, плачет-причитает: «Бахсынский тойон притесняет, попирает, захватывает нашу родную землю, отнимает ее, послушайте-посмотрите, помогите-защитите». При этом внезапно спустившийся вихрь закружил и поднял ввысь шапку Бахсынского тойона из чернобурой лисы с бобровыми наушниками, ветер не дает возможности нагрузить сено и камыш. Бахсынские люди и сами-то насилу убежали.

Бахсынский тойон слег, заболев в пути. С этого случая Дьэллээни, сойдя с ума, проболел целых девять лет. Его постоянно держали связанным и в колодке, садили, надев на него тяжелые доски. Его привязали веревкой между двумя деревьями и надели колодку, он там и умер. Летом похоронили там, где жил, на склоне горы Мелюгэр. Над могилой ему поставили деревянный намогильник.

Шаманы и шаманки тойона Бахсы ввели в сонм юёр и при заклинаниях называли его «Айыы», «Дьэллээни с вороном». [При обряде] подражали его мучительной смерти, кричали-выли, били по деревьям и травам.

125. Дух-хозяйка Алтана

В давние времена в Хаптагайском наслеге Восточно-Кангаласского улуса, за всю жизнь нажив «сюллюкинское» богатство, жил, говорят, улусный голова Федор Хаччылаах Хайааны. Этот человек даже сам не знал количества своего скота, говорят. Когда был пьяным, он говорил: «Если положить в ряд мои серебряные монеты, то они дошли бы от одной священой горы Ытык Хайа до другой». Этот голова имел жену по имени Матрена Халлаан.

У них дети все время умирали, оказывается. Они все умирали, достигая восьми-девятилетнего возраста. Старики того времени говорили: «Вот, у вас умирают дети, вы воспитывайте их, спрятав где-нибудь на стороне». Послушав это, Федор Хаччылаах Хайааны двух умерших детей, девочку и мальчика, положил в погреб, думая: «Когда жена родит, я спрячу ребенка». Жена его оказалась беременной. Она, оказывается, не знала, что ее муж положил тех мертвых детей, только сам хозяин знал это, говорят. Три дня пролежала женщина в родовых муках. И вот наконец жена родила. Этого родившегося ребенка по левой стороне дома понесли в хотон и вынесли через окно, через которое выбрасывали навоз, и спрятали у соседей. Вместо этого ребенка, по подговору хозяина, повивальные бабки завернули мертвую девочку. После того как женщина пришла в себя, полегчала, на третий день родин этого ребенка похоронили[97]. С тех пор жена больше не рожала.

Эта женщина не знала, что у нее есть ребенок, пока дочке не исполнилось семь лет. Да и население не знало этого, говорят. До семилетного возраста этого ребенка воспитывали у других людей, не выводя на божий свет, держали в чулане. К семи годам Федор Хайааны, сам не вытерпев, поглядел [на ребенка], говорят. Он увидел такую прекрасную, румянолицую девочку, не виданную нигде в ближних окрестностях. Вернувшись оттуда, он рассказал жене, договорился с женой привезти свою дочку и воспитывать ее вместе с другими детьми. Они купили, не считаясь с ценой, несколько детей, ровесниц их ребенку, и [приведя свою дочь] воспитывали всех этих детей вместе, так жили они. Дочь их постепенно развивалась и росла. «Для нашего дитяти нигде нет поблизости подходящего жениха, потому если встретится подходящий, то придется отдавать ее в дальние наслега, в другие улусы», — думали они.

Живя так, старик приехал в город. Находясь в городе, он встретился с Лёкёй Модуном[98], знатным человеком Мегинского улуса. Разговаривали они очень долго. Тут он узнал, что у Лёкёй Модуна, оказывается, тоже есть единственный сын. Он сказал, что у него также единственная дочь. Тогда эти люди договорились устроить встречу своих детей друг с другом.

После того как прошло два года, когда девочке было девять лет, а мальчику десять, состоялся сговор. На этот сговор явилась вся именитая знать восточных кангаласцев и мегинцев. Два тойона встретились, [в знак приветствия] поднимая вверх белые шесты с криком «ура!». Знатный мегинец Лёкёй Модун при встрече с хозяином и хозяйкой дома приветствовал, протянув хозяину правую руку с отборным соболем, хозяйке — левую руку с черным соболем. Таким образом, два улусных именитых человека три дня подряд сидели, заложив ногу на ногу, разговаривали словно связывали бересту. Тогда калыма деньгами не было, говорят, состоялся простой свадебный сговор. Здесь с обеих сторон пели певцы, сказывали олонхосуты [сказители эпоса], боролись силачи. Тут мегинцы, однако, не дали себя одолеть, с трудом восточнокангаласцы равнялись с ними, говорят. Поэтому богач кангаласцев Хаччылаах Хайааны сказал: «Я породнился с людьми, достойными быть в родстве со мной».

Когда девочке исполнилось десять лет, кангаласцы отправили ее в так называемый короткий выезд невесты, чтобы она посмотрела свое [будущее] местожительство. В ту поездку она имела, говорят, троих лошадей с украшениями и двух девушек-прислужниц, говорят. Если поглядеть на ее лошадей, привязанных по прибытии к тюсюлгэ к трем соединенным коновязям, то лошади оказались такими прекрасными и такими нарядными, равных которым нет в Среднем мире, с такими украшениями-сбруями. Эти лошади были разной масти.

По прибытии устроили, говорят, трехдневный свадебный пир. Здесь и олонхосуты сказывали, и певцы тоже пели, и силачи боролись, здесь мегинцы победили своими певцами и олонхосутами, при глотании харта[99] победили кангаласцы. Через три дня они увели обратно свою дочку. Лошади девочки и две девки-прислуги остались.

Потом, когда [ей] исполнилось пятнадцать лет, девушка совсем отправилась в дом жениха. Свадебный переезд в дом жениха состоялся на девятый день второй ущербной половины января. Девушка выехала на родину мужа с одним верховым конем, с одной вьючной лошадью и с одним ездовым конем. Приданое было на семи лошадях, говорят. Кроме того, имела трех девушек в качестве снимательниц торбозов (якутская кожаная обувь без каблуков) и двух парней — приданных рабов: таким образом, ей отец и мать выделили всего семь человек вместе с теми первыми. Когда девушка переезжала к жениху, выехало с ней на лошадях 300 человек кангаласцев — родственников и родственниц и сватов, говорят. Во время их выезда была, оказывается, очень сильная пурга, говорят. Поэтому они прибыли с опозданием на три дня от дня назначенного срока.

Лёкёй Модун вместе со встречающими, выехав из дома за три версты, три дня подряд ожидал. Через три дня на четвертый, когда встречающие находились в доме, вдруг на улицу прибыли кони со звонким топотом копыт. Услышав это: «Сходите-ка, парни, посмотрите, приехали что ли, или что это?» — сказал их тойон Лёкёй Модун. Тогда парни вышли и поглядели, оказалось — никого не было. Пришли и сказали своему тойону на это: «Сегодня должны приехать, дух ее вернулся», — сказал, и все вышли, поднимая вверх белые шесты, прокричали «ура».

И действительно, немного погодя, с шумом-звоном приехали они. Юношу с девушкой спустили с саней и со всеми родственниками, прислужниками провели вокруг встречной коновязи по направлению солнца. Если посмотреть на нее, она оказалась, несмотря на свои пятнадцать лет, красивой молодой женщиной с богатыми украшениями. Когда ее так водили, она посинела, как синее сукно, говорят. С этого времени, счастье этой женщины изменилось, говорят.

И вот здесь, у встречной коновязи, повесив волосы конской гривы, поев пищи, прокричали «ура».

Отсюда девушка должна была ехать верхом на молочно-белом коне. Когда привели ее к коню и попытались посадить верхом, а девушка-то не может удержаться на седле. Итак, посадив ее на сани, прибыли к тюсюлгэ (здесь — место проведения свадьбы), а тот верховой конь шел без всадника. Семь лошадей с приданым привязали к коновязи с семью столбами, предназначенной для невесты. Затем трех коней женщины привязали к коновязи с тремя выпуклыми выступами. Женщину поставили рядом с мужем, поддерживая ее (до того ослабла). И здесь они стали обходить коновязи с солнечной стороны. Когда они обходили так, над тюсюлгэ пронесся звон колокольчика и вслед за тем прозвучала необычно звонкая песня, говорят. На это собравшиеся люди сказали: «У Айыысыта отнята, значит, удача». С тех пор эта женщина сошла с ума, говорят. Поэтому свадьба, которая должна была продолжаться девять дней, была только три дня. Через три дня кангаласцы вернулись.

Всю ту зиму родные мужа приглашали шаманов со всех концов и заставляли камлать. Серого, как белка, жеребца женщины принесли в жертву. Летом она, поправившись, стала как человек.

Затем, когда расцвели травы-цветы, около Петрова дня, их привезли в Бютейдяхскую церковь и обвенчали. Во время венчания женщина, говорят, трижды теряла сознание. На следующий день в честь венчания устроили большое тюсюлгэ. Тут же отец девушки говорил, плача: «Не держите, не ловите, не запирайте, не принуждайте, пусть мое дитя само ходит свободно, все расходы на это я сам заплачу. Дитя мое было как дитя, девушка как девушка, человек как человек, вот, приехав сюда, она стала такой несчастной». Поэтому хотя эта женщина и ходила свободно, но больших бед не наделала, оказывается.

Эта женщина 15 лет сходила с ума, говорят. Иногда она все же приходила в себя и [нормально] зимовала, проводила лето, говорят. И в состоянии сознания, и в состоянии сумасшествия никто даже из молодцов не перечил ей, говорят. Когда она сходила с ума зимой, она надевала всю одежду, в которой приехала впервые, и, принарядившись, уходила иногда в пустые дома, иногда на мыс, говорят.

И тогда парни и девки, отданные ей в приданое, возили на подводе за нею еду, кормили и присматривали за нею, говорят. Теплую пищу она не ела, говорят, а все ела мерзлое мясо, откалывая пешней, не разрешая его рубить топором.

Тогда она как будто успокаивалась, говорят. В те дни, когда она приходила в себя и успокаивалась, мыли ей лицо, причесывали волосы, у нее усиливалась тогда болезнь, говорят. Поэтому ей ни разу не мыли лицо, не причесывали волосы. Несмотря на это, лицо у нее было чище, а волосы аккуратнее, чем у любого, говорят. Когда она ходила так, люди, издалека кланяясь и моля: «Солнце-сестрица, золотая богиня, постой-остановись, грех-беда», — просили-заклинали, говорят.

А голос ее был пронзительным, звучным, говорят. Если же дело происходило летом, она, надев всю летнюю одежду из шелка и гаруса, принарядившись, ходила, размахивая шелковым голубым платком. Эту одежду — платье она никогда не пачкала, ни в каком месте не рвала. Летом она исчезала на девять-десять дней, не показываясь на глаза человеку, говорят. Тогда ее искали по всему Алтану, но не находили. И когда летом она вела себя очень беспокойно в том месте, где ее находили, устраивали амбар и запирали ее туда. В таком заключении она самое большее находилась около десяти дней, говорят, разрушив свое место заключения, она уходила, оказывается.

И летом, и зимой по тому месту, по которому она думала идти, проходил, говорят, сильный вихрь.

Тогда люди того времени, говоря: «Госпожа наша, видимо, захотела пройти по этому месту», — боялись, оказывается.

Странствуя так, она побежала вверх по реке Тураахтаах. Там у себя на родине жил Хакыр шаман. Она пришла [к нему] и сказала: «В этом Среднем мире уже не прожить человеческой жизнью, рождая детей», — и вынудила его дать ей конский повод, и, взобравшись на высокий берег этой реки, она умерла, повесившись на сучок огромного толстого дерева со стороны солнца. Перед тем как повеситься, она трижды прокричала голосом ворона, говорят. Услышав это, шаман, подумав: «Она, наверное, умерла», — испугался и убежал в Тайгу[100], говорят.

Потеряв свою госпожу, весь Алтай несколько дней искал ее. Реку Тураахтаах они обошли дважды и дважды не нашли ее, и только при третьих поисках ее нашли, госпожа сама заставила обнаружить себя, позвав голосом ворона, говорят. Здесь она повесилась не так, чтобы можно было убить себя, а только накинула повод на шею, и нигде тело ее не стало портиться, говорят. Когда увидели ее, то госпожа их, казалось, умерла, приняв свой девичий облик. Говорят, она казалась еще более похорошевшей, нарядной. Перед смертью ей было как будто бы тридцать один год.

Найдя госпожу, очень быстро похоронили на месте ее смерти. Над ней сделали срубную могилу. В какой одежде ее похоронили, неизвестно. Слышно было, что когда к этому срубу подступал лесной пожар, то не сжег его. Впоследствии, около десяти лет назад, случившийся лесной пожар сжег эту могилу. Несмотря на это, она и сейчас заметна, выступает в виде бугра. Если проходили мимо этой могилы, распевая песни, то проносился вихрь, говорят, и тот человек болел или что-нибудь с ним происходило. Поэтому человек, который шел вдоль речки Тураахтаах, проходил тихо.

Эта женщина по-человечески дома рожала трижды, и все трое были девочками. Она была беременной всего шесть раз, при трех беременностях она зимой пропадала три дня, так что ее не могли найти. Предполагали, что она рожала тогда плохих детей. А те три ее дочери, выйдя замуж в трех улусах и не сходя с ума, удавились.

Эта госпожа имела, говорят, очень разукрашенный, снаряженный конский убор. Родные мужа этот убор продавали по частям тем людям, которые просили, чтобы сделать снаряжение своим дочерям, выходившим замуж. Девушка, снаряженная этими предметами, не жила по-человечески, говорят. Большинство сходило с ума, оказывается. А шаманы и шаманки, камлая каждый раз над ними, говорили: «Взяли с собой снаряжение госпожи Алтана, вот и возмездие за это», — и заставляли все вернуть назад, говорят. Когда возвращали назад [снаряжение], если верить по-старому, то действительно они поправлялись, оказывается.

Сама же госпожа Алтана после смерти явно стала абаасы. Ее приближение слышалось по очень громкому звону колокольчика и погремушек. А зимой среди треска и шума звенел колокольчик, говорят. И затем, говорят, она всегда ходила с пением.

Еще до недавнего времени в Алтайском наслеге было принято невестку по имени Агафья, приезжавшую в дом мужа, переименовывать в Акашу или Аалтыс. Да и сейчас, наверное, старое поколение не называет алтайского Айыы Агафьей, также не называют госпожой, а называют Айыы.

126. Болугурская айыы

В Болугурском наслеге жил местный богач Омуоруйа Нестор[101]с тремя женами, с девятью сыновьями, с одной дочерью, очень важный баай, говорят. Его местожительство — долина Сутуруолаах. Его жена — дочь чакырского князца Уогалааха Логлойо. От этой госпожи родилась девочка, которую вырастили в холе, в золоте-серебре, в рысьих, бобровых шкурах[102].

Она с рождения, как рассказывают, проделывала разные чудеса. Обходя долину Болугура, собирая детей, она устраивала угощение и наряжалась, украшалась цветами, играла, пела-распевала.

Впоследствии, когда дочь выросла и стала взрослым человеком, Омуоруйа Баай отдал ее в жены Григорию Кусагаллаю, сыну Багырынньа Баайя, князца ближнего Аччагар-Хатылинского наслега. Она уехала к мужу с множеством людей, лошадей, с вереницей навьюченных коней, со скотом, с приданными участками земли. В то время она была очень юной девушкой.

Когда она приехала [в дом мужа], ей не понравился муж, пошли [у них] нелады, и она стала ходить, не показываясь людям на глаза. Когда свекор Багырынньа хотел посмотреть на нее, каждый раз только и видел одни ее нарядные торбаза, или же, стоя, она превращалась перед ним в молодую березку. Так она все время не показывалась. Когда муж ее, Кусагаллай, хотел ее поласкать, каждый раз она превращалась в различных зверей, в копье и меч. Не впадая в грех, она ходила девственницей. Говорят, что она постоянно находилась под наблюдением.

До этого дважды находили ее с веревкой [на шее] и спасали, развязывая веревку. Напоследок, когда она повесилась в третий раз, ее увидел старик-гость и заявил об этом людям, тогда вышел свекор Багырынньа и перерезал веревку, и она сразу повалилась мертвой. По якутским поверьям, перерезать веревку у повесившегося то же, что прервать его дыхание. От такой смерти произошло большое смятение.

Останки девушки отвезли на родину, похоронили на западном бугре родного аласа Дьагарыма, где она родилась. Старинные одежды, украшения, игрушки и серебряных идолов ее тут же положили в тюктюйэ. В то время при похоронах забивали лошадь, устанавливали кэрэх и много пели-распевали. Когда она была жива, у нее были также одежды и наряды [шаманская одежда]. Несколько раз она спасала тогда заболевшего дядю кузнеца-шамана Кыпчытына. Замужем она была только три года.

После ее смерти ближайшие наслеги и даже улусы стали почитать ее, называя «Духом Болугура», «хозяйкой», «старшей сестрой», «теткой».

Шаманы и шаманки в заклинаниях, как будто действительно вселив ее в себя, воспевали, называя ее старым именем Сынгалаабыт Лыгый. Превратив ее в духа айыы, заклинали, просили. Устами шаманов и мэнэриков она просила разную пушнину, шелк, монету талер, красную лисицу, рысь, кусочки бобрового меха, веревку, колечко. Заставляли ее плакать-стенать, говорить: «Горе мое — муки мои, досада моя — несчастье мое». Она распоряжалась, уводила и приводила всех мелких злых духов. Представляли ее ездящей верхом на коне с погремушками, бубенцами, в шубе, обшитой по краям бобровым мехом, с нагрудным и спинным украшениями, с браслетами и в рогатой шапке с перьями наверху. Видевших ее наяву очень много. Было так, что однажды она с одним человеком послала своим родственникам [семье] Павла весть: «Могила моя обгорела, пусть обновят». Однако они не обновили[103].

В прошлом старики-шаманы заклинали ее имя так:

127. Сучунаа

Однажды старик со старухой перекочевали и остановились ночевать. Они были кочевыми. В одно утро старик пошел искать оленей. Оленей он нашел. Увидел, что одного бура[104] нет, и пошел искать его по следам. Он увидел следы существа с полуметровой ступней, уведшего его бура. Он с досады пошел по следам. Вдруг он увидел человека ростом с лиственницу[105], который ведет за собой его оленя.

Старик решил обойти этого человека и застрелить его. Он обошел и опередил его. Это существо узнало это и разрубило оленя пополам. Старик, припав за корягу, выстрелил. Сучунаа, резко закричав, прыгнул вверх к небу. С хрипом упал на землю и, сидя, ножом указал старику на свое горло. Старик подбежал и перерезал ему горло. Кровь брызнула и залила пространство на несколько шагов и дошла до старика. Старик сказал: «Все же добыл хороший нож», — взял нож и пошел домой.

Возвратившись, обрадованный он сказал жене: «От сучунаа за оленя взял нож». В скором времени они оба сошли с ума, а через три дня после этого умерли.

128. Оспа

Болезнь, от которой очень страдали и гибли якуты, — это оспа[106]. В самую последнюю губительную оспу в 1873–1874 годах якутское население значительно вымерло. Тогда гибли целыми домами, подродами (ийэ ууса) и родами (ага ууса).

Все жители, прячась от оспы, построили себе балаганы в дальних лесах. Собак своих поубивали, дрова рубили в доме, на дворе не разговаривали, сено и дрова возили ночью и даже мычащий скот не выпускали на двор. Все это делалось вот почему: оспа, превратившись в русскую женщину, называемую хотун («госпожа») или эбэ («бабушка»), все время прислушивается. Если услышит собачий лай, человеческий голос или мычание скота, стук топора, скрип саней, говорят узнав, что живут люди, она приходит туда. Из-за этого страха так прятались, оказывается.

В семье, где имеется заболевший оспой, не впускают в дом свет, закрывают окна. Больному не дают смотреть на огонь, не показывают материю (одежду) красного цвета и пищу. Говорили, если больной увидит свет или красное, то болезнь усиливается, и он умирает. На стол кладут карты, куклы и, если имеется, водку. Картами, куколкой, водкой развлекают эбэ, упрашивают ее. К жителям, где имеются больные, не ходят в гости, а к дому их даже близко не подходят. Хозяева далеко от своего дома в лесу втыкают в снег палки: самая длинная из них — хозяин дома, покороче этой — хозяйка, еще короче — дети. Если кто заболеет, наклоняют соответствующую его возрасту палку, а если умрет, переламывают, наступая на нее. Соседи и родные (каждый) приходят сюда и смотрят эти палки, и потому знают, кто заболел или кто умер. Человек из семьи, где нет больных, не встречается лично с человеком той семьи, где болеют. А если встретится, он воспринимает это так, как будто он встретился лицом к лицу с самой эбэ (оспой).

Когда умирает человек, люди соседней семьи, придя и увидев, что хозяева сломали поставленную в лесу палку, находят где-нибудь киибэс и приводят его сюда. Киибэс — так зовется человек, который всегда занимается похоронами умерших. Если умершему полагается посмертный конь (холдьуга), прибывший киибэс уводит предназначенного коня далеко, убивает и ест мясо и роет яму покойнику. Родные умершего сколачивают в самой могиле деревянный сруб. Когда закончатся приготовления, киибэс привязывает покойного без гроба к приспособлению, называемому дьулурга, и сам волочет его в могилу. Дьулурга — это две длинные жерди с перекладинами позади. Киибэс впрягается в переднюю перекладину, как в ярмо, и волочит, толкая грудью. Вывозит так в могилу, скатывает в яму, как бревно, и засыпает землей. Сколько человек умирает, всех хоронит киибэс. В вознаграждение киибэсу дают мелкий скот или корову.

129. На Оймяконе оспы не было

Когда здесь якутское население стало многочисленным, в Оймякон ехал злой дух болезни оспы из Якутска, подсев сзади всадника, доставлявшего вьюком грузы.

Переезжая через реку Тарын, он упал с коня в наледь, обморозил себе ногу и сказал: «Эта река чересчур холодна, пронзительно ее дуновение, оказывается, она по праву называется Чысхаан. Больше я не вернусь в эту страну». Так он, говорят, повернул обратно. Сколько ни приходилось слышать, в этих местах (ни в прошлом, ни в рассказах) не было болезни оспы[107].

130. Хабинский князец

Недалеко от города[108], в трех кёс, жил, говорят, омукский князец по имени Хабинский князец. Когда этот человек ехал в город, показались ему духи повальной болезни, превратившись в грех русских девушек. Они попросили, говорят, у него одну черную лисицу, которую он вез с собой. На это он сказал: «Я охотился на лисиц не для всяких русских девушек, а везу их в город». «Ты потому стал иметь черную лису, что путь твой будет черным», — сказали они и обманом попросили вести их до своего дома. Приблизившись к урасе, девушки исчезли.

После этого Хабинский князец со всей семьей за трое суток перестал существовать. Эта местность называется Хаба Унгуохтаах, т. е. Могила Хаба. В наш наслег оспа не заходила.

131. Сожительство злого духа

Совсем недавно, перед самим установлением Советской власти, в доме Александрова Николая, стоящем в местности Айалаах Хаптагай в Восточно-Кангаласском улусе, довольно долго проживал злой дух. Эта семья состояла из трех человек — мужа с женой и их совершеннолетней дочери. Еще жила с ними одна женщина. Они были крестьянами среднего достатка. Жили они благополучно, во всем им была удача. Но однажды они посетили юрту хозяина дома, предназначенную для кратковременного проживания в пору осенней неводьбы. После этого дня вроде плохого не случилось, однако у девушки, спящей за камельком, появилась плохая привычка — она всю ночь не спала, металась и хихикала.

За это девушку ругали и наказывали, но она ничего не говорила, отмалчивалась. Однажды женщина, проживавшая у них, обманом заставила ее проговориться. Девушка рассказала, что к ней приходит весь мохнатый мужчина, и она с ним разговаривает и забавляется. Женщина про все это рассказала родителям девушки.

Они подумали, что их дочь сошла с ума, и устроили ворожбу. Гадавший сказал, что «подмигнул» злой дух. После этого они устроили шаманское камлание, но злой дух не поддался. Напротив, злой дух, прижившийся у них, стал с того дня вредить самим хозяевам дома. Он то отвязывал коров в хлеву, то накрепко затягивал узлы тех веревок, которыми были привязаны коровы. Если девушка начинала чистить хлев от навоза, он приходил, показывался ей, помогал, разговаривал совсем как человек. Рассказывают, что не было известно, чем он питался, куда ходил.

Когда приходил поп и устраивал молебен, то злой дух вторил ему из хлева и говорил: «Уходи прочь, уж тебя-то я не боюсь!»

Вот так он мучил их на протяжении пяти-шести лет. В течение этого времени дошли они до нищеты, совершая шаманские камлания и молебны священников. Злой дух сердился за это и в последние годы стал бросать всякий мусор в их пищу и в них самих. А соседку он совсем не трогал, оказывается. Все эти годы он не прекращал забавляться с их дочерью, целыми ночами они шумели, пыхтели и смеялись. Девушке он рассказывал: «Я пришел сюда из далекой земли потому, что стал сиротой. Когда достигну совершеннолетия, я вернусь назад на свое место без участия шамана или попа. Твои никак не могут дождаться этого, считая, что я их стеснил, не любят меня, ругают, бранятся, проклинают. Это мне не нравится. Я тоже умею злиться, буянить. Они довели меня до последней крайности, надоело мне их слушать. Поэтому я нарочно устраиваю им пакости. Если они прекратят преследование, то и я не буду трогать их. Тебя я хочу взять с собой, однако ты не выдержишь трудностей пути. Поэтому ты останешься здесь. Теперь, если и будут разыскивать меня, все равно никаких вестей обо мне не услышат».

Девушка совсем его не боялась, считала его ближайшим приятелем. Рассказывают, что он приходил и уходил из-под основания столба, держащего матицу балагана. Со временем и хозяева примирились со своей горькой долей, перестали его ругать и бранить. Соседи прожили с ними несколько лет и переехали от них. Александров, хозяин дома, говорят, держал на самом деле это в глубокой тайне от чужих. Но соседи узнали про все раньше него самого. Александровы пытались жить в своем доме еще пять-шесть лет, но не выдержали и переехали в другое место. Это случилось весной, когда снег еще не стаял. Злой дух тогда сказал девушке: «Ну, прощай. Больше мы с тобой не встретимся. Я знаю, что вы бежите от меня. Я бы мог, если захотел, поехать с вами. Но совсем приблизился срок моего возвращения, несколько дней я проживу и здесь. Я прибыл сюда из пустующего дома, последовав за твоим отцом. Благодаря этому, я все же остался жив. Вы живите благополучно». Сказав, он скрылся с ее глаз. Правда, он, говорят, исчез оттуда. Через три года та девушка умерла от болезни. Умерла и жена Александрова, он с той поры стал разоряться. После них в том доме, где присоседился злой дух, жить остерегались, никто не жил. Позже дом сожгли, говорят. С того дня, в который злой дух обещал уйти, в северном углу хлева появилась дыра. Там на ииду остались лежать перья разных птиц, кусочки заячьих шкурок. Короче, это было похоже на мышиную нору. Когда же он жил в том доме, такой кучи не было, и из-под того столба он, говорят, не появлялся.

В прошлом, отсталом веке, таких существ называли «дэриэтник» (исковерканное «еретик»). Где бы они не поселялись, это обычно старались сохранить в тайне. Но украдкой рассказывали об этом даже в дальних местах. Близкие соседи воздерживались упоминать про это. В случаях такого преследования шаманы и попы не могли помочь. Так рассказывали в то время, когда я был маленьким. Правда это или ложь, откуда мне знать. Однако невозможно, чтобы говорили без всяких на то оснований.

132. Приживательство

Перед самым переворотом[109] в семье Чороповых, жившей в Ыйылас Нахаре, появилось и стало жить невидимое существо. Оно было в начале малолетней девочкой. По рассказам, у Чороповых росла девочка того же возраста. То существо не показывалось людям солнечного мира, только видела ее их девочка. Целый день они играли в самые разные игры, очень веселились вдвоем. По словам той девочки, невидимая девочка имела светло-рыжие волосы, совершенно белую кожу и стройный, как стебель осоки, стан. На первых порах эта невидимая девочка не проказничала, ничего плохого не делала. Но Чороповы сочли это за большое несчастье, полагая, что пристал злой дух (дэриэтник), стали часто приглашать шаманов и попов. Однако ничто не помогло, никто из них не смог что-либо сделать. Однажды, когда пришел один поп и читал молитву, ему показалось, что невидимая девочка стоит рядом с ним. Поп с криком схватил, было, ту девочку за полосы, да оказалось, что он таскает за волосы ревущую дочь хозяев. Вот так никто не одолел. Наоборот, она стала очень раздражительной. Теперь уже она портила пищу, запутывала узлы на веревках, которыми были привязаны коровы, а иногда, когда сердилась, бросала в людей всякую дрянь. Несмотря на это она продолжала играть с хозяйской дочкой. Во время встреч она, оказывается, говорила: «Почему меня ненавидят? Никак не пойму. Я им ничего плохого не делаю, все равно сейчас не уйду, отправлюсь, когда достигну совершеннолетия. А если же будут меня раздражать, то я сочтусь с ними, буду строить им козни».

133. Посещение страны сюллюкюнов[110]

Однажды в глубокой древности, зимой, в пору выхода на землю сюллюкюнов, когда солнце уже клонилось к закату, одна пожилая повитуха справляла нужду за хотоном (хлевом). В тот момент с запада на санях вдруг приехал молодой человек небольшого роста. В его сани был запряжен сине-серый конь, масть которого подобна цвету волны. Он был одет в шубу, похожую по цвету на рыбью чешую. Молодой человек стремительно подъехал к женщине, бросил ее в свои сани и мгновенно исчез. Когда она очнулась, оказалось, что приехала в весьма сумрачный край. Господин, который привез ее, остановил сани около дома и сказал: «Я привез тебя потому, что ты, по рассказам, хорошая повитуха. Моя жена обычно рожает очень тяжело. Когда закончатся роды, я тебя подниму обратно». Женщина быстро вошла в дом. Там, на левой стороне, оказывается, бьется в постели в предродовых муках одна роженица. Опытная повитуха увидела, что рожающая находится в критическом состоянии, и тут же начала хлопотать около нее. Роды прошли очень благополучно. Старуха-повитуха пробыла у них столько дней, сколько необходимо быть с роженицей. Угощение было очень щедрым. Как она заметила, у тех существ тоже имелся свой скот, собаки, птицы и звери. Все они имели одинаковую масть, были блестяще-синими, как цвет волны на воде.

Через шесть дней, когда мужчины не было, молодая мать дала совет повитухе. «Вот настал срок твоего отъезда. Мой муж даст тебе за услугу много денег. Но ты их не бери, а попроси взамен от него всякий мусор и мох. Это у вас станет деньгами», — сказала. На следующий день хозяин обратился к повитухе: «Ну, старушка, сегодня я подниму тебя на твою родину, мы же являемся духами-хозяевами воды, называемыми сюллюкюнами. Мы прибегли к твоей помощи по крайней нужде». Поэтому, сказал, что дает целую груду бумажных денег за беспокойство ее и за труд, lime дал ей шубу, похожую на рыбью чешую. Но старуха не стала брать его деньги, а попросила: «Я — человек, выросший во всякой грязи, мне дайте разный мусор». Тогда сюллюкюн сказал: «Как только ты поднимешься вверх, все это станет деньгами. Их ты должна истратить за семь дней. Если не справишься за этот срок, то деньги снова превратятся в мусор».

Старуха вышла во двор, только присела на сани, как вдруг очутилась на том же месте, где справляла нужду. Она вошла в свой дом, держа деньги в своем подоле. Они едва в нем вмещались. Помня совет сюллюкюна, семья пыталась истратить деньги за семь дней, но не справилась. Оставшаяся часть денег превратилась в мусор. Все же они использовали очень много денег. Вот так они разбогатели, славно зажили, благодаря богатству, данному сюллюкюном.

Через несколько лет, близкие ее соседи справляли свадьбу. Старуха пришла туда. Оглядывая гостей, она вдруг обнаружила, что знакомый ей господин находится среди них. Все, кто был там, совсем его не замечают, даже не думают, что он может присутствовать тут. Старуха неотрывно стала наблюдать за ним. Когда он пышел из дома, она пошла следом за ним. Там она сказала ему: «Ты меня узнаешь, я ведь тебя знаю?» Тот человек очень удивился и спросил: «Ты каким глазом увидела меня?» Затем он послюнил свой указательный палец и придавил ей веки на левом глазу. Старуха сразу ослепла на левый глаз. С той поры она совсем не видела сюллюкюна.

134. Сюллюкюны

Вечером после выхода сюллюкюнов нельзя ходить за водой. По народным преданиям, в старину, где-то кто-то зачерпнул вместе с водой ребенка сюллюкюнов и принес домой. Никто из проживающих в этом доме ничего не заметил. Ночью, ложась спать, они услышали во дворе плач женщины. Она все время скрипела мерзлыми торбасами по снегу и продолжала плакать. Долго был слышен ее плач, наконец, люди не выдержали, вышли посмотреть. Оказалось, что пришла румяная, безбровая женщина и невыносимо горько рыдала, прося отдать ее ребенка. Тогда посмотрели в то ведро, в котором вечером принесли воду. Там что-то краснело. Увидев это, вынесли ведро и вылили все его содержимое на очищенное от снега место перед жилищем. Женщина тут же перестала плакать. Подобные рассказы распространялись очень широко. В связи с этим случаем, говорят, установился обычай, запрещающий ходить за водой к проруби вечером, когда наступала темнота. Поэтому совсем перестали по вечерам ходить за водой.

Сюллюкюны — это несметно богатые люди, имеющие неисчислимо много денег. Живут они в подводном мире, сами румяные и безбровые. Они, по якутским верованиям, очень хорошо предсказывают судьбу, все знают и могут сказать, кто когда умрет, кто разбогатеет.

135. Узнавание судьбы от сюллюкюна

Для того чтобы узнать про свое будущее, в пору, когда выходят на землю сюллюкюны, у основания коновязи или около ворот во дворе рассыпают через сито снег. Это место осматривают ранним утром, на нем обязательно должны быть какие-либо следы. Например: если у тебя будет ребенок, то обнаружится детский след, если приобретешь коня — его след, корову — ее, если умрешь — то след спины человека без головы и т. д. По виду следов, по их особенностям должны определить, что же будет с гадавшим. Это называется узнаванием своей судьбы.

136. Подслушивание сюллюкюнов

По мнению якутов, почти все сюллюкюны — люди мудрые, умеющие предсказывать судьбу. Поэтому хотят услышать, что они скажут. Их можно подслушать ночью, сидя под коновязью, находясь в старом заброшенном балагане, где поселился какой-нибудь дух, на большой проезжей дороге, когда на ней нет путников; на мысах, которые имеют духов-хозяев; у ворот двора; у проруби.

Нужно сидеть в одном из этих мест, укрывшись одеялом. Отправляются подслушивать обычно группой в несколько человек.

Сюллюкюн, придя, сперва сильно ударял или толкал в бок. Подслушивающий узнает что-нибудь, если выдержит этот удар или толчок. Если не выдержит, то должен умереть. Такое подслушивание проводят разные люди, а затем об этом рассказывают всем. Молодежь часто проказничала во время гадания. Но много было и таких, кто верил в эти рассказы.

Настоящие ясновидцы и люди с «открытым»[111] телом заранее готовятся к подобному подслушиванию. В течение семи дней они не моются, ни с кем не разговаривают, не совершают никаких грехов, воздерживаются от интимной связи с женщинами, ведут праведный образ жизни. По истечению указанного срока они тайком отправляются ночью на самую шумную днем проезжую дорогу. Туда подходят пятясь, и садятся. У такого человека не должно быть никаких амулетов. Он обязан прийти также без ножа, огнива и палки, которой мешают огонь в очаге. Человек с амулетом не может ничего услышать, поэтому его не разрешали брать с собой. Все, что услышит, он может рассказать только тогда, когда кончится срок пребывания сюллюкюнов на земле.

Ясновидцы и люди с «открытым» телом обо всем узнают, даже находясь у себя дома.

Сейчас они не подслушивают, устраиваются лишь групповые подслушивания. Только не слышно, чтобы они услышали что-либо путное.

Со слов М.Г. Наумовского, II Нахарский наслег Мегино-Кангаласского района. Записал П.Т. Степанов 14 декабря 1945 г. АЯФ СО АН СССР, ф. 6, оп. 3, д. 648, л. 8–8 об.

137. Племена абаасы Нижнего мира

По данным древних шаманов, по тому, как думали старинные люди, под этой обитаемой страной имеется еще одна жилая страна. Только в той стране живут не люди, а двадцать семь племен абаасы. В каждом племени они тоже имели по одному господину и госпоже, у которых было по одному сыну и дочери. Каждое племя владело самостоятельной частью страны, имевшей собственное название.

Из них самыми главными являлись живущие очень далеко Луога Хаан тойон, Луога Хаан госпожа, их сын Буор тэсююлэй (прах поднимающий рычагом? — Н. А.) и дочь Хаан мангалай (кровавое брюхо). Древние шаманы в своих заклинаниях описывали страну людей, представлявшую собой бездонную пропасть, имеющую три обода, сообщали, что с этой страны начинаются восемьдесят восемь вредоносных дорог, что в глубь данной страны проваливаются девяносто девять путей мучительной смерти.

Ближе той страны находится место обитания родоначальника мертвых.

Это край, куда рушатся самые именитые мужчины, это перевал, через который отправляются знатные женщины. Там высится серебряная гора, из которой родилось и улетело солнце, там стоит священная гора, из которой родилась и улетела луна. Это страна, где свет солнца и луны растягивается в лучи, подобные струе. Они сверкают так же, как порошок из золота или меди. В этой стране живут Кёмнёхтёёх кюё хаан господин; ретивый черный парень, забирающий самых резвых коней из числа тех, что отдаются покойникам; Тысы тыгылай девица, стерегущая последнее дыхание человека, перетряхивающая погребальную одежду знатных женщин. Их упоминали древние шаманы, когда заболевали именитые мужчины и знатные женщины. Им в жертву приносили рыжеполосатого быка, пестрого, как бахрома на костюме великого шамана. Его отводили в ту сторону, куда заходит летнее солнце. В ту страну добирались, пройдя трижды три шаманские остановки[112].

Кроме того, шаманы упоминали еще другого родоначальника умерших. Его страна находилась в восточной части Нижнего мира на расстоянии трижды девяти шаманских остановок. В путь в эту страну отправлялись с почетного угла дома, где велось камлание. В жертву отводили трех беломордых четырехлетних быков. При жертвоприношении в заклинаниях так описывали это место:

Итак, в эти страны, по мнению древних людей и древних шаманов, отправлялись кут-сюр покойников.

Из этих стран шаманы поднимали вверх кут-сюр больных, находящихся при смерти.

138. Страна, где живут духи, причиняющие смерть роженицам

В древности, когда женщина заболевала при родах, камлали шаманы. Они начинали свое путешествие к злым духам, причинившим болезнь, от того места, где были забиты шесты для роженицы[113]. Направлялись шаманы в Нижний мир, в его северо-западную часть. В жертву они отвозили трех-четырехлетнего сизо-пегого пороза, имеющего на лбу совершенно белое поперечное пятно, копыта, подобные гребню, и прозрачные рога. При этом заклинали так:

Вот в какую страну уходят, по мнению старинных людей и шаманов, кут-сюр женщин, умерших при родах.

139. Страна, где живут духи, причиняющие смерть детям

В древности человек, у которого дети умирали в раннем возрасте, приглашал шамана, и он отправлялся прямо на север в Нижнюю страну. В тех случаях заклинали так:

К этим духам добирались через девять шаманских остановок. Далее, через дважды девять остановок жили в улусе Бухара Дьолуо-Бургуйа харса господин, Бургуйа харса госпожа, их сын Буос Бугайдаан, дочь Буос Бэсирик. По ту сторону этих духов жили имеющие широкие пути, подобные отверстию горшка-чугуна русского человека, живущие во вредно-гибельном болоте Дуолан Харса господин, Дуолаты Харса госпожа, расслабленный парень Бэсэрик, квелая девица Бэсирик с большим животом. К ним добирались еще через девять шаманских остановок. Дорогу насылаемой ими смерти затыкали летягой (летучей мышью).

140. Харса

Харсой называли людей абаасы, поедающих гнезда детей[115], которые должны народиться в Среднем мире. Имеются три разных Харса: дальний Харса, по имени Кудулу Харса[116], средний — Юёсен Харса, […][117] ближний — Ылгын Харса. Проход в страну Харса шаман затыкал шкурой летучей мыши, совершив специальное камлание. Ее сын (или дочь) Харса боится, поэтому не посещает Средний мир в течение всей жизни. Тогда дети не умирают, увеличивается количество потомков.

Сын Харса «поедал» мальчиков, дочь Харса — девочек. Духи Харса — это люди, бегающие, подобно мышам, только по своим тропкам.

141. Место, где живут духи, воспитывающие отосутов

Когда заболевал знахарь, шаманы камлали в Нижний мир. Они отправлялись в том направлении, куда выходит среднее окно. На место добирались через дважды девять шаманских остановок. Отдавали в жертву трех-четырехлетнего буро-рыжего быка, имеющего на лбу совершенно белое поперечное пятно, белобрюхого как белка, с пучком белых волос на конце хвоста, с белыми ногами, похожими на четыре березовых кола, со светлыми рогами и копытами. Вот что пели, когда шли в ту страну:

Такое заклинание, говорят, произносил шаман.

142. Спуск к злым духам

В глубокой древности один охотник-эвенк, неся за спиной кремневую винтовку, поднялся на лыжах, подбитых оленьими камусами, на высокую гору, туда, где берут начало речки и ручьи. В том месте он собирался белковать. Это было зимой, в пору самых сильных морозов, когда все вокруг закрывается туманом.

Однажды меткий стрелок охотился с утра до вечера. К наступлению темноты он имел полную ношу добычи. В это время он вдруг увидел, что по одной высокой, накренившейся лиственнице, стремительно носится сверху вниз и обратно рыжая белка. Он выстрелил в нее и сбил. Сперва он постоял, огляделся, не зная, в какое место прибыл, не ведая, каким путем возвращаться домой, так как понял, что вроде заблудился. Затем решил взять свою добычу. Оказалось, что белка упала на крутой склон горы. Поэтому, когда он делал шаг, чтобы взять белку, снег скатывался ниже, и она тоже опускалась вниз. Охотник попробовал притянуть белку к себе палкой для лыж, но не смог. Так он безуспешно пытался догнать свою ускользающую добычу. В один момент он сорвался вниз, не сумев ни за что ухватиться, уронил свое ружье и ношу, и полетел так, что засвистело в ушах. Не успел он опомниться, как очутился в темной мрачной стране. Небо в ней было по цвету похоже на несварившуюся уху, солнце там не появлялось, все растущее было скореженным. В такую страну он шлепнулся с шумом, какой при падении издает рукавица из телячьей шкуры.

Много ли времени прошло, мало ли, он оправился от испуга и огляделся. Оказывается, лежит на покрытом белой плесенью, кишащем разными белыми червями и гусеницами, стоге сена. Он не мог решить, куда пойти, находился в полном недоумении. В это время прибыл одноглазый, однорукий, одноногий человек, имеющий рот в самой середине лица. Нос у него был длинный, подобный ступе, свисал вниз и раскачивался, когда он перепрыгивал с места на место. На его висках имелись рожки, длиной около одной пяди. Все его тело покрывала шерсть. Он приехал на санях, запряженных бесхвостым, пестрым четырехтравным быком. Одноглазый распряг своего быка, имевшего шерсть, подобную колючкам шиповника, глаза, походившие на медные бляхи. Бык был настолько худ, что выступали все восемь ребер. Он еле-еле переставлял ноги.

Затем однорукий начал перекладывать сено на сани. Хоть и смотрит он в разные стороны огромным, как прорубь для ловли рыбы сачком, гноящимся, красным, как сырое мясо, глазом, но не видит, что на стогу находится человек. Изо всех сил корячась, он стягивает крючком сено со стога, косясь в разные стороны, укладывает сено на сани. Каждый раз он едва не зацеплял крючком охотника, который с трудом уворачивался от него. Нагрузил он сани только наполовину. Затем с видом человека, завершившего дела, никуда не оглядываясь, не утруждая свои девять позвонков, не вертя ни одним из своих спинных суставов, он сел верхом на быка и, громко напевая, отправился обратно. Бык его плелся едва-едва.

Охотник понял, что попал в мир злых духов. Заплакал, запричитал, кто ему поможет, кто его спасет. На беду даже ружье потерял, пропали неведомо куда лыжи, все снаряжение и добыча. Огляделся, осмотрелся, оказалось, что на его счастье сохранился у него нож, который был привязан к его бедру. Он несказанно обрадовался. Подумал, что больше не вернется в мир добрых божеств айыы, что, видимо, должен стать злым духом. Поэтому взял, да погнался за парнем абаасы, догнал и влез на сани сзади. В это время он думал, что было бы лучше, если бы его съели поскорее.

Человек Нижнего мира подъехал к покосившемуся балагану, из которого время от времени вырывались редкие клубы дыма. Он вошел в балаган и разделся. А бык так и остался во дворе нераспряженным. Вокруг балагана не было никаких изгородей и построек. Тут находились девять едва живых пестрых скотин. Они бродили, пошатываясь на каждом шагу. Около них ходили, припадая то и дело на колени, девять телят, обросших коростой. Охотник открыл дверь, которая оказалась похожей на занавеску из тряпки, и вошел в балаган. Хозяева не почувствовали его появления. Внутри дома находились девять одноглазых существ. Тут лежал и о чем-то сетовал старик, о чем-то стеная, ходила старуха, там-сям слонялись, пошатываясь из стороны в сторону, работники. Только в темном чулане, запираемом на ключ, сидит, оказывается, красавица дочь. Она понравилась охотнику. Он прожил здесь несколько дней. Обитатели балагана не замечали его присутствия. За это время хозяева ни разу не доваривали свою пищу. Все они пожирали, глотали полусырым, такие имелись у них дурные привычки. Охотник был вынужден тоже есть их недоваренную еду, не умирать же. Хозяева не чувствовали то, что он кушает с ними.

Охотник стал каждую ночь приставать к их дочери. Когда он, молча, пытался погладить ее, она поднимала переполох, начинала кричать и стонать. Тогда они пригласили шамана. Он камлал, но ничем не помог. Потом позвали свою великую шаманку. И она ничего не сделала. Наконец, третьим умолили прийти шамана главного в том крае. Это был поседевший до желтизны старик, проживший более восьмидесяти лет, имя которого всуе не поминали. Он камлал без перерыва в течение девяти дней и ночей. Охотник испугался, подумал, что вот сейчас узнают о его присутствии, поймают и съедят. Он попытался убежать через дверь или через хотон, но везде на его пути возникал шаман, который камлал здесь. Наконец, шаман вытащил охотника из-под первой лавки на женской половине. Заставил его признаться, что без спроса ласкал девушку. Затем шаман дунул куда-то вверх, и охотник вдруг оказался в том месте, где когда-то охотился, убил рыжую белку, но не смог ее поднять. Он решил, что родился во второй раз, собрал свои пожитки и пошел в ту сторону, где находилось его зимовье. В пути он не чувствовал голода, однако был весьма слаб, отощал так сильно, что живот подтянуло к позвонкам. Поэтому добрался к своему зимовью с большим трудом.

Все время, которое он пропадал, его товарищи не охотились, искали его повсюду. Охотник поведал им все — где находился, как туда попал, что там с ним случилось.

Поэтому, говорил он, когда попадете в Нижний мир, учиняйте его жителям всякие помехи, тогда они мгновенно возвратят вас обратно на землю.

143. Хаан Дьарылык и Эллэй

Говорят, в старину был царь Хаан Дьарылык, у которого Эллэй Боотур со своим отцом, стариком Татаар Тайма, находились в подданстве.

Хаан Дьарылык захотел взять в жены Мать Земли Святую Марию. По красоте ни одна девушка в мире не могла сравниться с ней. «Где она живет, — люди говорили, — [это] знает наверное только Эллэй Боотур».

В верховьях речки Юндюлюн было озеро Юллэр кюель. Там жил Татаар Тайма со своим сыном Эллэй Боотуром. Хаан Дьарылык вызвал к себе Эллэй Боотура, который в кожаной суме захватил своего отца. Хаан Дьарылык обращается к Эллэю и говорит: «Найди мне Мать Земли Святую Марию».

Эллэй берет с собой трехгодичный запас пищи, делает себе корабль для плавания по воде, забирает с собой отца в суме и отправляется вместе с Войсками Хаан Дьарылыка. Плывя по реке, доплыли до подножия горы, доходящей до неба. Посмотрели в воду и увидели отражение женщины, такой красивой, какую никто никогда не видывал. Хаан Дьарылык, говоря: «Это и есть моя суженая, идите и приведите ее скорее!» — приказал своим воинам одному за другим спуститься в воду. Люди как спустились в воду, так и не всплывали и не вытаскивают женщину. Эллэй спрашивает совета у отца, отец говорит ему: «Спуская в воду за отражением женщины, живущей на вершине горы высотой в два кёс[118], Хаан утопил почти всех своих людей. Тебе же я даю длинную веревку, ты сделай себе железный багор. Хаан скажет: “Спустись”, тогда скажи ему: “Ты истребил своих людей, спуская их в воду за отражением женщины, живущей наверху этой горы. Не спущусь.”

Тогда он прикажет тебе подняться на гору. На это скажи: “Подняться-то поднимусь, но знай, что у меня тоже сердце бьется, а потому женщину, пожалуй, не спущу тебе. Если не хочешь, чтоб я отнял ее у тебя, то сделай себе снаряжение и поднимись сам”».

В это время от войска Хаан Дьарылыка никого не осталось. Обращается Хаан к Эллэю и говорит: «Спустись!» Эллэй отвечает ему, как надоумил отец и делает себе железный багор. Тогда Хаан Дьарылык сам поднимается на гору. Когда он поднялся, действительно, оказалась перед ним прекрасная женщина, она сидела и расчесывала свои волосы. Хаан прибежал к ней и стал обнимать ее. Вдруг зазвенели украшения женского натазника и все исчезло.

Татаар Тайма спрашивает у сына: «Исчезла ли [тень]?» «Да, исчезла», — отвечает сын. «В этой суме есть еда, давай кушать. После еды убежим отсюда».

Достав еду из сумы, стали есть. Во время еды старик рассказывает: «Отсюда на север, в холодной стране, говорят, есть каменная гора, там должна быть река. Туда ты дойдешь, если пойдешь прямо на север, придерживаясь стороны крени (твердый нарост на нижней части ствола лиственницы с северной стороны. — Н.А.) деревьев».

Эллэй положил своего отца в суму, взвалил его на спину и отправился. Он нашел верховья реки Лены. По этой реке поплыл вниз. Плывя таким образом, он нашел остров, богатый промыслом. Построили они там балаган и стали жить. Отец советует сыну бросать в реку щепки от дров. И перед смертью Татаар Тайма завещает своему сыну: «Плывя отсюда вниз, найдешь богатого старика с тремя дочерьми. Женись на некрасивой дочери того старика. Меня похорони здесь».

Эллэй поплыл вниз по реке. Однажды он вышел на берег, лег и уснул. Его увидел табунщик Оногой Баая и рассказал об этом старику и старухе. Старик со старухой пошли туда и привели Эллэя к себе домой.

Эллэй работает у Оногой Баая табунщиком. Сила и мощь его необычайны, был он работником умелым и преуспевающим. Много лет работал он у них. Однажды Эллэй, рассердившись, хватая за ноги лошадей, стал бросать их поверх столбовой изгороди. Старуха Оногоя испугалась и просит Эллэя: «Выбери себе из трех моих дочерей одну». Тогда Эллэй выбрал некрасивую дочь. Две дочери с досады не знают, что и делать. Старик со старухой, разочаровавшись в Эллэе, отдали зятю и дочери только одну корову с двухгодовалой телкой и одну кобылицу с жеребенком по второму году.

Эллэй стал жить отдельно. Летом у дома он разводил дымокуры, к которым скапливались кони и рогатый скот Оногоя. Выдаивая тех коров, Эллэй с женой питались молоком. Жена его стала шить [берестяную] посуду и украшать ее волосом. Летом, выдаивая кобыл, собравшихся возле дымокуров, они устраивают большой ысыах. На месте ысыаха установили чэчиры (молодые березки. — Н.А.), поставили коновязи, приготовили разные кушанья и заготовили кумыс. На этот ысыах пригласили старика со старухой и всех людей и соседей. Оногой Баай со старухой были этим очень обрадованы. И старик сказал: «Оказывается, бывает счастье и у плохого (человека), не обижайте и плохих». На радостях старик со старухой плясали на ысыахе. Тогда, говорят, на небе появилось облако, и оттуда упала всклокоченная конская шерсть длиной в три с половиной маховых сажени.

144. Ысыах Эллэя

Эллэй построил загоны для скота, хлев и развел дымокур. К его дымокуру стали собираться лошади и рогатый скот Омогона. Выдаивая кобылиц своего тестя, он накопил большой запас кумыса и устроил ысыах. К своему празднеству он пригласил Омогона с женой и при этом сказал:

«Настал день поминовения предков и Юрюнг-Айыы и подношения им жертвенной чаши».

Раньше Омогон и его люди не видели такого обряда. Омогон подумал про себя:

«Откуда у него такое обилие пищи, мы как будто не дали скотину, от которой можно было бы что-нибудь выдоить?»

Тем не менее ради любопытства решил пойти посмотреть. Придя на ысыах, Омогон увидел кумыс, напиток, раньше ему не знакомый, невиданные прежде сосуды, украшенные резьбой. Поверх кумыса плавало масло.

Эллэй поднял чашу с такой молитвой:

«Господь Юрюнг-Айыы, настал день твоего воспоминания! Я, созданный тобою человек, угощаю тебя через чистый огонь, почитаю тебя через огонь солнца!»

Говоря так, он капал кумыс на огонь. В заключение призывал божье благословение возгласами «Уруй», «Айхал». Тотчас же упало сверху в его чашу желтое илгэ[119] величиной с утиное яйцо. После молитвы Эллэй приступил к распитию кумыса. Когда он вручил своей теще чашу с кумысом, у нее вдруг свело руки и ноги. Омогон с женой промеж себя говорят:

«Мы своим поступком обидели человека, который лучше нас знает истинного Бога, за этот-то грех мы и поплатились!»

Спрашивают они у самого Эллэя, почему случилось это несчастье. Тот им ответил:

«В моей родной стороне, когда поминают Белого Создателя, не должны присутствовать женщины, так как у них бывают дни, когда они нечистые».

Омогон с того момента вручил свое богатство зятю, стал уважать и почитать его. Так-то Эллэй стал человеком, обзавелся хозяйством и сделался отцом большого семейства. После он стал именоваться Эр-Соготох-Эллэй Одинокий муж Эллэй, так как прибыл в наш край один.

145. Ысыах Эллэя

Эллэй поставил себе юрту, хлев для жеребят и загоны для лошадей. Развел у себя дымокур, который ранее был неизвестен Омогону. К дымокуру стали собираться все лошади Омогона.

Устроил кумысный праздник ысыах. Во время совершения этого обряда неожиданно выпал дождь из появившейся светлой тучи. В тот момент люди будто бы заметили на небесах или на той туче двух всадников в белоснежных одеждах, сидящих на конях беломолочной масти, которые на один миг, нагнувшись, взглянули на празднество. Тогда-то люди и поняли, что Эллэй — человек с высшими духами-покровителями, в своей жизни сопровождаем самими богами. С тех пор и стали жить-поживать.

146. Тойон-Омогой и белый шаман Аан-Эрэсэр

На юге жили киргизы. Как рассказывают, от них-то и бежал первым в наш Якутский край Омогой. Он привел с собой 20 семей. Жену его звали Аан-Сабыйа. У подножия южной Ытык Хая (Почтенная гора) он нашел пару годовалых жеребят, самца и самку. Это были дары лошадиного бога (сылгы айыысыта, точнее — размножающий, творящий лошадей), так как Омогой родился со счастливым уделом.

Он сам поселился в той местности, где ныне живут якуты Тулагинского наслега Мегинского улуса. Равнину, где теперь стоит город Якутск, он именовал Киэнг Кюбэгэй-Хотун (широкая Кюбэгэй-Госпожа).

Содрав кору с растущих елей, он построил себе жилище, стены снаружи обмазал глиной. Из свежесодранной бересты он сделал себе чашу для пищи. Он дал ей наименование логурхаананьах.

Отобрав из 20 семейств самых лучших и энергичных, он отправил на берег реки Лены промышлять рыбу. Они рыбачили, пользуясь плотами. Эти люди у мыса северной Ытык Хая нашли пару годовалых телят, бычка и корову. Это дары счастливому Омогою от Иэйэхсит. От этих двух пар скота у Омогая расплодилось большое стадо.

От Омогоя родились две дочери. Старшую звали Лэкэ-Чангый, младшую Ньыкы-Харах. Первая, некрасивая лицом, воспитывалась в пренебрежении, а вторая, красивая, с любовью и в холе.

Среди соседей Омогоя родился айыы ойууна (белый шаман) Аан-Эрэсэр (изначальный Эрэсэр). Это был шаман, который при совершении священной пляски явно доходил до богов, покровительствующих размножению людей и скота.

147. Орхон Болодой и Хара Тюмэн

В глубокую старину, когда якуты (урангхайцы) еще не дошли до Вилюя, с юга самым первым нашел [эту реку] человек по имени Хара Тюмэн. Хара Тюмэн [с товарищем] вдвоем прибыли вниз по реке Вилюй в поисках земли, чтобы присмотреть место для заселения. Прибывший с ним [человек] по имени Болодой Орхон был сновидец, имевший дар провидеть будущее посредством предчувствий и примет, почти как шаман. Они дошли до устья трехруслового Вилюя и остановились на ночевку. Утром, когда они встали, Орхон Болодой рассказал: «Со стороны речки веет очень теплым воздухом, это означает, что на ней расцветет в будущем богатая и зажиточная жизнь. Здесь размножатся люди и скот и будут жить счастливо. Страна эта, как видно, замкнута и потому следует назвать ее Сыа Бюллюю (Жирный Вилюй, Замкнутый Вилюй)», — так сказал он и уехал, говорят.

С тех пор, как он тогда сказал, Вилюй до сих пор называется Жирный Вилюй, Замкнутый Вилюй и под этим названием воспевается в песнопениях.

148. Волки-бётюнцы с волчьей удачей

В глубокую старину жили отдельным родом несколько родных братьев, которых назвали Бёрё-Бётюнцы[120]. Известны имена [следующих] из них: Масарах, Тиэтэйбит Боотур и его девятилетний сын Тиинг (киис) Сангыйах. Юнгэнэй Мэччиик, Бэрт Хара, сестра их Холлогос и шаманка Тыасааны. Старинное жилье их было в местности Соморсун Арыылаага. В соседстве с ними, на земле теперешних бётюнцев, в аласе Балаганнаах, жили около семидесяти человек, составляя один отдельный род под названием нахарцы[121].

Давно уже бётюнцы нахарцам выдали свою девушку замуж за одного из них. Был, говорят, один человек по имени Бёдёкё, их племянник, родившийся от той девушки. Потому бётюнцы считали нахарцев родственниками по женской линии.

Живя так, однажды нахарцы попросили бётюнцев отдать самую любимую ими (бётюнцами), хорошенькую видом, девушку Холлогос, а также самого любимого мальчика, девятилетнего Тиинг Сангыйаха, видом крепкого и могущего вырасти полным богатырем. Бётюнцы их не отдали. Из-за этого они поссорились и стали враждовать.

И вот однажды, когда самый лучший и сильный из них (бётюнцев) Тиэтэйбит Боотур отсутствовал, нахарцы, вооружившись как воины для боя, прибыли к бётюнцам. Бётюнцы узнали о приезде их и поджидали в одном месте. Впереди нахарцев, держа кверху копье, ехал рысью человек на кроваво-гнедом коне с пятном на лбу, увидев которого, они выстрелили: стрела, пройдя через пятно на лбу коня, одним разом свалила человека, Нахарцы тотчас пошли напролом, бётюнцы не выдержали, побежали, укрылись и заперлись в своем восьмиугольном бревенчатом доме[122]. Нахарцы потребовали: «Ну-те, хотите остаться живыми, то выдайте нам вашего мальчика Тиинг Сангыйаха».

Испуганная мать, думая, что не убьют ребенка, вытолкнула Тиинг Сангыйаха наружу. На него со всех сторон бросились с копьями, но мальчик подпрыгнул вверх, увернулся и, вырвавшись, побежал от них куда глаза глядят. Нахарцы стреляли в мальчика сзади, вонзили в него девять стрел, которые торчали как бахрома. Таким образом, убегая, мальчик-бедняжка трижды обежал вокруг своего родного аласа и упал около своего амбара. Тут его и сделали пищей кольев и пальм[123].

После этого нахарцы подожгли снаружи дом бётюнцев. Когда огонь стал охватывать дом до половины, они свалили на него большое дерево-лиственницу и придавили им. Бётюнцы, не вытерпев жары и задыхаясь от дыма, спрятались в подполье, бывшее внутри дома. Нахарцы заночевали. Они думали, что убили и загубили всех бётюнцев, и совсем не подозревали, что те спрятались в подполье.

На другой день утром нахарцы стали ходить по дереву, сваленному поперек обгорелого дома, и один из них, насмехаясь, злобствуя, стал распевать: «Ох, дорогие наши дяди по матери, что они так быстро умерли, подобно золе развеялись, подобно огню потухли». Один человек из бётюнцев, увидев [это] через щель крыши подполья, выстрелил вверх, и человек замертво свалился в золу. Нахарцы, пораженные этим, поговорив между собой: «Теперь после их смерти их злые духи[124] бегают наяву и захотели похитить людей. Полноте, пусть останется при них волчья удача!» — все перепугались и вернулись.

Вскоре после их [ухода], когда люди выбрались из своего подполья, к ним пришел Тиэтэйбит Боотур. Узнав, что [здесь] были и воевали нахарцы, он огорчился и подосадовал. Тиэтэйбит Боотур собрал своих людей, они снарядились как воины для боя и погнались за нахарцами. Прибыв к месту жительства нахарцев, преследуя их по аласам Сынгаса и Балаганнаах, бились. Большая битва произошла в аласе Балаганнаах. Бётюнцы согнали жителей Сынгаса в алас Балаганнаах и перебили их почти до единого. Уцелевшие при этом, убежав, поднялись к верховьям речки Хотуйа.

Бётюнцы, остановившись на одном месте, заставили камлать свою шаманку, чтобы низвела [сверху] духа кровожадности. И тогда шаманка Тыасааны, заклиная, вселила духа кровожадности в Тиэтэйбит Боотура. При этом Тиэтэйбит Боотур, ставши одержимым, загоготав, без всякого вооружения, с голыми руками побежал по дороге нахарцев. Бётюнцы пустились вдогонку, настигли его на конях, поймали, накинув аркан и прикрутили его к одной лиственнице. Разве будет путным человек, заставивший вселить в себя духа кровожадности; стал он сильно биться, подобно лошади-жеребцу табуна, и перестал только тогда, когда веревкой протер кору и заболонь лиственницы до самой красной древесины. И вот, много людей, крепко удерживая его стоймя, надели на него панцирь, дали в руки копье и пальму и отпустили, освободив от веревок. Освобожденный Тиэтэйбит Боотур побежал вверх по реке и дошел до местности Харыйалаах, расположенной в верховьях реки, где застиг спавших на ночевке нахарцев, и начал всех с краю убивать и резать.

У нахарцев был, оказывается, один шаман: только он, провидев, сказал: «Здесь невозможно ночевать», — и вместе с детьми и домочадцами, отделившись в сторону от своих людей, ушел в лес, где ночевал, спрятавшись. Его люди посмеялись и остались. Только этого шамана бётюнцы не разыскали, не убили. Сородичи Тиэтэйбит Боотура прибыли к нему только тогда, когда он уже всех людей поубивал и уничтожил. Когда они прибыли, оказалось, их человек носится вокруг озера, разыскивая двух человек, бросившихся в озеро и нырнувших в воду. Кроме того, еще один человек спрятался в приречном кочкарнике. Прибывшие бётюнцы, желая настичь их, стали стрелять до тех пор, пока не выпустили все стрелы, все собрались вместе, разыскали три стрелы и заставили шаманку совершить над ними заклинание. Затем Тиэтэйбит Боотур выстрелил их (стрелы) вверх в середину неба. Стрелы при обратном падении попали в двух лежавших в воде людей и убили их, пробив им головы, лежавшему же в кочкарнике человеку [одна] стрела прорезала подколенные сухожилия, и тот, притаившись, там и остался лежать. Всех остальных дочиста перебив, победив-осилив, бётюнцы вернулись к себе.

От того скрывавшегося и убежавшего шамана размножившиеся люди впоследствии образовали шаманский род нахарцев, а от того человека, которому перерезали подколенные сухожилия, произошел Такырский[125] род нахарцев.

Шаманка Тыасааны, втянув в себя духа кровожадности из Тиэтэйбит Боотура, сделала его таким же человеком, каким он был и прежде.

Так жили в старину бётюнцы, называемые в преданиях «волки-бётюнцы с волчьей удачей». Они стали жить-оседать в местах старинных нахарцев, которые (места) называются теперь Хотуйа юрэгэ, Сынгаса, Балаганнаах, Чапчылган.

В старину бётюнцы составляли пять родов: Масарах, Кэнньэ, Ураанай, Кюеттэм и Чорду. Впоследствии, когда Батурусский улус разделился на три отдельных улуса — Таттинский, Батурусский и Амгинский, — все роды составили три наслега: Бётюн, Ураанай, Кэнньэ. С 1931 года эти три наслега снова объединились в Бётюнский наслег.

Еще приходилось мне видеть на том аласе Сынгаса старинную, покосившуюся коновязь битвы[126] с двумя рожками, наподобие сережек: теперь она, подгнивши, свалилась. Кроме того, в местности, где Тиэтэйбит Боотур учинил побоище в Харыйалахе, что в верховьях Хотуя, после находили много человеческих костей — черепов и берцовых костей, а также стрелы. До недавнего времени находили выше аласа Балаганнаах, вдоль по берегу Амги, сплошь человеческие останки. Старики поминали и сказывали, что именно здесь, в аласе Балаганнаах, некогда было пролито много крови.

149. Потомки Масары[127] — правнуки Тыгына

По возвращении Масары на родину у него от жены-калмычки родился сын Ырыа-Тэнийэ. Вторично он женился на якутке, от нее родились два сына: Баай-Баабыкай и Кюннэт-Кинээс.

Юоннэт-Кинээс имел двух жен, но они долгое время были бездетны. Поэтому он пригласил из Вилюя айыы ойуна, не причастного ни к чему нечистому, чтобы совершить моление о даровании детей. Из Намцев пригласили другого шамана небожителей, чтобы при совершении айыысыт тартарар (обряда испрошения женских родов) исполнять обязанности кутуруксута (помощника главного шамана).

Моление совершали летом до Петрова дня, устроив предварительно праздник кропления кумыса в честь Юрюнг-Айыы. Совершая священнодействие, оба шамана вознеслись к Юрюнг-Айыы.

Вот они добрались до Юрюнг-Айыы. Говорят, ему поют: «Кюннэт-Кинээс, ниспосланный по твоей воле на Среднюю землю, не имеет детей. Его две жены лишились способности рожать. Он послал нас с просьбой к тебе даровать ему детей».

На это Юрюнг-Айыы ответил (рассказчик добавляет — «шаман говорит за него»):

«Его именитый дед (т. е. Тыгын) мешал размножению хорошего скота, дочиста истребляя его, не давал размножаться родовитым людям, постоянно уничтожая их. Поэтому я живу, не чувствуя к нему (к потомкам его) расположение».

Шаман стал неотступно умолять божество. Наконец оно ответило:

«Ну, пусть будет так: дарую ему сына по имени Айанньыт-Ыстарыан, вторым — именитого Айгаан-Кюрююкю, который родится с назначением благоустроить землю» (дословно — поставить изгороди и построить жеребячьи хлева. Это выражение употребляется в разговоре в смысле управлять, привести в порядок).

Шаманы, обернувшись назад, стали спускаться. В это время задний шаман-намец, чуть приостановившись (как будто к чему-то прислушиваясь), бросил беглый взгляд куда-то в сторону.

Старший, вернувшись на землю:

«Я принес вам души двух детей, имена их должны быть такие-то».

И с этими словами он вдохнул их в темя старшей жены.

Старик Кюннэт Кинээс вопрошает младшего шамана:

«Не узнал ли какие-либо добрые вести, что нам скажешь?»

Тот ответил:

«Я слышал голос живущей внизу Айыысыт, она говорит:

«И я когда-то даровала им избранный, рослый скот, и я давала им плодовитое и знатное потомство. Почему вы ныне обходите меня сзади, как будто я увешана жертвенными шкурами для злых духов. Почему проходите мимо меня спереди, как будто сопку, населенную страшными духами? И теперь ведь не оскудела моя дающая рука!»

На следующий день попросили младшего шамана совершить моление к Айыысыт. Он пришел к богине, умоляет и просит. Айыысыт сказала:

«Я дарую им сына по имени Могой-Сыраан, вслед за ним крепкого и упрямого нравом, наподобие лиственничной крени, Кииллээйи-Сабарча, еще сына по имени Хара-Бытык Кётююнэп (Черная Борода Кётююнэп) и, наконец, четвертого по имени Тасыччы-Бэрт (свыше меры лучший, совершенный). Затем, чтобы он не огорчался тем, что лишился удовольствия прибыть к коновязи иноплеменников (омук — иное племя, но обычно это слово употребляется и для обозначения людей иных улусов и дальних наслегов) свадебным гостем, я дам ему двух дочерей. Дарованные мною дети все будут счастливы».

С этими словами богиня дала шаману два камня сата (особые камни, якобы находимые во внутренностях разных животных, которые, по понятиям древних якутов, влияют на погоду) с особыми именами — «Кютэрчин» и «Тагыалай» — для прикрытия дороги детей. (Смысл последней фразы не удалось выяснить.) При этом просила положить эти камни на полке боковой матицы юрты и обещала после убрать их сама.

Когда шаман вернулся от богини, на следующий же день выпал снег, образовавший покров толщиной на целую четверть («харыс» — расстояние между концами растянутых большого и среднего пальцев). Под тяжестью этого снега ветви всех деревьев поникли к земле. Через день весь снег расстаял.

Как сказано было шаманами, родились шесть сыновей и две дочери. Сына Айгаан-Кюрюкю, Кюннэт-Кинээс дал своему старшему брату Баай-Баабыкыю для усыновления.

Кииллээйи-Сабарча был любимым сыном отца. Когда он, плача, потягивался, будучи двухлетним, его колыбель, сделанная из лиственничных досок, давала трещины. Кормили его молоком семи коров-стародоек, но и такое количество молока было для него недостаточно. Когда он вырос, из него вышел необычайно сильный человек.

150. Род, считающий предком дерево с оруком

Предок кангаласцев — дерево с оруком. Такое дерево считали священным, огораживали и не ломали его.

В старину полагали, что ежели постелить под дерево с оруком белую подстилку из конской шкуры, украшенную черной каймой, поставить на ней семь берестяных чаш с суоратом (кисло-молочный продукт, похожий на кефир. — Н.А.), сдобренным маслом, то на суорат упадет паук. Когда такого паука скушает женщина, не имевшая детей, тогда у нее родится ребенок, который не умрет в детстве.

В том случае, если в суорат не падал паук, говорили, что данная женщина, очевидно, никогда не будет иметь ребенка. У нас в хадарцах не почитают орука.

151. Таас Уллунгах

Говорят, был проживавший на западной реке Дыгын Тойон. Он имел много войск и богатства и у тогдашних якутов был главой вроде царя. У Дыгына было очень много воинов. У него был сын, прозванный Таас Уллунгах (доел. Каменная ступня. — Н. А.), у которого ступни были из гладкого камня, а бока были сплошь покрыты роговой кожей, из него мог выйти воин-богатырь. «Собирается вырасти человек-воин сильнее меня, не полагается быть человеку сильнее меня»[128], — сказал Дыгын; созвав со всех мест[129]богатырей, он тщетно просит их убить [сына], но ни один не попадается ему, который мог бы убить его сына Таас Уллунгаха. Тогда сам Дыгын ночью, когда сын спал, подкравшись, убил его копьем. Такого нрава был Дыгын Тойон.

152. Парень, покрытый рогом[130]

У Тыгына, кроме сына богатыря Чаллаайы, был еще сын Муос Уол (доел. Роговой парень. — Я. А.), весь покрытый роговой оболочкой. У него только под левой под мышкой было непокрытое место величиной в пятачок. Тыгын опасался, оказывается, своего сына, думая, что он, когда вырастет, то станет богатырем сильнее его. Однажды спрашивает у своей старухи: «Знаешь ли непокрытое [рогом] место на теле своего сына?» Старуха, не зная, что задумал старик, рассказала ему.

Однажды Тыгын сидел на краю аласа, заставляя сына Муос Уола искать вшей в своих волосах. Сын, ничего не подозревая, продолжал искать вшей. Называемый отцом ударил пальмой под левую подмышку сына. Несчастный парень переломил древко пальмы и, пробежав три кёс от этого места, упал мертвым.

153. Смерть быстроногого Каптагая Баатыра

Был, оказывается, у омуков (другого народа. — Н.А.) лучший из мужей Арбагас Эччэкэй. Чтобы узнать свое превосходство, Каптагай Баатыр с ним состязался в беге, прыжках и стрельбе по цели. Во всем этом они оказывались равными. Поспорив, они спустились на лыжах с переднего голого склона высокой горы Ат Кайа, что находится во II Энгинском наслеге. Тут Каптагай Баатыр, скатившись с горы и перелетев через реку Олдьоо, остановился на вершине противоположной горы. Тунгус же, когда перепрыгнул Олдьоо, на противоположной горе сломал свою лыжу. Тогда якут сказал: «Я победил. Тебе не равняться со мной, оказывается».

Каптагай Баатыр был быстроходным лыжником, не отставал от любого оленя, лося. Однажды он погнался за лосем, которого поднял у Ат Кайа. Он лося никак не смог догнать. Гнался от дневной дойки коров до следующей дойки и, опомнившись, увидел: это был небесный зверь мэк с тремя рядами ног на брюхе. Увидев это, он остановился. Он внимательно посмотрел, оказывается, дошел до местности Дулага Алыы по речке Моой Юрэх, что в верховьях Дулгалааха. Расстояние между Ат Кайа и Дулага Алыы пять-шесть кёс. И вот возвращается он к себе на родину. Вот каким быстроногим человеком был Каптагай Баатыр.

Говорят, когда Каптагай Баатыр постарел и стал передвигаться с тростью, забавлялся, обучал возле дома маленьких детей стрелять тальниковой стрелой. Стрелы у них были из пестровырезанного тальника. Так забавляясь, один девятилетний мальчик попал ему стрелой в коленную чашечку. От этого он умер. И вот тогда, лежа перед смертью, он сказал, говорят: «Мое смертное дыхание находилось там. Поскольку подошло мое время, этот ребенок, попав туда, убил [меня]. Этот ребенок меня нарочно не убивал».

154. Предназначение[131]

Как-то у одной семьи заночевал гость. В семье была женщина, родившая три дня тому назад. Гость не знал, кто у нее родился — мальчик или девочка. Он шел на золотые прииски. На ночь гость устроился на лавку, находящуюся около входа. Когда он еще не спал, около полуночи в дом вошли дети, одетые во все зеленое[132].

Как только вошли, сели за стол и расстелили какие-то бумаги. Тут они заговорили: «Ну давайте запишем девочку, что будем писать? Ну пусть живет она долго, пусть имеет длинный век, пусть она не сможет удавиться, пусть ее не берет и нож. Пусть будет бездетной, но очень похотливой. Тем не менее, пусть на ней женится вот этот человек, что лежит около входа». Записали и ушли. Гость все это услышал и возмутился: «Почему должен я, почти двадцатилетний человек, взять в жены девочку, которой всего три дня. Как это может быть, чтобы ее не брал нож, не одолела веревка? Ну это я проверю», — подумал, и пока спали отец и мать, он вспорол ножом живот ребенка. Затем он ушел из того дома. Вот утром родители обнаружили, что у их ребенка распорот живот, но кишки целы. Они вправили их на место и живот зашили.

Спустя, однако, лет двадцать после того случая, бывший гость возвратился в тот же дом. Он к тому моменту стал очень богатым. Та семья тоже была состоятельной. Здесь он увидел, что у хозяев есть очень красивая, крепкая телом дочь. Она ему понравилась. Хозяева его не узнали, да и он их не признал. Ему очень захотелось сблизиться с девушкой. Он прожил около трех дней. После чего поставил хозяевам вина и обратился к главе семьи: «Вот, старик, если ваша дочь никому не просватана, то хочу попросить ее в жены». Старик сказал: «Э-э, пусть решает она сама, нравишься ли ты ей». Спросили у девушки, она согласилась. Обвенчались. Затем муж ночью начал ласкать свою жену и, когда гладил, обнаружил, что у нее на животе какой-то бугорчатый шрам. Тут он спросил: «Что это такое, дружок, селезенка, что ли выступает?» Она ответила: «Давным-давно, когда мне было три дня, у нас заночевал гость. Вот он-то и распорол мне живот и ушел. Тогда мой живот зашили, и все зажило».

Тот человек очень удивился. Подумал про себя: «Вот, значит, каково предопределение Чынгыс Хаана, предназначение Одун Хаана»[133]. Все же он женился на той девушке. Она была очень распутной. Муж же, считая это предназначенным от божеств, никогда не сердился и не ревновал.

Таким образом, того, кто имеет крепкое предназначение, ничто не может одолеть. Раньше считали, что судьба человека предопределяется сразу же, как только он рождается. Судьбу переменить нельзя.

155. Как мастера стали бедными

Жил-был плотник. У него были сын, дочь и жена. Каждый день он плотничал, мучился, говорят, да все равно ему не хватало — постоянно терпел нужду, говорят.

Однажды, когда плотник мастерил, пришел Бог. Он спросил:

«Плотник, для чего ты работаешь изо всех сил?»

Плотник ответил:

«Я четверть своего пота выливаю в воду, другую четверть отдаю в долг. Лишь половину мы с женой сами съедаем. Поэтому я живу, еле-еле сводя концы с концами».

Это надо понимать так: «Лью в воду» — значит: съев четвертую часть заработка отца, дочь выходила замуж». «Отдаю в долг» — это вторую четверть ел сын, позже он должен был кормить отца.

Услышав это, Бог сказал:

«Ты, плотник, всю свою жизнь работай только на себя», — и благословил его.

С тех пор плотники перестали богатеть.

156. Причина долговечности

Старуха, уже выжившая из ума, долго жила при дочери на Отохтуу и наконец уехала к сыновьям на Алдан. Ее долговечность якуты объясняли тем, что ее ждет «своя земля» (буора тардар), и при ее отъезде решили, что она скоро умрет.

157. Посмертная поездка покойника[134]

В древности один охотник отправился на промысел в восточную тайгу. Он весьма удачно провел сезон и возвращался домой. Находясь в пути, он замешкался и припоздал. Стемнело. Поэтому охотник ехал, присматривая место, где бы могли попастись его олени. Едучи так, он вдруг увидел, что к коновязи у заброшенной людьми юрты привязаны десять верховых коней. Окна юрты светились так, что, видимо, внутри был разожжен яркий огонь. В окне то и дело мелькали силуэты людей. Путник обрадовался, решил: «Вот здесь переночую», — и остановил своих оленей во дворе юрты. Затем он, повертываясь туда-сюда, оглядел коней и вдруг обнаружил, что среди них спокойненько стоит весь украшенный самой лучшей сбруей конь Юрдюк сиэр, принадлежащий князю его наслега. Охотник подумал, что же это такое, может князь прибыл сюда, провожая купцов? Потом он довольно поспешно влетел в жилище. В нем находились около десятка людей. Они прислонили дрова на обе боковые стороны камелька и разожгли их, на огонь поставили очень большое ведро. Охотник поочередно оглядел присутствующих. Когда он посмотрел в сторону правой лежанки, оказалось, что за столом, на почетном месте, сидит вся принаряженная жена его князя. Путник подошел к ней, произнес: «Здравствуйте», — но она промолчала, даже не повернулась в его сторону.

«Что за нелепица?» — подумал он, присмотрелся к другим людям, находящимся в юрте, оказалось, что и они почти все какие-то тоскливые и расстроенные. Между собой они вели какую-то бестолковую беседу. Слышался только бессмысленный лепет.

Путник стал в тупик. Но в это время вдруг громко, дробно застучали копыта коней, огонь внезапно погас, наступила кромешная мгла, хоть играй в жмурки. Охотник удивился, заволновался, в какое, мол, колдовство он попал. Затем пришел в себя, сам разжег огонь в камельке и переночевал в той юрте. На следующий день он прибыл на место, где жил. Там он узнал, что в ту ночь, когда он был в заброшенной юрте, умерла жена князя. Коня Юрдюк сиэр съели на тризне.

Вот это значит, что живой человек встретился с покойницей: ее духи водили по тем местам, которые она посещала при жизни на земле.

158. Дерево, на котором рождается шаман

Гнезда, в которых вырастают шаманы, находятся на дереве, стоящем на «Эрбиэн чэгий облаке». Говорят, там имеется очень много гнезд. Говорят, гнезда шаманов, происходящих от божеств айыы, расположены в самой верхней части. Это дальний край, находящийся на расстоянии семи трижды девяти остановок[135]. Гнездо шамана от айыы располагалось на восточной стороне того облака, гнездо шамана от абаасы — на западной. Там взращивают кут и сюр человека, который должен стать шаманом. На воспитание берут после достижения девяти лет. Гнездо более слабого шамана бывает в нижней части дерева. Его высиживают так же, как яйца, духи абаасы, имеющие облик, похожий на птиц: ястреба, орла, сокола, кукушки. Человек имеет три кут: мать-кут, воздушную кут, земляную кут. В том же гнезде воспитывается его сюр-кэб[136]. Мать-душа находится в теле, в крови человека, она не уходит в место сотворения шаманов. Это гнездо — единственное место, где воспитываются, вырастают шаманы. Его тело рассекают в погибельной воде, текущей в том краю. На воспитание человека отводит дух умершего шамана, который причинил ему сумасшествие.

Гнездо шаманки также находится на том облаке, но поднимается она туда по проходу, идущему через другое облако.

159. Сотворение шамана айыы

Он появился от Элэгий Иэйиэхситэ и Оногой баайа. Он не болеет так долго, как шаман злых духов. Он видит вещие сны, немножко болеет, и у него бывают предчувствия. Летом в месте его обитания должно раздаваться ржание коня. Даже на месте промысла, где нет лошадей, перед рассветом должно раздаваться ржание коня. Это слышат его друзья, охотники.

В один из дней будущий шаман чувствовал себя подавленным, ходил с расстроенным видом. Тогда друг спрашивал: «Что с тобой случилось?» Он отвечал: «Сверху беспокоит звон колокольчиков и бряцание железных привесок к шаманскому костюму, их звуки раздаются в моих ушах. А помыслы мои и разум находятся на семиглавой лиственнице, с девятью ветками».

Вот в то время ему и становится понятно, что значит он предназначен быть шаманом в изначальном Среднем мире. С этого места он отправляется, превратившись в сокола, на поиски своих будущих матери и отца. Вселяется он в темя. Затем рождается в образе ребенка.

160. Жарение и поедание тела шамана бесами

Шаманское эттэнии (рассекание тела) продолжается три дня.

Он в это время лежит, лишенный речи. Видит только он сам, как отделяют друг от друга его главные кости (мюсэ мюсэтин).

Я слышала рассказ одной шаманки Юоёгэйэр Мотуруона (Матрена). Она рассказывала так: «Сначала отрезали мне голову и положили ее на полку юрты, потом разъединили по костям тело на части. Все изрезанное мясо (рассказчица вместо эт употребляет биорчатын, по-видимому, воздерживаясь называть вещи своими именами, старозаветные якуты часто прибегают к такому эзоповскому языку в особо важных случаях. — Г. К.) нанизали на девять рожнов (то же, что и шампуры. — Я. А.) (вслед за этим надо понимать, что мясо на рожнах изжарили, иначе незачем было бы и готовить рожны, но эти вещи рассказчица не договаривает. — Г. К.). Затем, собравшись, все съели».

Дальше, по рассказам шаманки, из-под столба коровьего хлева вылез бесенок, который причиняет болезни телятам. Он собрал все кости шаманки (остатки от трапезы духов) и разложил их на свежую, только что содранную бересту. После этого [снова вернули жизнь телу] и подняли ее.

Кровь (на ложе и одежде) убрала будто бы ее свекровь. При этом она (шаманка) добавила: «Если бы я сама через три дня высушила [окровавленную одежду], то имела бы дар чудодейства (хомусун — шаманские фокусы).

Самый лучший шаман должен подвергнуться эттэнии три раза. Эта шаманка с семи лет была одержима истерическим пением, а с девяти уже стала шаманить.

161. Шаман Тулуурдаах (Терпеливый)

Когда-то в старину жил шаман Тулуурдаах. Он стал шаманом после того, как его кут, или дух-помощник, спустился и прошел воспитание в качестве ребенка в одной семье, обитавшей в Нижнем мире. Та семья взлелеяла, воспитала, взрастила его. Они укрепили его тело, обучили шаманству, затем сказали, ты стал знаменитым шаманом, поднимись в Средний мир, соединись там со своим хозяином, и выпустили наверх. Тот дух-помощник, или же кут, поднялся и проник в него, в результате этого Тулуурдаах стал знаменитым шаманом.

Та семья, где он воспитывался, состояла из одной старухи, одной молодой девушки и одного преогромного пороза. Считая этого быка, в семью входили трое, и с духом Тулуурдааха — четверо. Старуха являлась матерью всех знаменитых шаманов земли. Она их всех пестовала, воспитывала, обучала шаманству, взрастила, сделала великими шаманами. Девушка — дочь старухи, была у ней на посылках, во всем помогала, а также добывала пищу. Бык постоянно лежал около дома. Слюной этого быка смазывали, лечили воспитываемых кут и сюр, или иначе духов-помощников шамана. Шерсть этого быка использовали как подстилку в железной колыбели, в которой лежала кут будущего шамана. Из шерсти быка в колыбели делали что-то вроде птичьего гнезда. Воспитывалась в таком гнезде кут шамана, который должен был впоследствии стать шаманом, имеющим большую мощь (владеющим духом-помощником в образе быка). Вот в том месте лежала и взращивалась кут будущего шамана Тулуурдааха. Она должна была, когда закончится срок ее воспитания, подняться из этой железной колыбели, прибыть в Средний мир в подсолнечную страну и соединиться с телом Тулуурдааха. Вот тогда он превратится в знаменитого шамана, и путь его с солнечной стороны никто из двуногих не сможет пересечь безнаказанно. Когда он еще лежал на воспитании, уже все видел и понимал. Так, однажды старуха дала поручение девушке: «Эй, девка! Я очень давно ничего не пробовала из имеющего сладкий вкус. Ты отправляйся в Средний мир, найди что-нибудь, имеющее сладкий вкус, и принеси сюда. Уж очень мы изголодались, истощали, надо снова нам подкрепиться!»

«Ну, очень правильно сказала, я тоже очень хочу сладкого попробовать. Пойду сейчас же», — ответила она.

Так девушка ушла, отсутствовала она недолго, вскоре появилась и радостно сказала: «Вот, мамочка! Я поднялась в солнечный мир. Там я зашла к одной богатой, знатной семье. Они, оказывается, имеют дочь, хорошую, необыкновенную женщину. Я ее напугала, от страха у нее отлетела кут, которую я тут же поймала одной рукой. По пути мне очень хотелось испробовать ее, но не стала, боясь, что ты будешь меня бранить».

«Ну, дитятко, — сказала старуха, — ты удачно сходила, быстрее давай сюда, сперва я попробую».

Тогда девушка покопалась за пазухой, вытащила какой-то круглый предмет, который был похож на дивный, совершенно прозрачный кусок хрусталя, и отдала старухе. Та взяла тот предмет и облизнула его вокруг. То место, которое она облизывала, где она коснулась языком, сразу почернело. Затем предмет взяла и полизала девушка. Тут то же место, которого она коснулась языком, почернело. Вот так они стали время от времени передавать друг другу тот предмет и лизать его. При каждом их облизывании, предмет становился все чернее.

«Как приятно я насытилась после столь долгой голодовки, как сильно я поправилась от того, что нашлась сладкая пища. Вот это жизнь, мы теперь долго будем питаться этой едой».

Только она начала так благодарить за угощение, как вдруг затряслись восемь столбов их балагана, чуть не рассыпался в разные стороны их потолок, зашатались стены их жилища. Затем послышались три рыка великого шамана. Услышав это, старуха воскликнула:

«О-о! Послышался рык молодца — старшего парня. Ну, девка, видать пришло время кончить нашу трапезу, наше пиршество. Скорей возьми, спрячь эту вкусную еду».

«Мамочка моя! Вот беда, вот погибель! Куда бы спрятать? Скажи быстрее», — отвечала девушка.

«Сунь в ноздри этому быку».

Девушка тут же быстренько засунула в ноздрю быка ту круглую штуку, которая уже больше, чем на половину, стала черной. После этого они расселись с вполне невинным видом.

Тем временем все ближе и ближе слышался гул бубна великого шамана, звон подвесок на его костюме. Он камлал прямо к балагану, открыл дверь и, стоя за нею, стал различными заклинаниями умолять старуху отдать кут женщины, которую давеча принесла девушка. Старуха начисто все отрицала, утверждала, что мол мы совсем не забирали кут женщины. Тогда шаман стал на колени, прочел заклинание, стал просить: отдай, да отдай. Но старуха снова отперлась начисто. Мы совсем не забирали к себе кут той женщины. «Ты нас не трогай, возвращайся туда, откуда явился», — сказала она.

После этого шаман стал просить, заклинать, лежа лицом вниз:

«Матушка моя, светлая, как солнце, важная госпожа, я, превратившись в железного желтоватого пса, проторил старые ее следы, вытропил свежие ее следы, прошел по теплым ее следам. Обнаружив, старуха, что кут женщины провалилась вниз по этому вот твоему проходу, я прибыл по имеющей семь примет твоей дороге, имеющей семь разных видов ненастья, прибыл, раскрыв проход твой, закрытый на восемь запоров, проникнув через твой шумный, имеющий девять излучин переход. Я спустился, приняв внушительный вид, оборотившись порозом, прошел всю дорогу к тебе, славно обо всем я упомянул, все грозные слова я произнес, степенно я прошествовал, смягчись, подобно меху отборного соболя; сделайся нежной, как печень налима; осмелься выронить го, что схватила; попробуй вернуть то, что захватила. Редко ведь я тебя умоляю, мои просьбы тебе ведь приходится ждать подолгу. Не заставляй меня обманывать людей, не принуждай впустую скакать по росе, бесцельно ходить по снегу, пересыпать песок в ладонях, зря мутить воду, не делай так, что будто бы я пришел по ошибке. Не заставляй меня стыдиться перед якутами, не делай так, чтобы люди солнечного мира издевались надо мной, не сделай меня объектом насмешек тех, кто поднимается рано; не делай меня предметом разговоров тех, кто поздно ложится спать, мать моя, светлая, как солнце».

«Нет, — сказала старуха, — у меня одно слово: чистая правда, что я не брала; истина то, что ничего не знаю; поди быстрее прочь, шаман, являющийся братом духам айыы. Я перебью твою тонкую, как волосяная нить, аорту трехконечной; четырехгранной пикой! Не показывайся перед моими двумя очами, пусть не слышат тебя оба моих уха, не заклинай над моим теменем, не кланяйся низко перед моей ямкой на шее, уйди прочь немедленно!» — сказала старуха. Шаман вскочил на ноги, впрыгнул во внутрь балагана и потребовал: «Ты не уважила мою просьбу, ты не поддалась на мои уговоры, ты не прислушалась к моим словам, ты пренебрегла моими заветными речами. Если так, то дашь — возьму, не дашь — тоже возьму; я тебе исполосую спину, заставлю тебя саму умолять о пощаде; разожгу огонь на твоем же очаге; переверну твое светлое солнце; свалю на тебя твои же высокие матицы; если даже засунула в воду, то все равно заставлю вытащить; если даже спустила в свой желудок, подобный каменной глыбе, заставлю отрыгнуть. Отдай безо всякого, верни без промедления!»

Как только он это произнес, тут же накрутил на свои руки жесткие, как кустарник, железные волосы старухи, наклонил ее и начал сильно сечь треххвостой нагайкой из железного прута. А старухино тело, оказывается, все же чувствовало боль, она учинила отчаянный крик и вопли. Но все же пыталась отпереться, мол: «Мы не брали, ты нас оклеветал, нам безгрешным приписал грех, нас невинных обвинил, остановись, не секи меня». Шаман не то, чтоб остановиться, а сек ее еще сильнее.

«Ну, постой, внемли! Может вон та девушка знает, спроси у нее», — сказала старуха.

Тогда шаман выпустил из рук старуху, схватил девушку и начал ее сечь. Девушка тоже попыталась отпереться. Шаман, не слушая ее, продолжал сечь, как сек. Девушка тоже не выдержала: «Постой же, погоди! Может знает этот парень, что лежит в колыбели», — сказала.

Шаман подошел к парню, пощупал его, желая высечь, но парень превратился в булыжник. Шаман понял, что не сможет этот камень высечь, да и поговорить с ним не сумеет. Поэтому шаман повторно стал сечь девушку. Спустя, какое-то время, девушка не выдержала, сказала:

«Хватит! Не секи меня, вон тот бык, наверное, знает, спроси у него».

Шаман подошел к быку и стал сечь его, но бык не обратил на это даже внимания, продолжал лежать так, будто ничего не происходило. Тогда шаман втолкнул в ноздрю быка свою нагайку из железного прута. Тут бык громко фыркнул и из его ноздри вылетел крупный, наполовину почерневший предмет (кут женщины). Шаман поймал его на лету.

«Погляди-ка вот на это! Ай-да старуха, из дьявольского рода, из племени лукавых, одетая в ровдужное платье, имеющая двуличное лицо, нападающая, жадно облизывающая! Как она обидела род солнечной земли, связанный с Верхним миром поводьями, прикрепленными к заплечью! Смотри-ка, как она загрязнила воздух кут женщины, как расстроила ее материнскую кут, как удовольствовалась ее прозрачным салом, как присосалась к ее нежному мясу, как наглоталась ее свежей крови! Утолили они свою жажду, притушили жадность своей глотки, накормили свой желудок, похожий на булыжник, напитали свое все поглощающее бездонное чрево, поели-попили, вдоволь натешили свой язык. А сами пытаются обмануть, не сходя места, отрицать прямо на глазах. Не видят ведь, как это досадно, эх горе мое! Ну же, если впредь, в грядущем будущем, в веках, сменяющих друг друга, вы будете снова отвлекать людей солнечного мира, снова станете похищать родственников существ айыы, связанных с ними поводьями, закрепленными за плечами, если будете доводить до такого же состояния, так же будете их мучить, то тогда обижайтесь на себя, а не на меня! Я тогда вас буду расшатывать вместе с вашим домом; заставлю стенать и вас, и ваш очаг; расправлюсь так, что потеряете свой разум; раскидаю, разрушу до тла; превращу в туман и развею», — произнеся эти слова, шаман откамлал обратно. Гул его бубна исчез вдали.

После ухода шамана старуха раздосадовалась и злобно ропща, стала проклинать свою судьбу:

«Вот, посмотри, по указу Дьылга-хаана, по предназначению Улуу тойона, с самых древних времен установлено, что должны появляться знаменитые, великие шаманы, из числа родственных Джесегею айыы племен, имеющих поводья за спиной, из людей, обитающих в разноцветном Среднем мире, имеющем, усыхая, исчезающие воды; упав кончающиеся деревья; травянистый дерн, на котором образуются тропы. Вот почему я забираю после рождения их, обладающие тридцатью разветвлениями, кут-сюр. Кладу я их в железную колыбель, которая имеет дужку для раскачивания, выгнутую в обратную сторону, сшита веревками с обратной стороны, сколочена она по велению Одун-хана в тридцати местах горбатой, желобок на дне, предназначенный для стока мочи, сделан кое-как. К этой колыбели привязываю я их волшебной верев кой, сплетенной из волос, состриженных с голов семидесяти диких привидений. А затем, криво-косо раскачивая, вскармливая и растирая слюной быка-дракона смерти, я сотворяла же из них самых могучих, кудлатых шаманов, обладающих бессмертной сутью, с непрерывающимся дыханием, железным телом, непоколебимым скелетом; владеющих семидесятью удивительными уловками, восьмидесятью доводящими до сонного состояния волшебными чарами, девятью десятками видов мгновенного оборотничества. Хотя бы один из них подумал в пору, когда сходятся годы войны, когда находится в ущербе буйный месяц, что вот, наверно, бедная наша матушка, воспитывавшая нас в юные годы, сделавшая нас самостоятельными людьми, изголодалась совсем, истощилась от голодовки, и преподнес бы мне по крайней мере какого-нибудь старика или старуху, у которых приблизился конец их жизни, прожиты уже лучшие годы, утолил бы той самой приманкой страдания, причиняемые моей прожорливостью. Где уж там! Вместо этого, когда только раз в конце года мы нашли имеющее теплое дыхание и мягкое тело и сидели, надеясь испробовать его, прибыл, вынюхав свежие наши следы, разыскав старые наши следы, негодный мой старший сын, которого я воспитывала с большим почетом. Он разодрал мою толстую кожу, пролил мою черную кровь, исполосовал мне спину, растянул безмерно мои уши. Раз так, то пусть в будущие времена, в нарождающиеся дни, пусть прекратится навсегда мой долг воспитывать великих шаманов для имеющих поводья за спиной людей подсолнечного мира; пусть кончится навеки моя обязанность снаряжать шаманов, обладающих духами-помощниками. Пусть будет так, что я зареклась благополучием своего дома, пусть будет так, что я поклялась огнем в своем очаге!»

Она поклялась таким образом, развязала веревку, которой кут-сюр шамана Тулуурдааха была привязана к колыбели, взяла его и выдула наверх, в Средний мир. При этом девушка сказала:

«Гляди-ка, этот парень здорово вытерпел было, превратившись в камень. Жаль, отняли у нас вкусную пищу потому, что не дали ее на сохранение этому парню. Ты поднимись к своему хозяину в солнечную страну, проникни в его тело и, когда настанет срок, стань великим шаманом по имени Тулуурдаах (Терпеливый), пусть возвеличится твое почтенное имя, пусть широко разнесется твоя слава!»

Шаман Тулуурдаах после того, как все это поведал, добавил:

«Как я рассказал, та старуха сдержала свою клятву и перестала воспитывать великих шаманов, она их больше не выращивает. Поэтому с этой поры в будущем в Среднем мире не будет таких неликих шаманов, обладающих столь значительными волшебными чарами. Будут появляться слабые шаманы, изгоняющие мелких (>есов, а также будут ложные шаманы, камлающие из-за желания найти пропитание. Я являюсь последним по-настоящему великим шаманом, воспитанным в том изначальном месте рождения шаманов. После меня не будет могучих шаманов».

162. Становление шаманом сына Сабаатты Ньогоруллы, имя которого не упоминалось всуе

Сын Сабаатты Ньогорулла с девяти лет стал совершенно неистовым мэнэриком[137]. В то время отец Ньогоруллы был очень почтенным, состоятельным человеком. Также почтенным, известным всем человеком, был его дядя по отцу. Поэтому отец и дядя Ньогоруллы совсем не хотели, чтобы он становился шаманом, запрещали ему так, что он не смел возразить. И он страдал мэнэряченьем в течение полных двух лет. Иногда из-за того, что не нравилось родственникам, он уходил в темный лес и стенал там громким голосом.

Однажды Ньогорулла прибежал в дом, где жили их скотники. Тут у него начался сильный приступ болезни. Он внезапно упал на пол и стал биться в припадке, то забираясь под лавку у стены, то вылезая. В один миг он превратился в противную и во сне не виданную луо-рыбу[138] смерти, имеющую обратно направленные чешую и плавники, загнивший единственный выпученный глаз размером с чайную чашку, расположенный по середине затылка, смердящий, прогнивший рот. И в этом ужасном виде он продолжал отчаянно биться на полу, но как человек вопил в состоянии мэнэряченья. Он, продолжая биться, сказал скотникам: «Сходите, позовите моих отца и дядю, пусть посмотрят, в каком прекрасном состоянии я лежу и как я мучаюсь». Скотники пришли к хозяевам и сказали: «Что-то случилось с нашим парнем, на него страшно взглянуть. Он зовет вас, просит, чтобы вы посмотрели на него».

Отец и дядя удивились: «Ой, что с ним случилось?» И оба, друг за другом, поспешно вошли в дом скотников. Глянув в сторону своего парня, они стали пятиться назад. Рыба же, продолжая шумно биться о пол, сказала: «Важные мои отец и дядя, посмотрите на мой прекрасный вид, в котором я мучаюсь, лежу. Я переношу страдания, неведомые в солнечном мире. Кровь мою сосут злые духи. Попал я в безмерную беду с мучениями, не слыханными на родной стороне, получил я наказание, не встречающееся в солнечном мире». Произнося это, он стал плакать кровавыми слезами.

«Ох ты, надо же! Это уж слишком, чтобы вот в такие несусветные страдания попадал человек, имеющий мягкое тело, стоящий на двух ногах, только из-за того, что суждено стать шаманом. Ну, бедняжка, мы не знали, что с тобой творятся подобные ужасы. Ну, золотко наше, можешь ли как-нибудь вернуться в свой прежний образ, сможешь ли снова стать якутом-урянхайцем? Если есть возможность стать человеком, попытайся сделаться им. Будь ты шаманом иль кем угодно, только не оставайся в виде такого поганого существа», — сказали отец и дядя.

Парень перестал плакать кровавыми слезами, вопли его стали реже. Увидев это и сказав, что поверили и видно суждено ему действительно стать шаманом, отец и дядя вышли из дома.

С той поры парень стал камлать при небольших болезнях, если приглашали близкие соседи. Несмотря на это, родители пытались скрыть от посторонних то, что их сын стал шаманом, считая, что это опорочит его имя.

163. Старинное повествование о шамане Сабырыкы

Жил, говорят, богач Петр Дагдарыйа, имевший триста голой скота. Жилище его находилось на косогоре, где нынче стоит с. Майя Мегино-Кангаласского района. Дагдарыйа имел много работников, поэтому его скотники жили в отдельной юрте. Вместе с ними жил, говорят, мальчик Федот, которому исполнилось двенадцать лет и шел тринадцатый год. У него каждую ночь случались припадки истерии, он за ночь ни разу не смыкал глаз и никому не давал спокойно выспаться. Замучил он всех, и скотники регулярно жаловались на него господину. Рассердился из-за этого Дагдарыйа, сильно избил мальчика. Пригрозил ему — попробуй только еще впасть в истерический припадок. С того дня Федот в течение трех суток бился без перерыва в истерическом припадке. Рассердились тогда еще пуще скотники, стали его избивать, ругать, обижать. Иногда осенью, когда ночи уже холодали, в период межлуния, наступала непроглядная темень, выталкивали его из юрты, заставляя ночевать под открытым небом. Не останавливало это Федота, он всю ночь без перерыва кричал резким, звонким голосом.

Однажды ночью, когда была пора межлуния и в юрте стояла кромешная тьма, все обитатели ее уснули, не спала только одна старушка коровница, так как ее очень беспокоили клопы. Вдруг она услышала, что откуда-то из-под земли доносится гул шаманского бубна. Звук бубна приближался, делался все отчетливее. Старушка перепугалась, ее конечности похолодели, она вся задрожала от страха, никак не могла побороть свой испуг, вскочила с постели и разбудила всех. Те, кто проснулись, стали прислушиваться. Им показалось, что откуда-то из глубин земли, прямо под их домом, поднимается вверх гул бубна. Один из работников побежал донести своим господам. Дагдарыйа испугался, не пришел, только посоветовал положить в очаг побольше дров и разжечь поярче огонь. Сказал, если в доме работников будет совсем светло, то ничто не появится. Парень вернулся назад бегом и, как ему посоветовали, заставил полностью камелек дровами, развел в нем огонь. После этого все забились за печку. На правой стороне остался только мальчик Сабырыкы (прозвище мальчика Федота. — Н. А.), продолжавший там спать. Гул бубна стал раздаваться прямо под иолом их дома. Все присутствовавшие перепугались так, что ничего не понимали, только неотрывно смотрели в сторону правой половины дома. Когда они находились в таком состоянии, внезапно раздался грохот, похожий на звук выстрела из ружья, по дому расстелился голубой дымок, распространился отвратительный запах, который не мог вытерпеть ничей нос.

Все глянули в сторону огня. Там вертелся вихрем медный эмэгэт[139], ростом с большой палец человека. Он держал в руке половину бубна и бил по нему половинкой колотушки. При этом он камлал так, что было слышно и понятно людям. Вот, что он, оказывается, говорил: «Вот я прикамлал вверх, пропутешествовал из земли шамана Юоб Хара, источника смерти и несчастий, куда лунный свет добирается в виде свечения опилок из меди, где солнце видно тусклой бляшкой, равной дырочке серебряного колечка. Прибыл я в качестве верного гонца, надежного вестника, к могучему своему сыну — шаману Сабырыкы, имеющему хвост, подобный убийственной остроге божеств айыы. Ну парень, через три дня на основание главной коновязи богача Дагдарыйа упадет кроваво-поющая рукоятка твоего бубна, имеющая семь изображений духов-покровителей, девять волшебных, неистово бряцающих бубенчиков. Ее ты должен принять, поднеся большой калым, пожертвовав имеющего алую, свежую кровь, подарив весомую взятку, уставив стол обильным угощением. Обслуживать стол должны слуги, помогающие ходить, кладущие в рот. Ты обязан произнести при этом соответствующее заклинание, спеть достойный, складный напев. Такой наказ передал тебе ставший твоим главным покровителем шаман земли Елю Кюб, которому ты должен молиться, как божеству».

Затем раздался грохот, подобный выстрелу из ружья. Тут же шаман исчез (эмэгэт, который прибыл гонцом. — Н.А.). Гул его бубна стал уходить туда, откуда он поднялся.

Про этот случай скотники рассказали утром своему хозяину. Богач Дагдарыйа сказал: «Что за такое безобразие, наверное, обманываете. Не может быть, чтобы по моему уютному, широкому двору, имеющему свою богиню-защитницу, по моему изначальному, древнему пригону, имеющему свою богиню Айыысыт, разгуливали бы те негодяи, не может быть, чтобы высовывались вшивые существа. Невозможно это. Видимо, вам все привиделось. Пойдите все прочь! Проваливайте домой!»

Скотникам стало стыдно, они почувствовали себя неловко и вернулись домой. А Сабырыкы все еще спал. Никто не посмел разбудить его. Он так проспал три дня и три ночи, и проснулся к концу третьих суток в то время, когда только начался рассвет. Он дважды или трижды зевнул, набил камелек полностью дровами и развел огонь. После этого он сел спиной к огню и сидел, сопя громко, как взбешенный бык. Все скотники, когда проснулись, не посмели пройти между мальчиком и очагом[140]. Они все, подобно утке с выводком утят, прошли вереницей за печкой для того, чтобы сходить во двор по нужде. Когда они вернулись, оказалось, что Сабырыкы повернулся лицом к огню. Тут взглянули на него, оказалось, что на самой середине его лба появилось черное родимое пятно размером с пятикопеечную монету, на левой щеке появилось синее родимое пятно размером с пятикопеечную монету. На правой щеке тоже появилось красное родимое пятно размером с пятикопеечную монету. Вид его стал так ужасен, что было страшно на него взглянуть. Выражение лица стало крайне жестоким, он сидел молча, приоткрыв рот. Увидев это, самые шустрые побежали доносить обо всем господину. Хозяин в это время, оказывается, только поднялся с постели. Они рассказали Петру Дагдарыйа. Он сказал: «Ну, посмотрим, правду ли вы говорили или обманывали. Та вещь, о которой вы рассказывали, должна ведь упасть сегодня утром. Если тот предмет не упадет, берегитесь! Я прекращу ваши ложные рассказы!»

Дагдарыйа поел, вышел на свой двор, стал прохаживаться вокруг него и исподтишка выслеживать, что же будет. Вот в это время с севера подуло ветром, несущим воздух с невыносимым запахом, вызывающим у человека тошноту. Он подумал: «Что за отвратительный запах», посмотрел в сторону севера. И увидел, что летит черный ворон с наполовину белой головой. Подлетел, едва-едва размахивая крыльями, трижды-четырежды облетел вокруг, потом несколько раз очень противно прокаркал. Дагдарыйу бросало то в жар, то в холод, его била противная мелкая дрожь, весь он содрогнулся, его трясло, как осиновый лист, и он стоял, топчась на одном месте. Ворон повернул назад и с шумом полетел обратно. Дагдарыйа направился к себе в дом. В это время загрохотало, подобно тому как в летнюю грозу. И сверху донесся звон рукоятки бубна, неистово бряцающей колокольчиками, затем она упала, гремя, у основания главной коновязи. Увидев это, Дагдарыйа взглянул осторожно издалека. Оказалось, что лежит очень большая рукоятка для бубна. В верхней ее части сделано изображение гагары. На рукоятке имелись несколько новеньких, только что изготовленных, бубенчиков и лика духа-покровителя[141]. Увидев это, Дагдарыйа пошел к мальчику Федоту и посмотрел на него. Оказалось, что глаза мальчика сильно сверкают, он весь побледнел. Тут мальчик сказал: «Грозный богач Дагдарыйа! Уступи мне какого-нибудь запаршивевшего теленка для того, чтобы я смог окропить кровью свои руки, смыть с себя яд, прочитать соответствующее заклинание, притушить свою кровожадность».

Дагдарыйа ответил: «Что ты! Дитятко мое! Разве я пожалею и не дам тебе. Если есть скотина, подходящая по масти, то используй для своего обряда. Кроме того, дитятко мое, к основанию моей главной коновязи упали, видимо, твои принадлежности. Каково будет, если ты пойдешь и поднимешь их?»

Мальчик возразил: «Сам решу, брать их или не брать».

Старик вышел, вид у него был испуганный.

Мальчик, не спеша, отправился во двор. Там он трижды обошел коновязь, преклонил колени, пропел шаманское заклинание и взял рукоятку бубна.

В тот же вечер старик Дагдарыйа натянул на обечайку бубна кожу, выделанную из шкуры скотины, имевшей подходящую масть. Он сделал бубен очень звонким. Мальчик заставил забить в жертву скотину соответствующей масти и «камлал» на север в течение трех дней и ночей и отвел жертву к предку шаманов — шаману Ёлюю Кюб.

В это время заболела жена Дагдарыйи. Он хотел пригласить своего мальчика, но из-за того, что у него еще нет шаманского костюма, привез знаменитого шамана с верховьев Амги. Этот шаман только сел за стол и начал кушать, как в дом бегом ворвался Сабырыкы и спросил: «Это ты, знаменитый шаман с верховьев Амги?» Тот немного пристально поглядел на него и ответил: «Дитятко, где уж там мне прославиться, я просто случайный прохожий». Мальчик ушел в свой дом. Вечером приезжий шаман начал камлание. Мальчик снова влетел в дом бегом, тут же прошел между сидящим шаманом и очагом и подошел к левому углу печки. Здесь он встал, раскинув обе руки, поставив одну ногу на шесток. Шаман, как только увидел это, начал поспешно заклинать мальчика. Но мальчик стал закатывать глаза, взгляд его сделался безумным, потом он начал икать, заскрежетал зубами и, резко взвизгнув, стукнул пятками о пол. Тут же шаман весь резко выпрямился, из его рта полилась кровь, и он скоропостижно скончался. Хозяин дома испугался и ничем не упрекнул своего мальчика. Сабырыкы выпросил у него шаманский костюм умершего. Дагдарыйа приказал покойника отвезти домой, послав его родственникам разные подарки.

После этого, по истечении двух лет, шаман Сабырыкы навьючил на верхового коня свой бубен и костюм для камлания и поехал в верховья Амги искать сильных шаманов для того, чтобы посостязаться с ними. Ездил он в том краю, изредка камлал в некоторых семьях. Вот так он прибыл в одно место и остановился на ночевку у тех, кто там жил. Семья эта оказалась достаточно многочисленной, но никто не узнал Федота. Они спросили: «Дитятко, с какой целью ты ездишь?» Он ответил: «Езжу, чтобы прокормиться своим трудом». Перед входом в дом он снял с вьюка свой бубен и костюм и припрятал. После того как все поужинали, женщины, дети и мужчины начали надевать верхнюю одежду. Федот спросил: «Куда это вы идете?» Они ответили:

«Ээ, недалеко отсюда будет камлать наша бабушка, имя которой нельзя упоминать всуе. Туда собрались». Федот: «Не оставляйте меня одного, надо пойти посмотреть на эту знаменитую шаманку». Хозяева дома сказали: «Не говори безрассудно, дитятко». Федот сказал: «Вы больно много преувеличиваете, может ли быть, чтобы она услышала из такой дали. А если и услышит, то пусть, что она сделает мне, совсем одинокому человеку». «Оставь, оставь, дитятко, не говори столь безрассудно». После этого те, кто оделся, ушли.

Они пришли и вошли в очень огромный бревенчатый дом, где жила одна богатая семья. Дом полностью был забит людьми. Федот пришел в дом и встал около входа. Все, кто пришел, сели за стол и начала кушать. Его знакомые тоже. Никто его не стал приглашать, он так и остался стоять у двери. Там он увидел, что на почетном месте сидит, угощаясь, выпивая водку, одна совершенно седая старуха, имеющая горящие огнем глаза.

Люди все закончили есть, стали выходить во двор и возвращаться. Федот тоже сходил во двор. Шаманка медленно стала готовиться к камланию. Федот, будучи во дворе, повернул в обратную сторону изображения духов-помощников шаманки[142], представлявшие собой деревянные силуэты разных птиц и зверей. Шаманка, как только села камлать, сразу сказала: «Посмотри-ка, какой это бестолковый повернул в обратную сторону моих зверей и птиц. Выйдите быстрее и поправьте их», — и заставила повернуть птиц в нужную сторону.

Только шаманка начала произносить заклинания, как Федот вскочил и попытался пройти перед шаманкой к огню. Но люди поймали его и сильно отругали, мол, какой негодник, что посмел пройти перед самой старухой. Мальчик вернулся назад, ворча: «Ну и ну, из-за того, что у вас есть старуха, мне нельзя, оказывается, даже покурить».

Как только он сел, шаманка провела ворожбу, узнала мальчика, начала причитать, досадовать, злобно роптать. «Ну ничтожная тварь, оказывается, шаман. Начну искать твои свежие следы, тропить твои стылые следы». Она стала подниматься со своей подстилки, а мальчик Федот схватил свою шапку и рукавицы, выскочил во двор и помчался к дому, где остановился на ночлег. Придя к этому дому, он внес свою переметную суму в дом, достал из нее шаманский костюм, бубен и начал его сушить. Хозяева, старик и старуха, очень удивились: «Ой, что с тобой случилось, что ты натворил, дитятко?» — спросили они.

Мальчик Федот: «Совсем замолчите, даже не пискните, поскорее закройте окна и двери, все имеющиеся в доме щели. Настало время, когда будут слетать с крепи солнце и луна[143], когда будут срываться с привязи колокольчики шаманского костюма. Если оставите хоть одно отверстие, равное игольному ушку, то берегитесь, так как по своей вине попадете в беду».

Несчастные хозяева поспешно заткнули все щели. Немного погодя, с шумом примчался самый громадный черный вихрь, несколько раз прозвучал резко медвежий рык[144]. Услышав это, мальчик быстро надел свой шаманский костюм и начал бить в бубен. Тем, кто находился внутри дома, слышалось, что два медведя, страшно ревя, резко визжа, стали удаляться в северную сторону. Там началась ужасная пурга. Из двух домов никто не смел выходить, все сидели взаперти. Только через три дня, когда почти полностью рассвело, перед самым восходом солнца, шаманка Хаас атах (Гусиная лапа) резко вскрикнула, упала лицом вниз. У нее пошла через рот и нос кровь, и она скончалась. Мальчик Федот остановился только после того, как умерла старуха. Он успокоился, отдохнул одну ночь в том доме и поехал дальше вверх по реке. Он там собрал за разные камлания много денег и продуктов. Затем вернулся домой.

Позже, по рассказам людей, когда Федот состарился, он мог прогнать облака, если не вовремя собирался дождь. Он брал красную талину и бил накрест по облаку, тогда оно, разделившись на четыре части, разлеталось в разные стороны, и дождь не шел. Если наступала слишком сильная засуха, то он, крича, как гагара, совал голову до шеи в воду, а затем тряс ею в разные стороны. Тогда на небе стремительно появлялось отдельное облако и дождь лил, как из ведра[145], так рассказывали.

С той поры он жил, слывя знаменитым шаманом, чье имя нельзя упоминать всуе.

164. Шаман Аадьа

Лет семьдесят тому назад жил, говорят, знаменитый шаман и кузнец Аадьа. Он был шаманом весьма преклонного возраста, но за всю свою жизнь камлал десять раз.

В ту пору жил богач Павел Мордовской. Аадьа в юности воспитывался у него. Тогда он мэнэрячил, подражал шаманским напевам. За это Павел велел его высечь, приговаривая: «Будешь ли еще мэнэрячить, будешь ли снова камлать?» Когда секли, парень плакал кровавыми слезами. Но все же не соглашался с ним, а на пол рассыпалась блестящая рыбья чешуя. Тут-то Павел остановил наказание, считая, что Аадьа, оказывается, — злой дух.

Вечером следующего дня оказалось, что на поле лежат мертвыми жеребец и его пятнадцать кобыл, принадлежавшие Мордовскому. С того времени перестали трогать парня. Принимали его за злого духа.

Вон в той восточной деревне, за Куочаем, жил Николай Михайлович Габышев (его звали Ньукууска). У него сошли с ума, стали мэнэрячить все члены его семьи и работники. Поэтому вызвали шамана Аадьа. Попросили его прочесть шаманское заклинание.

«Ну, детки, прибыл к вам человек с чужой стороны, поселился у вас и причиняет вред. Его удастся спровадить, если поднести ему угощение».

После камлания Аадьа сказал: «Сюда прибыла, став привидением, удавившаяся в прошлом старшая сестра Алексея из Иттиканского наслега Хочинского улуса. Она удовлетворила мою просьбу, через столько-то дней поправитесь».

По его просьбе все поправились[146].

165. Шаман Дойомпо

У шамана Дойомпо [крещенное] имя было Гаврил, в детские годы имел прозвище Быккы. Он родился в этом Олбинском наслеге в бедной, захудалой семье. Когда ему было около десяти лет, он каждый вечер заходил в хотон и исчезал там. Тогда родители искали своего сына, зажигая лучинку, но не находили его, говорят. Он чудил в этом духе в течение нескольких лет. Потом, когда вырос и стал шаманом, получил призвание с Верхнего мира, поэтому имел назначенные ему сверху две собаки — абаасы[147]. Когда он после своего камлания — шаманства — считал полученное вознаграждение недостаточным, то, выходя из дома, падал и садился на пол, тогда, говорят, в тот же день умирал один из лучших людей (этой семьи. — Н. А.) или пропадала лучшая скотина.

Говорят, каждый год Дойомпо рожал вечером девятого дня января месяца[148]. Когда выходил рожать, то брал с собой свою шубу из шкуры жеребенка и бубен, а на ноги надевал только теплые чулки (кээнчэ). Место, где рожал, — это в Олбинском наслеге, на северном летнике расположен холм. Этот холм на самой вершине имеет маленькое озерцо: шаман, поднявшись туда, там и рожал. Он рожал через пуп, говорят. Рожал он через пуп рыбу-щуку. Когда она рождалась, то выпускал ее в озеро, что на вершине холма, говорят. Во что превращалась рыба, выпущенная в озеро, неизвестно. После родов, длившихся всю ночь, утром к рассвету приходил домой, говорят.

Шаман Дойомпо имел трех детей: одну девочку по имени Варвара и двух сыновей, говорят, одного из них звали Андреем, второго звали Матвеем. Имел он одного парня кутуруксута[149] по имени Кирилла, которого все время возил с собой. Каждый раз, когда он ехал камлать, этот парень следовал за ним.

Когда жители его кормили плохо, опять же он губил-пожирал [людей]. Если он, подговорив своего парня Кириллу, заставлял сказать его: «Сырое мясо поедим», — то у этих хозяев пропадала одна лучшая скотина, говорят. Хозяев, которые его угощали досыта хорошей пищей, перед уходом Дойомпо всячески благословлял, говорят. Иногда просто заходил к людям в дом и говорил: «Ну, отдайте то, что предназначили для меня». Тогда женщины и старухи давали ему по целому ведру сливок и по две меры масла, говорят. Тогда он уходил обрадованный. Он обязательно приходил к человеку, приехавшему из города. Он радовался, когда его хорошо угощали вином, а человеку, который поил его мало водкой, он строил свои козни.

Вот однажды старик Иннокентий приехал из города. Когда пришел к нему Дойомпо, он подал ему одну чашку водки. Когда, выпив это, шаман попросил опять, Иннокентий сказал: «Водки у меня нет». За это на другой день прибыл он, оборотившись в вихрь, вынул и сожрал кут его единственной дочери. От этого ребенок заболел, [болезнь] зашла в нее через голову. Иннокентий отправился к Дойомпо. Дойомпо отказался, сказав: «Не справлюсь». Тогда Иннокентий пошел к приемному отцу своей дочери Матвею и сказал: «Дитя мое сильно заболело, сходил к Дойомпо и попросил помочь, он отказался». Тогда Матвей прямо ночью пошел к Дойомпо. Постучался, зашел туда и говорит: «Старик, ребенок сильно заболел: иди попытайся совершить заклинание». На это шаман, сказав: «Мне не справиться», — опять отказался. Тогда Матвей сказал: «Хочешь или не хочешь, все равно поведу тебя с собой. Или я растопчу и брошу в огонь твою шаманскую одежду и бубен, или поедем со мной». Испугавшись этого, Дойомпо пошел с ним. Когда они пришли, больная девочка громко вскрикнула: «На глаза мои не показывайте Дойомпо!» Поэтому его повели в другой, соседний дом и заставили камлать там. Начав камлать, шаман сказав: «Дух не поддался мне», — перестал и вернулся домой. В ту же ночь ребенок умер.

Однажды он отчего-то поссорился с богачом Гаврилом. Этот Гаврил, повалив шамана, стал его, лежащего, бить по лицу, чтобы из носа потекла кровь, но из этого ничего не вышло. Шаман с угрозами ушел восвояси. После этого в течение трех лет он пытался погубить (съесть) этого богача, но не смог. Говорят, кут богача убегал от него в дом солнца. Когда шаман приходил, чтобы съесть лошадей богача, его не подпускал жеребец; когда пытался съесть рогатый скот, не подпускал его бык-пороз. Тогда Дойомпо сказал, говорят: «Этот богач Гаврила, оказывается, человек с совершенной судьбою, с прочным предопределением». Но все-таки единственную дочь богача Гаврила, говорят, съел шаман, преследуя ее три года.

После этого священник Мальцев привел шамана в церковь и, говоря: «Отныне перестань шаманить!» — заставлял класть поклоны. Рассердившись, Дойомпо долго искал кут священника, чтобы съесть, но не нашел. Позже, увидев большую ель, растущую у начала большой дороги, шаман сказал: «Вдруг в этой ели окажется его кут!» И, превратившись в гром, разбил эту ель вдребезги. От этого священник, говорят, мгновенно упал мертвый.

После этого один богатый человек по имени Яков Баттаайа жил на Ытык Келе в урасе. Говорят, что этот Баттаайа не особенно-то считался с шаманами, не кормил, не угощал их, не давал им важничать у себя. Озлобленный Дойомпо захотел погубить этого богача, но никак не мог подступить к нему. Однажды спустился молочно-белый, густой туман. Все люди находились возле урасы на дворе и занимались кто чем. Они услышали, что с западной стороны сквозь туман с ревом пробирается бык. Абаасы Дойомпо пришел, оборотившись в быка, поднял урасу одним рогом и опрокинул ее. После этого, сразу же превратившись в вихрь, поднял урасу в воздух и унес с собой. На месте остались лишь три медных иконы и семь ведер сливок, висевшие над очагом. Всю остальную домашнюю утварь и добро богача раскидало на левом берегу Татты то там, то тут. Так он выместил свою злобу на богаче Баттаайа, говорят.

Позже, когда Дойомпо состарился и одряхлел, люди наслега решили перевести его из Олбы на север и поселить около местности Аччай Унгуога. Пришли к нему и сказали: «Князец твой Амос Слепцов велел передать, что тебе следует переехать на север и там оставить свои кости. Мы пришли все равно увезти тебя туда, хочешь ты этого или не хочешь. Итак, скажи свое слово!» На это Дойомпо отвечал: «А что же мне остается делать, разве я ровня, чтобы перечить ему, поеду. Когда-нибудь и князец Амос Слепцов состарится и одряхлеет, как я. Да пусть тогда он терпит муки, как я терплю» — так проклял его и поехал.

Дойомпо, переехав туда, лежал при смерти, близка была его кончина. У него была очень толстая трость, с которой он не расставался всю свою жизнь. На конце трости было изображение ёксёкю[150], пониже которого были повязки из красной тряпки и конских волос. Однажды вечером он приставил эту трость к своей постели со стороны огня. А в ту ночь раздался гром-треск раскалываемого камня. Когда люди встали и посмотрели: та самая трость разломалась по самой середине, а сам Дойомпо уже умер. Его похоронили в местности Аччай Унгуога.

Дойомпо умер 80–90 лет от роду. Это было примерно 70 лет тому назад.

166. Дерево для бубна

Бубен шамана делается из дерева, которое было предназначено ему. Оно имело несколько ветвей. Только сам шаман знает, которая из них предназначена для бубна.

Это дерево не должно засохнуть до конца жизни шамана. Поэтому на ветви, которая предназначена шаману, делали в двух местах зарубки, потом осторожно отщепляли клином кусок, достаточный для изготовления обечайки бубна.

167. Омогой Баай и Эллэй Боотур[151]

На юге, в стране бурят, жил человек по имени Омогой Баай. Один местный шаман, камлавший у Омогой Баая, оборотился в птицу-лебедя, полетел вниз по трехрусловой[152] Лене-реке до устья Вилюя, потом, провидев[153], рассказал: «Там, где расширяется Лена-река, находятся две горы Ытык Хая[154]. Южная Ытык Хая создана (с предназначением) для размножения лошадей, а Северная Ытык Хая создана (с предназначением) для размножения рогатого скота. Немного ниже Ытык Хая выросли три прекрасные ели. Там стоят старик со старухой и приветствуют [всех] словами: “Мы — духи-иэйэхситы[155] этой страны, мы кормим и одариваем каждого приходящего” Если поедешь ты в эту страну, видимую мною [говорит шаман Омогою], то найдешь там счастье и благополучие, и впоследствии размножится и распространится твое потомство».

Приняв этот совет, Омогой Баай со своей женой, с двумя дочерьми и десятком парней-домочадцев[156] снялся со своего местожительства и пустился в далекий путь. Каким-то образом, попав по ошибке к верховьям Вилюя, спустился по нему на плоту вниз по течению. Приплыв к устью Вилюя, сделал остановку. Омогой Баай затем один, верхом на бревне, переправился через Лену и, поднявшись на высокую гору, сопку, говорят, пригляделся к очертаниям [раскинувшейся перед ним] страны и сказал: «Почему-то с северной стороны заметно веют холодные ветры, по-видимому, здесь страна, лишенная счастья, в которой люди и скот не могут размножаться. Только с Юга отдает горячим, теплым воздухом, наверно, там находится благодатная страна». Поэтому они потянули свой плот бечевой вверх по Лене и пришли на нынешнюю Кильдемскую равнину.

Действительно, как было сказано бурятским шаманом, наяву и взаправду иэйэхситы и айыысыты[157] в образе старика со старухой стояли и приветствовали [их] у трех елей. Омогой и его люди остановились здесь и установили берестяную урасу[158]. На другой день отправились к Северной Ытык Хая и нашли там пеструю, как шмель, трехлетнюю стельную корову и привели ее. На следующий день пришли к Южной Ытык Хая, разыскали три ели и оттуда, с левого склона горы, привели четырехлетнюю темногривую, темнохвостую жеребую кобылу. Здесь они и остановились на постоянное жительство, стали заниматься охотой, добывали диких оленей, лисиц, развели скот и зажили как постоянные жители.

Через три года, в период наибольшего изобилия молочных продуктов[159], парни Омогоя однажды заметили, что с водой второго [летнего] половодья с верховьев реки проплывают мимо птичьи перья, звериная шерсть и щепки[160]. Об этом сообщили Омогою. Он приказал: «Проследите!» Тогда двое парней, Ниргитэр и Доргутар, пошли до самой Южной Ытык Хая. Когда они пришли туда, там сидел совершенно голый человек. Увидев его, парни стали подкрадываться, но тот заметил их и стал разговаривать с ними, как знакомый:

«Вы — парни Омогоя? Спустя полгода после того, как вы отправились, я последовал за вами и прибыл [сюда] через два с половиной года». Еще он назвал себя: «Эллэй Боотур». Они разговорились, познакомились и все вместе пришли к Омогою. Эллэй поселился у Омогоя, в течение трех лет жил у него парнем-работником (домочадцем). Он был могучего телосложения, сильный, выполнял работу за трех человек и заслужил похвалу от Омогоя.

У Омогоя были две взрослые незамужние дочери: старшая Дэкэй Дэпсэ[161], младшая Ньыкы Даххан[162]. У обеих все больше росло желание стать женой Эллэя.

Однажды утром жена Омогоя, поднося Эллэю кумыс в чороне[163], обратилась к нему с просьбой: «Одну, лучшую из наших дочерей бери себе в жены, положи начало роду, размножай скот. Мы для тебя предназначаем Ньыкы Даххан».

Эллэй выпил кумыс, поданный ему старухой, но ничего не ответил, только молча выслушал. Он промышляет-охотится, и добыча его отменно велика, и в работе он хорош. Обе девушки ходили по своим надобностям обычно на запад. Во время работы Эллэй тайком, спрятавшись, наблюдал за ними и заметил, что у нелюбимой дочери Дэкэй Дэпси моча белой пеной вспучивалась наподобие горшка, а у младшей избалованной дочери Ньыкы Даххан впитывалась в землю быстро, без пены, как вода. Заметив это, Эллэй рассудил: «Старшая дочь будет иметь детей, оставит потомство, а у младшей не будет потомства и недолго она проживет»[164].

Однажды Омогой Баай позвал Эллэя к себе и спросил: «Ну, как ты надумал, кого из наших детей возьмешь себе в жены и станешь основателем рода, потомства?» Эллэй ответил: «Возьму вашу нелюбимую, худшую вашу дочь Дэкэй Дэпсэ». Не понравилось Омогою Бааю, что Эллэй берет нелюбимую дочь, и он в отместку за это выделил им из своего богатства лишь одну безрогую, бесхвостую рыжую корову[165], сказав при этом: «Уходите поскорее, не показывайтесь на глаза, устраивайтесь там, где вы задумаете, как отдельно растущий лес»[166]. С этими словами и проклятиями прогнал их.

Эллэй с женой поселились на широкой Иэнэйской равнине у нынешнего озера Сахсары[167], поставили урасу, натянули веревку для жеребят — сэлэ, развели дымокур и стали жить самостоятельно. Изготовили посуду для кобыльего молока, стали доить кобыл и приготовлять кумыс.

Спустя много лет стали они жить в богатстве-довольстве, обзавелись детьми-потомством. В одно лето, накопив кумыса, устроили ысыах, называемый «жеребячий кумыс»[168], пригласили своих родственников, омогойских. На приглашение явились только старуха с парнями-домочадцами. Омогой со своей избалованной дочерью не пришел.

На ысыахе Эллэй, высоко подняв украшенный конской гривой чорон, встал на одно колено и произнес заклинание. Он заклинал вышние божества — айыы и духа-хозяйку земли поименно, вознося им чорон с кумысом, потчевал-угощал их. [В ответ] на это из глубины восточного неба выплыл пучок волос из конского хвоста и пролетел по направлению движения солнца. Вдруг в середине ысыаха прибежала работница Омогоя и сообщила: «Любимая дочь Ньыкы Даххан волочится по земле, привязавшись недоуздком жеребенка к хвосту кобылы. Пойдемте скорее!» Все собравшиеся пошли и увидели, что Ньыкы Даххан умерла, привязавшись недоуздком к кобыле и заставив волочить себя. Когда пришли люди, она была уже мертва.

С тех пор Эллэй разбогател, потомство его размножилось, он стал предком людей, прародителем якутов. Говорят, что нынешние пять якутских улусов: Кангаласский, Мегинский, Ботурусский, Борогонский и Намский произошли от потомков Эллэй Боотура.

168. Оногой Баай и Хара Тюмэн

В глубокой древности в эту страну якутов, ранее населенную тунгусами, прибыл, убежав с юга из племени монголов, Оногой Баай с двумя сыновьями, двумя дочерьми, женой и челядью своей и остановился жить в местности Саргылаах Сахсары. Его богатство состояло из табунов лошадей и рогатого скота. В те времена, когда он жил, посуда была только деревянная и из бересты, одежда из лосиной и оленьей ровдуги, из конской и коровьей шкуры, лук с изгибами, стрелы с костяными и железными наконечниками. Люди тогда не знали, что такое косить сено, строить изгороди и стойла для лошадей, разводить дымокур, устраивать ысыах, ставить священный багах, делать тюсюлгэ. В ту пору питались исключительно кобыльим и коровьим молоком, дичью и рыбой.

Когда Оногой, прибывши на Лену, жил в богатстве и довольстве, с юга из земли племени бурят прибыл человек по имени Хара Тюмэн с двумя людьми осматривать земли в поисках страны, где можно было бы поселиться. Он прибыл прямиком на верховья Вилюя и, принюхиваясь к лесам и болотам Вилюя, назвал реку «Бесценный, пахнущий жиром, Жирный Вилюй, Глухой Вилюй». Он поплыл вниз и через тройное устье Вилюя попал на Лену, там он, плывя вверх по ней, принюхиваясь, остановился и подумал, что в такой прекрасной приречной долине кто-нибудь да должен жить, и нашел у госпожи бабушки Саргылаах Сахсары Оногой Баая. Они заехали к нему и воспользовались его гостеприимством. Хара Тюмэн у Оногой Баая угощается, отдыхает. При этом за едой Хара Тюмэн испустил [неприличный] звук. От этого он сильно застыдился. Когда они поехали дальше, приблизились к своей стране, два спутника Хара Тюмэна подумали: «Наш тойон, должно быть, устыдился, испустив [неприличный] звук, со стыда он нас убьет» — и, посоветовавшись, убили его. После того как они, убив его, приехали в свою страну, великие шаманы племени бурят провидением своим узнали, что они преднамеренно убили Хара Тюмэна, пожаловались своему великому тойону и добились того, чтобы он наказал этих двух человек.

Та местность, где убили Хара Тюмэна, находится на Лене, на два яма выше нынешнего города Олекминска. Рассказывали, бывало, в преданиях, что тот ям называется Хара Тюмэн.

169. Шаманка Бордуолаах

В глубокой древности, когда люди жили по-якутски, оставив свои места, прибыла в эти места шаманка по имени Бордуолаах[169]. Рассказывали, что шаманка, живя на родине, шаманским видением увидела утесы и горы речки Тарынг Юрэх и, сказав, что мне подходяще будет жить там, приехала сюда. Говорят, она имела старого мужа. Имя его неизвестно.

Когда в пути старик от голода отощал и ослаб, шаманка Бордуолаах ухитрялась кормить его кебюер[170], приготовленной из снега, и, таща его на салазках, продолжала путь. Прибыв сюда, она осталась жить в местности, ныне называемой Терют. Живя там, дала потомство, от которого образовался нынешний Тарынг-Юряхский наслег. Насколько известно, от нее произошли нынешние Кривошапкины. По рассказам, от шаманки Бордуолаах родился Онтойор, от Онтойора — Иосиф, от него — известный богач Николай Кривошапкин, который умер, дожив до ста лет. Их было три брата, одного звали Иваном, а другого — Афанасием. От Ивана родился Николай, от Николая — Максим, от него ныне есть маленький ребенок. Таким образом, от шаманки Бордуолаах пошло седьмое поколение.

Шаманка, когда сердилась на мужа, выходила, говорят, ложилась около коновязи, превратившись в медведя, и рычала. И только тогда принимала человеческий вид, когда старик выходил, гладил ее по затылку и, уговаривая, вводил ее в дом.

Говорили-судачили [люди]: «Э, да вы страдаете потому, что имеете такую страшную прародительницу (доел.: подвержены ее грызению)»[171]. Все ее потомки умирали и умирают от расслабленности (ревматизма) и язв.

Говорят, перед смертью шаманка Бордуолаах оставила завещание: «При выходе [из тела] моей души в течение трех суток над моей нарой на полке будет сидеть моя птица — железный кулик[172]. Его вы не бойтесь». Говорят, что действительно в течение трех дней она (птица) показывалась.

Могила шаманки Бордуолаах находится на холме у усадьбы богача Николая Кривошапкина. Говорили, что если из ее потомков кто-нибудь да умирал, то утрами и вечерами был слышен гудящий звук ее бубна.

В старину людей Тарынг Юрэха ругали, обзывали: «Вы со времен Харахаана и Бордуолаах были такими-сякими». Выходит как будто, что у них был еще предок Харахаан. Тарынг-юрэхцев при старом режиме звали бордуолаахцы.

170. Племя хара сагыл

Когда еще предки якутов не дошли до реки Лены, в этой стране жило чужекровное племя хара сагыл[173]. Рассказывают, будто [люди этого племени] совсем не разводили скот, а добывали себе пропитание тем, что охотились и рыбачили. Оно было малочисленное и особенно не увеличивалось, не размножалось.

Ко времени прибытия предков якутов — Омогой Баая и Эллэй Боотура — хара сагыл были здесь коренными жителями. Они не имели сил стойко сопротивляться и противостоять пришлым якутам.

Они соединились и смешались с якутскими родами, и потомки их, очень немногочисленные люди, до недавнего времени вели кочевую жизнь, занимались охотой. Тогдашние якуты называли эти поколения «ставшие ветром», или «развеянные ветром»[174]. Слышно было, что развалины жилья «ставших ветром» изредка попадались в улусах и наслегах. Потомки их обитали в Борогонском и Мегинском улусах. Якуты их не любили, боялись их трогать, обычно отмахивались, говорили: «Это — коренные жители, ой, они потомки хара сагыл, “ставших ветром”».

У «ставших ветром» были колдуны, шаманы и шаманки, способные на разные волшебства и [вредные] проделки. Якутские шаманы и шаманки не очень противодействовали им, считая их местным коренным народом-племенем.

В старину во времена [межродовых] войн в I Ольтекском наслеге у озера Балыктаах Эбэ жила одна старуха — шаманка из [племени] «ставших ветром» с девятью сыновьями. Эта шаманка тем жила и питалась, что силою волшебства у проезжающих путников похищала на расстоянии вьюки и еду. Это было во время доставки грузов «по наряду»[175]. В то время город Якутск уже окончательно обосновался. В порядке повинности в то время муку из Якутска вьюками доставляли в восточные окраины, когда мимо них проезжали с вьюками, дети шаманки вбегали в дом и неожиданно толкали свою мать в бок. И вот, когда мать, испугавшись, вскрикивала: «Уо, татат!» — от вьюка какого-нибудь проезжающего путника сразу же падала на ее балаган кожаная сума с мукой. Так она, живя на большой дороге, разоряла проезжающих. Говорят, что она творила еще много других вредных проделок. Однако путники всегда боялись ее и никогда не останавливались и не заходили к ней взыскивать похищенное, говоря: «Она важного происхождения — потомок старинных хара сагыл».

Сама шаманка имела обыкновение летом ловить рыбу сетями на озере Балыктаах Эбэ и этим кормилась. И вот однажды, закидывая сети, она уронила свой игольник в озеро, поэтому то место (букв.: прорубь) и получило теперь название «Озеро упавшего игольника». На том месте (где упал игольник. — Н. А.) вода зимой не замерзает.

Когда шаманка так жила со своими девятью сыновьями, однажды пришли из Татты воины[176] и без малейшего промедления стали обстреливать [ее жилище]. Когда они вошли в балаган, то гам никого не оказалось. Тогда сказав: «Это они волшебством своим должно быть превратились в деревья, травы и разные вещи, об этих их способностях ходили слухи», — изрубили пальмой все начисто, что было в балагане: закраины нар[177], веники, лопаты, рожны и пр. Затем с возгласом: «Победили, изрубили и уничтожили!» — сожгли до тла ее жилище и все, что было, а пепел развеяли.

Только самому младшему из сыновей удалось убежать на восток в страну Лаамы[178]. С тех пор разорение путников той шаманкой совсем прекратилось. Так воины начали преследовать и истреблять племя «ставших ветром».

Спустя некоторое время бежавший в Лаамы сын вернулся опять в Ольтекский наслег, поселился там, народил детей. От него произошло потомство. Одного из его потомков, престарелого старика Леонтия Бехсюлюйэ, видела я примерно лет пятьдесят тому назад. Тогда все говорили о нем: «Этот старик родовитый, потомок хара сагыл из старинного рода “ставших ветром”; он страшный шаман-губитель. С худыми, тяжкими словами, с огненными глазами, как только начнет камлать, так и виднеются огни его глаз; он не шаманил без вреда [людям и скоту]», — и все боялись его.

Возненавидев этого старика, мой дядя (старший брат отца) шаман Хагыстай[179], выплеснул на него «воду болезни и смерти»[180], после чего тот ослаб, изнемог и, наконец, умер. Бехсюлюйэ не имел ни детей, ни родственников. После его смерти от потомков «ставших ветром» в наших местах никого не осталось (букв.: и запаха не стало).

Местность, где жила шаманка, сейчас называют Тогус Ётёх. Я видела эту местность, там были следы очень многих жилищ, неясные признаки ям и балаганов; полагали, что действительно они жили в девяти балаганах.

Подробные рассказы о хара сагыл «ставших ветром» и потомках их мне доводилось слышать от родного дедушки Говорова-Богомольца. Я тогда была девочкой тринадцати-четырнадцати лет.

171. О том, как якуты заняли местожительство тунгусов

В устье Вилюя на земле Кобяйского наслега[181] очень давно, когда в этой стране не было еще людей, называвшихся якутами, жили в девяти урасах тунгусы. Оказывается, они имели своего шамана по имени Батакан. Эти тунгусы жили в ровдужных чумах (тордох)[182], носили одежды из шкур, разводили оленей и добывали себе пропитание охотой. Когда они так жили, однажды с Вилюя приплыло несметное множество якутов, которые вырезали две урасы тунгусов. Из остальных семи урас тунгусы с шаманом Батаканом убежали, остановились в лесу около местности Сарана и заставили камлать своего шамана, чтобы он предсказал будущее[183]. Шаман, камлав, прозревая будущее, сказал: «Сопротивление наше не даст победы, удача не предвидится, лучше совсем уйти из этих мест, наступило невозможное [для житья] время». Тогда тунгусы все ушли в Янские горы и стали там жить.

Якуты расселились на отбитых у тунгусов новых местах Кобяи и Тыайа. Потомками их в Кобяйском наслеге являются якуты рода Кыргыстаах. Я сам из рода Кыргыстаах.

172. Шаман Семен

В роду Маймага появился великий шаман по имени Семен. У него три передних зуба выдавались вперед. Из-за того, что малые дети стали насмехаться-подшучивать над ним, он вырвал их при помощи петли из ниток, свитых из жил. В результате он утратил свой дар излечивать болезни.

Однажды он во время поездки по северу Якутии посетил семьи Хааньаталар и Тююкээты (северные маймагинцы). В тот раз как-то на одной лошади с ним ехал будущий шаман Сиэллээх (Маймагинский шаман), который тогда был еще ребенком. Ему Семен предсказал судьбу, предупредив: «Расскажешь об этом людям лишь когда станешь стариком. Я должен был стать шаманом айыы, но не смог. У тебя родится один плохой ребенок. Он будет зловредным шаманом, поедающим людей. Его ты убей заранее.

Вот с этой западной скалы до горы Джонкума на восточной стороне реки, на земле рода Кёбёкён протянута симка шаманского самострела[184]. Я после своей смерти через три года разрушу пинком свое надмогильное сооружение. Если его при этом перенесу вон на ту речку, текущую по западной возвышенности, мой кут (мой дух-покровитель) отправится на небо. В этом случае маймагинцы будут процветать, размножаться. А если надмогильное сооружение рассыплется на том же месте, где стояло, то стану здесь духом и буду причинять вред живущим здесь, исчезнут люди и скот маймагинцев.

На том месте, где меня похоронят, в изголовье, через два года вырастет лиственница. Если на ней вновь появятся зеленые ветки после того, как она обгорит при луговом пале, то размножатся и люди, и скот».

Действительно, его предсказание сбылось. У шамана Сиэллээх родился плохой мальчик. Отец его убил.

На третий год после смерти шамана Семена надмогильное сооружение, поставленное на месте погребения, разрушилось и перенеслось на западную речку.

Как он предсказал, через два года в изголовье его могилы выросла лиственница. Она обгорела при пале, пущенном Дорофеем Шестаковым перед раскорчевкой земли. Но на следующий год се ветки вновь зазеленели.

173. Пути-дороги шаманов

Шаман обладает даром колдовства, если он задумал прибыть издали в невидимом облике, то входит сквозь стену у двери или под матицей в ее начале. Шаман, когда хочет причинить какой-либо вред, входит из-под шестка. В таком случае, если в том доме живут хорошие люди, со счастливым предназначением, то с очага на шамана прыгнет уголек. Если уголек попадает в шамана, он умирает.

Шамана, проникшего через начало матицы, нельзя одолеть. Он перетягивает на свою сторону духа в образе кулика, которого хозяева обычно сажают на матицу в ее начале.

Под изголовьем матицы может пройти только сильный шаман, много раз совершивший камлание в Верхний мир.

174. Образ шаманских бесов (ворон и собаки)

По ее словам (Матрены. — Г. К.), когда она не шаманит в течение 20 дней, то у ней начинает погибать скот (уничтожают недовольные духи)… Духи ее через трубу юрты издают крики воронов.

Духи этой шаманки были очень кровожадные. Они съели двух детей ее младшего брата. Она говорила сама: «Лишь только найдет на меня печаль, как мои проклятые черти приходят уже с окровавленными когтями и мордами». Опечаленная смертью своих племянников, она камланием снизошла к духу земли и заставила там наложить намордники на своих собак. С тех пор кровожадность духов уменьшилась.

Она говорила: «Если кто огорчит и заставит меня дурно мыслить о себе, то, наверное, у него на пепелище будет расти сорная трава» (т. е. духи помимо ее собственного желания доведут обидчика до разорения). «Поэтому, — говорила она, — со мной не следует вступать в пререкания, а говорить обо всем [нужно] в просительном тоне». Она имела жалостливое сердце (доел.: «солнцеподобные мысли»), при камланиях никогда не просила вознаграждения.

У здешних шаманов на колотушке бубна [иногда] бывает изображение собачьей морды. Бесы шамана будто бы этим обнюхивают [и узнают].

175. Шаманский бес-собака

В старину у хоринцев, по рассказам, жил шаман по имени Тиитэп, у него, говорят, был абаасы (бес, злой дух), имеющий вид собаки. Этот бес-собака был нужен, когда шаман совершал камлание для отыскания пропажи; собака шамана указывала, где находится пропажа.

Про этого шамана также рассказывают: когда он с громким криком бросался в воду, то будто бы выпадал дождь.

176. Наведение миража

В прошлом жил шаман Дьэргэлгэннээх — предок якутов Кобяйского наслега, один из первых жителей на Вилюе. На его землю пришел войной Тыгын Баай из Кангаласа, собравший большое войско. Но когда он прибыл, шаман напустил такой густой мираж, что нельзя было разглядеть, где противник, и вести по нему стрельбу из лука. Поэтому Тыгын возвратился ни с чем, так как не смог воевать с неприятелем, которого не видно.

177. Увеличение веса шамана

Шаман становится тяжелее, когда несет куш человека. Тогда его не могут приподнять ни два, ни три человека. Я тоже весил самое большее 64 килограмма. Пусть к этому прибавлялся вес шаманской одежды. Ну может стать около ста килограммов. А сдвинуть с места в указанном случае не могли.

Поднять шамана можно, если немного разорвать где-то шаманский костюм. Например, нижний край штанины или обшлаг рукава.

Те, кто знал про это, тут же начинали разрывать на шамане его костюм.

178. Самострел шамана

Большой шаман, имеющий предка, пожирающего людей, обладает самострелом. Шаман его ставил между лесными, горными мысами, на излучинах речек или между двумя горами.

По рассказам, его самострел имел все детали, которые есть на самостреле охотника: симку, палочку для удержания ее, острую стрелу и остов. Шаманский самострел находился обычно высоко над землей. Например, самострел срабатывал в том случае, если на его насторожку натыкался шаман, путешествующий по-над землей, или шаман и шаманка, преследующие по воздуху другого шамана.

При этом самострел мог разрядить только шаман, который был сильнее, имел более высокое предназначение, чем шаман, поставивший самострел. Шаман, разрядивший самострел, или умирал от полученной раны, или уворачивался от стрелы. Если ему удавалось увернуться, то он наводил большой страх на хозяина самострела.

Сейчас рассказывают, что во многих якутских улусах есть лесные мысы, где стоят настороженные шаманские самострелы.

Они стоят заряженными потому, что теперь нет шаманов более сильных, воспитанных на более высоких гнездах, чем великие шаманы старины, владевшие древними злыми духами.

Например, настороженный шаманский самострел стоит между двумя мысами в средней части елани Тумустаах по речке Таатта, на территории Сэсэн Бологурского наслега; еще в этом же наслеге поперек над речкой Амга от местности, называемой Глиняная гора Мындагаайы, до горы Хардааччылаах, на восточной стороне, тоже стоит настороженный шаманский самострел. Выстрел шаманского самострела приводит к гибели многих. Шаман, разрядивший его, умирал не один. Стрела попадала не только в него, но и в близких его родственников.

179. Суор Уола

Сто пятьдесят лет тому назад в Мастахском улусе жил сильнейший из шаманов Суор Уола. В те времена проживал, прославляясь, как единственный, получив широкую известность, как человек, спасающий умирающих. Говорят, когда он камлал при болезнях людей, то получал лошадь или быка. Говорят, его родной отец Суор тоже был таким шаманом, имя которого не произносилось всуе.

Если Суор Уола собирался погубить (доел.: съесть человека), то говорят, что он не ел человеческую пищу в течение пятнадцати суток и на трое пропадал с глаз людей. Когда он боролся с шаманами, говорят, они ломали леса и травы вселенной, а небо заставляли низвергать черные бури. Говорят, что он боролся так, соперничая с сильнейшими тунгусскими шаманами.

Он сам говорил: «Я предназначенный землей и небом, происходящий от господина Хара Суоруна, созданный айыы — божеством, направляемый призрачной страной, зародившись и создавшись, прибыл один в Средний мир. У населения, среди которого я живу, при мне совсем не должно быть того, что называется болезнью. Ну а если она (болезнь) окажется, тогда я — такой человек — посмотрю таким косым, пронзительным взглядом, что уж всякую-то мелкоту разгоню, да и больших (абаасы) тоже напугаю».

Когда он жил с такой своей известностью, пришла страшная болезнь, называемая оспой. Их (духов-оспы), говорят, было семь сестер. Прибыв, они собрались в Мастахском улусе и, взявшись за руки, стали кружиться в пляске посередине озера Мастах. Это услышал Суор Уола. Как только услышал, лицо у него стало, что черная запекшаяся кровь, очень быстро вскочил на ноги и, перекрестившись перед иконами, превратился в дым и улетел в небо. Поднявшись таким образом и оборотившись в русскую иголку, притаился в щели дерева. Находясь там, он увидел, что семь девушек-стерхов, взявшись за руки поют и плавно танцуют. Так они очень долго распевали тонкими голосами, и пришло время им расстаться. Суор Уола услышал, что они потихоньку разговаривают. Смысл этих разговоров был таков: распределить между собой кому куда идти. Кто назначался в Верхневилюйск, кто — в Нюрбу, кто — Оленек, кто — Жиганск, только в Мастахском улусе никого не осталось. Все стараются отказаться, говоря: «Ты оставайся, нет ты оставайся!» Некоторые из них говорили: «Здесь есть знаменитый шаман Суор Уола, происходящий от господина Суорун тойнона, сотворенный изначальной страной, направленный призрачной страной, имя которого не произносится на священной земле. Наверняка он нас не оставит в покое, если останемся мы здесь. Поэтому оставим одну из нас, самую дошлую в колдовстве. Только погубив его хитростью, можно свободно расправиться с Мастахским улусом. Давайте теперь, выбрав самую сильнейшую из нас, оставим!» — сказала младшая сестра так громко, что верхушка леса зашевелилась. После этого, посоветовавшись, они решили оставить самую старшую сестру. Затем поговорили о том, как обмануть и убить Суора Уола. В этом разговоре сказали: «Суор Уола обязательно покушает кашу или саламат. Ты тогда, оборотившись в огонь, упади в кашу. Люди, вкусившие от этой каши, должны умереть. Суор Уола непременно вкусит от этой каши, тогда он умрет, даже не дрыгнув ногой. После этого никого не будет, кто бы запрещал-препятствовал тебе, тогда можешь свободно разгуливать по Мастахскому улусу». Сказав это, понюхавшись-поцеловавшись, превратившись в туман, промелькнули и изчезли.

Суор Уола от слова до слова слышал, как они посоветовались. И про себя сильно грозился на них: «Погоди, девка, сделаю тебя с утиными глазами и утиными костями!» Сказав так, бывший до того в образе иголки, принял облик человека ростом до нижних сучьев дерева, трижды ударил в бубен, издавая гулкий звук, и очень быстро промелькнул в сторону дома. Прибыл домой и говорит домочадцам: «В самом большом котле до краев наварите саламату, сильно захотел поесть-покушать». Домочадцы, как велел их отец, наварили саламат в самом большом котле до краев, затем сверху налили на него масла толщиной с кулак. Лишь только, желая приступить к еде, собрались снять котел, на саламат упал уголь величиной с глаз человеческий. Тогда Суор Уола быстро вскочил, схватил этот уголь и опустил в бутылку. Заткнув бутылку очень крепкой пробкой, положил ее в железную бочку с тройными стенами и, вырубив прорубь, утопил в воде. Бочку обмотал веревкой и конец привязал к палке на краю проруби. И говорит: «Хотя ты собиралась меня погубить, однако же я тебя утопил, заперев в темную темницу. О себе слишком высоко не думай!» После этого Суор Уола отправился домой, довольный, как человек, победивший своего врага.

Оспенная болезнь сплошь распространилась по всей земле, лишь только в Мастахском улусе не оказалось никакой болезни. Люди Мастахского улуса догадывались, говорят, что оспу (духа оспы), наверное, поймал Суор Уола.

Потом Суор Уола опять услышал их песни и танцы, которые они затевали раньше. Услышав это, он побежал к той проруби, которую тогда прорубил. Разбив тройную железную бочку, достал бутылку и прибежал к берегу озера. Как только он открыл пробку бутылки, находившийся в ней огонь, превратившись в синее пламя, улетучился. Суор Уола разбивает бутылку, бросив оземь, и в мгновение ока превратился в русскую иголку и как прежде притаился в щели дерева на берегу озера Мастах. Таким образом он услышал, как те втихомолку разговаривают: «Самую старшую нашу сестру таких людей, как мы, поймал, наверное, Суор Уола, поэтому, видимо, она не пришла», — говорят они. В это время приходит их старшая сестра, у которой от худобы кости выступали, как у утки, глаза запали, как у вяленой рыбы. Они узнали, спросив у сестры, что с ней сделал Суор Уола. Протанцевав, они разошлись. Суор Уола, три раза страшно гулко ударив в бубен, низвел с неба темную тучу и отправился домой. Прибыв домой, он рассказал всему своему народу о том, как он победил оспу.

Суор Уола занемог в предсмертной болезни. Перед смертью он сказал такое завещание: «Я такой человек, что имею кровное родство с Хара Суорун тойоном, предназначение от вселенной, направление от призрачной страны. Поэтому нельзя меня похоронить как простого человека. Снарядите меня так: выройте яму глубиной в печатную сажень. При этом, однако, голова и руки мои должны находиться над землей. Так сделайте гроб мой. Вложите в руки бубен и колотушку так, как будто я сидя ударяю в бубен. Если не так похороните, то неладно будет вам. Жалея меня, должны будете оплакивать трое суток», — сказал он. После этого он, изменившись в лице, побледнев, вдруг глубоко вздохнул и стал безжизненным. После смерти его похоронили как он завещал[185].

180. Шаман Саргыл

В глубокой древности, еще до строительства Зашиверска, появилась оспа. Тогда шаман Саргыл всю родню целиком спрятал своими шаманскими чарами. Сам готовился бодаться с быком оспы в местности Ойуусардаах.

Духа оспы он встретил около Ойуусардааха. Когда, встретившись, стали бодаться, сначала оказались равными.

Дух оспы не стал вторично бодаться. Вернулся обратно.

Затем шаман Саргыл на горе Кэлээдин на духа оспы насторожил самострел[186], у которого колышек для силка находится на горе Ынгыыр Таас. Шаман Саргыл сказал: «Если кто и мог бы разрялить этот самострел, то только дух оспы, да он заробеет. А лучше меня шамана не родится, пока земля и небо не изменятся».

Шаман Турангныыр видел, говорят, этот самострел.

181. Уничтожение шаманками хоринцев

Рассказывают, что в далекую старину жило племя хоро. Их было бесчисленное множество. Другие племена язык хоринцев не могли понимать.

В ту пору жил один шаман Уолчааны с тремя дочерьми. Однажды к нему прибыли хоринцы и посватались к одной из его дочерей. Старик был согласен на брак, но дочь ни за что не хотела выходить замуж.

Однажды этот шаман пошел погостить к соседям и принес в качестве гостинца для домочадцев два ребра конины. Дочь сварила мясо. Сам старик, сидя перед камельком, грелся и задремал. Объятый дремотой, он стал было падать, но вовремя проснулся и сказал:

«Во сне я провидел, что все мы, не успевши вкусить сваренное мясо, погибнем и улетучимся с этим пламенем».

Едва он успел высказать это, как вдруг через трубу юрты какие-то люди стали бросать горящее сено. Старик тотчас же вскочил и, схватив лук и стрелы, выбежал в сени. Он хотел отворить наружные двери сеней, но они уже были придавлены. В окне сеней он заметил глаза людей. Он выпустил в них несколько стрел и вышиб глаза трем из них. Затем сам, обернувшись быком, навалился на дверь и разбил ее. Дом был окружен хоринцами. Как только старик показался наружу, хоринцы, подстерегавшие его у дверей, одним ударом снесли ему голову. Голова старика, опираясь на две заплетенные косы, покатилась через озеро, тогда как его туловище, стоя на одном месте, с шумом скакало по-шамански.

Хоринцы хотели было забрать с собой всех трех девиц. Старшая из них говорит им:

«У меня много хлопот по хозяйству, надо управиться с рогатым скотом и лошадьми. Окончив эти дела, я поеду с вами». Хоринцы согласились оставить их на время. После ухода хоринцев старшая сестра спрашивает у младших:

«Ну, какие у вас колдовские способности, чтобы нам выпутаться из беды?»

Одна сестра ответила:

«Я обладаю способностью, сев верхом на пестрого оленя, возноситься на небо».

Другая говорит:

«Держа в руках ведро со сливками, я могу углубиться в землю».

Все девы были оказывается шаманками. Одна из них стала заклинать небесных духов, другая — нижних. Вот они низвели сверху болезнь на хоринцев и таким образом заставили духов пожрать всех хоринцев.

Вскоре после этого в район реки Яны прибыл какой-то русский начальник и, женившись на старшей сестре, увез ее на Лену. Поэтому относительно старшей сестры говорится — «она направилась на север». Так рассказывают в Верхоянском крае.

182. Кээрэкээн

В старину, перед самим приходом русских, живший на западном берегу Лены шаман Мунгхалаах Кээрэкээн[187] [однажды] сказал: «Приблизилось время, когда этому месту изменит счастье-удача, что-то мой сюр-кут[188] не расположен к нему» — и угнал с восточной горы в сторону леса своего жеребца с кобылами. Со словами: «Я остановлюсь и стану жить там, где остановится моя лошадь», — последовал за ними и, остановившись на реке Татта, сказал: «Пусть эта местность будет Тохтобул (Стоянка)» — и поселился там. Названный им Тохтобул находится в Шаманском роде Жехсогонского наслега — это обширная, заселенная многими жителями, центральная, прекрасная местность.

Шаман Кээрэкээн стал жить по тем местам, где сейчас находятся Жехсогонский и Амгинский наслеги. Проживая таким образом, однажды шаман Кээрэкээн послал гонца с извещением к старику Бахсыгыру[189]: «Говорят, что вы являетесь исконным здешним народом. Богач Бахсыгыр или пусть придет ко мне и станет мять мои торбаза, или пусть выставит против меня сильных, вольных местных богатырей. Я готов ко всему этому, не пятясь назад, стою лицом вперед». Отправив такое извещение, шаман Кээрэкээн подготовил передовой отряд из трех самых сильных богатырей: мегинского Бэрт Бээчэна, Ыттаах Кюэртэ, сына Курбусахского шамана и сасылского Ондюэс-Бёгё. Кроме них, из ближайших сородичей терасинских людей отобрал он Иргиэлэ и Ингэрчэ, своего парня богатыря Кэнгис Боотур также призвал и подготовил других людей, лучших силачей и воинов.

Так, послав такое извещение, сами они, собравшись все вместе, назначили себе определенный срок, точное время и отметили затесиной на дереве; четверо воинов воспели моление о своем предстоящем жребии, и весною по руслу реки Татты, на кургане широкого аласа Тохтобул, шаман Кээрэкээн со всем своим войском засел в ожидании врагов.

Сын шамана Кээрэкээна, носивший шлем Кэнгис Боотур, находился в дозоре (в ожидании). Кэнгис Боотур, надев свой панцирный шлем на пень в качестве мишени, пробовал стрелять в него, попадая в любое место, куда целился. Затем он испытывал свою силу и мощь, закалывая копьем разных лошадей и перебрасывая их через деревья. Несмотря на это, все же на панцирном шлеме оказались приметы, что он будет побежден. Старший их глава и тойон, шаман Кээрэкээн уснул беспробудно на девять суток и ждал врагов. И вот, уснувши таким образом, шаман Кээрэкээн внезапно проснулся с испугом и стал шуметь и говорить недовольным голосом: «О-о! Наступает время победы баягантайцев[190]. Ты, Кэнгис Боотур, стреляя в цель в панцирный шлем, кутсюр свой низвергнул, шлем твой кровью заплакал. Люди богача Бахсыгыра нашли одного знаменитого шамана, и затем они завтра утром к восходу солнца вступят кровавыми ступнями на эту землю!» Так шаман Кээрэкээн, ожидая со всеми людьми, сторожил появление воинов баягантайцев.

В это время прибыли из Оймякона[191] баягантайцы, сыновья Кэдирги Кээдэя, сородичи шамана Аан Чаачая — Модьукаан Бёгё и Типикин Бёгё, под предводительством своего старшего брата Дэлгэсэ.

Проезжая по нынешней речке Буойа, они вдруг встретились с ехавшим навстречу сородичем — баягантайцем — стариком Бахсыгыром и со всеми его людьми — с силачами, батырами, затем с его младшим братом Сасыл Бытыком, с его сыновьями — Мадьыгы Тёрёнёем, Бахчыгыр Баатыром и Кюэрэнг атахом. При этой встрече, сначала не узнав друг друга, в первоначальной запальчивости Мадьыгы Тёрёнёй, схватив Дэлгэсэ за полу одежды из шкуры лося, ударил одной рукой и отрезал полу: Дэлгэсэ, вырвавшись от него, на двухтравой своей лошади разом перескочил через реку Татгу. Тогда Мадьыгы Тёрёнёй на своей лошади Суонда Арангаса попытался перескочить через реку, но не смог и остался. Все-таки Дэлгэсэ не убежал дальше полета стрелы. И люди его тоже стояли на месте. Мадьыгы Тёрёнёй, пока тот стоял в нерешительности, с досады зычно закричал: «Надо этого дерзкого пристрелить здесь и поехать дальше, окровавив панцирь» — и широко растянул лук свой с изгибами на концах, приложив оперенную стрелу с вырезом на пяте, предназначенную для пробивания панциря. Тем временем предводитель и их тойон старик Бахсыгыр, закричав: «Настало тебе время лишиться светлого солнца, с кем ты связан пуповиной, чей по крови ты человек, воспой свою [печальную] судьбу!» — остановил его. Дэлгэсэ, повернув своего двухтравого коня, стал петь подробно о своей [печальной] судьбе и сказал: «Предком и родоначальником моим был баягантаец Сасыл Бытык. У сына, родившегося от его жены, женщины Сасыл Мэндюкээн и Оймяконского шамана Аан Чаачая, есть сын по имени Кэдэрги Кээдэй. Мы являемся его сыновьями, все трое, отец наш жив, нашим родичем, ближайшим родственником должен быть старик Бахсыгыр!» Когда люди старика Бахсыгыра внимательно выслушали это, оказалось, что они свои люди; поэтому, говоря: «Ой, оказывается, вы наши родственники, наши родичи, мы тоже баягантайцы, люди Бахсыгыра!» Узнали друг друга, познакомились. Сказав: «Пусть будет мир!» — отпустили Дэлгэсэ со многими благопожеланиями: «Размножайся, широко распространяясь, образуй род Дэлгэсэ».

Люди Дэлгэсэ подробно рассказали, как шаман Кээрэкээн с шестью богатырями, собравшись все вместе, ждут встречи с ними и что ожидают их уже восемь суток.

Затем Дэлгэсэ со своими людьми, эти люди Оймяконского рода, опасаясь сражения, посторонившись от этого, уехали по речке Баяга в местность Тулаайах алаас, где, скрываясь, заночевали.

Люди же старика Бахсыгыра, приехав к этому времени на алас Мойуона, спешились у стоявшей там большой, видной лиственницы Ытык Тиит и заночевали у ее подножия. Вставши рано утром, чтобы низвести на Мадьыгы Тёрёнёя духа кровожадности, привязали его и прикрутили веревками к семи лиственницам. И, надев на него панцирный шлем и полагающуюся одежду, дав ему в руки все вооружение, отпустили, и их человек побежал в ту сторону, где предполагалась битва. Вскоре вслед за своим человеком к восходу солнца на холм ал аса Тохтобула, где росли три темные лиственницы, к шаману Кээрэкээн прибыли они. С обеих сторон началось сражение, кровопролитие. На эту сторону надвинулся день назначенного времени, определенного срока пролития крови, приподнятая преисподней, растопыривания нечисти, падения шаманской подвески, называемой солнце, отрывания повязки круглой шаманской подвески[192].

Лучший богатырь шамана Кээрэкээнэ, его сын Кэнгис Боотур, надевающий шлем, ожидавший воинов, увидел идущего на него Мадьыгы Тёрёнёя и, высоко держа свое копье с обмоткой, бросился навстречу ему. И в то время, когда у него под панцирем снизу открылось голое тело, Мадьыгы Тёрёнёй вонзил копье в него и одним ударом лишил Кэнгис Боотура светлого дыхания. Кэнгис Боотур, не выдержав одного удара, тут же умер. Увидев внезапную смерть [сына], считая себя побежденным, покинутым удачей, Кээрэкээн спустил на шею шапку с наушниками и, ставши впереди, преклонив колена, умоляя и кланяясь, слово молвил: «Победили [вы], остановитесь, возьмите выкуп[193], прекратите, успокойтесь!» Согласившись с этим, баягантайцы — люди старика Бахсыгыра успокоились, взяв себе в качестве победителей вознаграждение за труды своих ног, в виде выкупа двенадцать голов крупного скота.

Таким путем победив-осилив, умерив свою кровожадность, баягантайцы все возвращаются, направляясь в свою сторону.

И вот, возвращаясь, Мадьыгы Тёрёнёй, когда поднялись вверх по реке Бэппээй, доехали до места Кэйгэс юэс, сожалея о своем поступке, зычно завопил: «Экое ничтожество я, не попробовав побороться с лучшим богатырем шамана Кээрэкээна, зря возвращаюсь обратно, экая досада!» Услышав это, глава их, старик Бахсыгыр, унимает его: «Что с тобой? Не раскаивайся, с достоинством взяли мы у них имя и славу». Тогда Мадьыгы Тёрёнёй, ударив себя, вытянув лук с изогнутыми концами и держа его против себя, широко натянув тетиву, выстрелил в старика Бахсыгыра. Стрела, угодив в зад лошади старика, вылетела через левый глаз ее, и лошадь тут же пала, ударившись головой о землю.

Тогда Мадьыгы Тёрёнёй, упредив, замахнулся копьем, и старик, зашатавшись, повалился. Когда посмотрели, то увидели, что сломанный наконечник копья остался в бедренной кости старика Бахсыгыра. Тогда люди остановили, успокоили Мадьыгы Тёрёнёя. Расширив рану старика оружием, имеющим лезвие, вытащили железку. Завязав рану поясом из сыромятной кожи, остановили кровотечение.

И тогда, когда таким образом из Мадьыгы Тёрёнёя вышел дух кровожадности, все воины, говоря: «Вот и наш паренек исправился, вот и дух кровожадности вышел из него», — наконец-то отправились в свою местность.

С этого места старик Бахсыгыр, вволю наговорившись со своими родичами, отделился от них и отправился на свое местожительство Дьаарбанг Суут, в местность нынешнего Баягантайского наслега. Когда все оймяконцы, потомки Сасыл Бытыка, переправились через Алдан и доехали до речки Томпо, у лошади Суонда Арагаса, на которой ехал верхом Мадьыгы Тёрёнёй, вдруг передом и задом хлынула кровь, и она тут же посреди дороги, так стоя, пала. Там же, как бы совершая захоронение, череп ее повесили, перевернув верхом вниз, на одну прекрасную лиственницу. Это место сейчас называется Суонда Бастаах (Голова Суонды). Череп этой лошади был там до недавнего времени, и когда однажды человек по имени Николай Кюйгес из II Игидейского наслега взял и примерил его к себе, то он оказался до верхнего конца его бедра.

После того путешествия, сыновья Сасыл Бытыка — Бахсыгыр Баатыр, Юодэнг атах, Мадьыгы Тёрёнёй — все вернулись на родину в Оймякон, где продолжали жить на горе Сэттэ Сирэй (Семь личин). Очевидно, они от старика Бахсыгыра за то, что помогли ему, за труды ног своих, видимо, получили какую-то часть от 12 коней, отданных победителям в качестве выкупа…

Итак, погиб удалой сын шамана Кээрэкээнэ Кэнгис Боотур, который мог носить полное боевое снаряжение, состоящее из самого крупного шлема и панциря. Сам Кээрэкээн совсем опозорился, выплатил выкуп победителям, обесславилось его достойное имя, утратил свое счастье-удачу. Понадеялся он на своего сына, не собрал необходимого войска, думал, и сами справятся с нашествием чужеземцев, однако замыслы его провалились. Причиной тому стало то, что его сын Кэнгис Боотур, способный носить шлем, во время вселения в себя духа кровожадности в бою все защитные доспехи надел на деревянное изображение человека, затем произнес необходимое в таких случаях горестное заклинание и выстрелом сбил с них железный кружок, называемый солнцем, попал в железную пластину, прикрывающую середину позвоночника. В результате этого защитные доспехи заплакали кровавыми слезами, оторвалась от него его душа (кут-сюр). Потому в первой же схватке баягантайцы и оймяконский род одолели соперников и возвратились домой с победой.

Прошло лето, когда отлетело солнце с панциря, когда на нем порвалась крепь, державшая железную пластину на спине[194], когда покинуло Кээрэкээна счастье. Было начало осени. Гнев шамана Кээрэкээна усилился, он вторично собрал войска, нашел богатырей по имени Иргиэлэ и Ингэрсэ, свел воедино все свои силы. Они покинули место Тохтобул, где имели жительство, и направились войной в сторону Оймякона для того, чтобы свести счеты со своими врагами, решили вновь сойтись с ними лицом к лицу, схватиться в кровавой битве.

Во время похода ровно на середине пути в Оймяконе устроились на ночевку. Была осень. Там, где остановились, они провели три дня. Все это время шаман Кээрэкээн спал. По истечении трех суток вдруг он проснулся с радостным смехом и стал произносить благодарственные заклинания. Взял три отборные стрелы и, держа их над огнем острием вверх, произнес: «Уук-суук!» При каждом его восклицании на одну из стрел падало сверху окровавленное сердце размером с сердце теленка. Так случилось трижды. Кээрэкээн помахал над огнем этими тремя стрелами с пронзенными ими сердцами. Опалив над огнем эти три сердца, сказал: «Ну, мы победили, давайте возвращаться!» Все войска повернули назад, отправились домой, так и не добравшись до Оймякона.

В то самое время в местности Сэттэ Сирэй в Оймяконе, где жили Мадьыгы и Тёрёнёй с братьями, появилась дочь Илбиса, приняв облик молодой женщины с бельмом на глазу, одетой в ровдужное платье, подпоясанное куском веревки, которой привязывают коров. Она стала сновать от одного сына Сасыл Бытыка к другому, рассказывая им ложные слухи: «На тебя идет войной тот твой брат, приготовься». Все три брата всполошились, испугались и перебили друг друга. Вот таким образом погибли жившие в Оймяконе сыновья выходца из Баягантая Сасыл Бытыка — Бахсыгыр Баатыр, Кюдэнг атах, Мадьыгы Тёрёнёй. Это значит, исчез целый род из-за того, что шаман Кээрэкээн призвал себе на помощь духа кровожадности, который, приняв облик той женщины в ровдужном платье, добрался к ним, распространил ложные наветы и вызвал кровавую сечу.

183. Род Дьохсогон (Жексогон)

Шаман Кээрэкээн воевал с людьми из Баягантая, Игидея[195] и Оймякона, одолев-победив их, стал жить по рекам Таатте и Амгс. Он был богат конями и рогатым скотом. Имел у себя близких людей. Были у него два богатыря из терасинцев Иргиэлэ и Ингэрчэ[196], отцом которых был Кюскэс Бетенкес, а матерью Тысагас Кюскэс. Имел он еще силачей: Бэрт Бээчээна из Мегинского улуса, Кюэртэ сына Ыттаах Ойууна из Курбусахского рода, Сасыл Беге и Кэнгис Боотура.

У шамана Кээрэкээна был единственный сын, по имени Дьохсогон[197]. Дьохсогон, как и отец, жил по рекам Амге и Татте. У него была жена по имени Былаах.

Однажды отец их, шаман Кээрэкээн, в местности Арыы Бысыт, на берегу реки Амги, держась за кол (изгороди. — Н.Л.), сказал свое завещание: «Я умру в воде, таково мое предопределение. Отсюда, уплыв вверх против течения на три /сёс, превратившись в гагару, приплыву к берегу, и на том месте, подняв [меня] на гору Такыма, похороните в земле и сделайте могильный памятник. Спустя долгое время на этом месте вырастут три лиственницы с вершинами в виде помела. Если под ними постелят белый ковер из шкуры с черными каемками и на нем поставят кушанья и станут есть суорат[198], тогда с этих деревьев спустится паутина. И если бы ее, смешав с суоратом, съела еще не рожавшая девушка-сирота, я вторично вернулся бы в свой род. Родился бы такой же человек, как и я. Родился я у каменистой речки. По предопределению свыше и кости мои должны остаться у каменистой речки», — и от кола, за который держался, мигом он спрыгнул в воду реки Амги. Затем, превратившись в гагару, поплыл вверх против течения, выплыл мертвым на расстоянии трех кёс против горы Такыма. Сородичи нашли его там и похоронили на середине горы Такыма.

На этой его могиле раньше выросли две лиственницы с вершинами в виде помела и высохли, а сейчас, говорят, выросла третья лиственница с вершиной в виде помела. Рассказывали, что из его могилы часто поднимается вихрь.

Прошло много времени с тех пор, как умер и похоронен шаман Кээрэкээн. Живет его сын Дьохсогон, продолжая его род. В свое время от него родились четыре сына, ставшие известными людьми. Однажды старик Дьохсогон и старуха Былаах перекочевали с речки Амги к речке Татте, впереди бежал девятилетний их сын. Остановившись, он сказал: «Я проголодался, накормите же, накормите, если меня не накормите, то я очень отощаю». Тогда старик со старухой остановились и дали ему пососать корову. Так они от Амги до Татты, на расстоянии семи кёс, семь раз останавливались, чтобы дать пососать мальчику коров. За то, что он хитрил и обманывал, чтобы поесть, дали ему имя Тюэкэй Тюекюн Уохчай (Плут, обманщик Уохчай). Второй их сын имел длинные волосы, как лошадиная грива, росшие до хвостового позвоночника, а потому его назвали Сиэллээх уол (Гривастый парень). Третий сын с четырехлетнего возраста совсем потерял слух, потому его прозвали Дьюлэй уол (Глухой парень). Четвертый сын любил выставлять себя шаманом и сновидцем, потому прозвали erg Ойуун уол (Парень шаман).

Так от четырех сыновей старика Дьохсогона произошли Тюэкэйский род, Сиэллэхский род, Дьюляйский (Жулейский) род и Ойуунский род Дьохсогонского (Жехсогонского) наслега, и эти роды размножились и расселились по рекам Амге и Татте.

Впоследствии умер сын Кээрэкээна, старик Дьохсогон; и когда жена его, старуха Былаах, жила осиротевши со своими детьми, сошелся с ней человек по имени Сонтой Багаччах. От него родила сына Быкыйян Сюэсюйяна. От этого сына происходит Тютюлинский род Сивцевых.

184. Сын шамана Адагалаах

Адагалаах, говорят, был Намским шаманом. Этот шаман, как это было в старину, имел обыкновение состязаться с другими шаманами[199].

Однажды с дальней речки прилетел шаман Кисинчэ, превратившись в огромную птицу, и спустился на гору Ытык Хайа. Спустившись, шаман Кисинчэ стал есть траву с другого берега, такая, оказывается, была у него длинная шея. Увидев это, шаман Адагалаах бросил в него железную острогу. Тот увидел летящую к нему острогу и взлетел ввысь, поэтому острогой срезало только одно перо с крыла. Шаман Кисинчэ исчез. Через девять суток шаман Адагалаах выехал на быке на гору, над рекой, за дровами, тогда прямо с запада поднялась жестокая пурга. Когда шаман Адагалаах снимал ярмо с быка, другой шаман бросил в него железную пику (острогу) и срезал спинной мозг, убил его вместе с быком. Старик с быком пропадали трое суток. Трое суток длилась пурга. Старика искали всем наслегом, нашли, привезли и похоронили.

Был у старика сын, еще не достигший законного возраста, имевший склонность стать шаманом, говорят, отец обучал его. Этот парень так сильно злится, и так ему хочется покамлать.

Однажды вечером он камлает. Он не может дойти до трижды девятого олоха. Превратившись в серого сокола, поднимается только на шестой олох и смотрит оттуда на Средний мир. Ясновидением он провидит правильно: оказывается, когда отец выехал по дрова, его убил шаман Кисинчэ, бросив в него железную острогу. А перед этим отец его бросил острогу в того шамана и срезал с него перо. Это тоже провидит. Досадует. «Еще не наступило совершеннолетие. Нынче, как исполнится, отправлюсь преследовать», — думает он. В месяц привязывания жеребят, когда он достиг совершеннолетия, он, превратившись в ястреба, прилетел на местожительство Кисинчэ. Кисинчэ дома не оказалось. Прибыв таким образом, он, превратившись в кошку, лежал у подножия трехветвистой березы по левой стороне его дома.

Лежит и смотрит: в загоне кормятся, оказывается, два стада коров. Туда он бросил железную острогу. Как только он бросил, вдруг появились люди в белых одеждах с длинными палками в руках. Это, оказывается, были духи-покровители рогатого скота. Они сказали: «Наши судьбы разные, мы тебе не причиняли никаких потерь, твоя судьба иная, не трогай нас. Мы собираемся очень плодиться и размножаться. Преследуй своего врага».

Порядочно времени прошло, но ничего не показывалось. Вот только из дома вышла с лаем черная собака. Ее убивает, кинув острогу. В доме жена шамана — старуха шаманка, она узнала присутствие шамана, дверь закрыла на крючок и никого не выпускала. Вышел ребенок, который от жалости к щенку бросился обнимать его, шаман тоже умертвил его, кинув острогу. Потом убил вышедшую из дома беременную женщину. После этого из дома совсем перестали показываться люди. Вечером, когда наступили сумерки, с северной стороны выплывает что-то черное, большое. Когда приблизилось, то увидел в нем старика, везущего воз мяса. Его он тоже убивает, быка также умертвляет, бросив острогу.

После этого, когда вечерняя заря уже начала исчезать, подъезжает сам шаман на огромном огненно-рыжем коне. Когда он, заехав на свою поляну, оглядел ее огненным взором своих глаз, подобных круглой луне, то узнал о присутствии шамана. Когда подъехал к коновязи и стал слезать с коня, парень кинул в него острогу: он ее отбросил в сторону левой рукой. Кинул острогу, когда он стал привязывать коня к коновязи: он ее тоже отбросил в сторону. Потом бросил острогу, когда тот, чтобы зайти в дом, схватился за веревочную ручку двери. Ее опять он отбросил в сторону.

Заходя в избу, сказал: «Старуха, жива ты или нет? Скорей отлей в огонь верхний слой супа из конины, ведь шаман извел наших людей». Старуха подошла с левой части балагана и полила в огонь жир от супа из конины. Вместе с вспыхнувшим при этом пламенем вылетает ястреб. Парень убегает. Ястреб гоняется за ним в течение девяти лет, парень все убегал от него. За это время проходили по разным местам: между мизинцем и кольцом человека, а также через трубчатый стебель травы.

За это время Баабыр достиг совершеннолетия. Он прячется, спустившись к предкам девяти шаманов. Кисинчэ появляется следом за ним. Там они жалуются. Парень рассказывает, что Кисинчэ убил его отца и быка. Их взвешивают, чтобы узнать, который из них больший шаман. Оба они оказываются равными. Им говорят: «Вы, оказывается, равные шаманы». Затем сказали: «Еще ниже есть страна Таам Таратыы. Это горящее огненное море, над которым проходит узкий железный мост. Вы на нем бодайтесь, превратившись в двух пауков. Кто из вас виновен, тот упадет в огненное море и погибнет».

Шаманы спускаются вниз и бодаются на железном мосту, превратившись в пауков. Бодаются целых три года, никто из них не падает. Равны. Потом оба вместе срываются, причем Баабыр, оказался выше Кисинчэ. В старину, оказывается, Баабыр воспитывался немного у Вилюйской шаманки Алысардаах[200], поэтому стал просить ее: «Настал день смерти, начинаю вариться в огненном море вместе с шаманом Кисинчэ. Пожалей, защити-спаси». Шаманка Алысардаах, превратившись в небесного голубя, плавно прилетела и схватила когтями шамана Баабыра, унесла его и опустила на его земле.

185. Алексей Сабарта и шаман Болчуона

Алексей Сабарта — потомок Нэлэгэр баайя, очень, очень и очень богатый человек. Он жил, построив себе в местности Эбэ прекрасный рубленый дом из десяти комнат. В то время пилы не было, говорят, плотники построили его, стесывая топором. Углы [дома] рублены в лапу. Этот дом заставил построить людям, которых вывез из центра (Якутии. — Н.А.), т. е. из Якутска.

Этот Сабарта Баай имел семь жен. Семь его жен жили на семи излучинах реки. Богатство его было чрезмерное. Его коровницы были расселены по всему Сартану и Дулгалааху. Он, так же как Нэлэгэр, разбогател до того, что угонял [лошадей в жертву]. Рассказывают, что он заставлял семерых слуг угонять лошадей в жертву. Он заставлял, оказывается, угонять только светло-серых лошадей. Этих лошадей никто не должен был брать себе.

Сабарта женил трех сыновей на трех женщинах из центра. Эти женщины привезли с собою в приданое очень много богатства. Сабарта опозорил трех невесток и выгнал их.

Когда так жил этот человек, прославившись таким образом, вот что случилось с ним.

Здесь жил шаман, не называемый [тогда из страха] по имени, которого теперь вынуждены называть Кэриир Киситэ (доел.: Человек посмертной поездки. — Н.А.). Говорят, настоящее имя шамана было, кажется, Николай Болчуона. Когда старуха этого шамана приехала к Сабарте погостить, тот отобрал [у нее] беломордого вороного коня, сказав, что это за долг. Старуха вернулась к себе, опираясь на палку. Когда она пришла домой, ее муж, опершись спиной к коновязи и подняв голову к небу, стоял, оказывается, и горько плакал кровавыми слезами. Так он простоял, весь заиндевев, на протяжении семи дней и ночей.

У шамана было двое детей. Эти дети испугались и просили отца зайти [в дом]. Разве отец их послушается.

После этого на местожительстве Сабарта была гололедица, что доска. Погибло девять жеребых кобыл.

Напуганный этим, Сабарта преподнес шаману дары на двух навьюченных лошадях и стал умолять, беломордого вороного коня [также] вернул ему обратно.

Шаман дары отправил обратно. «Взятое пусть берет», — сказал он, даже коня не оставил. Этот шаман уничтожил Сабарту Баайя. Его родные, дети, он сам — все умерли.

Жена Сабарта Баайя в местности Куранах Юрэйэ (доел.: Высохший ручей. — Н. А.) закапывала золото и серебро, говорят. Она закопала семь кебюеров золота, восемь кебюеров серебра. Кебюер — [мешочек], который выделывается из коровьего пищевода.

Эта женщина повторяла при смерти: «Семь кебюеров моего золота, восемь кебюеров моего серебра», — лежала и, разгребая [пальцами] землю, умерла.

Эту женщину похоронили в рысьей шубе, с золотыми гривнами, со всеми разными украшениями. Говоря: «Пусть это будет ее ездовым конем», — закопали коня с серебряным седлом, с богатым снаряжением.

Ее могила была, говорят, на возвышенности в Куранах Юрюйэ.

186. Джаарын (Князец-шаман)

Джаарын был знаменитый шаман. От него произошел род, живущий около озера Мэгэджэк и носящий его имя. Ныне они образовали один наслег — 1-й Бордонский. В Нюрбинском улусе есть тоже джааринцы — в составе Накасского наслега. Джаарын имел семь сыновей.

У него был богатый сосед Нэлэкэй-Кылаа, который имел знаменитого жеребца по кличке Мюллью-Босхонг. По всему его хребту от челки до хвоста росла грива, от хвоста до копыт тоже росла длинная шерсть. Джаарын в течение всей жизни не переставал просить этого жеребца, но хозяин не хотел расстаться с ним.

Однажды Нэлэкэй-Кылаа устроил ысыах и пригласил шамана Джаарына благословить начаток кумыса. Джаарын пришел. Упомянутого жеребца, надев на него двойной недоуздок, двумя поводьями привязали к лиственнице. Джаарын в самую пору восхода солнца освятил кумыс. Наверное, произносил и молитвы. Начался праздник, пили, плясали… Вечером народ разошелся, Джаарын снова стал упрашивать хозяина уступить ему жеребца. Тот ответил неизменным отказом.

Тогда шаман взял таловый прут, снял с него кору так, что белые и темные полосы шли, перемежаясь по спирали, и произнес заклинание, призывая своих духов:

«Подвластные мне духи, приведите ко мне жеребца Мюллью-Босхонга! Ньэлэкэй-Кылыы обещал мне дать его, а теперь отказывается…»

Затеялась ссора… Шаман в гневе проговорил:

«Хочешь дать — возьму его, не хочешь — тоже возьму!»

С этими словами он сел на коня и уехал. Он жил на противоположном берегу озера Нюрбы, на мысу под названием Бере-Тумула. Как только ушел шаман, привязанный жеребец стал биться и оборвал свои привязи. Семь человек, вооружившись палками, пытались остановить его, но он бросился в озеро и поплыл к противоположному мысу, местожительству Джаарына. Так он ушел за шаманом, как жеребенок за кобылицей.

187. Джаарын Ойун

Внук Тююлээх Тюнгюрдээх — Тюлюен Ойун имел семь сыновей, одним из этих семи братьев был шаман Джаарын. Этот шаман был очень кровожаден, причинял вред людям и скоту. Он, хваля какого-нибудь коня, говорил:

«О, этот конь совершенно похож на самого Уордаах Джесегея, как если бы он сам воочию в собственном облике ходил, спустившись на землю!»

Этот конь обязательно погибал. Затем он таловым прутом с узором ударял поперек морды привязанных к сэлэ жеребят. Эти жеребята тоже погибали.

Однажды Джаарын Ойун сражался с Оноку, сыном Сююлэ-Багдарыына, состязаясь в первенстве. При этом Джаарын был князцом, а Оноку — старшиной. Бой оказался безрезультатным.

В те времена в Сюльском наслеге жил один богатый человек по имени Хамыйыах. Джаарын Ойун совсем разорил этого богача. Он приезжал к нему с навьюченными на коня двумя кожаными посудинами с кумысом и беседовал с ним в продолжение целого летнего дня, говоря при этом:

«Вот уже несколько лет живу на свете и ни разу не удалось полакомиться до отказа утятиной — линным крохалем-самцом. Разве вот дети моего приятеля угостят пищей? Пусть они поохотятся за ними, а мы тем временем заведем со стариком беседу!»

Сыновья уходили охотиться, забросив сенокос. Приступили косить только тогда, когда трава уже начала желтеть. От поблекшей травы постепенно погиб у них весь скот. Шаман бил таловым прутом с узором поперек морды их жеребят, отчего они потом умирали. Когда спрашивали шамана, почему он бьет жеребят, он отвечал:

«Хочу узнать, хорошие ли кони выйдут из них!»

Хамыйыах совсем обеднел и умер в нищете.

Тогда же в Мэгэжэке жил предок тамошних якутов, богатый и известный человек по имени Хатыы. Однажды захворала его дочь от черной смерти. Отец просил Джаарына совершить камлание над дочерью. У Хатыы был знаменитый конь, известный под кличкой Мэнгий-Мээчик. Джаарын долго и убедительно просил дать ему коня этого, но хозяин не давал. На этот раз Хатыы обещал уступить коня, если он вылечит и ту болезнь совершенно изгонит из нашего края. Шаман согласился и совершил камлание в течение трех дней и ночей. Болезнь, черную смерть, заключил в железный ящик и полетел с ним на север. В пути над озером Ниджили болезнь превратилась в рыбу, вырвалась из рук шамана и упала в озеро. Тогда шаман от озера Ниджили на три кёса (мера для измерения расстояний, около 10 верст) ближе протянул поперек железную преграду, чтобы та болезнь не приходила в наш край. Единственное доброе дело, сделанное шаманом Джаарыном, заключается только в этом. Просимого коня он получил.

У Джаарына было семь сыновей, из них известны имена следующих: Джалагай Киилээн, Джэрэнээк Ойун, Ньахчахаан, Энгэрдээх…

Джалагай Киилээн — знаменитый богач.

Джаарын, будучи князцом, носил кафтан из красного сукна. Когда он надевал его, люди говорили:

«Старик надел свой кафтан, видимо, собирается созывать сход!»

188. Оноху и Норгуо (Борьба с оргетцами)

Сююлэ-Багдарыын имел двух сыновей, старшего звали Оноху, а младшего — Норгуо. Оноху был силач и шаман, но никогда не шаманил. Только раз пришлось ему шаманить. Когда он кричал, его голос был слышен на расстоянии тридцати верст. Он был громадного роста и так тяжел, что редкая лошадь могла выдержать его. Был один конь черной масти с белой мордой и его мать такой же масти. Только на них он ездил верхом. Лишившись их, ходил пешком. Он служил старшиной при князце Джаарыне. Для взноса податей ходил в Якутск пешком и путь туда и обратно совершал в семь дней (1400 верст туда и обратно).

Однажды пришлось ему сражаться с людьми Джаарына. Его младший брат Норгуо тайком высмотрел верши у людей Джаарына. Последний стал укорять Оноху за брата. Это послужило поводом для столкновения. Условились через три дня сразиться.

Придя домой, Оноху стал ругать брата. Тот говорит:

«О чем горевать, от многих падает много, а от малочисленных умрет немного!»

Чтобы испытать ловкость и увертливость брата, Оноху стал стрелять в него из лука. Но тот все летящие стрелы захватывал между пальцев и при этом приговаривал:

«Вот летит стрела, оперенная перьями орла, вот стрела с перьями пегого орла, вот стрела с перьями сарыча!..»

Заготовили стрелы, навьючили их на двух коней и поехали в условленное место сражаться с есехтерами. Остановились для привала. Вдруг Оноху крикнул маленькому брату:

«Эй, берегись, уже пришли есехтеры!»

Прилетела стрела и впилась в морду коня, которого держал под уздцы Норгуо. Конь рванулся и опрокинул последнего. Оноху поймал коня, пока успокаивал его, посыпались в него стрелы, сгибая во все стороны шерсть его дохи. Вслед за тем открыл стрельбу Оноху. Выпустил все стрелы, за исключением одной, и все мимо. У Джаарына был витязь по имени Есех-Ергюджэй, заменявший ему летящего сокола. Оноху, выражая досаду, стал кричать и взывать к Илбис-Кыыса… После этого свою последнюю стрелу направил в этого витязя Джаарына. Стрела угодила ему в колено, и он упал. Есех-ергюджэйцы взяли упавшего воина на руки и унесли. Оноху, видя это, издал громкие ликующие крики. Обернувшись назад, он увидел целую кучу стрел. Их наловил и принес его семилетний брат. Ободрился Оноху и начал новую перестрелку. Враги скоро бежали.

Жена Джаарына говорила мужу:

«Почему ты позволяешь этому сыну верхних [духов] свободно разгуливать? Давно бы следовало покончить с ним!»

Муж на это ответил:

«Ведь и ты — шаманка, попробуй-ка сама погубить этого сына верхних!»

Однажды шаман Джаарын совершил камлание к тем верхним духам, от которых происходил он сам, с жалобой на Оноху. Но духи-прародители прогнали его со словами: «Ты хотя и старше годами, но Оноху зародился в гнезде на один сучок выше, чем ты. Он шаман с более крепким назначением, чем ты».

Так он спустился ни с чем. И позже не удавалось ему погубить Оноху.

189. Злые проделки шамана Добун

В год большого джута шаман Добун со своим помощником (во время камлания. — Я. А.) Андреем Саганньах отправился в Борогонский улус купить муки. Поздним вечером они прибыли в Дюпсинский улус. Здесь зашли переночевать в дом, где жила одна старушка со своими мальчиком и девочкой. Когда они вошли в дом, старуха попыталась их прогнать: «Мы не пускаем ночевщиков, год очень трудный. Поищите другое место для ночевки». В ответ шаман Добун произнес: «Мы переночуем, поев свою пищу. Разреши только завести нашего быка на ночь в твой хотон». «Ну, если вы имеете свою провизию, то ночуйте, а быка разрешаю завести в хотон», — ответила старуха.

Добун сказал: «Андрей, заведи и привяжи быка, занеси наши постели». Андрей завел быка в хотон, привязал его там, затем попутно принес их постели. Когда он вошел, Добун вдруг сказал:

— Ну, Андрей, не повезло нам, придется переночевать, поужинав мясом со своих икр, поев мяса с мякоти своих рук. Принеси-ка вон то полено для рубки мяса. Андрей Саганньах принес топор и полено, предназначенные для рубки мяса, положил на середину дома. Положив их, Саганньах Андрей сказал: «Хозяйка, одолжи посудину для варки мяса». Старуха огляделась вокруг, подумала, что вроде бы у них и мяса не видно, но принесла и подала им ведро.

Шаман Добун не спеша разул одну ногу. Затем снял с себя коричневые наколенники, подошел и сел на полено для рубки мяса. Он сел так, что на полене оказалась лишь его заголенная нога, провел по бедру черту и сказал: «Андрей, вот так отруби-ка».

Андрей схватил топор и начал рубить очень сноровисто. Тут начали отскакивать в разные стороны кусочки мерзлого мяса. Видя это, старуха запечалилась: «Напрасно я пыталась их прогнать, это ведь пришли ночевать настоящие злые духи». Шаман закутал себе ногу одеждой, тяжкой поступью добрался до правой лавки и без всяких разговоров улегся там. Андрей Саганньах сварил мясо. Они поели и легли спать. Уехали они, как только перевалило за полночь. Старуха даже не успела узнать, кто такие у нее переночевали. Они же на следующий день добрались до ее дальних соседей и остановились на ночлег. Когда они ночевали там, к ним глубокой ночью прибыл верхом человек. Он сказал, что в том доме, где вы перед этим ночевали, одновременно умирают двое детей. Попросил его поехать обратно и вылечить их. Но он отказался: «Ну, нет, не умею спасать, не поеду». Позже оказалось, что они взяли коровье стегно, находившееся в амбаре старухи, разрубили его и съели.

190. Нанесение вреда шаману

Если хочешь навредить шаману, то надо принести лоскуток материи из одежды недавно родившей женщины или беременной и привязать к шаманскому плащу, подойдя к нему сзади во время камлания. Тогда внезапно может сорваться с его плаща круглая железная привеска (кюсэнэ). У шамана же могло тут же начаться сильное кровотечение из носа и через рот, приводящее к смерти.

191. О вражде Биэстээх Бочооха с шаманом Сынгаага Суох

Во времена Биэстээх Бочооха[201] в Хачикате в устье реки Ботама проживал один знаменитый шаман, имя которого не произносилось всуе. Где он родился, вырос, как стал шаманом, никто не знал, и откуда он прибыл в это место и поселился, тоже неизвестно. Даже если посмотреть на его внешность, он чудовище был, говорят, не похожий на всех людей. Он был с выпяченной грудью, вздутым животом, раскоряченными кривыми ногами, с горбом, что поклажа на спине, с покатыми плечами, низким лбом, черными густыми бровями, длинными поседевшими волосами, широкоскулым лицом, выдающимся вперед подбородком, неровными кривыми зубами, толстыми мясистыми губами, безбородым, как старуха. У него были раскосые черные глаза с быстрым, пронизывающим человека взглядом. Когда он зевал перед камланием, то рот его раскрывался, говорят, до самых оснований ушей. Когда он, камлая и распевая, вселял в себя своих сильных божеств и начинал прыгать и плясать, то про него можно было сказать, что это действительно человек-ябяясы. Высоко запрокинув голову, поводя белками обоих глаз, начинал беспрерывно заклинать и исступленно распевать, угрожая показать настоящих живых медведей и волков, а у людей пробегала дрожь по телу, волосы становились дыбом, таким страшным был, оказывается, этот шаман.

Почему же Биэстээх Бочоох стал враждовать с этим шаманом? Биэстээх Бочоох, будучи человеком бедным, занимался тем, что зимой ставил на зайцев петли и самострелы. Попавших в петли и самострелы зайцев стал обходить и расклевывать ворон. Он думал, что, видимо, шаман намеренно посылает ворона на его добычу. Хотя Биэстээх Бочоох сердился на это, но не было в его мыслях тогда, чтобы побить или убить шамана.

Однажды Биэстээх Бочоох пошел осматривать свои петли и самострелы, к нему в дом приехал шаман. Невестка Биэстээх Бочооха ничем не угостила шамана. Когда шаман ушел от них, посетил одних жителей и рассказал, что семья Биэстээх Бочооха его ничем не угостила, и погрозился за это всех их посадить на середину лужи из свежей крови, и это стало известно Биэстээх Бочооху. Вскоре после этого, внезапно заболев, умер трехлетний внук Биэстээх Бочооха. Биэстээх Бочоох, раньше питавший вражду к шаману, теперь, подумав, что это шаман съел его внука, повел открытую борьбу с ним.

Однажды Биэстээх Бочоох случайно зашел к одним жителям, где сидел шаман, приглашенный камлать, и вырвал у шамана нижнюю его челюсть. На место вырванной челюсти шаман вставил себе телячью челюсть. С тех пор шамана стали называть Торбос Сынгаахтаах (С телячьей Челюстью). Он только иногда во время камлания стал вдруг ни с того ни с сего мычать подобно теленку.

Однажды Биэстээх Бочоох, встретив шамана, вырвал у него левый глаз. Шаман вместо потерянного глаза вставил себе собачий глаз. С этого времени у шамана стали глаза разными: правый — черный, а левый — карий; в отличие от людей, когда он бывал в гостях, то его левый глаз косился на обрезки от подошвы, если в это время женщина шила торбосы. Каждый раз, когда шаман камлал у жителей, он стал проклинать Биэстээх Бочооха, грозиться съесть его, причитать, плакать. Но так как он ничего не мог поделать с ним (Биэстээх Бочоохом), он стал проклинать его потомство.

Ну а Биэстээх Бочоох-удалец и внимания не обращал на всю возню и проклятия шамана: «Телячий бесенок, что со мной сделают его абаасы. Разве сильного' абаасы одолеет. Если придет его абаасы, я раздавлю его голыми руками», — говорил он. Однажды Биэстээх Бочоох встретил шамана на острове и убил, оторвав ему голову, затем его труп сжег и пепел его костей бросил в воду и размешал деревом с корневищем. Но этот шаман имел, оказывается, предопределение воскреснуть один раз, поэтому, воскреснув, снова стал камлать[202].

Но все же он, подумав: «Если Биэстээх Бочоох убьет меня второй раз, то потом напоследок, в грядущем будущем, не смогу опять возродиться-воплотиться», — спрятался у озера Усун и умер от болезни, как обыкновенный человек. Опасаясь все же Биэстээх Бочооха, он оставил своему сыну такое завещание: «Похорони меня у самого озера Усун, для могилы выройте отвесную, как для столба яму, заройте меня в ней стоймя, а насыпь могилы сравняйте с землей». И сын его похоронил так, как завещал отец, поэтому никто не знает, где он похоронен.

С тех пор жители Ботама перестали подражательным мычанием подзывать коров, а подзывали их, говоря: «Кэл-кэл» («иди-иди»), а также телят перестали называть «Торбос», а стали называть «тамыйах», «ньирэй». Имя шамана С телячьей Челюстью не произносят вслух. Когда о нем вспоминают, то называют его просто «Дух местности».

192. Тюмятинская шаманка

Говорят, в старину в Тюмятинском наслеге, в долине реки Лены, у залива озера Дэлгэрэ, на лугу Халлай Кумактаага жила-была старуха — тюмятинская шаманка. Ее настоящего имени сейчас никто не помнит. В этом местечке люди ее построили ей маленький балаган. В этом маленьком балагане она жила совершенно одна.

Однажды весной уроженец Тыыллыма Краснощекий Хамалга с двенадцатью всадниками приехал к ней и поджег эту шаманку. Запертая в балагане шаманка, взяв свой бубен, поднялась вверх по отверстию дымохода, но один из людей Хамалги, закрыв доскою дымоход, сидел на нем. Тогда она пыталась провалиться сквозь землю, но застряла, зацепившись за корни дерева. Она должна была спастись в своем настоящем виде, но это не удалось. Люди ее, когда строили ей отдельный балаган, столбом оставили срезанную растущую ель с корнями. Поэтому тело ее сгорело, только кут-сюр ее улетел.

Когда тюмятинцы узнали о прибытии Краснощекого Хамалги, собрались и во главе с силачом Дьегюдэл Беге поехали сражаться. В перестрелке из луков тыллыминцы смертельно поранили стрелой Дьегюдэл Беге, и тогда тюмятинцы отступили.

Прошло сколько-то много лет…

В Тюямяти участились сумасшествие и исступленное распевание.

Устами женщин-мэнэричек и сошедших с ума от имени той старухи-шаманки (которую стали звать Кыньахаммыт — Опаленная) говорилось так: «Из-за плохого отношения ко мне моих людей оказалась я со злополучной судьбой, с несчастным уделом. Если бы они, как люди, поставили бы в моем доме обрубленный столб, я, такая удалая, убежала бы от Краснощекого Хамалги в своем настоящем виде и преследовала бы его по горячим следам, разыскала бы его по остывшим следам, всех его родных и потомков выдергивала-вытягивала бы».

Вот так тюмятинские люди мучились в продолжение многих лет. Тогда старейшины — главы наслега, посоветовавшись, призвали девять шаманов, которые, прокамлав, поймали ставшую юёр шаманку[203], вселили ее кут-сюр в берестяной идол, окутали клубком шерсти и запрятали в дупло дерева, растущего на северной стороне аласа, снаружи заделали корой так, что ничего не было заметно.

После этого сумасшествие и исступленное распевание людей прекратились. Опять пронеслись многие годы, люди позабыли, где, в каком дупле запрятан тот юёр.

Однажды весною человек из материнского рода Талгы, старик Дьабадьы, поехал на быке в лес по дрова. Там он увидел одну большую сухую лиственницу, срубил ее, начал перерубать на чурбаны соответственно длине саней. Найдя внутри одного чурбана клубок шерсти, сказал он: «Что это такое?» — ударил обухом по клубку, из клубка выпал берестяной идол. От испуга старик тронулся умом, и он, больной, вернулся домой.

С этого времени люди из Тюмяти стал помрачаться рассудком, сходить с ума. Их устами выражалось, оказывается, следующее:

«Вот такую важную особу, как я, сорок лет держали в мрачной темнице, но бедняга Дьабадьы-старик выпустил меня, и я опять узрела солнечную страну. Теперь уж я так безропотно нс уйду отсюда, на этот раз, поддавшись обману, снова не пойду в темную темницу».

Прошло сколько-то лет, после этого старейшины — главы наслега — снова призвали девять шаманов, купили амбар у старика Федота Тилигириир и этот амбар перенесли на восточный конец аласа Киэнг Еннюес и поставили там. Сюр-кут той превратившейся в юёр шаманки вселили в берестяной идол величиной с настоящую женщину, снабдили всей посудой для приготовления продуктов из кобыльего и коровьего молока, домашней утварью и необходимой для женщины зимней и летней одеждой. Говоря: «Вот мы тебе, старшей сестре своей, выделили отдельное хозяйство, твой дом и очаг вот здесь, впредь ты нас не мучай, не чини несчастья, не тронь нас, оставь в покое», — со многими заклинаниями эту юёр поселили в этот перенесенный амбар.

После этого снова люди стали меньше сходить с ума.

Местные люди этого юёр никогда не называют «Опаленная», а называют вообще «Амбарная» или просто «Старуха». Когда выезжаешь из [Ленской] долины на взгорье, там идут две дороги, одна из них называется «Подъемом Амбарной». Старик Федот Тилигириир жил лет шестьдесят тому назад.

193. Стихийные явления, сопровождающие смерть шамана

Перед смертью она (Матрена) будто бы сказала: «Если моя смерть будет сопровождаться ветром и бурей (доел.: “если я отправлюсь с ветром и бурей”), то в этот край не возвращусь больше, и мои люди будут жить счастливо». И действительно, когда она умерла, случился страшный ветер, который повалил много деревьев и побил в домах окна. Кроме того, в ночь ее смерти подохла одна корова, а в день похорон от вихря погиб один конь.

Умерла она десять лет тому назад.

Перед смертью она сама выбрала место, где ее нужно похоронить. Ее люди там выкопали могилу, но живущие около того места хозяева не разрешили хоронить. Поэтому в этой яме зарыли собаку, а шаманку похоронили в другом месте.

После смерти этой шаманки в местности Кейюгюйэ, где она имела постоянное местожительство, люди на льду озера видели лежащих трех медведей. Говорили, что это будто бы бесы той шаманки. По слухам, ее бесы были тунгусского происхождения (доел.: «ее схватили, снизошли на нее тунгусские бесы»).

194. Шаман Эргис

Наш предок по имени Эргис был белым шаманом (досл.: шаманом айыы)[204] Он совершал камлания только на ысыахе и духу-хозяйке земли. У него шаманской одежды не было, имел только круглый бубен. Он к больным шаманить не ходил, чтобы не прикасаться к нечистому. Летом на ысыахе, когда он, находясь в помещении, произносил заклинание с упоминанием девяти светлых духов айыы, с молением Дьесегей тойону и совершал возлияние кумыса на огонь, то Дьесегей, говорят, появлялся воочию, зримо. На середину неба всплывало светлое белое облако величиною со шкуру белого медведя, снятую вместе с головой и лапами, и останавливалось поперек прямо над урасой Эргиса. С середины облака показывался до груди бело-молочный жеребец и звонко ржал, а потом исчезал, говорят. Там выпадал, говорят, снег толщиной в два пальца. Тогда год бывал урожайным, говорят.

Шаман Эргис для верховой езды имел двух чисто белых коней. Тогдашние люди все боялись его. Никто не смел пройти перед ним.

Говорят, старик Эргис имел девять сыновей. Старшего сына звали Саабырыкы, следующего Нерюнгнян, за ним был Тюекэй (Обманщик), затем Кюэрэгэй (Жаворонок). Самого младшего звали Ангыр Беппелех (Слабая Выпь). Зимнее местожительство Эргиса находилось в Ой, а летнее — в Хараанайе, покосы же он имел на острове Ынах Арыыта (букв.: на Коровьем острове).

Однажды шаман Эргис во время косьбы сена на острове Ынах Арыыта неводил на озере Титтях. Он там наловил девять коробов рыбы. Говорят, увидев это, шаман произнес: «О, значит, ныне год моей смерти. Бабушка дала мне предсмертную мою еду». И правда, и в старину и теперь на озере Титтях обычно много рыбы не попадает в невод.

После окончания этих работ [на покосе] старик Эргис, живя в своем балагане в Хараанайе, сказал: «Ныне осенью я умру, поэтому устрою будущую жизнь моих детей», — и стал камлать вышним духам. Он камлал три дня и три ночи подряд до того, что борода и волосы его покрылись инеем. Прокамлав таким образом, сверху спустился с тремя пучками белых конских хвостовых волос. Это он отдал своему пятилетнему сыну, говоря: «Это предназначено моему младшему дитяте Ангыр Беппелеху». Старшие сыновья позавидовали ему: «Это значит, что отец нас ни во что не ставит. Он первым позаботился о наследстве для своего маленького и глупого сына» — и, уговорив маленькое дитя, выманили пучки волос и по одному разделили между собой. Отец их, узнав про это, сильно рассердился и проклял своих сыновей. «Не допущу, чтобы выстроили изгороди с правой стороны (своего жилища)». И правда, поэтому эргисцы до самого позднего времени не имели лошадей, говорят.

Шаман Эргис своих сыновей расселил каждого в отдельной местности. Саабырыкы поселил в Кытыле (на берегу Лены), Нерюнгняна — в Аларе, Тюекая — в Саадах Ыйаабыте, некоторых — на Сынгасалаахе, Бэс Кюеле и т. д.

Завещал, говорят, похоронить себя в верховьях речки Хатынг Юрэх (Березовой речки) на бугре в лесу Хара Атыыр.

Той осенью, когда земля стала примерзать, он умер. Как его похоронили, неизвестно, уже забыто. Существует рассказ, будто бы он оставил завещание: «Когда я умру, мои останки (доел.: мои кости) перехороните трижды, только тогда мои кут-сюр отделят в небытие (дьабын)[205]».

Прошло несколько поколений (букв.: человеческих веков), а сколько, не знаю. В урочище Лох, где ныне летник, зимовал один бедный человек из эргисцев. Весной, когда снег стал пористым, когда дорога стала мягкой и топкой, пришли и постучали в коновязь того человека. В те времена, если почетный человек приезжал к бедному, то стучал в коновязь или столб у входа, тогда выходили из дома, чтоб принять повод коня, пока гость спускался с седла, отворяли дверь, вводили его в дом и усаживали, положив для него подстилку. Потому и этот человек, подумав: «Кто бы это такой важный приехал?» — выскочил во двор. И смотрит: остановив лошадь у коновязи, сидит верхом старый человек с совершенно седыми волосами, в волчьей дохе, с большими глазами, подобными витым кольцам нарядной узды. Этот старик, не слезая с лошади, громким голосом сказал: «Парень, внимательно выслушай мои слова. Были у меня потомки, которых звали эргисцами. Эти люди, если имеют видящие глаза, пусть посмотрят, если имеют чуткие уши, пусть услышат. Меня размывает дождевая вода, заливает весной талая вода. Пусть они позаботятся обо мне. Иди и передай это эргисцам». Так сказав, старик повернул коня и по северной стороне аласа поехал шагом в сторону речки Хатынг Юрэх. Человек так и не узнал, кто был у него. Зашел в дом и стал соображать, оказалось, что такого старика поблизости не было. «Еще он эргисцев называет своими потомками, что за диво?» — так подумал. Когда он, выйдя, последовал по следам, следы коня старика спустились по дороге на речку Хатынг Юрэх, там старик повернул коня на запад, конь ступил пять-шесть раз по снегу, и следы его исчезли. Того человека осенила мысль: «Значит, был наш дедушка Эргис. И правда, говорили, что его могильный лабаз от ветхости покосился». Назавтра он пошел и заявил [о происшедшем] эргисскому князцу Никифору Чохооной[206].

Эргисцы собрались во второй раз перезахоронить останки (букв.: кости) своего дедушки. Это должно было быть сделано таким образом: сделать намогильные сооружения и поднять останки старика должны девять юношей, еще не гулявшие с носящими одежду в талию, не имевшие интимную связь с носящими шубу с фалдами (с женщинами. — Н. А.). Одежду должны шить семь невинных девушек, еще не вкушавших сырого, не ступавших по росе. При поднятии останков для угощения участников [перезахоронения] должны были зарезать девять молодых кобыл бело-молочной масти и приготовить девять симиров кумыса. Здесь белый шаман должен был совершить моления и заклинания.

Эргисцы нашли восемь молочно-белых молодых кобыл, а вместо девятой присоединили одну белоногую серую кобылу. То ли они в том году не нашли соответствующую лошадь, то ли поскупились. Хотя и были девять юношей, но старшина Ефрем, как должностное лицо, будучи женатым, дерзнул участвовать из бахвальства в поднятии останков своего деда.

Семь невинных девиц нашлись. Останки белого шамана должен был поднимать белый шаман. Но в то время белые шаманы уже вывелись, их не было, поэтому отыскали внука Эргиса Солколооха, считая, что он хотя и был черным шаманом, но не был пожирателем и на его совести не было грязи и нечисти. Когда травы и деревья достаточно зазеленели, ну, вот эргисцы приготовились и выехали.

Когда, приблизившись к могиле старика, остановились у бугра, на котором стоял могильный лабаз, облачили в шаманский костюм своего Солколооха и заставили произносить заклинания, тогда с могильного лабаза старика вылетели белые куропатки. Увидев это, шаман сильно испугался, язык его стянуло торчком, ноги его поджались, и, растопырив руки, он упал в обморок. Эргисцы сильно испугались, подумав: «Что-то сделали, видать, мы, эргисцы, не так в приготовлениях для перезахоронения останков /яойона-дедушки».

Тогда оказавшийся тут речистый и бойкий молодой человек по имени Петр Гермогенов, сняв шапку и подвесив ее на шею, став на одно колено, стал заклинать:

Старик принял заклинание, шаман пришел в чувство и продолжал заклинать. Когда шаман с заклинаниями поднялся на бугор, за ним последовали эргисцы и сделали новый могильный лабаз. Поставили шесть столбов, на поперечных перекладинах которых сделали настил, на которых устроили маленький амбарчик вроде сруба для лисят. Внутри амбара [поставили] гроб из долбленой вроде корыта колоды, туда положили останки старика. Подстелили рысью шкуру, под голову подложили соболя, накрыли волчьим одеялом. Когда увидели, говорят, старик лежал совсем целый, весь желтый. Гроб закрыли крышкой из досок и заколотили гвоздями, кругом обмазали черной серой. Внутри гроба положили его нож. Снаружи гроба, внутри амбарчика в головах положили его бубен, справа лук, колчан со стрелами, слева пальму. В ногах положили его седло и в котелок с дырявым дном положили семь серебряных талеров. Когда амбар покрыли, то сверху сделали двускатную крышу. Так, подняв и схоронив останки старика, зарезав и съев девять лошадей, распив кумыс в девяти симирях, устроили ысыах. Шаман же душу старика поднял в Верхний мир.

Промахи и ошибки эргисцев при поднятии останков своего предка имели, говорят, плохие последствия; а может быть это случайность.

В следующем году случился падеж лошадей. Это за то, что при перезахоронении останков старика девятой кобылой присоединили белоногую сивую, у эргисцев пропали все лошади. Так говорили.

Через год после этого пришла эпидемия кровавого поноса. Тогда умер тот старшина Ефрем, который в предыдущем году, будучи женатым, дерзнул участвовать в поднятии останков старика.

Петр Гермогенов за то, что будучи острым на язык, укротил гнев духов старика, стал, говорят, понимать язык всех тварей, бегающих и летающих. Этого дара он потом лишился по своей глупости. После женитьбы он ехал к своему тестю в Одунинский наслег и на берегу речки Суон Юрэх услышал, как ворон заговорил по-человечески. Про это он рассказал своему тестю. После того он стал совершенно глухим, человеком тупым и слабым. Говорят, если кто понимает речь тварей, летающих и бегающих, тот это никому не должен рассказывать. Только перед смертью должен рассказать самому младшему из своих детей о том, что ему приходилось слышать.

Позднейшим людям Эргис не чинил неприятностей. Ылаар[207], прибывший с приисков разорившимся, однажды в пьяном виде сказал: «Возьму лук старика-дедушки и буду жить охотой». Он-то негодник, что сказал, то и выполнил. Однажды он пошел на могилу старика, забрался в амбар лабаза, взял лук и, расматривая его, стал рассуждать: «Взять мне или не взять? Если я возьму, будет ли это иметь плохие последствия?» — рассуждая так, сидя, он уснул. Когда проснулся, как сел, так и сидит, оказывается. День вечерел, тени стали длинными. Дрожь пробежала по телу. Тогда он положил лук, спустился с лабаза и пришел в свое летнее урочище Алар. Там люди спросили: «Петр, где ты пропадал в течение двух суток?»

Затем тоже было другое происшествие. В Немюгюнцах был, говорят, человек по имени Илья Сумасбродный, живущий на речке Суон Юрэх, человек неважный, волынщик. Этот человек, промотав все состояние в карты, подумал: «Передают, что у старика Эргиса есть семь серебряных талеров. Если бы взять их и поставить на кон, то ни одному двурукому не проиграл бы в карты. Однажды весной, когда снег стал садиться от тепла, Илья Сумасбродный пошел на могильный лабаз шамана Эргиса, поднялся, подтянувшись на руках, с дырявого котелка старика сгреб в ладонь монеты и, спустившись, пошел с бугра на речку Хатынг Юрэгэ. Когда он шел, сзади раздался шум. Он оглянулся: на уровне средних ветвей деревьев, не касаясь земли ногами, летит наяву сам старик. Увидев это, Илья крикнул: «Если жалко тебе, бери!» — деньги кинул назад и побежал. Это так и осталось. С Ильей Сумасбродным ничего не случилось.

Останки старика Эргиса должны были перезахоронить [потомки] на девятом поколении от него. При третьем перезахоронении останки старика должны были закопать в землю. Тогда должны, говорят, заставить шамана камлать, на поминки забить двух чисто-белых лошадей и одного четырехтравого черно-бурого быка-пороза. Так рассказывали старинные люди.

195. Ойун Уол

Предком якутов Хоптогинского наслега Амгинского района был Ойун Уол. Он имел шаманский костюм с серебряными привесками.

Тот шаман узнал, что близок час его смерти. Перед смертью он заранее выкопал себе могилу, попросил разжечь костер и продежурить всю ночь. Те, кто дежурил, осмотрели утром место, где они ночью жгли костер, оказалось, что на золе остался след четырех копыт коня, улетевшего на небо в южную сторону.

А Ойун Уол, лежавший при смерти, бесследно исчез живым. В то время считали: «Отправился в Верхний мир, в свой шаманский загробный мир».

196. Гроб

Когда-то в давние времена в Мегинском улусе жил один богач. Он имел много коней, коров и нескольких работников. Среди них был молодой, шустрый малый по имени Иван. Он пас коней. Однажды осенью, когда земля еще была черна, но озера и реки уже стали замерзать, хозяин дал этому человеку поручение:

— Ты, Иван, разыщи всех коней и загони их в одно огороженное место. Настала пора, когда лошади нечаянно проваливаются под лед и тонут. Да и желая утолить жажду, они могут погибнуть в воде.

— Ну, ладно, — ответил Иван, — сегодня поймаю своего коня, подготовлю его к поездке и завтра утром поеду на поиски.

Иван поднялся рано утром, оседлал коня, оделся сам и поехал искать коней. Он не взял с собой ничего из еды, не стал брать и своей постели. Решил, что обязательно вернется днем или в крайнем случае вечером.

Вот едет он с одной елани к другой, с одной речки к другой, но нигде коней не нашел. Иван ездил на достаточно резвом коне. Поэтому, проезжая от одной речки к другой, он добрался до очень далекого участка. Стало вечереть, а коней он все не находил.

Он проголодался и после захода солнца замерз от холода осеннего вечера. Иван понял, что сегодня никак не доберется до места, где жил, и ему нужно здесь найти дом ближайших жителей, переночевать у них, а с утра обследовать притоки этих речек и найти лошадей. Он подумал, что люди должны жить на еланях, находящихся недалеко от речки, около которой он находился. Иван повернул в сторону и поехал по лесной тропке. Между тем настала самая темная осенняя ночь, какая бывает в пору межлуния. Иван был одет легко. Так что он страшно замерз, да к тому же и проголодался. Он совсем не знал, где здесь близко жили люди, и, редко бывая в этих местах, не имел понятия, где находились елани. Вот почему он ехал туда, куда направлялся его конь. Прошло много времени, но жилое место все не встречалось. Он начал беспокоиться.

Вдруг неожиданно он выехал на начало елани, где стояли остатки старинных развалин. Посредине этого места показалось жилье, где обитали какие-то люди. Ярко светилось, оказывается, каждое окно их балагана, из трубы валил, сверкая искрами, дым, за окнами мелькали силуэты людей. Иван, увидев это, безмерно обрадовался. «Ну, — подумал он, — здесь я переночую, а завтра объезжу все окрестные места, если кони где-то тут, то найду их, а если нет, то узнаю, что их здесь нет». Затем он привязал коня к коновязи, стоявшей перед балаганом, и вошел в него. Там он увидел, что на лавке, находящейся напротив двери, сидит одна приятная, почтенная хозяйка, одетая в платье довольно зажиточных людей. Кроме нее на левой стороне юрты находилась одна очень красивая, прекрасная, юная девушка. Иван, войдя, снял свою верхнюю одежду и оставил ее на одной из лавок, находящихся в правой части балагана, как это положено делать человеку, собирающемуся здесь переночевать. После этого, оставшись в одной рубашке, подошел погреться к огню.

— Что слышал, Иван? — обратилась старуха.

— Нет, ничего не слышал. А ты что слышала? — в ответ произнес Иван. Однако Иван застыдился: «Смотри-ка, они меня, значит, знают, а я их не знаю. Какая же это старуха, может быть, она безмужная вдова, а это ее дочь или невестка?» — думал он про себя, но все же не нашел сил спросить, кто они такие.

— Откуда так поздно едешь? — спросила старуха.

— Я в поисках коней объезжал речки, но не отыскал их, наступил вечер, меня застигла темнота, заблудился было, но вот, к счастью, вас нашел и спасся, — ответил Иван.

— Ну и ну! Как же ты заблудился, Иван, в собственном наслеге?

— Заблудился я большей частью из-за темноты, а так знаю близкую мне округу.

Вот так старуха поговорила с ним, спрашивая о том, о сем.

— Ну, дитя мое, к нам же гость пришел, мы уже поужинали, поэтому для него поставь быстренько самовар, — сказала старуха своей девушке. Девушка тут же начала кипятить самовар. Старуха взяла ключи и деревянную миску, вышла и принесла из амбара вареную жирную конину. Между тем девушка поставила на стол самовар, принесла чашки и налила ему чаю, дала в тарелке ту отварную конину. Иван поел с большим удовольствием. Он съел все данное ему мясо и чаю попил много. Иван наелся, насытился, разогрелся-вспотел. Затем спросил у старухи:

— Где бы мне покормить немного моего коня?

— За амбаром есть загон для лошадей, огороженный изгородью со столбами. Там есть сено. Запусти своего коня туда, пусть пожует сена, сколько сможет, — сказала старуха.

Иван вышел, снял с коня седло и бросил на землю. Затем отвел коня за амбар, снял с него узду, которую забросил на столб, и запустил его в загон. Сам вошел в дом.

— Иван, кажется, у тебя нет с собой постели? — спросила старуха.

— Постели нет, — сказал Иван. Тогда старуха принесла из амбара подстилку из медвежьей шкуры, одеяло из заячьих шкур и подушку. Все это постелила на правой лавке. Старуха сама легла спать на лавку, стоящую напротив входа. Девушка же пошла ночевать в чулан, находившийся в левой части балагана.

Иван лег на мягкую теплую постель, стал размышлять о разном. «Смотри-ка, в итоге того, что меня застала темнота и я заблудился, нашлись такие хорошие люди, и я так удачно устроился на ночлег. Эти дорогуши угостили жирной кониной и уложили спать на такой роскошной постели. Да, хорошая хозяйка. Она меня знает, а я ее нет. Очень удивительно, как могло случиться, что я даже не слышал о них? Вот какая у нее хорошая бедняжка-дочь, оказывается. Как хорошо было бы на ней жениться». Так он помечтал немного, потом крепко уснул.

Утром, когда Иван проснулся, небо на востоке уже побелело.

Он же, оказывается, замерз, стал похож на колоду. Он вдруг вспомнил, что вчера вечером ложился в теплую постель, состоящую из подстилки из медвежьей шкуры и одеяла из заячьих шкур. Пошарил вокруг, как бы надеясь найти их, но ничего не было: ни подстилки, ни одеяла, ни подушки. Лежит, оказывается, на голой земле.

Потом он вспомнил, что лег спать внутри дома, что были старуха и ее дочь. Огляделся кругом, увидел, что лежит на краю того места, где в древности стояла юрта, но от нее остались лишь почти полностью заросшие остатки развалин. На краю старинного заброшенного становища виднелись лиственницы, с которых уже опала вся хвоя. «Что это такое? С ума, что ли, я сошел или все еще вижу какие-то сны? Нет, я, кажется, не сошел с ума, все понимаю и вовсе не сплю. На какие же греховные уловки я попался?» Он захотел вскочить, но окоченел так, что не подняться. Он размял свои руки и ноги, потянулся несколько раз, покатался по земле и встал. Он вспомнил все: что вчера вечером у коновязи, сняв с коня седло, узду и повод, повесил их на столб изгороди, а коня запустил в загон, находящийся за амбаром. Оказалось, что седло валяется на земле; нет ни амбара, ни загона; узду и повод тоже подобрал с земли, а его конь стоит на другом краю становища и грызет землю. Он пошел, поймал коня и привел к тому месту, где лежало седло. Оседлывая коня, он внимательно оглядел все вокруг и вдруг обнаружил, что около того места, где он спал, высится огромная, толстая сосна. На ней, на верхней ее половине, висел берестяной короб, похожий на гроб взрослого человека. Увидев это, Иван сильно испугался. «Ух ты! В нем, наверное, был заключен злой дух. Я, видимо, придя сюда вчера, сошел с ума», — подумал он. Тут же он вскочил на своего коня и поехал по едва заметному следу, оставшемуся от древней дороги. Жилье настоящих людей он нашел примерно в пяти километрах от места, где ночевал. Посетил их, обогрелся, поел. Он рассказал тем людям все: где ночевал, что с ним там случилось. Тогда находившийся в юрте старик преклонных лет спросил его:

— Друг! Ты не видел на елани большой сосны?

— A-а, видел, в том месте стоит большая толстая сосна, — сказал он.

— То, что ты рассказал, очевидно, все случилось на самом деле. В той елани в древности жила знаменитая шаманка, подобная настоящему злому духу. Та шаманка имела очень красивую дочь. Как-то случилось так, что шаманка скоропостижно скончалась. Ее положили в берестяной гроб и похоронили, повесив на ту толстую сосну. Вкоре после смерти матери девушка тоже умерла. Ее похоронили на краю их становья. Вот они, мать с дочерью, с той поры появляются, когда один год сменяется другим[208], и живут так же, как настоящие люди. Если в то время кто-нибудь, как ты, приходил к ним поздно ночью, то он тоже встречался с ними и гостевал у них. В прошлом рассказывали о подобных случаях, — сказал старик.