Ян и Яна

ПРАЗДНЕСТВО

Опять настала весна и расцвели яблони. «Наши яблоньки», — шептала Яна. Утром, проснувшись, она подбегала к окну и смотрела, по-прежнему ли пушисты цветущие деревца. А они цвели всё пышней и пышней. И откуда только весна брала столько белых, и розовых, и голубых красок!

Но что это? Однажды, приплюснув нос к стеклу, Яна сквозь кроны деревьев увидела колонну танков. Танки стояли на дороге. Они были огромны. Можно было подумать, что между двумя рядами белых домов за ночь вырос ряд чёрных домиков вроде кузниц.

— Папа! Мама! Они опять пришли! — радостно взвизгнула Яна. — Глядите, опять, как тогда!

Мать подошла. Глаза её были полны слёз.

— Знаешь, Яночка, — сказала она, — исполнилось ровно пять лет с того дня, когда ты приехала к нам в русском танке. Ты ошиблась, детка. Эти танки наши, чешские. Но те стояли как раз вот так же. Ты едва ли помнишь это, глупышка. Думаю, ты узнала эту картину с моих же слов: я тебе столько рассказывала о тех днях. Погляди, как и тогда, на броне танков белеют цветы. Эти танки идут в Прагу — завтра там парад. Проси отца, чтобы он взял тебя с собой в Прагу… Отец! Слышишь, отец!

В эту минуту в посёлке уже никто никого не слышал. Танки застучали, загремели и, качнувшись, выбрасывая в воздух снопы дыма и искр, сдвинулись с места.

Напомнив о днях освобождения, они взволновали людские сердца. В доме Вайчуры было решено, что отец возьмёт с собой на парад Яна и Яну.

Они позавтракали и поехали в Прагу в грузовике, обтянутом красной материей, и ветер весело шумел у них в ушах. Они сидели на самой передней скамье. Отец придерживал Яна и Яну за плечи. Его чисто выбритое лицо казалось Яне совсем молодым. Она ни на минуту не могла унять своего ликования. То любовалась своим необыкновенным нарядом — расшитой белой кофточкой, чёрной короткой, в крупную сборку юбкой, красными чулками, — то вскакивала, смотрела по сторонам и болтала, болтала без умолку. Ян держался совсем по-другому. Молча смотрел он на бесконечный поток переполненных людьми автомобилей и разукрашенных тракторов и всё о чём-то думал. Ещё бы! В этом году он заканчивал поселковую школу и должен был сделать выбор, где ему учиться дальше. Идти в гимназию? Или не лучше ли в школу горнозаводского ученичества? Да мало ли ещё какие планы мелькали в голове выросшего мальчика.

Яна всё время шевелила губами. Она учила наизусть русские слова, которым её научили в школке. Сегодня она их скажет в Праге.

Прага вся была разукрашена флагами, красными и трёхцветными, улицы гудели тысячами, сотнями тысяч человеческих голосов. За целую жизнь свою Яна не видела столько людей, сколько пришлось ей увидеть в один этот день. Играла музыка. Трубы оркестрантов так сверкали на солнце, что Яна даже спросила отца, не отлиты ли они из золота. Чем ближе к центру, тем на улицах становилось тесней. Звуки хлопушек, свистулек, пищалок сливались с человеческими голосами. Малыши под наблюдением зорких родителей танцевали на пьедесталах памятников. В одном месте и Вайчура поднял дочку свою на гранитный помост. Молодая женщина поставила рядом с ней буку-мальчика с надутыми губами. На нём была красная рубашка «соколёнка». Детей уговорили взяться за руки и кружиться под музыку. Получалось недурно, но в конце концов танцоры всё-таки рассорились.

Всё двигалось к центру, к Вацлавской площади.

Стройными рядами прошли подростки в мундирах с ярко начищенными пуговицами. Это были воспитанники школ имени Яна Жижки.

— А ты знаешь, кто такой был Жижка? — спросил Ян сестру.

Яна, разумеется, не знала этого.

— Он был начальник крестьянских отрядов и всегда побеждал всяких дворян и князей, хотя, между прочим, был одноглазый.

Ян Вайчура рассказал это о Яне Жижке с некоторым чувством превосходства. Сестра заглянула сначала в один его полный боевого огня карий глаз, потом в другой, и вера её в брата-защитника возросла необыкновенно.

— А жижковцы — это всё равно что русские суворовцы, — добавил Ян покровительственно. — Понимаешь?

Яна не посмела сказать, что она не понимает.

— Знаешь, что я тебе скажу? Знаешь, какая у них есть пушка? — сказал ещё Ян и осекся: тут дело уже шло о военной тайне.

Наконец и они вышли к Вацлавской площади. Здесь построились при выходе из боковой улочки делегаты Кладненского края. Для Яны нашлось место в самом переднем ряду, в цепочке взявшихся за руки детишек. Все они были одеты в яркие национальные костюмы. Чьи-то сильные руки держали над головой малышей красное полотнище с надписью: «Чёрный Кладно благодарит советских солдат-освободителей». Яна сама прочитала эти слова. Ведь с осени она уже будет ходить в настоящую школу.

— Почему же тут написано «чёрный Кладно»? — робко спросила она стоявшего позади неё брата.

— Глупая, ведь мы все — доменщики и углекопы, — ответил Ян, наклоняясь к самому её уху и боязливо оглядываясь по сторонам.

К счастью, никто не слышал их. А если бы услышал, то, конечно, удивился бы, что есть ещё глупенькие девочки, не знающие таких простых вещей.

В это время военный парад закончился, и вниз по Вацлавской площади покатились разукрашенные ветками и цветами новенькие тракторы. Сбоку отлично было видно, как они пробегали по четыре в ряд, подпрыгивая на своих резиновых колёсах. Держась за плечи водителей, на тракторах стояли дети.

Потом кладненская колонна зашевелилась, донеслись разрозненные слова команды, незнакомый человек с красной лентой на рукаве подбежал к Яне, спросил: «Ну как, подготовилась?» — но ответа ждать не стад, сунул ей в охапку огромный букет цветов и скрылся в людском водовороте. Колонна тронулась, остановилась, опять тронулась, немножко смялась на повороте и тут же выровнялась. Яна увидела спускающуюся вниз широкую площадь. С обеих сторон площади двигался поток, тесно сплетённый из человеческих рук и лиц.

Справа возвышалась небольшая трибуна.

— Смотри! Смотри! — зашептал Ян своей сестре. — Выше смотри!

Яна подняла головку и увидела висящее на стене над трибуной огромное белое полотнище, с него глядел на Яну советский солдат.

— Видишь? Это он спас тебя! — шептал Ян.

Яне хотелось оглянуться на брата, но она не решалась. Если бы она увидела глаза его, полные слёз восторга, то он, чего доброго, рассердился бы на неё;, ведь он всегда говорил, что слёзы вовсе незнакомы мальчишкам.

В это время детей стали легонько подталкивать:

— Бегите, бегите, ну что же вы!

И дети побежали к трибуне. Они бежали неровной цепочкой. За ними, другой цепочкой, бежали мальчики-подростки. Вот они уже подхватывают малышей и ставят их на край трибуны. И люди, стоящие на трибуне, наклоняются к детям. Яна видит левей себя знакомое по портретам лицо президента Готвальда. Рядом с ним стоит высокий, худой человек в пенсне. Он ласково улыбается. «Русский!» — догадывается Яна. А к самой голове её склонился ещё один русский, с огромными золотыми звёздами на плечах.

— Теперь говори! — подсказывает снизу Ян. — Говори, говори, не бойся!

И, преодолев смущение, Яна начинает свою маленькую речь, первую в своей жизни речь. Это нелегко. К тому же она говорит по-русски, произносит одно за другим заученные слова.

— Здравствуйте, товарищ маршал! — говорит она громко. — Меня спасли советские бойцы. Мы очень рады…

Но дальше дело не идёт. Напрасно встревоженный Ян подсказывает снизу: «…видеть вас между нами, видеть вас между нами…»

Яна никак не может ухватить незнакомые слова.

— Мы очень рады… — повторяет она ещё раз, без всякой надежды выпутаться.

И тут русский маршал приходит ей на помощь.

— Вот видишь, и мы очень рады! — говорит он и поднимает девочку над трибуной.

— Цветы! Отдай цветы! — подсказывает снизу Ян паническим шёпотом.

Но поздно. Уже остановилась в каменных берегах пёстрая река народной манифестации, и тысячи голосов провозглашают могучим и слаженным хором:

— Да здравствует Советский Союз! Да здравствует свободная Чехословакия! Да здравствует наша дружба! Ура! Ура! Ура!

И оцепеневшая от восторга Яна, поднятая руками русского маршала, висит над площадью, прижимая к груди букет цветов, смотрит восхищёнными глазами на яркие наряды, на праздничные лица, слушает родные голоса… Навсегда останутся в её памяти эти минуты.

Долго ещё ликовала чехословацкая столица, долго бурлили на улицах и площадях тысячные толпы мужчин, женщин, детей.

Было жарко. Но вот шествие окончилось. Люди в последний раз обменивались приветливыми улыбками и расходились по домам. Вайчура отыскал грузовик и уселся со своими детьми на переднюю скамейку.

И они трогаются в обратный путь.

— Ты ни за что не угадаешь, папа, на кого я хочу учиться! — говорит Ян загадочным голосом и обводит влюблёнными глазами Прагу и встающие на горизонте, в лиловом сумраке, тени гор.

Хочется ему, чтобы отец подольше поломал голову. Но маленькая Яна уже хлопает в ладоши, и голосок её звенит, сливаясь с пением жаворонков над полями:

— А я знаю! А я знаю!

И она в самом деле знает это. Ведь она хорошо помнит, с каким восхищением смотрел Ян на мальчиков в военной форме.