Янтарная комната

Действующие лица:

Джо Уильямс, теперь Рон Каллинг, житель Уйатсэндса.

Преподобный Джон Киллроуд, священнослужитель.

Дэвид Ховен, начальник пожарной команды Уайтсэндса.

Доктор Симсон, психиатр

...

— Чокнутый снова играет своими корабликами, — сказал Дэвид Ховен, начальник пожарной команды Уайтсэндса, когда вернулся домой с рыбалки и швырнул своей жене Лорни три рыбёшки на кухонный стол. — Это же невозможно выдержать: стоит по пояс в воде, в резиновом комбинезоне, сверху какая-то форма со шнуром и позументом, как будто он снимается в историческом голливудском фильме. Я ему крикнул: «Эй, как дела?», и он мне отвечает: «Если в этот раз я разобью шведов и уничтожу их флот, то стану хозяином Балтийского моря!». Ну что тут скажешь? Чокнутый и есть. А когда я ему снова крикнул: «Рон, выходи из воды. Она слишком холодная. Ты отморозишь себе задницу», он махнул, как полководец, и гордо заявил: «Что он себе позволяет? Он что, не узнаёт Петра Алексеевича?» И я ушёл. Кто такой Пётр Алексеевич?

— Меня что, интересуют бредни старика? — Лорни осмотрела рыбешек. Сойдут для двух блюд — можно поджарить и сварить суп. — Спроси преподобного. Он его лучше знает, Но это точно что-то русское.

— Что связывает Рона Каллинга с Россией?

— Безумцы всегда живут в других мирах. Я об этом где-то читала. Пока у него безобидное помешательство, пусть изображает, что живёт хоть на Таити и танцует на пляже хула-хула…

Рон, весёлый, сильный парень, с эффектными маленькими усиками и вьющимися волосами, появился в Уайтсэндсе двадцать четыре года назад, как раз в тот день, когда в белом особняке у моря умер всеми любимый и уважаемый старик Уильямс. Этот день запомнился: звонили все колокола города, приспустили американский флаг над мэрией, в трёх церквях прошли заупокойные службы. Для жителей городка это было такое же горе, как если бы умер президент США. Президент был далеко, где-то в Вашингтоне, а Уильямс — рядом. Благодетель, второго такого больше не будет, во всяком случае в Уайтсэндсе. Он основал детский приют, купил две пожарные машины, был спонсором бейсбольной и футбольной команд, построил бассейн, и каждые полгода жители Уайтсэндса могли за его счёт проходить обследование на рак в окружной больнице. Кто теперь будет делать что-либо подобное? Смерть Уильямса стала траурным днём для Уайтсэндса.

Рон Каллинг принимал участие в большой траурной процессии. Он постоял у могилы и положил большой букет цветов на тяжёлый дубовый гроб. Жители Уайтсэндса сочли это похвальным, поскольку мистер Каллинг прибыл всего лишь четыре дня назад и не был знаком со старым Уильямсом.

Когда открыли завещание, весь Уайтсэндс удивился и одобрительно зааплодировал, несмотря на печальное событие: Уильямс завещал всё состояние на исследование рака, поскольку, как значилось в завещании, его сын Джо оставил этот мир. Поговаривали, что сумма составляет почти триста миллионов долларов. Делегация облагодетельствованного научно-исследовательского института рака после обнародования завещания совершила паломничество с огромной охапкой цветов к могиле жертвователя и возложила прекрасный венок к памятнику, который Уильямс воздвиг в память о своём погибшем сыне Джо.

Рон Каллинг принимал участие во всех этих мероприятиях, что привлекло к нему внимакние. Когда Научно-исследовательский институт начал оценивать наследство в долларах и распродавать — особняк, земельный участок, большую дом на берегу — Рон Каннинг выразил желание купить земельный участок у моря.

Он выложил на стол ровно триста тысяч долларов. Этому очень удивились, ведь прежде он скромно жил в пансионе и, как рассказала хозяйка, чаще всего ел гамбургеры или хот-доги с соусом карри. Но скоро все перестали удивляться и с удовлетворением смотрели, как он обустраивает домик на берегу.

Он окружил его каменной стеной, проделал в фасаде большие окна с видом на море и, наконец, прибыли несколько фургонов для перевозки мебели, в которых привезли диваны и шкафы, ковры и кресла, а также двадцать больших ящиков — вероятно с полным комплектом домашнего скарба.

В доме Рона Каллинга в течение трёх месяцев работали три мастера из Нью-Орлеана. Они жили у него, сами себе готовили, никуда не выходили, не бегали за красивыми девушками, только владелец супермаркета доверительно рассказал, что они заказывали самые лучшие и дорогие вещи с доставкой на дом: французские вина, русскую икру, копчёного осётра, шампанское, огромные стейки и шоколадные торты. Чем три мастера занимаются в доме Каллинга — не знал никто.

Они прибыли из Нью-Орлеана неожиданно и так же неожиданно через три месяца исчезли. Всё было скрыто за высокой стеной, даже строительство новой террасы. И кто мог предположить, что под бетонным перекрытием лежат три трупа? Кто же заподозрит Рона Каллинга, такого приятного человека, который всегда любезно здоровается, каждый месяц кладёт букет цветов к памятнику Джо Уильямсу и несколько минут размышляет у могилы. Рабочий, который выкладывал мраморные полы, рассказал лишь, что мистер Каллинг позволял ему ходить только до оранжереи. Дальше ни шагу, а всё левое крыло дома, длиной десять метров, имеет три огромных окна, изнутри всегда опущены жалюзи.

Через некоторое время все разговоры вокруг нового жителя Уайтсэндса поутихли. Потом его часто видели сидящим у моря, но никогда — в ресторане или в баре. Даже женщины, кажется, его не интересовали — в последующие годы никто не видел в его доме ни одной женщины в его доме, хотя он был видным, сильным, приятным мужчиной, с которым некоторые местные женщины охотно легли бы в постель. Кроме того, у него, похоже, было достаточно денег, чтобы в самые лучшие годы жизни лежать в шезлонге, купаться в море или бегать по песчаному пляжу, вместо того чтобы в поте лица зарабатывать деньги.

Деньги всегда приманивают обещания вечного блаженства. Преподобный Джон Киллроуд из церкви «Дети Господа» появился у Рона Каллинга, как только стало понятно, что строительство закончилось. В конечном счёте всё выглядело несколько эксцентрично — над левым крылом дома Каллинг поместил маленький купол в виде луковицы, с позолоченной крышей и с двойным крестом православной церкви наверху. Преподобный Киллроуд удивился, ничего не понял и напросился в гости.

Рон Каллинг принял его не в доме, а снаружи, на мраморной террасе. Если бы Киллроуд предполагал, что он сидит точно над тремя залитыми в бетон трупами, удобно растянувшись на садовом шезлонге и потягивая водку с апельсиновым соком, он отшвырнул бы стакан и убежал. Но он радовался гостеприимству нового жителя города, подарил ему брошюру с историей своей церкви и как бы между прочим сообщил, что алтарь немного поистрепался. Мистер Уильямс обещал установить новый, но его смерть прервала этот великодушный замысел.

— Мистер Уильямс обещал подарить вам новый алтарь? — заинтересованно спросил Каллинг.

— Совершенно верно! Только он всё завещал на исследование рака, и теперь на алтарь нет ни цента. В следующем году мы могли бы его торжественно открыть. Уже имелся проект.

— Принесите в следующий раз проект, — мимоходом сказал Каллинг. — Меня это заинтересовало.

— У вас на доме купол в православном стиле. — Преподобный Киллроуд сдержанно отрыгнул. Водку с апельсиновым соком он выпил слишком быстро.— Что это значит?

— Да, я люблю Россию.

— Ага! Вы знаете Россию?

— Очень хорошо, преподобный. — Каллинг откинулся на спинку шезлонга. — И Россия меня любит. Битва под Полтавой стала рождением непобедимой империи.

— Именно так. — Преподобный Киллроуд потёр глаза и посмотрел через пальцы на Каллинга. «О чем это он? — гадал он. — Битва под Полтавой? Разве мы, американцы, сражались во время последней войны в России? Или Каллинг был в России со специальной миссией? Но о таком подразделении я ничего не слышал». — Россия, видимо, очень красивая страна.

— Прекрасная! Зимой — на санях по лесам, летом — под парусом в море с видом на мой Петербург… это просто невозможно описать. Я создал город из ничего, на убогом, болезнетворном болоте. Он должен стать красивее Парижа. Жемчужина среди городов мира.

— Если бы только не большевики… — осторожно произнёс преподобный Киллроуд. Каллинг показался ему чем-то встревоженным.

Рон поднял голову и внимательно посмотрел на Киллроуда.

— Не знаю никаких большевиков, — удивился он. — Кто это?

— Вы что, вообще не интересуетесь политикой?

— Да что вы такое говорите! — Каллинг вскочил. — Надо победить шведов, а еще захватить Польшу!

— Это грандиозный замысел, мистер Каллинг, — заикаясь произнес сбитый с толку Киллроуд. Он тоже вскочил с шезлонга. — Когда я могу снова прийти с чертежами?

— В любое время. Чертежи доставляют мне радость.

Каллинг проводил Киллроуда до входных ворот в высокой стене и так крепко пожал ему руку, что у преподобного вытянулось лицо. Потом он осторожно некоторое время потряхивал этой рукой, чтобы понять, не сломано ли чего. Киллинг махал ему вслед, пока он не скрылся за холмом.

Придя домой, Киллроуд сразу достал энциклопедию, открыл статью про Полтаву и прочитал, что это областной центр на Украине. Во время Северной войны 1709 года Пётр Великий одержал здесь окончательную победу над войсками шведского короля Карла XII.

Киллроуд уронил книгу на ковёр, уставился в стену, ему захотелось выпить тройную порцию виски. «Он же сумасшедший, — подумал он. — Боже, он шизофреник! Считает себя царем Пётром Великим: моя Россия, мой Петербург, я хочу захватить Польшу, создал город на болоте, жемчужина среди всех городов мира… Боже, он сумасшедший. Надо поспешить с алтарем, пока он совсем не спятил».

Преподобный Киллроуд никому не рассказал о своём подозрении, даже когда алтарь уже давно стоял в церкви и прихожане им любовались. Время от времени он посещал Рона Каллинга, беседовал с ним об измене цесаревича, о его крестьянской девке, о царице Екатерине и мучительно долго смеялся, когда Каллинг рассказывал о своих карликах и юродивых, которые во время банкетов кривлянием и шутками должны были всех развлекать.

С годами в Уайтсэндсе привыкли к странному жителю. Он был великодушным меценатом, не таким щедрым, как Уильямс, чье богатство это позволяло, но когда Каллинг сделал доброе дело и пожертвовал пять тысяч долларов на строительство площадки для игры в гольф, это показало щедрость его натуры, и все это оценили. Может, он и вел себя странновато, но всем сердцем заботился о ближних. А важно лишь это. Чудаковатость — личное дело каждого, пока она никому не мешает. А Каллинг был тихим.

Десять лет назад он начал играть в море с большими деревянными кораблями. Когда не было волн, он в длинном прорезиненном комбинезоне и в мундире русского адмирала заходил по пояс в воду и разыгрывал морской бой, во время которого несколько кораблей даже загорались. Он отдавал им честь, когда они тонули.

И богач, и бедняк, говорили жители Уайтсэндса с состраданием и сочувствием. С каждым годом безумие проявлялось всё сильнее. Но кто мог ему помочь? Он никого не впускал в дом. И врача тоже никогда не вызывал. К нему заходил только преподобный, но Киллроуд молчал, как обязывает долг священника. Через некоторое время он обнаружит его умершим в шезлонге на террасе или в каком-нибудь углу.

Но пока что Каллинг всё так же возлагал цветы к памятнику погибшему Джо Уильямсу.

Каждый день, в основном около полудня, Джо Уильямс поднимал толстые створки жалюзи на трёх высоких окнах левого крыла, над которым в сияющем солнце блестел византийский купол. Потом открывал окна, впускал воздух и свет в помещение, подходил к обтянутому красным бархатом резному позолоченному креслу и садился в него. В мундире генерала царской гвардии, опираясь на трость из испанского тростника с ручкой из слоновой кости, он с гордостью осматривался.

Вокруг него сверкали, блестели и светились стены из янтаря, как тысячи маленьких солнц. Сверкали гирлянды, карнизы и фризы отражали многократно преломлённый свет, головы ангелов, воинов и девочек-цветочниц, казалось, оживали под действием света и тени. Золотой блеск «солнечного камня» в бликах Миссисипи и яркая игра красок в янтарной мозаике были настолько сильными, что время от времени Джо Уильямс вынужден был прикрывать глаза, чтобы не ослепнуть.

Почти два часа он сидел в дорогом кресле посреди Янтарной комнаты, каждый день, почти все двадцать лет. Зажав испанскую трость между колен, сжав руки в кулаки и положив их на подлокотники, он смотрел через окно на море, которое мягкими волнами накатывалось на мягкий прибрежный песок.

Мой Петербург. Море с гордыми кораблями, чьи мачты с парусами упираются высоко в небо, дыхание свободы, которое с ветром разносится над страной, божественное спокойствие Янтарной комнаты, в которой прячешься, когда сердце переполнено и мысли не дают покоя. Моя империя, моя Россия, мир, сотворённый мною… Это было так потрясающе, что Джо Уильямс каждый раз закрывал глаза, сжимал кулаки, прижимал их к груди и чувствовал, что может задохнуться от собственного счастья.

Через час Джо начинал говорить. Иногда он вставал, ходил вдоль сверкающих на солнце янтарных стен, останавливался перед зеркалом, вмонтированном в углубление, и рассматривал себя. Потом время от времени поднимал руку, чтобы погладить янтарную фигурку, провести пальцами по розетке или по гирлянде, и при этом важно разговаривал сам с собой, со своим народом, с Богом и со всем миром.

— Моя обязанность, — один раз сказал он, посмотрев на голову умирающего воина, — жить для моего народа, но также и умереть за мой народ, если это потребуется. Пока существует шведский флот и я не стал хозяином на Балтийском море, я не смогу уснуть. Я создал огромную армию, самую сильную в мире, даже пруссаки мне проиграли, но надо сделать больше для флота. Я должен строить, строить и строить… Надо подумать и о Сибири. Что известно о Сибири? Насколько же эта земля ещё не изучена! Помогите мне, добрые духи, закончить свой замысел.

Через два часа он закрывал окна, опускал жалюзи, запирал дверь, вешал ключ на шею, надевал адмиральскую форму, высокие резиновые сапоги и шёл вниз к морю, где в песчаной бухточке стоял на якоре его флот. Это были деревянные корабли, какие строили во время Петра Великого, с парусами примерно полтора метра шириной и с соответствующей высотой мачт, гордая армада, готовая прогнать шведов из Балтийского моря. Он отправлял корабли в море и с помощью длинной палки выстраивал в кильватерную колонну, в широкий наступательный фронт или в позицию для таранного удара.

Чем старше он становился, тем больше проявлялось в нем странностей. Дэвид Ховен, начальник пожарной команды, у которого было много свободного времени, поскольку в Уайтсэндсе уже четырнадцать лет не было пожаров, да и профессия слесаря его тоже не утомляла, часто ходил рыбачить и, сидя часами у моря на деревянном пирсе, наблюдал за Роном Каллингом и его деревянными кораблями. Потом он всякий раз рассказывал своей жене Лорни, какие новые причуды изобрёл старик.

— Вчера у него загорелся один корабль, — сказал он. — Этот идиот бросил в лодку факел, и когда она, естественно, загорелась, попрыгал в море с растрепанными волосами, а потом встал по стойке смирно и отдал честь, пока корабль не затонул. А потом, — Ховен сделал глубокий вдох, — он вышел на берег, развёл руками и крикнул в сторону солнца. Что именно, я не смог понять, но при этом у него был такой голос, такой голос, скажу я тебе. Прямо металл! Еще немного, и он полностью спятит. Будет чертовски жалко, если придется отправить его в больницу.

Преподобного Киллроуда тоже поразило резкое ухудшение состояния его благодетеля, пожертвовавшего на алтарь. Во время последней встречи на террасе Каллинг сказал:

— Я не продвигаюсь! Не продвигаюсь! Шведский флот уклоняется от атаки. Дело не доходит до сражения. Как я могу победить, если не нахожу противника?

— Это действительно проблема, — ответил преподобный. — Невозможно бороться с тенью.

— Тень. Ты прав, Джон! Тень. Всюду тень. Мир становится всё темнее… Тени! Кто уберёт эти тени?

Киллроуд на этот раз быстро простился, поехал к доктору Симсону, психиатру, и спросил его, когда состояние душевнобольного настолько ухудшается, что за ним нужен уход.

Доктор Симсон, из-за ежедневного общения с душевнобольными ставший циником, посмотрел на Киллроуда изучающим взглядом знатока душ и спросил:

— Мужчина или женщина?

— Мужчина.

— Сколько лет?

— Думаю, шестьдесят семь.

— Еще не старый… Ведёт себя, как ребёнок?

— Нет.

— Бегает вокруг с топором и каждого хочет убить?

— Напротив, он самый дружелюбный человек из всех, кого я знаю. Тихий мечтатель, который даже муху не сможет убить.

— То есть дебил? — доктор Симсон покачал головой. — Мы все в той или иной мере дебилы, преподобный. Только не замечаем этого. До тех пор, пока человек не ползает по лугу и не ест траву, я не вижу оснований направлять его а больницу. Довольны?

— Нет, доктор.

Киллроуд покинул клинику с мыслью, что когда-нибудь ему самому придется врачевать психиатров. Рон Каллинг был тяжело больным человеком, это очевидно, но никто не мог принудить его обратиться к врачу. Каждый человек имеет право на своё тело и собственную жизнь.

Десятого октября 1987 года по радио передали штормовое предупреждение: ураган со скоростью триста миль в час приближался к побережью. Предполагалось, что он затронет и Уайтсэндс, поэтому горожане заколачивали витрины досками, убирали машины в гаражи, заносили в дом все легкие предметы. Это всё, что они могли сделать. Еще могли сбежать, но это не к лицу жителям Уайтсэндса. Они засучили рукава.

В одиннадцать утра шторм достиг побережья. Громкий вой наполнил воздух, небо стало свинцово-серым, гнулись пальмы, первые листы жести с крыш кружились в воздухе, как чешуйки. С берега ветер сдувал мелкий белый песок и огромным белым облаком нёс его над домами и холмами. Первым облако накрыло дом Рона Каллинга, который оказался в центре шторма.

Лишь через полчаса после начала урагана подступило море. Волны высотой с дом обрушивались на побережье, они накрывали и разрушали всё, что попадалось на пути. В едином вихре смешались вой, скрежет, грохот падающих волн, поднятая песчаная завеса, вырванные кусты и парящие между небом и морем деревья.

Джо Уильямс сидел скорчившись в роскошном кресле в Янтарной комнате, жалюзи были подняты, но окна закрыты. Опираясь на испанскую трость, он напряжённо смотрел на ад перед собой: на летящий песок, грохочущие грозные волны, сгибающиеся или с корнем вырванные пальмы и деревья, на огромный платан, переломленный пополам, словно рукой великана, на куски черепицы и камни, которые отрывались от высокой стены и разлетались вокруг, как снаряды.

Около часа дня Джо поднялся из своего кресла, подошёл, опираясь на царскую трость, к среднему окну и посмотрел на маленькую бухту, где на якоре стоял «русский флот». Гигантские волны не только залили бухту, но и полностью её разрушили. Вместо неё образовалось дикое, неровное побережье, чью форму изменяла каждая волна и разъедало море.

— Мои корабли… — запинаясь произнёс Джо. — Мой флот… мой прекрасный флот… у меня больше нет ни одного корабля…

Он отскочил обратно в Янтарную комнату, потом, распахнув входную дверь, выбежал из неё и в тот же миг был подхвачен штормом, который ударил его, будто кулаком, отшвырнул к стене и покатил вдоль неё. Джо крепко схватился за почти сломанную пальму, втянул голову в плечи и, как таран, устремился против ветра. Шляпа улетела, мундир порхал, как крылья призрачной птицы, и Джо с растрёпанными волосами, в распахнутой рубахе и разорванных штанах, добрался до берега и ухватился за торчащий из песка металлический стержень. К этому стержню десять лет назад он привязал свою лодку, которая давно развалилась. Теперь он смотрел немигающим, безумным взглядом на разрушенную бухту. Ни одного корабля, ни одного паруса, ни одного русского знамени… только ревущее море, которое всё поглощает.

— Мои корабли! — воскликнул Джо Уильямс. Он откинул голову назад и поднял правый кулак к чёрно-серому небу. Его рот зиял, как рана, и из этой раны в буйство урагана проник пронзительный вопль — звонкий, пронзительный крик, от которого могло разорваться сердце.

— Мой флот! Шведы победили! Моя Россия… я погубил тебя! Я, твой царь! И вот что теперь стало...

Он отпустил железный стержень, и ветер погнал Джо к дому, как деревяшку. Ударившись о стену и цепляясь за неё, он добрался до двери. У него шла кровь, но он не знал, где именно. Он ничего не чувствовал, но заметил за собой кровавый след, когда он покачиваясь шёл по дому. Спустившись в подвал, он взвалил на плечи деревянный ящик и пошёл с ним в Янтарную комнату.

Оглушительный треск заставил его вздрогнуть. Над ним всё скрипело и ломалось, стоял такой вой, как стон из тысяч глоток. Гигантские руки, ломающие платаны, схватили православный купол, вырвали его, подкинули в воздух, как невесомый, и бросили на землю. Тяжёлый двойной крест ударился о стену о пробил в ней дыру.

— Уничтожить! — взвизгнул Джо Уильямс. Его безумный взгляд скользил по стенам с янтарём, по зеркалам и картинам. — Всё уничтожить! Вы ничего не найдете! Я не сдамся шведам! Не сдамся…

Он сорвал крышку ящика и отбросил в сторону. В ящике были аккуратно уложены жёлтоватые стержни. В отдельном отсеке лежал моток кабеля, завёрнутый в промасленную бумагу. Там же была и квадратная коробочка с несколькими разъёмами и с красным рычагом. Дрожащими руками Джо разложил динамитные шашки вдоль стен Янтарной комнаты, протянул запальный провод в соседнюю, распределил и там шашки вдоль стен, а когда разложил динамит во всех комнатах, связал все кабели вместе, воткнул в разъём детонатора и поднял красный рычаг.

Снаружи ураган рвался в окна и двери, стучал железными кулаками в стены Янтарной комнаты, море всё наступало и уже билось о стену. Совершенно спокойно, с улыбкой, в которой отражалось неземное счастье, Джо сидел в резном позолоченном кресле посреди Янтарной комнаты и держал на коленях детонатор. С такой же благодушной улыбкой он посмотрел на янтарную голову умирающего воина и силой нажал на красный рычаг.

Раздался взрыв, взрывная волна оказалась даже сильнее урагана. В Уайтсэндсе разбилось несколько окон, преподобный Киллроуд увидел из церкви взметнувшийся вверх огненный шар, который быстро унес ураган, а затем стену огня и вздымавшиеся высоко в небо искры.

Он побежал к телефону и позвонил Дэвиду Ховену. К счастью, телефон в Уайтсэндсе ещё работал, потому что все провода были проложены под землёй — тоже заслуга старого доброго Уильямса — и крикнул:

— У Рона что-то произошло! У него всё горит! Похоже на взрыв! У него пожар...

— Я не могу выйти, — крикнул Ховен в ответ.

— Ты должен, Дэвид. Ты должен помочь! Ты же пожарный.

— Ураган поднимет пожарную машину в воздух. Как игрушечную. Я не проеду и десяти метров! Джон, о Господи, я беспомощен при таком урагане… Бедный Рон…

— Бедный! Бедный! Бедный! Теперь у него ничего нет. Мы должны ему помочь, Дэвид…

Но это было невозможно, как и сказал Ховен. Первую пожарную машину ураган ещё в гараже шмякнул о стену. Второй машине Ховен не разрешил выезжать, но вернулся в дежурку, внимательно посмотрел на пожарных и сказал:

— Рона Каллинга больше нет. Друзья, давайте помолимся за него. Это всё, что мы можем сделать.

Весь день и всю ночь шумел ураган и горел дом у моря. На второй день пожарной машине удалось подъехать к стене. Сила ветра уменьшилась, но ее хватало, чтобы раздувать огонь. Всё так полыхало, что пожарные не могли приблизиться к дому. Стены растрескались и обрушивались, брызгая дождём искр. Дома больше не было, пламя не оставило ни малейших упоминаний о том, что здесь когда то был дом. От него остались лишь почерневшие каменные обломки.

Наконец, на четвёртый день, Ховену и его ребятам удалось потушить огонь и подойти к обломкам. Рона Каллинга не было смысла искать, как и его останки.

— Он превратился в порошок, — хрипло произнёс Ховен.

Рядом с ним стоял преподобный Киллроуд и осенял крестным знамением обломки, в которых лежит прах Рона. — Такого огня я ещё никогда не видел. Что же старик здесь хранил? Даже фабрика по производству динамита так не взлетела бы в воздух… — Он покачал головой, глубоко вздохнул и прошелся по руинам. — Такого конца ему никто не желал. Он был хорошим, добрым человеком, а если под конец стал немного чудаковатым, то сам-то он об этом не догадывался. Преподобный, нужно поставить ему на кладбище крест. В память о Роне Каллинге, нашем друге. Он это заслужил.

— Да, — произнёс торжественно Киллроад. — Он заслужил это у Господа.

Через несколько дней к берегу подъехал экскаватор, обломки погрузили в большие грузовики и высыпали почерневшие камни в промоину, которую море выгрызло на берегу.

И в наши дни, и ещё сотню лет искусствоведы, спецкомиссии, спецслужбы и частные любители искусства будут искать Янтарную комнату. В шахтах, рудниках, подземных ходах и подвалах.

Янтарной комнаты больше нет. Стены из «солнечного камня» больше не светятся, и только солнце, которое в них сверкало, знает, что с ними произошло.

Но солнце молчит.

Жизнь — вот его предназначение, а не рассказ о смерти.

БОЛЬШУЮ БЛАГОДАРНОСТЬ

хочу выразить всем людям и организациям, которые помогали мне при подготовке этого романа, предоставили информацию и помогли справочными материалами.

Поскольку большинство из них не хотели, чтобы их упоминали, я принципиально отказываюсь называть их имена. Однако хочу подчеркнуть, что их помощь, советы и указания дали мне возможность написать этот роман.

Спасибо!

Хайнц Г. Конзалик

С учётом того, что некоторые персонажи романа или их родственники живы, их имена были изменены. Поэтому любые совпадения непреднамеренны или случайны. Однако отдельные персонажи современной истории названы своими именами.