Япония Лики времени. Менталитет и традиции в современном интерьере.

ПООЩРЕНИЕ АКТИВНОСТИ

Япония живёт и работает в стремительном ритме. В крупных городах он приближается к границе возможностей человека. Американский психолог Р.Левин подсчитал, что японцы — четвёртые в мире по темпу жизни. По его данным, «быстрее живут» только швейцарцы, ирландцы и немцы.[5] Темп жизни в разных странах он определял по трём параметрам: скорости ходьбы, скорости почты и точности общественных часов, по которым, как предполагается, люди сверяют свои действия. Швейцария вышла на первое место в мире во многом благодаря точности часов, ирландцы оказались главными скороходами, а в Германии — самая быстрая в мире почта. (Левин, 345).

Невысоким японцам трудно соперничать с европейцами в ширине шага, тут уж ничего не поделаешь. Поэтому по скорости ходьбы они заняли только седьмое место. И общественные часы по точности оказались лишь шестыми. Это и не позволило японцам подняться выше четвёртого места в общем зачёте. Хотя зачем им общественные часы, когда у них уже половина всех наручных автоматически настраивается по единому радиосигналу, да и другая половина — не самая худшая в мире. По скорости доставки японская почта лишь самую малость уступила немецкой. Не подвергая сомнению расчёты американского психолога, замечу, что по субъективному впечатлению, японское население в совокупности совершает великое множество действий и телодвижений, создающих ощущение его невероятной занятости.

Стремительный ритм японской жизни и высокая социальная активность населения проявились не вдруг. По ходу усвоения буддизма японцы исключали из него то, что не соответствовало их первоначальным представлениям. В том числе углубленную медитацию и уход от реальной жизни. Увлечённый идеей буддийского альтруизма Сётоку Тайси (574–622), которого считают первым японским законодателем, не раз повторял, что подлинный буддист должен приносить людям пользу. Он изъял из Сутры Лотоса фразу о необходимости углублённой медитации и заменил её другой: «не приближайтесь к человеку, углубившемуся в медитацию», имея в виду, что такой человек бесполезен для окружающих (Nakamura, 1960:417). На раннем этапе заимствования буддизм, проповедовавший духовное усовершенствование и уход в размышления о бренности мира, оставался уделом узкого круга священнослужителей и не получил широкого распространения в массах. Зато конфуцианство, утилитарно определявшее социальные нормы поведения, было взято на вооружение и стало основой государственного устройства. Через несколько столетий буддизм всё же завоевал своё место в сердцах японских последователей, но в изрядно модифицированном виде — уже не как философское, а как этическое учение. Мыслители последующих эпох, в том числе Соко Ямага (1622–1685), Дзинсай Иго (1627–1705), Экикэн Каибара (1630–1714) и другие, безоговорочно признавали приоритет материального мира и отвергали бездеятельно-созерцательную философию. Её критиковал и Сорай Огю (1666–1728), писавший, что по сравнению с углубившимися в размышления философами, оторванными от проблем реального мира, даже азартные игры выглядят делом более предпочтительным (Nakamura, 1960: 432).

В Индии с её круглогодично тёплым климатом и плодородными почвами трудовая деятельность человека редко попадала в центр внимания религиозно-философских учений. Зато принципы распределения благ занимали в них весьма важное место. Например, благотворительность и раздача милостыни почитались в Индии важной сферой, требующей общественного внимания. В Японии же нищих и попрошаек не жаловали: просить подаяния и жить за счёт других здесь всегда считалось делом позорным и унизительным. Несмотря на нищету, низшие классы зарабатывали на плошку риса честным трудом, и это определяло благожелательное отношение к ним не только со стороны общества, но и со стороны властей. Один из иностранных наблюдателей писал по этому поводу: «Я заметил значительное различие во взглядах тайкунских (правительственных. — А. П.) чиновников, насколько они преследуют париев, бедняков, бродяг и мошенников, настолько же выказывают сочувствие к той части народонаселения, которая добывает свой хлеб честным трудом, но производит драки, пьёт и нарушает спокойствие города» (Гюмбер, 224). Иногда это сочувствие и терпимость властей принимали любопытные формы.

В работах японских мыслителей и религиозных просветителей центральное место занимала этика производственных отношений, посредством которых создавались товары и услуги. Материальному производству и методам хозяйствования здесь традиционно уделялось большое внимание. В работах Догэна (1200–1253) и других известных буддийских проповедников говорилось о постижении сути учения через активную трудовую деятельность. Даже торговцев, работавших исключительно ради прибыли, они наставляли: «Подавляй желания и страсти свои, направляй все силы на получение прибыли. Но ты не должен наслаждаться этим результатом. Помни, что твой долг — забота о благе всех и каждого». Крестьянам они напоминали: «Помни, что твой труд на земле — не что иное, как буддийское деяние» (Nakamura, 1967:159).

В 1890 году был торжественно оглашён подписанный императором Мэйдзи Манифест о воспитании (Кёику тёкуго). Этот документ служил основой идейно-нравственного воспитания подданных до 1945 года и оказал большое влияние на формирование общественной морали. В архиве министра образования сохранились 22 черновых варианта Манифеста, а кабинет министров рассматривал этот вопрос 24 раза, прежде чем утвердить текст (Катаяма, 6, 130). Содержавшийся в Манифесте призыв императора «стремиться к знаниям и профессиям» ни разу не подвергался сомнению. Он благополучно прошёл через все обсуждения и сохранился в окончательном варианте.

В годы модернизации эпохи Мэйдзи (1868–1912) верное патерналистским традициям правительство всячески поощряло развитие промышленности, торговли и ремёсел. В крупных городах оно открывало так называемые коммерческие музеи, где на всеобщее обозрение выставлялись образцы промышленных товаров, производимых в Японии и за рубежом. Зарубежные почти всегда превосходили по качеству изделия местной промышленности и для большей наглядности делились на три категории: 1) товары, конкурирующие с японскими на внутреннем рынке; 2) товары, конкурирующие с японскими на зарубежных рынках; 3) не производимые в Японии, но могущие быть произведены местной промышленностью (Николаев, 98).

Поощрение трудовой активности тесно связано с возведением экономии и бережливости в ранг важнейших добродетелей. В средневековых наставлениях писцов призывали бережно относиться к туши и кистям, ремесленников — к инструменту, крестьян — к орудиям труда. И даже воинское сословие должно было уметь хозяйствовать рационально и экономно. «Путь воина» наставлял: «Самураи, находящиеся на службе, всегда должны быть бережливы» (Дайдодзи, 36). А в «Двадцати одном правиле господина Соуна» содержалось вполне конкретное требование: «Не выливай понапрасну воду, которую использовал для умывания, пусть даже её в избытке» (Сато, 276).

Особенно рьяно экономили торговцы. Глава крупного торгового дома Сосицу Симаи (1539–1615) оставил письменные рекомендации по рациональному использованию продуктов. Он писал, что если домочадцев регулярно подкармливать ячменем, то за год можно сэкономить немало риса. Традиционное японское блюдо, суп из мисо (мисосиру), он рекомендовал перед едой тщательно процедить. Осевшую из бульона бобовую массу можно перемешать с очищенной овощной кожурой, обычно идущей в отходы, и поставить на стол ученикам и прислуге. А чтобы не вызвать их недовольства таким «угощением», сам глава семьи и его супруга должны время от времени есть то же самое (Исикава, Наоэ, 71). Отношение к режиму экономии станет понятнее, если учесть, что эти советы принадлежат далеко не бедному торговцу.

Стремление к экономии материальных ресурсов проявляется в Японии на каждом шагу. Число вагонов в пригородных электричках на одной и той же линии в течение дня меняется несколько раз, подстраиваясь под колебания пассажиропотока. В утренние и вечерние часы пик вагонов в два-три раза больше, чем днем. В «разгрузочные» дневные часы даже двери открываются не автоматически во всех вагонах, а только по необходимости, нажатием специальной кнопки. Так экономят электроэнергию, затрачиваемую на открывание-закрывание дверей и поддержание температуры в вагонах.

УСЕРДИЕ ПРОТИВ ТАЛАНТА

За свою долгую и самобытную историю японцы выработали множество взглядов и представлений, не совпадающих с привычными для нас. Одно из таких отличий заключается в оценке той роли, которую играют врождённые способности человека в его судьбе. В европейской традиции принято считать, что для успеха в жизни нужны два главных качества — талант и трудолюбие. В японской системе ценностей акцент сильно смещён в сторону трудолюбия. Долгое время японцы были убеждены, что «от рождения все люди в равной степени наделены способностями, и если приложить усилия, то человек может их развить и добиться успеха» (Miyano, 96). Или чуть по-другому: «Изначально способности у людей одинаковые, различия в результатах зависят лишь от способа их проявления» (Канаяма, 109). Проще говоря, всё решают упорство, сила воли и трудолюбие. На принципе равенства способностей (норёку бёдо) стояла вся система классического образования и воспитания. Правда, японский мыслитель Сорай Огю (1666–1728) в своё время говорил, что люди от рождения наделены разными талантами и что это следовало бы учитывать (Такэути, 96). Однако по мере укрепления сословных барьеров и ограничений эпохи Токугава эта точка зрения растворилась в общественной практике. Основоположник ортодоксального направления в японской культуре Норинага Мотоори (1730–1801) в XVIII веке писал, что считает главным в научной работе не метод, а старательность и усердие учёного: «В конечном счёте, длительные и напряженные усилия гораздо важнее для учёного, а как именно он работает, не так уж важно» (Накамура, 1967:191). Одним словом, старание, самоотверженность и ещё раз старание — вот японский ключ к жизненному успеху.

Мнение о том, что усилиями и настойчивостью можно решить любые проблемы, чрезвычайно распространено в Японии и сегодня, в эпоху эффективности и рационализма. Результаты опросов подтверждают с японской точки зрения, понятия «талант» и «работоспособность» означают почти одно и то же. Так думают не только участники социологических опросов, но и их организаторы. Вот результат одного из таких опросов:

Как видим, почти две трети опрошенных уверены, что все люди от рождения равно талантливы, и почти девять из десяти полагают, что способности можно развить старанием. Так и встаёт перед глазами Альберт Эйнштейн, развивающий свои умственные способности ежедневным старанием. На европейский взгляд, такие вещи, как теория относительности, требуют прежде всего незаурядного интеллекта, тут одним старанием не обойтись. Правда, если на теорию относительности не замахиваться, то, может, японцы в чём-то и правы.

Поскольку японцы не видят большой разницы между талантом и трудолюбием, то неудивительно, что многие и сегодня считают, что за равный по объёму труд работникам следует платить одинаково, независимо от их способностей и квалификации (Miyano, 87). Становится понятнее, почему в японском менеджменте победила система пожизненного найма и оплаты труда по стажу. Тот, кто не верит во всемогущество старания, не станет пожизненно нанимать работника средних, а тем более низких способностей. Уравнительные тенденции нашли отражение в системе оплаты труда. Как уже говорилось, в США топ-менеджеры производственных отраслей получают в 30 раз больше, чем самые низкооплачиваемые рабочие, а в Японии — только в 10 раз.

Конечно, из повседневной жизни японцы знают, что люди различаются по своим способностям. Но при этом считают, что очень уж большая разница в талантах встречается нечасто, а не столь существенные различия можно компенсировать незаурядным усердием. Наверное, поэтому перед серьёзной работой они желают друг другу не удачи, как американцы, не успеха, как русские, а «старания» (гамбарэ). На это пожелание следует отвечать «спасибо».

ТРУДОЛЮБИЕ ПОДЛИННОЕ И ПОКАЗНОЕ

Стремительный общий ритм жизни в Японии требует эффективности и быстроты действий от каждого. Расслабленный, ленивый, отдыхающий во время работы человек сразу становится белой вороной и объектом всеобщего осуждения. В муниципалитетах, банках и вообще любых учреждениях служебные помещения общие, во избежание соблазнов их не делят на персональные кабинеты, столь любимые российскими чиновниками. Японский начальник сидит в общем зале, как правило, спиной к окну, лицом к подчинённым, и видит, кто чем занимается. Для конфиденциальных бесед и переговоров с клиентами есть специальные гостевые комнаты. Если у руководителя есть собственный кабинет, то в рабочее время его дверь не закрывается — чтобы он видел всех и все видели его. Трудолюбие трудолюбием, но открытость и взаимный контроль не помешают. В японских фирмах и учреждениях в рабочее время не бывает частных разговоров по служебному телефону. Ни разу не доводилось видеть никаких специальных инструкций на этот счёт — впечатление такое, что просто никому не приходит в голову звонить на работу по личным делам.

Правила планировки служебных помещений и расположения рабочих мест послужили в свое время причиной появления новых слов и понятий. В 1980-е годы широкое употребление получило слово мадогивадзоку. Так называли сотрудников, которые не особенно «горели на работе». Их выделяли особым способом: перемещали ближе к окну и усаживали лицом или боком к нему. Отсюда и пошло название мадогивадзоку («сидящие у окна»). Выделенные таким образом работники располагались перпендикулярно или «наоборот», под углом в 180 градусов к остальным, что и указывало на их особое положение. Впоследствии меры воздействия на нерадивых сотрудников стали ужесточать. Если бы не пожизненный наём, их бы просто уволили, но в те годы было нельзя. Поэтому мадогивадзоку не давали никакой работы и тем самым исключали из общей жизни. Иногда им даже выделяли отдельный кабинет с телефоном, который никогда не звонил. Сотрудник должен был вовремя приходить на работу и весь день сидеть без дела. Покинуть рабочее место было нельзя, задремать тоже — сразу следовало дисциплинарное взыскание, предупреждение и увольнение с чёрной меткой. В тяжёлые 1990-е годы таких работников стали просто увольнять по сокращению штатов, без всяких меток.

Задолго до того, как братьям Макдональдс пришла в голову идея ускорить процесс питания, японцы на практике установили связь между этой процедурой и деловыми качествами человека. Пословица хаямэси мо гэй-но ути («быстро есть — тоже мастерство») воздает хвалу быстродействию в работе. Она означает, что толковый и энергичный человек даже ест быстро, чтобы освободить время для полезных дел. Поэтому кажется совершенно естественным, что первые супы быстрого приготовления были изобретены именно японцами. Уж очень им эта идея импонировала. Узнав о начинании братьев Макдональдс, японцы пошли по излюбленному пути: позаимствовали идею и усовершенствовали её по-своему. Так 25 августа 1958 года мир узнал о блюде под названием инстанто рамэн в исполнении японской компании Ниссэй сёкухин.

Работать медленно, не стараться, экономить усилия — по японским меркам самый большой грех. Не менее опасно пренебрегать внешним впечатлением, которое складывается у окружающих о работнике. В Японии, как и повсюду, есть и всегда были бестолковые, ленивые или просто не умеющие работать люди. Но они твёрдо знают золотое японское правило: показное трудолюбие (татэмаэ кимбэн) не менее важно, чем трудолюбие подлинное. Как вид японского блюда не менее важен, чем его вкус. Как внешний вид и манеры человека не менее важны, чем его характер, и т. д. Поэтому на адресованный японцу дежурный вопрос «как дела?» гарантированно следует столь же дежурный ответ исогасий дэс нэ(«ничего не успеваю»). Иногда к нему добавляют ещё одну любимую японскую присказку бимбохима наси («бедняку отдыхать некогда»). Официальная скромность требует преуменьшения собственных достоинств и вообще всего, что человек имеет.

Один из главных признаков идеального японского работника — серьёзное и ответственное отношение к делу. Серьёзное и ответственное. Именно оно не позволяет японцам шутить во время рабочих совещаний, деловых переговоров, да и вообще во время работы. Быть остроумным собеседником и при этом не забывать о деле — это не для Японии. Потому что всем понятно, что человек, который шутит, думает не только о работе, но и о чём-то ещё. А это нехорошо. В трудовых коллективах исповедуется принцип «не работа ищет человека, а человек работу». Другими словами, идеальный работник должен быть в постоянных трудах и заботах не оттого, что его нагружают, а потому что он сам нацелен на постоянную занятость. Это ещё один источник показного усердия.

После 1991 года в небольших японских фирмах появились первые работники из России, так называемые «синие воротнички». Сразу начались недоразумения, связанные с разной манерой работы. Командированные в Японию россияне с большим интересом наблюдали за японцами, которые в рабочее время передвигались по цехам быстрым спортивным шагом, а то и вовсе бегом. Причём происходило это независимо от объёма работы: бегали и при полной загруженности, и без таковой. Японцы же поражались тому, как спокойно россияне в рабочее время покупали в ближайших автоматах прохладительные напитки и неспешно утоляли жажду. Впрочем, так поступали и другие новички-иностранцы. Обычно через день-другой всех приглашали в офис и через переводчика просили запомнить, что для сигарет, напитков и туалета есть один 15-минутный перерыв до обеда и ещё один после обеда. В остальное время надо работать, и по возможности быстро. Комментарии соотечественников по этическим соображениям приводить не буду.

Личные наблюдения подтверждаются статистически. Самый очевидный признак серьёзного и ответственного отношения к своим обязанностям — это время, которое служащий проводит на работе. Поданным Международной организации труда, в период высоких темпов роста в конце 1980-х и начале 1990-х годов японцы проводили на рабочем месте больше всех времени, но по производительности труда заметно отставали от западноевропейцев и американцев. В 1990 году французы работали в среднем 1646 часов в год, а японцы — 2044 часа, на 20 % больше. В японских банках, где зарплата намного выше средней, эта цифра доходила до 3000 часов в год. Если исключить выходные и праздники, то при шестидневной рабочей неделе получается 10 часов в день, а при пятидневной — почти 12. Как на мануфактуре XIX века. В отчёте Всемирной организации труда за 1993 год говорится: «Японские служащие для демонстрации своей преданности фирме проводят на рабочем месте много времени, но их почасовая производительность труда составляет всего 46 % от французской и 39 % от немецкой» (World Labour Report, 25–36). Если старательность почитается не меньше таланта, то как удержаться от демонстрации столь ценного качества?

Работа допоздна стала национальной традицией, которую не смогли переломить даже американцы в годы послевоенной оккупации. В 1948 году они ввели в Японии летнее время. Идея была такая: интенсифицировать дневной труд, снизить потери рабочего времени и за счёт этого увеличить вечерний отдых. Световой день удлинился, но работники по-прежнему оставались на рабочих местах до наступления темноты, поэтому американское новшество привело лишь к увеличению рабочего времени. В 1952 году, после ухода американцев, японское правительство отменило летнее время и больше к нему никогда не возвращалось, хотя эта тема регулярно обсуждается и даже проводятся ограниченные эксперименты. Главным сдерживающим фактором остаются опасения, что увеличение светового дня приведёт не к вечернему отдыху, а к удлинению переработок и сокращению времени сна.

Японские служащие по-прежнему не мыслят себе ухода с работы до наступления темноты. В этом легко убедиться, прогулявшись в полночь по токийскому району Касумигасэки, где сосредоточены правительственные учреждения. Многие окна в них продолжают в это время ярко гореть. Такая же картина и в деловом центре столицы Маруноути. Таксисты не зря выстраиваются здесь в длинную очередь ближе к полуночи, когда с вокзалов отходят последние электрички, — они лучше других знают, когда бизнес-элита покидает свои офисы. Один сотрудник центрального министерства вспоминает: «Иногда мне удавалось уходить с работы часов в семь. Это бываю очень редко, когда вдруг заканчивались текущие дела. В остальных случаях окончание рабочего дня по умолчанию определялось временем отхода последней электрички. <…> И то скорее по причинам экономии. Если сотрудник не успевает на последний поезд, начальник обязан выдать ему талон на такси. А число талонов заложено в бюджете отдела и строго лимитировано. <…> Впрочем, что на электричке, что на такси, домой обычно добираешься к часу ночи. Так с девяти утра и до часу ночи проводишь с сослуживцами по шестнадцать часов в сутки» (Миямото. 122).

Безусловна, большая часть сверхурочного времени отдается работе. Но не всегда. Японский трудовой коллектив — это семья, а семье положено не только дружно и в полном составе трудиться, но и отдыхать вместе. Поэтому, когда японская мама говорит ребёнку «сегодня вечером у папы много работы, он придёт поздно», она имеет в виду, что папа должен быть вместе с сослуживцами, где бы они ни находились и чем бы ни занимались. Вот что пишет по этому поводу участник таких «семейных трудовых коллективов», не полностью усвоивший их идеологию: «До сих пор мне трудно понять некоторые вещи. Можно согласиться с тем, что сотрудники остаются допоздна на работе, когда её накапливается много. Труднее понять, когда они во внеурочное время организуют на работе очередной «междусобойчик». Дом и работа меняются местами, никакого производственного напряжения на рабочих местах не ощущается. В обеденный перерыв все едят вместе, вечером выпивают тоже сообща, потом вместе закусывают не особенно вкусным бэнто. Если бы ещё и спали вместе, то получился бы полноценный коллектив всеобщей однополой любви. Я заметил, что распивочные мероприятия в офисах по поводу и без повода объединяют людей, как ничто другое. Они чувствуют себя по-настоящему сплочённой и организованной группой» (Миямото, 118).

Другой причиной, снижающей эффективность рабочего времени, является, как ни странно, деловой этикет. В японских компаниях осуществляется регулярная ротация служащих. Они меняют рабочие места и участки, направления, за которые отвечают. После нового назначения каждый сотрудник вместе со своим предшественником в течение нескольких месяцев лично посещает наиболее важных клиентов своей компании и представляется. Происходит как бы официальная передача полномочий в присутствии всех заинтересованных сторон. В крупных фирмах важные клиенты могут исчисляться десятками, но эта формальная процедура, отнимающая массу рабочего времени, соблюдается повсеместно и неукоснительно.

В процессе согласования заказа бывает необходимо что-то уточнить или дополнить. Там, где по западным меркам достаточно звонка по телефону или электронного письма, представитель японской компании прибывает к заказчику лично, потому что деловой этикет требует персонального контакта. Конечно, такое внимание не может не радовать клиента, оно повышает доверие и «привязывает» заказчика к фирме, но в то же время увеличивает нагрузку на её сотрудников и снижает производительность труда.

Многочисленные этикетные нормы действуют и на рабочем месте. Появление в отделе старшего коллеги из соседнего подразделения или просто сотрудника, которому служащий считает себя чем-то обязанным, требует отложить текущие дела и уделить ему внимание. Выпить зеленого чая, обменяться служебными новостями или просто по-светски побеседовать ни о чём. Все отложенные дела выполняются в сверхурочное время. Эффективность работы важна, но деловому этикету она не конкурент. В этом смысле современная деловая этика не особенно отличается от принципов, которыми руководствовалось японское командование в годы войны: центральное место занимает всё тот же главный ресурс — человеческий фактор. Там, где американец идёт к цели кратчайшим путем, используя самые эффективные ресурсы и методы, японцу приходится двигаться по замысловатой траектории, соблюдая множество неписаных правил и условностей. В этом кроется одна из причин избыточности усилий, необходимых японцам для достижения поставленных целей, что в современных условиях само по себе становится проблемой, требующей решения.

В последнее время японские фирмы начали искать ресурсы повышения производительности труда там, где прежде не искали. Изучив зарубежный опыт, они начинают экспериментировать. Одни компании отключают по вечерам кондиционеры, вынуждая таким образом служащих покидать свои рабочие места. Токийская фирма Рёхин кэйкаку, имеющая торговую сеть в Японии и за рубежом, в начале 2007 года в приказном порядке запретила сверхурочную работу. По результатам первых пяти месяцев она сообщила, что, несмотря на сокращение рабочего времени, производительность труда и зарплата сотрудников повысились.

В историческом плане японцы не знали регулярных отпусков. В древности практиковалась десятидневка — отдых каждый десятый день, плюс храмовые и местные праздники. Несколько дней подряд отдыхали только на Новый год. Отгулы по семейным причинам (смерть родственника, свадьба и т. д.) давались на два-три дня, но не имели регулярного характера. Модернизация не изменила традиционных представлений. Опрос общественного мнения в 1970 году показал, что регулярный выход на работу без отгулов и прогулов (мукэккин) занимает у японцев четвёртое место в списке главныхчеловеческихдостоинств(Нихондзин-но катикан, 15).

За отпускную политику японское правительство тоже получило свою порцию критики от Запада. Внешне ситуация начала меняться. По данным Министерства труда и благосостояния, с 2000 года среднестатистический оплачиваемый отпуск в Японии составляет 18 дней. Это меньше, чем в США, и намного меньше, чем в Европе, где отдыхают по 4–6 недель в году. Однако и его японцы полностью не используют — только половину, по 8–9 дней ежегодно. Да и эту половину отпуска берут не все. Например, в 2006 году ею воспользовались 47%всех наёмных служащих.

Во многих западных странах каждому наёмному работнику автоматически предоставляется пять дней оплачиваемого отпуска на сезонные заболевания (ОРЗ, простуда и пр.). Тем, кто их не использует, в конце года начисляют соответствующую прибавку к зарплате. В Японии же отделы кадров всеми силами стараются избежать отпусков по больничному листу. Вышедшим на работу после выздоровления сотрудникам обычно предлагают оформить пропущенные рабочие дни в счёт оплачиваемого отпуска, поскольку он всё равно до конца не используется. Прикрытая таким образом статистика заболеваемости дала основание английскому журналу The Economist сделать вывод о том, что в Японии люди болеют намного реже, чем в западных странах. Японские фирмы и учреждения это вполне устраивает по официальной статистике, их сотрудники здоровы, энергичны и работоспособны.

Особенно тяжело болеть в Японии медицинским работникам. Такие понятия, как «сапожник без сапог» или «болеющий врач», плохо усваиваются японским сознанием. Принцип соответствия не позволяет. Поэтому для того, чтобы отправить с работы домой медицинского работника в маске и с температурой, требуются немалые усилия. Если их не предпринимать, то больной врач будет до последнего оставаться на рабочем месте, хотя практической пользы от его трудового героизма будет немного. Это тоже торжество неразделимого единства двух важных японских принципов — татэмаэ и мэсси хоко.

Зато женщинам во многих компаниях ежемесячно предоставляется двухдневный оплачиваемый отпуск по состоянию здоровья в «критические дни». Управленцы считают, что простуду или похмелье можно предотвратить или перетерпеть, а естественную физиологию нужно уважать.

ЦЕНА УСПЕХА

Итак, японцы живут быстро и работают много. Но силы человеческие не безграничны, и где-то всегда наступает предел. Невиданные темпы роста в течение сорока послевоенных лет обернулись лидерством Японии не только по длительности рабочего времени, но и по масштабам ущерба физическому и духовному здоровью нации. Кризис разразился в конце 1980-х, когда Япония достигла пика экономического могущества. Самым ярким его проявлением стала проблема смерти от хронического перенапряжения. Среди экономически развитых стран Япония столкнулась с ней первой. Смерть от рабочих перегрузок получила собственное название (кароси), которое стало международным термином и вошло в европейские языки. В 1988 году в городе Осака открыли первую телефонную линию для тех, у кого проблемы с перегрузками на работе. В первый же день от жителей города поступило 309 звонков. Сегодня в Японии трудно найти префектуру, в которой не было бы такой службы.

Многим везёт меньше. Поданным общественных организаций, в последние годы от рабочих перегрузок и связанных с ними заболеваний в Японии ежегодно умирает до 10 тысяч человек. Компании яростно оспаривают связь между смертью сотрудников и нагрузками на работе. И делают это не без успеха. Проблема действительно сложная, установить прямую зависимость даже самыми современными методами не всегда возможно, поэтому сошлёмся на данные, которые фигурировали в японских СМИ как достоверные. По этим данным, за три года, с января 1988-го по декабрь 1990 года включительно, от хронического перенапряжения на работе умерли 89 человек, в среднем около 30 человек в год.

Японцы всегда внимательно относились к тому, что о них говорят и пишут на Западе. В начале 1990-х годов мир заговорил о Японии как о стране хронических трудоголиков, которые, кроме работы, ничего в жизни не видят. В ответ на критику японское правительство приняло меры. Из столицы во все стороны разъехались пропагандисты, разъяснявшие важность совместного семейного отдыха, чего раньше не бывало. Результат не замедлил сказаться: в 1996 году на первое место в мире официально вышли американцы. Сегодня они работают 1800 часов в год, в то время как японцы — 1780, а немцы — 1440. Но в данном случае официальная статистика — вещь не вполне надёжная, потому что большая часть сверхурочной работы в ней не отражена. Она проходит по статье «добровольный безвозмездный труд на благо фирмы». По данным социологических опросов, тех, кто работает больше 50 часов в неделю, в Японии почти в 2 раза больше, чем в Англии, в 8 раз больше, чем в Бельгии, и в 20 раз больше, чем в Голландии. А каждый третий японец в возрасте от 30 до 40 лет проводит на работе более 60 часов в неделю (The Economist, 19.12.2007).

В соответствии с укоренившейся практикой японские служащие в конце дня не покидают своих рабочих мест до тех пор, пока начальник не подаст тем или иным способом сигнала о том, что сверхурочную работу можно заканчивать. Встать и уйти раньше под взглядами коллег и начальства — на это мало кто отваживается. Разве что иностранцы, которым неведом страх перед чужими неписаными законами. Социологи говорят, что именно отсутствие чёткой временной границы между работой и её окончанием лежит в основе злоупотреблений фирм, выливающихся в травмирующие перегрузки. Эта практика тоже отражает принцип мэсси хоко (отказ отличного во имя общего), которого придерживаются в японских группах с незапамятных времен. М. Миямото пишет, что «даже если у сотрудника не остается важных дел, требующих сверхурочной работы, на него оказывают давление, чтобы вынудить остаться вместе с коллегами» (Миямото, 46). По данным Организации экономического сотрудничества и развития (ОЭСР), производительность труда в филиалах зарубежных компаний в Японии намного выше, чем в японских фирмах. В производственной сфере — на 60 %, а в сфере обслуживания — на 80 % (The Economist, 18.08.2007, p. 53). Даже с учётом того, что на японский рынок приходят самые успешные западные компании, разница впечатляет.

Опросы общественного мнения показывают, что самое большое напряжение на рабочем месте вызывает чувство моральной ответственности перед фирмой. По этим данным, японские служащие больше всего боятся совершить ошибку, которая повлечёт за собой моральный или материальный ущерб для компании. На втором месте по значимости — недовыполнение ежедневной рабочей нормы, и на третьем — ошибки в работе с клиентами. Интересно, что слово «норма» — одно из немногих русских слов, прочно вошедших в японский лексикон. Его импортировали японские военнопленные, отработавшие в советских трудовых лагерях после Второй мировой войны. Сегодня это слово знакомо каждому японцу.

Повышенное чувство ответственности и боязнь служащих совершить ошибку на работе отражает специфическое понимание японцами чувства индивидуальной конкуренции и конкурентоспособности. По наблюдению Я. Такэути, западный бизнесмен видит смысл делового соперничества в том, чтобы продемонстрировать, что он в чём-то лучше конкурентов. Японец же стремится доказать себе и окружающим, что он не хуже их. Другими словами, там, где иностранец хочет победить, японец стремится не проиграть. Поэтому, оказавшись в тяжёлой ситуации, он склонен замыкаться и обвинять во всём себя (Такэути, 76, 88). Это объясняет, почему за 10 дней до самоубийства сотрудник рекламной компании больше всего беспокоился не о своём состоянии, а о служебной репутации. Эта же черта лежит в основе известной осторожности японских компаний, которые всячески стараются избегать риска и предпочитают надёжные и долговременные формы деловой активности.

По данным Министерства труда и благосостояния, в 2006 году достоверно установлено 355 случаев заболеваний с тяжёлыми последствиями для здоровья, вызванных перегрузками на рабочем месте. Для 137 человек они закончились смертью, что в 3,5 раза больше, чем шесть лет назад. Это только самые явные и бесспорные случаи. Для их расследования министерство составило детальный перечень признаков, которые позволяют признать заболевание или смерть служащего прямым следствием рабочих перегрузок. Поэтому число исков в японские суды растёт с каждым годом. Если в 1988 году было удовлетворено всего 4 % исковых заявлений по поводу смерти от переработок, то в 2005 году эта цифра возросла в 10 раз и достигла уже 40 %. Для семей, лишившихся кормильцев, это много значит. При положительном решении суда правительство ежегодно выплачивает таким семьям пособие в размере 20 тысяч долларов, а виновная в смерти сотрудника компания может получить предписание на выплату его семье компенсации в сумме до миллиона долларов.

Случаев с менее тяжёлыми последствиями в Японии намного больше, и их число постоянно растёт. По данным того же министерства, в 1999 году 44,1 тыс. пациентов был поставлен диагноз «депрессивный синдром и расстройство психики». За шесть последующих лет эта цифра выросла более чем в два раза — в 2006 году таких пациентов стало уже 92,4 тыс. В июне 2007 года телекомпания Эн-Эйч-Кэй обнародовала результаты исследования психических расстройств среди японских мужчин в возрасте от 30 до 40 лет. Один из его выводов гласил: «Число психических заболеваний среди мужчин самого работоспособного возраста неуклонно растет. Из обследованных 200 компаний 60 % сообщили, что за последние зри года количество психических расстройств среди их сотрудников возросло, причём наибольший рост приходится на возраст между 30 и 40 годами. В большинстве случаев выявлена связь с переработками, что требует изменений в организации труда» (Косэйсё, 2006).

Японцы удивляются, когда читают в зарубежных изданиях о том, что они трудолюбивы. «При чём тут любовь к труду? Мы работаем так не потому, что нравится, а потому что вынуждены». Это подтверждают и результаты опросов. На вопрос «Считаете ли вы, что трудолюбие улучшит вашу жизнь в будущем?» — положительно отвечают семь японцев из десяти. Это не так много по сравнению с другими странами, всего лишь 12 место из 23, где проводился опрос. Энтузиазм и увлечённость работой тоже не являются отличительными чертами японцев: о наличии этих качеств заявили менее половины всех опрошенных, что поставило японцев на 19 место из 23. Увлечённость трудом более свойственна жителям таких стран, как Перу и Венесуэла, а в экономически развитых государствах больше ценится производительность, эффективность и трудовая дисциплина (Сэкай, 128, 135). Значит, японцы действительно работают много не потому, что это улучшает их жизнь, и не потому, что увлечены работой, а потому что вынуждены.