Япония в эпоху Токугава

Кризисные явления в социально-экономической сфере

Кризисные явления в социально-экономической сфере стали проглядываться уже в начале XVIII в., а во второй половине обозначились вполне отчетливо. Финансовое положение страны было стабильным лишь при первых трех сёгунах, а потом расходы начали превышать доходы, что приводило к необходимости проводить такие непопулярные меры, как повышение налогов, перечеканка монет, и влекло за собой рост цен, усиливало нестабильность и вызывало социальный протест.

Первым сёгуном, попытавшимся преодолеть социально- экономические трудности, был Ёсимунэ, который правил в 1716–1751 гг. Он успешно провел целый ряд мероприятий, получивших название реформ годов Кёхо (1716–1736).

Начиная со второй половины XVIII в. в социально-экономическом положении страны происходили большие изменения — в деревне активно развивались товарно-денежные отношения, что способствовало расслоению среди крестьян и усилению имущественного неравенства. Рынок рабочей силы был узок, поэтому и в городе не всегда было можно найти работу. Но тогда же шло развитие ремесленного производства, многие княжества создавали у себя монополии, энергично развивало свою деятельность купечество. Но это, в свою очередь, обостряло отношения между ним и крестьянами, занятыми в сфере товарной экономики, поскольку купцы, объединенные в гильдии, имели возможность диктовать цены. Узость внутреннего рынка мешала дальнейшему развитию предпринимательской деятельности.

Кроме того, на страну обрушивались стихийные бедствия: землетрясения, наводнения, тайфуны, что приводило к неурожаям, голоду и к волнениям крестьянской и городской бедноты. В 1786 г. произошло 57 крестьянских волнений, в 1788 г. — 117, мощные бунты сотрясали Эдо, Осака и другие крупные города.

Финансы были расстроены, государственная казна пуста. Самураи, которым все чаще задерживали выдачу рисовых пайков, оказались в долгу у ростовщиков. Бегство крестьян из деревень и княжеств снижало доходы даймё. Оно приняло такие формы, что появились пустующие деревни.

Для второй половины XVIII в. были характерны произвол властей, взяточничество, казнокрадство, роскошь, разврат, фаворитизм — как при дворе сёгуна, так и в большинстве княжеств.

В конце XVIII в. были проведены мероприятия, известные как реформы годов Кансэй (1787–1793). Их осуществлял Мацудайра Саданобу в период правления сёгуна Иэнари. При их проведении за образец были взяты мероприятия сёгуна Ёсимунэ.

Мацудайра, как и Ёсимунэ, повел политику экономии и сокращения государственных расходов. Он строго наказывал как чиновников, виновных во взяточничестве, так и взяткодателей. Он обязал купцов, кредитовавших самураев в счет рисовых пайков и выдававших им авансы под высокие проценты, снизить эти проценты. Даймё были обложены специальным налогом в пользу бакуфу; их заставили создавать рисовые запасы на случай неурожаев.

Сёгунской администрации пришлось выделить средства на улучшение положения в деревне и принять меры, способствовавшие увеличению сельского населения. Чтобы избежать новых крестьянских восстаний, Мацудайра Саданобу несколько улучшил положение крестьян. В частности, он облегчил и частью даже отменил трудовую повинность крестьян на государственных работах, улучшал ирригационные и дренажные системы, чтобы увеличить урожаи, всячески старался развивать сельское хозяйство. В интересах даймё он в 1790 г. издал указ о возвращении в деревни крестьян, в частности из Эдо.

Еще до начала реформ в 1788 г. бакуфу пыталось наладить более тесные связи между финансовым ведомством и богатыми купцами Эдо. Оно надеялось использовать их средства и отдать в их ведение рисовый и денежный рынки. В том же году бакуфу просило купечество выделить денежные средства на ремонт императорского дворца в Киото. Позже бакуфу предоставило менялам выгодные условия, чтобы привлечь их в Эдо и, расширяя сети меняльных контор, поднять финансовый статус города.

Вряд ли можно назвать эти реформы успешными — бакуфу лишь на время отдалило свой конец. Кризис японского общества находился в стадии вызревания, о его наличии свидетельствовали многие признаки — поднимал голову императорский двор, бакуфу теряло былую силу и авторитет, оставались и нарастали проблемы в области сельского хозяйства, сокращалась финансовая база сёгуната, теряло свою былую роль самурайское сословие, падали его моральный дух и воинское искусство, возродить этот социальный слой в былом виде было уже невозможно. Появилось множество ронин — самураев, потерявших своих хозяев. Они составили своеобразный деклассированный слой, недовольный своим положением и принимавший участие в бунтах и восстаниях. Ронин превратились в одну из сложных социальных проблем эпохи Токугава.

Мацудайра Саданобу удалось сбалансировать бюджет бакуфу, но его политика вызвала нарекания и недовольство со стороны различных социальных слоев населения страны: купцы были недовольны, что бакуфу препятствовало спекулятивным сделкам, списало долги хатамото и гокэнин; даймё были недовольны добавочным налогом. У Мацудайра Саданобу было много недругов и среди тех, кого он наказал за коррупцию и уволил с государственной службы. В конце концов, он был удален из правительства в 1794 г.

Через полвека была сделана еще одна, третья, попытка справиться с кризисной ситуацией в стране. Речь идет о реформах годов Тэмпо (1841–1843). Их проводил родзю Мидзуно Тадакуни, который фактически правил при сёгуне Иэёси. В своей основе эти реформы повторяли мероприятия, проводившиеся в годы Кёхо и Кансэй. Часть мер касалась укрепления самураев как воинского сословия, вновь делалась попытка улучшить их материальное положение за счет четвертого сословия. Опять шло наступление на роскошь, с целью экономии средств запрещалось проводить празднества, было запрещено курение, введена цензура на книги. Но эти меры не принесли заметных результатов.

Следует отметить, что в этот период стало окончательно ясно, что кризис носил системный характер. Сложившаяся административная структура нуждалась в коренной реорганизации, правительство было не в состоянии держать в покорности ни строптивых даймё, ни крестьян, ни экономически окрепших купцов. Торгово-предпринимательская деятельность последних в те годы была весьма активной. Еще шире развернуть ее мешала существовавшая политическая система, пытавшаяся загнать деятельность купечества в определенные рамки. Не случайно основные мероприятия реформ годов Тэмпо были направлены против четвертого сословия.

Во вступлении к указам 1841 г. о реформах от имени императора говорилось:

Первый указ касался введения режима экономии, развития военного искусства и надзора за нравами.

Второй указ касался крестьян. Им запрещалось переселяться на жительство в Эдо; тех же, кто находился в Эдо (за исключением имевших постоянную работу и семью), предписывалось возвратить в деревню. Предлагалось определять точные сроки проживания крестьян, приезжавших в Эдо на заработки, а по истечении этих сроков незамедлительно отправлять их на родину[420].

Третий указ касался оказания помощи даймё и хатамото, которые находились в стесненном материальном положении. Правительство аннулировало половину их долгов, а остаток разрешило погашать в рассрочку без процентов. Хатамото и гокэнин должны были оплачивать только те долги, которые были сделаны ими у своих постоянных кредиторов. В Эдо на улице Саруямати была открыта кредитная контора, где им предоставлялись ссуды.

Четвертый указ объявлял о роспуске всех кабунакама. Но здесь правительство потерпело полное поражение и продемонстрировало свое бессилие перед экономическим могуществом торгово-предпринимательских кругов. Кабунакама приобрели такое влияние, что бакуфу оказалось не по силам регулировать их деятельность. С конца XVIII в. эти объединения торговцев охватывали все виды производства и торговли, диктовали цены в городе и деревне, спекулировали в годы неурожаев на рисе и других продуктах. Они были полными хозяевами рынка, контролировали почти все производство товарной сельскохозяйственной продукции в районах Канто и Кинки и ее переработку, чем вызывали недовольство со стороны крестьян, которые сами стремились к активной рыночной деятельности. Были даже крестьянские восстания, направленные против кабунакама. Недовольны ими были и городские низы, страдавшие от высоких цен.

Следует отметить, что деятельность кабунакама не отвечала и интересам появившихся новых слоев купечества, связанных с промышленным производством в деревне. Их деятельность наталкивалась на монопольные права кабунакама, и особенно крупных купцов трех главных городов, занятых в основном в сфере обращения.

Указ о роспуске кабунакама фактически допускал свободу торговли, но это не привело к снижению цен, а, наоборот, вызвало хаос на рынках. В 1842 г. последовал указ о запрещении всяких торговых корпораций, о ликвидации процентов на долги хатамото и гокэнин. Четвертое сословие ответило на этот указ правительства открытым саботажем. Так, фудасаси закрыли значительную часть своих контор. В сентябре 1843 г. Мидзуно Тадакуни был вынужден уйти в отставку. Указ о роспуске кабунакама остался большей частью на бумаге, а в 1851 г. он был окончательно отменен, что лишний раз продемонстрировало рост экономических позиций торговцев и неспособность властей найти разумный выход из сложившейся кризисной ситуации.

О слабости и бедственном материальном положении бакуфу свидетельствовал и указ о возвращении бакуфу даймё и хатамото всех земель в радиусе 10 ри вокруг Эдо и Осака, которые впредь должны были находиться под его непосредственным управлением. Это объяснялось тем, что земли во владениях бакуфу были истощены (а следовательно, и взимавшаяся подать была невысока), разбросаны по разным местам, а концентрация земельных владений смогла бы в значительной степени укрепить правительство как в экономическом, так и в военном отношении.

Даймё и хатамото резко воспротивились этому плану и добились того, что указ был отменен[421].

Можно сказать, что реформы закончились полным провалом, ничего не изменив ни в политическом, ни в экономическом положении бакуфу, а лишь продемонстрировав его слабость и вызвав недовольство всех социальных слоев.

Административные реформы, касавшиеся финансовой и военной сфер, провели у себя и некоторые княжества, где они были доверены способным представителям самураев низших рангов. При проведении реформ даймё прибегали к финансовой помощи торговцев; так, в Сацума пользовались кредитами осакских купцов. Наиболее удачно реформы прошли в юго-западных княжествах, где поощрялось знакомство с западными знаниями. С помощью книг там шло заимствование и внедрение иностранной промышленной техники.

В отличие от бакуфу княжествам в результате реформ удалось укрепить свою финансовую базу, увеличить промышленное производство, а также укрепить обороноспособность. В качестве примера можно привести княжество Сацума. Его глава — Симадзу Нариакира — регулярно получал информацию об обстановке за рубежом через королевство Рюкю, с которым вел нелегальную торговлю. Он был хорошо осведомлен о международном положении, поощрял знакомство с западной культурой, оказывал поддержку рангакуся («голландоведам») и уделял особое внимание пополнению и укреплению вооруженных сил. В 1853 г. на территории своей резиденции в Кагосима он построил текстильную фабрику, отражательную и доменную печи, организовал производство стекла, серной и азотной кислот, телеграфной аппаратуры, пороха из хлопка. Он же первым приступил к строительству военно-морских судов.

Сацума получало большие доходы, организовав у себя княжеские мануфактуры по производству сахара, смолы, растительного масла, шафрана, киновари. При сбыте продукции прибегали к содействию торговцев. Подсобные домашние промыслы и товарное производство развивались под контролем властей княжества. Характерно, что на протяжении всего периода Токугава там не случилось ни одного крестьянского восстания.

Движения социального протеста

В эпоху Токугава в Японии произошло более 2500 крестьянских выступлений. В ее первой половине они проходили в форме сопротивления увеличению налогового бремени и обычно организовывались деревенской администрацией. С середины периода крестьянские выступления сделались более мощными. Их поднимали сами крестьяне, из их среды выдвигались и их руководители. Крестьяне выступали не только против чиновников, но и против купцов и привилегированной деревенской верхушки. В конце эпохи Токугава размах крестьянского движения создавал серьезную угрозу властям, которые были вынуждены использовать в больших масштабах военные силы для его подавления.

Вот данные о крестьянских восстаниях в период Токугава, которые приводит японский историк Аоки Кодзи[422]:

Крестьянское движение было формой социального протеста. Крестьяне научились защищать свои собственные интересы, отстаивая достигнутый уровень жизни и возможность самим участвовать в экономической жизни страны. Они играли активную роль в происходящих социально-экономических изменениях в японском обществе.

После того как у них отобрали оружие, крестьяне перешли к петиционным формам протеста. Главной просьбой при обращении к властям было снижение налогов. Как форму протеста крестьяне использовали и бегство в другое княжество или в город.

Требования крестьян отражали интересы всех слоев деревни. Среди них были: снижение налогов и арендной платы; отмена новых податей, трудовой и гужевой повинностей; отказ от рыночных монопольных цен на рис и хлопок; ликвидация откупной системы и княжеских монополий; предоставление крестьянам права самим выходить на рынок и продавать продукты. Кроме того, крестьяне требовали наказывать злоупотребления должностных лиц, заменять и выбирать уездных чиновников, не допускать самоуправства самураев.

В XVII в., когда часто практиковались переселения даймё на новое место (особенно часто это случалось при первых трех сёгунах), крестьяне активно протестовали против этого, поскольку новые даймё вводили и новые налоги.

Первая половина XVII в. была отмечена двумя мощными крестьянскими выступлениями, одно из которых во многом определило политику правительства в отношении иностранцев. Восстание, которое произошло на о-ве Амакуса, было быстро подавлено, но уцелевшие его участники присоединились к восставшим в районе Симабара на о-ве Кюсю. До сих пор среди историков идет спор о характере Симабарского восстания (1637–1638) — что послужило его непосредственной причиной: налоговый гнет или гонения на христиан? Во всяком случае, на знаменах восставших были христианские эмблемы, а руководил восстанием ронин, обращенный в христианство.

Но скорее всего Симабарское восстание было вызвано жестокостью нового даймё Мацукура Сигэхара (даймё Тэрадзава Кататака из Амакуса тоже отличался жестокостью). Глава голландской фактории на о-ве Хирадо Кукебакер в своем сообщении об этом восстании указывал, что большинство вассалов прежнего даймё Симабара, Арима, не последовало за ним на новое место. Лишенные своих самурайских доходов, они формально превратились в крестьян, но по-прежнему хорошо владели оружием. Новый даймё довел их обложение, как и всех крестьян, до чудовищных размеров, что, по мнению Кукебакера, и привело к восстанию.

Мацукура Сигэхара отбирал у крестьян весь рис «до последнего зернышка». Кроме того, он применял к неплательщикам жесточайшие наказания, бросал в тюрьмы их жен и дочерей, которые часто умирали под пытками. Он первым применил изуверскую казнь мино одори («танец соломенного плаща»), при которой поджигался соломенный плащ, надетый на связанного крестьянина. А непосредственным поводом к выступлению послужила пытка, которой один из чиновников даймё подверг дочь крестьянина на глазах отца. Тот не вынес этого зрелища и убил чиновника.

Симабарское восстание оценивается в японской историографии как самое крупное выступление в эпоху Токугава. В материалах, основанных на хронике даймё Мацукура, показано, что всего в боевых действиях приняли участие 23 888 крестьян, из них 11 552 женщины; помощь им оказали 3783 крестьянина, в том числе 1720 женщин. Вместе с крестьянами с о-ва Амакуса, о которых таких детальных данных в этой хронике не содержится, всего в старом замке Хага (в районе Симабара), который захватили восставшие, сосредоточилось более 30 тыс. чел.

Поначалу у восставших было очень мало оружия, но они добыли его в бою у самураев. Власти были застигнуты врасплох, сам даймё Мацукура согласно системе санкин котай находился в Эдо. Власти соседнего княжества, к которым вассалы Мацукура обратились за помощью, отказались ее оказать без специального указа бакуфу — отправлять войска за пределы княжества даймё не имели права.

Пять месяцев восставшие противостояли правительственным войскам. Подавить восстание и сломить сопротивление помогли голод (у осажденных закончилось продовольствие) и артиллерия голландского флота. Все, кто укрывался в замке Хага, были перебиты. По официальным данным, потери правительственных войск составили 13 тыс. чел., но фактически они, видимо, были гораздо больше[423]. Был наказан и даймё Мацукура Сигэхара — его лишили владений за «неумелое» управление княжеством.

Участники крестьянских выступлений обычно вооружались бамбуковыми пиками и шестами, камнями, косами, кольями, лопатами, мотыгами, топорами, а иногда и огнестрельным оружием. В обеспечении повстанцев продовольствием, как правило, принимала участие вся деревня. Существовал даже специальный символ восстаний — знамя из соломы, которое крестьяне несли впереди. Крестьянские выступления подавлялись войсками правительства или княжеств. Закон предусматривал жесткие меры наказания, прежде всего, руководителей. Поэтому крестьяне в прошении располагали подписи по кругу, делая приписку «а вожаков у нас нет никаких».

Наибольший размах крестьянские выступления приобрели в 80-е гг. XVIII в., отмеченные неурожаями и голодом. Положение крестьян ухудшилось, что усилило их бегство в города, несмотря на законы, запрещавшие покидать деревню. В первой половине XVIII в. сёгунат издал несколько указов о «чистке» городов от беглых крестьян, что свидетельствовало о неблагополучии в деревне. Тогда же произошло и много восстаний городской бедноты, которые вызывались ростом цен на рис.

В 1737–1739 гг. прошли бунты горняков на рудниках Икуно, принадлежавших сёгунату. Причина заключалась в повышении цен на рис и снижении заработков. Пришлось вызывать войска из соседнего княжества. Бунт был подавлен, а 32 его зачинщика брошены в тюрьму.

В неурожайный 1732 г. произошел голодный бунт в Эдо. Жители громили склады и дома рисоторговцев. Это был один из первых крупных бунтов городских низов в эпоху Токугава. Грандиозный голодный бунт, когда отчаявшийся народ стал громить рисовые склады и дома богачей, произошел в Эдо и в мае 1787 г.; он продолжался пять дней. Официальные лица из 90 деревень, местные купцы, кредиторы, торговцы шелком сообщали о большом ущербе, причиненном их домам, лавкам и складам. Историки называют этот бунт самым крупным событием в Эдо со времени его основания.

Крупные крестьянские восстания произошли в провинции Дэва и в княжестве Айдзу. В Дэва (близ города Ямагата) из-за наводнения и плохого урожая в 1745 г. положение в деревне стало ухудшаться. 1746 г. оказался также неурожайным, и к весне 1747 г. все запасы риса у крестьян закончились. В мае крестьяне 33 деревень подняли восстание и выдвинули 15 требований, наиболее важными из которых были:

1) в случае обложения в деньгах, определять цену на рис в соответствии с ценами ближайших районов;

2) упразднить подушную подать как несправедливую;

3) прекратить тяжелую для крестьян гужевую повинность;

4) отменить запрет на сбор корней и сосновых шишек;

5) отменить обычай неофициальных посещений старост чиновниками, расходы по угощению которых несут крестьяне;

6) разрешить продажу топлива в городе Ямагата.

Эти требования показывают известную связь крестьян с городским рынком и их стремление самим, без посредников, заниматься торговлей.

Власти обещали удовлетворить требования крестьян и выдать им рис и деньги. Поверив обещаниям, восставшие вернулись в свои деревни, после чего началось расследование дела: аресты зачинщиков и пытки. Вожаков восстания приговорили к смерти, остальных — к различным наказаниям.

Восстание в княжестве Айдзу 1749 г. также возникло из-за неурожая и голода. Власти дали обещание снизить налоги наполовину, и крестьяне разошлись по домам. Но вместо выполнения обещаний последовала чрезвычайно жестокая расправа — трое были четвертованы, двое сожжены, трое обезглавлены, а всего было подвергнуто наказанию 229 чел.[424]

К концу эпохи Токугава и крестьяне, и горожане имели длительную традицию коллективной борьбы с властями. В годы Тэмпо (1830–1843) в Японии произошло много городских волнений, что было вызвано неурожаями, из-за которых резко подскочили цены на рис. Неурожай охватил даже провинцию Оми, откуда рис всегда вывозили. В документах зафиксировано 69 беспорядков по всей стране, из них в Осака произошло восемь; в Эдо в 1833 г. беспорядки возникали дважды. Но особенно большие, невиданные по своим масштабам волнения произошли в Эдо в 1836–1837 гг., что вынудило бакуфу позаботиться о подвозе риса в город, а городской совет стал раздавать рис нуждающимся из своих хранилищ[425].

А в феврале 1837 г. произошло событие, относившееся к разряду из ряда вон выходящих. Весть о нем достигла каждой провинции. Объяснить это можно тем, что случилось оно в городе Осака, личном владении сёгуна, и, главное, необычностью самого происшествия.

30-е годы XIX в. были отмечены рядом стихийных бедствий, четыре года подряд были неурожайными. Особенно усугубилось положение в 1836 г., когда из-за сильных дождей не взошли ни просо, ни рис, ни бобы, ни ячмень, ни горох; поэтому цены на продовольствие резко подскочили. На складах в Эдо цена десяти мешков риса достигла 45 рё золотом. Народ бедствовал, участились случаи голодной смерти. Поэтому бакуфу распорядилось открыть в Эдо пункты помощи голодающим, где собиралось до 20 тыс. бедняков. По всей стране было приказано оказывать помощь голодающим, изъяв для этого рис из неприкосновенных запасов[426]. Но распоряжению этому следовали не везде, а на крестьян оно вообще не распространялось.

Голод и нужда не миновали и богатый город Осака, много жителей умирало от голода прямо на улице. К январю 1837 г. голод достиг таких масштабов, что съели даже всех голубей[427]. Но чиновники бакуфу, проживавшие в городе, занимались только выколачиванием налогов и нисколько не заботились о том, чтобы как-то помочь голодающим.

Тогда и произошло событие, известное в японской истории как «мятеж Осио Хэйхатиро», или «рисовые волнения годов Тэмпо». Необычность его заключалась в том, что этот мятеж поднял бывший чиновник сёгунской администрации в Осака.

Осио Хэйхатиро родился в январе 1793 г. Его родители умерли, когда ему было 7 лет, и заботу о его воспитании взял на себя дедушка, а затем его усыновил Асаи Тюрин, занимавший второстепенную должность в провинции Овари. Впрочем, последний факт вызывает сомнение у японских историков; некоторые из них считают, что он был усыновлен семьей Осио Юкитака. Сам же Хэйхатиро выводил свою родословную от вассала дома Токугава. Если верить Осио, его предки служили в Осака на наследственных должностях. Именно так в возрасте 26 лет получил должность и он сам, после чего прослужил 10 лет в городском управлении восточной части Осака, в районе Тэмман, в качестве судебного исполнителя. Это была одна из самых низших должностей во всей административной структуре бакуфу, но одна из важнейших в администрации города. В 1820–1830 гг. Осио Хэйхатиро приобрел широкую известность среди горожан своей непреклонной борьбой против продажных буддийских священников[428] и спекулянтов.

В 1818 г. он женился на приемной дочери богатого крестьянина и примерно в 1829 г. усыновил Какуносукэ, мальчика из самурайской семьи, что дало ему возможность, согласно семейной традиции, унаследовать должность приемного отца.

Служебное положение Осио Хэйхатиро казалось надежным. Но в 1830 г. он отказался от должности и занялся совершенно иной деятельностью. Он основал школу Сэнсиндо, которую посещали крестьяне и мелкие торговцы: 20 чел. из числа учеников Осио принадлежали к низшим социальным слоям.

В юности Осио Хэйхатиро изучал учение Чжу Си (1131–1200) — одного из пяти знаменитых китайских философов — у конфуцианского ученого Хаяси Дзюссай (1768–1841). Потом он увлекся идеями китайского философа Ван Янмина (1472–1528), который считал важным не теоретическое знание, а понимание нравственных истин.

Учение Ван Янмина (японское название оёмэйгаку) распространилось в Японии в XVII в. К его сторонникам принадлежал японский экономист и политический деятель Камадзава Бандзан (1619–1691). Он одним из первых начал писать о тяжелом положении крестьян, критиковать политику сёгуната и феодалов, за что подвергся преследованиям и был вынужден скрываться от властей[429].

Манера преподавания у Осио Хэйхатиро была довольно сложной, но то, что он проповедовал, отражало твердые убеждения человека, выступавшего против традиционных предрассудков. Философия Осио Хэйхатиро была направлена против социальной несправедливости. По мнению Осио, несправедливость была порождена путем создания искусственных различий между человеком и природой, субъектом и объектом, аристократией и крестьянами. Он говорил, что люди высокого звания обучены этике, поэтому они знают, как вершить добрые дела, но не делают этого. Те же, кто занимает низшее положение, добродетельны, однако именно они становятся жертвами угнетения. Осио неустанно повторял, что несправедливость порождается аристократией, а не низшими классами, которым следует оказывать помощь, а не презирать их[430].

Когда в стране начался голод, бакуфу, опасаясь волнений в Эдо, приказало привезти туда рис из Осака и из других провинций. Причем в Киото — резиденцию императора — подвоз риса прекратился. Осио Хэйхатиро подал петицию главе городского управления (бугё) Атобэ Ямасироками с просьбой раздать голодающим рис из правительственных складов. Он обратился также к богатым купеческим домам — Коноикэ, Мицуи, Тэннодзия, Хираноя, призывая их помочь голодающим. Он предупреждал их, что бедняки, отчаявшись, пойдут громить рисовые склады, но его призывы к милосердию не нашли никакого отклика ни у городских властей, ни у богатого купечества. Он с возмущением заметил, что «когда вся страна страдает, счастье, ниспосланное с неба, надолго покидает страну»[431]. Разгневанный бездействием властей, Осио продал 1000 томов своей личной библиотеки, а вырученные деньги раздал голодающим и обездоленным. И хотя сумма была небольшой, бескорыстная помощь беднякам со стороны Осио способствовала его популярности среди простых жителей города, Богатые торговцы-оптовики спекулировали продуктами питания, войдя в соглашение с правительственными чиновниками, и совместно наживались, извлекая выгоду из бедственного положения основной массы населения. Власти не проявили ни малейшего желания встать на путь благотворительности, помочь голодным и страждущим. Благородный поступок Осио нанес урон авторитету властей и вызвал их недовольство. Его вызвали в городской магистрат, где ему заявили, что его действия незаконны, на что Осио ответил, что поскольку власти не распорядились, чтобы богачи помогли бедным, он поступил так, как ему подсказала совесть[432].

Авторитет Осио Хэйхатиро был весьма высок. Поэтому, когда он задумал поднять восстание, вокруг него быстро сплотилась группа заговорщиков. С сентября 1836 г. они начали собирать оружие, распространять воззвания, призывая население присоединяться к ним. В них, в частности, говорилось:

Как видно из текста воззвания, гнев Осио вызывали осакские богачи, которых он называл «ненавистными пройдохами, неслыханно наживавшимися на бедствиях народа». К последнему Осио относил и разоряющихся самураев:

Осио Хэйхатиро возмущался тем, что «люди низкого рождения» (купцы) бессердечны, черствы, пекутся не о пользе народа, а о собственном обогащении, и занимают ответственные должности, не полагающиеся им по рождению. Среди сторонников Осио были и люди самурайского происхождения, которые неодобрительно относились к тому, что разбогатевшие купцы покупали дворянские гербы и с помощью денег добивались различных привилегий.

Осио осмелился открыто обвинить сёгунские власти в том, что они довели страну до тяжелого положения и управляли ею «по собственному усмотрению и произволу». Они отправляют рис в Эдо, резиденцию бакуфу, а «в Киото — резиденцию сына Неба — не посылают». Хотя, по мнению Осио, «народ, живущий на землях других княжеств, ничем не отличается от тех, кто живет на землях, управляемых токугавским домом»[436].

Текст воззвания был специально написан слоговой азбукой, а не иероглифами, чтобы его могли прочитать малограмотные крестьяне, и оно было расклеено в деревнях четырех провинций (Сэццу, Кавати, Идзуми и Харима), прилегавших к Осака.

Конкретный план восстания заключался в следующем — конфисковать имущество богатых торговцев, предать огню их дома, сформировать отряды из крестьян и двинуть их на опорные центры бакуфу. Таким образом, Осио выступил не только против торговцев и чиновников, но и против верховной власти. Это было неслыханно. Ведь все японское общество «пронизывал порядок, опиравшийся на принцип «уважение высших — презрение к низшим», при котором лица, занимавшие более низкое положение, должны были беспрекословно подчиняться высшим»[437].

Восстание пришлось начать преждевременно, не успев закончить подготовку полностью, — среди заговорщиков нашлись предатели. Один из них, Хираяма Сукэдзиро, отправил донос городским властям, где раскрыл сроки восстания. Рано утром 19 февраля жители города были разбужены стрельбой на улицах. Над храмами Тэнсёдайдзин, Хатиман, Касуга развевались флаги восставших, на которых было начертано «Спасение бедствующих!». Осио поднял и флаг со своим фамильным гербом. В городе запылали дома богатых торговцев. Осио и его сторонники обстреляли дом полицейского начальника района Тэмман, который жил напротив Осио. Во все стороны летели зажигательные стрелы, гремели залпы из пушек. Дом самого Осио Хэйхатиро сгорел. Пожар в Осака длился два дня.

Осио и его сторонники напали на административное здание и разрушили его. Городские власти, хотя и были предупреждены заранее, пребывали в растерянности.

В ходе восстания к Осио присоединились 300 чел. Это было пестрое по своему социальному составу войско, вооруженное в основном пиками и мечами. Громкими возгласами они подбадривали друг друга. Захватывая продовольственные склады, они раздавали рис и другие продукты нуждавшимся горожанам и крестьянам.

Постепенно городские власти собрались с силами, и осакский гарнизон начал теснить Осио. К тому времени у него осталось около 100 чел. Его надежды на помощь со стороны крестьян не реализовались. Кроме того, бакуфу распорядилось на дорогах, ведущих в Осака, открыть все склады и раздавать всем шедшим туда рис и деньги. Мятеж Осио был подавлен.

Начальник стражи Осакского замка Сиродои Оиками отдал приказ о поимке Осио Хэйхатиро, его приемного сына и других участников мятежа. Многие из них покончили жизнь самоубийством, другие рассеялись по стране.

Осио Хэйхатиро с сыном укрылись в доме Миёси Горо, занимавшегося закупками полотна. На рассвете 27 марта дом был окружен стражей. Увидев это, Осио поджег дом и вместе с сыном покончил жизнь самоубийством. Два обгоревших до неузнаваемости трупа вытащили из горевшего дома. Но и мертвый Осио был страшен властям. 19 сентября труп Осио перевезли в район Санго и распяли. Почти все арестованные сторонники Осио погибли в тюрьмах[438].

Народ не хотел верить в гибель своего героя. В районе Эдо долго ходили самые невероятные слухи о спасении Осио. Крестьяне в районе Кансай отказывались верить в его смерть и продолжали почитать его как божество. Среди крестьян ходили воззвания Осио, их переписывали и передавали дальше.

Пожалуй, главное значение мятежа Осио кроется в его влиянии на крестьянское и городское (утиковаси) движение. В среднем в годы Тэмпо в Японии ежегодно вспыхивало 11–12 восстаний, в 1837 г. их произошло 20[439]. В апреле в провинции Бинго, в июне в провинции Этиго, в июле в провинции Сэццу появлялись «последователи Осио», «сторонники Осио», «уцелевшая партия Осио». Особо следует выделить восстание в провинции Бинго, где для его подавления пришлось использовать войска княжества Хиросима[440].

Выступления последователей Осио имели большой общественный резонанс. Ведь крестьянство, подобно Атланту, держало на своих плечах японское общество. Налоги с него составляли основу богатства сёгуна и феодальных князей. И если эта основная часть населения Японии, которую судебно-административные органы зорко держали под контролем, вышла из повиновения, значит, появилась большая трещина во всем здании, что свидетельствовало о неблагополучии общества, о необходимости перемен.

У Осио Хэйхатиро не было четкой программы, он не выдвигал идеи коренной перестройки общества, а лишь выступал в защиту обездоленных, которым никто не пришел на помощь в трудную минуту. Но его борьба против социальной несправедливости, обличение властей, призыв к объединению для борьбы против бездействия властей позволяют сделать вывод, что это было качественно новое для Японии той поры выступление. Это был ощутимый удар по системе сёгуната, который вызвал беспокойство властей.

Мятеж Осио Хэйхатиро заставил встревожиться не только осакские власти, но и центральное правительство в Эдо, откуда последовал строгий указ о принятии незамедлительных мер, чтобы подобное восстание не повторилось еще где-нибудь. Расследование продолжалось более полутора лет и закончилось только 18 сентября 1837 г. Главные заговорщики в числе 19 чел. и свыше 100 их сторонников были подвергнуты тяжким наказаниям, но наряду с этим, властям пришлось обуздать спекулянтов, следить за ценами на продовольствие, уменьшить некоторые налоги и подати — короче говоря, продемонстрировать «отеческую заботу» о нуждах бедствующего населения[441]. Прибегнув в крайней мере, Осио заставил власти сделать хоть какие-то шаги, чтобы облегчить участь голодных и нуждающихся.

Некоторые японские историки отрицают прогрессивный характер восстания Осио Хэйхатиро на том основании, что Осио принадлежал к феодальной бюрократии. Однако большинство из них полагают, что сложившийся в его ходе союз низших самураев, городской бедноты и крестьянства воплотил в себе мощную антифеодальную энергию[442].

Как пример непосредственного влияния мятежа Осио Хэйхатиро можно привести бунт Икута Ёродзу (1800–1837) в июле 1837 г. Икута был ронин из княжества Дзёсю, лучшим учеником Хирата Ацутанэ (1776–1843), который известен как лидер движения за возрождение японской национальной религии синто. Икута 7 лет прожил в Эдо, затем он вернулся в себе на родину в Татэбаяси, откуда был изгнан за критику местной администрации. В 1836 г. Икута переехал в Касивадзаки в провинции Этиго, где открыл школу и вскоре снискал уважение своих учеников и бедных крестьян в округе.

В голодный 1837 г. рисовые маклеры скупили весь рис. Икута, так же как и Осио, обращался к местным властям с просьбой помочь голодающим крестьянам, но тщетно. Тогда он и семеро его последователей напали на резиденцию сёгунского чиновника, но были легко отбиты. Икута погиб, но власти, боясь рецидивов движения, прекратили отправки риса в другие районы[443].

Икута Ёродзу отражал настроения низшего слоя самураев, которые наиболее резко проявились затем в 50-е гг. XIX в., когда обнажились все социальные, политические и экономические противоречия японского общества. Угроза внешнего завоевания ускорила разрешение назревшего кризиса в стране. Истоки развернувшегося тогда движения за реставрацию императорской власти (сонно) некоторые историки относят к выступлению Осио Хэйхатиро, поскольку в его воззваниях встречались идеи восстановления монархии:

Во всяком случае, Токугава Нариаки (1800–1860), один из видных идеологов антисёгунского движения, придал серьезное значение событиям в Осака. Узнав о них, он сразу отправил туда посыльного, наказав ему собрать самую подробную информацию.

Мятеж Осио не только раздул пламя крестьянских восстаний, но и произвел большое эмоциональное впечатление на современников. Одним из них был Торинтэй Тогёку (1785–1849), знаменитый рассказчик, мастер кодан[445], широко известный своими занимательными рассказами на исторические и современные темы. Этот жанр народного эстрадного искусства был очень популярен среди горожан и имел большое влияние на толпу, особенно рассказы на злободневные темы или те, где развенчивались герои самурайских хроник. Власти видели в мастерах кодан опасных смутьянов и старались не выпускать их из-под бдительного надзора полиции.

Торинтэй появился в Осака в самом начале 1837 г. Вскоре после его приезда разразилось восстание, что заставило Тогёку прекратить на время свои выступления. Когда в Осака, по крайней мере внешне, восстановилось спокойствие, он вернулся с новым номером: рассказом об осакском мятеже. Нетрудно себе представить, что творилось в том помещении, где выступал Тогёку с такой программой. Публика просто хлынула к нему — каждому хотелось послушать о происшедшем из уст знаменитого рассказчика. Однако полиция не дремала: он успел выступить только три раза, и через три дня его выступления были запрещены[446]. Это была мера предосторожности, чтобы как можно скорее изгнать из народной памяти любое упоминание о событии, заставившем поволноваться центральное правительство в Эдо. Позднее посвятил Осио Хэйхатиро историческую новеллу известный писатель Мори Огай (1862–1922).

Брожение умов

На протяжении всей истории императорского дома идеологическим обоснованием законности императорской власти служил синтоизм. Поэтому нет ничего удивительного в том, что развернувшееся в Японии движение за реставрацию императорской власти проходило под лозунгом возрождения синтоизма.

Социальный состав антисёгунского движения был весьма разнообразным. Но в идейном плане общим для умонастроений различных социальных и политических сил было то, что все они выступали против официальной государственной идеологии — неоконфуцианства. Парадокс заключался в том, что идейные вожди антисёгунского движения были воспитаны в конфуцианской традиции.

При Токугава на первый план, оттеснив синтоизм и буддизм, выдвинулось неоконфуцианство чжусианского толка. Конфуцианство проникло в Японию в VI в.[447], а в XVII в. оно стало официальной идеологией токугавских правителей. В этом качестве оно пронизывало всю систему образования и определяло нормы морали. Чжусианство проповедовало нерушимость существующего порядка, неуклонное соблюдение феодальной иерархии, разделение людей на социальные группы, на низших и высших. Формула «тайги мэйбун» («великий моральный долг»), разработанная китайскими философами сунской школы и получившая дальнейшее развитие в работах Чжу Си, воплощала в себе идеи, которые сёгуны Токугава стремились претворить в практику политической жизни Японии. Суть ее заключалась в следующем: живи согласно своему социальному положению, будь покорен своему господину. Последовательно прививался дух зависимости и подчинения. Был даже издан декрет «О запрещении других учений», имевший целью освободить путь распространению в стране чжусианства, укреплявшего сложившиеся государственные устои. Правда, несмотря на свое название, этот декрет не налагал буквального запрета на изучение других учений, существовавших помимо конфуцианства. Тем не менее можно признать, что конфуцианство, представленное чжусианством, заняло положение ортодоксальной философии японского феодального общества[448].

Но в дальнейшем конфуцианское учение о великом моральном долге было использовано противниками сёгуната в борьбе за реставрацию императорской власти. Конфуцианская формула «тайги мэйбун» использовалась участниками антисёгунского движения для обоснования морального долга самурая по отношению к императору.

Оппозиционное движение зародилось в среде господствующего класса в XVII в. Его лидерами выступили даймё княжества Мито, входившего в число трех княжеских домов (госанкэ), основанных тремя сыновьями первого сёгуна Токугава Иэясу.

Историко-философское направление, зародившееся и оформившееся в этом княжестве, называют школой Мито (Митогаку). Она уделяла много внимания истории и этико-политическим вопросам, и в ней были представлены различные философские направления и религиозные учения: конфуцианство, буддизм, синтоизм, даосизм, а также «национальная наука» (кокугаку). Эта школа выступала в качестве оппозиции, главным образом, по отношению к сторонникам школы Чжу Си и «китайской науки» (кангаку)[449].

В развитии школы Мито японские историки выделяют два периода. Первый связан с именем Токугава Мицукуни (1628–1700)[450], внука Токугава Иэясу. В своем княжестве Мицукуни вел сельское хозяйство в традициях китайского конфуцианства, снизил годовой налог (нэнгу), построил хранилища для зерна на случай голода. Известен такой факт из его биографии. Вернувшись после некоторого отсутствия в свое княжество, он обнаружил, что финансовые дела расстроены, земля перешла в руки богатых купцов и деревенской верхушки, что повлекло за собой обнищание основной массы крестьян. Разгневавшись, Мицукуни выхватил меч и убил управляющего. Разумеется, этот поступок не следует рассматривать как проявление сочувствия по отношению к беднякам. Мицукуни был рачительным хозяином и понимал, что благополучие основных производителей сельскохозяйственной продукции обеспечивает стабильность поступления нэнгу, а значит и прочное материальное положение княжества.

Токугава Мицукуни основал Сёсикан (библиотеку) для составления «Истории великой Японии». Для этой работы он пригласил высланного из Китая ученого Шу Шуньсуя (1600–1682), который прибыл в Мито в 1665 г. Он был сторонником свергнутой династии Мин, и его пример верного служения трону очень импонировал Мицукуни.

«История великой Японии» была завершена в 1715 г., а полностью опубликована лишь в 1906 г. Труд этот состоял из 397 томов. Всю работу пронизывали идея почитания императора и конфуцианский тезис о моральном долге тайги мэйбун. Не стоит преувеличивать влияние «История великой Японии» на современников, поскольку она была написана на старом классическом языке, малодоступном для рядовых самураев[451]. Еще Араи Хакусэки (1657–1725), конфуцианский ученый и политический деятель, критиковал эту историю, в основу которой были положены «Нихон сёки». Араи подвергал сомнению идею о божественном происхождении японских императоров[452].

Гораздо большее влияние на современников имела работа ученого Рай Санъё (1780–1832), находившегося в оппозиции к сёгуну. В «Неофициальной истории Японии» он описал историю страны с XII в. до 1600 г., т. е. с того момента, когда в стране утвердились сёгуны, а император оставался лишь формальным правителем. Поэтому Рай Санъё и назвал свою историю неофициальной. Он резко критиковал ранние сёгунаты, особенно сёгунат Асикага, и восхвалял трон. По его мнению, сёгуны захватили власть, а она по исключительному праву должна принадлежать императору, который раньше был и главнокомандующим. Рай Санъё был одним из наиболее последовательных критиков токугавского режима. Он красноречиво описывал время, когда «не существовало отдельного военного сословия, когда общество, как и государство, не делилось на военных и гражданских, когда не было известно ни власти, ни имени военного диктатора (сёгуна), осуществляющего узурпированную власть, которая по исключительному праву и традиции должна принадлежать императорской персоне»[453]. Работу Рай Санъё по-разному оценили власти и читающая публика — первые ее запретили, а вторые усердно читали.

Второй период развития Митогаку связан с именем Токугава Нариаки (1800–1860), отцом последнего, 15-го сёгуна Ёсинобу. Нариаки стал главой княжества в 1829 г. Он был образованным и решительным человеком, провел у себя ряд административных реформ, доверив видные посты в администрации княжества таким способным людям, как Фудзита Токо (18061855) и Айдзава Сэйсисай (1782–1863). Политическая деятельность Нариаки вызвала недовольство бакуфу, и его отстранили от дел, что лишь способствовало росту его популярности среди оппозиционно настроенных даймё.

Токугава Нариаки в 1841 г. основал школу Кодокан («Школа великого пути»), где велось обучение наукам и военному делу, этикету, стрельбе из лука, верховой езде. Там же обучали обращению с огнестрельным оружием. В школе занимались самураи княжества Мито. Там формировались отряды, вооруженные огнестрельным оружием и организованные по западному образцу. Токугава Нариаки переплавил большие колокола буддийских храмов в своем княжестве на пушки. Таким демонстративным шагом он выразил свое отрицательное отношение к буддийской церкви и одновременно укрепил обороноспособность княжества.

К числу самых известных деятелей школы Мито принадлежал и Фудзита Юкоку (1774–1826). Он родился в княжестве Мито в семье торговца, получил воспитание в конфуцианском духе. Его трактат «Сэймэй рон» («Трактат об исправлении имен») получил широкое распространение в кругах недоброжелателей сёгуна. В этой работе он выдвинул девиз: «почитайте императора и низвергните узурпатора» («сонно хайки»). Он писал:

Лидерами оппозиции и носителями идеи сонно («почитания императора») выступали образованные люди того времени, которые осознавали кризисную ситуацию в японском обществе тех лет, отсталость Японии. Видя моральное разложение общества, представители школы ратовали за политические и военные реформы, понимали необходимость заимствования западных научных, технических и военных знаний. Трезвые политики (например, Кидо Такаёси (1833–1877), самурай из княжества Тёсю, активный участник антисёгунского движения) объективно и хладнокровно рассматривали этот лозунг. Для Кидо не само по себе «почитание» императора, а использование его в качестве политического лозунга было средством создания обновленного государства[455].

Школа Мито, которая и выдвинула идею «почитания императора», пыталась найти пути разрешения внутренней кризисной ситуации в условиях угрозы извне. Лозунг «сонно» дополнился лозунгом «дзёи» («изгнание варваров»). Представители школы Мито опасались, что Запад может разрушить не только социальную и политическую системы Японии, но и «подлинный» характер японской нации, который они выражали термином «кокутай»[456], что было тождественно слову «синкоку» («страна богов»). Школа Мито сосредоточила свое внимание на разъяснении понятия коку тай как общественной иерархической структуры во главе с императором. Школа создала идейную базу антисёгунского движения и оказала решающее влияние на формирование националистической идеологии нового правительства Мэйдзи, в которой концепция кокутай заняла центральное место.

Антисёгунскую идеологическую направленность имела и школа национальной науки (кокугакуха). Представители этой школы (кокугакуся) начали с отрицания официальной идеологии — конфуцианства. Они противопоставили ей идею незыблемости императорской власти, к которой должна была вернуться страна, отказавшись от политической системы сёгуната.

Материалом для построения новой идеологии для кокугакуся была классическая японская литература. Она изучалась в противопоставлении кангаку, т. е. литературе китайской. Распространению влияния этой школы способствовало развитие в Японии книгопечатания в XVII в.

При этом деятельность школы национальной науки вышла далеко за рамки изучения и толкования классической японской литературы, т. е. культурных задач[457]. Анализируя литературные памятники, представители кокугакуха проводили мысль о том, что «путь Японии в древности» был идеалом, к которому следовало стремиться, и что религия синто в ее древнем виде содержала в себе неисчерпаемые сокровища японского «божественного» духа[458].

Родоначальником школы национальной науки был Кэйтю (1640–1701). Настоящая его фамилия — Симокава; он был известен еще как Кусин, а Кэйтю — его посмертное буддийское имя. Отцом Кэйтю был самурай, который не признавал его как сына. После смерти матери Кэйтю жил при буддийском храме божества Мёо школы Сингон. Уже в возрасте 12 лет он принял монашеский сан. Кроме буддизма он изучал классическую японскую литературу и древний язык. По совету князя Токугава Мицукуни Кэйтю начал изучение антологии «Манъёсю», первого письменного памятника японской поэзии VIII в., и прокомментировал ее целиком. Его труд, состоящий из 31 книги, считается одним из самых авторитетных и продолжает широко использоваться современными исследователями «Манъёсю»[459].

Дальнейшее развитие деятельности школы национальной науки связано с именами Када-но Адзумамаро, Камо-но Мабути, Мотоори Норинага. Тогда проявилась националистическая подоплека школы, ее идеологические цели. Ее представители критиковали феодальное общество, осуждали политику сёгуната, за что подвергались преследованиям. Временами сёгунат принимал весьма решительные меры. Так, в 1759 г. правительство бакуфу отправило в ссылку ученого-историка Такэути Сикибу (1712–1767) за то, что он читал лекции киотской придворной аристократии, в которых проповедовал идею «почитания императора и обуздания узурпатора-сёгуна»[460].

Основное внимание ученые-кокугакуся уделяли разъяснению сущности синто у «пути древней Японии» (кококу кодай но мити), который, по их мнению, превосходил конфуцианство и следовать которому означало подчиняться императору. Они проповедовали, что синто, древняя и основная религия японцев, присуще только японскому народу и превосходит конфуцианство.

Када-но Адзумамаро (1669–1736) родился в семье священника синтоистского храма Инари (богини риса) в Киото, получил воспитание в традициях синто, изучал классическую японскую поэзию вака, «Кодзики», «Нихон сёки», «Манъёсю». Он был известен своей образованностью. Када-но Адзумамаро составил докладную записку правительству, где протестовал против деятельности кангакуся и настаивал на открытии в Киото школы, где бы разрабатывали проблемы японского языка и литературы.

Камо-но Мабути (1697–1769) родился в семье настоятеля синтоистского храма, был учеником Када-но Адзумамаро и продолжал его работу над комментариями к «Манъёсю». Его работа пользуется популярностью и сейчас. В 1738 г. Камо-но Мабути переехал в Эдо и открыл школу, которая дала Японии много знаменитых людей. Мотоори Норинага, его ученик, считал Камо-но Мабути родоначальником изучения японских древностей. Камо стремился в своих сочинениях, насколько возможно, избегать слов китайского происхождения.

Мотоори Норинага (1730–1801) родился в семье Оцу Садатоси, оптового торговца в Исэ. В 11 лет он лишился отца и воспитывался в семье своей старшей сестры. В 1752 г. он приехал в столицу, где изучал медицину, конфуцианство, а затем японскую классическую литературу. В частности, он начал изучать язык японской повести XI в. «Гэндзи моногатари» («Повесть о Гэндзи»). Вернувшись в 1757 г. на родину, он занялся врачебной практикой, но занятии японской классикой не оставил.

Мотоори Норинага известен своими комментариями к «Кодзики», которые и сегодня представляют научную ценность. Он пытался доказать отсутствие китайского влияния на «Кодзики», осуждал преклонение перед Китаем, считая, что Япония, а не Китай, является центром вселенной и что происхождение японцев от богини Аматэрасу ставит их выше других народов[461]. По мнению Мотоори Норинага, права японского императора на управление страной являлись исконными и были освящены религией синто.

Новый этап в развитии кокугакуха пришелся на начало XIX в., когда начались осложнения в отношениях с внешним миром. Основным представителем школы в то время был Хирата Ацутанэ (1776–1843).

Хирата и его сторонники нетерпимо относились к сёгуну и его правительству. По их мнению, сёгуны нарушили и исказили тот порядок и государственный строй, который существовал в древней Японии. Имелась в виду древняя монархия, которую сёгуны «незаконно» отстранили от власти.

Хирата Ацутанэ родился в семье самурая низкого ранга в Акита. Он был главной фигурой в движении фукко синто (возрождения синто древности), считал необходимым очистить эту религию от влияния буддизма и конфуцианства, которые он отвергал, призывал к почитанию императора.

Опираясь на идеологию синтоизма, Хирата пытался создать концепцию развития японского государства. Его националистические идеи оказали сильное влияние на лидеров антисёгунского движения.

Интерес к синтоизму, призывы к его возрождению не были случайными. На всем протяжении японской истории синтоизм оставался религией, подтверждавшей божественное происхождение императорской власти. При всем огромном влиянии Китая на японскую культуру политическая теория «мандата Неба», построенная на конфуцианских канонических книгах («Ицзин», «Шуцзин»), не прижилась в этой стране. Для японцев оказалось неприемлемым, что, согласно этой теории, монарх являлся «всего лишь» избранником неба, тогда как в рамках синтоистской доктрины император считался прямым потомком богов.

В свое время сёгунат Токугава оттеснил синтоизм как самостоятельное религиозное течение на второй план именно потому, что он был тесно связан с сакрализацией императорской власти. В XIII–XVI вв. религия синто оставалась в подчиненном положении по отношению к буддизму, а в эпоху Токугава синто-буддийский синкретизм достиг своего пика[462].

Хотя идеология антисёгунского движения вызревала давно, в полной мере она оформилась в 1853 г., когда встал вопрос об открытии страны[463]. Тогда к лозунгу «сонно» добавился лозунг «дзёи» («изгнаниеварваров»), выдвинутый оппозиционными правительству даймё и самураями. По мере ухудшения политической обстановки в стране эта идея находила отклик среди широких слоев мелких провинциальных самураев и зажиточного крестьянства. Оппозиция обвиняла бакуфу в том, что оно открыло страну для иностранцев и заключило неравноправные договора.

Следует отметить, что состав участников движения за реставрацию императорской власти был довольно пестрым. Так, идеи почитания императора нашли широкое распространение среди сомо, людей простонародного происхождения. Они были активными участниками антисёгунского движения. В их отряды (сомотай) входили сельские самураи (госи), деревенские чиновники, землевладельцы-дзинуси, торговцы, синтоистские священники, ученые-кокугакуся[464].

Недовольство накапливалось во всех слоях японского общества, и потому проявлялось в весьма разнообразных формах. Например, в феврале 1866 г. произошли беспорядки в Нагоя, в мае — в Осака и Сакаи. Волнения начались в войсках сёгуна, размещенных в Осака; в последней декаде мая волнения охватили войска, размещенные в районе Синагава в Эдо. Пришлось послать чиновников бакуфу, но их престиж к тому времени был уже недостаточно высок для того, чтобы справиться с ситуацией.

Осенью 1867 г. в обстановке нараставшего политического и социально-экономического кризиса в стране вспыхнули весьма своеобразные массовые народные выступления — движение «Эдзя най-ка!»[465]. Оно охватило обширную территорию и примерно на месяц практически парализовало власть правительства бакуфу, что наглядно продемонстрировало глубину кризиса, охватившего японское общество.

Борьба за реставрацию императорской власти завершилась победой. 3 декабря 1867 г. в Киото произошло отречение сёгуна от верховной власти. 3 января 1868 г. состоялось совещание членов нового правительства, заблаговременно сформированного антисёгунской коалицией, на котором были зачитаны основные императорские указы: о реставрации императорской власти, об упразднении сёгуната, об учреждении нового правительства и т. д.

Внешне события 1867–1868 гг. выглядели как политическая реставрация, как возврат к весьма древней традиционной форме правления и к архаичным государственным институтам.

Но хотя идеи, начертанные на знамени реставрации, черпались в историческом прошлом страны и имели религиозную оболочку, силы, выступавшие под этими лозунгами, объективно были носителями социального прогресса, что вскоре проявилось в обновлении всех сторон жизни японского общества.

Идеология сонно дзёи выполнила организующую функцию в антисёгунском движении. Она послужила обоснованием для подтверждения законности нового правительства Мэйдзи, провозгласившего принцип тэнно синсэй — личного правления императора.

После реставрации Мэйдзи монархические идеи нашли сильную поддержку в возрожденном синтоизме. Уже в 1868 г. от имени императора было торжественно прокламирован сформулированный еще в древности принцип «единства культа и правления».

В 1870 г. был издан манифест о почитании синтоистских божеств, а в 1872 г. обнародовано так называемое учение о трех положениях, призывавшее к почитанию родных богов и любви к родине, к преклонению перед императором и к повиновению распоряжениям правительства[466].

Интересы классов и социальных слоев в ходе революционного процесса не остаются неизменными. Это подтверждает и история Японии XIX в. Самураи, которые выступали как активная сила в антисёгунской борьбе, спустя девять лет после реставрации подняли мятеж уже против новой власти. Но в то же время из числа самураев вышли деятели нового правительства, в политике которого, особенно внешней, воплотилась доктрина японского монархизма и исключительности японской нации, созданная в рамках школы национальной науки.