Япония в раннее Средневековье VII-XII века. Исторические очерки

Становление феодализма на Японских островах явилось результатом внутреннего процесса разложения первобытно-общинного строя, начавшегося задолго до VII в. В родоплеменном союзе Ямато, сложившемся в III в. на территории нынешнего района Кансай (с центром Осака — Киото), возникло два уклада — рабовладельческий и феодальный. Первый не развился в господствующий способ производства, поскольку рабский труд не играл решающей роли в общественном производстве, источники рабства были весьма скудны, а численность общинного крестьянства и земледельцев, прикрепленных княжеским[4] родом и знатью к земле, намного превосходила число рабов. Однако как уклад рабовладение существовало еще несколько столетий.

Власть правителей Ямато первоначально ограничивалась сравнительно небольшой территорией в Кансай. Известен и другой очаг образования классового общества и государства, именуемый в китайских источниках Ямаити [22, с. 445], а в большинстве работ японских историков — Яматай[5]. Японские ученые длительное время дискуссировали о том, был ли Яматай тождествен Ямато или же представлял собой самостоятельное образование на Кюсю [82, с. 74–75]. Однако независимо от дискуссии в японской историографии до сих пор преобладает мнение о том, что единственным центром возникновения общества, государства и культуры Японии является Кансай. Данная концепция восходит, по существу, к «Анналам Японии», авторы которых положили в основу освещения истории генеалогическую линию кансайских монархов.

Фурута Такэхико в результате многолетних исследований японских и китайских письменных источников, археологических находок, памятников духовной культуры пришел к убедительному выводу о наличии нескольких очагов возникновения японской цивилизации, в том числе в Кансай, на Кюсю (Ямаити), в районе Канто (с центром в нынешнем Токио) [416, т. 1, с. 2, т. 2; т. 3, с. 209]. В ходе продолжительного соперничества мелких князей позиции Ямато постепенно усиливались, и именно кансайским правителям на этапе формирования раннефеодального государства удалось объединить под своей властью большую часть о-вов Хонсю, Кюсю и Сикоку.

В отличие от ряда стран Западной Европы, где происходило тесное взаимодействие соседних народностей и где феодализм складывался на основе синтеза римских и варварских элементов [181], общество на Японских островах длительное время развивалось в условиях относительной изоляции. Контакты с Азиатским материком были весьма затруднительны. Осуществлялись они прежде всего в форме обмена дипломатическими миссиями, а также попыток японских князей подчинить себе отдельные корейские государства и их провинции. Военных набегов на Японию с материка в письменных источниках не отмечено, но известны факты переселения из Кореи и Китая в Японию.

Предпосылки возникновения феодальной общественно-экономической формации сложились в Японии к VII в. В процессе хозяйственного освоения земли увеличивались посевные площади, развивались производительные силы. Укрепившийся княжеский род Ямато и родоплеменная знать захватывали свободные и общинные земли, стремились вовлечь в сферу эксплуатации ранее свободных общинников.

Одновременно шел процесс становления раннефеодального государства, превращения знати в чиновников складывающегося государства с отчетливо выраженной тенденцией централизации власти. Оба процесса были тесно взаимосвязаны, поскольку без подъема производительных сил экономическая база центральной власти не могла быть прочной, а без устойчивой власти дальнейшее освоение территории Японских островов становилось затруднительным. Идеологическим оружием формирующегося государства был буддизм, проникший в Японию через Китай и Корею — сначала, во второй половине IV в., на Кюсю, а в VI в. — в Ямато (416, т. 3, с. 277) — и сосуществовавший с развившимся на основе первобытных верований местным религиозным культом синто (путь богов).

С конца VI в. обострилась борьба княжеского рода и знати Ямато за земли, за господство над крестьянами, за влияние в родоплеменном союзе. Внешним выражением этого процесса стала политическая борьба, которая привела к перевороту 645 г., известному в источниках и литературе как «переворот Тайка» (большие перемены) и рассматриваемому большинством исследователей разных направлений как рубеж в истории Японии. В результате переворота была ликвидирована фактическая власть наиболее влиятельного дома Cora, родственного княжескому, последний же значительно упрочил свои позиции. Однако наиболее важным событием в развитии японского общества явился не сам факт переворота, а последовавшие за ним реформы Тайка. В узком смысле под ними обычно подразумеваются реформы 645–649 гг., в широком — весь реформаторский процесс до начала VIII в. Последняя точка зрения представляется более приемлемой, поскольку эдикты 645–649 гг. только наметили направления преобразований, а для их осуществления потребовалось несколько десятилетий.

Но независимо от того, когда были начаты реформы, их конкретное содержание ни у кого не вызывает сомнений. В любом случае к началу VIII в. в Японии («Нихон», как теперь именовался феодализировавшийся союз Ямато) были проведены преобразования, закрепившие перемены в общественно-экономическом и политическом строе страны. К этому же времени кансайский режим окончательно присоединил к себе всю территорию района Канто и весь Кюсю, разбив в сражении родственный ему дом местного князя [416, т. 3, с. 302–303]. Принятый в 701 г. свод законов «Тайхо рицурё» юридически оформил сложившиеся социально-экономические отношения и политическую организацию общества. Хотя внешняя форма свода была заимствована в Китае, японские законодатели приспособили его к условиям Японии.

В сущности, в течение VII в. в Японии произошел решающий перелом, определивший переход к качественно новой, феодальной формации и имевший вследствие этого характер социальной революции, хотя для окончательного утверждения феодализма потребовалось еще несколько столетий — весь его ранний этап.

Японское общество в конце VI — начале VII в.

К концу VI в. на большей части освоенной земельной площади Японии господствовал принцип общинного владения землей. Из-за отсутствия данных трудно судить о площади пахотной земли, предоставлявшейся каждому двору. Известно, однако, что общинная земля распределялась старейшинами рода по едокам. Именно этот обычай был положен в основу надельной системы крестьянского землепользования, утвердившейся в последние десятилетия VII в.

Вместе с тем в конце VI — начале VII в. усилился процесс формирования частной земельной собственности (тадокоро) знати за счет захвата и разработки неосвоенных земель и княжеских дарений. Факт постепенной концентрации земли в руках знати подтвержден записями в «Анналах Японии».

Третьим видом земельной собственности были княжеские поля главы родоплеменного союза Ямато, о росте которых свидетельствует увеличение числа княжеских амбаров (миякэ) для хранения риса. Княжеские поля находились не только в центральном, столичном районе Кидай, но и на востоке, и на подвластной Ямато части территории Тикуси, как в то время назывался о-в Кюсю. К концу VI в. княжескому дому принадлежали уже не только пахотные поля, но и более обширные территории, равные по площади последующим уездам. В частности, в области Ямато, входившей в столичный район, собственностью князя были земли Такэти, Кацураги, Тоти, Сики, Ямабэ и Со. Пахотные земли и амбары княжеского дома подразделялись на три категории: непосредственная собственность князя и его семьи (мита); собственность всего родоплеменного союза Ямато, находившаяся в распоряжении княжеского дома; поля и амбары, созданные для хранения риса, расходовавшегося на военные нужды, обеспечение дипломатических миссий и т. д. [258; 238; 422]

Как подчеркивал Утида Гиндзо, земли князя и знати занимали сравнительно небольшую часть пахоты: если бы частные земельные владения получили широкое развитие, то их ликвидация и переход к государственной собственности на землю были бы невозможны [406, с. 172–173]. Иначе говоря, к VII в. частная земельная собственность еще не могла возобладать над общинной, а свободные земледельцы составляли подавляющее большинство населения Ямато.

Княжеские земли и частные ноля знати обрабатывались фактически закрепощенными крестьянами. Источником формирования этой категории населения дофеодальной Японии были свободные общинники, а также переселенцы с материка. Закрепощенных земледельцев и ремесленников, обслуживавших княжеский двор, именовали общим термином «бэ», заимствованным в корейском государстве Пэкче и обозначавшим как придворных, выполнявших определенные обязанности, так и зависящих от них крестьян и ремесленников [437, с. 35–37]. Людей, обрабатывавших поля знати Ямато, называли какибэ, а работавших на княжеских полях — табэ. Княжескому роду принадлежали также земледельцы, имевшие особые наименования — «косиро» и «насиро» — категория зависимых, учрежденная, как считала официальная японская историография, якобы для передачи потомкам имен императоров и принцев, не имевших детей. Цуда Сокити в специальном исследовании закрепощенных (бэмин), впервые опубликованном в 1929 г., на основе сопоставления «Анналов Японии», «Хроники древних событий» («Кодзики») и других источников убедительно доказал, что приведенное мнение — не более чем легенда, восходящая ко времени составления «Анналов Японии» (VIII в.), поскольку косиро и насиро получали имена не от имен императоров или императриц, а от названия императорского дворца либо местности, из которой происходили (437, с. 47–55].

Н. И. Конрад, считавшим бэмин разновидностью рабов, в то же время подчеркивал, что их положение отличалось от положения последних: бэмин нельзя было продавать, дарить, убивать; работавшие на полях князя и знати были прикреплены к земле [114, с. 52–53]. Кроме того, они платили подати своим владельцам [82, с. 130]. В целом бэмин-земледельцы по своему положению стояли ближе к крепостным крестьянам, чем к рабам, и наряду с землей являлись объектом собственности формирующейся феодальной знати. К тому же после реформ VII в. изменился их юридический статус, а не фактическое положение: став подданными императора и освободившись от частной зависимости, они по-прежнему работали на земле в качестве крепостных.

Источниками рабства являлись военные походы, в рабство обращали также за преступления. Однако рабы исполняли главным образом обязанности домашних слуг.

Свободные общинники, ранее закрепощенные бэмин и постепенно освобождавшиеся рабы явились источником формирования феодально-зависимого крестьянства.

В V–VI вв. существенные изменения претерпела структура родового строя. На смену кровнородственным объединениям пришла патронимия (удзи). Японские буржуазно-либеральные историки начала XX столетия отождествляли удзи с ирокезским кланом, греческим геносом, римским генсом [428, с. 83–84]. Цуда Сокити обратил внимание на сложную структуру удзи, включавшего кроме свободных рабов, распределявшихся между отдельными семьями, и полусвободных (бэмин), которыми ведал глава рода, и высказал мнение, что это — политическая организация [439]. Его точка зрения получила распространение в современной японской историографии. Нельзя, однако, согласиться с мнением Хирано Кунио, утверждающего, что патронимия была политически организована сверху. С точки зрения Хирано, доказательством этого служит система наследственных титулов — кабанэ [428, с. 84–87]. Однако титулы не могли появиться раньше, чем выделилась родовая знать и укрепились позиции княжеского дома.

Знать получала титулы в зависимости либо от степени родства с княжеским домом, либо — от должностных функций [351]. Выделялась знать старая и новая, центральная (столичная) и местная [428, с. 88–91]. К старой центральной знати относились, в частности, дома Кацураги, Хэгури, Косэ, Coгa, Вани и др. Первый, например, происходил из местности Кацураги в области Ямато и усилился благодаря участию в набегах на Корею в конце IV–V в.; дочери Кацураги впоследствии выдавались замуж за принцев. Все названные дома возглавляли патронимии, имели наследственные должности и самый высокий для подданных титул оми [236]. Дом Coгa, родственный княжескому и игравший с конца 80-х годов VI в. ведущую роль в управлении формирующимся государством, получил титул великого оми (ооми), указывавший на положение первого среди подданных «великого князя» (окими), как именовался глава союза Ямато.

Титулованная знать в центре и на местах стала ядром формирующегося класса феодалов. При этом существовали тенденции возникновения двух форм феодальной земельной собственности — частной и государственной. Первую представляла прежде всего крупная центральная знать, вторую — формирующийся императорский дом. Однако для установления господства над обширным слоем свободных земледельцев знать нуждалась в аппарате принуждения и, следовательно, была заинтересована в прочной центральной власти, что способствовало последующему возобладанию государственной собственности над частной.

Положение княжеского рода Ямато в конце VI — начале VII в. было, по-видимому, уже весьма прочным и определялось как экономической базой в виде земельных владений, на которую опиралась светская власть князей, так и сложившимся религиозным авторитетом, духовной властью. Во всяком случае, даже наиболее могущественный дом Coгa посягал не на трон, а на реальную светскую власть при угодных ему князьях. В правление княгини Суй ко (592–628), судя по записям в «Анналах Японии» и этнографическим источникам, вместо титула окими, с которым прежде правили князья Ямато, стали употребляться титулы сумэрамикото, тэнно (император), указывавшие на возвышение княжеского дома над знатью. Термин «тэнно» — китайского происхождения, но в Китае он не связывался с политической властью, а обозначал небесного, духовного владыку. Вводя данный термин, правители Ямато, видимо, стремились подчеркнуть религиозную власть японского императора, выражавшуюся в его функциях: он должен был молить богов о хорошем урожае, дожде, участвовать в осеннем празднике урожая — ниинамэмацури [325, с. 109–111], пробовать и подносить богам сжатый рис. Однако синтоистский культ не мог еще оформиться в религиозную и идеологическую систему, способную освятить феодальный строй. Поэтому с конца VI в. усилилось распространение буддизма и конфуцианства в Японии.

Активная роль в этом принадлежала принцу Умаядо (574–622)[6], известному более под посмертным именем Сётоку, чья деятельность в целом способствовала утверждению феодализма в Японии, становлению раннефеодального государства. Этим же целям была подчинена и деятельность великого оми Сога-но Умако. Но если мероприятия Сётоку объективно способствовали последующей победе государственной собственности на землю над частной, то Умако и его наследники стремились к расширению частных владений. Они добивались усиления союза знати во главе с домом Coгa, укрепления реальной власти последнего в формирующемся государстве и ограничения власти князей, Сётоку же желал безраздельного господства княжеского дома. По этой причине официальная японская историография, исходившая из легенды о божественном происхождении императорского дома, начиная с «Анналов Японии», всячески восхваляла принца Сётоку, а действия Сога-но Умако и его наследников оценивала отрицательно. Более двух десятилетий Сётоку, объявленный в конце VI в. наследником престола, и Умако фактически разделяли власть, сотрудничая и ведя скрытую борьбу.

Одним из выражений процесса становления раннефеодальной государственности явился рост чиновничьего аппарата. В целях его упорядочения в 603 г., по данным «Анналов Японии», была введена система 12 рангов [31, с. 141], что подтверждается также записями в китайской династийной истории «Суй шу». При этом система наследственных титулов (кабанэ) ликвидирована не была; титул указывал на положение патронимии в целом, ранги же предоставлялись отдельным чиновникам, имевшим титулы ниже ооми и омурадзи. По сведениям «Жития великого будды Сётоку» [25], создателями системы 12 рангов были Сётоку и Умако. При ес разработке был учтен опыт корейских государств Пэкче и Когурё.

Высшими рангами были «большая и малая добродетель» (дайтоку, сётоку). Остальные 10 рангов именовались по пяти конфуцианским добродетелям: большая, малая доброта (дайдзин, сёдзин); большое, малое почитание (дайрэй, серэй); большая, малая вера (дайсин, сёсин); большая, малая справедливость (дайги, сёги); большая, малая мудрость (дайти, сёти) [109, с. 53]. Характерно, что в «Хань шу» — официальной истории китайской династии Хань они перечислялись в ином порядке: доброта, справедливость, почитание, мудрость, вера. Дело здесь, однако, не в том, что Сётоку изменил порядок в соответствии со своими политическими идеалами, как считали многие японские историки: 12 рангов основывались на китайской же идее единства пяти элементов (дерево, огонь, земля, металл, вода), которым соответствуют и пять конфуцианских добродетелей в порядке, примененном Сётоку и Умако [325, с. 76–78].

Другим крупным мероприятием начала VII в., о котором сообщается в «Анналах Японии», явилось создание принцем Сётоку этико-политического наставления из 17 статей[7] (604 г.) [31, с. 142–146; 18], пронизанного конфуцианскими, буддийскими, легистскими идеями, текст его включает термины из древнекитайской философской и исторической литературы. В наставлении изложены этические принципы взаимоотношений монарха и подданных; при этом сильно выражена идея абсолютной монархической власти: «государство — это небо, подданные — это земля», «в стране нет двух государей, у народа нет двух господ».

Прекрасный стиль древнекитайского языка, на котором написано наставление, слишком широкая для своего времени эрудиция автора, чрезмерное возвышение государства и монарха, не соответствовавшее реальному положению князей ямато, породили вполне естественные сомнения в подлинности наставления, подкрепленные тщательным филологическим анализом текста, предпринятым в конце 20-х годов Цуда Сокити [439]. В частности, в тексте наставления употреблен термин «кунино цукаса» («губернаторы провинции»), который появился не ранее 645 г. Цуда пришел к выводу, что наставление из 17 статей было написано в правление Тэмму или Дзито, в 70–90-х годах VII в.

Действительно, при императоре Тэмму культ императорского дома достиг беспрецедентных размеров, а принц Сётоку стал объектом почитания и обожествления. Но точных доказательств того, что наставление из 17 статей было написано именно в это время, нет. Поэтому концепция Цуда остается в известных пределах гипотетической, хотя и весьма влиятельной в современной японской историографии. Существует и компромиссная точка зрения, согласно которой наставление из 17 статей, написанное Сётоку, было утеряно, а известный ныне текст был создан на основе сохранившихся фрагментов и легенд [325, с. 80–83]. Данное мнение представляется вполне приемлемым, тем более что редактирование и переписка составителями «Анналов Японии» дошедших до них документов бесспорны.

Историческая традиция приписывает также Сётоку и Умако первую попытку составления систематической истории Японии. В «Анналах Японии» сообщается, что в 620 г. они писали хроники императоров, провинций, центральной и местной титулованной знати и народа [31, с. 159]. Большая часть этих хроник не сохранилась, но известно, что их основой являлся миф о божественном происхождении императорской власти, а содержание составляла, по-видимому, генеалогия императорского дома. В сущности, это была попытка идеологического обоснования формирующегося государства В свою очередь, Сётоку и Умако опирались на имевшуюся в то время генеалогию князей Ямато, предания и легенды, записанные, как доказал Цуда Сокити, еще в VI в. (см. [438]), а позднее, в VIII в., ставшие источником «Хроники древних событий» и «Анналов Японии»[8].

Современные японские историки предполагают также, что именно Сётоку высчитал мифическую дату вступления на престол первого легендарного императора Дзимму (660 г. до н. э.): в 602 г. из корейского государства Пэкче был привезен китайский календарь, согласно которому 601 год был годом синъю (8-й циклический знак и птица) по 60-летнему циклу. По китайским поверьям, в год синъю через каждый цикл должно происходить много крупных перемен. От 601 г. было отсчитано 1260 лет и, таким образом, установлена дата возникновения японского государства — 660 г. до н. э. [325, с. 113–114].

Стремление принца Сётоку к возвышению и укреплению княжеского дома, обнаружившееся в упорядочении административного аппарата, создании наставления из 17 статей, обосновании монархической власти, нашло также выражение в попытке взять в свои руки инициативу во внешнеполитических делах, которыми до сих пор ведал Сога-но Умако. Еще в начале 90-х годов VI в. готовился поход в Силла, и на севере Кюсю была сосредоточена 20-тысячная армия. Хотя поход осуществлен не был, государство Силла опасалось вторжения, и в 598 г. правители Силла прислали в дар княгине Ямато двух сорок и павлина, в следующем году из Пэкче были присланы верблюд, осел, два барана и фазан. Однако правители Ямато остались недовольны количеством подарков и в 600 г. направили в Силла 10-тысячную армию под командованием представителя дома Coгa. По данным «Анналов Японии», Силла уступила Ямато ряд территорий и обязалась платить дань.

Обещание выполнено не было, и в 602 г. началась подготовка к новому походу. На этот раз была собрана 20-тысячная армия, которой командовал принц Кумэ — младший брат Сётоку. Характерно, что в этой армии не была представлена высшая столичная аристократия — оми и мурадзи. Сётоку пытался опереться на среднюю и мелкую знать, в том числе местную, и сформировать большую армию во главе с представителем княжеского дома. Эта — главная — цель Сётоку, нуждавшегося в военной опоре, была достигнута, а поход в Корею отложен [325, с. 67–72].

В 605 г. принц Сётоку переехал во вновь построенный дворец Икаруганомия, в 20 км от местности Асука, где в VI — начале VIII в. (с перерывами) находилась столица Японии. Нередко императоры меняли свои резиденции, но затем возвращались в Асука. Факт существования Икаруганомия, о котором сообщается в «Анналах Японии», подтвержден археологическими раскопками на территории буддийского храма Хорюдзи, проводившимися с 1934 г.[9]. Удаленность дворца Сётоку от столицы затрудняла управление государством, но Икаруганомия находился недалеко от дороги, связывающей Асука с Нанива (ныне — территория г. Осака) — морскими воротами района Кансай, через которые знать Ямато выезжала в Китай и Корею. Сётоку придавал важное значение контактам с Китаем. В Икаруганомия он готовил дипломатические миссии в эту страну, изучал буддизм и конфуцианство, принимал иностранных буддийских монахов и ученых [325, с. 85–87].

Деятельность Сётоку и Сога-но Умако тривела к укреплению основ формирующегося государства. Вместе с тем принцу Сётоку удалось усилить позиции княжеского дома и в определенной степени поколебать положение Coгa.

Политический переворот 645 г

Ослабление влияния дома Coгa отчетливо обнаружилось в вопросе о престолонаследии после смерти императрицы Суйко в 628 г. Реальных претендентов было двое — принцы Ямасиронооэ и Тамура. Первый был старшим сыном Сётоку и внуком Умако по материнской линии, второй — сыном принца Осаканохи-кохито, двоюродного брата Сётоку[10]. Тамура был женат на дочери Умако и имел от этого брака сына — принца Фурухитонооэ. Надеясь впоследствии посадить на трон Фурухитонооэ, Сога-но Эмиси, унаследовавший титул и должность своего отца Умако, умершего в 626 г., добивался, чтобы императором стал Тамура. Посмертная воля Суико была выражена неясно, и Эмиси толковал ее в пользу последнего.

В 9-м месяце 628 г. Эмиси созвал политический совет высшей знати — маэцукими (см. [421]). Однако если прежде дом Coгa легко навязывал свою волю совету, то теперь предложение Эмиси не встретило безоговорочной поддержки. Мнения о наследии престола разделились: пятеро поддержали кандидатуру Тамура, трое — Ямасиронооэ, а один воздержался, так как принадлежал к дому Coгa, но был сторонником Ямасиронооэ [369, с. 188–189] В конце концов Эмиси удалось возвести на трон Тамура, принявшего имя Дзёмэй.

Источники не содержат сведений о каких-либо значительных событиях в годы правления Дзёмэй (629–641), однако позволяют судить о продолжавшемся процессе становления раннефеодального государства. Рост бюрократического аппарата усложнял управление чиновниками. По сообщению «Анналов Японии», в 636 г. один из представителей императорского дома пожаловался Сога-но Эмиси на то, что чиновники отлынивают от службы, и предложил установить обязательные часы присутствия при дворе — с 6 часов утра и до 12 часов дня. Хотя Эмиси не согласился, необходимость контроля над государственным аппаратом была очевидной. С его расширением связана также потребность в городе — политическом центре. Именно этим объясняется частое строительство новых, все более крупных императорских дворцов и связанные с ним переезды двора в новые резиденции. Дзёмэй, в частности, в 639 г. перенес столицу к р. Кудара, где в то время жили переселенцы из Пэкче (по-японски — Кудара). Одновременно с дворцом строился крупный буддийский храм Кударадзи, т. е. продолжалось поощрение буддизма [325, с. 154–156].

В те же годы Эмиси, а затем и его сын Ирука настойчиво стремились к расширению частных земельных владений, прежде всего своих собственных, причем не только за счет свободных земель, но и за счет императорских владений. Это привело Coгa к открытой борьбе с императорским домом. В 641 г. императора Дзёмэй сменила на престоле его жена Когёку. Эмиси не удалось посадить на трон Фурухитонооэ, и в 10-м месяце 643 г. он передал свой пост Ирука.

Спустя месяц Ирука совершил нападение на Икаруганомия — резиденцию принца Ямасиронооэ. Он стремился расширить власть дома Coгa, расчистить путь на трон принцу Фурухитонооэ, поскольку Ямасиронооэ по-прежнему оставался одним из возможных претендентов.

Застигнутый врасплох Ямасиронооэ потерпел поражение и покончил жизнь самоубийством [31, с. 199–201]. Однако действия Ирука вызвали недовольство не только членов императорского дома, но и части крупной и средней знати. Оппозиция дому Coгa начинает быстро расти.

По мнению Сэки Акира, переворот был ускорен международными событиями. Одним из главных источников информации о Китае и Корее наряду с редкими дипломатическими миссиями являлись сыновья знатных японских семей, обучавшиеся в Китае. За рубежом они проводили 1015, а иногда 20–30 лет, изучая иероглифическую письменность, китайскую литературу, историю, право, религии. В 2030-х годах VII в. на родину после обучения в Китае вернулась очередная группа японцев, благодаря чему в Японию проникли более подробные сведения о государственном и общественном строе Танской империи, ее положении и политике. Как известно, династия Тан проводила активную завоевательную политику и, в частности, в 11-м месяце 644 г. приступила к захвату корейского государства Когурё. Не исключалась возможность нападения и на Японию, что поставило японскую знать перед необходимостью консолидации [369, с. 198]. Надежную оборону могло организовать лишь государство с сильной центральной властью, политические притязания же дома Coгa были чреваты расширением масштабов внутренней борьбы. Поэтому отдельные представители знати надеялись, что устранение Coгa откроет путь к укреплению императорской власти.

Инициатором заговора против Coгa стал Накатоми но Камако, происходивший из синтоистских жрецов, но принявший буддизм. Решительную поддержку он нашел у молодого принца Наканооэ, сына Дзёмэй и Когёку. Подробной программы преобразований Наканооэ и Камако не разработали, но, очевидно, вынашивали идею создания бюрократической организации, подобной танской, и передачи всех земель и земледельцев под власть императора [325, с. 179–180]. По своей сущности это — идея утверждения той формы феодальной собственности на землю и людей, единым носителем которой должен был выступать монарх.

Заговор с целью убийства Сога-но Ирука был составлен Наканооэ и Камако строго конспиративно. Даже одного из основных участников, Сога-но Кураямада-но Исикавамаро (из дома Coгa, но противника Эмиси и Ирука), посвятили в детали плана лишь за четыре дня до его осуществления. Предполагалось воспользоваться приемом корейских послов в Итабукиномия дворце императрицы Когёку в Асука. Сигналом к убийству должно было послужить начало чтения доклада императрице. Последнее входило в обязанности Исикавамаро. В качестве непосредственных исполнителей были избраны представители знатных домов, ведавшие военными вопросами; без их поддержки нельзя было рассчитывать на успех, поскольку они несли охрану дворца.

Когда стало известно о прибытии корейских послов в Нанива в Асука они ожидались лишь месяц спустя, — было решено созвать совет знати и доложить императрице. Заседание назначили на 12-е число 6 го месяца 645 г. Ирука, который после упомянутых событий 643 г. опасался нападения, редко покидал свою резиденцию и не расставался с оружием. Однако на этот раз, вопреки обыкновению, он явился в зал заседаний без меча: когда он входил во дворец императрицы, его меч ловко отцепил шут.

Как только Ирука вошел во дворец, Наканооэ приказал закрыть все двери и вместе с Камако и другими заговорщиками спрятался за колонной, ожидая сигнала [31, с. 208–209].

Переворот был быстрым и успешным. Дом Coгa существенного сопротивления не оказал. На следующий день после убийства Ирука, 13-го числа 6-го месяца, Сога-но Эмиси сжег все императорские хроники и другие документы, которые за четверть века до этого стали собирать Сётоку и Умако, и покончил жизнь самоубийством [31, с. 210]. Были спасены и переданы Наканооэ лишь провинциальные (по другой версии — государственные) хроники.

14-го числа Когёку уступила трон своему младшему брату, принцу Кару, ставшему императором Котоку. Наканооэ объявили наследным принцем. (В 662 г. он стал императором Тэндзи.) Занять трон немедленно он отказался, не желая, чтобы его участие в заговоре объясняли стремлением стать императором. Кроме того, Кару был одним из старших принцев, ему было около 50 лет, а Наканооэ — 20. В тот же день было создано правительство, причем новая структура государственного управления отразила укрепившееся влияние императорского дома. В частности, наследный принц занял второе место в иерархии политической власти после императора, тогда как прежде это место принадлежало ооми — главе дома Coгa.

Власть монарха и его наследника была подчеркнута введением поста советника (утицуоми) императора и наследного принца. На эту должность назначили Накатоми-но Камако (получившего затем звучную фамилию Фудзивара — «Поле глицинии», а также сменившего имя на Каматари). Вместо прежних высших должностей ооми и омурадзи по китайскому образцу учреждались посты левого (хидари-но оматигими) и правого (миги-но оматигими) министров, которые заняли сторонники Наканооэ — Абэ-но Курахасимаро и Сога-но Исикавамаро (последний — активный участник переворота).

Структура правительства отразила и стремление нового режима использовать китайский опыт в государственном управлении. Вводились, в частности, две должности политических советников (кунииухакасэ) правительства, которые заняли знатоки Китая. И наконец, впервые, по китайскому же примеру, вводился девиз правления императора — Тайка [325, с. 176–178].

Почти одновременно страна Ямато стала именоваться «Нихон» — Япония. Первым китайским источником, где упоминается это название, явилась «Старая история Тан» — «Цзю Тан шу», сообщающая, в частности, что в 648 г. из Японии (Жибэнь, Нихон) в Китай прибыла миссия.

Значение событии 645 г., безусловно, выходило за рамки дворцового переворота. Устранение дома Coгa открывало путь к проведению реформ, в осуществлении которых руководители переворота пытались опереться и на часть столичной знати, и в особенности на местную знать. Последняя более всего была заинтересована в сильной центральной власти из-за своей собственной слабости, неспособности справиться с народными движениями. Сведения о них в официальных источниках, разумеется, крайне скудны, но позволяют заключить, что накануне переворота происходили народные выступления в религиозной форме, подавлявшиеся с помощью центральной власти. Косвенным доказательством роста активности народа может служить и тот факт, что после переворота правительство стало принимать и в ряде случаев удовлетворять иски крестьян [325, с. 193–194].

Н. И. Конрад, опиравшийся на источники и исследования японских историков 20–30-х годов, высказывал аргументированное предположение, что социальное движение зависимых (бэмин) лежало в основе всей длительной борьбы знати за преобладание в племенном союзе в течение V–VII вв. Это движение «окончательно подорвало последние остатки родового строя, на-несло решительный удар политическом форме общеплеменного союза, подготовило сформирование государства и поставило во главе этого формирующегося государства наиболее передовые слои тогдашнего общества» [114, с. 63–64].

Переворот 645 г. может рассматриваться как начало заключительного этапа становления японского раннефеодального государства. Особенности конкретно-исторического развития Японии предопределили победу государственной собственности на землю над частной. Потребовалось, однако, еще несколько десятилетий, прежде чем данный принцип вместе с другими реформами и преобразованиями был проведен в жизнь.

Проблема реформ Тайка

Выше уже отмечалось, что факт проведения реформ после переворота 645 г. и их содержание являются несомненно доказанными. Остается, однако, спорным вопрос о времени осуществления преобразований и подлинности ряда документов, на основе которых судят о реформах.

До 20-х годов XX в. японская историография, исходившая из текста эдикта о реформах, имеющегося в «Анналах Японии» и датируемого 1-м числом 1-го месяца 646 г., считала, что важнейшие реформы были осуществлены сразу после переворота, во второй половине 40-х годов VII в. Однако Цуда Сокити на основе филологического анализа и сопоставления «Анналов Японии» с другими источниками высказал обоснованные сомнения в подлинности эдикта 646 г. [441], что повлекло за собой дискуссию японских историков о реформах Тайка, не закончившуюся до настоящего времени.

Действительно ли реформы проводились в 40-х годах VII в.? Или они начались после вступления на престол императора Тэндзи — бывшего принца Наканооэ, в 60-х годах, как считают современные японские историки Кадоваки Тзйдзи, Сэкигути Хироко и др. [257; 373]? Действительно ли эдикт о реформах был написан в конце 645 г., накануне того, как был объявлен, или же он сочинен составителями «Анналов Японии» в VIII в.?

Выяснение этих вопросов, безусловно, требует рассмотрения и текста источников, и основных аргументов, приводимых японскими историками — участниками дискуссии в защиту той или иной точки зрения.

Подготовка к реформам, по данным «Анналов Японии», началась спустя два месяца после переворота, в 8-м месяце 645 г. Центральное место отводилось мерам, связанным с последующим введением государственной собственности на землю и людей. В частности, в восточные провинции (Тогоку) были направлены чрезвычайные чиновники[11] из среды центральной знати, которым поручалось произвести обмер полей и подворную перепись [31, с. 219]. На востоке было много принадлежащих императору крепостных и преданной двору знати. Вслед за этим чиновники с такими же обязанностями были назначены во владения императорского дома в области Ямато, а в 9-м месяце — в остальные провинции. Одновременно знати запрещалось расширять свои земельные владения, а крестьянам — продавать землю.

Для упорядоченного проведения подворных переписей был издан указ, четко отграничивавший рабов от остального населения. Согласно указу, дети от смешанных браков (рабов со свободными) становились рабами, т. е. не подлежали последующему наделению землей. Кроме того, подтверждались права знати на владение рабами в отличие от закрепощенных, которые спустя несколько месяцев были формально освобождены. Был также установлен контроль над буддийскими храмами [325, с. 182–186].

В конце того же года императорский двор, как сообщается в «Анналах Японии», переехал в Нанива, где в первый день следующего, 646 г. и был объявлен эдикт о реформах, состоявший из четырех статей. Содержание этого документа сводится к следующему.

По ст.1 отменялись все ранее существовавшие права на частное владение землей, упразднялись титулы оми, мурадзи и другие, которые со времени введения принцем Сётоку чиновничьих рангов утратили практическое значение и превратились в почетные звания; вводилась государственная собственность на землю и людей (коти комин). Высшим чиновникам предоставлялись бенефиции (дзикибу) в виде натуральной ренты-налога с определенного числа крестьянских дворов, остальным чиновникам — полотно и шелк.

Ст. 2 устанавливала административное деление страны: столица, столичный район (Кидай)[12], включавший пять провинций, провинции (куни), уезды (гун), деревни (ри).

Ст. 3 узаконивала подворные переписи и наделение землей.

Ст. 4 вводила новую налоговую систему, в том числе зерновой налог в размере двух снопов и двух связок риса с 1 тана (10,5 ара) земли [31, с. 224–226].

Главным в эдикте являлись ликвидация всех видов земельной собственности, объявление земли и крестьян собственностью государства, введение надельной системы крестьянского землепользования и административного деления Японии, без чего раздача наделов была бы невозможной. Содержание эдикта, таким образом, затрагивало коренные жизненные интересы и крестьянства, и знати, поскольку общинники лишались свободы и прикреплялись к земле, а знать утрачивала земли, хотя и получала компенсацию в виде бенефиций.

Могли ли такие преобразования осуществиться в течение трех-четырех лет даже с учетом того, что в общине существовал обычай подворного распределения земли? Могло ли быть в такой короткий срок осуществлено административное деление при плохом состоянии дорог, транспортных средств, отсутствии разветвленного аппарата управления?

Нельзя упускать из виду и то, что единственным доказательством подлинности эдикта 646 г. является подлинность самих «Анналов Японии». Но этот памятник составлен в 720 г., и его авторы вполне осознавали свою цель — обосновать господство императорского дома.

Цуда Сокити обратил внимание на ряд дословных совпадений в тексте эдикта 646 г. и последующих документов, в частности свода законов «Тайхо рицурё», введенного в действие в 701 г. Историк пришел к выводу, что эдикт, датируемый 646 г., написан авторами «Анналов Японии», источником же послужил свод законов «Оми рицурё»[13], составленный в 668 г. Фудзивара-но Каматари по указанию императора Тэндзи — бывшего принца Наканооэ. Этот же свод, по мнению Цуда, явился основой и упомянутого законодательства 701 г.

Цуда привел следующие аргументы: границы столичного района (Кидай) определены в ст. 2 эдикта неточно, если исходить из того, что столица в 646 г. находилась в Нанива; уезды, обозначенные иероглифом «гун», были введены после издания «Оми рицурё»; тогда же был установлен способ измерения земельной площади и определения зернового налога — два снопа и две связки риса с тана земли, изложенный в тексте эдикта [441].

В 30-х годах против концепции Цуда выступил Сакамото Таро, считавший, что по содержанию текст эдикта мог быть написан в 645 г., но признавший его последующую литературную обработку [359; 360]. Кроме того, существование свода законов «Оми рицурё», на который ссылался Цуда, тоже вызывает сомнение, поскольку текст этого свода не сохранился, а ранние источники, в том числе «Анналы Японии», не содержат о нем никаких сведений. Первое упоминание об «Оми рицурё» встречается в источниках, относящихся к IX в. Поэтому после второй мировой войны ряд историков, прежде всего Иноуэ Мицусада, не отрицая общего вывода Цуда о неподлинности эдикта 646 г. или по меньшей мере его отдельных положений, внесли уточнения в аргументацию Цуда и развили его концепцию ([237; 230; 235]; см. также [372; 343]).

Иноуэ Мицусада установил, что административное деление на уезды (гун), упомянутые в тексте эдикта 646 г., было введено не в 668 г. сводом «Оми рицурё», а позднее — либо сводом законов «Асука-но киёмихарарё»[14], составленным в 681–689 гг., либо сводом «Тайхо рицурё» (701 г.). В отличие от «Оми рицурё» существование «Асука-но киёмихарарё» не вызывает сомнений. Хотя текст последнего также не сохранился, он упоминается в источниках, и на основе записей о мероприятиях 80–90-х годов VII в. можно судить о его содержании. «Асука-но киёмихарарё» послужил, кроме того, базой для последующих сводов: «Тайхо рицурё», а также «Нро рицурё» (718 г.)[15]. Таким образом, дословные совпадения в тексте эдикта 646 г. и свода «Тайхо рицурё» объясняются тем, что они могли иметь общий источник — свод «Асука-но киёмихарарё». Что же касается уездов, то до конца VII в. они именовались не «гун», а «кори» и обозначались другим иероглифом; этот вывод Иноуэ подтвержден эпиграфическими памятниками VII в. [230].

Отдельные возражения, выдвигавшиеся против концепции Цуда — Иноуэ, в целом не опровергают вывода, что текст эдикта 646 г. неоригинален и по меньшей мере подвергся серьезной доработке авторами «Анналов Японии»; это мнение стало общепринятым в японской историографии.

Ряд положений эдикта остается тем не менее спорным. В частности, Сэки Акира, полагающий, что эдикт мог быть объявлен в 646 г., а осуществлен позднее, высказал мнение, что уезды «кори» — это разновидность уездов гун, поэтому данный термин вполне мог фигурировать в эдикте 646 г. Кроме того, Сэки считает, что границы столичного района Кидай были твердо установлены в древности и не изменялись при каждом переносе столицы [369, с. 211].

Другие историки отмечают, что ст. 1 эдикта, вводившая государственную собственность на землю и людей, вполне могла быть написана в 645 г. Кроме того, в ст. 4 эдикта говорится о налоге тканями, определявшимся земельной площадью и основывавшимся на дотайковском обычае. К тому же в «Тайхо рицурё» данный вид налога не фигурирует [325, с. 190].

Вместе с тем остается фактом, что текст об уездах в эдикте 646 г. идентичен соответствующему тексту «Тайхо рицурё» — с той разницей, что первый выделял три вида уездов в зависимости от размера, а второй — пять. Расхождение объясняется тем, что авторы «Анналов Японии», написавшие или доработавшие текст эдикта 646 г., основывались, как уже отмечалось, на своде «Асука-но киёмихарарё» [325, с. 188–189]. Несомненно и то, что установленная эдиктом налоговая система стала применяться не ранее 80-х годов VII в. Не могла быть введена в 40-х годах и надельная система крестьянского землепользования.

Итак, реформы, изложенные в тексте эдикта 646 г., не могли быть осуществлены в течение первых лет после переворота 645 г., но переворот положил начало преобразованиям. «Анналы Японии», законодательные акты конца VII — начала VIII в., эпиграфические памятники, а также результаты анализа и разработки источников в японской историографии дают основания для выделения трех этапов реформ.

На первом этапе (645–649) были намечены направления преобразований, проведены подготовительные мероприятия, осуществлены некоторые реформы административного аппарата в центре и на местах.

Второй этап характеризовался постепенным введением надельной системы крестьянского землепользования, четкого административного деления, разработкой свода законов. Активизация реформ связана с правлением императора Тэндзи (662–671) и деятельностью Фудзивара-но Каматари — руководителей переворота 645 г. Источники не позволяют достаточно основательно утверждать, что Каматари действительно разработал свод законов, известный под названием «Оми рицурё», поэтому первым реально существовавшим сводом можно считать «Асука-но киёмихарарё».

С окончанием его составления (689 г.) начинается третий, заключительный этап реформ (689–701), на котором были завершены социально-экономические преобразования, намеченные после переворота 645 г. и осуществлявшиеся на втором этапе.

В 3-м месяце 646 г. в Нанива, как сообщают «Анналы Японии», были собраны чиновники (куни-но цукаса), ранее посланные в восточные провинции для проведения подворной переписи. В столицу пригласили и представителей местной знати (куни-но мияцуко), позднее превратившихся в начальников уездов.

Правительственные чиновники представили материалы переписи и обмера полей, послужившие основой для последовавшего затем местного административного деления. На первом этапе, однако, стали вводить только деление на провинции (куни): первым таким актом восточную часть страны — район Канто — разделили на восемь провинций.

Правительство рассмотрело также жалобы крестьян и местной знати на столичных чиновников, пытавшихся обогатиться за счет имущества крестьян и местной знати, и наказало как своих эмиссаров, так и отдельных представителей местной знати, дававшей чиновникам взятки в надежде добиться благосклонности власть имущих. Наоки Кодзиро справедливо замечает, что правительство, стремившееся к осуществлению принципа государственной собственности на землю и людей, старалось не возбудить сопротивления народа и местной знати [325, с. 193–194].

Для введения же государственной собственности необходима была ликвидация частных владений знати. Последняя, однако, не спешила отдавать свои земли и людей под власть императора, так как боялась лишиться уже завоеванных привилегий. Даже принц Наканооэ сделал это лишь в 3-м месяце 646 г. В 8-м месяце правительство еще раз потребовало передачи земель и людей императору. Одновременно знати были обещаны новые должности и ранги [368]. Эта часть реформ проводилась сравнительно быстро, поскольку от рангов и должностей непосредственно зависели бенефиции, гарантировавшие знати устойчивые доходы. Поэтому в 647 г. были введены 13 рангов, а во 2-м месяце 649 г. — новая система 19 рангов, что укрепило экономическую базу столичной аристократии и дало правительству основания требовать передачи земель, все еще находившихся в руках знати.

Этим первый этап реформ был, по существу, исчерпан. Главный их результат — начало введения государственной собственности на землю и людей, первые шаги к введению административного деления и обеспечению привилегий столичной знати. В 650 г. одна из провинций поднесла в дар императору белого фазана. По китайским поверьям, это считалось счастливым предзнаменованием. Поэтому во дворце состоялась торжественная церемония, а император ввел новый девиз правления, названный в честь белого фазана (Хакути) [369, с. 219].

Основное содержание второго этапа реформ, как уже отмечалось, составляло распространение надельной системы крестьянского землепользования, предусматривавшей выдачу крестьянам подушных наделов на основе подворной переписи и обмера полей, обязанность крестьян трудиться на земле, платить налоги и выполнять повинности. О наделении землей говорилось и в эдикте 646 г., а затем в эдиктах 652 г. [280, с. 146].

Окончательное утверждение надельной системы произошло в конце 80-х годов VII в. До этого времени налоги взимались подворно, с 690 г. — подушно, что соответствовало принципу подушного распределения земли. Переписи населения, а следовательно, и переделы земли до 690 г. не были регулярными. Не было, наконец, завершено осуществление административного деления. В 649–653 гг. были созданы уезды (кори), сначала в восточных провинциях, а затем — в остальных. Для выделения же деревень потребовалось несколько десятилетий — до 80 — 90-х годов VII в. [304; 369, с. 216–217].

Императору Тэндзи (бывшему принцу Наканооэ) не удалось довести реформы до конца. В конце 671 г. он умер, назначив престолонаследником своего сына — принца Отомо. Однако в следующем году принц Оама, младшим брат Тэндзи, предпринял вооруженное выступление против Отомо. Поводом послужило то, что Тэндзи, возлагавший большие надежды на своего сына, нарушил обычай, по которому после смерти императора трон наследовал его младший брат и лишь после этого — старший сын. Выступление Оама известно в японской историографии под названием «мятеж дзинсин»[16] [274; 273; 262; 323]. Одержав победу, Оама в 9-м месяце 072 г. вернулся в Асука, где в следующем году короновался под именем императора Тэмму.

Правление Тэмму отмечено усилением японского элемента в политической культуре и идеологии в противовес китайскому, укреплением синтоизма, веры в божественное происхождение императорского дома, что отразилось и на конкретном содержании реформ. Так, если с начала VII в. для наименования чиновничьих рангов применялись понятия, обозначавшие конфуцианские добродетели, то в новой системе рангов, введенной в 685 г., были использованы традиционные этические категории: ясность, чистота, честность и др. [325, с. 365–366; 204].

Ослабление китайского влияния свидетельствовало об укреплении японского раннефеодального государства и росте этнического самосознания правящих кругов: не случайно именно Тэмму был инициатором составления официальной истории, основанной на легенде о божественном происхождении императорского дома, хотя при его жизни такая история не была создана. Вместе с тем японский императорский двор и знать не отказались, да и не могли отказаться от использования китайских моделей, прежде всего в области права, поскольку сами еще не имели достаточного опыта в этой сфере деятельности. Надельная система утвердилась в Японии не потому, что принципы распределения земли и взимания ренты были заимствованы в Китае, а потому что эти принципы оказались приемлемыми для Японии и соответствовали обычаю подушного распределения земли в японской общине, китайский же закон о наделении землей был приспособлен к обычаям и условиям Японии. Иначе говоря, почва для введения надельной системы была подготовлена социально-экономическим развитием Японии; в противном случае чуждое условиям страны зарубежное законодательство оказалось бы мертвым.

При Тэмму, в 681 г., началось составление первого достоверно существовавшего свода законов — «Асука-но киёмихарарё», законченное в 689 г., в правление императрицы Дзито, вдовы Тэмму (см. [275; 324]). Свод обобщал практику проводившихся реформ и содержал ряд новых установлений. Он вводился в действие постепенно, еще до завершения всей работы.

На заключительном этапе реформ стали регулярными переписи населения и переделы земли. Последняя перепись, предшествовавшая составлению свода «Асука-но киёмихарарё», проводилась в 670 г.; с 690 г. в течение столетия они осуществлялись через каждые шесть лет.

Было завершено административное деление на провинции, уезды и деревни. Уезды стали именоваться гун, их начальники (гундзи)[17] назначались из числа местной знати, носившей прежде титул куни-но мияцуко. Начальники уездов подчинялись губернаторам провинций, назначавшимся из среды центральной знати. Уезды в зависимости от числа входивших в них деревень делились на три категории, деревня (ри) состояла в среднем из 50 дворов. Был реформирован также порядок несения воинской повинности: по закону 689 г. вместо осуществлявшегося прежде подворного призыва стали одновременно призывать на службу 1/4 всех военнообязанных.

Наконец, в 90-х годах VII в. окончательно оформилась организация и центральных органов управления. Правительство — Государственный совет (Омацуригото-но цукаса) — состояло из главного, левого и правого министров, которым через систему секретарей подчинялось восемь департаментов (в отличие от Китая, где существовало шесть департаментов). Кроме того, с 691 г. в источниках упоминается Религиозный совет (Каму цукаса), ведавший синтоистскими церемониями, обрядами и праздниками и существовавший на равных правах с Государственным советом [325, с. 391–393].

Важнейшим итогом реформ VII в явились переход от первобытного общества к раннефеодальному, становление качественно иного общественного строя. Именно это отличает преобразования VII в. в Японии от реформ, которые многократно проводились на протяжении средневековья в различных странах, в том числе и в Японии, в целях укрепления ранее сложившегося феодального строя.

В ходе реформ VII в. в Японии формируется государственная феодальная собственность на землю и людей, прежняя родоплеменная знать превращается в феодалов, которым на данном этапе давались бенефиции. Постепенно складывается мелкое крестьянское землепользование в виде предоставления крестьянам наделов из государственного фонда. Держатели наделов обязаны были работать на земле и платить ренту государству, выступавшему по отношению к ним единым феодалом — собственником земли. Процесс формирования феодально-зависимого крестьянства в VII в. становится интенсивным.

Критерием социальных преобразований при переходе от первобытно-общинного строя к классовому в отличие от последующих социальных революций может считаться не ликвидация зависимости эксплуатируемого населения, а фактическое порабощение или закрепощение свободных, что обусловлено качественным отличием первобытно-общинной формации от всех трех эксплуататорских обществ — рабовладельческого, феодального, капиталистического

Закрепощенные земледельцы в итоге реформ VII в. в Японии не стали свободными, а превратились в зависимых крестьян. Наделение крестьян землей способствовало подъему производительных сил, однако утрата свободы крестьянством не могла не привести к борьбе с феодалами как классом, захватившим землю и власть. Но надельное крестьянство, разумеется, не сразу осознало свое новое положение. Вследствие происходившего же в дальнейшем захвата крестьянских наделов феодальной знатью, явившегося одной из причин распада надельной системы, классовая борьба усиливается.

Реформы VII в. несомненно стимулировали развитие производительных сил. Для понимания исторического процесса важны, однако, не только реформы, но и социальная практика их осуществления. Здесь, естественно, возникает проблема, насколько соответствовал и правовые акты и их реализация друг другу. Рассмотрение ее является задачей следующей главы.