Ясновидящая, или Эта ужасная «улица»

ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ

Две бабушки ушли, а Леша закрылся у себя в комнате и принялся размещать там вещи по своему усмотрению. Перед вселением в новую квартиру ему купили новый, блестящий от полировки письменный столик, но Леша настоял, чтобы сюда взяли и старый, обшарпанный. Теперь он привинчивал к этому столу тиски, вешал полку и щит для инструментов, размещал в ящиках болты, гайки, радиодетали и кучу самых различных вещей, которые называются хламом, но могут неожиданно пригодиться. Он очень жалел, что Валя не может видеть его отдельную комнату, его роскошно оборудованную, как он считал, «мастерскую», но, проработав минут пять, он вдруг вскакивал и начинал в радостном возбуждении ходить по комнате, фальшиво напевая: «В флибустьерском самом синем море бригантина поднимает паруса».

А что бы сказал тот же Валька, узнав о чудесном преображении своего друга?! Вот бы он вытаращил глаза, увидев, как этот обычно робкий друг лезет с кулаками на верзилу Красилина, как его почтительно угощает сигаретой представитель местной шпаны, как он пьет вермут из горлышка, выхватив бутылку из рук красивой хулиганки, как шагает в сопровождении милиционера!

Вот так, то и дело отрываясь от работы, Леша закончил оборудование мастерской очень поздно, поэтому поздно заснул и поздно проснулся. Антонина Егоровна не стала будить внука и оставила ему записку о том, что уехала по делам и вернется к обеду.

Позавтракав, Леша вернулся в свою комнату. Еще весной он решил построить портативный диктофон, чтобы не утруждать себя конспектированием того, что говорят учителя. Живя на даче, он с удовольствием думал о том, как станет собирать свой аппарат на специально оборудованном столе, откуда не надо будет убирать инструменты и детали перед приготовлением уроков. Теперь он стоял, смотрел на мастерскую и чувствовал, что мысли о диктофоне ушли куда-то на задний план, что сейчас его волнует другое.

Да, вчера он завоевал авторитет среди местного хулиганья. Но как сохранить, этот авторитет? Снова лезть с кулаками на Красилина? Ни в коем случае! Леша об этом и подумать не мог без содрогания. Пристать к Огурцову? Тоже страшновато... Кроме того, после совместной выпивки все они вроде стали «свои», а со «своими» ссориться не следует. Так что же делать? Как удержать за собой первое место среди этих «своих»?

Леша вышел во двор. Старших ребят там не было. Возле противоположного корпуса стояла Матильда, разговаривая с незнакомой девочкой, черноволосой и длинноносой, похожей на грачонка. Леша заметил, что при его появлении Матильда быстро повернулась к своей собеседнице и стала что-то оживленно шептать, косясь в его сторону, а собеседница слушала ее чуть приоткрыв рот, глядя на Лешу во все свои черные глаза.

«Рассказывает о моем нападении на Красилина», — с удовольствием подумал Леша. Он сунул пальцы в карманчики на джинсах и стал с рассеянным видом прохаживаться по малышовой площадке. Внезапно он обратил внимание на разбитый фонарь, остановился и оглянулся через плечо на Матильду.

— Кто эту штуку раскокал?

Матильда с подобострастным видом сделала в направлении Тараскина несколько шагов.

— А это Миша вчера... Миша Огурцов.

— Зачем? — машинально спросил Леша.

— Н-ну... просто чтобы меткость показать.

Леша снова посмотрел на разбитый фонарь. Он знал, что об их доме даже писали в газетах, знал, что в иных домах новоселы долго мучаются из-за недоделок и добираются до своих жилищ по ухабам, а здесь не только в квартирах не было никаких изъянов, даже двор к приезду жильцов был полностью благоустроен, даже малышовая площадка оборудована, и по углам ее стояли красивые фонари. Леша подумал: «Только такой кретин, как этот Огурцов, может испакостить то, что для него же сделали». Однако вслух он ничего не сказал, он сел на скамью и стал поджидать прихода старших ребят. Те не появлялись, зато из противоположного корпуса вышел еще один незнакомец — узколицый и узкоплечий мальчишка с короткими волосами, похожими на каракулевый мех. Как вы догадываетесь, это был Зураб. Краешком глаза Леша заметил, что обе девчонки стали что-то ему шептать, осторожно кивая на Тараскина. Леше, конечно, было очень интересно узнать, о чем они шепчутся, но, если бы он узнал, ему стало бы еще интересней.

— Зураб, смотри, — прошептала Русико, — это тот самый, который Тамар ножом колол!

Зураб быстро зыркнул на Лешу и обратился за подтверждением к Матильде:

— Это он?

— Он, — кивнула Матильда и вдруг добавила: — Только я не знаю, может, про него что-нибудь врут...

— Кто врот? Зачэм? — спросил Зураб.

— В общем, это некоторые взрослые так говорят, — шептала Матильда. — А вдруг... А может быть, они просто клевещут на него...

— Ой, Матильда, зачем клевещут? — жалобно сказала Русико. Ей очень не хотелось, чтобы Тараскин оказался обыкновенным малым, а не героем ужасной трагедии.

— Русудан, почему нэ понимаешь?! — зашептал Зураб. — Зачэм на меня тетя Паша клэветала, что я огурцы воровал? Потому что она нэхороший человэк. — Он помолчал, глядя на Лешу, и закончил: — Это провэрить надо.

Только этого Матильда и ждала. Весь вчерашний вечер и все сегодняшнее утро ей не давала покоя мысль о том, что все ее вранье оказывается правдой или хотя бы почти правдой и что она, похоже, обладает даром ясновидения. Самой грандиозной и самой беспардонной ее выдумкой была история роковой любви Леши Тараскина, и Матильду со вчерашнего дня томило желание проверить: а вдруг она и тут не ошиблась? Вчера вечером она небрежно, как бы между прочим, спросила Марию Даниловну:

— Мам, это правда, что Леша Тараскин в колонии для несовершеннолетних побывал?

— С чего это ты взяла? — спросила в свою очередь Мария Даниловна.

— Да так... люди говорят.

— Язык без костей, молоть что хочешь может.

Матильду такой ответ не удовлетворил.

— Мам!.. Ну, а может быть, у тебя в документах есть что-нибудь такое?

— Да ничего у меня такого нет! С чего ты взяла все эти глупости?

Однако и это Матильду не разубедило. Она понимала, что семья Тараскиных могла сделать все возможное, чтобы скрыть Лешино темное прошлое. Самой расспрашивать Лешу ей было боязно, вот она и спровоцировала на это новеньких.

— Провэрить надо, — тихо повторил Зураб.

— А как ты проверишь? — прошептала Матильда.

— Познакомлус и задам вопрос.

— Это как-то неловко такие вопросы задавать, — возразила Матильда, — сидел ты или нет.

— Если деликатно, то можно, — шепнула Русико.

— А если он неправду скажет? Скажет, что не сидел, и все тут.

— Па лицу узнаем. Па лицу всэгда видно, когда человэк врот. Познакомь мена с ным.

Матильда тихонько пробормотала, что она сама еще с Лешей не познакомилась, и все трое умолкли, думая, как приступить к делу.

А Леша видел, как возбужденно они шепчутся, поглядывая на него, и думал: похоже, что он произвел впечатление во дворе даже более сильное, чем он сам предполагал. Как бы узнать, что говорят о нем старшие ребята? Может, порасспросить осторожненько этих троих, что сейчас пялятся на него? Это, пожалуй, мысль! Он повернул голову к ребятам и небрежно бросил:

— Эй! Давайте сюда!

Те переглянулись между собой и не двинулись.

— Ну, чего боитесь? Не съем! — сказал Леша.

Зураб, Матильда и Русико снова переглянулись и очень медленно двинулись к Леше. Медленно не потому, что боялись его, — просто их оторопь взяла от такой неожиданной удачи: оказывается, Тараскин сам не прочь с ними поговорить.

— Давно бы так! — процедил Леша, когда они подошли. — Не такой уж я страшный, как обо мне говорят. Я младших не трогаю. — Он сидел, развалившись на скамье, положив ногу на ногу, и, не поднимаясь, протянул руку Матильде. — Будем знакомы — Тараскин Алексей.

Матильда в свою очередь протянула ему свою вялую, как лапша, пятерню и негромко назвала себя. Зураб, наоборот, даже оскалил зубы от натуги, чтобы показать, какое у него крепкое рукопожатие.

— Зураб Григошвили, — отчеканил он. — А это моя сэстра Русудан.

Знакомство состоялось, после этого воцарилось довольно длительное молчание. Леша напряженно думал, как бы ему незаметно выведать то, что его интересовало, а остальные — о том, как бы приступить к разговору на волнующую их деликатную тему. Почувствовав, что молчание слишком затянулось, Леша стал задавать собеседникам всякие незначительные вопросы. Он спросил Матильду, давно ли она здесь поселилась, и та ответила, что они поселились тут первыми, что ее мама — управляющая этим домом. Зураб сообщил, что они переехали сюда только вчера.

— Вы что, с Кавказа? — спросил его Леша.

Русудан ответила за брата, что они родились в Тбилиси, но что уже восемь лет, как их семья переехала в Москву.

— Наш отэц — балшой спэциалист, — вставил Зураб.

Русудан пояснила, в какой области их отец является специалистом, но Леша пропустил это мимо ушей. Он все думал о том, как бы подвести беседу к тому, что говорят о нем старшие ребята. Занятый своими мыслями, Леша спросил Русудан, где они жили в Москве до переезда сюда. Русудан назвала какую-то улицу, после чего снова наступило молчание. И вдруг Зураб заговорил возбужденно, отчетливо, сильно повысив голос:

— А совсэм нэдавно мы на даче жили. Скажи, Русудан, да? — При этом он странно, как показалось Леше, взглянул на сестру, а та посмотрела на Зураба очень значительно и тоже заговорила громче прежнего:

— Да, на даче жили. На станции Турист по Савеловской дороге. А сейчас папа поссорился с хозяйкой тетей Пашей, и мы уехали. Хотели до конца августа жить, а теперь уехали. Зураб, да?

— Почему поссорились? — спросил Леша, все еще думая о своем.

— Патаму, что хозяйка тета Паша меня оклевэтала, — сказал Зураб.

Вот к такому заявлению Леша проявил уже некоторый интерес.

— Как это оклеветала?

— Она сказала, что Зураб огурцы у нее на огороде воровал, — пояснила Русудан, а Зураб продолжал еще горячее:

— Я ей говорю, этой тетэ Паше: «Зачем мнэ ваши огурцы, у моего отца хватит дэнег, чтобы сколько захотим огурцов купить», а она говорыт: «Нэт, ты воровал, на тебе еще желтая рубашка была».

— А у Зураба никакой желтой рубашки совсем нет, — подхватила Русико. — Отец сказал тете Паше: «Никогда в роду Григошвили воров не было, и я не позволю на своего сына клеветать». А потом сказал маме: «Собирай вещи, я за машиной поеду». И мы уехали.

Зураб прижал руку к сердцу и уставился маленькими черными глазками на Лешу.

— Ну, скажи, пожалуйста: это харашо, когда на человэка клевэщут? Я у нее ни одного агурца нэ трогал, ни одной морковки нэ взял!

— Ну, подло, конечно, — ответил Леша.

И тут опять воцарилось молчание. Брат и сестра поняли, что они слишком увлеклись рассказом о нанесенной Зурабу обиде и забыли о главном. Леша заметил, что Русудан переглядывается с братом, а Матильда очень настороженно поглядывает то на Зураба, то на Русудан. И вот Зураб снова уставился на Лешу маленькими глазками и проговорил сочувственно, почему-то понизив голос:

— Говорат, на тэбя тоже клевэщут.

— Почему клевещут? — не понял Леша.

— Говорят, что ты в колонии малолетних сидел, — сказала Русудан.

Леша опять-таки ничего не понял.

— В каких малолетних? — спросил он.

— Н-ну... прэступников, — пояснил Зураб.

Очень трудно рассказать о том, что почувствовал Леша, услышав такую новость. На некоторое время он впал в состояние какого-то оцепенения. Он посмотрел на своих собеседников и увидел, что все трое смотрят на него и ждут ответа в каком-то сильном напряжении: Зураб — плотно сжав губы и не спуская с Леши неподвижных глаз, Русико, наоборот, приоткрыв рот, а Матильда — прикусив нижними зубами верхнюю губу. Все это было так неожиданно, что Леша не сразу понял, какое это может иметь для него значение, но внутренний голос ему подсказал, что этим нельзя пренебрегать...

— А... а откуда вам это известно? — осторожно спросил он.

— Так... Люди говорат. Матильда, скажи!

Матильда почувствовала себя очень неловко.

— Ну, вообще... Ну, вообще ходят такие слухи... Но ведь мало ли чего болтают... Болтают, например, что ты в колонии был... За то, что...

Почему Леша попал в колонию, Матильда так и не осмелилась выговорить. За нее это сделала Русудан:

— За то, что ты человека ножом колол.

Леша почувствовал, как у него остановилось дыхание от этих слов. Что же это происходит? Кто это выдумал про него такое? А может быть, никто ничего не выдумывал, просто спутал его с кем-то? Может, это Мишка Огурцов в колонии побывал? А может, еще кто-нибудь, кого он еще не видел?

Зураб неотрывно смотрел на Лешу маленькими острыми глазками. Ведь он обещал девчонкам по лицу определить, соврет ли Тараскин или нет.

— На тебя клевэщут, да? — спросил он.

«Так что же делать? — лихорадочно думал Леша. — Пожалуй, глупо говорить, что клевещут, и такой козырь из рук выпускать. В конце концов, могут же оказаться в одном дворе двое таких».

— Клевэщут? — настаивал Зураб, разглядывая Лешино лицо.

И Леша решился. Он оглянулся по сторонам и понизил голос.

— Честно? — спросил он, в упор глядя на Зураба.

Зураб молча кивнул. Обе девчонки словно окаменели.

— А никому не скажете?

— Никому, — сказал Зураб, а девчонки молча помотали головой.

— Было такое дело, — почти прошептал Леша и добавил: — Только, смотрите, никому!

Тут он увидел, что Матильда вдруг плюхнулась на скамейку рядом с ним, откинув голову на спинку, и впала в какое-то полуобморочное состояние: рот у нее был приоткрыт, глаза слегка закатились, но длинные ресницы довольно часто моргали.

Зураб и Русудан смотрели на Лешу молча и, как ему показалось, с глубочайшим почтением. Но вот Русудан нарушила молчание.

— Скажи, пожалуйста, — очень осторожно спросила она, — ты правда из ревности Тамар поколол?

«Ну и ну!» — мелькнуло у Леши в голове, но он тут же придумал, как избежать дальнейших вопросов. Он встал, сунул пальцы в карманчики джинсов и, прищурившись, посмотрел на Русудан.

— Знаешь... Я не очень люблю, когда суются в мои личные дела.

Он неторопливо зашагал к своему подъезду, но по дороге остановился и взглянул через плечо на Русудан.

— И вообще, не доросла ты еще, чтобы такими вещами интересоваться.

Хотя Зураб, Матильда и Русико пообещали молчать о разговоре с Тараскиным, Леша надеялся, что это обещание будет нарушено. Так оно и оказалось. Уже во второй половине дня Оле и Мише было доложено, что вчерашний рассказ Матильды о трагической Лешиной любви — чистейшая правда. Тут уж Миша не стал иронизировать насчет правдоподобности этой истории.

Матильда в качестве свидетелей привлекла Зураба и Русико, и те сказали, что Леша при них подтвердил факт своего пребывания в колонии. Правда, по их словам, Тараскин не подтвердил, что он из ревности ударил ножом Тамару, однако он этого и не отрицал, так что тут можно было не сомневаться.

Подошли Красилины. Они не слышали вчерашнего рассказа Матильды, и ей пришлось его повторить. Представляя Зураба и Русудан старшим ребятам, Матильда попутно рассказала, как здорово они вчера отколотили Демьяна, как Русудан чуть не убила его, треснув тазом по голове, и как их папа заявил, что подобным делам он своих детей сам учит. Оба Григошвили подтвердили это, но Зураб заметил, что он сам мог бы управиться с Демьяном и что, по его мнению, неприлично, когда девочки ввязываются в драку. Тут подошел сам Демьян и мирно, как со старыми знакомыми, поздоровался со своими вчерашними противниками.

— Вон! Этот смотрит сюда, — вдруг заметил Федя.

Все оглянулись и увидели в лоджии Лешу.

— Ой! Вот теперь нам будет! — пробормотала Матильда и отошла в сторонку, чтобы не быть заподозренной в разглашении Лешиной тайны.

Тараскин удалился в комнату, и все разбрелись в разные стороны двора.

Это были очень тяжелые часы для Миши Огурцова. Как видно, сердце Оли Закатовой было окончательно покорено «неполноценным» (иначе он теперь за глаза Тараскина не называл).

Миша предложил Оле пойти к нему, послушать новые диски, но та предпочла «дышать свежим воздухом». И вот теперь она слонялась по двору, он слонялся за ней, в тоске и злости наблюдая, как его Не Такая Как Все поглядывает на лоджию Тараскина, да еще старается — совершенно безуспешно — делать это незаметно для Миши.

Тут же прогуливались Красилины. Обе пары временами сходились, обменивались несколькими фразами, просто так, чтобы скрыть взаимную антипатию, потом снова расходились в разные концы двора.

История Тараскина и неверной Тамары Красилиных поразила, но совсем по-другому, чем Олю и Мишу. В их местах тоже бывали случаи поножовщины и даже стрельбы из дробовиков, но все это, как правило, было связано с пьянкой. Но ведь Лешка, по словам Матильды, расправился с Тамарой, будучи в трезвом уме и здравой памяти!

— Во, Федька, где оно, средневековье-то! — говорила вполголоса Нюра. — Вот тут оно, в самой Москве. Вот, например, когда твоя Танька с Гришкой в кино ходить стала, ты хоть разочек о ноже подумал?

Федя отрицательно мотнул головой, а Нюра продолжала:

— А помнишь, как Никанор Иванович с Альбиной Петровной обошелся? Так... Погоревал маленько, а потом сказал: «Насильно мил не будешь» — и отпустил с богом. А тут... Тут этот... прямо феодализм какой-то!

— Да чо феодализм! — лениво возразил Федя. — Просто в голове у него это самое... — И он приложил указательный палец к виску.

Помолчав, Нюра заметила:

— Чокнутый он или не чокнутый, а, видать, твоя краля сохнет по нему. Заметил, как она на его балкон пялится?

Федя тайком от сестры вздохнул: он это заметил. Если бы ему неделю назад сказали, что его может увлечь девчонка, которая с кулаками на людей кидается, которая способна пить из горлышка вермут на глазах у милиционера, он только улыбнулся бы этому, как глупой шутке. А сейчас... С детства от отца и матери, от дедушки с бабушкой он слышал, что подлинную красоту человека надо искать не на лице, а в душе, и вот, поди ты: он не может не думать об этой Закатовой, хотя вполне согласен с Нюрой, которая награждает Олю всякими нелестными эпитетами.

Впервые в доброе сердце Феди стало закрадываться смутное недоброе чувство. Он пока еще не замечал, что стоит ему представить себе красивую физиономию Тараскина, как у него непроизвольно сжимаются кулаки.

А Леша, почти пританцовывая, расхаживал из комнаты в комнату по пустой квартире (бабушка еще не вернулась) и распевал уже в полный голос свою «Бригантину». Он видел из лоджии минут десять назад, как Матильда о чем-то рассказывала старшим ребятам, указывая на скамейку, где он недавно сидел, как Зураб и Русудан дружно кивали при этом головами. Тут уж сомнения не было, что все трое не сдержали обета молчания, наплели старшим именно то, чего хотелось Леше.

Пора было выходить во двор. С каким бы видом ему там появиться? Пожалуй, лучше всего не психовать, как вчера перед Федькой, а держаться спокойно, но так, чтобы все чувствовали, что перед ними опасный человек, что у него под рубашкой может оказаться нож. Стоп! А если приладить под рубахой какой-нибудь настоящий нож? И как-нибудь приоткрыть его? Будто случайно, совсем чуть-чуть приоткрыть, но так, чтобы его заметили?

Леша пошел в кухню. Первое, что он обнаружил, была длинная пила для хлеба, таскаться с которой было, конечно, смешно. Был еще большой кухонный нож, но им бабушка постоянно пользовалась и могла хватиться. И вдруг Лешу осенило: иногда, уезжая на полевые работы, его отец брал с собой ружье и все необходимое для охоты. Это бывало, когда партии предстояло работать в далекой тайге, где оружие необходимо на случай встречи с агрессивным медведем, где была надежда получить лицензию на отстрел сохатого или другого какого-нибудь зверя для пополнения запасов продовольствия. Но в этом году Игорь Иванович не взял с собой ружья: его партия работала в населенной местности. Может быть, он оставил и свой охотничий нож? Так оно и оказалось! Леша открыл нижний ящик старинного комода, в котором отец обычно хранил охотничьи принадлежности, и тут же вынул из него нож, большой охотничий нож, пригодный для свежевания крупного зверя. У него было длинное и широкое лезвие в черных кожаных ножнах, с черной рукояткой, внизу которой блестела металлическая крестовина, а наверху — такой же наконечник. Сверху к ножнам была пришита небольшая кожаная петля, чтобы вешать нож на поясной ремень. Другая такая же петля, только застегивающаяся на маленькую пуговку, должна была охватывать рукоятку поверх крестовины, чтобы нож не вывалился из ножен, но пуговка была здесь оторвана. Под самой рукояткой Леша увидел выбитый на лезвии номер. Он знал, что такие ножи продаются только по охотничьим билетам, что номера, выбитые на них, записываются в эти билеты. Знал он также, что ношение холодного оружия преследуется в уголовном порядке, не знал только, какое за это полагается наказание.

Он немножко поколебался. Если кто-нибудь из ребят проболтается, что у него такой нож, неприятностей будет много, и, пожалуй, не столько у него, сколько у отца. Но потом он вспомнил, что вроде бы приобрел во дворе репутацию человека опасного, значит, все предпочтут молчать, боясь мести с его стороны.

Леша повесил нож на ремень. Из-под рубахи, завязанной узлом на животе, нож высовывался больше чем наполовину. Пришлось распустить узел. Кончик ножа все равно продолжал выглядывать, и Леша сунул его в карман джинсов. Теперь вроде все было в порядке: нож не был виден, но рукоятка его оттопыривала ткань рубашки, и нетрудно было догадаться, что там под ней. Осталось преодолеть лишь одно небольшое затруднение: после завязывания рубашки узлом обе полы ее оказались очень мятыми, появляться во дворе в таком виде Леша не хотел, пришлось взять утюг и прогладить рубашку. Когда он покончил с этим, во дворе уже никого не было — как видно, все ушли обедать. Тут появилась бабушка и вскоре пригласила внука за стол. Пообедав, Леша стал часто выходить в лоджию, высматривая старших ребят, но во дворе болталась только мелкота, на которую было неинтересно производить впечатление.

Он и не подозревал, что Оля, Миша и Красилины тоже поглядывают во двор, ожидая, когда там появится Тараскин. Оля это делала потому, что была увлечена Тараскиным, Миша и Федя — потому, что ревновали Олю к Тараскину и знали, что она выйдет во двор, как только этот тип там появится, а Нюра — потому, что ее брат, лопух Федька, втюрился в эту полоумную и за ним теперь нужен глаз да глаз.