Ястребы Утремера

III. Дорога к Эль Гор

Путь к Эль Гор был действительно труден. Кормак ехал между огромными выщербленными валунами, через глубокие овраги и вдоль крутых обрывов. Солнце медленно взбиралось к зениту, и жара начала танцевать и мерцать. Солнце свирепо било по укрытой шлемом голове Кормака и, оглянувшись назад на голые скалы, ослепленный светом, он щурил глаза. Но большой воин не обращал на это внимания. На своей собственной земле он научился игнорировать мокрый снег, снег с дождем и сильный мороз, а следуя за Львиным Сердцем, перед мерцающими стенами Акры, на пыльных равнинах Азота и около Яффы он привык к пламени восточного солнца, яркому свету, отраженному от голых песков, к сокрушительным пылевым бурям.

В полдень он остановился на привал в тени огромного валуна, чтобы дать несколько часов отдыха черному жеребцу. Здесь бил крошечный родник, давно известный ему, — достаточно, чтобы утолили жажду и человек, и его конь. Жеребец с нетерпением жадно набросился на тощие травы, растущие по берегам ручья, а Кормак ел сушеное мясо, которое было у него в маленьком мешочке. Здесь он останавливался, чтобы напоить коня много дней назад, когда ехал с Жераром. Али-Эль-Яр лежал отсюда на запад; ночью он сделал большой крюк, объезжая его, направляясь к замку фон Гонлера. Он не хотел смотреть на руины. Ближайшим сколько-нибудь значимым мусульманским вождем был Нуреддин Эль Гор, который вместе со своим братом по оружию, Косру Маликом, сельджуком, удерживал замок Эль Гор, расположенный в холмах на востоке.

Кормак ехал флегматично через дикий зной. К полудню он выехал из глубокого, широкого ущелья и поднялся на более высокий уровень холмов. Этим путем он ездил прежде в набег на дикие племена Востока, и на небольшом плато в начале ущелья должна стоять виселица, на которой сьер Жерар де Жисклин однажды повесил пойманных с поличным туркменских вождей, как предупреждение для их племен.

Теперь, когда Фицджеффри подъехал к плато, он снова увидел старое дерево, вновь украшенное «плодами». Его зоркие глаза различили человеческую фигуру, болтающуюся в воздухе, подвешенную, по-видимому, за запястья. Высокий воин в остроконечном шлеме и легкой кольчужной рубашке мусульманина стоял внизу, тыкая жертву копьем, заставляя тело раскачиваться и вращаться на веревке. Гнедая туркменская лошадь стояла рядом. Холодные глаза Кормака сузились. Человек на канате — его голое тело, блестевшее на солнце, было светлее, чем у турка. Норманн-гэл коснулся шпорами вороного жеребца и стремительно погнал его через плато.

Услышав внезапно раздавшийся грохот копыт, мусульманин замер и обернулся. Бросив копье, которым он мучил пленника, он быстро достал и натянул тетиву на короткий тяжелый лук. После этого, просунув левую руку в лямки небольшого круглого щита, он вскочил в седло и рысью погнал коня навстречу атакующему франку.

Кормак приближался, словно грозовой разряд, его глаза ярко сверкали над краем мрачного щита. Он знал, что этот турок никогда не встретится с ним так, как встретил бы его франкский рыцарь — грудь к груди. Мусульманин уклонился бы от его тяжелой атаки и кружил вокруг на своем проворном коне, уворачиваясь из стороны в сторону, пока не нашел слабое место для удара. Но он бросился в бой так безрассудно, будто никогда раньше не сталкивался с тактикой сарацинов[17].

В это время турок натянул лук, и стрела впилась в щит Кормака. Они были едва в пределах броска копья друг от друга, но мусульманин достал еще одну стрелу, что и погубило его. Кормак, стремительно мчавшийся вперед, вдруг поднялся на стременах, сжимая свое длинное копье за середину древка, и бросил его, как дротик. Неожиданный ход застал сельджука врасплох, и он сделал ошибку, подняв свой щит, вместо того, чтобы уклониться. Наконечник копья пробил легкий щит и ударил со всей силы человеку в грудь, укрытую кольчугой. Острие копья согнулось, не пробив кольчуги, но потрясающей силы удар выбросился турка из седла, и когда он поднялся ошеломленный, нащупывая свой ятаган, большой черный жеребец ужасающе воздвигся над ним и в ярости ударил копытами вниз, разрывая и разбивая.

Даже не взглянув на свою жертву, Кормак подъехал к виселице и приподнялся в седле, всматриваясь в лицо того, кто висел.

— Сатана, — пробормотал большой воин, — это же Мишель де Бле, Майкл де Блуа, один из оруженосцев Жерара. Что за дьявол сделал это?

Выхватив меч, он перерезал веревку, и юноша скользнул ему в руки. Губы молодого Майкла были пересохшие и распухшие, глаза полны страдания. Он был голый, за исключением коротких кожаных бридж, и солнце жестоко терзало его светлую кожу. Кровь из раны на затылке уже запеклась, покрыв коркой его желтые волосы, на его конечностях виднелись небольшие порезы — следы от копья его мучителя.

Кормак положил молодого француза в тени, отбрасываемой неподвижно стоящим жеребцом, и смочил водой из своей фляги его пересохшие губы. Как только он смог говорить, Майкл прохрипел:

— Теперь я знаю, что действительно мертв, ибо есть только один рыцарь, что когда-либо приезжал в Утремер, способный метнуть длинное копье, как дротик, и Кормак Фицджеффри мертв уже в течение многих месяцев. Но если я мертв, где Жерар… и Юлала?

— Отдых и покой, — проворчал Кормак. — Ты жив, и я тоже.

Он развязал прочные шнуры на запястьях Майкла, которые глубоко врезались в плоть, и принялся аккуратно растирать и массажировать онемение руки. Медленно бред исчез из глаз юноши. Как и Кормак, он был из той породы, что была жесткой, как упругая сталь; несколько часов отдыха и много воды, и его жизненные силы вернулись.

— Как долго ты болтался на этой виселице? — спросил Кормак.

— С рассвета, — глаза Майкла были мрачными, когда он потирал свои разорванные запястья. — Нуреддин и Косру Малик сказали, что однажды сьер Жерар повесил здесь людей их расы, это было логично, что один из мужчин Жерара должен украсить собой эту виселицу.

— Скажи мне, как умер Жерар, — пробурчал ирландский воин. — Люди разносят лишь грязные слухи…

Красивые глаза Майкла наполнились слезами.

— Ах, Кормак, я — тот, кто любил его и привел к смерти. Слушайте, здесь нечто большее, чем случайный встречный взгляд. Я думаю, что Нуреддин и его товарищ по оружию были ужалены шершнем империи. Я думаю, что они, вместе с псами-рыцарями из франков, мечтали о смешанном царстве среди этих холмов, которое не будет хранить верность ни Саладину, ни любому королю Запада.

Они начали расширять свои владения путем предательства. Ближайшим христианским владением был Али-Эль-Яр, конечно. Сьер Жерар был настоящим рыцарем, мир и справедливость владели его душой, и поэтому он должен быть устранен. Все это я узнал позже. Боже, если бы я знал обо всем заранее! Среди рабов Нуреддина была персидская девушка по имени Юлала, и она стала невинным орудием их злых желаний, когда эти двое попытались заманить моего господина в ловушку, чтобы убить сразу его тело и его доброе имя. И помоги мне Боже, через меня они преуспели там, где в противном случае никогда не смогли бы.

Для моего господина Жерара честь была превыше всего. Поэтому он по приглашению Нуреддина посетил Эль Гор и не обращал никакого внимания на обольщения Юлалы. И тогда, следуя командам своих хозяев, которым она не смела перечить, девушка позволила Жерару увидеть себя, представ перед ним без покрывала, как бы случайно, и она притворилась, что влюблена в него. Но Жерар не выказал ей никакого внимания. Но я… я пал жертвой ее чар.

Кормак с отвращением фыркнул. Майкл схватил его за руку.

— Кормак, — воскликнул он, — вспомните себя — все люди не такие железные, как вы! Я клянусь, я полюбил Юлалу в тот момент, когда впервые увидел ее, и она полюбила меня! Я замыслил увидеть ее снова — похитить из Эль Гора…

— Откуда люди взяли россказни, что Жерар был тем, кто завел роман с рабыней Нуреддина? — прорычал Фицджеффри.

Майкл закрыл лицо руками.

— Это моя вина, — простонал он. — Однажды ночью немой слуга принес записку, подписанную Юлалой, очевидно. Она умоляла меня приехать вместе с сьером Жераром и его людьми и спасти ее от страшной судьбы — наша любовь была обнаружена, переписка прочитана, и они стали мучить ее. Я был вне себя от ярости и страха. Я пошел к Жерару и все ему рассказал, и он, чистая душа, человек чести, пообещал помочь мне. Он не мог нарушить перемирие и принести гнев Саладина на христианские города, но он надел свою кольчугу и выехал вместе со мной. Мы попытаемся найти любой способ, которым смогли бы тайно выкрасть Юлалу; если нет, мой господин пойдет смело к Нуреддину и попросит девушку в дар или предложит заплатить большой выкуп за нее. Я готов был жениться на ней.

Но когда мы добрались до места у стены Эль Гора, где я имел обыкновение встречаться Юлалой, мы обнаружили, что оказались в ловушке. Нуреддин, Косру Малик и их воины вдруг окружили нас со всех сторон. Нуреддин первым заговорил с Жераром, рассказав ему о ловушке, которую он установил, и о приманке, которая должна была соблазнить моего господина. И мусульманин рассмеялся, зная, что любовь оруженосца завела Жерара в ту западню, где потерпел неудачу тщательно обдуманный кованый план. Что касается послания — Нуреддин сам написал его, считая в своем коварстве, что сьер Жерар сделает все именно так, как он и сделал.

Нуреддин и турок предложили Жерару присоединиться к ним в осуществлении их плана об империи. Они рассказали ему откровенно, что его замок и его земли были платой для некоего влиятельного дворянина в обмен на его союз, и они предложили заключить союз с Жераром вместо того аристократа. Сьер Жерар ответил лишь, что всю свою оставшуюся жизнь он будет хранить верность своему королю и своим убеждениям, и после этих слов мусульмане набросились на нас, как бурные волны.

Ах, Кормак, Кормак, если бы вы были там вместе с нашими всадниками! Жерар вел себя мужественно и решительно по своему обыкновению — спина к спине бились мы, и я клянусь вам, что мы выстелили вокруг завалы по колено из мертвецов, прежде чем Жерар упал, и они опрокинули меня.

«Христос и крест!» — были его последние слова, когда турецкие копья и мечи пронзили его насквозь. И его красивое тело, обнаженное и изрезанное, бросили коршунам и шакалам.

Майкл рыдал судорожно, стуча кулаками друг о друга в страдании. Кормак заурчал глубоко в своей груди, словно дикий бык. Голубые огни горели и мерцали в его глазах.

— А ты? — спросил он резко.

— Меня они бросили в темницу, чтобы пытать, — ответил Майкл, — но в ту же ночь Юлала пришла ко мне. Старый слуга, который любил ее и жил в Эль-Горе еще до того, как его захватил Нуреддин, освободил меня и провел нас обоих через секретный проход, который ведет от камеры пыток за стены. Мы направились в горы пешком и без оружия и скитались там в течение нескольких дней, прячась от всадников, посланных за нами. Вчера нас поймали и вернули в Эль Гор. Они казнили старого раба, который показал нам тайный проход, неизвестный сегодняшним хозяевам замка, а мы отказались рассказать, как мы бежали, хотя Нуреддин угрожал нам жестокими пытками. На рассвете он вывел меня из замка и приказал повесить на этой виселице, оставив одного из своих людей, чтобы охранять меня. Что он сделал с Юлалой, одному Богу известно.

— Вы знали, что Али-Эль-Яр пал?

— Да, — Майкл тупо кивнул. — Косру Малик хвастался этим. Земли Жерара теперь перешли в руки его врага, рыцаря-предателя, который придет на помощь Нуреддину, когда мусульмане выступят против короны.

— А кто этот предатель? — спросил Кормак тихо.

— Барон Конрад фон Гонлер, которого я, клянусь, насажу на вертел, как зайца…

Кормак улыбнулся холодно и мрачно.

— Забудь свои клятвы. Фон Гонлер был в аду еще до рассвета. Я знал только, что он отказался прийти на помощь Жерару. Я мог бы не убивать его так легко, знай я всю его гнусность.

Глаза Майкла засверкали.

— Де Жисклин спасен! — закричал он радостно. — Я благодарю тебя, старый пес войны! Один предатель со счетов, что теперь? Должны ли Нуреддин и турок жить, пока двое мужчин носят сталь де Жисклина?

— Нет, если сталь остра и кровь течет красная, — прорычал Кормак. — Расскажи мне про этот секретный путь… нет, не время для слов, покажи мне его. Если вы бежали таким образом, почему мы не можем воспользоваться им? Сейчас забери оружие у этой падали, а я поймаю его коня, который, как я вижу, пасется у скал. Ночь недалеко; может быть, мы сможем проникнуть внутрь замка, а там…

Его большие руки сжались в железные кулаки-кувалды, в глазах запылало страшное пламя; во всем его виде сквозил очевидный, простой рассказ о том, что будет дальше — об огне и кровавой бойне, о копье, пронзающем грудь, и мече, раскалывающем черепа.