Южная пристань

Максим Удовиченко Alchemia

Поднести рюмку ко рту, запрокинуть голову и влить водку, слегка поморщиться и поставить посудину на стойку, сделав знак повторить — все движения уже выполнялись сами собой, рефлекторно. Не помню, какая это была по счету, давно уже сбился, а может, и вообще не начинал считать. Посмотрев налево, я встретился взглядом с не очень опрятной, откровенно одетой девкой, которая призывно мне улыбалась. Местная проститутка, услугами которой мне иногда доводилось пользоваться. Я отрицательно помотал головой. Извини, Нинка, но сегодня совсем не в настроении, да и денег лишних нет. Шлюха не слишком расстроилась отказом и, сразу потеряв ко мне интерес, принялась оглядывать зал в поисках потенциального клиента.

Несмотря на воскресный вечер, питейная почти пустовала, только несколько столов были заняты.

— Может, на сегодня хватит, Артемий? — обратился ко мне толстый трактирщик в грязном фартуке, когда я поставил на стойку очередную рюмку.

— Не начинай, Петрович, — ответил я, кинув на него злобный взгляд.

— Побойся Бога, хватит уже пить! — сказал толстяк, наполняя мою посудину.

— Не верю я в него…

— Тьфу… Дурак! — воскликнул Петрович и размашисто перекрестился.

— Ты же сам прекрасно видишь, что с городом творится! Чародеи, ведуны, гадалки, нечисть всякая, непонятные чужеземцы — всего и не счесть. А что Бог, что церковь?! Закрывают на все глаза, потому что поделать-то ничего не могут! — завелся я. — Удобная позиция: мол, не замечаем, значит, и нет их.

— Вышвырнут тебя, богохульника, из семинарии, ой вышвырнут, помяни мое слово! — запричитал трактирщик, вытирая пот со лба тряпкой (ею же он обычно протирал стаканы).

— Да никто меня не выгонит, — уже более спокойно ответил я.

Преподаватели сочувствовали бедному сироте, который потерял все и чтобы хоть как-то свести концы с концами, подрабатывал в портовом складе сторожем. В Духовной семинарии все меня только жалели и хвалили: мол, несмотря на трудности, учиться продолжаю, верую, слово божье в будущем нести людям собираюсь. Никто из священнослужителей и не подозревал о моей ночной жизни.

Я бы и сам забросил семинарию, но имелись веские причины этого не делать. Одна из них — планы на будущее. Стать священником — не такая уж и плохая перспектива. Кров есть, еда есть, а с деньгами что-нибудь придумать можно. Вторая причина заключалась в том, что семинария — это единственное, что мне напоминало об отце. С него, собственно, все и началось.

Матери своей я не знал совсем, она умерла при родах. А отец, сколько его помню, был удачливым купцом. Детство и отрочество я провел в особняке на Генеральском проспекте, окруженный лаской и заботой. Благодаря отцу, нанимавшему учителей, я получил прекрасное домашнее образование, меня обучали даже фехтованию. Но когда мне стукнуло восемнадцать, старик, поддавшись общей моде, решил отправить меня в духовную семинарию при соборе. Естественно, оплатив учебу вперед до самого конца. Вскоре после этого отец отправился на корабле за границу, но до установленного срока не вернулся. Конечно, посылались запросы в порты, где должен был останавливаться «Добрый», но ответ всегда приходил один: такое судно в гавань не входило.

И только спустя год от градоначальника Кейптауна пришло письмо, в котором сообщалось, что «Добрый» заходил в порт, где принял на борт сто бочек рома и вышел в море. А в тех местах всегда пошаливали пираты… Но я верил, что отец жив. И я до сих пор жду его возвращения.

Через два года после исчезновения отца партнеры и кредиторы растащили весь наш капитал и семейное имущество. Вмиг я оказался на улице, практически голодранцем. На оставшиеся гроши мне удалось снять чердачную комнатку на Малой Рыбацкой улице. Также повезло устроиться сторожем в портовом складе, владельцем которого был знакомый моего отца.

После первого жалования мне нестерпимо захотелось напиться, чтобы хоть на какое-то время абстрагироваться от этого мира. На глаза тогда попался дешевый трактир «Боцман» на Малой Рыбацкой. Я даже не задумывался о том, что это заведение может быть не совсем безопасным, да и не в моем положении было выбирать.

Когда, порядком надравшись, я уже собирался покинуть трактир, меня пригласили сыграть в карты. Пьяным матросам не хватало одного человека для партии в покер. Не знаю, почему позвали именно меня — может быть, ктото заметил, сколько я потратил в питейной. Им не повезло: с детства меня интересовали карточные игры, фокусы и способы мухлежа. Поэтому, через некоторое время, я оставил пьяную компанию ни с чем. Естественно, матросам это не понравилось, но за руку меня никто не поймал, так что все выглядело честно.

Когда я уже во второй раз попытался покинуть трактир, меня поймал за локоть один из вышибал и весьма настойчиво попросил пройти с ним. В одной из задних комнат заведения у меня состоялся не очень приятный разговор с хозяином «Боцмана», который заметил, как ловко я обмухлевал матросов, сам будучи пьяным. Мне было сделано интересное предложение, от которого, беспокоясь о своем здоровье, я не смог отказаться.

С тех пор я работал у Петровича, хозяина заведения, местным шулером. Половину выручки отдавал, но зато имел бесплатный ужин и выпивку. Естественно, с постоянными посетителями я никогда не играл, только с приезжими.

— Я же о тебе, дураке, беспокоюсь, — прервал мои размышления Петрович.

— Только эта забота не мешает тебе обирать меня, — огрызнулся я и хватил очередную стопку.

— Дело есть дело… — как обычно затянул толстый трактирщик, но, неожиданно оборвав фразу, махнул рукой и сказал: — Поступай, как знаешь, Артемий.

Подобные разговоры у нас случались уже не первый раз.

— Вот этот совет как раз по мне, — сказал я, развернувшись, чтобы посмотреть в глубь зала.

Вот уже на протяжении нескольких часов за одним из столов усердно напивались двое матросов и один очень странный субъект. Всех их я видел впервые — угадать по форме, откуда моряки, у меня не вышло. «Пришлые», — подумал я. Третий, который меня и заинтересовал, был одет в черную длинную монашескую рясу с капюшоном, опущенным до самого носа — так, что под ним невозможно было рассмотреть лицо. Правда, это абсолютно не смущало его собеседников.

Встав из-за стойки, я, направился прямиком к заинтересовавшей меня компании, шатаясь и стараясь казаться более пьяным, чем есть. Подойдя к столу, спросил заплетающимся языком:

— Не желаете ли перекинуться в картишки, господа?

Вся троица молча уставилась на меня.

— Отчего бы и не сыграть, — тихо прошипел наконец человек в черной рясе. От его произношения мне стало как-то не по себе.

Усевшись за стол, я достал запечатанную колоду и быстро произнес:

— Во что сыграем? Винт, вист, покер…

— Белот{белот — карточная игра, была популярна в конце XIX — начале XX века, преимущественно в странах Средиземноморья. В России она была особенно распространена в портовых городах Причерноморья, куда ее завезли моряки.}, — перебил один из матросов.

— Отлично. Хозяин, водки! Угощаю! — крикнул я, распечатывая колоду.

Все прошло как обычно, по стандартной схеме. Сначала ставки делали маленькие, потом, разгорячившись, под влиянием азарта и дешевой водки, стали повышать. В итоге, матросы и «монах», как я окрестил про себя человека в черном, остались с пустыми карманами.

Я же разбогател на шесть рублей тридцать копеек и старый фолиант в переплете из черной кожи, на котором, слегка потускневшими от времени позолоченными нитями, было вышито: «Alchemia». Его «монах» достав из холщовой сумки, стоявшей под стулом, в последнем кону швырнул на стол со словами: «Все равно наизусть знаю!». Старинный томик, по моим прикидкам, тянул рубля на три, потому ставку я принял.

Когда игра закончилась, я поспешил раскланяться с обманутой компанией. Заняв прежнее место за стойкой, сделал вид, что продолжаю пить. На прощанье человек в черной рясе, лицо которого я так и не рассмотрел (мне казалось, что в глубине капюшона вместо лица клубилась тьма), шепнул мне:

«Не продавай книгу». Я лишь кивнул и поторопился его покинуть: этот человек вызывал во мне необъяснимое чувство страха. «Монах» напоминал мне змею.

Наверно, подобные ощущения испытывает мелкий грызун при виде хищной рептилии.

Минут через двадцать, когда странная троица покинула заведение, ко мне подошел Петрович.

— Так себе улов, — толстый трактирщик всегда внимательно следил за моей игрой.

— Ну что, как обычно? — спросил я, рассматривая выигранный фолиант.

— А как же, конечно. С тебя пять рублей.

— Ты чего, Петрович, пополам же делим! — удивленно воскликнул я.

— Ты мне зубы даже не старайся заговаривать! Я-то вижу, что книжонку продать можно, да самому возиться неохота. Оставлю ее тебе, так что изволь пятерик, — сказал трактирщик, протягивая ладонь.

Молча я отсчитал пять рублей и отдал их Петровичу. Спорить не было смысла. Когда он отходил от меня, вид у него был, как у свиньи, до отвала нажравшейся помоев.

— Жидяра…

— Чего? — не расслышав, переспросил хозяин.

— Домой пойду, — буркнул я.

— А, ну бывай, — равнодушно ответил он, пожав плечами.

Надев плащ и шляпу, сунув книгу под мышку, я вышел из трактира. Темный переулок встретил меня свежим ветерком. Октябрьские ночи в Южной пристани довольно прохладны. Засунув свободную руку за пазуху и нащупав в потайном кармане рукоять морского кортика, который когда-то выиграл в карты, я быстрым шагом направился в сторону своего дома. Спокойно наслаждаться прогулкой в переулках Малой Рыбацкой вредно для здоровья. По дороге меня запросто могли поджидать недовольные проигрышем недавние посетители «Боцмана». Еще был шанс столкнуться в переулке с компанией пьяных матросов, которые всегда не прочь почесать об кого-нибудь кулаки. Но с такими можно разойтись миром: морякам одного человека бить неинтересно, им подавай шумную драку — толпа на толпу. Больше всего стоит опасаться обитателей городского дна, готовых за медную копейку перерезать случайному прохожему глотку. Такие существа как раз и селились в трущобах Малой Рыбацкой.

Но сегодня фортуна ко мне благоволила. Я без происшествий преодолел полверсты и остановился перед входом в нелепую двухэтажную деревянную постройку с покатой крышей. Здесь я снимал маленькую комнатку на чердаке. Из-за морского климата, сырости, плесень была в этом доме постоянной гостьей. Не имею ни малейшего представления, как эта развалина до сих пор стояла.

В коридоре я столкнулся с соседом. Маленького роста, худой, но вполне крепкий для своих пятидесяти, одетый в дешевый, покрытый заплатами, дрянной костюм, (никто из обитателей Малой Рыбацкой дорого и не одевался), в очках с толстой роговой оправой, человек пыхтел над несколькими мешками.

— Вам помочь? — обратился я к нему.

Сосед поднял на меня мутный взгляд, пару секунд смотрел молча, а затем буркнул:

— Сам справлюсь.

Я пожал плечами и отошел.

Старик всегда был нелюдим. Не знаю, чем он занимается сейчас, но от хозяйки дома я слышал, что сосед во время войны служил полевым врачом.

Но по возвращении с фронта узнал, что его жену и маленькую дочь, которых он оставил в городе, убили какие-то грабители. С тех пор он слегка не в себе, что совсем не удивительно. Отправляешься защищать родину, а она преподносит тебе такой «подарок».

Поднявшись в комнату, я скинул шляпу и плащ, кое-как стянул обувь и прямо в одежде завалился в кровать.

Утром меня, как обычно, разбудили соседи, собиравшиеся на работу.

Сквозь тонкие деревянные стены проникал даже самый слабый шум. Кое-как приведя себя в порядок, я отправился на занятия в семинарию. И освободился только к вечеру. Заскочил домой, чтобы взять выигранную книгу: ее я собирался изучить во время сегодняшнего ночного дежурства. Поужинав в «Боцмане», направился прямиком к месту работы. По дороге завернул в мясную лавку, чтобы купить крупную телячью кость — как обычно, успел за пару минут до закрытия.

Когда я, наконец, добрался до склада, меня уже поджидал мой напарник — старый пес Рракх из клана Неспящих.

— Хех, парень, судя по ароматному свертку в твоих руках, ты сегодня хочешь поспать, — произнес он вместо приветствия.

С Рракхом у нас давно действовала своеобразная договоренность: зная о моем положении он, за небольшие презенты (кусок мяса или хорошую кость), дежурил всю ночь, а мне давал возможность выспаться. Рракх мог бы и один работать на складе — Неспящие, отличавшиеся острым обонянием и слухом, были отличными охранниками. Но градоначальник издал указ о том, что собственники больших зданий обязаны нанимать в охрану не только Неспящих, но и людей. Тем самым глава города поддержал новых обитателей

Южной пристани, и не пополнил ряды безработных среди людей.

— Угадал, старик, — сказал я и потрепал Рракха по голове.

Пес прикрыл глаза от удовольствия и завилял хвостом.

— И где же легендарная гордость Неспящих? — пошутил я.

Представители клана Неспящих были чрезвычайно горделивы и терпеть не могли, когда с ними обращались, как с обычными собаками. Будь на месте

Рракха кто-нибудь другой, я бы в лучшем случае отделался прокушенной рукой. А если подобным образом оскорбить кого-нибудь из глав клана, то можно распрощаться с жизнью.

— Эх, парень, в моем возрасте перестаешь задумываться о таких бесполезных мелочах. Так что скорее давай сюда, что принес, — получив кость, Рракх, довольный, потрусил в глубь склада.

Я же направился в маленькую каморку, сделанную специально для сторожей. Там зажег масляную лампу, улегся на старый топчан и принялся изучать выигранный фолиант. Сначала просто пролистал несколько тонких пергаментных страниц, испещренных мелким, но понятным почерком и разнообразными рисунками. Оказалось, книга была написана на латыни. Как любой семинарист, я неплохо знал мертвый язык, поэтому, открыв первую страницу, начал читать.

Книга начиналась со слов: «Алхимия не сделает вас подобным Творцу.

Ничто в мире не появляется из ниоткуда и не уходит в никуда. Для того чтобы что-то получить, нужно что-то отдать взамен. Алхимия строится на принципе равноценного обмена…» В ней рассказывалось совсем не о той, классической алхимии, объясняющей строение веществ и стремящейся открыть тайну философского камня. Здесь велась речь о преобразовании предметов, изменении их формы, с учетом сохранения массы. Еще были заклинания, которые, по-моему, относились скорее уже магии, не совсем светлой. Но суть преобразований отображалась в рисунке — это обязательно был круг с пентаграммой внутри. Окружность символизировала замкнутый поток энергии и единство, а магическая фигура — пять стихий: воздух, воду, огонь, землю и дух. Внутри рисунка уже расставлялись специфические, для определенного заклинания, символы. Для преобразования использовалась энергия, пронизывающая все сущее, находящаяся везде: в земле, в воде и в воздухе. Но чтобы научиться ее чувствовать и использовать, требовались годы специальных тренировок.

Каких именно, в книге не уточнялось. Поэтому автор предлагал другой вариант, доступный каждому. Сила крови. В ней, как он утверждал, содержится огромное количество духовной энергии. А боль и страх увеличивают количество энергии вдвое. Потому неизвестный алхимик советовал использовать жертвоприношения. Для мощных преобразований желательными являлись человеческие жертвы. Причем очень подробно описывались наилучшие способы убийства. Упоминался и философский камень, даже способ его создания. Но он требовал такое колоссальное количество жертв, что сделать его было практически невозможно — разве что если устроить мировую войну.

Читать я закончил почти под утро. Идея этой алхимии захватила меня.

Захотелось попробовать ее в деле. Я выкопал в буржуйке уголек, благо печь уже долгое время никто не чистил, и стал искать что-нибудь для преобразования. На глаза попалась старая глиняная кружка. Нарисовав прямо на полу круг с вписанной в него пентаграммой, я поставил кружку в центр. Сначала требовалось сосредоточиться и представить в уме преобразование, которое нужно совершить. Я вообразил, как кружка превращается в шарик. Затем проколол палец кортиком и, когда капля крови упала на кружку, произнес:

«metamorphosis!».

Раздался громкий треск, словно от статического электричества, и в воздухе запахло озоном. Кружка неожиданно смялась, словно кто-то невидимый месил мягкую глину, и на моих глазах превратилась в идеально ровный шарик.

Алхимия работала.

Я был потрясен открывшимися возможностями. В полной прострации, размышляя, какие выгоды можно извлечь из новых знаний, поплелся в семинарию. Когда занятия, наконец, закончились, со всех ног рванул домой. По дороге заскочил в пекарню и купил полбуханки черствого хлеба. Оказавшись дома, я в первую очередь стащил у хозяйки медный, отполированный до блеска, таз, в котором она летом варила варенье. В своей комнате открыл маленькое окошко, выходящее на крышу, и принялся крошить хлеб. Еда привлекла стайку голубей. Птицы клевали крошки, не обращая внимания на мое присутствие. Я стремительно потянулся и схватил ближайшего голубя, распугав остальную стаю. Затащил птицу в комнату и замотал в одеяло, чтобы не дергалась. Нарисовал мелом на полу круг с пентаграммой и поставил в центр таз. В начищенной посудине отразилось мое лицо — слегка вытянутое, с тяжеловатым волевым подбородком. Длинные волосы зачесаны назад и собраны в конский хвост. Особой красотой я не отличался, был высок и худ, хотя физически довольно силен.

Оторвавшись от созерцания своей физиономии, я взял голубя и прижал его к тазу. Птица от страха уже перестала трепыхаться. Свободной рукой я достал из кармана медные десять копеек и положил перед собой, чтобы лучше представлять итог преобразования. Затем, со словами: «извини, птичка», проткнул грудку голубя кортиком и произнес ключевое слово. Сначала ничего не происходило, но потом таз неожиданно распался на кучу медных монет. Я надеялся, что мой ликующий крик не разбудил никого из соседей.

В одночасье я стал богаче рублей на пятнадцать.

Следующий день пролетел незаметно. Возвращаясь домой из семинарии, я услышал крик мальчишки, продававшего газеты: «Горячие новости! Ритуальные убийства на Малой Рыбацкой!». Купив у него газету, я на ходу раскрыл ее и начал читать. Оказывается, в ночь, когда я совершал преобразования с тазом, на нашей улице было убито три человека: двое мужчин и одна женщина. По словам журналиста, какой-то маниак сначала усыплял жертв с помощью хлороформа (пропитанную им тряпку нашли на месте преступления), затем распинал прямо на земле и вырезал на груди ритуальный знак. Умерли же люди от кровопотери — убийца вскрывал сонную артерию. Разрез был сделан очень ровно и аккуратно, небольшим и острым лезвием.

К статье прилагались фотографии, рассматривать которые я не стал. На

Малой Рыбацкой теперь промышляет какой-то психопат, значит, надо быть вдвойне осторожным.

Убийства не прекращались. На следующий день в вечерней газете я прочитал, что, несмотря на усиление полицейских патрулей, неизвестный душегуб распял еще двух человек. Одной из них оказалась моя знакомая проститутка — Нинка. Газетчики напечатали фотографии жертв крупным планом.

На груди у несчастных были вырезаны знаки, обозначающие стихии: у Нинки символ земли, а у неизвестного мне мужчины — огня.

Меня поразила странная догадка, и я поспешил домой. Отыскал в комнате вчерашнюю газету. Как и предполагал, у прошлых жертв на груди были вырезаны знаки воздуха, воды и духа. Чтобы проверить свою теорию, я перерыл на столе кипу старых книг и бумажек, с трудом откопав карту города. В газетах давались точные адреса домов, рядом с которыми произошли убийства.

Расставив на карте карандашом точки, я соединил их и раскрыл рот от удивления — получилась пентаграмма. Кто-то с помощью человеческих жертв решил создать огромный круг преобразования. Получалось, что последнее убийство должно было произойти в центре пентаграммы! Следовало срочно сообщить свои догадки полиции.

Я рванул со стула плащ, собираясь тотчас же отправиться в полицейское управление. Вдруг в дверь постучали. Я открыл, и в комнату ввалились трое патрульных. Следом вошел Семен Игнатьевич — следователь из полицейского управления, старый друг моего отца.

— Ну, здравствуй, Артемий Сергеевич, — тихо произнес он. — Следы привели нас сюда, а под твоей дверью мы нашли вот это, — Семен Игнатьевич показал мне окровавленный платок из дешевенького ситца с криво вышитыми на нем инициалами «Н.Ф.». — Это принадлежало Нине Федоровой. Как ты это объяснишь, Артемий?

— Хорошо, что вы здесь! — быстро проговорил я. — Мне известно, где произойдет следующее убийство!

Я бросился к столу, на котором лежала карта, чтобы показать ее следователю. Но увидев на стопке книг кортик, полицейские истолковали мое движение по-своему. С криком: «Вяжи его, ребята!», доблестные стражи порядка бросились на меня. Кто-то саданул меня рукоятью пистолета по голове, и я потерял сознание.

Очнулся я в одиночной камере. Голова трещала. С трудом встав с лавки, подошел к решетке и выглянул в плохо освещенный коридор. Ни души. Повидимому, меня кинули в одну из временных камер, размещенных в здании полицейского управления.

— Здравствуй, шулер, — раздался у меня из-за спины тихий, шипящий голос.

От ужаса мое сердце чуть не выпрыгнуло из груди. Обернувшись, я увидел на лавке человека в черной рясе, который проиграл мне книгу по алхимии.

— Как ты сюда попал?! — справившись с оцепенением, прошептал я.

— О, это сейчас не имеет никакого значения. Важно другое. Ты же понял, зачем совершаются все эти убийства? — спросил «монах».

— Да, но откуда маниак знает о круге преобразования?!

— Я дал ему точно такую же книгу, как тебе.

— Но зачем?

— Если тебе так важно знать, то ладно, пожалуй, расскажу.

Дело в том, что я решил провести интересный эксперимент, чтобы узнать, как алхимия Высшего мира повлияет на низших существ. Для опытов я выбрал ваш город, потому что сюда очень просто переместиться из любого мира. Мне требовались два подопытных экземпляра, знающих латынь, и переживших в прошлом трагедию. Одним из них стал ты. Твои реакции были очень интересны для меня. А вот действия второго субъекта оказались слишком предсказуемы. Я уже знаю, чем для него все закончится, поэтому принял решение. Ты должен его остановить, — «монах» показал мне раскрытую ладонь. Тут же, прямо из воздуха, на ней появились книга и кортик. — Возьми, тебе это пригодится.

Не в силах произнести ни слова, я взял протянутые мне вещи и уставился на книгу. Когда я поднял взгляд на «монаха», собираясь задать еще один вопрос, его уже не было.

Размышлять о том, кто этот сумасшедший — фокусник или маг, не было времени. Следовало выбираться отсюда, чтобы поймать убийцу и снять с себя все подозрения.

Разрезав ладонь кортиком, я кровью нарисовал на стене круг преобразования. Приложил руку к центру и представил, как камень выпадает с другой стороны, открывая для меня проход. Но крови для такого простого действа оказалось слишком много, потому стену просто вынесло, будто ударом гигантского тарана.

Оторвав от рубахи полоску ткани, я кое-как перевязал ладонь и побежал в сторону Малой Рыбацкой.

В одном из переулков я нос к носу столкнулся с Семеном Игнатьевичем.

Секунду мы удивленно смотрели друг на друга, потом одновременно начали действовать: следователь потянулся за пистолетом, но я опередил его, ударив ногой в живот. Друг моего отца сложился пополам и, как подкошенный, упал на землю. Забрав у него пистолет, я подождал, пока он отдышится.

— Как ты выбрался… Артемий? — выдавил следователь.

— Сейчас это не имеет значения, Семен Игнатьевич. Я не виновен, но знаю, где произойдет следующее убийство. Вставайте, пойдете вперед, — сказал я, наставив на него пистолет.

С трудом поднявшись, Семен Игнатьевич, пошатываясь, зашагал туда, куда я указывал.

Через несколько минут мы вышли из переулка на небольшое открытое пространство между домами, освещенное полной луной.

— Кажется, мы опоздали, — тихо произнес следователь.

На земле лежал распятый труп женщины. Сидевший перед ним на корточках мужчина внимательно наблюдал, как кровь вытекает из перерезанной артерии. Рядом валялись какие-то мешки и стояли ведра с водой. В убийце, к своему изумлению, я узнал соседа, бывшего военного врача. Подойдя на пару шагов ближе, мы с Семеном Игнатьевичем услышали, как человек что-то тихо бормочет.

— Сто семнадцать фунтов воды, шестьдесят семь фунтов угля, тринадцать фунтов аммиака, пять фунтов известняка, двадцать восемь унций фосфора, девять унций соли, три с половиной унции селитры, три унции серы, шесть скрупул фтора, четыре скрупулы железа, две с половиной скрупулы кремния…

Наконец убийца заметил, что находится здесь не один.

— Вы не помешаете мне, — сказал он, вставая. В руке его блеснул скальпель.

— Стреляй, Артемий! — закричал следователь.

И я выстрелил. Пуля вошла ровно промеж глаз. Голова психопата дернулась назад, тело обмякло, и на землю повалился уже мертвец.

Подойдя к телу убийцы, Семен Игнатьевич склонился над ним, бегло осмотрел, вытянул из руки скальпель и произнес:

— Так и думал, что артерии жертв перерезали хирургическим инструментом. Но зачем ему все это было нужно? И что за чушь он бормотал?

— Примерный состав тела взрослого человека, — озвучил я свою запоздалую догадку. — Этот несчастный хотел при помощи магии воссоздать своих погибших жену и дочь. Но он даже не задумался о том, что души с того света вернуть невозможно. Созданные им тела были бы обычными куклами — гомункулами, в которые можно вложить какое-то подобие жизни…

Тут меня, словно гром с небес, поразила неожиданная мысль. Мне вспомнилось заклинание из книги, при помощи которого можно возвращать потерянное.

— Семен Игнатьевич, вы же были другом моего отца?

— Да, почему ты это сейчас вспомнил? — удивился следователь.

— Я знаю, как его вернуть! Выслушайте меня!

Объясняться мне пришлось долго. Я поведал Семену Игнатьевичу о книге по алхимии, рассказал о кругах преобразования и об энергии, которая используется для заклинаний.

— Если использовать круг, который создал убийца, мне удастся вернуть отца! — закончил я.

Семен Игнатьевич долго молчал, переваривая мою историю. Будь мы в любом другом городе, меня после такого рассказа тут же отправили бы в скорбный дом. Но в Южной пристани случается всякое, так что следователь не сомневался в моих словах. Скорее, он прикидывал, насколько опасна может быть предложенная мною эскапада. Наконец, желание снова увидеть друга взяло в нем верх и, произнеся: «Действуй» — Семен Игнатьевич отошел в сторону.

Раскрыв книгу на нужной странице, я встал перед трупом женщины и начал читать заклинание…

…Через несколько дней, когда закончилась вся волокита с расследованием и меня признали невиновным, я, наконец, смог уединиться в своей комнате, чтобы отдохнуть. Весь вечер изучал книгу по алхимии. Когда время перевалило за полночь, я услышал, как кто-то скребется в мою дверь.

Поднявшись с кровати и прихватив на всякий случай кортик, я подошел к двери и резко распахнул ее.

В комнату ворвались запахи моря, рыбы и… мертвечины. На пороге стоял утопленник. Вода, стекавшая с него, образовала на полу большую лужу. В волосах запутались водоросли, в пустых глазницах копошились маленькие рачки. Кожа и плоть покойника были изъедены морскими обитателями. Но половина его лица каким-то чудом сохранилась, и я узнал своего пропавшего родителя. То, что когда-то было моим отцом, протянуло ко мне руки и по-рыбьи распялило рот в немом крике.

Тело моего отца удалось упокоить и сжечь. Вслед за ним я швырнул в огонь книгу по алхимии. Но кто-то всесильный, будто в шутку, навсегда высек в моей памяти все, что я прочитал в этом фолианте.