Южный Урал, № 31

Юрий Смирнов-Несвицкий ПО КАКОМУ ПУТИ?

Это произошло два года назад. Пьеса челябинского драматурга Владимира Пистоленко «Любовь Ани Березко» увидела рампу многочисленных театров страны, стала популярной.

Популярность бывает разная. К сожалению, не только истина, но и подделка находят подчас своих зрителей и завоевывает популярность. Мы иногда доверяемся случайному порыву, неглубокому, поверхностному чувству, а похлопав в ладоши, задумываемся нередко: было ли тут за что аплодировать?

Однако «Любовь Ани Березко» завоевала известность не без оснований. Пьеса нашла сочувствие массового зрителя. Судьбы учительницы Ани Березко и директора школы Сергея Теряева задевали «за живое». Вечная тема обманутого доверия, разбитой любви, конфликт между искренне любящей и ее коварным «другом» были воплощены в близких нам современных чертах, в понятном и простом сюжете. Драматург брал широко распространенные темы, повторял в своей пьесе общеизвестные истины. Его герои не были новы, это были апробированные, давно уже просмоленные дискуссионным шквалом персонажи. Они сами подсказывали драматургу, как и куда их вести, уж они-то, прошедшие сквозь огонь и медные трубы предыдущих пьес, знали, в каком ракурсе разворачиваться перед зрителем…

И все же это была небезынтересная пьеса.

Не разработкой новых пластов жизни сильна «Любовь Ани Березко», а молодым, настойчивым тоном автора, его активным о т н о ш е н и е м к жизни.

Он обрушивается на людей, подобных Сергею Теряеву.

Теряев, по первым впечатлениям Ани, обаятелен, молод, горяч… Теряев мечтает о светлом, о прекрасном. А при всем этом зритель уже различает в нем ханжу, каждый раз ловко уворачивающегося от разоблачений.

Пряча волнение, Аня сообщает ему о том, что ждет ребенка. Она всматривается в глаза мужа в надежде увидеть радость — отцовскую, порывистую, неудержимую. Но Сергей растерян — и только. Ребенок — это явная помеха. Честолюбивые планы под угрозой, Анна мрачнеет.

А драматург, рисуя карьериста уверенного, находчивого, заставляет Теряева маскироваться, ловко прятаться в избытке усыпляющих ласк:

— Ласточка моя хорошая, — кричит Сергей, быстро оправившись от первой растерянности, — сегодня я счастлив, как никогда. Мне хочется взять тебя на руки и закружиться в вальсе…

Когда Сергей чувствует, что становится уязвимым, он начинает прибегать к новой, более утонченной тактике, определяемой старым афоризмом испытанных ханжей: «Греши, но кайся вовремя!» Так и поступает Теряев.

Эта ненависть к Сергею и острое беспокойство за Аню решили судьбу пьесы «Любовь Ани Березко», ставшей популярной.

Но все же в популярности ее звучала и фальшивая нота. Как было важно, чтобы драматург вслушался в толки о своем произведении, посмотрел и плохонькие сценические постановки, трактовавшие пьесу как незамысловатую мелодраму… А значит, были причины и на такую трактовку!

Конечно, были. Уже в «Любви Ани Березко» таились как раз те отрицательные стороны, которые дали себя знать в пьесе «О личном…»

«О личном…» — из тех пьес, о которых не спорят. На первый взгляд, в них доброе содержание, и литературно они вполне гладки. Доброе содержание… но не смелое, не глубокое, не острое… Здесь нет страстного рывка вперед — в глубины человека нашей эпохи.

Появление на сцене пьесы несовершенной, с недостаточно разработанными характерами, подчас пытаются оправдать злободневностью ее тематики.

Но слабой в художественном отношении драме В. Пистоленко актуальность, значительность содержания также несвойственны.

Разговор о личном ведется здесь в русле давно уже принятых, само собой разумеющихся решений конфликта. Пожалуй, драматург делает даже шаг назад, непростительно сужая, всячески ограничивая тему личного. Между тем, хорошо известно, что личное советского человека так же многообразно в своих проявлениях, как сама жизнь. Свежая тональность в решении «личных» вопросов звучала в пьесе В. Пистоленко «Любовь Ани Березко». Но не положительные стороны своей пьесы совершенствовал в дальнейшем творчестве автор.

«Личному» посвящены и «Сонет Петрарки», и «Одна», и отдаленные уже, но крепко запомнившиеся «Годы странствий». Вспоминается пьеса с похожим на пьесу В. Пистоленко названием — «Твое личное дело». Сейчас, сравнивая эти произведения, видишь все преимущество пьесы Алексея Арбузова «Годы странствий».

О жизни размышляет драматург, а не о пресловутых «проблемах». Художественный замысел Арбузова свободен от тематической узости, драматург раздвигает рамки, «семейной темы», переводя ее в широкий нравственный и поэтический план, выходя к большим жизненным обобщениям. Не ординарными выводами или распутыванием интимных недоразумений занят автор, его интересуют семейная и любовная темы в прямой связи с другими — коренными — вопросами нашей жизни. Духовная красота советского человека и трижды проклятые остатки волчьих инстинктов прошлого — до таких обобщений поднимается драматург. Он создает глубокую и масштабную картину жизни народа, битвы народа. Отталкиваясь от событий в «личном», драматург приходит к изображению героического в судьбе народа.

Кто скажет, однако, что пьеса В. Пистоленко «О личном» безыдейна или бедна по количеству решаемых «проблем»? В том-то и дело, что такая драматургия пытается найти сочувствие у зрителя обилием тем и мнимой актуальностью содержания. Но в конце концов читатель и зритель обязательно разберутся в подлинной и мнимой актуальности. Вот почему театры, которые серьезно относятся к своему репертуару, отказываются от подобных пьес.

Для В. Пистоленко свойственна умозрительность, отвлеченность в решении морально-этических вопросов. Проблему семейного долга он как бы берет уже в готовом виде, как она существует в книгах, вместо того, чтобы находить в самой жизни разрешение проблемы. Драма — это картина жизни. Нельзя заставлять героев декларировать авторские мысли и предположения. Тема, условно выражаясь, должна плавать в океане действительности.

Так что же выдвигает, что хочет сказать В. Пистоленко, выводя на суд зрителя героев «О личном…»? О содержании пьесы можно рассказывать, судя уже по главным персонажам. В пьесе есть, как водится, герои, но цели их, пожалуй, весьма незначительны.

В самом деле, не мещане ли эти Елена и Юрий?

Драматург скажет: нет. Эти люди — передовики производства, общественники, умные, светлые головы, допустившие, впрочем, грубую и печальную ошибку в «личном». Юрий находит сталь высшей марки: процент — четыре девятки. А в любви, в семейном долге — нет четырех девяток. К сожалению, это лишь замысел. В пьесе вышло так, что образы Юрия и Елены предстали перед нами в одной только плоскости. В действии показаны лишь их узкие, интимные, мелкие переживания. Вся их «передовитость» — за сценой. (Ведь пьеса — «о личном»!). Но возможно ли, разделив человека на две половины, предлагать одну из них на обсуждение?

Не измельчен ли сам образ героини пьесы — Елены? Елена ищет личного счастья, но тщетно. Юрий, любимый ею, женат на другой.

Борьба Елены против семейных устоев Юрия разрешается очень просто. До некоторого времени, считавшая себя сиротой, Елена узнает о том, что отец ее жив (не правда ли, свежий драматургический поворот!). И вот она отказывается любить Юрия, так как ей становится известной подлость, содеянная отцом. Двадцать лет назад он бросил мать Елены. Это сомнительное «прозрение» Елены, ее скоропалительная перестройка завершится такими словами: «…не хочу счастья на чужом несчастье… Права я?.. Может, я неправа?»

Драматургу явно хочется создать хотя бы видимость сложности только что разрешившегося конфликта.

Но о чем здесь дискуссировать? Конечно, права! К чему эти многозначительные вопросы? И заключена ли во взаимоотношениях Елены и Юрия вообще какая-то проблема? Вопрос о том, можно ли строить счастье на чужом несчастье, думается, давно решен.

Если бы драматургу удалось показать действительно высокую, трагически прекрасную любовь Юрия и Елены… Может быть, тогда задумался бы зритель. Но ведь не было между ними любви! Был маленький, крохотный, как выражался Маяковский, — «любеночек».

Обе сцены любовного объяснения звучат, как сцены привораживания Еленой Юрия, местами, — как сцены случайной, непроизвольно вспыхнувшей страсти, которая словно дым рассеялась от одного явно «подстроенного» драматургом случая — нашелся отец Елены!

Елена поражена изменой отца и решает свою судьбу в положительном и нужном для драматурга направлении. Не было любви, а значит, не было подлинного драматизма, была только видимость его.

В. Пистоленко совершенно серьезно строит сцену, где герои высказывают мысль в том неизменном и прямом виде, в каком ее встречаешь в первых школьных сочинениях:

Е л е н а: Но ведь это же мое, личное! Личное! Понимаешь? Имею я на него право?

З о я Г р и г о р ь е в н а: А ты считаешь, что это самое твое личное никого больше не касается? Да?

Если бы тема взаимосвязи личного и общественного утверждалась в развитии самих характеров, она приобрела бы новые оттенки, заиграла новыми гранями. Однако драматург привносит эту важную тему в пьесу только благодаря дидактическим довескам к характерам.

Образ другого героя пьесы — Юрия — тоже не представляет особого интереса по своему содержанию.

Если Александр Ведерников из пьесы «Годы странствий» — светлая, действительно, талантливая натура, — искал верных п у т е й в жизни, то герой пьесы «О личном…» ищет боковых тропок, по которым можно скрыться от позора измены жене.

В чем-то сюжетные и тематические стороны развития этих двух образов сходны. Оба драматурга утверждают талантливость героев. И Александр, и Юрий подвергаются испытанию в личном. Но если в Ведерникове мы угадываем большую духовную наполненность, то в Юрии видим, прежде всего, слабовольного человека. Тесно переплелись здесь недостатки как содержания образа, так и художественной обрисовки характера.

Так, скажем, драматург пытается убедить читателя в том, что Юрий не понимает истинной цели, во имя которой Елена пригласила его к себе. Юрий как будто не догадывается о личном характере свидания, он будто бы погружен в деловые заботы. Но в это не веришь. Как всякий взрослый, здравомыслящий человек. Юрий должен был бы догадаться сразу о том, что не на деловое свидание пригласила его Елена. Эта фальшь в линии поведения персонажа немедленно настораживает и мешает непосредственному восприятию всего, о чем говорит в этой сцене Юрий. Сколько бы Юрий ни говорил о делах производства в этой сцене, ему уже никто не поверит всерьез. Правда характера искажена.

Однажды уступив требованию схемы в ущерб правде характера, драматург уже не в состоянии восстановить этот характер в рамках жизненной достоверности. На свидании с Еленой Юрий ведет себя крайне странно. Сначала он сух и сдержан. Деловит. Его мысли — о стали. Но стоило Елене сказать «люблю», как производственная озабоченность слетает с лица Юрия, без всякой на то подготовки. Этот переход неорганичен и необоснован. Тем не менее мы облегченно вздыхаем, уж очень скучными и притянутыми выглядели в данных обстоятельствах рассказы Юрия о поисках высокого качества стали.

В этой сцене Юрий обнаруживает максимум безволия. «Что ты со мной делаешь?» — жалобно стонет изобретатель новой марки стали. При этом драматург предусмотрительно ставит ремарку: «Сжал плечи Елены».

После этой сцены остается предположить: или драматург, нарушив правду характера, «заостряет» интригу, или Юрий — просто никчемность, явный не герой, тряпка и слизняк, не заслуживающий особого внимания и глубоких раздумий со стороны автора и зрителя.

И в финале пьесы перед нами жалкий, растерянный человек.

Кто же герой? Кто мыслит высоко и видит прекрасные, светлые горизонты? Ника? Характер этой девушки, сестры Юрия, озорной и стремительной, чистой и верной, — несомненная удача драматурга. Но ведь Ника — второстепенный, «боковой» персонаж, ее действия, ее поступки не разрешают главного конфликта.

Может быть, программные герои — это те, кто постоянно поучает, скучно морализует, может быть, это старички Уральшины, родители Юрия? (Как видно, драматург строго придерживается уральского колорита — семья положительных персонажей, живущих на Урале, — конечно, Уральшины). Нет у Сергея Ивановича Уральшина своей жизни в пьесе, нет своих помыслов, чувств, привычек. Выполняет он на протяжении всей пьесы одну и ту же функцию — учит уму-разуму не в меру горячую молодежь, наставляет детей своих на путь истинный. «Старички Уральшины» почти всегда оказываются в пьесах неглубоких, схематичных. Показать в Уральшине заботливую няньку, даже очень принципиальную и требовательную, еще не значит показать самородный человеческий характер. В драматургии часто незаметно, исподволь, характеры «несут» определенную тему, но при этом они не должны казаться однобокими.

Зоя Григорьевна, мать Елены, как драматургический персонаж, тоже насыщена хрестоматийными добродетелями. И даже Катя, жена Юрия — «простенькая», безответная Катя, подведенная, казалось бы, драматургом под разряд тихих и милых «человечков», — произносит неожиданно высокопарные речи, не свойственные своему характеру.

— Подождите! Откуда у вас столько зла? — обличает Катя отрицательную Шуру.

Естественно, дидактический персонаж, который всем видом своим, всеми подчеркнуто благородными и одновременно напыщенными поступками выражает одну мысль: «Я хороший» — никогда не станет подлинно живым героем, достойным подражания.

«О личном…» относится к тем пьесам, в которых схема заслоняет собой человека. Руководствуясь железным планом «проблемной пьесы», автор отбирает у персонажей право говорить и действовать в соответствии со своими наклонностями и характерами. Обнажая самое интимное в себе, забыв о гордости, Елена уже в первой сцене раскрывает Нике, настроенной к Елене явно недружелюбно, всю подноготную своих взаимоотношений с Юрием. Здесь драматург заботиться, не об убедительности характера, а прежде всего об эффективной подаче завязки пьесы. Елена могла бы не так пространно говорить, если бы на нее не пала эта обязанность завязывать интригу. В пьесах, построенных на схемах, персонажи очень часто слишком явно выполняют каждый в отдельности ту или иную функцию: один строит завязку, другой развязывает ее (последнее в пьесе В. Пистоленко делает полковник Соболев).

Елена — «проблемный» герой, а потому речь ее в первом действии пестрит обилием холодновато-фактических сведений о давних взаимоотношениях с Юрием.

Узнав о том, что Юрий женат, Елена тут же задает ему вопрос: любит ли он свою жену? Интуитивно догадываясь о том, что Юрий совершил ошибку в личном, Елена намеренно задевает самое больное место в его душе. Естественно, после этого «проблемная» героиня не может вызвать особых симпатий со стороны зрителей. Не может и по другим причинам, хотя бы потому, что вызвав на откровение Катю, она тут же использует Катино простодушие против нее же самой. «Славная девочка, простенькая», — снисходительно отзывается она о Кате в разговоре с Юрием. При этом она намекает на то, что у него могла бы быть другая жена (то есть она сама). Юрий, не замечая снисходительной оценки, спрашивает Елену: «От души?» Конечно, нельзя поверить, чтобы Юрий не заметил насмешки Елены.

Увлеченный романтикой тайных встреч и стремясь скрыть за этой «романтикой» незначительность содержания своей пьесы, драматург удесятеряет свое внимание стремительно развивающейся интриге.

Энергичная Елена организует встречу с Юрием сразу же после его прибытия. Свидание назначается на квартире Елены, в часы, когда мать уходит из дому.

Можно составить приблизительную схему взаимоотношений Елены — Юрия — Кати, ничем не греша против того, что в действительности происходит в пьесе.

Первое. Любовник и любовница вдвоем.

— Что ты со мной делаешь? — спрашивает он или она. (У В. Пистоленко спрашивает он). Следует долгий поцелуй.

Второе. Стук в дверь.

— Кто-то стучит, — тревожно восклицает он.

— Кажется, — подтверждает она роковым голосом.

Он прячется в соседней комнате. Входит его жена.

Третье. Беседа его любовницы с его женой.

Последняя собирается уходить. Облегченный вздох соперницы. Но… Несчастье! Взгляд жены падает на портсигар… или забытую папиросу… или галстук, галстук ее мужа! Последний вариант (с галстуком), как наиболее «свежий» и «увлекательный», избирает наш драматург.

…Пьеса о любви. Но разве это — любовь? Поэзии любви нет, есть поучения плюс извечный «треугольник». В борьбе против измен драматург забыл о самой любви.

К тому же стальной стержень «эффектной» интриги перерезает человеческие души… Напряженная интрига закономерна в тех случаях, когда она не сковывает развитие характера, не мешает ему развернуться, «показаться».

Изобразить одно-два устремления человеческих, определяющих в данных обстоятельствах, — мысли и действия персонажа, — еще не значит постигнуть его суть, его характер.

Катя в чем-то схожа характером с Люсей Ведерниковой — героиней Алексея Арбузова, автора «Годов странствий». Однако Люся — это человек, представший со страниц пьесы во всей жизненной полнокровности и многогранности. У Люси одна печаль, одна радость — ее Шуренька, и все же мы видим, как расцветает, взрослеет «гадкий утенок», как неизмеримо раздвигаются его горизонты. И вот уже Люся как обобщение всех наших героических женщин — великих тружениц тыла… Если Люся может сказать: «Я теперь не бедная», — то не может этого сказать Катя. Катя остается рабыней своего незавидного семейного положения, она все прощает Юрию, она не обвиняет его. И, не обретая большого человеческого достоинства и попросту женского самолюбия, Катя в этом смысле остается «бедной». Люсю спасает от личного горя большая любовь к людям, вера в труд, высокая, я бы сказал, общественная забота о маленькой Шуреньке. С этой стороны Катя не показана как характер. Участие Кати в испытании новой стали выглядит в пьесе, как инородный кусок, слишком эпизодический и к тому же надуманный. В результате — мы не знаем, что остается для нее, какая вера в ней остается после измены, Юрия. За рамками взаимоотношений с Юрием Кати нет… И так — многие герои В. Пистоленко.

Да, пожалуй, Елена права: Катя — ограниченный человек.

Если тема образа Люси по ходу действия выводится к широкому морально-общественному горизонту и судьба этой маленькой женщины приобретает общечеловеческий смысл, то тема образа Кати остается в своих рамках, автор понимает этот характер слишком узко, бесперспективно.

Односторонность в изображении характера свойственна и обрисовке Надежды — главного персонажа драмы В. Пистоленко «На рассвете».

Драматург замыслил немалое. В судьбе своей героини, вырастающей из молчаливой прислуги купеческого дома в убежденную революционерку, драматург видит духовный рост простого человека в огневые годы гражданской войны.

Однако в образе Надежды драматург пытается восполнить недостаток психологической глубины и душевной озаренности обилием энергичных поступков.

Но насыщенность роли поступками приносит желаемый художественный результат, если одновременно драматург находит приемы, раскрывающие и чувства человека, его мышление.

Характер, раскрываемый лишь в одной из этих плоскостей неминуемо становится односторонним. Как известно, всякий поступок, не раскрытый изнутри, психологически, остается простой констатацией факта. Вся линия Надежды, как и многих других персонажей «На рассвете», подчиняется внешнему действию. Событийность граничащая с мелодраматизмом, захлестывает характеры, обкрадывает их, делает их менее емкими.

У В. Пистоленко есть интересные наблюдения, живо подмеченные характерные черты людей, и все же приходится дорабатывать драматургические характеры самому театру.

Существует неписаное право у тех, кто неверно понимает законы театральности, сценичности. Отдельные драматурги, подбадриваемые режиссерами с сомнительным художественным вкусом, пишут для театра скорее сценарные разработки, чем литературные произведения.

В. Пистоленко видит сценичность прежде всего в самодовлеющей занимательности интриги и нагромождении в пьесе разного рода эффектностей.

В пьесе «О личном…», например, обыгрываются явно натуралистические детали: теряя чувство меры и вкуса, драматург выводит на сцену двух персонажей, переживших операцию пересадки кожи.

Известно, что о подобном факте как-то сообщала пресса: обгоревшему рабочему товарищи отдают для пересадки свою кожу. Об этом патриотическом поступке с волнением читаешь в газетной корреспонденции. Но жанры имеют свои законы. Сцена требует особого отбора жизненных фактов.

Явно неудачны такие детали, как появление нагой Ники на крыше дома «назло» Феде или фальшивое восклицание Елены («Это же чу́дно») после рассказа Юрия о новом сорте стали.

Драматург прибегает даже к таким приемам, когда, желая показать взволнованность персонажа, он заставляет его употреблять не в меру много спиртных напитков. В роли «пьющего с горя» — Елена. «Не много ли?» — спрашивает осторожный Юрий. «Жажда», — объясняет Елена.

В пьесе «На рассвете» также содержится набор «театральных ужасов» и эффектностей: гроб на сцене, стрельба подгулявших офицеров в темноте, танцы на столе с закусками, игра бандитов в карты на женщину, переодевания, неожиданные узнавания и прочее…

А между тем, пьеса «На рассвете» в отдельных моментах просто искажает логику жизни, правду обстановки.

Белый офицер Обручев приходит в дом купца Стрюкова. Прислуга — бабка Анна видит его и говорит с ним. Во второй картине бабка Анна вновь видит Обручева. «Переодевшись в красного», он приходит в дом Стрюкова вторично. И вот с удивлением замечаешь, что бабка Анна никак не реагирует на странное перевоплощение Обручева.

В штабе красных свободно разгуливает темный Стрюков. И это все — в тревожные дни, среди бойцов революции. Фальшивая, надуманная ситуация…

Не подстраиваться под вкусы отдельных отсталых режиссеров, а создавать собственный, оригинальный литературный образ — таков путь к мастерству. Слово, характер, самобытная образность — вот орудия драматурга, желающего написать действительно сценичную пьесу. При всем этом, само собой разумеется, подлинная сценичность возникает лишь в пьесах, глубоких и актуальных по своему содержанию.

Пожалуй, все-таки драматург в совместном процессе работы с театром над пьесой не должен уступать своих л и т е р а т у р н ы х позиций.

Режиссура иногда сбивает автора на неверное понимание сценичности. Только пьесы с высокими литературными достоинствами, образным и ярким языком завоевывают право называться сценичными.

Настоящего режиссера вдохновит не сценарий, а литературно совершенный образ. С л о в о м создается театр!

Характерно, что свою статью «О пьесах» Горький начинает с утверждения величайшего значения слова. Он приводит поговорку о слове «Что такое: не мед, а ко всему льнет?»

Каждая из таких фигур, как Фамусов, Хлестаков, Расплюев создана небольшим количеством слов… Сами персонажи Горького часто сотканы из афоризмов. Литературный язык того или иного драматурга и определял в свою очередь стиль театральный. Сценичность и театральность — это понятия, порожденные прежде всего драматургом, ибо (старый закон!) пьеса — основа спектакля.

Слово греческих трагиков поставило актера на котурны, а Гольдони, воплотив народную тему в быстром, «смекалистом», полном динамики слове, создал стиль таких спектаклей, где исполнители не могут, например, не иметь отточенной, блестящей сценической техники, — они должны отлично владеть скороговоркой, быть акробатами, прекрасными музыкантами, танцорами. Гоголь одними лишь нарицательными именами, как Держиморда, Пошлепкина, Шпекин, заставляет театр немедленно задуматься над внешне гротесковым видом персонажей. Горький своим словом придал сценическому действию могучее философское движение, движение мысли.

Так рождалась подлинная сценичность в произведениях великих драматургов. Слово, характер, образ создали различные театральные направления.

Отдельные наши драматурги равнодушны к слову. Примером тому — речь персонажей В. Пистоленко. Если же драматург и пытается найти самобытный оттенок в речи персонажей, то, как правило, попытка оканчивается неудачей. Федя «выполз на воздух» и все из хирургического отделения тоже «повылезут». «Разуйте глаза», — говорит Шура. «Спинка взопреет от страху» — говорит Федя. «Шура втюрилась в Федьку». Намеренная упрощенность речи! Катя говорит с несколько другим оттенком:

«Зачем же на всю семью ядом брызгать?» А инженер-изобретатель почему-то произносит такую фразу, обращаясь к Елене: «Я же не могу глянуть в твои чистые глаза». Слово «глянуть» примета уральского народного говора, но в речи Юрия звучит оно как досадный стилистический промах.

Итак, у нас с драматургом В. Пистоленко серьезные расхождения. Мы по-разному понимаем актуальность и злободневность, сценичность и театральную выразительность драматургического языка.

Помнится, как ставилась в отдельных театрах пьеса «Любовь Ани Березко». В постановках этой пьесы как бы воплощались две тенденции творчества драматурга. Одни режиссеры (и к ним можно отнести Н. А. Медведева — режиссера Челябинского драматического театра им. С. М. Цвиллинга) поняли пьесу, как историю становления человеческого характера, закалки его мужества, его моральных качеств. Передовая режиссура именно так поняла пьесу.

Но были и театры, которые с радостью ухватились за возможность подчеркнуть в пьесе все мелодраматическое, слезливое, сентиментальное, все псевдозлободневное. Эти театры радовались возможности иметь в своем репертуаре «кассовую пьесу».

Драматург не различил тогда эти две тенденции своей пьесы и ее постановок, не различил две стороны своей популярности. А если бы различил, то, думается, не повторил бы прежних ошибок в пьесе «О личном…»

В драме «Любовь Ани Березко», уже в ней наметилось два пути. Это были различные дороги, по одной из которых должен был выйти в дальний поход драматург.

Путь, которым идут искатели нового, и путь конъюнктурщиков, авторов однодневных пьес.

По какому же пути пойдет В. Пистоленко — человек талантливый и уже не новичок в драматургии?

Какую пьесу он напишет завтра?

Исаак Тропп КНИГИ О ЗАВОДАХ УРАЛА

Урало-Сибирское отделение Государственного научно-технического издательства машиностроительной литературы выпустило серию книг «Из истории машиностроения на Урале». Девять выпусков этой серии вышли в свет почти одновременно.

Книга профессора доктора технических наук И. Н. Богачева «Секрет булата» повествует о деятельности Павла Петровича Аносова, разработавшего основы русского производства высококачественной стали.

И. Н. Богачев не пожалел сил, чтобы освободить образ П. П. Аносова от того лишнего, неверного, надуманного, что «нанесли к памятнику» Павла Петровича различные исследователи и биографы.

И. Н. Богачев указывает на некоторых авторов, признающих заслуги Аносова, но не считающих научным путь, которым он шел к раскрытию секрета булатной стали. И. Н. Богачев приводит выдержку из сочинения Л. Гумилевского «Русские инженеры», где утверждается, что «Аносов был еще далек от научно-исследовательского метода в своем деле». И. Н. Богачев объясняет подобное суждение Л. Гумилевского тем, что «автор книги «Русские инженеры», по-видимому, не пользовался первоисточниками». С этим выводом И. Н. Богачева нельзя не согласиться.

И. Н. Богачев провел глубокие архивные и историко-литературные изыскания. Ему удалось воссоздать сложный облик ученого патриота, показать, как «Златоуст стал колыбелью русской металлургии», бросить взгляд на историю развития научного наследства П. П. Аносова, доведенную до наших дней.

Отрадно, что И. Н. Богачев обратил внимание на литературно-художественное дарование П. П. Аносова, в частности, на его описании уральского пейзажа. В работе П. П. Аносова с сугубо специальным заглавием «Геогностические наблюдения в округе Златоустовских заводов и в местах, прилегающих к оным» вы найдете картины природы Урала, ощутите его грозное величие, услышите, как «прозрачные струи вод» с шумом бегут «по своим крутокаменистым днам», увидите «уединенно-лежащие нагорные озера, звезды, горящие на западе, подобно рубину в венце убегающей ночи».

Во втором выпуске серии — книге кандидата технических наук А. И. Александрова «У истоков гидротурбостроения» рассказывается о создании первой водяной турбины Игнатием Сафоновым, о совершенствовании конструкций турбин на Уральском (Сысертском) заводе.

Определенным вкладом в литературу по истории техники является книга профессора доктора технических наук Г. П. Михайлова и инженера Н. С. Добровольского «Сварка металлов и прогресс техники».

Из девяти выпусков серии — шесть посвящены прошлому и настоящему крупных уральских предприятий — Уралмашзаводу, Челябинскому тракторному заводу, Уралвагонозаводу, Уралхиммашзаводу, Свердловскому заводу транспортного машиностроения (ныне Свердловский машиностроительный завод), Уральскому заводу электромашиностроения.

Каждая из этих книг о заводах Урала содержит главы, освещающие историю предприятий. Наиболее обстоятелен раздел о прошлом в книге В. П. Наумова и А. Г. Козлова «От Екатеринбургской фабрики до современного завода». Автор этого раздела — старший научный сотрудник Свердловского архивного отдела А. Г. Козлов привлек большой, документальный и литературный материал, изложив его достаточно сжато. А. Г. Козлов называет имена выдающихся уральских механиков, организаторов уральского машиностроения. Следующие главы отведены современному состоянию завода транспортного машиностроения (Машиностроительного завода).

Уралмашзавод, описанный П. Е. Вороновым и Д. А. Ясеневым в книге «Уралмашзавод — первенец тяжелого машиностроения», гораздо моложе завода транспортного машиностроения. Лесорубы и грабари начали расчищать площадку будущего завода-гиганта в марте 1928 года, завод вступил в строй действующих предприятий 15 июля 1933 года, то есть четверть века тому назад. Но эта короткая по времени история стоит многого. История Уралмашзавода — это история отечественного экскаваторостроения. Уралмашевцы внесли свой вклад в развитие советской металлургии, горно-геологического дела, промышленности обогащения полезных ископаемых.

Не напрасно А. М. Горький назвал Уралмашзавод «отцом многих заводов и фабрик». Авторы подчеркивают, что «машины и оборудование Уралмашзавода создали необходимую материально-техническую базу для мощного развития основных отраслей тяжелой промышленности». В последние годы, указывают П. Е. Воронов и Д. А. Ясенев, машины и оборудование Уралмашзавода стали носителями технического прогресса во многих отраслях тяжелой индустрии и в промышленном строительстве стран социалистического лагеря.

Достоинство книги П. Е. Воронова и Д. А. Ясенева состоит в том, что становление завода они показали в процессе преодоления трудностей. Трудности преодолевались коллективными усилиями. Проекты машин широко обсуждались, резко и принципиально критиковались. Неуклонно повышался научно-технический уровень конструкторско-технологической и организаторской работы на Уралмашзаводе, что вело к улучшению эксплуатационных качеств продукции завода, снижению себестоимости производства.

Авторы выяснили, как сложилась судьба уралмашевских машин. Скажем, заготовочный стан 800 действует уже более двадцати лет, за этот период, по самым скромным подсчетам, стан прокатал около 5 миллионов тонн металла! Рассматриваются изменения, которые произошли в основных производственных цехах завода за четверть века его существования. В заключительной главе книги говорится о развертывании социалистического соревнования в коллективе завода, дается четкая характеристика начинаний уралмашевцев.

П. Е. Воронов и Д. А. Ясенев напоминают нам об инициаторах многостаночного обслуживания и совмещения профессий, о соревновании за выпуск машин с отличной внешней отделкой, за ритмичный подекадный выпуск продукции, за сверхплановый выпуск продукции с каждого станка и агрегата. Важной формой привлечения рабочих к активному управлению производством является составление ими планов повышения производительности труда на каждом станке и агрегате. Используется в соревновании такая испытанная форма, как лицевые счета сверхплановой продукции, экономии. Рассказывается о рационализаторах и изобретателях, о том, как распространяется передовой опыт, причем отмечается роль агитаторов в распространении передового производственного опыта.

Прошлое и настоящее Челябинского тракторного завода воссоздано в книге «Тракторы ЧТЗ».

Нет такого уголка в нашей стране, где бы не знали тракторы Челябинского тракторного завода. Машинами славной марки «ЧТЗ» вооружено наше социалистическое сельское хозяйство. На базе челябинских тракторов созданы многие строительные машины и механизмы, которые участвовали и участвуют в сооружении электростанций, заводов, фабрик, жилых кварталов.

Пристально всматриваясь в историю н о в ы х заводов Урала, таких, как Уралмашзавод или Челябинский тракторный (а они чуть ли не близнецы — первый родился 15 июля 1933 года, второй — 1 июня 1933 года), сразу находишь черты их сходства, вполне понятного для «братьев». Начало строительства таких заводов первой пятилетки возвестил удар топора по дереву, площадка для сооружения предприятия освобождалась от таежного леса. На строительстве царил ручной труд, основными «механизмами» были тогда кирка и лопата, а главной, если не единственной тягловой силой — лошадь. Все такие заводы стали мощными базами индустриализации страны и механизации ее социалистического сельского хозяйства.

Из книги «Тракторы ЧТЗ» еще раз убедительно и ясно видно, какую поистине огромную эмоциональную нагрузку может нести лаконичная, сухая цифра. В 1940 году, отмечается в книге, с заводского конвейера сошел стотысячный трактор: «Исполнилась мечта В. И. Ленина о 100 тысячах тракторов!».

Справка по истории отечественного тракторостроения составляет содержание первой главы книги «Тракторы ЧТЗ» (автор 1-й и 2-й глав инженер Ю. И. Черемовский). Здесь упоминается, что первым идею замены живой тяги механической на полевых работах выдвинул еще в третьей четверти XVIII века профессор И. А. Комов. В начале XIX века русский инженер В. П. Гурьев соорудил «сухопутный пароход» на паровой тяге для применения на транспорте и в сельском хозяйстве. В 1830 году капитан русской армии (крестьянин по происхождению) Д. А. Загряжский изобрел и построил «экипаж с подвижными колесами» и впервые утвердил принцип гусеничного хода. Первый паровой гусеничный трактор создал русский человек, пароходный машинист Ф. А. Блинов (1879 г.) Творцом бескомпрессорного двигателя высокого сжатия является ученик Блинова Я. В. Мамин. В 1900 году этот двигатель установили на колесную тележку, появился русский колесный трактор. Далее Ю. И. Черемовский знакомит нас с тракторостроением в годы советской власти. Первыми советскими тракторами были «Карлик» с двигателем внутреннего сгорания мощностью 10—12 л. с. (завод «Возрождение») и «Большевик» с двигателем мощностью 75 л. с.

Ю. И. Черемовский рассказывает, как проходило строительство Челябинского тракторного завода, как он осваивал производство, использовал технику, совершенствовал технологию, повышал культуру работы, наращивал темпы выпуска продукции. Беспрерывно улучшалась конструкция челябинских тракторов.

Сделав общий обзор развития производства, авторы переходят к рассмотрению его отдельных участков. Нас знакомят с прогрессом литейного дела на заводе (авторы главы инженер П. И. Кожеуров и Н. С. Сапожников). Мы узнаем, как совершенствовались термические и сварочные производства (инженер Е. А. Бондин, П. П. Березкин и А. Ф. Разжигаев), кузнечно-штамповое производство (инженер Г. Я. Григорьев и Н. С. Сапожников). Инж. Д. А. Чернов и С. А. Раевский рассказывают о достижениях завода в механической обработке деталей и сборке тракторов. Заключительная глаза книги «Новые тракторы ЧТЗ» написана инж. В. И. Дурановским и Я. Г. Нартовым. 140-сильный трактор ЧТЗ показан с навесным приспособлением для глубокой безотвальной пахоты по методу Т. С. Мальцева с навесным оборудованием для трелевки леса и т. д. Дается описание дизель-электрического трактора мощностью 250 л. с.

Книга «Тракторы ЧТЗ» по самому замыслу своему не претендует на полноту, это, своего рода, конспект, который может служить хорошей основой для дальнейшей работы над замечательным материалом. Авторы оставляют нас как бы в дороге, история завода продолжается. Ее будут дописывать, но она всегда будет летописью исканий и дерзаний. Люди Челябинского тракторного, смотрящие на нас со страниц книги, не успокоятся на достигнутом. Гордостью за родной завод веет от этой скромной, написанной без претензий, книги. Авторы стремятся передать читателям свою безграничную любовь к своему заводу. И это им удалось.

О тех, кто делает вагоны, пополняя и обновляя подвижной состав железнодорожного транспорта, вы прочтете в книге «Уральский вагоностроительный».

Правильно поступили авторы книги В. И. Довгопол, В. К. Ковалевич и Д. Н. Лоренцо, начав свое красочное повествование «от чугунных рельсов Черепановых». Завод, оснащающий железнодорожный транспорт нашей страны вагонами с маркой «УВЗ», построен там, где более 120 лет тому назад отец и сын Черепановы создали первый отечественный паровоз.

В «Уральском вагоностроительном» рассказывается о внедрении на заводе новой техники, о новаторах и рационализаторах, о походе за экономию и бережливость и т. д.

Достоинство книги В. И. Довгопола, В. К. Ковалевича и Д. Н. Лоренцо в том, между прочим, что завод в ней показан как органическая часть экономического района, деятельность коллектива изображена в тесной связи с хозяйственно-политической жизнью всего нашего социалистического государства. Успехи вагоностроителей вытекают из достижений всей нашей индустрии, видно, что в основе этих достижений — мудрая, направляющая рука Коммунистической партии Советского Союза.

В подаче материала авторы проявили немало выдумки. Они широко сравнивают, сопоставляют. Приводятся запоминающиеся данные, например:

Авторы сопоставили две большегрузные гондолы. Одна выпущена накануне Великой Отечественной войны, другая — в шестой пятилетке. «Не найти, пожалуй, ни одного узла, который бы не подвергся реконструкции». В этом еще раз проявляется особенность нашей советской экономики, когда вся страна идет вперед.

«Уральский вагоностроительный» — книга о вчерашнем, сегодняшнем и завтрашнем дне нашего железнодорожного транспорта.

По-видимому, из-за недостатка места авторы порой слишком бегло говорят об очень интересном. Хочется, чтобы более обстоятельно было рассказано о движении опытных составов («Железнодорожная магистраль — самая верная лаборатория», считают вагоностроители), вагона-лаборатории, движущегося по железнодорожным путям от Москвы до Владивостока и Ташкента… Сколько простора для рассказчика!

Обратимся к книге «Уральский завод химического машиностроения» В. И. Виноградова и А. В. Магницкого.

Это очерк об одном из крупнейших предприятий Урала, занимающем особое место в развитии отечественного химического машиностроения.

Уралхиммашзавод, как и Уралмаш, является своеобразным заводом заводов. В 1957 году он выполнил свыше 320 различных заказов. Такой размах и разнообразие номенклатуры изделий предъявляют высокие требования к коллективу завода, зовут к постоянному творческому дерзанию. Авторы книги сумели уловить и передать характер творчества коллектива первенца советского химического машиностроения. Авторы заглядывают в завтрашний день завода, говорят о перспективах технического прогресса на нем, вытекающих из потребностей нашего народного хозяйства в химических аппаратах и машинах. Завод осваивает производство универсальных и герметизированных фильтров, уникального оборудования для строящихся бумажных комбинатов, предприятий металлургической и горнорудной промышленности. Впервые в Советском Союзе будет изготовлен ацетилятор емкостью в 25 м³. Превзойдет лучшие иностранные образцы агрегат для электролитического лужения жести, который будет состоять из 60 различных машин.

Приблизительно в таком же плане группой инженеров написана книга «Уральский завод электромашиностроения».

Раскройте любую из этих книг, и вы прочтете ее, как поэму, поэму о шагающих экскаваторах, универсальных вагонах, дизель-электрических тракторах мощностью в 250 лошадиных сил, механизмах и арматуре для паровозов, высоковольтной аппаратуре.

Книги, вошедшие в серию «Из истории машиностроения на Урале», популярны в самом лучшем смысле этого слова. Они, несомненно, найдут обширный круг читателей.

Для тех, кто берется писать общедоступно, надобно глубокое знание предмета, о котором они пишут. Авторы серии «Из истории машиностроения на Урале» обладают такими познаниями, в большинстве случаев это участники описываемых событий. Издательство привлекло к участию в написании книг журналистов В. Ковалевича и А. Магницкого, положительно сказалось их участие в создании книг — «Уральский вагоностроительный» (В. Ковалевич) и «Уральский завод химического машиностроения» (А. Магницкий). Нам думается, что следует шире привлекать журналистов, писателей к написанию книг по истории заводов. Следовало бы в дальнейшем привлекать к этой работе литературные кружки при заводских газетах, рабочих ведущих профессий.

Серия «Из истории машиностроения на Урале» является по существу подступом к осуществлению горьковской идеи о создании «Истории фабрик и заводов». Говоря о задачах «Истории фабрик и заводов», А. М. Горький писал:

А. М. Горький дал практические пожелания, как писать книги по истории фабрик и заводов. Там, где Машгиз последовал советам великого писателя, там результат плодотворен. Каждый выпуск серии представляет собой «нечто подобное энциклопедии», где показано постепенное развитие завода от его возникновения до наших дней. Выдержана горьковская рекомендация о единстве и связности изложения, весь материал сливается в монолитное целое. Язык книг прост, и они будут понятны не только машиностроителям, но и металлургам, текстильщикам, школьникам. Немало полезного найдут в книгах серии все рабочие, инженерно-технические работники, студенты, учащиеся ремесленных, технических училищ, средних учебных заведений, пропагандисты и агитаторы.

Отмечая недостатки серии, укажем, что в рецензируемых книгах мало, а в некоторых совсем не рассказано о связях описываемого завода с родственными предприятиями.

Если в книге «Уралмашзавод — первенец тяжелого машиностроения» говорится о трудностях в работе, то в других выпусках серии об этом часто сообщается скороговоркой. А ведь «трудностей бояться у нас нет причин» (А. М. Горький). Не было причин и умалчивать о них.

«Из истории машиностроения на Урале» — едва ли не первая серия, объединенная общим замыслом, выполненная по единому плану. Почин Машгиза следует всячески приветствовать и распространять. Могли бы создать серии книг по истории заводов, рудников и т. д. Металлургиздат, областные книжные издательства. Машгиз, надо полагать, также не остановится на выпуске девяти книг серии «Из истории машиностроения на Урале».

Все книги серии иллюстрированы фотографиями, схемами, чертежами, заставками, цветными вкладками. Привлекательны тисненные золотом обложки разных цветов и оттенков. Вообще книги оформлены так, что радуют глаз. Так и надо оформлять книги, в которых запечатлен великий труд.

Владимир Бирюков НАРОДНОЕ ПЕСЕННОЕ ТВОРЧЕСТВО НА ЮЖНОМ УРАЛЕ

После длительного затишья в издании произведений устно-поэтического творчества на Южном Урале совсем недавно появился в издании Челябинского книжного издательства новый сборник «Русские народные песни Южного Урала». Составлен он бывшим преподавателем Челябинского педагогического института, а теперь работником института русской литературы (Пушкинский дом) Академии наук СССР, В. Е. Гусевым. Редкий выход подобных книг объясняется двумя причинами. С одной стороны, недооценкой значения народного устно-поэтического творчества, а с другой, — и тем, что создание таких сборников — дело длительное и далеко не легкое. Отобрать ценное и по содержанию, и по поэтическим качествам сможет лишь опытный и всесторонне грамотный человек.

Собирательная работа сопряжена с необходимостью странствования в самых разнообразных условиях.

Немало трудностей преодолели экспедиции студенческих групп Челябинского педагогического института, собиравшие материал по различным районам Челябинской области и Башкирии. Где только не побывали собиратели: Белорецк, Брединский, Полтавский, Октябрьский, Миньярский, Багарякский районы, Копейск и т. д. Челябинские студенты-собиратели ездили не одни, а в сопровождении и под непосредственным руководством самого составителя книги. От этого-то и зависело ее высокое качество, делающее книгу В. Е. Гусева образцом для многих других авторов этого рода трудов.

Обратимся теперь к содержанию самой книги.

В статье «От составителя» рассказывается, что сборник составлен из записей, производившихся в течение 1947—1955 годов, преимущественно во время летних каникул. Из собранного в очень большом количестве взято лишь немногое, а остальное пока остается на хранении в Челябинском областном краеведческом музее.

При подготовке песен к печати устранены местные особенности произношения, но сохранены местные слова, с объяснением их в особом словарике в конце книги. Сохранены также и все особенности исполнения: разрывы слов, междометия, стяжения, повторения и др., — чтобы не разрушалась ритмическая структура песни.

За предисловием следует статья «Песня на Южном Урале». Это непосредственные наблюдения над жизнью песни на Южном Урале, история заселения края, особенности условий труда и быта местных жителей до и после Октябрьской революции. Статья несомненно будет очень ценным пособием при чтении курса народного устно-поэтического творчества в уральских вузах, а также и для преподавателей институтов в средних общеобразовательных и специальных школах.

Песенно-текстовая часть книги разбита на три отдела: а) дореволюционные песни; б) советские песни; в) частушки.

Д о р е в о л ю ц и о н н ы е песни содержат такие разделы: исторические песни, лирические песни, свадебные песни, игровые и хороводные песни, плясовые и шуточные песни. Песни литературного происхождения.

Из исторических песен обращают на себя внимание три: «Ветер с поля, гуляй в море», «Салават наш был герой» и «Во уральском было славном городе». Все они посвящены народному движению под руководством Е. И. Пугачева. Известно, что песни пугачевского цикла крайне редки, и открытие каждой новой — это праздник для фольклорной науки. А в этой книге таких песен — целых три. «Урожайность» небывалая! И по сообщению автора книги, и по нашим наблюдениям, среди русского населения Южного Урала, особенно на западе, имя сподвижника Пугачева — Салавата Юлаева так же популярно, как и среди башкир. Больше того, русские старики нередко знают песни о Салавате не только на русском языке, но и на башкирском, как это пришлось наблюдать в селе Муратовке Миньярского района.

Из лирических песен наиболее интересны записанные от рабочих г. Белорецка. Здесь не только жалоба на тяжесть заводской работы:

Здесь и издевка над царским слугой — земским начальником:

В другой песне слышится глубокая вера в лучшее будущее:

С о в е т с к и е песни содержат разделы: песни гражданской войны, песни 20—30-х годов, песни Великой Отечественной войны и песни послевоенных лет.

Вероятно, лишь «теснотой» книги объясняется небольшое количество песен времен гражданской войны, песенный урожай был тогда необычайно велик. Немного песен и 20—30-х годов. А было бы интересно видеть их больше. Зато радует относительное обилие песен Великой Отечественной войны. Пока что вообще на Урале публикаций песен этого времени у нас еще немного.

Радуют песни послевоенного времени. Это лишний раз говорит о том, что устное песенное творчество советского народа не только не умерло, но и продолжает жить полнокровно и обильно.

Ч а с т у ш к и разбиты на такие разделы: дореволюционные частушки, советские частушки, шуточные и сатирические.

В справочном разделе даны толковый словарь старых редких и местных слов, указатель условных сокращений и карта Южного Урала.

Карта — очень ценное начинание! Надо, чтобы этому примеру последовали составители новых сборников устно-поэтического творчества.

Очень важно отметить, что песенные тексты снабжены ссылками на варианты, опубликованные в прежних сборниках других составителей. Обращение к этим источникам поможет читателю выяснить своеобразие песен, записанных на Южном Урале, и проследить изменения в народном песенном творчестве местного населения, происшедшие, примерно, на протяжении восьмидесяти лет.

В общем, книга В. Е. Гусева производит отличное впечатление. О небольших огрехах говорить не стоит.

Если еще говорить, так вот о чем.

Значительная часть представленного в книге материала относится к заводскому населению Южного Урала. В наше время все чаще и чаще раздается голос ученых и писателей о необходимости использования произведений устного творчества при исторических работах. Особенно горячо ратовал за это покойный П. П. Бажов. Он говорил, что по-настоящему-то история Урала еще не написана, говорил о том, что писать ее надо непременно, использовав произведения устно-поэтического творчества.

Появившееся в одном из майских номеров «Правды» обращение выдающихся ученых страны о необходимости возобновить поднятое А. М. Горьким изучение и публикацию истории фабрик и заводов СССР целиком перекликается с вопросом издания «живого слова» рабочих. Книга В. Е. Гусева поможет этому большому делу у нас, на Южном Урале.

Татьяна Орехова «АКТЕРЫ»

Вышла в свет книга заслуженного артиста РСФСР Павла Абрамовича Гарянова. Перед читателем проходит вереница крупных провинциальных актеров, которые, как могли, честно служили своему народу и видели в этом служении весь смысл и все оправдание своей жизни.

Однако Гарянов все свое внимание переносит на тех «неизвестных солдат от искусства», имена и могилы которых давно уже позабыты.

Прожив 50 лет в гуще провинциального театра, исколесив всю Россию, Гарянов великолепно изучил среду и людей, о которых он пишет. Перед нами целая галерея талантливых и честных, любящих свое искусство актеров, которых загубила самодержавная Россия.

Автор не ограничивается портретами того или иного актера, а показывает характеры в развитии и действии. Гарянов рассказывает читателю о своих встречах, об актерской жизни, рассказывает правдивыми, сердечными словами. Автор показывает, в каком ужасном положении, зависимом от помещиков, крупных фабрикантов и полиции, находился тогда русский театр в провинции. Гарянов не прикрашивает дореволюционного актера. Он показывает его таким, каков он был на самом деле.

В книге есть страницы, где автор беспощадно бичует проходимцев из актерской среды: Ольрича, Федьку Косого и антрепренера Николаева-Свидерского.

Показаны лучшие представители дореволюционного театра: актер-демократ Горелов, пытавшийся в условиях царизма создать русский народный театр и, конечно, потерпевший на этом пути крушение, его дочь и единомышленница Наташа, актеры Богданов, Колокольцев, Нарым-Мусатов, «баба Анна», Охотова, Макарова-Седая, Вера Ивановна Неверова и многие другие. Гарянов любил этих людей. Он жил одной жизнью с ними.

С отвращением рассказывает автор о миллионере Богатыреве, его дворецком Штефере, полицмейстерах, губернаторах, провинциальной знати и о всех этих «перворядных дикарях».

П. Гарянов принадлежит к старейшему поколению Советского театра. Ученик замечательного режиссера Н. Н. Синельникова, Гарянов отдал русской сцене больше 50 лет. Он работал в Ленинграде, Киеве, Харькове, Одессе, Краснодаре, Ростове-на-Дону, Чернигове, Куйбышеве, Свердловске и Челябинске.

В Челябинском драматическом театре Павел Абрамович бессменно работает больше 25 лет. Много раз за эти годы Гарянов был руководителем театра, нес большую общественную работу в качестве депутата, был председателем Челябинского отделения Всесоюзного театрального общества, работал в военно-шефской комиссии, в годы гражданской войны организовал красноармейский театр.

За 50 лет Павел Абрамович Гарянов сыграл более 600 ролей, поставил более ста спектаклей.

Отдельно надо отметить создание П. Гаряновым в Челябинске детского театра, которым Гарянов руководил больше 18 лет.

Писать начал П. Гарянов еще до революции. Пьесы его шли во многих театрах и пользовались популярностью. После революции П. Гарянов много лет отдал детской драматургии, написав самостоятельно и со своим соавтором 20 пьес для детского театра.

Уже в первые дни после выхода книги «Актеры» автор получил много писем от читателей. Интересно привести выдержки из этих писем.

Актеры театра им. Моссовета пишут Гарянову:

Ученица 10 класса Роза Анохина пишет:

В книге есть отдельные спорные места; например, оценка П. Гаряновым театра Корша, который он по составу актеров сравнивает с малым театром и МХАТом. С этим вряд ли кто согласится. Нельзя согласиться с автором и в том, что пустая и бессодержательная комедия «Тетка Чарлея» — «изящная комедия». Нельзя не признать, что, давая отрицательную оценку режиссеру Ив. Ростовцеву, как человеку, Гарянов совершенно не касается режиссерской работы Ростовцева. А ведь Ростовцев был одним из выдающихся деятелей русского провинциального театра.

Досаду вызывают многочисленные и неисправленные опечатки в книге.

Оформлена книга художником Д. В. Афанасьевым с большим вкусом и изяществом. Но бумага и шрифт заставляют желать лучшего.

Советский читатель, прочитав «Актеров», узнает много нового и интересного. А наша молодежь, особенно театральная, больше оценит советскую действительность с ее прекрасным настоящим. Читатели узнают о многих безвестных тружениках сцены.

В этом смысл и значение этой своеобразной и интересной книги.

Григорий Цапурин СЛОВО О МОЕМ ДРУГЕ (Из воспоминаний об А. А. Фадееве)

С Александром Александровичем я познакомился впервые 40 лет назад в августе 1917 года во Владивостоке.

Мы вместе с ним состояли членами Владивостокского Интернационального союза рабочей молодежи.

Вскоре после того, как организовался Интернациональный союз рабочей молодежи, его правление решило издавать свою газету. Тут же придумали название «Трибуна молодежи» и утвердили редактора.

Вся работа союза молодежи — заседания правления, выпуск газеты и т. д. — первое время, до подыскания постоянного помещения, проходила у нас на квартире.

Фадеев с головой ушел в работу по выпуску газеты. То он писал заметку в газету, то правил материал, то горячо беседовал с молодежью по острым вопросам дня.

А споров в этот начальный период жизни союза молодежи было очень много. Ведь он возник вместе с революцией. Опыта работы не было.

Почти ежедневно после работы, а иногда в выходные дни с утра и до вечера у нас собирались ребята — члены союза молодежи, в числе которых был и Александр Фадеев. Он обладал замечательными качествами революционера: в любой обстановке не унывал и не терялся. Он был весел, находчив, умел поддержать товарищей в самые трудные минуты.

Его забавные и увлекательные рассказы, анекдоты, шутки, остроты почти мгновенно убивали скуку и уныние.

Ничуть не хуже он умел и выполнять все, что ему поручалось союзом молодежи или комитетом РКП(б) Владивостока.

Так мы работали вместе с Фадеевым до июля 1918 года, т. е. до чешского переворота.

После чешского переворота во Владивостоке обстановка резко изменилась. Мы ушли в подполье.

Перед активом союза стал вопрос: как проводить работу, собрания?

Было решено устраивать время от времени собрания под видом вечерок и пикников.

Душой таких «вечерок» и «пикников» был Саша Фадеев. Здесь молодежь получала задания по распространению нелегальной газеты и прокламаций в цехах фабрик и заводов, по расклейке листовок и т. д.

Члены боевой группы учились метать гранаты.

Некоторые ребята и девчата в зиму 1918—1919 годов делали пельмени, морозили их, а потом относили в тюрьму или на гауптвахту. Здесь томились большевики, арестованные чехами и белогвардейцами.

Во всех этих делах активное участие принимал Саша Фадеев. Вот что писал он мне 31 августа 1947 года:

В большинстве случаев пельмени делали у нас на квартире.

Кроме того, ребята и девчата часто собирали среди рабочих деньги и вещи в фонд «рабочего Красного Креста», который оказывал материальную помощь нуждающимся семьям заключенных и заключенным, у которых не было родственников и близких во Владивостоке.

После чешского переворота белогвардейщина во Владивостоке распоясалась вовсю. Начались преследования и аресты руководителей большевистских и профсоюзных организаций.

Мрачная обстановка разгула белогвардейщины усугублялась еще и тем, что в конце марта 1919 года колчаковский ставленник генерал Розанов издал приказ о призыве молодежи в армию. Это заставило нас серьезно задуматься над вопросом: что делать?

На второй или третий день после издания приказа у нас на квартире собрался актив союза, здесь был, разумеется, и А. Фадеев.

По возрасту А. Фадеев призыву в армию не подлежал, но оставаться дальше в белогвардейском логове было нельзя не только нам, но и А. Фадееву.

Нужно было немедленно искать выход из положения.

Тут, как всегда, вывел нас из создавшегося тупика Саша Фадеев. Он предложил уйти в Сучанский партизанский отряд.

Мы с радостью приняли это предложение и твердо решили его осуществить.

Один из путей в партизанский отряд лежал через тайгу, но этот путь нас не устраивал: можно было попасть в лапы белогвардейцев или японцев.

После долгих разговоров решили ехать по железной дороге на Сучанский рудник: оттуда гораздо легче попасть в партизанский отряд.

Для проезда на Сучанский рудник необходимы пропуска от коменданта Владивостока. Как достать пропуска?

В тот же день вечером, 2 апреля 1919 года, мы поделились своим планом с представителем Владивостокской подпольной организации большевиков Таней Цивилевой. Она ведала вопросом отправки людей из Владивостока в партизанский отряд.

Таня одобрила наш план и тут же поручила А. Фадееву сходить в комендатуру и получить пропуск на себя: Александру легче было это сделать — он не подлежал призыву.

Пропуск Саша получил и в тот же день передал его наборщикам — членам союза молодежи Ф. Ковалю и А. Золотухину.

4 апреля утром Таня Цивилева уже имела 100 чистых бланков пропусков, отпечатанных по образцу пропуска, полученного А. Фадеевым.

В тот же день вечером мы все получили пропуска у Тани на вымышленные фамилии: Фадеев — на фамилию Булыги, я — на фамилию Карагулина Дмитрия.

Вручая пропуска, Таня строго предупредила нас о соблюдении конспирации. Вместе с нами в поезде, сказала Таня, поедет житель деревни Бархатная. Цивилева обрисовала подробно его наружность и предупредила, что к нему никто из нас не должен подходить и разговаривать.

— Вы должны, — сказала Таня, — садиться в тот вагон на ст. Первая речка, в который сядет ваш проводник, но только в разные купе. Когда пересядете в вагон узкоколейной железной дороги, можете заговорить с ним.

Ночь с 5 на 6 апреля наш поезд простоял на ст. Шкотово: колчаковские сатрапы боялись налета партизан, трусили ехать ночью.

Эту стоянку они использовали для проверки пропусков у пассажиров.

Как сейчас помню, я спал в купе на второй полке. Слышу сквозь сон, кто-то трясет меня за ногу. Когда я проснулся, то увидел, что в купе стоит колчаковский офицер и вооруженный солдат с фонарем «летучая мышь». Офицер потребовал предъявить ему пропуск. Я подал свой пропуск. Офицер внимательно осмотрел его и показал женщине с ребенком, сидевшей на нижней полке.

— Вот какой пропуск надо иметь для проезда на Сучан, а у вас его нет.

Возвращая мне пропуск, он приказал солдату увести женщину в комендатуру.

Этот случай мы потом долго вспоминали и смеялись над тем, что наши пропуска могут «служить образцом» колчаковцам.

Утром 6 апреля, как только рассвело, наш поезд двинулся со ст. Шкотово и через час прибыл на конечную станцию ширококолейной железной дороги. Здесь мы слезли и, перейдя перевал пешком, пришли к станции узкоколейной Сучанской железной дороги. На станции уже стоял пассажирский поезд. Следуя за нашим проводником, мы все сели в тот вагон, куда сел и он.

До отправки мы соблюдали конспирацию, но как только поезд тронулся, познакомились с нашим проводником. Пока ехали до ст. Бархатная, где нам нужно сходить, мы уже кое-что узнали от проводника о Сучанском партизанском отряде.

Путь от ст. Бархатной шел по проселочной дороге.

День начинался погожий, ясный. На небе ни облачка. Виднелись подснежники, ранние цветы, зелень. Слышалось пение птиц. Дышалось легко.

Как-то не верилось, что сегодня мы будем в партизанском отряде.

Дорогой нам скучать не пришлось. Саша Фадеев занимал нас разными рассказами, анекдотами.

Так незаметно, разговаривая, мы подошли к окраине деревни Казанка, что на правом берегу реки Сучан.

Неожиданно для нас из придорожных кустов раздался окрик: «Стой! Руки вверх!» И тут же показались два человека с винтовками и подсумками на ремнях.

На головных уборах выше козырька у них были нашиты красные ленточки. Это нас успокоило.

Один из них предложил следовать на заставу. Мы только тогда окончательно опомнились, когда вошли в помещение заставы.

Объяснив начальнику заставы, кто мы, откуда прибыли и куда направляемся, попросили его переправить нас через реку Сучан в штаб отряда.

Начальник позвонил в штаб отряда. Рассказал о нас все, что ему было известно из наших слов, затем приказал одному из партизан переправить нас в штаб отряда, расположенный в деревне Фроловка.

Через час мы уже были в штабе Сучанского партизанского отряда.

Всего только два дня назад мы с оглядкой ходили по улицам Владивостока, рискуя быть схваченными, а тут совсем иной край, другой воздух и дышится совсем по другому. Это наш, Советский край.

Через несколько минут в школу, где помещался ревком и штаб отряда, набралось много народу. Здесь оказалось несколько товарищей, которых мы знали еще по Владивостоку, в частности Тамару Головкину. Почти до утра проговорили о Владивостоке.

Через несколько дней штаб отправил трех ребят в отряд — на фронт. Меня оставили пока при штабе, поручив выпускать газету.

Саша Фадеев — Булыга — штабом отряда был направлен в сторону Хабаровска для установления связи с оперирующими там партизанскими отрядами.

С этого момента я потерял связь с Сашей Фадеевым.

Прошли года. И вот в 1931 году, после столь долгой разлуки, мне посчастливилось встретиться с А. А. Фадеевым. Произошло это так.

Я учился тогда в Ленинградском институте механизации и электрификации сельского хозяйства.

В июне или июле 1931 года я узнал от проживающих в Ленинграде дальневосточников о том, что на днях в филармонии состоится наш вечер воспоминаний, на котором в числе других выступит писатель А. А. Фадеев. Он прочтет главы из своей книги «Разгром».

Этому известию я был несказанно обрадован. Я снова встречусь с другом своей юности Сашей Фадеевым!

Вот и наступил долгожданный день, когда назначен наш вечер воспоминаний!

День этот для меня показался целым годом. Я злился на то, что день так долго тянется. В филармонию пришел одним из первых.

Я с громадным нетерпением ждал выступления А. А. Фадеева. Наконец на сцену выходит Фадеев!

В зале поднялась шумная, долго не смолкающая овация и крики приветствия. Присутствующие стоя приветствовали своего товарища, бывшего партизана.

Эта сцена сохранилась в моей памяти со всеми мельчайшими подробностями.

На нем была черная гимнастерка со светлыми пуговицами, такого же цвета брюки галифе, широкий офицерский ремень и сапоги.

Пока зал приветствовал Фадеева, он, улыбаясь, стоял около небольшого круглого столика с книгой в левой руке, и как только в зале наступила тишина, Фадеев сел и начал читать.

Я настолько был поглощен мыслью о предстоящей беседе с Фадеевым, что даже не заметил, как он кончил читать.

В зале снова поднялась овация.

Тут я не вытерпел и побежал на сцену. Я совсем забыл о том, что нахожусь на виду, в общественном месте, и громко закричал: «Здорово, Саша!» — и бросился к нему. Мы крепко обнялись и поцеловались.

Придя в себя, мы отошли в сторону и стали наперебой расспрашивать друг друга о Владивостоке, об общих знакомых и т. д.

Расставаясь, мы оба позабыли дать друг другу адреса.

И только в начале 1946 года из центральных газет я узнал, что А. А. Фадеев находится в Москве. Я написал ему письмо в адрес Союза писателей СССР. Через месяц-полтора получил ответ, и с этого дня мы с ним переписывались до последних дней его жизни.

Впоследствии, бывая у Фадеева, я каждый раз видел на его письменном столе горку писем из разных мест нашей страны.

Ему писали его коллеги, старые и особенно молодые писатели, желающие получить от него товарищеские указания по волнующим вопросам, а также писали избиратели о своих нуждах, как своему депутату.

Вот что он пишет в одном из своих писем 31 августа 1947 года:

В этом же письме А. А. Фадеев, отвечая на мой вопрос, дает такой дружеский совет:

И он действительно очень подробно познакомился с моими рукописями и разобрал их.

3 ноября 1955 года я получил от Саши Фадеева большое письмо, датированное 28 октября того же года.

Я написал ему ответ.

Но вот 13 мая 1956 года утром радио сообщило не только для меня, но и для всех, кто знал А. А. Фадеева, печальную весть о его трагической смерти.

Эта смерть вырвала из наших рядов одного из крупнейших писателей нашего времени, известного своими произведениями не только народам Советского Союза, но и всем честным людям мира.

Клавдия Кузнецова НАШ ЯРОСЛАВ ГАШЕК

Если вы побываете сегодня в самом молодом и, пожалуй, самом красивом районе Челябинска — Металлургическом, вы можете услышать от сталевара, строителя комсомольской домны, студента, домохозяйки:

— Мы живем на улице Ярослава Гашека.

Улица эта пока невелика и вся еще в будущем. Она только застраивается многоэтажными домами. Почему же с такой гордостью говорят о ней ее жители? Спросите об этом их самих, и вам наверняка ответят:

— Мы гордимся, что именно нашей улице присвоили имя замечательного чешского писателя. Мы гордимся потому, что любим автора «Похождений бравого солдата Швейка», большого мастера литературы, настоящего коммуниста, активного участника гражданской войны на Урале и в Сибири.

30 апреля этого года вся советская страна, все искренние и последовательные борцы за демократию и социализм широко отметили 75-летие со дня рождения чешского писателя Ярослава Гашека. Накануне этой памятной даты Челябинский городской Совет депутатов трудящихся вынес решение:

Это решение — выражение большой любви и признательности южноуральцев к Ярославу Гашеку — верному сыну братского чехословацкого народа, искреннему другу нашей Советской Родины, которую он с оружием в руках защищал в годы гражданской войны и иностранной интервенции.

Жизнь Ярослава Гашека была короткая. Он родился в 1883 году, умер в 1923. Но это была яркая, кипучая жизнь неутомимого борца, революционера, коммуниста.

Литературная деятельность Я. Гашека началась рано. В своих юношеских фельетонах и коротеньких юмористических рассказах он с большой силой обличал социальную несправедливость, высмеивал тупую бюрократию, весь государственный аппарат, полицейский режим и католическую церковь — опору Австро-Венгерской империи, в которую входила в то время нынешняя Чехословакия.

Правда, политические взгляды молодого Гашека не отличались определенностью. Они сформировались и выкристаллизовались позднее. Решающее влияние при этом имела Великая Октябрьская социалистическая революция, которую чешский писатель Ярослав Гашек встретил в России. Именно под ее влиянием он стал коммунистом, Под ее влиянием превратился в убежденного бойца за дело рабочего класса, за демократию и социализм.

…В начале первой мировой войны Гашек был призван в армию. Но, не желая сражаться за чуждые ему интересы Австро-Венгерской империи, он в конце 1915 года добровольно перешел на сторону русских. В то время в России создавались из пленных чехословацкие легионы, якобы для борьбы за свободу Чехословакии. В 1916 году Гашек вступил в Чехословацкий корпус. На самом деле продажное командование легионов, состоявшее в подавляющем большинстве из представителей чехословацкой буржуазии, меньше всего думало о борьбе за национальное освобождение. Это особенно вскрылось после того, как в России совершилась Октябрьская социалистическая революция. Командование чехословацких легионов проводило реакционную, антисоветскую политику. Убедившись в этом, Ярослав Гашек в феврале 1918 года вместе с многими другими чешскими и словацкими солдатами порывает с корпусом. Гашек приезжает в Москву.

О дальнейшей его жизни в Советской России предельно лаконично, но ярко и выразительно рассказывает анкета, заполненная чехословацким коммунистом Ярославом Романовичем Гашеком перед его отъездом на родину в 1920 году.

На вопрос анкеты: когда и где стал коммунистом, — Гашек отвечает: «Москва, март 1918 года». На вопрос: где работал в России как партийный работник, — следует ответ:

«Самара, Бугульма, Уфа, Челябинск, Омск, Красноярск, Иркутск». Наконец, на последний вопрос: в какое место Чехословакии желает ехать, — Ярослав Гашек заявляет: «Куда требуют».

Думается, что иным и не мог быть ответ коммуниста.

40 лет прошло с тех пор, как чешский писатель Ярослав Гашек отдал свое мужественное сердце бойца, свой большой талант литератора на службу революции, на защиту первой в мире Советской республики.

40 лет — немалый срок. И стоит ли удивляться, что многие читатели знают сегодня Ярослава Гашека лишь как автора всемирно известного романа о бравом солдате Швейке? Но для нас бесконечно дорог и другой Гашек — фронтовой агитатор, журналист периода гражданской войны, работник политотдела 5-й армии Восточного фронта, освобождавшей Поволжье, Урал и Сибирь от колчаковской и прочей контрреволюционной нечисти.

Об этом, другом Гашеке написано еще очень мало, почти ничего не известно.

Тем дороже нам сегодня все, что проливает свет на его деятельность в Советской России в первые годы ее существования.

И, разумеется, нам особенно дороги воспоминания фронтовых друзей Ярослава Гашека. К счастью, некоторые из них живут рядом с нами, бережно сохраняя в памяти живые черты замечательного писателя и человека.

— Я хорошо знал Ярослава Гашека, с которым работал вместе в Самаре, встречался в Челябинске в годы гражданской войны…

О Ярославе Гашеке — фронтовом агитаторе, коммунисте, сотруднике политотдела 5-й армии — нам рассказывает Эмилий Михайлович Чопп, человек большой и удивительной судьбы. Серб по национальности, друг легендарного Олеко Дундича по борьбе за Советскую власть в годы гражданской войны, член Коммунистической партии с 1918 года, он неразрывно связал свою жизнь с русским народом, с Советской Россией, ставшей для него второй родиной.

— Весной 1918 года, — продолжает Эмилий Михайлович, — я руководил в Самаре партийной организацией югославских коммунистов и работал в окружной секции по формированию югославских советских войск. Такую же работу среди чехословаков вел там Ярослав Гашек. Наша задача была — привлечь обманутых контрреволюционерами сербов, хорватов, чехов и словаков (а их немало было в приволжском городе) на сторону революции. Хорошо запомнилась первая близкая встреча с Гашеком. Она произошла вскоре после того, как Ярослав Гашек прибыл в Самару в качестве представителя Исполнительного комитета чехословацкой секции Коммунистической партии.

…Это было на митинге военнопленных. Почти все ораторы уже высказались, слушатели изрядно устали. Словом, митинг подходил к концу, когда на импровизированную трибуну поднялся светловолосый, широкоплечий чех. До него с трибуны ораторы произносили р е ч и. А этот попросту заговорил с солдатами. Заговорил негромко, добродушно, как будто все присутствующие были его старыми товарищами. Говорил он о том же, что и другие. Но в его негромкой речи, пересыпаемой шутками, была такая искренность и убежденность, а в открытом добродушном лице, во всей его плотной фигуре такая притягательная сила, что люди плотнее сгрудились вокруг трибуны.

В этот день чехословацкий интернациональный отряд в Самаре пополнился новыми бойцами.

А вечером мы сидели с Гашеком в маленькой комнатке губкома партии и вдвоем сочиняли воззвания к солдатам: я — к сербам, хорватам и словенцам, Гашек — к чехам и словакам. Склонившись над столом, он быстро набрасывал что-то в блокноте. Не прошло и полчаса, как Ярослав поднялся и начал читать вслух:

Воззвание заканчивалось призывом вступать в отряды Советской Армии. Указывалось, что отряды эти формируются в настоящее время в Пензе, Самаре, Уфе, Челябинске, Омске и во всех других городах вдоль Урало-Сибирской железной дороги.

Через день воззвание за подписью Гашека было опубликовано в газете «Солдат, рабочий и крестьянин». Почти одновременно в этой газете было напечатано и воззвание к югославам. От имени окружной секции по формированию югославских советских войск его подписали Стойко Ратков и Эмилий Чопп.

Во время работы в Самаре чешский писатель Ярослав Гашек показал себя убежденным коммунистом, замечательным агитатором и организатором. В книге И. Веселого «Чехи и словаки в революционной России 1917—1920 гг.», вышедший в Праге, рассказывается о «настоящем перевороте», произведенном Гашеком в самарских чешских организациях. Созданный им здесь интернациональный отряд мужественно сражался в рядах Красной Армии против белочехов, защищая первую в мире республику Советов.

В Куйбышевском государственном архиве сохранилось следующее обращение Гашека в штаб Красной Армии в Самаре, датированное 11 мая 1918 года:

Там же имеются сведения о росте чехословацкой части Красной Армии в городе. Например, 7 мая 1918 года, в нее вступили 5 добровольцев, 13 мая — 12. В середине мая отряд насчитывал около 80 человек, а в конце — уже 120…

В это время империалисты Антанты организовали мятеж чехословацкого корпуса. Обманутые и спровоцированные реакционным командованием, солдаты подняли вооруженное восстание против Советской власти. В июне белочехам удалось овладеть Самарой. Ярослав Гашек, честно выполнив свой долг коммуниста, был вынужден покинуть город.

Белочехи прилагали все силы к тому, чтобы найти и арестовать Гашека. 25 июня 1918 года чехословацкое командование издало специально приказ об его аресте. Но Гашек был неуловим. Больше того, он открыто смеялся над «братьями белочехами». В одном из писем он так рассказывал об этом периоде своей жизни:

Лишь в сентябре 1918 года Ярославу Гашеку удалось перейти линию фронта и пробраться в Симбирск, освобожденный Красной Армией.

— Мы расстались с Гашеком в Самаре, — продолжал свой рассказ Эмилий Михайлович, — а через год неожиданно встретились в Челябинске.

В октябре 1919 года я был командирован Федерацией иностранных групп РКП(б) для партийной работы среди военнопленных сербов, хорватов и словенцев на Урале. С большим трудом добрался до Челябинска. Утром зашел в штаб 5-й армии к члену Реввоенсовета, которого хорошо знал еще по Самаре. Неожиданно тот сказал дежурному:

— Позовите Гашека…

Занятый своими мыслями, я не обратил внимания на то, что назвали знакомую фамилию. Но вот в комнату неторопливой походкой вошел широкоплечий и светловолосый мужчина. И хотя на нем была гимнастерка и галифе (в Самаре мы, политработники и командиры, одевались кто во что мог) — это был несомненно он, старый товарищ, Ярослав Гашек!

Мы засыпали друг друга вопросами, вспомнили Самару, друзей.

Он спросил, где я ночевал, и, узнав что в номерах «Петроград», засмеялся:

— Знаю. Холодина, грязь. Вообще дрянь, а не гостиница.

И тоном, не допускающим возражений, заявил:

— Сегодня пойдешь ко мне. Комфорта особого не обещаю, топчан у меня один, но матрац лишний найдется.

В маленькой комнате, которую занимал Гашек в бывшем доме Неймана (он и сейчас сохранился этот дом на углу улицы Сони Кривой), мы опять говорили о том, что нас больше всего волновало: о службе, о работе, о друзьях. Гашек рассказывал, что после Самары работал в Москве, затем был направлен в политотдел 5-й армии.

— Что здесь делаю? Руковожу интернациональным отделом, веду партийную работу, пишу в газеты и редактирую журналы. В общем, дел по горло.

Прибыв в октябре 1918 года в распоряжение политотдела 5-й армии, выполнявшей задание по ликвидации чехословацкого мятежа, колчаковщины и иностранной интервенции, Ярослав Гашек прошел с этой армией весь ее славный боевой путь от Симбирска до Иркутска. Помимо того, что он руководил интернациональным отделом политотдела 5-й армии, он был еще секретарем партийных организаций, преподавателем политшколы, журналистом и редактором фронтовых изданий.

Позднее, в письме к товарищу, Гашек так писал о своей работе в тот период:

Дел у коммуниста Ярослава Гашека, действительно, было по горло!

Перед нами ежедневная красноармейская газета «Красный стрелок», издававшаяся политотделом 5-й армии Восточного фронта. Формат ее невелик. Бумага то белая, то серая, оберточная. Вверху, над четким заголовком, слова: «Красная Армия — опора революции».

В этой газете в 1918—1920 годах активно сотрудничал Ярослав Гашек.

Перелистайте газету. С ее пожелтевших страниц повеет дыханием тех лет, когда, выполняя задание великого Ленина, 5-я армия освобождала он интервентов и белогвардейцев города и села Поволжья, Урала, Сибири. Один из номеров газеты открывался телеграммой В. И. Ленина. В ней говорится:

В каждом номере короткие, написанные телеграфным стилем «Вести с Восточного фронта». Вот некоторые из них.

14 июля 1919 года.

20 июля 1919 года.

7 августа 1919 года.

…Перелистываем далее газету «Красный стрелок». В номере от 4 июля 1919 года большой фельетон «Дневник попа Малюты». Внизу подпись: Ярослав Гашек. Фельетон — острая сатира на духовенство, часть которого участвовала в антисоветских мятежах и заговорах против молодой республики.

6 сентября — другой фельетон Я. Гашека «Англо-французы в Сибири». Автор с огромной силой, на конкретных примерах высмеивает и разоблачает лживую и реакционную печать интервентов. На эту же тему написан еще один фельетон Я. Гашека «Вопли из Японии», опубликованный в газете 26 сентября. Он мало известен читателям, поэтому приводим из него некоторые выдержки.

Активно сотрудничал Ярослав Гашек и в другой красноармейской газете, издававшейся политическим отделом 5-й армии и Временным революционным комитетом города Уфы. В библиотеке имени Ленина в Москве и сейчас можно увидеть эту газету формата «Правды» с огромным заголовком «Наш путь» и песенным эпиграфом на первой странице:

Именно в этой газете 14 января 1919 года появился первый фельетон Ярослава Гашека. Назывался он «Из дневника уфимского буржуя». Гашек зло высмеивал в нем колчаковских союзников, их нелепые бредни о «жестокости большевиков».

Всего вышло 55 номеров газеты «Наш путь». В двадцати из них напечатаны фельетоны, статьи и заметки Ярослава Гашека. Стрелы своей сатиры он направляет против колчаковцев, эсеровских «деятелей», разоблачает поповское мракобесие, бичует спекулянтов и мародеров, обрушивается против бюрократизма.

Характерен такой пример. Однажды Гашеку стало известно, что к работникам Уфимского отдела социального обеспечения обратилась мать убитого красноармейца. Сотрудники собеса не нашли ничего лучше, как послать старушку за выпиской из метрической книги… к попу. «Замороженные чиновники» — так заклеймил в своем фельетоне Гашек людей, проявивших бездушие к человеку и, по-видимому, случайно попавших в советские органы.

Ярослав Гашек не только с о т р у д н и ч а л в красноармейских газетах. Он о б е с п е ч и в а л издание газет политотдела 5-й армии. Автор «Похождений бравого солдата Швейка» был первым советским директором типографии в Уфе. К этому периоду его деятельности относится интересный документ.

В одном из номеров газеты «Наш путь» опубликовано письмо Гашека в редакцию газеты. Вот это письмо:

К этому письму есть приписка от редакции:

Меры были приняты. Назначенный комендантом Уфимской типографии Ярослав Гашек быстро навел там порядок, наладил регулярный выпуск армейской и других газет.

В городе Уфе и поныне здравствуют три близких фронтовых товарища Ярослава Гашека: бывший метранпаж армейской типографии Иван Гаврилович Мурашев, бывшие наборщики этой же типографии Иван Яковлевич Агапитов и Степан Иванович Ганцеров. Эти люди прошли вместе с Гашеком весь путь от Уфы до Иркутска. Они рассказывают много интересного о Ярославе Гашеке — журналисте и человеке.

— Бойцы любили слушать и читать его острые, злободневные статьи в газетах и журналах, — вспоминает т. Мурашев. — Особенно с большим интересом были встречены его фельетоны, напечатанные в Уфе: «Из дневника уфимского буржуя», «Об уфимском разбойнике, лавочнике Булакулине» и другие. Фельетонами зачитывались. Они переходили из рук в руки, красноармейцы хохотали от души.

Большую ценность представляют воспоминания о Ярославе Гашеке И. Я. Агапитова.

— К нам в наборный цех, — говорит он, — часто приходил Ярослав Гашек. Он рассказывал, что хотя родился и вырос в Праге, но второй своей родиной считает Советскую Россию, где он стал коммунистом. Мечтая о мирной жизни, Гашек делился с товарищами самыми сокровенными планами: «Вот закончится война, и я обязательно женюсь на русской девушке…» К тому времени весь маленький коллектив армейской газеты знал, что Ярослав Гашек любит работницу типографии Шуру Львову. Вскоре они поженились. Александра Гавриловна Львова-Гашекова и до сих пор живет в Чехословакии.

Жизнь и работа в советской фронтовой печати является одной из самых ярких страниц в биографии выдающегося чехословацкого писателя-коммуниста Ярослава Гашека. Его журналистское наследство огромно. Ведь кроме известных фельетонов, перу Гашека принадлежат многочисленные статьи, обозрения, корреспонденции, напечатанные в красноармейских газетах «Наш путь», «Красный стрелок» и других фронтовых изданиях.

Написанные точным и ярким языком публициста, они являются замечательным образцом революционной журналистики и как нельзя лучше характеризуют их автора — страстного непримиримого защитника завоеваний социалистической революции, верного сына Коммунистической партии.

Произведения Ярослава Гашека по праву вошли в золотой фонд мировой литературы. Но мы любим и ценим Гашека не только как выдающегося писателя.

Мы горячо любим и ценим чешского писателя Ярослава Гашека как одного из героев гражданской войны на Урале и в Сибири, организатора интернациональных отрядов, непримиримого защитника завоеваний Великого Октября, замечательного журналиста, неутомимого борца за мир, демократию, социализм.

Александр Шмаков «ТАК ГОВОРИТ ФУРКАТ» (К 100-летию со дня рождения)

Это были изумительно красивые розы! Кажется, радуга, только что сиявшая в небе, подарила свои чистые цвета множеству кустов — индийским, китайским, узбекским, русским чайным розам, благоухающим в этом скромном саду.

Хозяин сада, поэт-академик Гафур Гулям стоял, задумавшись, среди цветов. Легкий ветер, залетавший с Комсомольского озера сюда, во дворик на тихой улице Арпа-Пая, был свеж и порывист. Ветерок и зелень сада слегка рассеивали знойную тишину ташкентского лета.

Внезапно Гафур Гулям стал читать стихи. Он читал их на родном языке, и плавные узбекские строфы, произносимые нараспев, удивительно гармонировали с окружающим. Казалось, поэт вспомнил свою юность — и прощается с нею. На строчках стихотворения лежала тень грусти.

Гулям читал:

Один из нас задумчиво сказал:

— Это превосходные стихи, Гафур-ока. Вас можно поздравить с удачей.

— Это не мои стихи, — улыбнулся поэт. — Это стихи Фурката. Но русские читатели их пока плохо знают. А надо, чтобы все народы нашей страны читали и чтили этого отличного узбекского поэта.

Увлекшись, Гафур Гулям стал читать одно стихотворение Фурката за другим. Стихи о России, об Индии, о Китае, стихи о любви и верности, стихи о ненависти ко всему, что угнетает человека.

Мы не все понимали в стихах, которые Гафур Гулям читал по-узбекски. Но мысли, музыка стиха, его великолепная сила были очевидны и покоряли.

Кончив читать, поэт сказал:

— Стихи Фурката нужно перевести на русский язык как можно скорее. Почему бы вам не принять в этом участие?

До глубокой ночи сидели мы на веранде, оплетенной длинными и гибкими побегами винограда, и втроем переводили стихи замечательного поэта, покорившие нас всех.

Это была превосходная ночь знакомства с человеком могучего духа, выдающимся поэтом, внесшим свою большую лепту в дело свободы, в дело дружбы и объединения народов.

Прошло столетие с того дня, когда в небольшом узбекском городе Коканде родился Закирджан Халмухаммед. Будущий поэт, которого все в Средней Азии потом знали по его поэтическому псевдониму Фуркат, был сыном бедного дехканина. Но мальчику повезло: он провел детство среди образованных людей своего города, для которых имя великого узбекского поэта Алишера Навои было священным именем. И еще посчастливилось Фуркату: юношей встретился он в родном городе с прогрессивным поэтом Мукими, любившим русскую литературу.

Мукими обратил внимание на одаренность юноши и помогал ему в его первых поэтических опытах. Случалось, что известный поэт писал произведения вместе с Фуркатом, подзадоривал юношу на состязание.

— Вот послушайте, разве это не превосходные строки, — подвинул к себе оригинал стихов Гафур Гулям. — Смотрите, какая сила сопротивления и любви… — и он прочитал:

— Правда, превосходные стихи? — сияя глазами, спросил Гулям.

Так началась литературная биография Фурката — человека удивительной судьбы. Он горячо любил свою родину, много путешествовал. Остаток жизни поэт провел в китайской провинции Синьцзянь, в городе Яркенде.

Из Коканда Фуркат переезжает в Ташкент. Здесь он близко знакомится с русской культурой, горячо дружит с передовыми русскими интеллигентами, высланными из рабочих центров России. С их помощью поэт изучает русскую историю и литературу, с воодушевлением переводит произведения Пушкина, Лермонтова, Крылова и других великих русских поэтов на свой родной язык.

Стремление Фурката приобщить узбекский народ к русской культуре было враждебно встречено местной буржуазией, феодалами и духовенством. И Фуркат смело вступил с ними в борьбу. В этой борьбе креп талант Фурката. Он беспощадно высмеивал в сатирических стихах национальных угнетателей своего народа, равно как и представителей царской колониальной администрации.

Борьба была неравной. Положение поэта крайне осложнилось. Фуркату грозили репрессии, и он вынужден был покинуть родную страну. Путь Фурката лежит через Стамбул, Грецию, Болгарию, Египет, Аравию, Бомбей, Дели. Вторую родину Фуркат нашел в Китае. Живя в Яркенде, поэт до конца своей жизни оставался подданным России и мечтал вернуться в Туркестан. Мечта не осуществилась: он умер в Яркенде в 1909 году.

Фуркат являлся прогрессивным мыслителем века, выразителем лучших дум и чаяний своего народа. Поэт на себе испытал тяжесть феодального деспотизма, религиозного мракобесия. Передовой представитель народа, Фуркат всей душой тянулся к новому, что давал русский народ, всячески искал дружбы с ним и нес слово о России своим соотечественникам.

Фуркат мечтал и верил в светлое будущее своей родины и говорил, что оно придет после сближения с русским народом, с его передовой культурой и наукой. Первый из узбекских писателей, изучивший в совершенстве русский язык, Фуркат познакомил свой народ с величайшими творениями русских классиков, рассказал о военном гении Суворова, о боевых традициях русского народа.

Поборник передовой русской культуры, Фуркат восторгался ею и призывал народы Средней Азии учиться у ее гениальных представителей.

Особенно характерна в этом отношении поэма «Суворов». С любовью Фуркат воспевает Александра Суворова, преклоняясь перед его военным гением, восторгается мужеством русских войск, воспитанных в духе суворовских традиций.

Поэма о Суворове написана Фуркатом почти семьдесят лет назад. Читая ее сейчас, ощущаешь свежесть и силу, правдивость мысли, словно высказанной не в 1890 году, а в наши дни поэтом-современником. Сказать так величественно в те годы о Суворове узбекскому поэту — значило совершить смелый подвиг!

Поэт принимает близко к сердцу поражение русских войск в русско-японской войне. Фуркат клеймит бездарных царских военачальников, говорит, что в поражении России солдат не виноват, он героически оборонял Порт-Артур, самоотверженно сражался с врагом. Русский солдат честно хранил и свято берег традиции Суворова.

Произведения о героизме русских солдат поэт из Яркенда посылал в Ташкент. Там они печатались в газете «Туркестан вилоятининг газетаси».

Во время скитаний по Индии Фуркат глубоко знакомится с жизнью индийского народа, с его лишениями и нуждой. Трудолюбивый народ этой страны стонал под игом английских захватчиков. Фуркат своей поэтической строкой и острой публицистикой разит английских капиталистов, стремившихся нажиться за счет индийского народа.

В таких проанглийских органах печати, как «Хаблул Матин» и «Песаий ахбор» помещались издевательские статьи о русских войсках. Фуркат отвечал тем, что прославлял мужество и Военное искусство русского солдата.

И Фуркат говорит правду о событиях, разыгравшихся на Дальнем Востоке.

Высоко отозвавшись о героизме и мужестве русского солдата, Фуркат зло высмеивал и бичевал английских захватчиков. Он рассказывает о разбое Англии в Африке в 1899—1902 годах, когда ее вооруженные до зубов регулярные войска вели войну против малочисленных, но храбрых буров. Фуркат, напоминая о героическом сопротивлении буров, пишет, как они пленили молодого разбойника Черчилля, того самого твердолобого Уинстона Черчилля, который дожил до наших дней.

Рассказывая об этом, Фуркат, иронизируя, замечает, что колонисты очень уж скоро забыли свои африканские неудачи и лучше помолчали бы, чем смеяться над другими.

Фуркат подробно рассказывает о том, как русские солдаты в трудных условиях, терпя издевательства со стороны некоторых царских генералов-самодуров, не щадя своей жизни, мужественно и стойко дрались с наглым врагом. Они дрались смело и самоотверженно, как это делали русские войска во многих походах и сражениях, навеки прославивших их.

Китай был второй родиной узбекского поэта. Фуркат горячо любил русскую и китайскую земли, воспевал дружбу двух великих народов, которая обязательно когда-нибудь расцветет. Пророчески звучат слова поэта, написанные им еще в 1892 году.

Вот почему в наши дни в Синьцзяне могила узбекского поэта окружена почетом великого китайского народа, считающего его и своим поэтом. Вот почему многие стихи Фурката свежо звучат для нас, шагающих сейчас в первых рядах сторонников мира, возглавляющих борьбу за мир во всем мире.

Все, что видел, испытал узбекский поэт, живя на земле Китая, он сравнивал и сопоставлял с тем, что наблюдал, путешествуя по России и Европе. Русскую культуру, обычаи русского народа, его творческие силы Фуркат ценил чрезвычайно высоко и до конца дней своей жизни оставался верным и последовательным другом русского народа, всегда считал себя сыном России и гордился этим.

Фуркат призывал Своих соотечественников изучать русский язык. Он писал:

Мечты поэта-демократа и мыслителя полностью сбылись в советском Узбекистане.

Вот почему мы отмечаем столетие со дня рождения Фурката — певца дружбы народов — и воздаем должное его прозорливости и гению.

Уже светало, когда мы вышли в сад. Бутоны роз раскрывались навстречу солнцу, и сад был напоен пьянящим ароматом цветов.

— Я буду очень рад, — сказал Гафур Гулям, — если стихи моего дорогого соотечественника станут близки русскому читателю.

Мы вспомнили эти слова совсем недавно на юге Челябинской области, в Троицке.

Сидя на берегу реки Уй, неподалеку от Золотой Сопки, где строится мощная электростанция, мы услышали, как молодой строитель, видимо студент-практикант, читал товарищам стихи:

Мы спросили у юноши:

— Чьи это стихи?

Он ответил, что не знает.

Строки неизвестного автора удивительно напоминали стихи Фурката. Это вполне могло быть. Известно, что Троицк долгое время служил центром меновой торговли Урала со Средней Азией и Китаем, и караванные пути связывали его с Ташкентом, Кокандом и Яркендом. По этим путям и могли дойти в далекий уральский город стихи Фурката. А может быть, это были стихи его учеников и последователей? Может быть.

Все равно эти стихи доставили нам большую радость, какую доставляет встреча с давним и верным другом.

Анатолий Козлов К ИСТОРИИ СТРОИТЕЛЬСТВА САТКИНСКОГО ЗАВОДА

Город Сатка, расположенный в живописной горной местности, на берегу реки Сатки, — ныне один из крупнейших промышленных центров Челябинской области. Начало ему было положено 200 лет назад закладкой металлургического завода. Несмотря на известное обилие литературы по истории Урала, до сего времени нет даже краткого научного исторического исследования о Саткинском заводе. Описание, составленное Пермским берг-инспектором П. Е. Томиловым в феврале 1809 года[5], является одним из немногих опубликованных документальных источников по истории Саткинского чугуноплавильного и железоделательного завода.

Документальные материалы, обнаруженные в Государственном архиве Свердловской области (ГАСО), значительно расширили сведения об этом заводе. В числе этих документов заслуживают особенного внимания следующие: определение Екатеринбургской судных и земских дел конторы от 20 мая 1758 года о привлечении к следствию приказчика Саткинского завода М. Карнакова; опись жителей Саткинского завода на июль 1799 года; «Опись при Саткинском заводе заводскому разному строению» (1801 г.); статистические сведения, составленные в 1828 году гиттенфервальтером Златоустовского завода Г. П. Бояршиновым; «Статистическое описание округа Златоустовских горных заводов», составленное под руководством П. П. Аносова горным инженером Я. Р. Анкудиновым в 1839 году[6]. Обнаружены также неопубликованные сведения о производительности Саткинского завода за 1797—1806 годы[7].

Как же представляется по этим документальным материалам история основания, начала строительства и первых лет существования завода?

В 1753 году известный на Урале заводчик барон С. Г. Строганов купил большие участки земли в Айлинской и Кувакинской волостях, на Южном Урале, в том числе в районе реки Ай, где башкирские рудоискатели и нарочно посланные Строгановым люди обнаружили железорудные прииски и три места для новых заводов.

Наконец в ноябре 1756 года А. С. Строганов получил из Государственной Берг-коллегии, ведавшей в то время всеми горнозаводскими делами страны, «дозволение» на строительство двух Саткинских заводов: первый — в Кувакинской волости, при слиянии рек Большой и Малой Сатки, с двумя домнами, десятью кричными молотами и лесопильной мельницей; другой — в Айлинской волости, вниз по течению реки Большой Сатки, в 35 верстах от первого места. На первом из этих мест и был основан интересующий нас завод.

Из всех имеющихся данных видно, что Саткинский завод б ы л п о с т р о е н в 1 7 5 8 г о д у, т. е. 200 лет назад.

Первое упоминание о «новостроящемся» Саткинском заводе относится к 17 (28) марта 1758 года[8], когда поверенный барона Строганова крестьянин Ефтихей Лаптев представил доношение в Екатеринбургскую судных и земских дел контору в связи с доношениями приказчиков заводчиков Масаловых на строителя Саткинского завода, приказчика Михаила Карнакова.

Оказывается, перед этим Карнаков работал приказчиком на Нязе-Петровском и Златоустовском заводах тульских купцов Масаловых, а в 1755 году сбежал в связи с жалобами на него поверенных от двух артелей рабочих-чувашей.

Первая жалоба (челобитная) была подана 28 марта 1755 года в канцелярию Главного заводов правления, находившуюся в г. Екатеринбурге. Иван Степанов и Иван Николаев — поверенные от артели рабочих-чувашей в составе 21 человека, бывших в работе при Нязе-Петровском и Златоустовском заводах, жаловались на Карнакова «в неотпуске их в лес для дранья на обувь лык и в держании под караулом и в почитании на них якобы не заработанного ими провианта, денег и прочего». Канцелярия определила находившемуся тогда при Нязе-Петровском заводе капитану Метлину расследовать дело по указанной челобитной, что не было осуществлено, так как «Карнаков со Златоустовското завода неведомо куда бежал».

Вторая артель рабочих из «новокрещенных» чувашей в составе 93 человек, работавшая на Нязе-Петровском заводе, направила своего поверенного С. Алексеева с товарищами с жалобой на Карнакова в Исетскую канцелярию, соответствующее отношение из которой также было направлено в Екатеринбургскую канцелярию Главного заводов правления. В данном случае поверенные от артели рабочих жаловались «во удержании им, Карнаковым, их за сроком в работах при оном Нязе-Петровском заводе, и в неотдаче забранных у них паспортов и заработанных ими денег». На определение канцелярии заводская контора ответила, что «Карнаков с заводов, предписанных Масаловым, не сдав бытности его о выдаваемых чувашам деньгах и припасах ведомости, в 1755 году бежал».

Кроме того, Карнаков вызывался в Екатеринбургскую судных и земских дел контору «для учинения с бывшими при вышеупоминаемых Нязе-Петровском и Златоустовском заводах чувашами и прочими о выдаваемой им за работу денежной, хлебной, харчевыми припасами и обувью плате счета». Для этого уже находились в Екатеринбурге «означенных Масаловых приказчики, запасчики, расходчики и писари».

Последовало несколько указов из канцелярии Главного заводов правления и из Екатеринбургской судных и земских дел конторы в Пермское горное начальство, а из последнего к управителю Саткинского завода Цывилину — о вызове Карнакова в Екатеринбург «для счету бытности его у заводчиков — тулян Масаловых приказчиком в даваемых бывшим при Нязе-Петровском и Златоустовском оных Масаловых заводах в заводских работах новокрещенным чувашам и прочим за тою их работу деньгах, провианте, платье и обуви, и некоторого по показаниям их, чуваш, и прочих следствия».

Наконец в ноябре 1757 года главное правление хозяйства барона Строганова предложило приказчику Билимбаевского завода Николе Пономареву подать доношение в Екатеринбургскую судных и земских дел контору и «просить, чтоб его, Карнакова, от построю Саткинского завода не отлучать». Далее сообщалось: «если же какое до него заводчиков Масаловых (кроме предъявленных от приказчиков Володимерова и Рыкалова не согласных между собою показаний) касается счетное дело, об оном от стороны господина барона с ними Масаловыми переговорено и сделка учинена быть имеет в Москве домовно».

Главное правление хозяйства барона Строганова было явно заинтересовано в оставлении приказчика Карнакова при Саткинском заводе. Это особенно четко выражено в отношениях поверенного Е. Лаптева и приказчика Н. Пономарева.

В указанном уже доношении от 17 марта 1758 года Е. Лаптев просил не отлучать Карнакова от строительства завода хотя бы «на сколько-нибудь времени», по крайней мере до решения на доношение приказчика Н. Пономарева, «ибо де за построем завода отлучить невозможно, дабы за отлучкою его в построе того завода не воспоследовало остановки и господину его барону убытка и насланным на тот завод из вотчин пятистам человекам напрасной разорительной прожимы». Из этого документа, кроме того, выясняется, что строителями Саткинского завода были крепостные крестьяне из пермских вотчин Строгановых.

1 мая 1758 года приказчик Никола Пономарев подал доношение в Екатеринбургскую контору судных и земских дел и так же просил о неотлучении Карнакова с вновь строящегося Саткинского завода, «объявляя, что есть ли он, Карнаков, с оного завода взят будет, то в самонужнейшем заводском строении, от которого де завода государственная и народная польза быть имеет, учинится всекрайная остановка…» Таков был один из главных руководителей строительства Саткинского завода.

Екатеринбургская судных и земских дел контора не решилась самостоятельно отозвать Карнакова со строительства и передала решение этого вопроса на усмотрение канцелярии Главного заводов правления, заявив, что контора его, Карнакова, «отлучить не доложась оной канцелярии опасна».

Беспокойство поверенного и приказчика Строганова действительно было не напрасным. В числе «самонужнейшего» заводского строения, сооружавшегося на Саткинском заводе к 1 мая 1758 года, был доменный корпус — основной цех, называвшийся также доменной чугуноплавильной фабрикой. Подобно другим уральским заводам здесь были сооружены две древесноугольные домны, плотно примыкавшие одна к другой и включавшиеся в массивный доменный «корпус». Обычно плавка велась на одной домне, а другая в это время стояла на ремонте. Так, 19 (30) ноября 1758 года на Саткинском заводе была пущена в действие «для плавки чугуна» первая доменная печь.

Доменный корпус, исправленный после повреждений 1774 года, имел следующий вид. Вокруг корпуса с трех сторон имелся двор, «построенный в столбах», а при нем небольшой деревянный амбар «для литья опокчатой чугунной посуды». Горн (доменная печь), в котором выплавлялся чугун, был сложен из тесаного горнового камня. «В оном по лещади[9] с задней стены вдоль по горну к выпуску длиною 3 аршина, шириною от заднего камня 11 вершков, впереди 12 вершков, до фурмы от лещади 10 вершков, оная в диаметре 5 вершков… С того горна куполом выкладена в вышину из тесаного трубного камня труба, в куполе наверх вышиною 15 аршин 8 вершков…» (1801 г.)

Воздуходувные мехи при доменной печи, как и все остальное заводское оборудование приводилось в действие от водяного колеса. Поэтому одним из главных сооружений на заводе считалась плотина, от которой через особые лари и трубы вода подводилась к вододействующим колесам. Не случайно около 43 процентов от общей стоимости завода приходилось на плотинное хозяйство.

Заводская плотина к началу 1809 года имела следующие размеры: длина — 152, ширина — 22, высота от основания — 4 сажени. Разлив пруда достигал 4 верст. Имя строителя этой плотины установить пока не удалось. Известно только, что в 1799 году на Саткинском заводе жил 62-летний плотинный мастер Прохор Яковлевич Антонов: он — «стар и дряхл и ни в каких уже должностях быть не может».

Безусловно, с его именем связано строительство саткинской плотины, начатой в 1757 году.

В 1769 году А. С. Строганов продал Саткинский завод за 185 тысяч рублей тульскому купцу Лариону Лугинину. При новом владельце завод, кроме выплавки чугуна и выплавки железа, занимался выплавкой меди в специально устроенной медеплавильной печи. Вплоть до 1774 года завод действовал «с постоянным успехом и выгодою для содержателя». В год, когда Саткинский завод оказался в зоне крестьянского восстания под руководством Е. И. Пугачева, металлургические печи были повреждены, а заводское селение в значительной степени выгорело.

В 1776 году завод был «возобновлен и в таком виде в 1778 году достался с несколькими другими заводами по наследству внуку прежнего владельца армейскому капитану И. М. Лугинину, который, «почти не занимаясь делами заводов и поручив полное ими управление своим приказчикам, расстроил свое состояние и обременил заводы долгами неоплатимыми». По этой причине в 1798 году Саткинские и другие заводы округа перешли в арендное содержание к московскому купцу А. Кнауфу, но ввиду «незначущей» прибыли уже в следующем году были взяты в ведение Государственного ассигнационного банка. В 1800—1811 годы заводы вторично находились во владении купца А. Кнауфа.

В 1811 году Саткинский завод в составе округа навсегда перешел в казенное ведомство, но управление заводами «по отчетности» было оставлено на арендных условиях, т. е. «действовать своим капиталом с уплатою всех поименованных повинностей». Последней из этих повинностей было — «производить мастеровым провиант, а жалованье как мастеровым, так и конторским служителям и надзирателям против походяшинских заводов[10] одною третью менее».

К 1828 году при всех (работах на Саткинском заводе было занято 935 казенных мастеровых, в том числе: полных работников — 567, подростков — 95, стариков — 154 и малолетов — 106. Кроме того, на заводе было 825 человек, не обращавшихся в работах за старостью лет, увечьем и бывших моложе 12-летнего возраста.

Потребности заводского транспорта обеспечивались вольнонаемными работниками. К этому времени все расходы «на годовое содержание завода» определились в размере до 155 тысяч рублей.

Рост же продукции, например, по чугуну выразился по заводу следующими данными (в пудах):

1760 г. — 74.986,

1769 г. — 117.865,

1772 г. — 155.512, (в штыках и припасах),

1783 г. — 130.731,

1784 г. — 158.160,

1785 г. — 106.356.

1786 г — 178.897,

1787 г. — 114.875,

1790 г. — 135.815,

1795 г. — 143.186,

1797 г. — 89.953,

1801 г. — 126.427,

1804 г. — 159.540,

1806 г. — 98.019.

В среднем за год чугуна производилось (в пудах): 1797—1801 гг. — 111.792; 1802—1806 гг. — 127.768; 1827 г. — 104.000; к 1839 г — 105.000—120.000 пудов.

Этот ряд цифр приведен умышленно, чтобы с большей наглядностью показать скачкообразный и неравномерный характер развития производительности завода, действовавшего на полукрепостном труде, при явно недостаточном обновлении оборудования.

В начале XIX века в районе Саткинского завода находилось до 20 железных рудников и приисков[11], из которых в 1809 году разрабатывались только Кисяганский и Умерский, а в 1828 году — Бакальский[12] и Умерский. Железные руды, разрабатывавшиеся с поверхности разносами, состояли «из бурого железного камня, содержанием металла во 100 пудах до 50%, в коих ежегодная потребность на выплавку чугуна бывает до 230 тысяч пуд».

Следует отметить еще несколько фактов из истории строительства завода. К началу 1765 года здесь, кроме доменной и трех молотовых фабрик, имелись лесопильная и мучная мельницы, якорная, колотушечная, меховая, кузница, сарай и амбары, церковь, контора и мосты через реки Сатки.

В 1776 году на заводе были вновь построены три деревянные молотовые фабрики. Одна из них, располагавшаяся на правой стороне реки, сгорела в феврале 1798 года.

Некоторый интерес представляют сведения о церкви, построенной на заводе в 1775 году. Высота ее была более 14 сажен. В кирпичной колокольне (высотой более 18 сажен), устроенной над папертью церкви, имелись «часы, сделанные при заводе самоучкою слесарным мастером». Фамилия Саткинского часового мастера пока не установлена. Выяснилось лишь, что к 1799 году на заводе жили слесарного дела мастер Юда Шаров и слесарь Михей Падучев, уже не работавшие по болезни. У того и другого старшие сыновья были слесарными учениками.

В начале XIX века на заводе было налажено прокатное производство. При надобности в сутки прокатывалось до 500—600 болванок «на листовое железо». Имелась также небольшая токарная мастерская. Но к началу 1809 года на заводе еще не было «училища» (школы).

К 1839 году на заводе появилась школа. Всего в поселке стало 841 двор, а жителей — мужского и женского пола 3787 человек. Непосредственно же на заводе было занято 474 человека, в том числе: полных работников — 108, малолетов — 75, стариков — 75, слабосильных — 216. Значительная часть жителей была занята в работе на рудниках, в том числе и женщины. Но провианта и жалованья, выдававшихся мастеровым и служащим, видно, далеко не хватало для их семей, так как большинство из них вынуждены были разводить скот и птицу. По данным на указанный год, жители селения Саткинского завода имели: рогатого скота — 1976 голов, лошадей — 1968, овец — 3438, свиней — 272, коз — 151, кур — 4910 гусей — 49, уток — 16, индеек — 6. Конечно, следует иметь в виду, что большая часть скота приходилась не на долю простых рабочих людей…

Саткинский завод после сильного наводнения 1862 года очень пострадал, затем был реконструирован и уже в основном в таком виде дожил до 1908 года, когда отмечался его 150-летний юбилей.

Таким образом, ныне, 30 (19) ноября 1958 года исполняется двести лет со времени пуска в действие доменного производства Саткинского металлургического завода. Кстати, по данным оценки, произведенной через несколько лет после окончания его строительства, стоимость доменного корпуса с двумя печами выразилась в сумме 4900 рублей, что составило всего лишь 14,7 процента от общей стоимости завода.