Юмористические рассказы

Моральное разложение

Передовому монтажнику Сереге Зикунову вырешили путевку в санаторий, на Рижское взморье — подлечить остеохондроз. Грязями. Существует, оказывается, такая паскудная болезнь: то ничего, ничего — месяц, два, три, то — будто кол в позвоночник забили: шеей ворохнуть нельзя, поворачиваешься, как волк, всем корпусом. Но не об этом речь — не о болезни.

Серега перед санаторием заскочил на денек к свояку. Свояк у него — Шурик — уже несколько лет под Ригой жил, в местечке одном с трудным названием. Серега выговорить его не мог, держал на бумажке записанным. Так с этой бумажкой и тыкался: мне, мол, вот куда — прочтите, будьте любезны.

Ну, разыскал… Встретились они со свояком хорошо, посидели поговорили, родню вспомнили — кто как живет. А потом свояк засобирался. Надел замшевый пиджачок, шляпу с недоразвитыми полями. «Пойдем, — говорит, — проветримся.»

— Куда это ты его на ночь глядя? — спросила свояченица Тамара.

— Пусть вечерние улицы посмотрит… — сказал Шурик. — У нас тут вечером очень красизо. А он завтра утром уедет… Подышим часок.

На улице было обыкновенно. Горели фонари. Ничего особенного.

— Это я для понта насчет красоты, — объяснил Шурик. — Мы с тобой, старик, сейчас в совершенно завальное кафе сходим. Таких ты не видел. Только еще одного человечка прихватим. Не возражаешь?

— Давай, — согласился Серега.

— Но Тамарке ни гугу. Солидаритет?

— Да ты чё! — сказал Серега. Шурик позвонил по телефону-автомату.

Они покурили маленько на каком-то углу — и минут через десять-пятнадцать подошла эта… солндаритет. Ничего девочка — с ножками.

— Вот, Суслик, сибирячок наш. — представил ей Серегу Шурик. — Видишь — какой медведь? — Он похлопал Серегу по плечу: снизу — вверх похлопал, а словно как сверху — вниз. — Но это он на вид только такой. А вообще, парень что надо. Палец в рот не клади.

— Ага, откушу, — пообещал Серега.

— Сусанна, — назвалась Шурикова симпатия. — А вы из Сибири? Ой как далеко! — Она взяла Серегу под руку, плечом коснулась и вроде в глаза заглянула.

— Да че там далеко — шесть часов лету! — с неизвестно откуда взявшейся небрежностью сказал Серега: будто лично самолет изобрел или на метле прилетел.

Вообще, он как-то сразу почувствовал себя раскованным и сопричастным к происходящему; влился, короче, в компанию. Хотя солидаритет не его была, а Шурнкова.

Сусанна подхватила другой рукой Шурика — и они пошли. Серега легко шагал, как пританцовывал. Такое состояние было: а что, мол? — дадим разгону.

Он глянул сбоку на Сусанну, вспомнил слова «моральное разложение» и усмехнулся. Его почему-то всегда эти слова веселили, когда приходилось их слышать или читать. «Моральное разложение» — забавно! Как это — «разложение»? Что на что разлагается? Он — был случай — даже вслух однажды зарассуждал про это. В такси ехал — и стал хохмить с водителем. Что, мол, это — когда его на части делят: часть — вашей, а часть — Маше.

Водитель его поправил.

— Нет, земеля, — сказал он грустно. — Это, наоборот, когда одна и та же часть и нашей, и Маше идет. А разлагать уж потом начинаешь: двадцать пять — Насте, двадцать — власти, пятьдесят — жене и эту самую часть с маком — себе.

…Про кафе свояк не соврал. Такого Серега еще не видел. Хотя было довольно поздно, народ у входа не толкался и бумажка с нацарапанными словами «Местов нет» на дверях отсутствовала.

Свояк постучал негромко — и выскочил к ним молодой человек интеллигентного вида: с аккуратной бородкой, в галстуке-бабочке, очень шустрый. Свояка он, видать, знал, но для престижу покуражился малость.

— Поздновато-поздновато, — сказал, — трудновато-трудновато. Но — для вас! — что-нибудь придумаем…

Даже в раздевалке оказалось вполне культурно: стенки деревянные, по ним металлические украшения развешаны — чеканка. Серега засмотрелся на все это, пока Шурик помогал раздеваться своей крале.

— А вы, милорд? — поддел его шустрый. — Что же — прямо в кепочке пойдете? У нас тут, знаете, не Одесса.

Серега не умел вот так — словами на лету подметки резать. Он застеснялся, молча отдал кепку, торопливо начал выворачиваться из плаща…

Прошли в зал. В зале — точно — был уже полный завал. Полукабинки с низкими столиками, канделябры всякие, большой четырехугольный бар: с трех сторон — стойки, с четвертой — стена из бутылок. Вокруг на высоких стульях сидели люди, а в середине, как обезьяна и зоопарке, мотался бармен — не здешнего вида, черный, волосатый человек. Он не ходил, а, кажется, на коньках катался. Туда — сюда, мельк — мельк! Тому — сто, тому — сто пятьдесят, тому — кофе, тому — анекдот. Все успевал, артист!

В углу располагался оркестрик.

Люди ходили от столика к столику. Громко смеялись. Братались с музыкантами.

Просто было. Как на домашней вечеринке.

Серега, Сусанна и Шурик тоже забрались на высокие табуретки. Шурик заказал всем виски: Сусанне — пятьдесят, себе в Сереге — по сто. «Попробуешь, на ваших широтах, полагаю, не водится?»

Бармен принес. В бокалах плавали кусочки льда. Лед этот, которого Серега совсем не ждал, как-то странно на него подействовал: окончательно утвердил в правах, сравнял со всеми остальными.

Серега смело огляделся.

Вокруг сидели приличные люди. Может, конечно, и не очень приличные внутри — кто их знает, но сидели хорошо. Приятно посмотреть.

Рядом длинноволосый парнишечка чокался сам с собой, У него в одном бокале тоже было виски, в другом водка, он пристукивал ими тихонечко и отхлебывал по очереди из каждого. Серега подивился на него, но без осуждения. Наоборот, подумал: «У нас где-нибудь такой молокосос давно бы уже весь в соплях был, ни тятя — ни мама. А этот, гляди: сидит, керосинит — ни к кому не вяжется».

Напротив еше красивее пил бородатый, строгий человек в очках. «Доцент, наверное», — уважительно подумал Серега. «Доцент» читал толстую газету — спокойно, как дома на диванчике.

Время от времени, не поднимая глаз, он отодвигал в сторону пустой бокал и звонил по нему ногтем. Бармен тут же отмерял ему новую сотку.

Заиграла музыка — и Сусанна с Шуриком пошли танцевать. Столики опустели, от бара многие тоже отлепились. Сидели, вроде, один — без подружек, а нашли кого-то. Остались за стойкой Серега, «доцент» и этот… чокающийся с самим собой.

«Себе, что ли, разложиться? — подумал Серега. — Подцепить какую-нибудь…» Девки тут были все как на подбор, коллекционные: красивые, сытые, белорукие. Только очень уж они висли на своих кавалерах — и это Серегу смутило. Ну, Шурик и Сусанна ладно, Они, по всему видно, давно любовь крутят. А другие? «Подойдёшь к ней, а у неё здесь хахаль. Вон какие мордовороты. Если, допустим, трое на одного — и ловить нечего».

Но в малодушии Серёге сознаваться не хотелось, и он кстати вспомнил о законной преграде: «Ну, хотя бы заклею… А куда се потом вести? К Шурику на раскадушку?.. В санатории разложусь. Там, поди, тоже будут».

Вернулись Шурик и Сусанна, запыхавшиеся, горячие. Отхлебнули по глотку, закурили. Но музыка опять заиграла, и они, бросив дымящиеся сигареты, убежали прижиматься.

«— А-а здесь под иебо-мм чужим, — душевно пели в микрофон, — я-а, как гость нежелан-ный!..»

Серёге сделалось грустно и хорошо. Хорошо, но… грустно. Маленечко.

Бармен — внимательный, змей! — подрулил к нему:

— Скучаем, сир? — И откатился. Повысил, что ли, берегу? Или понизил? В раздевалке «милорд» был, здесь — «сир». Наверное, все-таки повысил.

Бармен снова подкатился. Принес две пластмассовые пробочки от бутылок. Нарисовал на одной единицу, на другой двойку, заложил пробочки между большим и указательным пальцами рук.

— Прошу внимания! В правой — единица, в левой — двойка. Согласны?

— Ну, — кивнул Серега.

— Оп-ля! — бармен крутанул руками. — Единица в левой, двойка в правой!

— Ты когда другим показывать будешь, действуй побыстрее, — посоветовал Серега. — А то заметно.

— Не в этом дело, сир. Не в незаметности. Фокус прост, как дважды два четыре. Прошу! — он пристукнул пробочками о стойку. — Сумеете повторить — ставлю вам сто грамм. Не сумеете — вы мне.

— Хм, — сказал Серега.

Он на свои руки не обижался. Они у него цепкими были. Когда на высоте работаешь — в руках цепкость надо иметь большую… Зажал пробки, примерился, крутанул — пробки полетели за прилавок.

Бармен на лету подхватил их, вернул на место.

— Проиграли, сир!

— Да, вижу. — сказал Серега. — Ну-ка еще разок изобрази… Так… Ага… Дай-ка сюда. «Неужели не сумею? Такого-то дерьма… Та-ак. Эту — сюда, эту — сюда… Спокойно-о! Оп-ля!.. Вот блохи!»

— Осваиваешь смежную профессию? — спросил над ухом свояк.

— Погоди ты! — отмахнулся Серега. Его заело: «Тут же и делать нечего. Всего три движения: вот, вот и вот… Стоп, стоп! Помедленнее… Эть — и — эть!.. А, шшакальство!»

Свояк и симпатия его все танцевали. Бармен священнодействовал за стойкой. «Доцент» звонил по бокалу. А Серега потел над пробками.

Сволочные эти пробки прыгали как живые, выскальзывали, не хотели взаимозаменяться.

«Да куда ж ты денешься?! Куда? — упорствовал Серега. — Некуда тебе деваться!.. А! — еще разок… А! — еще… Агааа! Вот и кранты рулю! И ваши не пляшут!»

— Эй! — радостно заорал он. — Гляди!

Но бармен, оказывается, видел. Он, вообще, все видел — ничего не упускал.

— Браво, сир, браво! С двадцать шестой попытки. Это редко кому удается. Прошу — мой проигрыш. — Он налил Сереге в бокал не сто, а все сто пятьдесят, пожалуй. — С вас, в свою чередь, для ровного счета, пусть будет четвертная. — И откатился — колобок волосатый.

Серега распахнул рот: «Да он как считал-то? По сто грамм за попытку, выходит? Ничего себе! Дает, шпагоглотатель!.. Четвертную ему! За что? За какую-то хуру-муру? Это же… три дня на опоре болтаться.»

Серега украдкой понаблюдал за барменом: может, шутит? Да нет, какое там шутит. Даже не поворачивается в его сторону: сделал дело — и руки отряхнул… Конечно, не шутит — виски же налил. И скидку, гад, сделал. Сто грамм-то рубль тридцать стоят. Не мелочный, понял!

«А не давать! — решил Серега. — Плевать, что виски налил. Кинуть лишнюю тропку — и все. Ну, че он мне сделает? Че?.. Погонится? Хай поднимет? Или подкараулит где с «дружками»?.. Так я завтра уеду. Карауль меня.»

Но так он подумал вгорячах. А потом стал рисовать себе — как оно примерно будет. Бармен скажет: «Позвольте, сир, с вас же четвертная». Серега ему: «А этого ты не видел, мурло?» И сразу же все уставятся на него: девки эти сытые, «доцент», чокающийся парнишечка, музыканты. Что, мол, за хам такой? Откуда взялся?..

Скандал. Здесь, под небом чужим… М-да… А главное — Шурке сюда ход будет заказан. Точно. И Шурке, и Суслику его. А может, и не только сюда. Они же здесь все друг друга, как облупленные…

«Ну, что же, товарищ Зикунов, Сергей Илларионович? Поздравляем вас с замечательным трудовым достиженмем! За десять минут вы профукали четвертную.

В пробочки. От бутылочек. Очень и очень с вашей стороны показательно. Давайте и дальше так. В таком же духе… попа вы… на колесиках!»

Музыканты играли вышибную. Шурик с подружкой доплясали ее до конца. Подошли рассчитываться. Бармен принес счет. Пропили они всего-ничего: каких-то четыре рубля.

Свояк расплатился.

А Серега достал двадцатипятирублевую бумажку и ровненько постелил ее на стойку. Бармен, не глядя, смахнул бумажку ладонью. Как крошки со стола. И дружелюбно подмигнул Сереге:

— Не огорчайтесь, сир. Зато теперь у вас в руках верная копеечка.

Во дух!

В раздевалке уже, когда Сусанна ушла на минутку в туалет, свояк накинулся на Серегу:

— Ты в уме? Офонарел? За что ты ему четвертную отвалил?

— Да так, — неохотно сказал Серега… — За моральное разложение.