Рис Хьюз СМЕРТИ РОБИНА ГУДА[119] Перевод А. Гузман

Нина, царица амазонок, хочет этим летом новизны. Ей осточертело озеро Каратис, несмотря на гигантских змей, которых тут прорва. Да и в любом случае с большинством из них она уже боролась. Так что она откупоривает своего божка и шепчет в скляночку:

— Есть какие-нибудь свежие мысли насчет отпуска? Что-то в склянке вздымается, будто грудь.

— Шервудский лес.

— И где бы во всей Скифии это могло быть?

— За ее западным горизонтом. Двигай через Кавказский хребет и вдоль Черноморского побережья так, чтобы Понтийские горы оставались по левую руку. У Византии — резкий поворот направо. Дальше я дороги не знаю. Придется тебе спрашивать. Может, базилевс поспособствует.

Она хмурится и встряхивает склянку.

— Говоришь, это не в Скифии? Хм, оригинально. А что в нем такого особенного, в этом Шервудском лесу?

— Там живет разбойник.

— Да я и так вечно ловлю их и поднимаю на пику! Что-то в склянке будто подавляет смешок.

— Этот разбойник не такой как все. Его зовут Принц воров. Он отнимает у богатых и раздает бедным. Ты очень богата, и он не сможет устоять перед таким искушением. Он бесстрашен и легендарно удачлив. Достойный соперник.

— Ты прав, мой божок! Это уж точно поинтересней, чем возиться с гигантскими змеями. Всё, иду собираться.

Но откуда ты знаешь о таких странных людях и событиях? Ты же день-деньской сидишь взаперти.

— Они мне снятся, госпожа. До того, как ты взяла меня в плен, я был хазарским богом сновидений. Теперь моему народу больше не снятся сны. И они слишком устали, чтобы просто спать.

Нина закупоривает склянку. Она почти возбуждена.


Ноттингемский шериф — негодяй, но он лишь следует приказам, так что это не его вина. Следовать приказам гораздо сложнее, чем следовать проторенной дорогой. Приходится прыгать от инструкции к инструкции, совершенно вслепую, словно с камня на камень в потоке скорпионов, которые, в зависимости от времени года, либо маршируют сомкнутым строем по сухому руслу, либо дрейфуют на широких листьях, но в любом случае переправа не из легких, и всегда кажется, будто следующий камень подастся под ногой и вы полетите вверх тормашками в реку укусов. С ядовитыми притоками.

— Гай Гисборн! А ну-ка подойди сюда!

— Слушаюсь, ваше шерифское высочество!

— Угадай-ка, чем я сейчас занимаюсь. Даю три попытки.

— Хм… своими негодяйскими делами?

— Ну черт возьми! Везет же тебе в эту игру! Молодец, вот возьми-ка, хлебни в награду меда. Короче, у меня проблема: я не могу исполнить эти приказы.

— Король Джон снова попросил вас надеть женское белье?

— Если бы! Нет, Гай, на этот раз положение куда щекотливее. Видишь у меня в руке письмо? Да не в этой руке, не под столом! В другой руке, вот. Под самым твоим носом. Я всегда говорил, что от этих норманнских шлемов с носовыми перекладинами можно заработать косоглазие. Короче, письмо доставили пару минут назад, не спрашивай как, хотя ладно, это был почтовый голубь, и его послал сам император Византии, Исаак Второй Ангел.

— Ах вот кто. Надеюсь, мы ему ничего не должны.

— Как бы не так! Он попросил меня принять благородную гостью, царицу амазонок. Я должен поселить ее

в своем замке и познакомить с разбойником Робином Гудом. Она хочет вызвать его на поединок.

— Ну так нам же легче, верно?

— Да нет же! Забыл, что ли? Ты его смертельно ранил вчера.


Робин Гуд умирает в удобной постели, в комнате рядом с ним Дева Мэриан и Малютка Джон. Они и стелили ему постель. Малютка Джон такой неуклюжий, пуховые одеяла — его слабое место. Робин ощущает комки и неровности, они давят на его раны. Не больно-то весело. В бреду он бормочет странные фразы:

— К распропрелатской матери, сто дубов вам в глотку!

— О чем это он? — спрашивает Малютка Джон. Дева Мэриан пожимает плечами:

— Какие-нибудь лесные дела, наверно. Больше его ничего не волнует. Только и талдычит, что о зеленых дубравах. Врезать бы, мол, какому-нибудь святоше по кумполу, растрясти рясу на рыжевье. Ну, и как всегда, Код чести, белки.

— А они какие — рыжие или серые?

— Серых же вроде еще не завезли.[120]

— Да я о святошах. В смысле кардиналы или монахи?

— Ну, в основном епископы. Да брось, ты же знаешь. Сам там был.

— Я просто для поддержания разговора.

Они смахивают друг другу пыль с ушей, но это чисто приятельский жест, никакой романтики. Потом вздыхают, чешут подбородки и пожимают плечами.

— Что ж оно так долго-то? Может, облегчить его муки дозой яда?

— Извини, но скорпионы в реке кончились.

— Ну так поколоти его своей дубинкой.

— Я оставил ее в каморке под лестницей у Вилла Скарлета.

— Джон, иногда ты такой простофиля!

Прежде чем Джон успевает согласиться, Робин Гуд вдруг приподнимается на кровати. Он очнулся от забытья и должен спешить, пока оно не вернулось.

— Дайте мне мой лук! Я выстрелю в окно. Куда стрела угодит, там меня и похороните, под тем самым местом!

Он пускает в окно стрелу. Падает на подушки. Отдача таки доконала его.


Хазарский бог сновидений зевает в своей стеклянной тюрьме. Путешествие из Скифии выдалось долгое: через Турцию, Грецию, Иллирию, Священную Римскую империю, Францию и, наконец, через пролив — в Англию. Теперь они на опушке Шервудского леса, и пора прекращать зевать, — не потому, что наметилось интересное развитие событий, а из-за нехватки кислорода в закупоренной склянке. Дышать совершенно нечем. Его клонит в сон, собственная вонь кружит голову.

— Привет узникам! Ну, вот мы и на месте! Пробка выскакивает с хлопком, и он смотрит на губы

своей госпожи. Они красные и припухшие, как его веки, но гораздо шире и целовабельней, хотя о вкусах, конечно, не спорят. В один прекрасный день он выпрыгнет и ухватит ее за язык, и не отпустит до тех пор, пока она не пообещает его освободить. Но если он будет держать ее за язык, она не сможет отдать приказ об освобождении. Возникнет патовая ситуация, а выносливости у царицы побольше.

— Ты что-то хотела спросить?

— Да. Где мне искать этого Робина Гуда?

— В лесу. Один шаг в чащу — и он сам тебя найдет.

— Ты это увидел во сне или просто придумал?

— Увы, я не силен по части художественного вымысла.

— Отлично. Значит, мы сразимся, а потом вернемся в замок этого милого шерифа Ноттингемского на чашку чаю. Что скажешь?

— Тсс. Я слышу какой-то свист. Он приближается!

— Мать-перемать, меня подстрелили!

И точно. Стрела угодила в низ ее живота. Царица не теряет равновесия, лишь опирается о дерево. Скифия неожиданно кажется ей такой далекой, как на самом деле.


Гай Гисборн скачет по лугам. За спиной у него развевается плащ. К его блестящей на солнце кольчуге в некоторых местах прилипла трава. Возможно, он «озеленил» юную деву (изысканный эвфемизм совокупления на природе), прежде чем ему приспичило или ему приказали куда-то скакать — не знаю куда, может, он и сам не знает, — но это не заурядная миссия, да и сам он не заурядный косоглазый дуболом, а стройный блондин, немного изнеженный, но с решительной челюстью и бугрящимися бицепсами. «Куда ты скачешь, Гай?» — кажется, шелестит листва, когда он въезжает в лес. Но шлем так плотно облегает его уши, что он ничего не слышит.

Из-под копыт его лошади разлетаются комья земли и веточки. Это не общепринятая дорога через лес. Поэтому он знает, что на верном пути. Разбойники предпочитают прыгать по веткам, как гиббоны (кто бы это ни были), не оставляя на земле ни отпечатков, ни улик. Он до сих пор толком не представляет себе, куда именно скачет. Главное — довериться интуиции, а также избегать проторенных троп. И тогда в самый неожиданный момент он наткнется на то, что ищет. Но кустарник становится все гуще, а крапива хлещет его лошадь по бокам совершенно бесплатно (хотя у него в Йорке есть знакомые, которые заплатили бы за это хорошие деньги или же натурой, что совершенно ненатурально), и в мозгу у него начинают шевелиться первые серьезные сомнения.

Так что он натыкается на небольшое сборище. Он пересек лес из конца в конец, почти достигнув противоположной стороны.

Он видит Нину, царицу амазонок, прислонившуюся к дереву.

— Ваше царейшество! — восклицает он. — Меня послал мой господин, шериф Ноттингемский, с признанием, что Робин Гуд, возможно, уже мертв. Извините. Он не смог заставить себя рассказать вам в замке. Но потом его замучила совесть.

— Подумать только, у него есть совесть, — бормочет Нина себе под нос.

— Ну, он, конечно, негодяй, но не по своей же воле, так что — да, есть.

Он обводит взглядом собравшуюся компанию. И с криком обнажает меч.

— Привет, — отзываются Дева Мэриан и Малютка Джон.

— Паршивцы! Вы-то здесь что делаете?

— Мы пришли похоронить Робина.

— Другого времени, что ли, не могли найти? Я занят!

— Мы должны похоронить его там, куда попала стрела, в том самом месте.

Гай Гисборн смотрит туда, куда они тычут пальцами.

— Что?! Внутри Нины, царицы амазонок?

— Такова была его последняя воля. Рыцарский кодекс чести и так далее. Ну да, неудобно. Но что поделаешь. Мы лишь исполняем приказ. И все такое.


Нина, царица амазонок, не знает, что и делать. Она лежит навзничь посреди поляны. Ей очень холодно. Дева Мэриан, Малютка Джон и Гай Гисборн отправились за телом разбойника Робина Гуда. А также за острым ножом, иголкой и ниткой, чтобы разрезать ее и снова зашить. Некоторые традиции священны, и последняя воля умирающего народного героя — закон. Но все равно при мысли о предстоящем погребении она нервничает. Никак не может решить, хочет она умереть, прежде чем ее засыплют землей, или нет. Она обильно истекает кровью. Во чреве ее по-прежнему колышется стрела. Нина дотягивается до склянки и с трудом ее откупоривает. Кто-то внутри насвистывает похоронный марш.

— Прекрати сейчас же! Скоро прибудут скорбящие. Хазарский бог сновидений хихикает:

— Это точно. Ну и что чувствуешь в качестве могилы? Жаль, мне самому такой сценарий кошмара ни разу в голову не пришел!

— От меня ты подсказок точно не дождешься…

— Все равно я не мог посылать моему народу сновидения с тех пор, как ты меня здесь заточила. Так что можешь с тем же успехом меня отпустить. Разбей склянку.

— Еще чего. Пускай тебя лучше похоронят внутри меня вместе с Робином, как жертвоприношение.

— Что?! Да ты шутишь! Я и без того скоро свихнусь от клаустрофобии. Во чреве так темно и душно. Пожалуйста, не надо!

— А чем ты мне отплатишь, если я избавлю тебя от этой судьбы?

— Вам станет лучше, госпожа! Честное слово!

— То есть я поправлюсь, несмотря на эту стрелу? И переживу похороны? Договорились.

— Но только если ты меня потом отпустишь.

— Хорошо, так вроде по-честному. Идет!

Они не ударяют по рукам. Божок произносит заклинание и все еще дует на пальцы, когда на поляне появляется скорбная процессия в черных нарукавных повязках. Малютка Джон тащит на плече труп, Дева Мэриан принимается орудовать ножом. Гай Гисборн содрогается, когда первая струйка крови ударяет ему в глаз. Он терпеть не может печальных оказий.


Хозяин «Девы и островерхой шляпы» никогда еще не встречал таких болтливых гуляк, как эти трое незнакомцев, что устроились в углу, хлещут мед и, громоподобно хохоча, травят анекдоты. Рыжеволосая дама, бомжеватый великан-бородач и молодой синеглазый блондин. Даже в свою бытность плотником кабатчик не слыхивал таких скрежещущих звуков. Троица пьет, передавая по кругу норманнский шлем, носовая перегородка служит ручкой.

— А потом я застал его в женском белье! — выкрикивает блондин.

— Хо-хо-хо! Ха-ха-ха! — гогочут остальные двое.

Они явно провожают в последний путь усопшего товарища. Непохоже, чтобы они по нему особенно тужили. Может, он был перехваленный загордившийся засранец? Да, наверное, дело в этом.

— Если бы только Робин был здесь, чтобы взять нам всем еще по кружечке! Да, такого благородного противника не вдруг и найдешь! Я чуть не разрыдался, когда насадил его на меч.

— На самом деле, — бормочет дама, — он всегда был ужасным скрягой.

— Неужто? Репутация у него сложилась прямо противоположная.

— Да уж, в цензуре он толк знал. А вот любовник был аховый. Меткости никакой. О выносливости и говорить нечего.

Великан скрежещет зубами:

— Скатертью дорожка!

— Не ожидал я этого, — признается блондин.

Хлопает дверь, и в таверну на подкашивающихся ногах вваливается очень высокая женщина. Из живота у нее торчит стрела. На лице застыла гримаса боли.

— Вот, значит, где вы устроились. Мило, ничего не скажешь: надираетесь как свиньи, а мне что, на холоде валяться? Ну-ка подвиньтесь, помянем как следует.

Возле стола имеется лишний табурет. Никто не пытается его убрать.

— Э-э… так вам, выходит, лучше?

— Да уж не без этого. И не стройте такие удивленные рожи. Я царица амазонок и знаю уйму фокусов, чтобы выбраться из передряги. Правда, мужчину целиком в меня еще не вставляли ни разу. Немного жмет, но жаловаться не в моих привычках. Скажите-ка лучше, где это вы раздобыли в лесу черные повязки?

— Разодрали плащ Гая Гисборна.

— Лгун! Эта модная вещица была красной, а не черной.

— Мы покрасили их соком ягод.

— В феврале? Сомневаюсь. А если серьезно?

— Мы уже забыли. Вот!

— Но подобные мелочи очень важны… Секундочку! У меня жуткая боль в тазовой области! Это схватки! Сейчас я рожу!

— Скорей! Полотенце и горячую воду!

— Поздно! Вот уже вылезает голова!

— Какая уродина! Кто-нибудь, шлепните это по спине!

Стиснув кулаки, вперед выступает Малютка Джон:

— Минутку! Что это там оно говорит, полностью вылезая? Пытается сформулировать свою первую фразу! Как трогательно. Тихо все, слушаем.

Они склоняются, приставив ладони к ушам.

— К распропрелатской матери, сто дубов вам в глотку! Дева Мэриан закатывает глаза:

— Это мальчик! Переросток, со взрослого мужчину!


Шериф Ноттингемский достиг лесной поляны. Его сопровождают пятьдесят конных рыцарей. Они носят полный комплект доспехов и никогда не говорят, поэтому нельзя быть стопроцентно уверенным, что внутри кто-то есть. Возможно, это заводные автоматы, созданные колдуном — прежним хозяином замка. Как бы то ни было, шериф нашел их аккуратно сложенными в подвале. Он хорошо помнит, как целый день отчищал их от ржавчины специальной щеточкой.

Он осаживает коня и поудобней устраивается в седле, поскрипывая. Под его собственными доспехами на нем чулки и пояс с подвязками. На коже от них образуются приятные рубцы. И черные атласные трусики слишком туги. На дворе 1193 год. XIII век не за горами. Шериф надеется, что со временем его половая жизнь улучшится.

— Смотрите! Улика!

Он указывает на склянку, лежащую под копытами. Теперь в ней пусто.

Некоторые из его рыцарей крутят головами и тихонько фыркают: «Фасс-васс». Других звуков они не издают, кроме еще одного: «Шуш-ш-ш».

Шериф потирает подбородок.

— Я узнаю этот сосуд. С ним ко мне приехала Нина, царица амазонок. Но она не показывала, что там внутри, а теперь он пуст. Наверно, это было какое-нибудь спиртное. Кстати, что-то у меня тоже во рту пересохло. Тут неподалеку есть таверна. Галопом мы еще можем успеть до закрытия. А потом возобновим поиски Гая Гисборна!

— Фасс-васс… Шуш-ш-ш…

— Да, я по нему тоже соскучился. Н-но, вперед!


Робин Гуд тычет в высокую женщину пальцем. На его искаженном от злобы лице пляшут огненные отсветы. Он задевает ногой край стола и расплескивает мед из норманнского шлема. Крики, ругань.

— Думаешь, дамочка, ты покруче меня будешь? Вместо ответа она отвешивает ему сногсшибательную,

в буквальном смысле, оплеуху.

— Коротко говоря, да, — выплевывает она.

Он приподнимается на колени, отирает кровь с разбитых губ.

— У-тю-тю, какие мы грубые. Ясно-понятно! Я, может, и вчера родился, то есть даже сегодня, но больше на такие фокусы не поддамся. Давайте, дамочка, к бою!

— Никаких фокусов! — восклицает она и отвешивает ему оплеуху другой рукой. — Простое честное насилие, ничего кроме! Я давила змей в озере Каратис!

Дева Мэриан, Малютка Джон и Гай Гисборн стоят вокруг них и хлопают в ладоши все громче и громче:

— Мочи! Мочи! Мочи!

Робин Гуд снова, шатаясь, поднимается на ноги. Тут вмешивается хозяин:

— Без драк мне тут, в «Деве и островерхой шляпе»! Это приличное заведение. А ну все вон!

— Выйдем, разберемся, — рычит Робин.

Нина кивает и направляется к двери. Малютка Джон, выходя, задумчиво поглаживает бороду:

— Но как она могла родить живого Робина Гуда, если они оба умерли?

— Ничего не понимаю! — соглашается Гай Гисборн. Дева Мэриан пожимает плечами:

— Может, у нее был с собой какой-нибудь волшебный эликсир, который ее исцелил, а раз Робин находился у нее в чреве, волшебство подействовало и на него, чисто случайно. Дело, наверное, в этом.

— Ну конечно! — в унисон ахают Малютка Джон и Гай Гисборн. — Это же очевидно!

Они уже стоят перед таверной. Принц воров мерит взглядом царицу амазонок. Противники настороженно кружат друг против друга.

— Смотри! — выкрикивает вдруг Робин. — Единорог!

— Где? — оборачивается она.

И Робин, подскочив к ней, с размаху бьет сбоку по челюсти — раз, два. Она отлетает назад, с трудом удерживаясь на ногах, а он посмеивается:

— Самый бородатый фокус на свете!

Она готова испепелить его взглядом. Ее ярость беспредельна.

— Я тоже так умею! — оглушительно ревет она. Скорчив гримасу, Нина примеривается и вырывает

стрелу из своего живота. Перехватив ее, как кинжал, бросается к Робину и вонзает стрелу прямо ему в сердце. Издав короткий стон, он валится на землю.

— Робин Гуд снова умер! Я выиграла дуэль!

Дева Мэриан, Малютка Джон и Гай Гисборн, склонившись над простертым телом, бормочут себе под нос:

— Боже мой! Боже мой! Умер — и умер, и ладно. Но его же надо похоронить там, куда попадет стрела. Вот это, черт побери, парадокс! Мы должны похоронить его в нем самом! Ну, влипли!


Шериф Ноттингемский с его пятьюдесятью рыцарями достигает таверны, как раз когда солнце начинает клониться к закату. Поэтому, завидев натекшую у порога кровь, он сперва думает, что это оптический обман. Но потом замечает, что в тени кого-то хоронят.

— Проявите уважение, ребята! Шлемы долой!

По здравом размышлении, он только рад, что они не могут выполнить его команду.

Он решает, что его моральный долг — подъехать поближе и обменяться со скорбящими парой любезностей. В конце концов, здесь его вотчина, и эти люди, метафорически говоря, его дети. Обнаружив, кто они, он крайне удивлен.

— Гай Гисборн! Предатель! Ты перешел к моим врагам!

— Ничего подобного! — энергично мотает Гисборн светлой головой. — Просто кодекс рыцарской чести вынуждает меня помочь с похоронами Робина Гуда, хоть задача и невозможная.

— Разумно! — откликается шериф, спешиваясь. — Но в чем загвоздка?

Гай Гисборн кивает на тело; Дева Мэриан и Малютка Джон, усевшись над Робином на корточки, обмениваются мыслями, одна нелепее другой.

— Мы должны похоронить его в нем самом и никак не можем решить, с чего начать. Я предлагал вскрыть его от горла до паха, вложить в разрез его ноги-руки и надавить на них с чудовищной силой, пока он не вывернется наизнанку. Другого способа выполнить его последнюю волю я не вижу.

В глазах у шерифа блестят веселые искорки.

— О порывистый Гай! До чего же ты люб мне!

— Так ты думаешь, моя идея хороша?

— Вовсе нет! Но изложена была самым очаровательным тоном. Вот почему я всегда в тебе души не чаял, олух ты царя небесного. Короче, если я правильно помню каноны рыцарства, а учил я их в далекой молодости, стандартная формулировка таких предсмертных пожеланий включает слово «под».

— В смысле? — недоуменно хмурится Гай Гисборн.

— Должно быть не «куда стрела угодит, там меня и похороните, в том самом месте», а «под тем самым местом».

— Эй! — поворачивается Гай Гисборн к остальным двоим. — Он говорил «под»?

— «Под»? — чешет голову Малютка Джон. — Да, кажется говорил.

— Черт побери! — Дева Мэриан впечатывает кулачок в ладонь. — Я совсем забыла! Дьявольщина! Значит, вовсе не нужно было хоронить его внутри Нины, царицы амазонок. Можно было просто закопать его в землю у ее ног.

— Что ж, еще не поздно сделать именно так. Все смотрят на труп.

— То есть, — уточняет Гай Гисборн, — достаточно выкопать яму прямо вот здесь и засунуть его туда?

— Ну да, но достойней было бы в гробу. Кстати, хозяин этой таверны прежде был плотником. Я прикажу ему сколотить ящик прямо сейчас.

Он поворачивается и исчезает в таверне. Когда захлопывается дверь, его рыцари приходят в волнение.

— Фасс-васс! Шуш-ш-ш! Наконец-то мы можем нормально поболтать!


Исаак II Ангел, император Византии, сидит на своем троне и играет со своими игрушками. Дворец Магнаура огромен, и ночью там очень холодно. В большинстве предметов мебели скрыты пружинки, шестеренки и рычажки. Прямо перед императором стоит бронзовое дерево со множеством веток, каждая из которых покрыта золочеными птичками. Их тоненькие металлические горлышки исторгают различные песни. Дни, когда все здесь ослепительно блестело, остались, увы, в прошлом. Заводное дерево и ревущие золотые львы у подножия трона обветшали и покрыты патиной, так как сделаны были в правление Теофила, который жил в середине IX века.

Аналогично и трон, оборудованный специальным устройством, которое поднимает его к потолку по специальному желобу, замаскированному в задней стене. Под сиденьем трона хранятся смены одежды. Идея первоначально заключалась в том, чтобы произвести впечатление на послов и вельмож с Запада. Два евнуха вводили дипломата в тронный зал и оставляли перед троном. Согласно этикету, он должен был трижды пасть ниц, вытянувшись в полный рост на полу. Поднимая взгляд после каждого падения ниц, он видел бы императора в другом месте позиции на стене и в другой мантии. Он не знал бы, что и подумать.

Но теперь механизм износился, работает ненадежно. Толчками поднимаясь к своду, трон немилосердно скрипит и угрожает сбросить императора вниз.

Во дворец влетает настоящая птица и, шумно хлопая крыльями, садится на бронзовое дерево.

Это голубь. Император протягивает руку и снимает с его лапки послание. Разворачивает бумажку и выгибает бровь.

— Письмо от шерифа Ноттингемского, — произносит он. Его визирь низко кланяется:

— Вы просили его держать вас в курсе событий.

— В самом деле? В самом деле! Ну-ка посмотрим, что он там пишет. Ага! Судя по всему, некто по имени Робин Гуд был убит стрелой, положен в новый фоб, и только они собирались заколотить крышку, как Нина, царица амазонок, бросилась с воем на его труп. Он ее сын, рыдала она, и потому у нее нет выбора, кроме как любить его, хоть это она его и убила. Она поцеловала его в губы. Ко всеобщему ужасу, труп взял и ожил. Кажется, Нина держала в склянке бога и посулила отпустить его, если тот исполнит ее желание. Он свое обещание выполнил, а вот она его обманула. Да, она выпустила его из баночки, но тут же проглотила! Разжевала и переварила! И, видимо, к ней перешли его магические способности, стали частью ее метаболизма, наделив ее поцелуй невероятными восстановительными качествами! Итак, она поцелуем вернула Робина Гуда к жизни. Но у этой истории нет счастливого конца. И знаешь почему?

— Извините, нет, — мотает головой визирь. — Я не знаю латыни. Здесь же Византия, и мой язык — греческий. Я не понял ни единого слова!

— Я тоже! Не письмо, а сплошные закорючки. Ну да какая разница, все равно теперь уже поздно. Эти события давно в прошлом.

— Может, приготовим голубя на обед? — облизывается визирь.


Дева Мэриан, Малютка Джон, Гай Гисборн, шериф Ноттингемский и царица амазонок терпеливо объясняют Робину Гуду, почему он должен быть похоронен заживо. Он лежит в гробу, и лишь нога Нины, упирающаяся ему в грудь, мешает ему выбраться наружу. В руках у нее крышка. Она мило улыбается.

— Ты же знаешь: если было бы можно как-то иначе, я бы только радовалась.

— Тоже мне мама! — пищит Робин. — Я ведь живой!

— Да, волшебный поцелуй удался на славу. Но правила яснее ясного. Последняя воля должна быть соблюдена, а ты пожелал, чтобы тебя похоронили под тем местом, куда угодит твоя стрела. Она угодила тебе же в сердце. Так что мы должны похоронить тебя прямо здесь. То, что ты при этом жив, абсолютно несущественно.

— Но я задохнусь и снова умру!

— Тогда тем более не о чем жаловаться. Видишь, как все удачно сложилось?

— Я думал, ты меня любишь!

— Люблю. Чистой материнской любовью. Но неизбежно настает момент, когда двое, какими бы ни были их отношения, должны распрощаться.

— Не хочу заживо в могилу! Не хочу заживо в могилу!

— Хватит ныть, как маленькая девочка!

Решительно надавив ему на грудь, она опускает крышку гроба. Дева Мэриан и Малютка Джон принимаются стучать молотками. Крики Робина Гуда едва слышны. Наконец гроб заколочен.

— Опустите его в могилу! — командует шериф Ноттингемский.

Глубина ямы шесть футов. Гроб идеально вписывается в ее контуры. Рыцари пинками сбрасывают вниз отваленный грунт, пока не заполняют яму доверху. Гай Гисборн несколько раз проводит над могилой свою лошадь, чтобы утрамбовать землю как следует. Криков уже почти не слышно. Может, это и не крики вовсе. А просто шуршание тысячи червей.

— Терпеть не могу эти церемонии, — сообщает шериф Ноттингемский.

— Все ведь уже кончилось, — отзывается Нина.

— И куда вы теперь? В смысле все вы?

Малютка Джон и Дева Мэриан обмениваются взглядами.

— Я уйду в монастырь.

— И я тоже! Надо только сперва побриться. И сделать операцию.

— Мое место по-прежнему рядом с вами! — отрывисто лает Гай Гисборн.

— Фасс-васс! Шуш-ш-ш!

— А вы, моя царица? Каковы ваши планы? — добавляет шериф.

Нина вздыхает и оглядывается. Потом пожимает плечами:

— Я сделала то, за чем прибыла. Пожалуй, пора вернуться в Скифию. А вы?

— О, с меня причитается длинное письмо императору Византии.


Шериф Ноттингемский и его рыцари решают проводить Нину, царицу амазонок, из Шервудского леса. Но на полпути она осаживает свою лошадь и вздыхает. Потом разворачивается:

— Нет, все без толку. Есть одна большая загвоздка.

— Какая бы это?

— Я не могу оставить Робина там. Теперь он мой сын, для него всегда есть место в моем сердце. А в итоге пришлось похоронить его под самим собой. Ведь именно это мы только что и сделали. Так что, придерживаясь духа его последней воли и с учетом того, как мы ее интерпретировали, Робина следует похоронить подо мной, где бы я ни была.

— Но вы же теперь будете все время в пути!

— Ну да. Жаль, что нет такой вещи, как портативная могила!

Он сосредоточенно хмурится:

— А может, и есть! За мной!

Шериф Ноттингемский пришпоривает коня, возвращаясь к «Деве и островерхой шляпе». Чуть в стороне — свежая могила. Он спешивается и заходит в таверну. Через несколько минут выходит и машет Нине.

— Здешний хозяин плотник, помните? Я спросил у него, может ли он сделать устройство типа снежного плуга, чтобы установить на гроб спереди. Он сказал «да».

— То есть я смогу тащить гроб под собой, куда бы ни отправилась?

— Да, плуг будет автоматически отваливать землю в сторону. Могила так и останется на глубине шести футов — всю дорогу до Скифии.

— Осталось понять, как мне перебраться через пролив.

— Можете нанять судно с трюмом, набитым землей.

Рыцари уже раскопали гроб. Изнутри по-прежнему доносится стук, но очень слабый. Появляется хозяин таверны со свежесколоченным устройством. Пока он прилаживает его, Нина решает напоследок открыть гроб еще раз. Лицо Робина Гуда искажено гримасой, лоб покрывает обильная испарина.

— Ну слава богу! Еще чуть-чуть — и я бы задохнулся.

— Я вернулась не для того, чтобы спасти тебя, глупышка, а только сказать, что мы отправляемся в долгое путешествие. Мы возвращаемся домой, любимый сын.

— Что-что-что?

В ответ она опускает крышку.

Прежде чем снова засыпать яму, Нине вручают привязанную к гробу веревку. Теперь она может тянуть могилу за собой. Когда веревка натянута, по ней передаются колебания исступленного стука Робина. Прикладывая веревку вплотную к уху, Нина слышит его мольбы и вопли. Будет чем развлечься в дороге.

Они покидают Шервудский лес другим путем. Нина пересекает сухое речное русло. За ней скачет шериф Ноттингемский. За ним — пятьдесят рыцарей. Пока они переправляются, их атакует гигантский скорпион. Какой только дряни ни навезли из Святой земли эти крестоносцы! Закипает жуткая битва. В конце концов, оказывается, многие рыцари и вправду не более чем пустые доспехи.

Но это не ее дело. Она скачет, как скакала. В ее кильватере Робин Гуд умирает последней мучительной смертью.

Загрузка...