Юная модница на балу у королевы

Глава 27

Под предлогом, что опаздывает на какую-то встречу во дворце, Аделаида торопливо выскользнула из Трианона. Может быть, как начинала подозревать Луиза, чтобы спрятать украденное платье? Марии Антуанетте, очевидно, не хотелось оставаться одной, поэтому, несмотря на досаду, она попросила Луизу не уходить и поиграть вместе с ней с собачками. Луиза теперь уже понимала, что если Мария Антуанетта о чем-то ласково просит, то это вовсе не просьба. Это приказ. Дофина привыкла получать то, что хочет.

Дофина кружилась по комнате в новом — желтом, как солнце, — платье и обмахивалась веером того же цвета, совершенно не считаясь с настроением Луизы. И совсем не думала о том, что, пока она прячется от жизни в своем потешном дворце и примеряет платья, во Франции назревает грандиозное восстание, которое всколыхнет почти всю страну.

— Поешь клубнички, — хихикнула она, беря сочную, красную, только что сорванную ягоду из доверху полной вазы. Ягоды были как на подбор. — Обычно ты веселее. Габриэлла, что на тебя нашло в последнее время? Если ты будешь без конца обо всем волноваться, у тебя испортится цвет лица.

— Спасибо, не хочется, — ответила Луиза на предложение поесть клубники, печально закрывая тяжелую, орехового дерева дверь в гардеробную. — Мне трудно веселиться, когда столько людей страдает.

«И когда мы в буквальном смысле можем потерять голову», — мрачно подумала она про себя.

— Но разве ты не понимаешь, что так было всегда? Я могла бы поспорить, что, родись я через несколько сотен лет, одни по-прежнему будут страдать, а другие по-прежнему будут устраивать приемы. Лично я предпочла бы оказаться среди тех, кто устраивает приемы, — заявила Мария Антуанетта, лаская крошечную собачонку, которая играла с бобиной тесьмы, вывалившейся из одной из сумок с покупками.

Луиза вдруг почувствовала себя большой лицемеркой. Дофина была права. Конечно, и в современном мире есть бедность и страдания, хотя Луиза не видела ничего такого у себя в родном городе. К тому же это голубое платье ей понадобилось для костюмированной вечеринки Брук, которой она, признаться, по-прежнему ждала больше всего на свете. Если, конечно, она найдет дорогу назад.

Луиза поклялась, что если вырвется отсюда, то впредь будет более чуткой и внимательной. Ее отец потерял работу, и Луизе пришлось отказаться от поездки, но ее матери никогда не приходилось думать, чем накормить семью в следующий раз. (Пусть даже она и кормила их очередной размазней или безвкусной запеканкой.) Тем не менее не у всех в мире девочек, ее сверстниц, еда в доме была каждый день. Луизе это было известно из вечерних новостей, и сейчас она поняла, что сама создала для себя свой Версаль. Наверное, так делало большинство людей.

— Я просто не хочу задумываться о таких вещах, это слишком ужасно, — добавила Мария Антуанетта, тыльной стороной своей крошечной ручки вытирая подбородок, испачканный ягодным соком.

— Но вы должны! — возразила Луиза. Она непременно хотела достучаться до своей новой подруги. — У вас есть власть, чтобы все изменить. Однажды вы станете королевой Франции…

— Давай-ка поедим миндального печенья. Это фисташковое просто божественное, верно? — перебила ее дофина, деликатно откусывая кусочек от светло-зеленого печенья.

В этом дворце на столе всегда было что-нибудь вкусненькое, стоило только руку протянуть.

— Вы не можете жить одними развлечениями. Поверьте мне. — Луиза положила ладонь ей на руку. — Те люди на улице были голодными.

— Дорогая моя Габриэлла, откуда тебе знать, что я могу и чего не могу? — Мария Антуанетта беззаботно рассмеялась и бросила недоеденное печенье на белую льняную скатерть. — Пусть едят пирожные, — тихонько пропела она.

— Прошу прощения? — не поняла Луиза. — Что вы хотите сказать?

Если у людей не было даже хлеба, то откуда им было взять пирожные?

— Ничего, глупышка, я вообще ничего не говорила, — пожав плечами, ответила Мария Антуанетта, будто это был плод буйного воображения ее наперсницы.

С этими словами она подхватила миниатюрного мопса и с надменным видом удалилась через стеклянную французскую дверь порезвиться в саду, словно ей ни до чего на свете не было дела.