За короля и отечество

Глава двадцатая

Все время, пока Моргана с ирландскими королями и военачальниками ехала в Кэр-Бадоникус, она ощущала на себе сотни взглядов. Со всех сторон слышались шепот и удивленные возгласы. Когда она смогла наконец скользнуть с седла на твердую землю, ноги едва не подогнулись под ней. Король Кадориус встретил ее, протягивая обе руки, и расцеловал в обе щеки — такого радушного приема она не ожидала.

— Не буду спрашивать ни о чем, — шепнул он, — до созыва совета. Ты лучше познакомь меня с гостями.

Знакомство вышло довольно сухим, официальным и настороженным с обеих сторон. Женщины с детьми толпились вокруг них поглазеть; солдаты на стенах, не терявшие бдительности, даже несмотря на победу, стояли почти неподвижно, глядя куда положено, — но и они, не сомневалась Моргана, вовсю напрягали слух. Кадориус приветствовал ирландского короля и его дочь сдержанно, но почтительно, и пригласил Медройта с женой в залу советов. Моргана стояла на месте, почти не в силах шевельнуться. И тут за спиной ее возник Анцелотис.

Он чуть слышно прошептал ей на ухо всего несколько слов, но и этого хватило, чтобы ужас снова охватил ее.

— Бренна МакИген?

Она резко обернулась; сердце, казалось, готово было выпрыгнуть из груди. Земля так и норовила уйти из-под ног. Однако выражение глаз Анцелотиса поразило ее еще больше, чем его слова. Он пытался улыбнуться.

— Доктор МакИген, — мягко произнес он. — Я должен принести вам глубочайшие из глубочайших извинений. Седрик Беннинг обвел меня вокруг пальца и, боюсь, весьма впечатляющим образом испортил жизнь нам обоим. Прошу вас, поверьте мне: офицеры С.А.С. очень не любят, когда их обманом заставляют подозревать не тех, кого нужно.

Бренна, дрожа, приоткрыла рот, но не выдавила из себя ни звука: в горле застрял огромный ком.

— Вы не ответите мне на один вопрос? — все так же мягко спросил он.

Она кивнула, так и не совладав со своими голосовыми связками.

— Вы состояли в Cumann Na Mbann?

Глаза ее обожгло соленым. Она кивнула, прикусив губу.

— На моих глазах взрывом бомбы убило мою сестру и племянницу. Я была молода тогда, полна боли и ненависти… Я ушла от них потом, когда поняла, что ненависть превращает меня в то, с чем я боролась. Уехала в Дублин, порвала с прошлым. Много лет у меня не было никаких контактов с ИРА. До этой истории. — Она провела дрожащей рукой по глазам. — Моя бабка уговорила меня, убедила в том, что никто, кроме меня, не может подобраться к нему настолько, чтобы выведать его планы и помешать ему. Ну и профессия моя подходила к тематике лаборатории.

Я совершенно убеждена в том, что это Беннинг подстроил автомобильную катастрофу, в которой погибли двое ученых, на место которых взяли нас с ним. Я выяснила, что он появился чуть ли не на следующий день после катастрофы, познакомился с доктором Беккетом, навешал ему лапши на уши и уговорил принять на работу в лабораторию. Меня устроить было гораздо труднее. Я до сих пор не знаю, кто и за какие струны тянул… самое странное во всем этом то, что некоторые из тех, кто все это устроил, были протестантами из Белфаста.

Брови Стирлинга удивленно поползли вверх.

— Да, — задумчиво кивнула она, — это действительно было невероятно. Оранжисты пришли к «временным» просить о помощи. Беннинг устроил им жуткий скандал и исчез, поклявшись уничтожить всю Британию за то, что он считал предательством. Лондон пообещал, что выборы пройдут как планировалось, хоть и было ясно уже, что католики получат большинство. И он понимал, что это большинство проголосует за объединение с Ирландской Республикой, а это означало конец его стране. Вот он и поклялся уничтожить ее. Он зашел слишком далеко даже для оранжистов, и они попросили помочь найти его.

— Что и сделали «временные»?

Она кивнула.

— Они могли бы просто застрелить его или взорвать в машине, но когда до них дошло, что он задумал, чем занимается проект Беккета, обе стороны сошлись в том, что огласка не нужна ни тем, ни другим. А уж убийство ученого в глухой шотландской деревушке не могло не поднять шума в прессе.

— Поэтому они послали вас помешать ему? Убить его?

Она мотнула головой:

— Нет. Только опознать его и выяснить подробнее, что он намеревался совершить. Специальный отряд ИРА ждал моего сигнала, моей информации: действительно ли проект заслуживал серьезного отношения, действительно ли Беннинг задумал диверсию. Я должна была дать им сигнал в случае, если угроза реальна, — они могли подстроить все так, что это сочли бы несчастным случаем. Автокатастрофа, неисправные тормоза… что угодно, чтобы это не выглядело как очевидный теракт ИРА.

Человек, от которого Бренна ожидала чего угодно, даже смерти, сокрушенно почесал в затылке.

— А вместо этого он подставил нас обоих. — Взгляд его потемнел, словно невидимый гость Анцелотиса констатировал худшее для себя. — И он правда отравил целый город в Далриаде?

На глаза ее снова навернулись слезы.

— Мы были там — я и Медройт. С Далланом мак Далриадой и невестой Медройта. Я своими глазами видела, что он сделал с Дунаддом. Он отравил колодцы ботулинусом.

Стирлинг кивнул.

— Мы нашли вьючную лошадь Лайлокена, когда пытались выследить его. В его переметных сумах было несколько бутылок.

— Так вы знали, что это Лайлокен?

— Ну да. Мы с Арториусом скакали в Кэр-Бирренсуорк, чтобы попытаться помешать свадьбе…

— А это вы откуда узнали?

Капитан Стирлинг чуть скривил губы своего хозяина.

— Тейни обнаружила, что один менестрель передавал Арториусу письмо от Ковианны Ним — записку, в которой она доносила ему о вашем плане. Арториус ускакал из Кэрлойла бешеным галопом, не сказав никому ни слова. Тейни рассказала мне — точнее, моему хозяину, — что случилось. Она молила нас остановить Арториуса, защитить вас. Видите ли, Тейни очень привязана к Моргане.

У нее снова защипало в глазах.

— Так или иначе, мы поспешили за Арториусом. И повстречались с отрядом конников, посланных поймать Лайлокена.

— Так это Ковианна Ним выдала нас Арториусу? Должно быть, она подслушала наш разговор с Медройтом сразу после того, как мы с Морганой застукали его в объятиях Ганхумары.

Анцелотис — любопытное это было зрелище: лицо, контроль за которым переходит от гостя к королю Гододдина, — только застонал.

— Ганхумара? — Он перешел с английского на родной язык. — Вот уж связи между этими двумя нам только и не хватало!

— Ну, ее-то я задушила в зародыше, — твердо заявила Моргана. — Уж в этом можешь мне верить.

Уголок рта Анцелотиса снова дернулся.

— Ты же знаешь, Моргана, тебе я доверяю всецело. И вам, похоже, тоже начинаю верить, доктор МакИген, — добавил по-английски Стирлинг с лукавым огоньком в глазах.

Она слабо улыбнулась.

— Рада это слышать. Тем более что с вами-то я могла разделаться давным-давно, будь у меня в мыслях навредить вам.

Теперь застонал уже Стирлинг.

— Господи, надо же было мне так проколоться!

— Ну, ненамного сильнее, чем я… только… гм… при большем стечении зрителей.

— На поединке с Кутой?

Она хихикнула.

— Если верить Моргане, бритты владеют довольно богатым арсеналом рукопашного боя, но я-то видела айкидо. Его трудно с чем-либо спутать.

— Да, пожалуй.

— Мне интересно, не нашли ли среди пленных Лайлокена? Ирландцам не терпится прибрать его к рукам.

— Я думаю. И, честно говоря, я не вижу лучшего способа продемонстрировать королевское правосудие. Надо приказать тщательно осмотреть всех пленных и убитых. Ну и конечно, на повестке дня совет королей. — Он галантно предложил ей руку.

Что-что, а возможность дружеских отношений с офицером С.А.С. не виделась Бренне МакИген даже в самом диком сне. Она потрясенно улыбнулась и продела руку ему под локоть. Как знать, возможно — а вдруг? — есть еще хоть какая-то надежда? Если не в их собственной временной линии, так хоть в этой? Ради этого стоило жить и стараться. И впервые за много, много лет она была в этом не одинока.

Лайлокена нашли живым — он прятался с остатками саксонского войска в снесенном водой лагере. Его притащили в залу совета — вырывающегося из рук, с головы до ног покрытого грязью. При виде Даллана мак Далриады менестрель завизжал и забился в руках державших его солдат еще сильнее. Пинком его заставили опуститься на колени. Тем временем в залу входили все новые запыхавшиеся от подъема на холм короли и принцы. Арториус рассаживал их по местам, подчеркнуто игнорируя сидевшую слева от него Ганхумару.

— Благодарю вас всех за то, что собрались так быстро, — негромко произнес Арториус. — Нам многое предстоит обсудить. Уважаемые принцы, ваши отцы назначили вас своими официальными представителями в этой битве. Совет, который я созываю, во многом является частью этой битвы. Решения, которые мы примем сегодня, будут определять жизнь Британии на протяжении всего грядущего столетия.

Стирлинг переводил взгляд с одного лица на другое и ни в одном не увидел несогласия — только суровую решимость сделать все, что нужно, чтобы принятые решения оказались верными. Даже у королев и принцесс, многие из которых наблюдали за ходом битвы, а некоторые и сами вели своих солдат в бой, на лицах было точно такое же спокойное, замкнутое выражение вождя, от которого зависит жизнь тысяч людей. Такого зрелища Тревор Стирлинг не видел еще ни разу: помещения, полного лидеров мирового уровня, закаленных жизнью как сталь, единых в своих целях и стремлениях, готовых на все, чтобы защитить свои народы, свой образ жизни.

И более того, готовых добиться этого законным путем на королевском совете.

В противоположность им на лице Лайлокена и его невидимого гостя, Седрика Беннинга — террориста мирового уровня, бившегося с той же настойчивостью за интересы своей культуры, — не было видно ничего, кроме страха за свою жизнь.

Судьба Беннинга, человека, готового хладнокровно убить не только тысячи мирных жителей «вражеского» города, но и миллиарды невинных душ мира, чье будущее он хотел уничтожить здесь, решалась в этой зале, на этом совете.

Решалась именем закона.

— Саксы разгромлены, — продолжал Арториус. — Наголову. Их короли сдались и находятся у нас в плену. Этот совет должен также определить судьбу королевств, находившихся под их властью. Мы захватили около двух тысяч их солдат, однако от Кэйнта до Кэр-Дарнака остаются еще тысячи саксонских поселенцев. Этот совет должен определить, как надлежит править этими саксами — или же изгнать их, выслать обратно в Саксонию и Ютландию, на земли их предков. И еще наш совет должен определить будущее отношений Британии с Ирландией и Далриадой.

По помещению пронесся негромкий ропот. Весть о заключенном брачном и политическом союзе уже разнеслась по крепости. Медройт сидел, гордо выпрямившись, как бы с вызовом сжимая руку Килин. Килин тоже сидела, гордо подняв подбородок — юная, прекрасная, но в глазах ее застыла скорбь, стереть которую не под силу было, возможно, даже времени. Наверное, она и сама не понимала, что эта боль в ее взгляде, повидавшем столько смерти и страданий, сколько и не снилось большинству смертных, лучше любого другого аргумента говорила в пользу союза, который защищали здесь они с Медройтом.

— И наконец, — ледяным тоном продолжал Арториус, глядя сверху вниз на Лайлокена, — нам предстоит решить судьбу саксонского шпиона, предателя Британии, повинного в гнусном отравлении целого далриаданского города. Мне представляется, что он испробовал свои бутыли со смертью на далриаданских ирландцах, дабы вызвать вторжение ирландцев в британские королевства в момент, когда, как ему было известно, армии бриттов стягивались на юг. И еще мне представляется, что он намеревался одарить этой своей смертью все города в Британии и Ирландии, все крепости, все деревни и хутора, до которых он успел бы добраться, — и что его союзники-саксы поступили бы так же, используя это же его средство. Я обвиняю Лайлокена, саксонского шпиона и предателя, в заговоре с целью уничтожения народов Британии и Ирландии. Этот совет определит степень его вины и вынесет справедливый приговор.

Грязное лицо Лайлокена приобрело зеленоватый оттенок. Он стоял на коленях, уставившись взглядом в пол, не в силах посмотреть в глаза тем, кого так чудовищно предал. О чем думал сейчас Седрик Беннинг, Стирлинг не имел ни малейшего представления — но твердо вознамерился узнать. Арториус тем временем начал перекличку присутствующих королей и представителей королевских родов. Представленными оказались практически все королевства Британии — даже Айнис-Уэйт, от которого присутствовала одинокая, но спокойная и уверенная принцесса Иона.

— Первым делом давайте решим судьбу пленных саксов. — Арториус махнул рукой, и в залу ввели саксонских королей и принцев — грязных, со связанными за спиной руками. — Эйлле и Кута Сассекские, Седрик и Креода Уэссекские, gewisse, изменники Британии, убийцы правивших родов тех королевств, которые они захватили. Что скажете вы, короли и королевы Британии, об их дальнейшей участи?

Дебаты были предельно короткими, приговоры — решительно суровыми. Глядевшего прямо перед собой невидящими глазами, хранившего молчание Куту единогласно постановили обезглавить. Насчет Креоды мнения разделились: одни предлагали повесить его за шею, чтобы он висел, пока не умрет, другие — просто выжечь ему глаза и пустить побираться по дорогам до конца его дней. Вконец лишившийся духа принц пал на колени.

— Прошу вас… Я не убивал никого из тех несчастных в Пенрите, это все Кута — он и его…

Кадориус остановил его взмахом руки и испепеляющим взглядом.

— В моих глазах твое преступление стократ хуже, чем его, gewisse. Ты привел их к нам, захватив с собой в Рейгед. Ты пособничал им, ты добивался места в совете Рейгеда. Ты жалкая, бесхребетная, дрожащая тварь, недостойная ни сочувствия, ни жалости. Когда твои дружки учиняли резню в Пенрите, пошевелил ли ты рукой, дабы удержать их от убийства невинных младенцев?

Принц едва мог говорить — так сильно дрожали его губы.

— Я… я слишком боялся… что они займутся мной…

— Это ведь ты привел этих шакалов к нам! — взревел Кадориус, вскакивая, и с такой силой грянул кулаком по столу, что тот подпрыгнул, а Креода пал на колени. — Ты их привел! Зная, что не сможешь удержать их в рамках приличий! Болван, да твое предательство вдесятеро хуже, ибо ты спустил их на наших людей, на людей, чья кровь течет и в твоих жилах! Ты мне мерзок! — Кадориус сплюнул на пол, и побелевший как мел принц еще раз вздрогнул. — Повешение — слишком милосердная смерть для таких, как он. Ослепить ублюдка — и пусть кается в содеянном до конца своих дней.

Седрик попытался было вымолить прощение для сына, но Кадориус не дал ему говорить, закатив добрую оплеуху.

— Это тебе, — процедил он сквозь зубы, — за убийство всей семьи Ионы в Айнис-Уэйт! Моих добрых друзей и родных! Что ж, твою судьбу я отдаю в ее руки, ибо нет среди нас никого, кто пострадал бы от твоей алчности больше, чем она.

Иона медленно, с достоинством, встала со своего места; в серых глазах ее застыла та же полная боли скорбь, что и у Килин. Долгую минуту она молча, сжав губы, смотрела на Седрика. У Килин остался хотя бы ее отец. Иона же потеряла всех. Взгляд ее был ледяным как зимний океан. Седрик вспыхнул, потом побледнел и затрясся под этим безмолвным взглядом.

— Окажите ему ту же милость, что оказал он мне, — произнесла она наконец негромким шепотом, слышным, однако, во всех концах зала. — Отошлите его нагим на зимние болота, пусть борется за свою жизнь, не имея ничего, кроме зубов и ногтей. Пусть он питается сырой рыбой, а руки его кровоточат от плетения сети из трав и ветвей, ибо не будет у него даже ножа, чтобы срезать колючие стебли. Пусть он спит на гнилых водорослях, где ноги его будут щипать крабы и мыши. Пусть он живет там вдали от людей, от всего, что было ему дорого, ибо жить по-людски он все равно не умеет.

Седрик затрясся как смерть.

— Пусть дочери его и малолетние внуки, что играют у него во дворце, станут заложниками. Пусть он страдает, как страдала я, — хотя бы на тот год, что скрывалась я от его ищеек на болотах. Но к близким его проявите милосердие, какого не проявил он ко мне, ибо я никогда не потребую, чтобы их убили так же безжалостно, как он убил моих. И пусть короли и королевы Британии решат, что сделают они с его семьей, если он попытается бежать с этих болот. Вот что я требую для тебя и твоего рода, и я молю Бога единственно, чтобы у него нашлось на тебя немного милости помимо гнева за содеянного тобой.

Это было, решил Стирлинг, суровое, но самое милосердное наказание из всех, что предлагались в этом зале. Это казалось тем удивительнее, что предложила его Иона, более других пострадавшая от короля Уэссекса.

— Вот умница, — прошептала Бренна МакИген по-английски, словно прочитав его мысли. — Она отказывается опускаться на их уровень. У этой девочки смелости и сострадания больше, чем у любых вместе взятых пятерых мужчин в этой зале.

Он удивленно покосился на нее, потом кивнул. Она говорила правду. Более чем правду. Это был обнадеживающий знак, и он надеялся только, что милосердие возьмет верх. Арториус поставил предложения Ионы на голосование, и за считанные минуты судьба Седрика и его семьи была решена. Кадориус, командир осажденных защитников Бэдон-Хилла и старейший по возрасту из правителей южных королевств, огласил приговор.

— Ты лишаешься земель, званий, титулов и богатств, — объявил Кадориус, холодно глядя сверху вниз на поверженного предателя, самозваного короля, пришедшего к власти с помощью саксонского золота и саксонского оружия. — Тебя сошлют в соленые болота на побережье Думнонии, прочь от людей и всех, кто мог бы сжалиться над тобой, дабы ты жил там, как сможешь, или же умер, если на то будет Божья воля. Если захочешь, можешь взять с собой и сына своего. Он может разделить с тобой изгнание — пусть он напоминает тебе, а ты ему о содеянном. Остальные же дети твои и внуки будут привезены в Думнонию, где и будут жить у меня во дворце как гости. До тех пор, пока нога твоя или твоего сына не ступит за пределы этих болот, с ними будут обращаться с подобающим уважением. Более этого короли и королевы Британии тебе не обещают. В отличие от Господа нашему милосердию есть пределы, и не проси нас о большем.

Поверженных саксов с низко склоненными головами увели.

По приказу Арториуса собравшихся обнесли подогретым вином, дабы смыть горький привкус мести, прежде чем перейти к следующему вопросу. Напряжение в зале несколько унялось; люди начали переговариваться вполголоса и вытягивать затекшие ноги. Ковианна Ним принесла Арториусу кубок горячего, сдобренного травами вина и с улыбкой шепнула ему что-то. Он усмехнулся в ответ и осушил кубок. Моргана нахмурилась, внимательно следя за Ковианной. Анцелотис, вспомнив, что именно Ковианна выдала намерения Морганы Арториусу, решил присоединиться к ее разговору с дукс беллорумом.

— Ты так и не узнала ничего о том, где может быть Эмрис Мёрддин? — спросил Анцелотис, подойдя к ним.

Ее прекрасные глаза расширились в неподдельном удивлении.

— Нет, не знаю. Ума не приложу, что с ним могло случиться. Ему так не терпелось вернуться в Кэр-Бадоникус, чтобы присмотреть за последними приготовлениями… Боюсь, он наткнулся на разбойников. Или на саксонских лазутчиков.

Анцелотис прищурился. Вероятность того, что саксы высылали разведку аж к самому Глестеннинг-Тору, представлялась ему ничтожной; насколько ему или кому-либо еще было известно, саксы не заходили севернее или западнее Бэдон-Хилла.

— Вероятнее всего, разбойники, — рассудительно сказал он. — Придется прочесать местность, чтобы повыжечь их.

Она опустила свои длинные ресницы и пригубила вина из своего кубка.

— Обязательно. Только нелегкая это будет работа.

Что-то в ней настораживало его, но что именно, ни он, ни Анцелотис так и не смогли определить. Может, это просто казалось им после той истории с письмом, в котором она обвиняла Моргану в измене. Что, с замиранием сердца сообразил вдруг Анцелотис, стоит в повестке дня следующим вопросом. И ведь он практически ничем не мог помочь Моргане — и Бренне МакИген — в случае, если совет решит, что она виновна в предательстве интересов Британии. Ну разве что похитить ее и увезти к ирландцам…

Под шарканье ног и бульканье разливаемого по кубкам вина — слуги еще раз обошли собравшихся — совет продолжил свою работу.

— Среди нас сегодня, — объявил Арториус, когда все расселись по местам, — гости с севера и запада, из Далриады и Белфаста. Гости, которые, как и мы, бритты, сильно пострадали от саксов. На прошлом нашем совете мы уже обсуждали, разумно ли нам связываться с далриаданскими ирландцами, и мнения наши тогда разделились. — На лице дукс беллорума вдруг мелькнула улыбка, и в первый раз Анцелотис позволил себе хотя бы надеяться на то, что Арториус может поддержать Моргану в этом.

Арториус наклонил голову в сторону ирландской делегации.

— Короли и королевы Британии, позвольте официально представить вам Даллана мак Далриаду, короля ирландского клана Скотти, и королеву Килин, дочь и наследницу Даллана мак Далриады и жену Медройта, недавно коронованного короля Гэлуиддела.

По залу пронесся вздох удивления: хоть слухи об этом обошли крепость и раньше, но официальное подтверждение они получили только сейчас.

— Риона Дамгнейт, друидесса короля Далриады, переведет нам его приветствие.

Риона величественно поднялась из-за стола, и свет из окна заиграл на украшавшей ее волосы сетке самоцветов.

— Я говорю от имени Даллана мак Далриады, короля всех далриаданских Скотти. Мои приветствия вам, соседи, а теперь родственники и соотечественники. История наших отношений была жестокой, ибо многие поколения мы лишь воевали друг с другом. И все же мы ближе друг к другу, чем считали до прихода саксов. Угроза эта коснулась и нас, и очень мучительно, ибо саксы коварно уничтожили нашу столицу, отравив колодцы и погубив тем самым четыре тысячи душ.

Эта тварь, — с презрением махнула она в сторону съежившегося под охраной в углу Лайлокена, — обманом втерся в доверие британских королев и королей, предложив себя в качестве посредника для заключения союза между британским Гэлуидделом и ирландской Далриады. Я с радостью приветствовал такой союз, увидев, сколько доброго обещает он обоим нашим народам, и бриттам, и ирландцам, ибо все мы стоим лицом к лицу перед угрозой со стороны ютландских данов, саксов, англов из Дании и их родичей из Фризии. Я отдал мое единственное дитя, самое дорогое мое сокровище, в жены королю Гэлуиддела, дабы скрепить этим союз, который я полагаю необходимым для безопасности и благополучия наших народов.

Когда этот гнусный отравитель, — Лайлокен съежился под ее гневным взглядом, пытаясь вжаться в каменный пол, — бежал, предав и бриттов, и ирландцев, королева Моргана и король Медройт, рискуя жизнью, предупредили нас о совершенном им коварстве. Они могли хранить молчание, могли позволить мне испить прощального отравленного подарка этой твари, по вместо этого поспешили предотвратить новые смерти, новые убийства невинных, которые наверняка бы случились, когда бы не их смелость.

По зале вновь пробежал ропот: подобных признаний и комплиментов никто не ожидал. Друидесса выждала, пока шум стихнет, и продолжала:

— Мой король, Даллан мак Далриада, заявляет: гибель четырех тысяч далриаданских ирландцев только укрепила мою решимость покончить с угрозой, которую представляют саксы обоим нашим народам. Я собрал войско из оставшихся в живых жителей Далриады и приплыл с ним в Белфаст, где оно пополнилось нашими соотечественниками. И когда атака Арториуса опрокинула саксов и выгнала их на равнину, мы уже ждали наготове; молот Арториуса сокрушил их на нашей ирландской наковальне, не позволившей им бежать. Британские и ирландские солдаты, сражаясь плечом к плечу, не дали саксам перестроить свои порядки в новом месте, дабы воссоздать свою армию.

По крайней мере с этим спорить было невозможно. Стирлинг видел это своими глазами, и Арториус тоже. Судя по выражению лица Арториуса, тот понимал это. Не будь ирландской «наковальни», саксы могли бы сохранить большую часть своих сил и возродить армию, а это привело бы к болезненной необходимости снова воевать с ними. Так что ощутимым результатом этой битвы бритты были во многом обязаны ирландцам.

Риона Дамгнейт обвела взглядом все столы, всех сидящих за ними королей, королев и принцев, всех принцесс и королевских советников.

— Мы просим у этого совета всего две вещи. Дайте шанс этому союзу. Отнеситесь с уважением к клятвам, что принесли друг другу эти молодые люди, к миру между нашими народами. Дайте нам возможность обменяться художниками и мастерами, дайте нам возможность вернуть домой всех бриттов, которых лишили родины в те времена, когда мы были врагами, — вернуть с подобающими компенсациями им самим и их семьям. Дайте нам возможность выдать ирландских вдов за британских крестьян, дабы хоть отчасти залечить нанесенные войной раны. Дайте нам возможность построить на этом месте что-то лучшее. И выдайте нам этого изменника Лайлокена. Я, Даллан мак Далриада, король далриаданского клана Скотти, благодарю вас за возможность просить вас об этом и за гостеприимство и почести, оказанные нам здесь.

Друидесса смолкла и села на место.

Мгновение в зале царила полная, гробовая тишина.

Потом он взорвался хором голосов, от которого со стропил посыпалась пыль. Арториус вскочил и громыхнул рукоятью меча по столу.

— Неужели так мы, бритты, приветствуем наших гостей и союзников? — рявкнул он, перекрывая шум. — Вы позорите нас, позорите доброе имя наших королевских родов и кланов!

Шум в зале снова стих. Арториус свирепо смотрел по сторонам, взглядом пришпиливая всех к стульям. Кадориусу хватило ума принять серьезный и даже чуть опечаленный вид. Только юный Клинох вскочил на ноги, дрожа от ярости.

— Заключить союз с далриаданскими мясниками? — возмущенно выкрикнул он. — Да мы гоняли их от наших границ еще задолго до моего рождения! Они убили братьев моего деда, они угоняли наших людей в рабство, они нападали на наших рыбаков, и после всего этого вы предлагаете мне преломить с ними хлеб? Называть их друзьями? Родней?

Прежде чем кто-либо успел ответить на этот взрыв юношеской ненависти, Килин вскочила и повернулась к нему. Все в зале пораженно ахнули, когда она заговорила с Клинохом на его родном языке:

— Уважаемый Клинох, король Стрэтклайда и наш ближайший сосед. Прошу тебя, не забывай, что и я потеряла многих родственников в войнах между Стрэтклайдом и Далриадой. Мой дядя, мои деды, оба возлюбленных моих брата погибли в боях. И корабли наши тоже подвергались нападениям стрэтклайдских — порой в отместку за наши набеги, но порой и без повода. Зло в этих войнах причиняли обе стороны. И все же, когда Медройт Гэлуидделский явился в Дунадд с предложением союза, я не позволила скорби по своим любимым братьям командовать мною. Я поняла, какого мужества стоило ему приплыть в Дунадд-Харбор. Я вышла за Медройта, несмотря на весь груз прошлого, на все, что нас разъединяет, потому что верю: этот путь лучший, нет — единственный, который дарит нашим народам надежду на то, что никто больше не будет скорбить по новым погибшим в войне, которую мы можем остановить — отныне и во веки веков.

По бледным щекам ее струились слезы. Потрясенный Медройт прижал ее к себе, и нежность его была столь открытой и искренней, что по зале снова пробежал негромкий ропот, выражение лиц чуть смягчилось, а напряжение, повисшее в воздухе, немного унялось. Клинох стоял, стиснув зубы, и в груди его явно боролись противоречивые страсти. Дети, вдруг понял Стирлинг. Они совсем еще дети. Эти трое, от которых зависит сейчас судьба Британии, совсем еще дети. Клиноху едва исполнилось пятнадцать; Медройту и Килин, соответственно, шестнадцать и семнадцать. Черт, как это было символично: будущее Британии зависело от горя, от скорби и от мужества ее детей…

В порыве, заставшем всех врасплох — всех за исключением, возможно, одного Стирлинга, — принцесса Иона вскочила с места и крепко сжала дрожащие пальцы Килин.

— Я знаю, какую боль испытываешь ты сейчас. Саксы ранили нас обеих, ранили в самое сердце. Я, принцесса Иона из Айнис-Уэйта, объявляю тебя своей сестрой.

Она обняла трепещущую ирландку, поцеловала ее в щеку и оглянулась на Клиноха.

— Твой отец всего несколько дней как покоится в земле, Клинох, но вспомни: это ведь не далриадане убили его.

— Если бы ирландцы не изгнали пиктов с их земель…

— Ты бы не был сейчас королем и не стоял бы перед выбором, от которого зависит судьба внуков твоих внуков. Неужели ты вот так, запросто отбросишь возможность остановить войну между ними и праправнуками Килин? Сейчас, когда тебе дарована возможность построить мир? Укрепить границы против ваших с Далриадой общих врагов? Снять людей, которых не хватает на полях, с границы, которую не нужно будет больше охранять? У тебя ведь есть младшие сестры, верно?

Он кивнул с искаженным от страдания лицом.

— Неужели ты позволишь им вырасти, выйти замуж и смотреть, как их сыновья идут на войну, зная, что одно слово могло бы изменить все, и они отправились бы на север как желанные гости и дорогие друзья?

Глаза его предательски блестели.

— Ты что, хочешь, чтобы я забыл все зло, что нам причинили?

— Уж не думаешь ли ты, что я забыла убийство всей моей семьи? Судьба Седрика и всей его родни была сегодня в моих руках. Человека, который пил из черепа моего отца и смеялся.

Клинох зажмурился. И не он один.

— Клинох. — Иона с протянутой рукой шагнула к нему. — Я понимаю, какая боль терзает твое сердце. Но я ни за что не паду так же низко, как убийцы моей семьи. Такой радости я им никогда не доставлю. Моя душа слишком драгоценна, чтобы марать ее ненавистью и убийством. И, Клинох, не Скотти из Далриады причинили твоей семье, твоему народу самое большое зло. Прошу тебя, не забывай об этом и хорошенько подумай, прежде чем ты дашь здесь сегодня свой ответ, ибо от него зависит, не запятнаешь ли ты свою душу и души тех, кто ждет от тебя защиты.

Слезы не удержались-таки в его глазах и покатились по щекам. Он сглотнул, пытаясь взять себя в руки, — уже не мальчик, но еще не муж, поставленный перед необходимостью сурового, тяжелого для его юношеских плеч выбора. Он заглянул в глаза Ионе, в глаза Килин и Медройта, с шумом втянул в себя воздух и с усилием разомкнул губы.

— Мне не доставит радости навлекать на свой народ новую войну. Мне недостает твоих сил, Иона, приветствовать их как свою родню, но ради блага Стрэтклайда, ради блага моего народа я дам этому союзу шанс.

Иона обняла его, а Килин снова заморгала, силясь сдержать слезы.

В такой трогательной обстановке никто, даже самые ярые противники союза с ирландцами, не смогли выступить против него. Голосование прошло быстро. Ганхумара время от времени ревниво косилась на Килин, но на глазах всей Британии — и ее законного мужа — и она проголосовала за заключение союза. Подобный исход совершенно потряс Моргану: она ожидала, что в условиях военного времени ей по меньшей мере вынесут порицание, если не обвинят в измене. Собравшихся вновь обнесли подогретым вином, и снова кубок Арториусу поднесла Ковианна. Тост следовал за тостом, молодых поздравляли со свадьбой, статьи мирного договора обсуждались и принимались; в договор включили даже статью о создании в Далриаде христианской миссии.

Когда совет утряс последние детали, слово вновь взял Арториус.

— У нас остался еще один, последний вопрос повестки дня. Приведите сюда этого изменника Лайлокена.

Менестреля снова вытащили в центр зала.

— Ты имеешь сказать что-нибудь в свое оправдание, сакс?

Тот оторвал полный страха взгляд от пола.

— Меня заставил сделать все это демон! Демон в моей голове… он нашептывал мне разные секреты, он обещал отомстить ирландским мясникам, что убили мою жену и детей…

— Да он сошел с ума, — пробормотал кто-то.

Стирлинг, похолодев, смотрел на несчастного менестреля, жизнь которого пустил под откос оранжист из далекого будущего. Анцелотис тоже испытывал к нему жалость и отвращение сразу: он ведь тоже знал, каково жить с пришельцем в голове. Заглянуть в глаза Моргане они не решились. Она встала со своего места и, не спуская глаз с лица менестреля, шагнула в его сторону.

— Седрик Беннинг, — холодно произнесла она по-английски, отчего Стирлинг едва удержался, чтобы не ахнуть. — Что скажешь ты мне?

Голова менестреля резко дернулась назад, будто от удара невидимой руки. Лицо его исказилось от потрясения, которое почти сразу сменилось гримасой ненависти.

— Грязная ирландская сучка! Надо было свернуть тебе шею еще там, в лаборатории!

Она продолжала смотреть на него в упор, не произнося ни слова и не шевелясь.

Беннинг плюнул в нее; взгляд его был теперь полон такого безумия, что Стирлинга едва не стошнило.

— Мне жаль только, что я не успел отравить все до одного колодцы в Ирландии! — Беннинг дико расхохотался. — Возвращайся домой, МакИген, если сможешь. А если нет, знай: твое изгнание — последний подарочек от ольстерского оранжиста!

Стирлинг тоже встал бок о бок с Бренной.

— Как по-вашему, кто попросил ИРА и С.А.С. помешать вам?

Беннинг открыл рот, чтобы ответить что-то, но осекся под взглядом Стирлинга. Судя по выражению его лица, до него начало доходить, кто его предал, и осознание это лишало его последнего клочка почвы под ногами. В другое время, в другом месте затравленный взгляд Беннинга, возможно, и вызвал бы жалость. Однако всю свою жизнь Беннинг делал выбор в пользу ненависти и смерти, и эти злоба и жажда мести в конце концов лишили его рассудка. Стирлинг видел только один выход из этой ситуации — наверное, любой, оказавшись на его месте, сделал бы тот же выбор.

Негромко, но слышно в неуверенно перешептывавшейся зале Стирлинг произнес:

— От имени правительства и его величества короля Великобритании, я обвиняю вас, Седрик Беннинг, в терроризме и массовых убийствах. Если бы у меня имелось огнестрельное оружие, я бы приказал поставить вас к стенке и расстрелять — так ведь боевики оранжистов расправляются с предателями, да?

Беннинга начало трясти. Его дрожащие губы блестели от пота. То, с каким отвращением смотрели на него собравшиеся в зале короли, его не волновало, да он и не замечал этого, ибо взгляд его оставался прикован к лицу Стирлинга.

— Это, — Стирлинг обвел рукой совет, члены которого в потрясенном молчании смотрели на троих разговаривающих на незнакомом языке людей, — законный суд, которого вы, на мой взгляд, не заслуживаете. Если это согреет вашу душу, знайте, что убийством всего населения Дунадда вы, возможно, и добились того, чего хотели. Возможно, вы и изменили историю, уничтожив этим несколько миллиардов ни в чем не повинных людей. Мы, — он кивнул на Бренну МакИген, — не узнаем этого еще целый год, а может, не узнаем вообще. Но вы-то, Седрик Беннинг, этого не узнаете точно, потому что шанса узнать это у вас не будет. И да сжалится Господь над вашей душой, потому что мы этого не сделаем.

— Он, — продолжал Анцелотис на своем родном языке, — подтвердил свои намерения убить так много ирландцев и бриттов, как сможет. Гододдин голосует за то, чтобы передать его ирландцам, дабы они подвергли его наказанию по своему усмотрению.

Арториус, которому явно не терпелось узнать, на каком это языке они разговаривают и почему, одарил Анцелотиса хмурым взглядом, но ограничился кивком и предложил проголосовать за это предложение. В исходе его можно было не сомневаться.

— Лайлокен, — ледяным тоном объявил дукс беллорум. — Ты официально передаешься в распоряжение Даллана мак Далриады, который и приведет в исполнение вынесенный тебе обоими нашими народами смертный приговор. Если желаешь, христианский священник поможет тебе облегчить душу в последние часы твоей земной жизни.

Беннинг расхохотался как безумный.

— Господи, — прохрипел он по-английски, — потеха-то какая: доисторическая обезьяна предлагает мне исповедоваться паписту!

Арториус нахмурился и вопросительно покосился на Анцелотиса.

— Он не хочет священника.

— Ну что ж…

Когда король Далриады жестом приказал своим солдатам забрать пленника, Беннинг плюнул в них, то смеясь как безумный, то осыпая их проклятиями до тех пор, пока его бесцеремонно не вытащили из залы. Арториус устало потер глаза.

— Благодарю вас, короли и королевы Британии, за мудрость, выказанную вами на этом совете. Нам всем пора вернуться к домашним делам и уборке урожая к грядущей зиме. Завтра мы соберемся еще раз, чтобы обсудить, как нам поступить с захваченными саксами землями.

Совет — а вместе с ним и война — подходил к концу.

По крайней мере, решил Стирлинг, до тех пор, пока саксы не окрепнут и не наберутся храбрости для новой попытки. И уж он-то слишком хорошо знал, что так оно и будет. Он встретился взглядом с Бренной МакИген и прочел в ее глазах ту же решимость оставаться здесь и бороться за этих людей — так долго, как это возможно. Возможно, хоть этим они смогут возместить этим людям те беды, что обрушил на них двадцать первый век. Совет плавно перетек в празднование победы, вино лилось рекой, а ожесточенные споры сменились смехом. Такого облегчения Стирлинг не испытывал с момента прибытия сюда несколько недель — и целую жизнь назад.