Перед самым боем, решено было заехать к Клавдии всей семьёй,когда ещё удастся.
Семейное кладбище встретило их тишиной и покоем. Осеннее солнце мягко освещало ряды памятников, играло бликами на мраморных плитах, золотило опавшие листья. Воронин шёл медленно, опираясь на руку Алексея. За ними следовали Наталья с Юрием, Елена и маленькая Маша.
Могила Клавдии Ворониной располагалась в тихом уголке, под старой липой. Простой, но изящный памятник из серого гранита, фотография улыбающейся женщины, даты жизни и смерти, короткая надпись: «Любимой жене, матери и бабушке».
Воронин остановился перед могилой, бережно положил букет осенних астр. Семья расступилась, давая ему время побыть наедине с женой.
— Здравствуй, Клавдия, зачистил я к тебе — тихо сказал он, проводя рукой по холодному камню. — Вот, пришёл проведать тебя перед важным делом. Знаю, ты бы не одобрила. Сказала бы: «Миша, тебе ли в твоём возрасте на ринг лезть?» И была бы права, конечно. — Он улыбнулся. — Но ты ведь всегда знала, какой я упрямый. Это у нас Алёшка весь в меня, такой же непробиваемый.
Он помолчал, глядя на фотографию жены. Клавдия смотрела на него всё с той же мягкой улыбкой, с которой поддерживала во всех испытаниях их долгой совместной жизни.
— Ты бы видела, что на взвешивании было, — продолжил Воронин, словно рассказывая ей последние новости. — Такой скандал! Этот американский журналист начал оскорблять меня, а потом и их боксёра. Ну, я не выдержал и врезал ему. Легонько, конечно, чисто символически. — Он усмехнулся. — Представляешь, американец за меня заступился! Оказался приличным парнем. Вот такие дела, Клавдушка.
Наталья подошла и встала рядом с отцом, положив руку ему на плечо.
— Мама очень гордилась бы тобой, — сказала она. — Жаль, что она не увидит, как ты ему врезал. Она всегда говорила, что у тебя лучший правый боковой в Советском Союзе.
— Да, — подхватил Алексей. — Бабушка любила рассказывать, как ты в 53-м нокаутировал того румына на первой минуте.
— Поляка, — поправил Воронин. — Румын был в 55-м. — Он улыбнулся воспоминаниям. — Клавдия никогда не смотрела мои бои вживую. Говорила, что сердце не выдержит. Но потом всегда расспрашивала обо всех деталях.
— Я помню, как она сидела у радио во время твоего последнего чемпионата, — сказала Елена, присоединяясь к ним. — Бледная, сжимает кулачки, а сама глаз не открывает от страха. А когда объявили, что ты победил, закричала так, что соседи прибежали.
Они стояли вокруг могилы — три поколения семьи Ворониных — и делились воспоминаниями об Клавдии, словно она была среди них. Маленькая Маша слушала, широко раскрыв глаза, впитывая семейную историю.
— Дед Миша, — наконец сказала она, — а ты правда не боишься завтрашнего боя?
Воронин посмотрел на правнучку, затем перевёл взгляд на фотографию жены.
— Знаешь, Машенька, — медленно ответил он, — на войне я понял одну важную вещь: страх не в том, что может случиться с тобой. Настоящий страх — это когда ты боишься за других. Когда я шёл в атаку, то боялся не пули, а того, что подведу товарищей. — Он положил руку на плечо девочки. — Завтра я боюсь не проиграть, а разочаровать вас. Но потом я вспоминаю, что вы любите меня не за победы. И страх отступает.
Маша серьёзно кивнула, принимая эту мудрость.
— Ты никогда нас не разочаруешь, папа, — тихо сказала Елена. — Ты уже выиграл самый главный бой — выжил на войне и вырастил нас.
Воронин крепко обнял дочь, затем обвёл взглядом всю семью.
— Спасибо вам, — сказал он. — За то, что вы есть. За то, что поддерживаете старика в его безумных затеях. — Он снова посмотрел на фотографию жены. — Клавдия бы сказала мне сейчас: «Не смей проигрывать, Михаил. Но и не смей рисковать понапрасну». И была бы права, как всегда.
Они постояли ещё немного в тишине, потом медленно двинулись к выходу. Воронин шёл последним, оглянувшись напоследок на могилу жены.
— До встречи, Клавдушка, — прошептал он. — Я постараюсь не подвести. Как всегда.
***
В гостиничном номере Тайрона Джексона царило напряжение. Чемпион сидел перед телевизором, внимательно изучая видеозапись старых боёв Воронина, которые с трудом раздобыл его тренер. Качество было плохим — чёрно-белая плёнка 50-х годов, нечёткое изображение, скачущий звук. Но даже через эти технические несовершенства проступала мощь и техника советского боксёра в те уже не молодые годы.
— Смотри, как он уходит от левого бокового, — комментировал Билл Хейман, тренер Джексона. — Движение минимальное, но эффективное. И сразу контратака.
— Это было тридцать лет назад, Билл, — напомнил Джексон. — Сейчас он старик.
— Опасный старик, — возразил тренер. — Ты видел, что он сделал с тем журналистом? Молниеносный удар, точно в солнечное сплетение. Рефлексы у него всё ещё работают.
Джексон задумчиво потёр подбородок. Утренний инцидент заставил его переосмыслить отношение к предстоящему бою. Он приехал в СССР, готовясь к схватке с молодым боксёром Высоцким, и был раздражён, когда узнал о замене. Бой с пожилым ветераном казался ему пустой тратой времени, даже своего рода оскорблением. Но теперь, увидев Воронина в действии, пусть и не на ринге, он начал сомневаться в своей первоначальной оценке.
— Я недооценил его, — признал Джексон. — Но всё равно, Билл. Пятнадцать килограммов разницы в весе. Сорок лет разницы в возрасте. Какие шансы у него против меня?
— В боксе всегда есть шанс, — философски заметил Хейман. — Особенно если в перчатке опыт и отчаянная решимость. — Он указал на экран, где Воронин отправлял в нокаут очередного соперника. — Посмотри на его глаза. Видишь этот взгляд? Это взгляд человека, который не знает слова «сдаться».
Джексон внимательно всмотрелся в чёрно-белое изображение. Действительно, даже через зернистую плёнку старой хроники пробивалась та стальная решимость, которую он заметил в глазах Воронина и сегодня, на взвешивании.
— Хорошо, — наконец сказал он. — Я буду относиться к нему как к серьёзному сопернику. Но это не значит, что я поддамся. Бой есть бой.
— Никто и не просит тебя поддаваться, — строго сказал Хейман. — Это было бы оскорблением для такого бойца. Просто не расслабляйся. Старые волки кусаются больнее молодых, если им дать шанс.
Джексон кивнул и вернулся к просмотру. На экране молодой Воронин двигался с удивительной лёгкостью, его удары были точными и мощными. Американец невольно восхищался техникой советского боксёра.
— Его называли «Сталинградский молот», — сказал Хейман. — За правый кросс. Говорят, он мог отправить в нокаут быка.