Горячий полдень. Земля и воздух накалены солнцем. Притихли разомлевшие кусты тальника, словно боясь шевельнуть продолговатыми листьями. Колосья ржи склонились к земле. Вокруг певучий звон. Кажется, им наполнен воздух. Земля дышит острыми запахами созревшей ржи, белоголовника и медовой гречихи.
Доносится шум комбайнового агрегата. Его еще не видно на поле, но звуки, властные и мощные, слышатся издалека. У избушки полевого стана струится синеватый дымок. К запаху трав и хлебов примешивается запах свежих щей.
Шум агрегата становится ближе. И вот из-за бугра, разворачиваясь, показывается «Сталинец». Он тянет за собой сцеп двух комбайнов, ритмично гремя гусеницами. Медленно на нас надвигается необычайный оркестр в рыжеватом облаке пыли. Отчетливо слышно, как баритонят моторы комбайнов, басит трактор, выводят дробную мелодию барабаны молотилок, постукивают кастаньетами цепи и тихо, тихо аккомпанируют сита.
— Музыка! — коротко замечает председатель колхоза — му-зыка-а!
Председатель высок и тонок собой, словно горячие дни высушили его фигуру. Говорит он отрывисто, немного пышно:
— Фабрика на колесах: жнет, молотит, очищает зерно, собирает в бункер, ссыпает в мешки. Раз объедет Алексей Павлыч — больше пяти гектар как не бывало, сто центнеров хлеба есть!
Алексей Павлович — это лучший комбайнер колхоза. Все величают его по имени и отчеству, как знатного человека.
Комбайны уже рядом. Мотовила размахивают над склоняющейся рожью. Металлический звук машин, движущихся цепей и вращающихся шестеренок заглушает человеческий голос.
Заметив подъехавшую к борозде заправочную тележку, комбайнер поднимает руку — шумовой оркестр стихает. Мы подходим ближе.
Алексей Павлович в синем комбинезоне, без фуражки, курчавая его голова почернела от пыли. Он стоит у второго комбайна и шутит с девушкой, наклонившейся к нему со штурвального мостика:
— Опять остановились. Из-за тебя... Тракторист жалуется: подшипники греются.
Девушка безобидно смеется, показывая ровные, белые зубы.
— Алексей Павлыч, все шутишь, — строго замечает председатель, — похудеет она от твоих шуток.
— Похудеет — легче трактору будет.
Председатель покачивает головой.
— Неугомонный.
— Что, трогаемся? — спрашивает комбайнер, показывая на девушку, добавляет:
— Она хоть грузна у меня, но работяща.
— Трогай, трогай! Вижу не терпится, — отвечает председатель.
Алексей Павлович мигом перебегает к переднему комбайну и проворно поднимается на мостик.
— Давай!
Снова все пришло в движение. Бодрые, твердые звуки хлынули и, нарушив знойную тишину, покатились навстречу склоняющимся зрелым колосьям.
Алексей Павлович с минуту постоял, прислушиваясь и регулируя газ в моторах. Гул машин то усиливался, то затихал, и когда весь «оркестр» взял нужный темп, он махнул рукой трактористу. Трактор пошел быстрее.
Мы шли сбоку и наблюдали за Алексеем Павловичем. Он был расчетлив в своих движениях. Во всем у него точность, быстрота, безошибочность, с какой только настоящие музыканты могут определять который из инструментов в оркестре фальшивит, берет неправильную ноту.
На мостике переднего комбайна он слышит, что на второй машине слишком сильно бьет цепь, стучат ослабнувшие подшипники, пищит забуксовавшая муфта. Тогда он подает рукой условный знак. Если не так, как нужно гудел барабан молотилки, девушка, увидав дважды вскинутую руку, прибавляет газу и барабан, взяв на полтона выше, опять работает нормально.
Алексей Павлович подал сигнал трактористу — переключить скорость. Комбайны стали быстро удаляться.
— Не работает, а играет, право слово, музыкант.
Сказано это было очень удачно. Алексей Павлович был лучшим мастером комбайновой уборки и словно про него сложил народ поговорку: дело мастера боится.