Забавы с летальным исходом

Глава 2

Тутс говорила Уоррену, что она никогда, ни на секунду, не перестает думать о крэке.[4] Никогда. Ни на секунду. Каждую секунду и минуту своей жизни она думает только о крэке. И что бы она ни делала, чем бы ни занималась, на первом месте в голове у нее всегда крэк. Прошло вот уже четыре месяца с тех пор, как Уоррен похитил ее, а…

— Я тебя не похищал, — буркнул он.

— Ну ладно. Тогда соблазнил, — сказала она.

— Да просто вытащил тебя из дома и усадил в лодку посреди Мексиканского залива, вот и все, — сказал Уоррен.

— Как ни верти, а все туда же выйдешь, — сказала Тутс.

Она опять смотрелась очень даже неплохо. Коротко остриженные светлые волосы, что придавало ей несколько атлетический вид, ровный загар… Нет, ей-Богу, она очень даже неплохо смотрелась.

— Даже во время курса реабилитации всю дорогу думала только о нем.

— Тебе следовало бы сказать им.

— Ой, умоляю! — простонала она. — А для чего мы здесь, как по-твоему, а? Я только и делала, что твердила им одно и то же, как шарманка. И знала: если вдруг перестану говорить, окончательно свихнусь.

Было уже десять минут одиннадцатого утра. Среда, двадцать второе января. Они сидели в офисе Уоррена, одном из тех частных офисов, который использовался еще и под жилье. Огромная комната — здесь можно было бы устроить зал ожидания. Весь третий этаж некогда принадлежал хироманту. Теперь же на двери висела табличка:

Тутс настаивала, чтоб ее имя было упомянуто первым.

— Дам всегда пропускают вперед, — твердила она.

Гутри настаивал, чтоб первым стояло его имя, учитывая почтенный возраст — почти под шестьдесят.

— По старшинству, — говорил он.

На что Уоррен возражал, что это его имя должно стоять первым, иначе попахивало бы расизмом.

— Черные, знаете ли… теперь к ним другое отношение, — говорил он.

Но Тутс продолжала твердить, что «Кили, Чамберс и Лэмб» звучало бы куда как лучше. И даже Гутри, хоть и нехотя, но все же согласился с ней. Но тем не менее первым на двери красовалось имя Уоррена. К тому же и бизнес шел очень даже неплохо. А ведь это, в конце концов, главное, разве нет? И не важно, в каком порядке значатся имена, совершенно не важно.

Уоррен был не против послушать ее рассуждения о наркотиках. Он считал, что чем больше будет она о них говорить, тем меньше захочется ей попробовать снова. И еще Уоррену казалось, что, если она опять возьмется за свое, он просто умрет. Наверное, он любил ее. Но Тутс, по всей видимости, это просто в голову не приходило.

Они собрались здесь, чтобы решить, с какого бока подступиться к этому делу. Гутри еще не приехал, он никогда не появлялся раньше половины одиннадцатого. Говорил, что любит поспать. И вот они ждали его появления. Не хотели начинать без него, но им не терпелось.

— А отпечатки у него проверили? — спросила Тутс.

— Да. Не местный. Вообще не из нашего штата. Отдали федам, для общей проверки. Провозятся какое-то время.

— Ну а у жены имеются какие-либо мысли на тему того, как этот человек мог завладеть документами ее мужа?

— Да она не слышала голоса мужа с конца апреля.

— А последний раз он откуда звонил?

— Откуда-то с севера.

— А потом его удостоверение оказывается у покойника.

— Да.

— И убит он был выстрелом из дробовика.

— Да.

— И похож на южанина-фанатика.

— Да. Таких тут полно. Но Блум считает, то было убийство на гомосексуальной почве. На парне одни джинсы, руки и ноги связаны проволокой. К тому же там неподалеку находится бар «Тимоти Виз», где собираются «голубые».

— Но из этого всего вовсе не следует, что он был педиком. Следы сексуальных пыток или извращений остались?

— Пластиковый пакет, больше ничего.

— На голове?

— Нет, лежал рядом с телом, на песке.

— Ну и при чем тут «голубые» дела? Лично мне кажется, что ни при чем, а тебе?

— Да нет… в общем, это пустяк, — сказал Уоррен и улыбнулся. Тутс тут же ответила улыбкой. — Педик он или нет, но Мэтью хочет знать, как оказались у него эти документы. Допустим, преступник хотел убрать кого-то, но чтоб подумали, что умер другой. Да, правильно, разнести ему голову выстрелом из дробовика — самый подходящий в этом случае способ. Но неужели ему в голову не приходило, что рано или поздно у парня проверят отпечатки и выяснится, что это никакой не Лоутон? Жена говорила, что Лоутон служил в армии, а стало быть, отпечатки его пальцев имеются в досье. А татуировка? Неужели не ясно, что уж жена-то сразу заметит, что никакой синей точки на горле у жмурика нет? Тогда зачем понадобилось подкидывать документы Лоутона трупу, который ни при каких обстоятельствах не может за него сойти?

— Но, может, эти самые документы имелись при нем еще до того, как он стал жмуриком? — предположила Тутс.

— Да. Вполне может быть.

Из приемной донеслись до боли знакомые звуки — Гутри Лэмб заигрывал с секретаршей. Присс всегда отвечала одним и тем же: «Ой, дикарь необузданный!» Так пискнула она и на сей раз. И вот дверь в кабинет Уоррена распахнулась, и появился Гутри собственной персоной — в белых льняных слаксах, белых мокасинах с кисточками, черных носках и черной рубашке спортивного типа с расстегнутым воротничком.

Шикарно сохранился для мужчины, которому под шестьдесят, подумал Уоррен. Хотя на самом деле Гутри стукнуло вот уже шестьдесят два, но он это тщательно скрывал. Единственное, что выдавало возраст, — это совершенно седые волосы. Но в плавках он выглядел, как пожилой Шварценеггер, и молоденькие девушки в бикини всегда провожали его глазами. К тому же и сыщик он был отменный. Называл себя знаменитым детективом. Одному Господу известно, почему это за пределами Калузы никто о нем ничего не слышал. Начинал он еще в 50-е, и первая лицензия была выдана ему в Нью-Йорке. Что ж, может, там он и был знаменит.

— Ну, что, начнем наши игры? — осведомился Гутри.

— Они и без тебя уже начались, — буркнула Тутс.

— Тогда просветите меня, — сказал Гутри. И заорал: — Присс! Можешь подать сюда кофе?

Уоррен пересказал все, что сообщил ему Мэтью по телефону. А также повторил то, о чем они с Тутс говорили до прихода Гутри. Вошла Присс Карпентер с подносом и тремя чашками. На ней была пурпурная мини-юбка и плотные колготки в тон, кремовая блузка и кремовые же лодочки. Она была еще чернее Уоррена, но гораздо миловиднее.

— А когда возвращаются фебы? — спросил Гутри.

— Ты ж их знаешь, — буркнул Уоррен.

— В любом случае делом этим занимается Блум, — сказала Тутс. — А наша задача — разыскать Лоутона.

— У меня вопрос, причем довольно интересный, — сказал Гутри. — Если этот Лоутон безработный, с чего это жена вообразила, что может содрать с него алименты?

— Может, у него где заначка припрятана.

— Что не противоречит твоей версии о документах, — добавил Гутри.

— К чему клонишь? Что-то не врублюсь?

— Ну, может, мертвый он стоит дороже, чем живой. Вообще, если кто-то стырил у него бумажник, скорее всего он покойник, это уж как правило.

Какое-то время они молчали, потягивая кофе. Яркий солнечный свет пробивался сквозь жалюзи, отбрасывая лучи на стол Уоррена.

— А кто проживает в тех лачугах на пляже? — спросил Гутри.

Гутри пришлось первому признаться, что он является распоследним из всех существующих на свете сексуально озабоченных свиней-мужчин, только после этого дверь в дом под номером 1137 на Норт-Гэлли-роуд отворилась.

Представшая на пороге шлюха принадлежала к высшему пошибу. Миссис Адель Доб, пышнотелая цветущая матрона с пылающими рыжими волосами. Лет за сорок, решил он, а волосы стоят на голове дыбом, точно в нее недавно шарахнуло молнией. Она отодвинула дверь в виде ширмы и придерживала ее рукой, сплошь унизанной браслетами и кольцами. Стояла и держала дверь полуоткрытой, точно во Флориде не существовало москитов и комаров. Наряжена она была в некое подобие зеленого кафтана с глубоким вырезом, из которого выпирали молочно-белые огромные груди. Глаза под цвет кафтана — тоже зеленые, наряд выгодно подчеркивал этот факт. Была она босая, и лак на ногтях рук и ног был одного цвета, а цвет этот, в свою очередь, был подобран в тон губной помаде, которой она щедро намазала крупный рот. Словом, не женщина, а пожарная машина, с головы до пят. Настоящая матрона, ничего не скажешь.

— Миссис Доб? — осведомился он.

— Она самая, — ответила она.

— Могу ли я войти?

— Это еще зачем?

— Я так понимаю, на этой улице вам принадлежат шесть домов и…

— Так оно и есть. Все шесть.

— И мужчина, которого убили на пляже прошлой ночью…

— Так ты легавый?

— Частный сыщик, — сказал он и показал ей свое удостоверение, вставленное в целлофан. Она взглянула на него, кивнула, снова подняла на Гутри глаза. Похоже, продемонстрированный документ не произвел на нее должного впечатления. Он улыбнулся. Она и не подумала улыбнуться в ответ. — И мы пытаемся установить личность убитого.

— Кто это «мы»? — спросила мадам Доб.

— Ну, прокуратура, на которую работаем.

— И что же, они собираются навесить это дело на меня, так, что ли?

— О, нет, нет. Кто?

— Ну этот ваш прокурор или там адвокат, как его…

— Мэтью Хоуп.

— Так вот, знайте. Стреляла в Кори вовсе не я. И не я разбила ему голову, ясно?

Насчет разбитой головы Гутри не слышал.

— Какой еще Кори? — спросил он.

— А шут его знает, — ответила она.

— Позвольте угостить вас чем-нибудь прохладительным, — предложил Гутри.

— Это еще зачем?

— Да просто жарко сегодня.

Она снова оглядела его с головы до ног.

— Ладно. Только сейчас босоножки надену.

Ресторан под названием «Келли-Стоун-Крэб-Хаус» считался на острове Сэнди-Коув местом очень популярным и даже престижным. Когда начинался сезон ловли краба, Келли продавал больше клешней, чем песчинок на всех пляжах Флориды. Да и вне сезона народу там всегда было полно. Вот и сегодня днем, когда в зал вошли Гутри и Адель, они увидели, что там полным-полно и местного народа, и туристов.

Но Адель не растерялась и тут же потребовала пригласить самого Дейва Келли. Величественный усатый владелец заведения радостно приветствовал ее и нашел им столик на веранде с видом на море. Гутри подозревал, что некогда Келли потрахивал эту дамочку.

Оба они заказали по бутылке холодного, как лед, пива и огромное блюдо из жареных даров моря. Ему нравилось смотреть, как она ест. Она живо напомнила шлюху из фильма «Том Джонс», та с тем же аппетитом и непринужденностью набрасывалась на все съедобное. И вот они сидели, жевали, глотали; мелкие волночки лизали сваи, по бледно-голубому небу неспешно плыли пушистые белые облака, откуда-то с пляжа порывы ветра доносили звуки музыки. Адель заметно расслабилась, что было в характере всех проституток. Они всегда расслабляются, стоит угостить их парой пива.

— Знаете, чем мне нравится Флорида? — спросила она.

— А вы вообще откуда родом?

— Из Кливленда. Такая красотка тогда была, ну прямо Морин О’Хара.[5]

— Вы и до сих пор красотка, — солгал Гутри. — И когда же вы сюда переселились?

— Лет тридцать назад. А вы?

— Да уж тоже давно, — неопределенно ответил он. Гутри избегал называть точные даты, в противном случае девушки могли легко вычислить его возраст. Пусть думают, что ему под пятьдесят. Ну, ладно, уж так и быть, чуть за пятьдесят… — И чем же вам так нравится Флорида?

— Тут всегда можно хорошо посидеть, расслабиться, — ответила она. — Ну, как мы сейчас с вами… Вообще-то я тусуюсь тут почти все время. Иногда захожу на ленч, но обычно днем ем дома. Так, салатик какой-нибудь или там сандвич. Вообще-то я чаще захожу сюда выпить перед обедом. Народ собирается приятный, особенно к вечеру, к коктейлю. Или заскакиваю уже совсем поздно ночью, когда ребятишки расходятся по домам. Ну из кино там или еще откуда. Ну и заходят сюда, глотнуть чего-нибудь. Ой, ну и весело ж тут бывает, прямо сил нет!

Он понимал, что под словом «ребятишки» она имеет в виду вовсе не наглотавшихся «колес» подростков, но людей своего возраста, каков бы он там ни был — сорок, сорок пять… Теперь она облизывала пальцы — ну точь-в-точь шлюха из «Тома Джонса».

— Когда живешь во Флориде, — сказала она, — создается впечатление, что никто никогда не работает. Ну, вы меня понимаете. Что, кстати, недалеко от истины. Все эти старые алкаши и наркоманы действительно не работают. Все удалились от дел, и пределом мечтаний для них является момент, когда кто-то попросит выкатить тележку с продуктами из супермаркета. «Эй, Мод, глянь-ка! — прошепелявила она, имитируя голос дряхлого, беззубого старика. — А у них сегодня скидка на слабительное, это надо же!» Слыхали об одном таком парне из дома престарелых?

— Каком именно? — спросил Гутри. Он слыхал сотни и тысячи историй и анекдотов об обитателях домов престарелых. Вообще здесь, во Флориде, шутки и анекдоты о домах престарелых были почему-то очень популярны. Наверное, потому, что когда человеку переваливает за восемьдесят или девяносто, он все равно не воспринимает себя стариком и героем этих анекдотов.

— Ну, идет как-то один старикан, останавливает другого и спрашивает: «Как думаешь, сколько мне лет?» Тот, второй, отвечает: «Я знаю?.. Ну, лет шестьдесят пять, да?» — «А вот и нет, — говорит первый, — мне уже восемьдесят четыре». Идет дальше, останавливает другого старикана, спрашивает: «Как думаешь, сколько мне?» Второй говорит: «Не знаю. Года шестьдесят два, шестьдесят три?» — «А вот и нет, — отвечает он, — мне уже восемьдесят четыре». Идет он дальше, видит, сидит в инвалидной коляске старушка, подходит и спрашивает: «Как думаете, сколько мне лет?» Старушка и говорит: «А ты расстегни ширинку». Он расстегивает, она смотрит и говорит: «А теперь дай мне пощупать твой член». Он вкладывает член ей в руку. Она мнет его, теребит, потом взвешивает на ладони. И говорит: «Тебе восемьдесят четыре». Старик изумлен. «Но как вы могли определить с такой точностью? Взвесив член в руке?» — «Да нет, — отвечает она, — это здесь ни при чем. Ты мне сам вчера говорил, забыл, что ли?»

Гутри расхохотался.

— А я думал, вы расскажете другую историю, — заметил он.

— Какую?

— Ну, подходит один старикашка в доме для престарелых к дамочке, она тоже сидит в инвалидном кресле…

— И?..

— И говорит: «Вы знаете, кто я такой?» Старушка отрицательно качает головой и отвечает: «Нет. Но если вы подойдете к сестре, что дежурит в приемной, она вам скажет».

Адель опять рассмеялась.

— Ненавижу людей, которые сдаются, а вы? — спросила она. — Заранее покупают себе места на кладбище, чтобы лежать рядышком, распределяют деньги и прочее добро между детьми, и что им тогда остается? Только и ждать смерти. А кстати, у вас дети есть?

— Двое. На севере.

— Вы вдовец?

— Разведен.

— Один раз, дважды?

— Одного раза вполне достаточно.

— Я тоже в разводе. Дважды побывала замужем, — сказала она. Затем, после паузы, нерешительно спросила: — А как вам кажется, сколько мне?

— Восемьдесят четыре, — ответил Гутри.

— Нет, серьезно.

— Ну откуда же мне знать, — сказал он. — Расстегните ширинку!

И оба они громко расхохотались.

— Ну, давайте, попробуйте догадаться! — настаивала она.

— Не хочу рисковать жизнью.

— Мне шестьдесят один! Нет, честное слово! Я перебралась сюда после первого развода. Тогда мне был тридцать один год.

— А мне шестьдесят три, — сказал Гутри, сам удивляясь, что это на него нашло. — Сперва работал частным сыщиком в Нью-Йорке, потом, в конце 50-х, переехал сюда. Здесь тогда не город был… так, рыбачий поселок.

— И вы наверняка знаменитый детектив, да? — спросила она и подмигнула ему, подняв глаза от тарелки с жареными морскими гребешками.

— О, страшно знаменитый!

— Так и знала, — кивнула она и снова подмигнула. — Так вы сказали, шестьдесят три? Ничего себе, здорово сохранились! Выглядите просто потрясающе!

— Стараюсь поддерживать форму, — скромно заметил он.

— Это все Флорида, — сказала она, — ее влияние. А знаете, что Понсе де Леон[6] действительно открыл здесь источник молодости?

— Вполне можно поверить, особенно когда погода такая, как сейчас.

— Хотите сходим сегодня в кино?

— Почему нет, — ответил он.

— Вы вообще любите фильмы?

— Смотря какие.

— А какие?

— С эротикой.

— Знаете, я тоже. А какое самое эротическое в жизни кино вы видели, а?

— Не считая порно?

— Вы смотрите порно?!

— Ясное дело. С утра до вечера.

— Можно взять напрокат одну кассетку…

— Конечно, — кивнул он.

— Какую бы вам хотелось?

— Вы что, серьезно?

— Еще бы! Да это самый эротический и сексуальный фильм в мире! Не считая крутого порно, конечно.

— Самый сексуальный? Или же самая сексуальная сцена в фильме?

— Ой, только пожалуйста, не говорите, что Шарон Стоун снималась в этом вашем фильме, раскинув ножки!

— Да нет, я имел в виду ту сцену с Майклом Дугласом и как ее…

— О!.. — воскликнула Адель.

— Помните этот фильм?

— Еще бы!

— «Фатальная притягательность».[7]

— О, да!

— Вам понравилась эта сцена?

— Самая сексуальная из всех на свете!

— Да, — торжественно кивнул Гутри.

— Да, — согласилась Адель.

Он подозвал официанта и попросил подать еще пива. И вот они сидели, потягивали пиво, любовались морем, подставляя лица ярким полуденным лучам солнца.

— Ненавижу фильмы, где целуются старики, — сказала Адель. — А вы?

— Ну, старым людям тоже иногда приходится целоваться, — ответил Гутри и торопливо добавил: — Так мне кажется.

— Уверена, что приходится, но кому приятно смотреть на это?

— Вообще-то, — сказал Гутри, — в большинстве фильмов парень целует девушку лет на двадцать, а то и тридцать моложе себя.

— А иногда — на сорок. Ну, допустим, имеется мужчина, кинозвезда, которому стукнуло семьдесят. И вот он целует двадцатилетнюю девушку. Ну разве это правдоподобно?

— Ну, если таков замысел режиссера… — протянул Гутри.

— А вы представляете, какие претензии у этого типа?

— У кого? Режиссера?

— Да нет, у звезды. Это ж надо вообразить, что он может показаться привлекательным настолько, что молоденькая, едва оперившаяся девушка сочтет его обаятельным! И это в семьдесят лет!

— Ну, лично мне шестьдесят три, — сказал Гутри и тут же спохватился: «Черт, что это со мной? Чего это я заладил? Должно быть, совсем свихнулся!»

— Да, но вы очень привлекательны, — сказала Адель.

— Спасибо за комплимент. Но согласитесь, что Клинт Иствуд…

— Лично мне совершенно не хотелось бы целоваться с Клинтом Иствудом.

— О, перестаньте!

— Нет, правда. Мне определенно не хотелось бы с ним целоваться. Мало того, мне было неприятно смотреть, как он целует Мерил Стрип, хотя ей, кажется, уже сорок, верно?

— Гленн Клоус, — поправил ее Гутри. — Та, что снималась с Майклом Дугласом. Я тоже вечно путаю ее с Мерил Стрип.

— Да, да, и я, знаете, тоже.

— Ну а какой вообще самый любимый ваш фильм? — спросил Гутри.

— «Унесенные ветром»! — не задумываясь, выпалила она.

— Прямое попадание! — воскликнул Гутри.

— Как, и ваш тоже?

— Да, и мой тоже.

Он сам не понимал, лжет или нет.

Нет, скорее всего, он не лгал.

— А знаете, что я еще терпеть не могу в кино? — спросила Адель.

— Нет. Что?

— Когда целуются подростки. И никому нет дела! Как будто так оно и надо!

— Да. Какие-то там двенадцатилетние сопляки и соплячки…

— Да. А мне самой… О Господи ты Боже мой!

— А знаете, что лично я нахожу очень сексуальным? — спросил Гутри.

— В кино?

— Нет, в жизни.

— Что?

— Здесь, во Флориде.

— Что?

— Представьте: сидите вы у бассейна. На всех девушках кругом бикини. И вдруг из кабинета какого-нибудь там управляющего выходит секретарша. И на ней обычный деловой костюм, туфли на высоких каблуках, колготки. Лично я нахожу это очень сексуальным.

— Вы считаете, я одета небрежно?

— О, нет, нет. Я вовсе не имел в виду вас.

— Но я же, знаете ли, не секретарша какого-нибудь там управляющего.

— Конечно.

— Просто владею шестью небольшими домиками и сдаю их, вот и все. И знаете, не нахожу, что при этом следует носить строгий деловой костюм и туфли на каблуках. Я, знаете ли, вовсе не обязана их носить.

— Я не о том. Просто нахожу это сексуальным. Девушке приходится одеться, потому что она на работе, в то время, как все остальные разгуливают чуть ли не голышом под солнцем… Это, знаете ли, очень возбуждает.

— Возбуждает?..

— Ну да. Так мне кажется.

— И вас лично тоже возбуждает?

— Меня? Нет, нет, конечно. Впрочем, иногда, пожалуй… Так, время от времени.

— Знаете, со мной тот же случай.

— Когда все это делается исключительно ради удовольствия, верно?

— Конечно!

— Не с какой-то там особой целью, а так просто. И чтоб никого при этом не обидеть.

— Конечно, нет, — сказала Адель. — А знаете, я тоже иногда люблю принарядиться.

— Не сомневаюсь.

— Надеваю пояс с подвязками, трусики в облипку, туфли на высоченных каблуках, ну и все такое прочее. И это в шестьдесят один год, можете себе представить?

— Вам больше сорока не дашь.

— Ой, да будет вам!

— Нет, честно. Я сразу так и подумал: ей лет сорок, не больше. Ну, когда вы открыли дверь.

— Вообще-то я обычно этого не делаю.

— Что?

— Не впускаю разных там мух.

Они молча смотрели друг на друга через стол.

— Так что вы хотели узнать о том убитом? — спросила она.

— Все, — ответил Гутри.

По словам Адель, она впервые повстречалась с Кори…

— Кори, а дальше как? — осведомился Гутри.

— Я же сказала, понятия не имею.

— И где вы с ним повстречались?

— Да прямо здесь, у Келли. В воскресенье вечером, накануне убийства. Обычно у Дейва по воскресеньям собирается целая толпа. Люди хотят маленько расслабиться перед тем, как начнется рабочая неделя.

Было одиннадцать вечера…

Она выехала с Гэлли-роуд примерно в девять тридцать. Дорога заняла совсем немного времени, минут пять, — это если ехать через дамбу Санто-Спирито. Так что в ресторане она находилась примерно с полчаса, когда появился Кори. Он словно сошел с рекламы «Мальборо» — высокий, статный мужчина в джинсах, сапожках и белой футболке с коротко закатанными рукавами, из обшлага одного из которых торчала пачка сигарет. Лет под сорок, ну, может, сорок с небольшим, определила она, очень мускулистый, загорелый, атлетически сложенный. Словом, страшно сексапильный мужчина — так сказала бы Адель, будь она лет на тридцать моложе.

Сама она сидела с «ребятишками» за большим круглым столом возле бара. Одна из девушек, заметив Кори, присвистнула, потом махнула рукой и пригласила его присоединиться. Что он и сделал, потому как за этим столом сидела не только старая шестидесятилетняя развалина. Нет, там были девушки помоложе, лет за тридцать с небольшим, ну а все парни были примерно возраста Кори, хотя тогда они не знали его имени. Ну и еще к ним подсел один старпер, который иногда заходит к Келли. Сидит себе и знай качает головой всю дорогу и пялится на груди девушек. Звать его Эйвери. И как ни странно, но именно из-за этого Эйвери и разгорелась драчка.

Кори сел и заказал неразбавленное виски. А потом представился всем сидящим за столом.

— И назвался Джеком Лоутоном?

— Нет, просто Кори, насколько я помню. У Келли не принято называть друг друга по фамилиям. Особенно когда за столом сидят человек восемь-десять.

— И что же дальше?

— Ну и мы начали играть в игру. Придумывать разные сексуальные словечки. Ну, типа того, как мы говорили с вами о фильмах, но только тогда шла речь не о фильмах, а о словах. Одной из девушек пришла такая идея. Такое иногда случается, особенно когда сидишь у Келли. И вот…

Один из парней сказал: «Тугой» — очень хорошее и сексуальное слово. Одна из девушек тут же выдала второе: «Влажный», и так смешно надула при этом губки. Еще одна девушка сказала: «Колчан со стрелой», тоже, знаете ли, очень сексуальное сравнение… И тут вдруг Кори говорит: «Лютик» — прямо так по-ковбойски и врезал, что тоже было очень сексуально. И наверняка под этим словом крылся какой-то особый смысл. И Адель тогда еще подумала, что этот Кори, видать, куда умней, чем показался с первого взгляда.

Девушка по имени Нэнси, исходя из слова «влажный», придумала другое, более занятное, — «мокренький». И так смешно закрыла при этом глазки и чмокнула губками. И тут вдруг старина Эйвери, до которого, видно, не совсем дошла суть игры, выдает своим козлиным голоском: «Сиськи». Ну что тут сексуального или смешного, скажите на милость? Мы так и не поняли. И, естественно, он на этом не остановился и как заорет: «Член!» Тут все девушки на него прямо вызверились, а Нэнси посоветовала Эйвери пойти в ванную и как следует прополоскать там свой старые тухлые мозги. Что, надо сказать, страшно рассмешило этого шута горохового.

Восхищенный всеобщим вниманием к собственной персоне и, возможно, вдохновленный «лютиком» Кори, старик выдал словцо еще позабористей, на букву «и» и из пяти букв. Услышав это, молодой Крейг, тот парень, что сказал «тугой», вскочил на ноги, сжав кулаки, и потребовал, чтоб Эйвери немедленно извинился перед всеми молодыми дамами, присутствующими за столом. Ну прямо как в кино, словно вокруг сидят одни девственницы и какой-то ковбой в белой шляпе защищает честь каждой из них. Но вся штука в том, что старик Эйвери сильно нажрался и плохо соображал, что к чему. И все еще продолжал думать, что это веселая игра.

Адель и Кори были единственными за столом людьми, которые сообразили, что угрожать старому пьяному козлу, который ржет, как осел, над собственными дурацкими шутками, нет никакого смысла. Адель сказала: «Да он же пьяный, Крейг», а Кори сказал: «Оставь его, приятель». А Крейг и говорит: «Ну уж, нет, пусть вперед извинится». И тогда в ответ на все это Эйвери принялся твердить все то же слово на букву «п», словно нарочно пытался разозлить.

И тут Крейг как ему врежет!

Ударил он его действительно очень сильно — так, что Эйвери слетел со стула и откатился к стене. Крейг подошел, схватил его за ворот рубашки, поднял — все пуговицы так и отлетели — и приготовился врезать еще раз. Но тут Кори тихо так говорит: «Оставь его, приятель». А Крейг отвечает: «Да пошел ты к такой-то матери!» И как даст Эйвери прямо по морде. И тут на него набросился Кори.

И они сцепились, как два уличных хулигана, — ничего общего с хорошо отрепетированной хореографией драк, которые показывают в кино. Нет, они бешено молотили друг друга кулаками, пыхтели, потели, ругались и снова били и били — до тех пор, пока вдруг Крейг не схватил со стола бутылку вина и взмахнул ею. Красное вино выплеснулось и залило все вокруг. Адель визжала, что он изгадил ее новое белое платье, а Крейг ударил Кори бутылкой по голове, что и положило конец драке.

И все быстренько вытолкали Крейга из ресторана, опасаясь, что Келли вызовет полицию. На что, конечно, он бы никогда не пошел, потому как не хотел скандала. Одна из девушек предложила отвезти Эйвери домой. Пьяный-пьяный, а сам так и пялился на перед ее блузки, пока она тащила его к машине.

— Он размозжил бутылкой голову Кори, — сказала Адель. — Кровь так и лила, и выглядело все это просто ужасно. Ну, и тут я вспомнила, как мама учила меня останавливать кровь, только не спрашивайте, откуда она сама это узнала. Я побежала в туалет, схватила там рулон такой коричневой бумаги, от которого отрывают салфетки вытереть руки. Намочила бумагу в уксусе, который Дейви принес с кухни, и приложила к голове, ну, как нашлепку такую. А потом отвезла его к себе домой.

Выяснилось, что Кори жил какое-то время в Лос-Анджелесе, поступил там на первую свою работу, в автомобильный клуб. Работал ночами, отвечал на звонки автомобилистов, попавших в беду. Записывал год выпуска и марку машины, спрашивал, где она находится и что именно произошло, затем советовал пребывающему в печали водителю оставаться на месте и ждать прибытия техпомощи, минут через сорок. Садился за руль и выезжал. У работы было то преимущество, что день оставался свободным и можно было заняться поисками другой работы, поприличнее.

Он устроился в фирму по торговле омарами и все еще продолжал искать работу поприличнее. Фирма носила громкое название: «Королевский омар», но работали в ней всего трое — босс по имени мистер Штейн, девушка-китаянка, которую звали Дженни, и он сам, Кори. Мистер Штейн являлся каждое утро, снимал пиджак, надевал белую курточку с вышитым красными нитками над нагрудным карманом названием фирмы. А после этого усаживался за стол и начинал названивать в Бутбей-Харбор, что в штате Мэн, где живых омаров упаковывали в бочки со льдом и отправляли самолетом в Калифорнию — чтобы поспели свеженькими как раз к обеду.

Дженни, копирующая Сьюзан Вонг,[8] тоже являлась каждое утро в плотно обтягивающем круглую попку шелковом платье и принималась обзванивать все китайские рестораны в округе, предлагая им омары и спрашивая, сколько именно бочек понадобится сегодня. Китайские рестораны заказывали в основном крупных омаров, которых затем резали на кусочки и совали в разные блюда. Другие рестораны, в которые звонил Кори, заказывали или «близняшек» — под ними подразумевались однофунтовые омары, или же тех же тварей, но более крупных по размерам и весом от полутора до двух фунтов. Звонил Кори, к примеру, к «Андре», шикарный французский ресторан, и просил подозвать Айру, который занимался закупкой провизии, и расписывал ему, какие они чудесные и свежие, эти живые омары из штата Мэн. И Айра говорил ему, сколько именно бочек требуется, если вообще требуется. Вся работа производилась исключительно по утрам, что имело свои преимущества, потому как потом почти весь день он был свободен и мог заняться поисками более приличного места.

Адель, словно завороженная, слушала все это повествование.

Но лишь когда они улеглись в постель, Кори сообщил ей, что оставил эту идею, подыскать более приличное место. И в конце концов занялся тем, что действительно умел и к чему всегда испытывал склонность, — то есть мелкими грабежами.

— И, как оказалось, это именно Кори с двумя сообщниками ограбил дежурную аптеку, что на Ла-Сьенеджа-бульвар.

Мэтью всякий раз сомневался, можно ли верить россказням Гутри. Иногда ему казалось, он рассказывает эти байки просто ради развлечения.

— Или, по крайней мере, пытался ограбить, — говорил теперь Гутри. — С учетом его репутации, я бы ничуть не удивился, узнав, что это именно он стырил бумажник у Джека Лоутона. Который, как знать, может, и валяется теперь где-нибудь в канаве, неподалеку от того места, где ему проломили череп.

Они не спеша шли по Лемон-авеню, направляясь к офису «Саммервилл и Хоуп». Они только что выпили по чашке утреннего кофе в забегаловке под названием «Донат Ринг», что на углу Парсон и Четвертой. Еще одно потрясающее роскошное январское утро во Флориде. На Мэтью был костюм из индийской льняной ткани в мелкую полоску, бледно-голубая сорочка и темно-синий галстук. На Гутри красовалась розовая спортивного типа рубашка с короткими рукавами, розовые брюки в тон и белые мокасины на босу ногу. Смотрелся он шикарно. Рядом с ним Мэтью чувствовал себя жалкой конторской крысой.

— Так, стало быть, он и еще двое парней пытались обчистить аптеку? — сказал Мэтью.

— Да, — кивнул Гутри.

— И что же дальше?

— А дальше он струхнул и принялся уносить ноги, потому что увидел, что у обочины притормозила патрульная машина. Удрал, как заяц, а те двое ребят остались.

— Но почему именно аптека?

— Очевидно, раньше ему везло с аптеками. А вот с винными магазинами, по всей видимости, не очень. По крайней мере, он намекнул об этом Адель… то есть миссис Доб… прежде чем расстаться с ней той ночью.

— А в какое время он от нее ушел?

— Она не сказала. Полагаю, какое-то время все же побыл с этой дамой.

— И через два дня объявился вновь на пляже, за ее домом, но уже в виде трупа.

— Похоже, что так, — кивнул Гутри.

— Так, значит, Кори, а дальше?..

— Он не называл своей фамилии.

В тот же день Мори Блум позвонил Мэтью и сказал, что агенты ФБР вернулись и дали позитивный ответ по отпечаткам пальцев, снятым с трупа. Короче говоря, звали убитого Эрнст Коррингтон, и за ним числилось два вооруженных ограбления и, соответственно, два срока. Оба раза грабил он винные лавки — одну в Колорадо, своем родном штате, другую относительно недавно в Калифорнии. Последний известный его адрес был зарегистрирован в Лос-Анджелесе, по улице Ветеранов. Третьего октября он заходил отметиться в местное управление полиции, как досрочно освобожденный. Однако и словом не упомянул о том, что собирается покинуть этот штат и перебраться во Флориду, чем нарушил условия досрочного освобождения.

За ним числится еще одно нарушение, подумал Мэтью. Кража бумажника у Лоутона.

Где-то в начале четвертого он позвонил на север Клэр Филлипс. Представился и спросил, не может ли она посвятить его в детали случайной встречи на улице с Джеком Лоутоном в июле прошлого года.

— О, но это было вовсе не на улице! — сказала она. — В парке. Совсем рядом с моим домом. Там, у реки, есть парк.

— И это было в июле?

— Да, вскоре после Четвертого.[9] Да, ровно через неделю после Четвертого.

— А вы уверены, что это был именно мистер Лоутон?

— О, ну конечно, совершенно уверена! Ведь я знаю их с Джилл с тех самых пор, как они поженились. Мы с мужем тоже когда-то жили в Калузе. Там и познакомились с Лоутонами. А потом вдруг встречаю Джека в парке. Качу коляску с ребенком и вдруг вижу: Джек.

— Ну а о чем вы с ним говорили?

— Нельзя сказать… э-э… чтобы беседа была непринужденной.

— Это почему, миссис Филлипс?

— Ну… он был с другой женщиной. Сказал, что это их общая подруга. Его и Джилл.

— А он познакомил вас с ней?

— Да, как ни странно, но да. Но знаете… сразу чувствовалось, что никакая это не подруга, что тут все гораздо серьезнее. Просто я хочу сказать… ведь он женатый человек… и на тебе, разгуливает по парку под ручку с какой-то рыжеволосой дамочкой. И еще он проговорился. Сказал: «Мы с Холли живем в нескольких кварталах от вас. Надо же, какое совпадение!»

— Он сказал, что они живут вместе?

— Нет, этого он не подчеркивал. Но когда мужчина говорит, что они живут в нескольких кварталах от вас, тут, по-моему, все ясно.

— Так, значит, звали ее Холли, да?

— Да.

— А фамилию случайно не запомнили?

— Кажется… Симс… что-то в этом роде.

— Ну и о чем еще говорили?

— О, он рассказал, что ищет работу, связанную с дизайном, но что ему все время не везет в этом плане. И что в данный момент рассматривает какое-то новое предложение. И еще сказал…

— Он говорил, какое именно предложение?

— Нет. Он сказал, что подумывает вернуться во Флориду, если здесь не получится. Дело в том, что я и понятия не имела, что они с Джилл разошлись. Я думала, они все еще женаты. И тут вдруг на тебе, пожалуйста, держит за ручку другую женщину!

— По имени Холли Симс?

— Или Симмон, точно не помню.

— Но то, что она Холли, вы помните точно?

— О, да, да.

— И он сказал, что она — общая их с Джилл знакомая?

— Да. А может, Симпсон.

— Ну а еще о чем говорили?

— Да больше вроде бы ни о чем особенно. Я же говорю, беседа получилась скомканной. Я стою, ребенок в коляске, а он держит за руку эту рыжую. Я и понятия не имела, что они с Джилл разошлись. Узнала, только когда позвонила ей, в тот же вечер.

— Сказать, что встретили Джека, да?

— Ну… в общем, да. Она очень близкая моя подруга.

— И она сказала, что они разошлись?

— Вообще-то она сказала, что они с Джеком не виделись с апреля. Да, кажется, так, именно с апреля.

— И чем же закончилась ваша беседа?

— Ну, она поблагодарила меня за звонок…

— За то, что настучали на Джека, так?

— О… Но ведь ей-то, Джилл, он все время говорил, что один-одинешенек. И вышло очень неловко и некрасиво. Кстати, они с Холли направлялись в музей. Да, именно так он и сказал: в музей… Послушайте, или Саймон?.. Кажется, она Холли Саймон… Нет, нет, просто я подумала о Карли Саймон, это моя подруга. Но что-то похожее. Что-то на букву С.

— А в какой музей они собирались, он не говорил?

— Нет.

— А какие музеи есть там поблизости?

— О… Поблизости вроде бы ничего такого нет.

— А Лоутон сказал вам, где именно живет?

— В нескольких кварталах.

— А где живете вы, миссис Филлипс?

— На Овал. Дом номер 1219.

— И он сказал, что живет в нескольких кварталах, так?

— Он сказал нечто вроде: «Ну надо же, какое совпадение! Мы с Холли живем всего в нескольких кварталах отсюда!» Да, да, именно так.

— Я не слишком хорошо знаю ваш город, миссис Филлипс. Где…

— Силвермайн-Овал — это на севере города, — ответила она. — Приписан к 87-му полицейскому участку.