Забавы с летальным исходом

Глава 4

А снег все падал и падал.

Наверное, именно поэтому Карелла не переставал думать о Флориде и том странном человеке, адвокате, который позвонил ему в четверг. Даже несмотря на это, он вряд ли стал бы помогать Хоупу, если б не стечение обстоятельств. По чистой случайности он в субботу днем оказался на Силвермайн. Случайность сводилась к тому, что буквально в двух кварталах от того места, где Джек Лоутон снимал квартиру, произошла кража со взломом.

Кража со взломом — явление в окрестностях Силвермайн по волне обычное. Наверное, потому, что грабители понимают: грабить квартиры в более бедных районах города просто не имеет смысла. Ну что там брать? Разве что какой-нибудь телевизор старой марки. Грабители же, проникшие в квартиру под номером 12-С в доме 1120 по Силвермайн-Овал, вынесли, помимо всего прочего, новехонький телевизор последней марки (точнее, целых два таких телевизора), столовое серебро «Стерлинг»[16] на двенадцать персон, золотое кольцо с изумрудом в четырнадцать карат, а также гравюру Пикассо стоимостью сто тысяч долларов, роскошное норковое манто, как говорилось в отчете — «из норки с полным выгулом».

Карелла никогда не понимал, что это значит — «норка с полным выгулом». Ну ладно, они держат этих маленьких зверьков в каких-то там клетках или вольерах до тех пор, пока не наступит время нарезать из них шкурок и сшить норковое манто. Это понятно. Но куда, скажите на милость, их отпускают и выгуливают? И есть ли на свете такое понятие, как «норка с частичным выгулом»? Одна надежда, что не придется писать запрос меховщикам, чтобы уточнить эту деталь в отчете. И так сойдет. Одна надежда, что все эти защитники прав животных не поднимут шума.

Он также от души надеялся, что снег наконец прекратится.

Здесь вам не Кливленд и даже не Чикаго. Но снегу в зимние месяцы выпадает достаточно. А уж нынешняя зима выдалась на редкость снежной. На одной только прошлой неделе выпало целых семь футов снега, а он все валит и валит, точно вознамерился побить все рекорды, как любила выражаться его матушка. А еще эти ветры, дующие из Канады и с реки Харб. Они нещадно треплют волосы, и от них так мерзнут уши… Карелла никогда не носил шляпы.

Высокий стройный мужчина лет за тридцать, он обладал походкой прирожденного атлета, хотя это было бы трудно сказать, видя, как он неуклюже перебирается через высокие сугробы к тротуару от того места, где запарковал свою машину. Карие глаза сощурены — прямо в лицо бьют острые, как иголки, снежинки. Они кружили и вихрились в воздухе, а Карелла между тем размышлял о Мэтью Хоупе, который сидел там, в этой своей, как ее, Калузе, штат Флорида. И еще мучился вопросом: куда это девалась девушка? Ведь если в июле Лоутон действительно жил с девушкой по имени Холли и по фамилии на букву С, то куда же она могла деваться в декабре? Он подошел к Крест-авеню, уличный указатель был частично залеплен снегом, фонари уже включили — и это несмотря на то, что было всего четыре. В окнах тоже светились огоньки, и весь город выглядел таким уютным и миленьким, как в каком-нибудь романе Диккенса. И, о да, конечно, подумал он, почему бы не заскочить к домовладелице, как ее там, и не задать пару вопросов?.. Раз уж он все равно оказался в этом районе.

Дом под номером 831 по Крест-авеню оказался одним из тех высоких скелетообразных зданий, втиснутых, словно ломтик ветчины в сандвич, между двумя высокими пятнадцати- или шестнадцатиэтажными зданиями новой постройки. Выложен он был из кирпича — то ли красного, то ли серо-белого, разве определишь под таким-то снегом… Он поднялся по ступенькам к двери, нащупал кнопку с табличкой «управл.», позвонил и стал ждать, глубоко засунув руки в карманы и втянув голову в плечи. Буквально через секунду волосы и пальто на плечах усыпали крошечные сверкающие снежинки.

Дверь отворила женщина лет под шестьдесят, ну, может, шестьдесят с хвостиком. На ней красовался туалет, который матушка Кареллы непременно назвала бы свитером владельца кондитерской лавки. А именно: просторный зеленого цвета кардиган с воротником шалькой. Она пристально всматривалась в лицо Карелле, затем окинула взглядом заваленную снегом улицу за его спиной, досадливо прищелкнула языком, снова уставилась ему прямо в глаза и спросила:

— Да?

— Детектив Карелла, — представился он, — 87-й участок. — И показал жетон. — Могу я войти?

— А что случилось? — спросила она.

Он не знал, что случилось тут прежде, но участок был в целом благополучный, а потому ответил:

— Да ничего особенного, мэм. Просто хотел задать несколько вопросов об одном вашем бывшем жильце. Нельзя ли войти? — снова спросил он, чувствуя, что погода оправдывает эту настойчивость, ощущая, что снег делает его похожим на Крошку Тима, только без костыля. В глазах дамы светилось сомнение, однако она все же отступила и позволила ему войти в небольшой холл с восточным ковром на полу, знававшим лучшие времена в Тегеране, медными почтовыми ящиками справа, большим абажуром в виде глобуса над головой и застекленной дверью «с изморозью», ведущей, очевидно, в покои самой управляющей, имени которой он до сих пор не знал.

То была довольно сурового вида дама, ширококостная, остроносая, с седеющими волосами, подстриженными, как бы выразились поклонники фигурного катания, «клином». На ней были старомодные очки в стиле Бенджамина Франклина и зеленый свитер, спадающий на твидовую юбку. Похожую на ту, что была на женщине-эксперте из фильма Хичкока, в той сцене в ресторане, где все они пытались найти объяснение тому хаосу, что устроили в городе птицы.[17] Пьяница за стойкой бара поднимает стакан и говорит: «Это конец света!» И тогда миссис Банди, так, кажется, звали эту героиню из фильма, начинает объяснять им, в чем состоит разница между воронами и черными дроздами. И еще закуривает сигарету — с таким видом, точно священнодействует. Да, как ни странно, но управляющая из дома 831 по Крест-авеню очень и очень походила на ту дамочку из фильма, с той разницей, что носила еще и очки. Миссис Банди… Где-то он вычитал, что сценарист, некий писака из Нью-Йорка, придумал ей такую фамилию по названию одной из улиц в Лос-Анджелесе, где в данный момент очень хотелось бы оказаться инспектору Карелле. Или в Лос-Анджелесе, или в этой, как ее, Калузе, штат Флорида. Он затворил за собой дверь.

— Извините, мэм, — сказал он, — не знаю вашего имени.

— Грейс Харди, — ответила она. — Миссис Грейс Харди. — Не угадал, совсем не похожа на Банди. Так уж бывает: в чем-то проигрываешь, в чем-то выигрываешь. Банди-драйв… Да, именно так называлась та улица в Лос-Анджелесе. — Что, кто-то опять нажаловался? — спросила она.

— Жаловался на что, миссис Харди?

— Да насчет того катка, что на крыше.

— Нет, ничего об этом не знаю. А что, были жалобы?

— Нет, этой зимой не слишком много, потому что уж больно холодно и ветрено, чтоб кататься там на коньках. Но как только потеплеет, жильцы снова начнут жаловаться на шум. Что привело вас сюда, мистер Капелла?

— Карелла, — поправил он ее. — Мне позвонил один юрист из Флориды…

Всегда лучше сказать правду, если во лжи необходимости нет.

— Позвонил и расспрашивал об одном человеке по имени Джек Лоутон, который, насколько я понимаю…

— Да, был такой. Мистер Лоутон, — сказала она.

— И жил прямо в этом доме?

— Снимал двухкомнатную квартиру на верхнем этаже. Уж не знаю, как он переносил шум с катка, но квартиры там по этой причине дешевле…

— Я так понимаю, он жил там не один, а с женщиной?

— Да. Холли.

— И вы их обоих знали и видели?

— А в чем, собственно, дело? Что-нибудь натворили?

— Ну, насколько мне известно, нет.

Все еще правда. Нет причин лгать. Пока что.

— Я знаю о том происшествии у «Пони», — сказала миссис Харди, и глаза ее хитро сощурились.

— Ну, это пустяки, так, небольшая стычка, — сказал Карелла, и если и солгал при этом, то так, самую малость. Он умолчал о том, что драка выплеснулась на улицу — к чему расстраивать человека? К тому же не имело абсолютно никакого смысла быть до конца откровенным с рядовым гражданином или гражданкой, потому как никогда не знаешь, чем это может потом аукнуться. Стоит им только узнать, что они могли нарваться на нешуточную неприятность, и они тут же начинают жалеть, что не послушались в свое время каких-то жалких доносчиков, разносящих сплетни по всей округе. Типично американская черта, почитание МАФИИ, акроним от «Мерзопакостной Агрессивности Фигляров, Идиотов и Ябед». А потому, черт побери, он вовсе не хотел, чтоб миссис Харди вдруг подумала, что Лоутон и его Холли были не в ладах с законом. Чего на самом деле, возможно, не было вовсе. И нечего раздувать шум по поводу какой-то там заурядной пьяной драчки в баре.

— Просто этот юрист разыскивает Лоутона по просьбе его жены, — сказал он, от души надеясь, что не приведет тем самым в действие то, что он называл «фактором доносчика». Впрочем, все зависит от того, насколько хорошо она знала эту парочку с верхнего этажа и насколько глубока была ее вера в институт брака, как таковой.

— Я думала, Холли его жена, — сказала миссис Харди.

— А что, она говорила, что она его жена?

— Нет, насколько мне помнится, нет. Хотя я знала, что живет она под вымышленным именем. Но думала — по чисто профессиональным причинам. Она, знаете ли, была актрисой.

— А вот это для меня новость.

— О да, да, представьте себе. Она рассказывала, как снималась в кино и все такое.

— Вот как? В кино? В каком именно?

— Она не сказала.

Что означало, что Холли, как ее там дальше, работала скорее всего официанткой.

— А когда они у вас поселились? — спросил Карелла.

— Первого июля. Мистер и миссис Лоутон, оба… э-э… я думала, что она действительно миссис Лоутон.

— А съехали в январе?

— Да, в первый день нового года. Он съехал.

— Что вы имеете в виду?

— Она уехала раньше. Отправилась во Флориду.

— А куда именно во Флориду, не сказала?

— Кажется, в Сент-Пит.

— И когда же это было?

— Кажется, в День Благодарения. Или сразу после него.

— Двадцать девятого? Тридцатого?

— Помню, было воскресенье.

— Тогда, значит, первого декабря.

— Вы что, волшебник?

— Нет, просто в День Благодарения нам поступило восемь вызовов по поводу драк в разных питейных заведениях. И пришелся он на двадцать восьмое ноября. Разве такое забудешь? Так вы сказали, она жила под псевдонимом?

— Да, под сценическим именем. Так я, во всяком случае, поняла.

— И что за имя, позвольте узнать?

— Пожалуйста. Холли Синклер.

— А вам когда-нибудь встречался человек по имени Эрнст Коррингтон?

— Такой весь крепкий, мускулистый, да?

— Честно сказать, не знаю.

— А я-то думала, вы волшебник и знаете все.

— Нет. Только то, что касается даты Дня Благодарения. Так он говорил, что его фамилия Коррингтон?

— Да, именно так и представился, Эрнст Коррингтон. Подселился к ним примерно за месяц до отъезда миссис Лоутон… Ну, это я так думала, что она миссис Лоутон…

Карелла же тем временем вычислял. И пришел к выводу, что за месяц до первого декабря — это будет первое ноября или около того. А это, в свою очередь означает, что Коррингтон выехал из Лос-Анджелеса вскоре после третьего октября — то есть после своего последнего визита в участок, где отмечался.

— Ну и жил с ними до тех пор, пока не истек срок аренды, — продолжала миссис Харди. — Мистер Лоутон снял квартиру на шесть месяцев. Въехал первого июля, выехал в последний день декабря. И Коррингтон был с ним. Я сама видела, как они спускались по лестнице с тяжелыми чемоданами.

Карелла снова прикинул в уме. Детективы, подобно поездам и автобусам, просто не могут обойтись без расписания. И выстраивалась у него примерно следующая картина. Лоутон и его девица сняли квартиру первого июля. Случайно встретились в парке с Клэр Филлипс, где та гуляла с младенцем, примерно седьмого июля. Эрнст Коррингтон последний раз отмечался в участке в Лос-Анджелесе третьего октября и находился где-то на востоке до первого ноября, то есть за месяц до того, как Холли уехала в Сент-Пит. Три недели спустя Лоутон и Коррингтон ввязались в драку в коктейль-баре «Серебряный пони», причиной которой стал комментарий одного из пьяниц, встрявших в их строго приватную, личную беседу.

— А она случайно не говорила, где собирается остановиться в Сент-Пите? — спросил он.

— Представьте себе, говорила, — ответила миссис Харди, да благослави Господь ее добрую душу. — Она собиралась остановиться у женщины по имени Люсиль Шварц. У меня и адрес записан, сейчас принесу.

Едва успев принять информацию, переданную Мэтью каким-то полицейским с севера по телефону, Уоррен и Тутс незамедлительно приступили к действиям. Они проверили по справочнику адрес и тут же установили номер Люсиль Шварц — единственный, что был зарегистрирован на данные имя и фамилию. В подобных случаях всегда лучше, когда женщине звонит другая женщина. Если б из Калузы позвонил мужчина, причем незнакомый, сразу начинаешь думать, что это какой-нибудь насильник или грабитель. Зато когда звонит женщина, есть шанс, что состоится приятная маленькая беседа. Но сперва Тутс хотелось бы убедиться, что она действительно говорит с мисс Люсиль Шварц.

— Миссис, — поправила ее женщина.

— Простите, миссис Шварц. Известна ли вам женщина по имени Холли Синклер?

— Да, конечно, известна. Хотя не могу утверждать, что родилась она под тем же именем.

— Простите, не поняла? — пискнула Тутс.

— Она поменяла имя, когда занялась шоу-бизнесом. Это не настоящее ее имя.

— Теперь понятно… — протянула Тутс. — А какое же настоящее?

— Она всегда говорила, что настоящее ее имя для актрисы не годится. Тогда я ей и говорю: «А как насчет Сигурни Уивер?» Чем плохое имя для актрисы? Или же Гвинет Палтроу? Как тебе это, а? Палтроу! Одно это Гвинет… о, Бог ты мой! Но она не слушала. Заявилась сюда в декабре, сказала, что жила на севере под именем Холли Синклер и что отныне будет жить именно под этим…

— Ну а как ее настоящее имя?

— Или, скажем, Винона Райдер! Винона… в этом определенно что-то есть!..

— А откуда вы ее знаете, миссис Шварц?

— Что это значит, откуда знаю?!

— Да, где вы с ней?..

— Да она моя дочь! Откуда я ее знаю, это надо же!..

— Простите, но я и понятия не имела…

— Вам и в голову не приходило, верно?

— Да, мне никто не говорил… и как-то в голову не пришло. А кстати, нет ли ее сейчас рядом, а?

— О, нет. Сожалею, но нет. Уехала в Калузу. Уж больше недели назад.

У Тутс даже ушки поднялись, прямо как у койота.

— А вы, случайно, не знаете, где она остановилась в Калузе?

— Почему же не знаю… У Питера. Это ее так называемый дружок. А вы по какому вопросу звоните? Насчет работы в театре или в кино?

— Как фамилия этого Питера? — спросила Тутс.

Окна в конурке на первом этаже дома номер 6412, что на Пеликан-Уэй, затенялись лесенками и подвесным подобием металлической палубы, по которым обеспечивался доступ в комнатки на втором, и последнем, этаже. Вообще, все это обшарпанное и жалкое сооружение напоминало дешевый мотель, что и неудивительно — ведь именно из мотеля его перестроили лет тридцать тому назад. Стены из шлакоблоков выкрашены в странный лимонно-зеленый цвет, окна прикрывают алюминиевые жалюзи. Питер Донофрио проживал в номере 27 на втором этаже, окна там выходили на улицу. Гутри с Уорреном поднялись по ступенькам на «палубу» и подошли к двери из металлической сетки, выкрашенной в белый цвет. Внизу дверь крепилась на раме из толстого куска дерева, верхняя ее половина состояла из какой-то драной картонки. Толкнув ее, они оказались в отсеке, куда выходила еще одна дверь — деревянная и выкрашенная в тыквенный цвет, но краска осыпалась с нее хлопьями. Справа от дверной рамы виднелся вдавленный в стену круглый звонок. Гутри надавил на него. И в тот же миг в отдалении грянул звон церковных колоколов. Воскресное утро, служба начиналась ровно в десять: Потрясенный этим религиозным совпадением, Гутри нажал на кнопку звонка снова. На сей раз колокола молчали. Послышался лишь настойчивый звон где-то внутри, в глубине квартиры.

— Чего? — спросил голос.

— Мистер Донофрио?

— Кто там?

— Гутри Лэмб.

Мужчины явились невооруженными. Впрочем, сами они не знали ни одного частного детектива, который бы носил при себе оружие. Да и необходимости в применении оружия вроде бы не было — и это невзирая на то, что успел разузнать о Донофрио Гутри из досье, хранившегося в департаменте полиции города Калузы. Тут вдруг деревянная дверь распахнулась — оба они даже вздрогнули от неожиданности. На пороге стоял небритый мужчина ростом около шести футов восьми дюймов, в голубых уличных шортах и простой белой майке с большим вырезом на груди, откуда торчали мелкие черные кустики вьющихся волос. Волосы на голове тоже черные, взлохмаченные, густые черные брови сурово нахмурены, карие глаза смотрят настороженно.

— А это что еще за хрен такой. Гутри Лэмб? — осведомился мужчина.

— Вы мистер Донофрио?

— Да вам-то что за дело, мать вашу!

Гутри достал удостоверение личности, мужчина подался чуть вперед — рассмотреть, что там написано. Штат Флорида. Лицензия частного сыщика. Действительна по 31 декабря текущего года.

— Ну и чего дальше?

— Вы Питер Донофрио?

— А это что за тип, тот, второй?

И он кивком указал на Уоррена, отчего вопрос сразу приобрел несколько расистскую окраску. Но Уоррен знал своих клиентов вдоль и поперек, как облупленных. Мог читать мысли человека, словно они сочились из головы, как зерно в дырявое сито.

— Уоррен Чамберс, — сказал он и поднес свое удостоверение к носу мужчины. Два частных сыщика, как вам это нравится? Но они до сих пор не знали, был ли человек, стоящий перед ними, Питером Донофрио.

— Ну и что дальше? — снова спросил он.

— Мы разыскиваем вашу подружку, — сказал Гутри.

— Серьезно? Это еще зачем? Чего она такого сделала?

— Холли Синклер. Когда вы ее в последний раз видели?

— Такой не знаю.

— Ну а имя Мелани Шварц вам что-нибудь говорит?

— И такой тоже не знаю.

— Ее мать из Сент-Пита дала нам ваш адрес и имя, — сказал Гутри. — Ваши прежние дела нас совершенно не интересуют. Просто мы пытаемся найти человека, которого она, возможно, знала.

— А что вам известно о прежних делах, а?..

Он по-прежнему преграждал вход в квартиру. Стоял, выпятив грудь, и прикрывал ее точно щитом.

— Кое-что известно, — ответил Гутри. — Ладно, как насчет того, чтобы все же впустить нас? Чтоб мы могли сесть, как нормальные люди, и потолковать, а не торчать у входа, как какие-нибудь придурки?

— Входите, — довольно вежливо произнес мужчина и, отступив в сторону, распахнул дверь еще шире. Только тут они заметили, что он бос. А также заметили то, что он прятал в правой руке за широким дверным косяком. Донофрио — если, конечно, то был Донофрио — держал в правой руке, прислоненной к бедру, внушительных размеров пушку. Пистолет.

— Он вам не понадобится, — бросил Гутри.

Но сердце тем не менее у него громко билось.

— Кстати, — самым небрежным тоном бросил он, — вы ведь Питер Донофрио, не так ли?

— Да, присаживайтесь, — ответил Донофрио и взмахом руки, в которой все еще был зажат пистолет, пригласил садиться.

Детективы стали выискивать глазами место, где можно было бы присесть, но все кресла и стулья, а также пол и столы были погребены под грудами рубашек, носков, носовых платков, маек, под кипами газет «Калуза геральд трибюн» и «Нью-Йорк таймс», журналами «Ньюсуик», «Плейбой», «Пентхаус», пустыми бутылками из-под пива «Будвайзер», «Хейнекен», «Миллер» и «Курс», пустыми банками из-под «Кока-колы», «Спрайта» и «Др. Пеппера». Словно смерч какой пронесся по комнате и продолжил свое разрушительное действие в крохотной кухоньке, где раковина, стол и буфет были завалены грязными тарелками, вилками и ложками, кастрюлями и сковородками. Через открытую дверь спальни была видна неубранная кровать, а рядом — те же горы грязного белья и газет. От внимания Донофрио не укрылось, какими взглядами обменялись сыщики.

— Бунт против матери, — сказал он и хихикнул. Во рту не хватало двух передних зубов. И вообще, было в нем нечто проказливое и мальчишеское, даже несмотря на огромный пистолет в правой руке. — Так кто тот парень, которого вы ищете?

— Просто один человек, с которым, возможно, была знакома ваша подружка, Холли Синклер.

— Холли Синклер… — произнес он и покачал головой. — Нет, это надо же! Прямо не верится… Черт!.. Присаживайтесь, — повторил он и на сей раз смахнул пистолетом хлам с двух кресел на пол. Выяснилось, что кресла были обиты черной тканью в крупный розовый цветочек, напоминавший гибискус. Они сели.

— Кстати, — бросил Уоррен, — какой марки у вас пистолет?

— Знакомьтесь, мистер Смит, — сказал Донофрио и приветственно взмахнул своей пушкой. — А также его друг, мистер Вессон, 38-го калибра! Отличная, доложу вам, штука! «Чиф спешиэл»!

— Отличная, — согласился Уоррен. — Но только уберите ее, пожалуйста.

— Это почему? — спросил Донофрио.

— Потому что это уголовно наказуемое преступление, если вы освобождены досрочно.

— А вы позвоните в Тампу и проверьте.

Гутри уже подумывал об этом, Уоррен — тоже. Донофрио привалился к столику, стоявшему у стены, скрестил на груди руки, ствол револьвера был теперь нацелен в потолок. За спиной у него красовалось на стене изображение фламинго в рамочке — под цвет гибискусам, что украшали обивку кресел. А сами стены были выкрашены в персиковый цвет. А все дверные косяки — в лимонно-зеленый. Интересно, подумал Уоррен, кого нанимал Донофрио в качестве дизайнера этого интерьера.

— Пивка хотите? — спросил Донофрио.

— Нет, спасибо, — ответил Уоррен.

— А я, пожалуй, выпью, — сказал Гутри.

Донофрио отправился на кухню, открыл дверцу холодильника. Гутри порадовался тому, что не видит отсюда, что там у него внутри. Донофрио вернулся с двумя бутылками — «Курса» и «Хейнекена».

— Какое желаете? — осведомился он.

— «Хейнекен», если можно.

Донофрио сорвал с бутылок крышечки. Протянул Гутри бутылку зеленого стекла.

— Бокал желаете? — спросил он.

Гутри покосился на раковину в кухне.

— Да нет, и так сойдет, — сказал он.

— Ну а откуда вы узнали насчет моих прошлых дел? — спросил Донофрио, поднося бутылку ко рту.

— Просто перед тем, как ехать сюда, позвонил одному другу.

— Какому еще другу?

— Одному полицейскому из Калузы. И он проверил данные о вас по компьютеру.

Детектив, с которым он говорил, был обязан Гутри. Поскольку однажды тот лжесвидетельствовал в суде в его пользу. Гутри нарушил клятву, утверждая, что человек этот вовсе не был пьян, когда автомобиль его врезался в витрину винного магазина, что на Саут-Трейл. Они с Харлоу Уинтропом — ибо именно так звали детектива полиции — ехали в этот самый магазин купить бутылочку-другую горячительного, как вдруг Харлоу потерял контроль над автомобилем по некоей неведомой причине. Возможно, просто потому, что был уже хорош. Машина перескочила через бордюр тротуара и врезалась в витрину, перебив все выставленные там бутылки. Гутри во время аварии сидел на заднем сиденье и был совершенно трезв — факт сам по себе довольно поразительный, особенно учитывая то, что произошло это субботним вечером.

Свидетелем обвинения на суде выступал владелец магазина, свидетелем защиты был, естественно, Гутри. Гутри не знал ни единого легавого в мире, который согласился бы свидетельствовать против другого легавого. Сам же он являлся частным сыщиком, которому тоже иногда необходима помощь полиции. Таким образом, силы были явно неравными — двое против одного. И Харлоу удалось благополучно избежать обвинения в управлении транспортным средством в нетрезвом состоянии.

Он перезвонил Гутри минут через десять после того, как от последнего поступил запрос. И сообщил, что на Питера Донофрио действительно имеется досье здесь, в солнечном штате Флорида. За ограбление табачного киоска — правда, самому Питеру Донофрио было тогда всего восемнадцать. Имелась и еще одна судимость, совсем недавняя, за «незаконное владение веществами, состоящими под особым контролем». И он, Питер Донофрио, был досрочно освобожден и обязан регулярно являться к курирующему его офицеру полиции города Тампы. Последний известный полиции Тампы адрес был зарегистрирован в Калузе, дом № 6412 по Пеликан-Уэй.

— Ну и что с того, черт возьми? — сказал Донофрио. — Сейчас я чистенький.

— Ага. Если не считать мистера Смита с мистером Вессоном.

— Да кто вам поверит!

Гутри обдумал услышанное. Уоррен — тоже.

— И на кой хрен вам понадобилось звонить этим копам? — спросил Донофрио. — Тот парень, которого вы ищете, он что, на чем-то попался?

— Нет.

— А кто он вообще такой?

— Человек по имени Джек Лоутон, — ответил Уоррен.

— И говорят, был знаком с Мел?

— Да, говорят, знал ее, — сказал Гутри.

— А вы сами встречались когда-нибудь с Лоутоном? — спросил Уоррен.

— Нет.

— Он мог познакомиться с ней в Нью-Йорке.

— Или, возможно, в Лос-Анджелесе.

— Нет, я его не знаю, — ответил Донофрио.

— А человека по имени Эрнст Коррингтон?

Тут по выражению лица Донофрио оба они поняли, что это имя ему знакомо. А также заметили, как он быстро поднес бутылку к губам и отвернулся, избегая смотреть им в глаза.

— Отбывал срок в Калифорнии, — сказал Гутри.

— А я — во Флориде.

— И тем не менее вполне могли где-нибудь столкнуться с ним. Он отсидел два срока. Оба раза — за вооруженное ограбление.

— В жизни не занимался вооруженными ограблениями.

— А как насчет табачного киоска?

— Да мне просто пришили это дело! Нашли козла отпущения.

— Как же, как же, конечно! — протянул Гутри.

— Нет, это чистая правда! Да Господи, что там говорить, мне ж тогда всего восемнадцать было! И потом, разве я обязан знать каждого гребаного грабителя в Соединенных Штатах?..

— Нет, конечно, нет. Не каждого, но двух-трех здесь и на побережье, вполне возможно, — заметил Уоррен. — Были когда-нибудь в Лос-Анджелесе?

— Нет. А вы?

— Один раз.

— А лично я — ни разу! Ладно… Как бы там ни было, но никакого Коррингтона я не знаю и знать не хочу. И Лоутона — тоже. И вообще, если допили пиво, пора и честь знать. У меня тоже дела есть.

Дел у тебя по горло, подумал Уоррен. Хоть бы белье свое грязное прополоскал.

— Ну а кого-нибудь, кто мог знать Коррингтона, вы знаете? — спросил он.

— Не знаю я никого, кто мог бы знать этого вашего Коррингтона. Надо же, Коррингтон!.. Прямо как название какого-нибудь вонючего городка…

— Ну а тех двоих ребят, что ходили с ним грабить аптеку в Лос-Анджелесе?

— Брать аптеку? Что за дела такие?! Какого хрена вы мне еще шьете, а?

— Мы же не утверждаем, что вы тоже были там, — сказал Уоррен.

— Причем Коррингтон тогда удрал, — добавил Гутри.

— И оставил этих двоих ребят в полной заднице.

— Первый раз слышу… — протянул Донофрио, изображая изумление, что удавалось ему крайне плохо. Смотрел он теперь испуганно и жуликовато. И оба сыщика поняли, что он не только знал Коррингтона, но и, возможно, тех ребят, что были с ним. Или уж по крайней мере был наслышан об их делишках.

— Известно ли вам, что Коррингтон был здесь, в Калузе? — спросил Гутри.

— Да я самого этого Коррингтона не знаю! Так откуда же мне знать, был он тут или нет?!

— Он приехал на Новый год.

— Нет, какого, собственно, хрена, я теряю с вами время, ребята, а? — снова попробовал возмутиться Донофрио. — Вы не копы, так какого, собственно, дьявола я должен с вами разговаривать, а?

— Курирующий вас офицер полиции может узнать о револьвере, — сказал Гутри.

— Так езжайте в Тампу и расскажите ему! Какого хрена?.. Одни пустые слова… А я буду говорить: нет у меня никакой пушки, и все тут!

— Но нас двое, — возразил Гутри. — И оба мы его видели.

— А как насчет того, чтоб засунуть эту пушку к себе в задницу, а?

— А как насчет магнитофона? Тоже прикажете засунуть его к себе в задницу, а? — спросил Уоррен.

Гутри тут же смекнул, что к чему.

— Покажи ему, — сказал он.

Донофрио, похоже, растерялся.

Уоррен достал из кармана миниатюрный магнитофон.

— Мы записали каждое слово, произнесенное в этой комнате, — сказал он Донофрио. Ложь. Они использовали этот магнитофон для записи бесед со свидетелями, и, как правило, с разрешения последних. — Вся эта мутота относительно ваших дружков…

— Каких еще дружков?

— Да мистера Смита и мистера Вессона, или забыли? Все здесь, на пленке, — сказал он. Снова ложь. Магнитофон не был даже включен. И он сжимал его в пальцах.

— Ну все, влип, — пробормотал Донофрио и удрученно затряс головой, словно демонстрируя твердое убеждение, что никому в этом мире верить нельзя. — Влип, как последняя дешевка.

— Да уж, — буркнул Гутри.

— Чего вам от меня надобно, никак в толк не возьму?..

— Где ваша подружка?

Если верить словам Донофрио, то о «дружбе» Мелани с типом по имени Джек Лоутон он слышал впервые. Во всяком случае, она, когда была здесь, не упомянула о нем ни словом.

— Иначе бы я разбил ей гребаную башку, — добавил Донофрио.

Впрочем, оказалось, что она все-таки рассказала ему об этом Коррингтоне. Который, помимо того что был вооруженным грабителем, брал еще уроки в той же театральной студии, куда ходила и Мелани. В студии под названием «Театр-плейс». По всей видимости, парень был прекрасным актером, и особенно удавались ему роли разных подонков. Способствовал тому и факт, что он был мускулист, прекрасно сложен и развит физически и оттого выглядел угрожающе. Как-то на одном из импровизов…

— Импровизами они называют импровизации, — пояснил Донофрио.

Так вот, во время одной из импровизаций он в деталях обрисовал и изобразил нападение на аптеку, причем с такой убедительностью, что Мелани тут же смекнула — происшествие действительно имело место. Коррингтон этого и не отрицал. Он подтвердил, что был тем самым третьим грабителем, которому удалось смыться, как только на улице появился полицейский автомобиль. Он также сознался ей, что освобожден досрочно и что не имел права выезжать из штата Калифорния.

— Вообще все эти людишки, актеры, страсть как любят рассказывать о своей личной жизни первому встречному.

Причина, по которой сам Донофрио не сопровождал свою подружку на север, оказалась вполне банальной. Он тоже был освобожден досрочно и должен был отмечаться в участке — на что, кстати, и указывали довольно ненавязчиво оба детектива. Являться и отмечаться он должен был только во Флориде, а не в Калифорнии или каком другом штате. Хотя, по его собственному признанию, отношения у них с Мелани были вполне свободные — то есть каждый был золен делать то, что ему заблагорассудится, и никакие упреки или объяснения в ход не шли.

— Хотя, если честно, мне было бы противно застукать ее за чем-то таким, — добавил он. — Да и ей тоже…

Он задумчиво почесал себе верхнюю губу стволом револьвера. Только бы не прострелил ноздрю, подумал Уоррен.

— А когда она сюда приехала? — спросил Гутри.

— С неделю назад. Да, в пятницу.

Гутри достал бумажник, взглянул на карманный календарь. Сегодня двадцать шестое. Пятница на прошлой неделе…

— То есть семнадцатого? — сказал он.

Донофрио пожал плечами.

Семнадцатое, подумал Гутри. То есть за четыре дня до убийства Коррингтона, Уоррен подумал то же самое.

— И никогда не упоминала человека по имени Лоутон, так? — спросил он.

— Никогда.

— Ну а с кем она здесь встречалась? С кем ходила в музеи?

— Мелани? В музеи?

— Ну, хотя бы разок… почему бы и не заглянуть в музей…

— Нет, она никогда не говорила о человеке по имени Лоутон.

— А двадцать первого была здесь?

— Двадцать первого? А когда это было?

— В прошлый вторник.

— Нет.

— А где была?

— Не знаю. Пробыла только уик-энд… Приезжает, потом уезжает. Так уж у нас заведено.

— Да, да… Так, значит, приехала она сюда в пятницу…

— Ага.

— А когда уехала? В понедельник?

— Да, точно. В понедельник утром.

— И куда же?

— Понятия не имею.

— А у вас случайно нет ее фотографии, а? — спросил Уоррен.

— Кого? Мелани? Ну, ясное дело, есть. Она же моя девушка, верно? Да у меня целые кучи ее фотографий!

Он пошел в спальню и через несколько минут вернулся со «смит-и-вессоном», заткнутым за ремень брюк, и небольшой картонной коробочкой в руках.

— По большей части старые, — сказал он. — Но есть одна, снятая совсем недавно… Мелани, знаете ли, очень любила менять внешность. Сегодня блондинка, завтра, глядишь, рыжая…

— И какая же она сейчас, мистер Донофрио?

— Когда приехала, была рыжая.

— А в понедельник? Когда уезжала?

— Блондинкой. Вот, сейчас присядем, — сказал он и взмахом руки смел с дивана на пол тряпье, пустые бутылки и журналы. Оказалось, что и диван обит в точности такой же черной тканью с крупными розовыми гибискусами. Мало того, он был заляпан чем-то — похоже, соусом для спагетти или же кетчупом, словом, чем-то в тон декору. Донофрио уселся в середине, мужчины — по бокам от него. И вот он снимает крышку с коробочки — с таким видом, точно вскрывает какую-нибудь древнеегипетскую гробницу. И начинает по одной вынимать фотографии, передавая их то Гутри, то Уоррену. Револьвер был по-прежнему заткнут за пояс. Только бы не прострелил себе яйца, подумал Уоррен.

Похоже, что Холли Синклер, она же Мелани Шварц, просто обожала сниматься. Причем с довольно раннего возраста — лет с двенадцати-тринадцати. Что, впрочем, было довольно трудно определить, поскольку расцветать начала она еще в подростковом возрасте. И позировала перед камерой в самых разных костюмах — от кокетливого костюмчика-матроски до белого спортивного свитера и клетчатой юбочки в одном случае и тореадорских штанов, коротенького жакета с золотым шитьем и смешной маленькой шапочки — в другом. И всегда улыбалась при этом. И всегда, на всех этих ранних фото, волосы у нее были темными. По мере того как она взрослела, волосы меняли цвет — от черных до золотисто-белокурых. Потом они стали рыжими, потом снова белокурыми, но только более бледного, пепельного оттенка, затем — снова рыжими. А в качестве нарядов она стала предпочитать купальники, по большей части — бикини. Но иногда позировала и в цельных, причем всякий раз они очень выгодно подчеркивали все достоинства фигуры. Короче, маленький бутон по имени Мелани превращался в пышногрудую цветущую красавицу. А на нескольких снимках она вообще…

— Класс! — заметил Донофрио.

Она вообще была без лифчика и находилась при этом, как решили детективы, на одном из флоридских пляжей. Донофрио тут же отобрал у них эти снимки, причитая и охая, точно какая-нибудь девственница-тетушка. Но взамен показал самые последние. То были снимки, сделанные, по всей вероятности, в театральной студии, и Мелани красовалась на них в самых разнообразных костюмах и драматических позах — очевидно, с целью продемонстрировать, сколь широкого плана она актриса. И на всех этих последних фотографиях волосы у нее были рыжие и мягкими волнами спадали на плечи. А вот в прошлый понедельник она опять перекрасилась и уехала из Калузы блондинкой.

— А сколько ей? — спросил Уоррен.

— Двадцать шесть.

— Не возражаете, если мы возьмем один из этих студийных снимков? — спросил Гутри. — Вернем тут же, как только изготовим копии.

— И еще — один из тех, ранних, — добавил Уоррен. — Там, где волосы у нее светлые.

— А вообще, на хрена она вам сдалась? — спросил Донофрио.

Они объяснили, что разыскивают девушку лишь по той причине, что она могла знать Лоутона, познакомиться с ним где-нибудь на холодном дальнем севере. При этом они не упомянули о том, что Мелани жила с ним в доме под номером 831 по Крест-авеню, в районе, известном под названием Силвермайн. Не упомянули они также о том, что мужчина, который поселился у них в квартире незадолго до ее отъезда во Флориду, был убит выстрелом в голову из дробовика не далее как в прошлый вторник. Сказали лишь, что разыскивают Лоутона по просьбе его жены. Этим, собственно, и ограничивается их интерес к Мелани. Если она знала Лоутона там, на далеком севере, то, возможно, знает, где он сейчас.

Именно по этой причине им и нужны эти снимки. Они помогут разыскать ее. А уж когда они найдут ее, вернее, если найдут, тогда, возможно, она поможет им найти Лоутона. Вот, собственно, и все. И больше им ничего не надо.

Только найти Джека Лоутона.

Джилл Лоутон загорала у маленького бассейна в форме амебы, что находился на заднем дворе ее дома в Уиспер-Кей, когда в воскресенье, вскоре после полудня, туда подъехал Мэтью. Рядом с шезлонгом, в котором она сидела, стоял на маленьком столике бокал чая со льдом, в нем плавала долька лимона. Она читала журнал и подняла от него глаза, когда Мэтью показался из-за угла дома. Отложила журнал и поднялась ему навстречу. На ней был купальник-бикини в тон дольке лимона, плавающей в чае. Высокая, стройная, босоногая, она протянула ему руку.

— А вы рано, — заметила она.

— Движения почти никакого.

— Чаю хотите?

— Спасибо, нет.

— Присаживайтесь, прошу вас, — пригласила она.

И вот оба они уселись в шезлонги, стоявшие возле столика под круглым зонтом.

Мэтью поведал ей о телефонном разговоре с детективом Паркером из 87-го участка, который состоялся в прошлую пятницу. Она внимательно слушала. И когда он закончил, молчала несколько минут. А потом покачала головой.

— Так, значит, он знал убитого…

— Получается, что так. Скажите, миссис Лоутон, а имя Мелани Шварц вам ничего не говорит?

— Нет. А кто это?

— Или Холли Синклер?

— Нет. Кто они такие?

— Это одна и та же женщина. Та самая, с которой Джек жил на севере. Та самая, с которой его видели в парке. И нам известно, что в прошлый уик-энд она была в Калузе.

— Тогда, может, и Джек здесь?

— Возможно.

— Вот уж действительно хорошие новости!

— Да, полагаю, что так.

— Но ведь так оно и есть, разве нет?

— Да, но мы его еще не нашли, разве нет? — ответил Мэтью.