Забирая Еву

Глава 40

Не помню, как добрался до нужного адреса. В голове пустота звенящая и глухота. Кисти рук от перенапряжения судорогами сводит. Боль в голове адская. Чтобы хоть немного прийти в чувство, хватаю с заднего сиденья бутылку воды и, открыв крышку, поливаю голову. Бл*ть, если то, что сказал мне Леша, правда, я уничтожу Кирилла.

Торможу у входа в здание, вылетаю из машины. Леша и несколько бойцов встречают меня у входа.

— Где она?

— Подожди, - пытается притормозить меня друг. Перевожу на него взгляд, вкладывая в него всю свою ярость.

— Уйди с дороги, — рычу, отталкивая Леху. Открываю дверь. В нос ударяет жуткая вонь. Коктейль из хлорки, каких-то лекарств и дерьма. Захожу внутрь, двигаюсь вдоль длинного коридора. Место просто угнетающее, давящее на психику, так что мурашки по коже идут. У меня. У того, кто в этой жизни немало видел.

Стены коридора выкрашены зеленой масляной краской, на полу битая кафельная плитка. С двух сторон от меня палаты, забитые до отказа душевнобольными. Все комнаты без дверей. Душераздирающие крики, завывания, истошные, нечеловеческие звуки, издаваемые постояльцами. Через несколько метров останавливаюсь, растерянно смотрю по сторонам. Куда идти?

— Последняя палата, слева, — слышится за спиной голос друга. Киваю, направляюсь в указанном направлении.

Зайдя в палату, прохожусь лихорадочным взглядом по помещению. Где она, где же она. Меня трясет.

Я скорее почувствовал ее, чем узнал. Взгляд цепко ухватился за родные пальчики, безжизненно свисающие с железной каркасной кровати. Настолько тонкие, едва ли не просвечивающиеся. Бледная рука сплошь покрыта синяками, ссадинами. На запястьях жуткие борозды. Связывали… эти мрази связывали ее. Зубы сводит от напряжения. Подхожу на полусогнутых. Чувствую, что с каждым приближающимся шагом во мне что-то отмирает. По крупице.

Если раньше я думал, что испытывал настоящую боль, я дико заблуждался. Х*рня это все. Вот они, мучения. Видеть, во что превратили твою девочку. Видеть ее в таком состоянии. Этот образ до конца дней будет преследовать меня. Маленькая, изможденная, бледная как простыня. Впалые щеки, под глазами синяки. Ноги словно судорогой изогнутые. Свернулась в калачик на железной панцирной кровати, обклеенной какой-то клеенкой. И все. Ни постельного белья, ни одеяла.

Я смотрел на нее, чувствуя, что умираю. Смотрел не мигая. И видел перед собой не Еву. Я видел свою собственную смерть.

Мне казалось, что я стоял без движения целую вечность. Оказалось, всего пару секунд.

— Ева, — мой голос дрожит, как и руки, тянущиеся к ее лицу. Она едва приоткрывает глаза. Смотрит на меня пустым взглядом. Словно не узнает вовсе.

— Она под аминазином, брат, — сзади слышится тихий голос друга. — Ей дозу лошадиную вкололи незадолго до нашего приезда. Чувствую, как дергаются мускулы на моем лице.

— Санитары правильно сделали, — слышу незнакомый голос, поворачиваю голову. Передо мной стоит, по всей видимости, один из завсегдатаев этих мест. На лице словно маска надета. Во время разговора ни одна мышца не двигается, отчего речь получается кривой. - Девчонка и правда чокнутая. Они ради нее старались. Буйная, не хотела лекарства принимать, кидалась на всех, угрожала им каким-то Каем. Сказок начиталась, - его мерзкий смех выбивает последние капли терпения.

— Правильно пугала. Я уничтожу всех до единого, кто ей больно сделал, - рычу сквозь стиснутые зубы. Наклоняюсь к Еве. Бережно, боясь сделать ей больно, поднимаю на руки.

Ее волосы, манящие меня всегда своей красотой и своим ароматом, сейчас непонятного серого оттенка, с запахом рвоты и медикаментов. Прислоняюсь губами к ее горячему лбу, оставляю крепкий поцелуй.

— Потерпи, девочка. Скоро будешь дома, милая. Все будет хорошо, - шепчу у ее виска, спеша поскорее унести ее отсюда.

***

Я отвез ее в дом матери. Не знаю почему. Не думал, не размышлял. Как только сели в машину, сразу же назвал Леше адрес. Просто в тот момент это казалось единственно верным решением.

Всю дорогу Еву рвало. Безостановочно. А я, как конченый м*дак, не знал, как помочь ей. Все, на что я был способен - придерживать ее волосы и вытирать лицо.

Мама, увидев нас в окно, выбежала навстречу.

— Господи! — хватается за сердце, увидев Еву на моих руках.

— Разбери постель, — бросаю ей, проходя мимо. Захожу в дом, направляюсь в сторону своей спальни. В гостиной, сидя на диване, испуганными глазами на меня смотрит какая-то девчонка. Прохожу мимо, не обращая внимания. Сейчас мне похрен на все. Проношу Еву в спальню, жду, пока мама уберет покрывало и уложит подушки.

Леха заходит следом, останавливается в дверях.

— Коля, что с ней? – шепчет она, пока я осторожно укладываю свою девочку в постель.

— Позже, мам, приготовь ванную, пожалуйста, — убираю с ее изможденного лица волосы. Ева стонет, морщится, поворачиваясь на бок. Поджимает под себя ноги.

— Х-хорошо, — мама выходит из комнаты. А я присаживаюсь рядом с Евой на постель. Леха – напротив, в кресло.

— А теперь я готов тебя выслушать, - сжимаю кулаки, поднимаю на него взгляд.

— Раскололся Кирилл этот, — устало потирает лицо ладонями, опускает глаза на Еву. — Он признался, что пытался изнасиловать ее. Но Ева сбежать смогла. Говорит, пьяный был, так бы не полез. На следующее утро очухался, испугался, что Ева заяву накатает на него. Или тебе пожалуется. Вот и придумал способ устранить ее. Главврач больнички – его старая приятельница, со времен института. Баба, кстати, та еще тварь. Но это отдельная история. В общем, он нанял двух отморозков, те похитили Еву у подъезда, во дворе, и привезли в психушку. Он собирался ее продержать там около месяца. Потом - выпустить. Врачиха ей диагноз состряпала, медсестры ее дерьмом всяким психотропным пичкали. Эта хрень в больших количествах мозг разъедает, после них человек овощем становится. Нам повезло, что так быстро нашли ее. Врачиху под стражу взяли, сейчас у нее в кабинете и дома обыски. Попытаемся еще эпизоды на нее найти.

Слушаю его, и снова трясти начинает.

— А с этим что?

— Сидит. Думаю, даже несмотря на связи свои, не отвертится. Только показания Евы нужны, брат. Без них никак, — хмурится он.

— Посмотрим, — не успеваю договорить, со стороны коридора звучит голос матери.

— Коль, ванная готова!

— Хорошо, — встаю и, приподняв Еву на руки, несу в ванную.

Слышать Лешин рассказ было трудно. Но то, что происходит со мной сейчас, ни одними словами не описать. Меня трясет от гнева, когда, аккуратно сняв с нее больничную одежду, я вижу во что превратили мою девочку. Она настолько худа, что я могу без труда пересчитать ее болезненно выпирающие ребра. Все тело в синяках и ссадинах. Что они с ней делали?! Убью, каждого.

Осторожно, боясь причинить боль, опускаю в теплую воду. Купаю, словно ребенка грудного. Тщательно намыливаю волосы, а когда начинаю смывать, Ева неожиданно открывает глаза.

— Привет, — улыбаюсь, поддерживая ее голову.

— Ты мне кажешься… — слышу ее слабый голос, и от сердца немного отлегает.

— Нет, Ева. Ты со мной, — пытаюсь улыбнуться, но тело настолько напряжено, что вряд ли выходит что-то радостное. Смыв с волос шампунь, приподнимаю ее и усаживаю на закрытую крышку унитаза. Бережно вытираю полотенцем. Все это время Ева ни разу так и не посмотрела на меня. Сидит молча, склонив голову.

— Зачем? – спрашивает она, когда я кутаю ее в халат.

— Что «зачем»? – присаживаюсь перед ней на колени. Дотрагиваюсь до подбородка, приподнимаю его, хочу заглянуть в глаза. Но она отдергивает голову, отводит взгляд. Будто специально не хочет смотреть.

— Зачем ты приехал? – пытается говорить ровно, но я слышу дрожь в ее голосе. Молчу. Что мне ей ответить? Да и надо ли? Хватит слов. Они не изменят прошлых ошибок.

Беру в руки расческу, аккуратно, стараясь не делать больно, вычесываю спутанные волосы.

— Я же долбаная ошибка, Кай. Зачем все это? – ее тихий, горький смешок – удар под дых. Пару секунд пытаюсь вспомнить, как дышать. Ева в полном праве так говорить и думать обо мне, потому что все ее слова - чертова истина.

Закончив с волосами, откладываю в сторону расческу, присаживаюсь перед ней. Она снова отводит взгляд.

— Я все исправлю.

— Мне все равно. Теперь уже все равно, — шепчет она на этот раз равнодушным голосом. Не хочу спорить, не хочу слышать ее слова. Просто обнимаю.

— Не трогай меня, — всхлипывает, а мне сдохнуть хочется, не отпускаю ее.

— Не трогай меня, прошу, — плачет, сжимаясь от моих прикосновений, словно от чего-то приносящего нестерпимую боль. Отстраняюсь от нее. Пытаюсь держаться спокойно, в то время как сам задыхаюсь от боли.

— Хорошо, пойдем в постель, — подаю руку, чтобы могла подняться. Ева игнорирует ее. Встает, опираясь о стену, на трясущихся ногах направляется в сторону спальни. Настолько тяжело ей дается каждый шаг, что мне приходится сдерживаться изо всех сил, чтобы не плюнуть на все и, подняв на руки, самому отнести в кровать.

— Тебе принести что-нибудь? – спрашиваю ее, накрывая одеялом.

— Нет. Уходи, — произносит тихо, отворачиваясь от меня в сторону. Меньше всего мне хочется упускать ее из виду. Но я понимаю, что в данной ситуации, я, прежде всего, должен создать ей благоприятные условия для выздоровления.

В кухне мама кормит Леху.

— Ну как она? – спрашивает мама.

— Не хочет меня видеть, - говорю, а сам взгляд в пол опускаю.

— Ну хотя бы в себя пришла, — подает голос Леха. — Я позвонил врачу, Коль. Завтра утром приедет. Осмотрит ее, подскажет, как нам вытянуть поскорее из этого состояния.

— Хорошо, — киваю, присаживаясь на свободный стул.

Спустя несколько часов друг уезжает, пообещав приехать завтра вместе с доком. К Еве в спальню больше не захожу. С мамой она прекрасно общается, а меня даже видеть не хочет. Не знаю, как мне теперь исправлять все это. Не простит. Да и поделом ведь. Заслужил каждое сказанное в свой адрес ругательство. Только сейчас для меня главное - вытянуть ее. А с остальным разберусь позже.

До ночи мотался во дворе. Занимал себя чем угодно, лишь бы не оставаться без дела. А когда стемнело и мама сказала, что Ева уснула, прокрался к ее спальне.

Просидел полночи возле ее кровати. До полуночи она спала, а после - беспокойно металась по кровати, стонала, переходя на тихий плач. Разве можно выдержать дистанцию, когда ей так плохо? Не выдержал. Когда совсем невмоготу стало, подорвался к ней. А она в слезы. Отталкивает своими худенькими ручками, по подушке мечется. Тут и сам чуть в истерику не впал. Никогда еще таким потерянным и раздавленным не был. Вышел из комнаты, рухнул на пол под дверью. Так и просидел остаток ночи. Стиснув зубы, затыкая рот кулаком. Прислушивался к каждому ее шороху. Смотрел в темноту на ее силуэт и захлебывался от чувства собственной никчемности, от отвращения к себе. Всегда считал себя сильным, знающим что-то в этой жизни, а оказался последним слабаком и трусом. Оставил ее одну среди стервятников, накинувшихся на беспомощную девчонку. Пока убивался чувством вины, закидывался дорогим виски, пытался отвлечься с помощью работы и спорта, она здесь все круги ада проходила.