Забрать ее душу

43 Рэй

Мои слезы размывали дорогу впереди, пока я больше не смогла вести машину. Я съехала на обочину, окруженная глубокой темнотой леса с обеих сторон, сжимая страницу гримуара и слабо, беспомощно всхлипывая.

Чертовски беспомощная, вот кем я был. Обуза, беспомощная глупая девчонка, которая не могла спастись сама, которой приходилось заставлять других сражаться за нее. Я никогда не хотела быть такой. Я всегда говорила себе, что смогу справиться со всем, что ни пошлет мне мир.

Но теперь… теперь я знала.

Это была любовь.

Любовь, когда он возвращается, чтобы убедиться, что мой дом защищен.

Любовь, когда он наблюдает за мной как молчаливый страж.

Любовь, когда он отдал мне свою свободу, свое имя.

Любовь, когда он исчезал в темноте, даже несмотря на то, что ему было страшно, даже несмотря на то, что он не думал, что вернется.

Бумага задрожала у меня в руках. Старая страница настолько потрепалась, было удивительно, что она вообще сохранилась. И там, наверху, символ с его именем. Теперь, когда я взглянула на него, он показался мне знакомым, но без этой бумаги я была уверен, что его линии и изгибы были бы для меня совершенно потеряны.

Я не могла оставить его, не тогда, когда он никогда не покидал меня.

Мои шины заскользили по гравию, когда я развернула машину и помчалась обратно по дороге. Чизкейк, тяжело дыша, прижался к моему боку, и я пожалела, что не оставила его у Инайи. Я не хотела подвергать его опасности.

Никто не собирался умирать за меня. Любить означало никогда не сражаться в одиночку. И, может быть, я была по большей части беспомощна, и, может быть, я действительно была просто чертовой обузой, но я не была трусихой.

Я всю свою жизнь рисковала погрузиться во тьму. Я не собиралась останавливаться в самый важный момент.

Я заперла Чизкейка дома и отправила быстрое, отчаянное сообщение Инайе, умоляя ее забрать его утром. Я не знала, вернусь ли вообще. Не знала, будет ли у меня когда-нибудь шанс объяснить, что происходит, или я смогу присутствовать на свадьбе своей лучшей подруги, или я получу высшее образование. Я не знала, буду ли я снова разговаривать со своими родителями, и поняла, что мне следовало чаще им звонить.

Я должна была чаще говорить им, что люблю их.

Мне следовало обнимать Инайю подольше.

Я должна была сказать Леону, что люблю его.

Но это еще не было концом. Это не должно было так закончиться.

Я не знала, в какую сторону пошел Леон. Все, что я знала, это то, что если я забегу в лес достаточно далеко, то найду его. Я должна была.

Ночью лес был совсем другим зверем. В одной руке я сжимала нож, а в другой — телефон с включенным фонариком. Страница из гримуара я сложила и сунула в карман. Фонарик прорезал темноту единственным бледным лучом, осветив лесную подстилку из мягких сосновых иголок и влажных листьев, почерневшую траву и многочисленные грибы.

Это был не тот лес, который я знала. Что-то злое пустило здесь свои корни, и оно росло, удушая любую найденную жизнь. Мой свет упал на фигуру большого дергающегося паука, его конечности подрагивали в воздухе, а из грудной клетки росли бледные грибовидные стебли. Воздух был густым, и дышать было трудно, как при прыжке в ледяной бассейн. Было так темно. Все выглядело одинаково. Деревья тянулись все дальше и дальше бесконечной армией темных силуэтов.

Мой свет упал на сломанное дерево. Ствол выглядел так, словно в него попала ракета, он разлетелся на куски, все дерево опасно накренилось, весь его вес поддерживался тем немногим, что осталось от дерева. Земля была изрыта, почва испещрена глубокими, тонкими траншеями, словно поцарапанными когтями.

Когда я отодвинула свой фонарь, я увидела кровь.

Ярко-красные полосы пролегли по деревьям, потемнели и растеклись по листьям. Я чувствовала ее запах, резкий и металлический, несмотря на вонь плесени. Фонарь дрожал в моей руке, когда я медленно освещала им сцену, пытаясь осмыслить то, что я видела, холодный, тошнотворный ужас пускал свои корни вверх из моего живота.

Затем мой свет упал на скрюченную, покрытую красными пятнами фигуру на земле.

Сначала я не смогла распознать в ней даже отдаленного гуманоида. Но когда я подошла ближе, то мельком увидела разорванную ткань, которая когда-то была одеждой, и кожу, украшенную татуировками под влажной, ярко-красной кровью. Даже волосы, промокшие и испачканные, были неразличимы по цвету. Рука свисала под неправильным углом, плечо было разорвано, лицо было красным, в синяках, порезах, но я знал это лицо.

— Леон?

Осмелиться произнести его имя было физически больно, как будто, назвав это изломанное тело его именем, можно было каким-то образом сделать его реальным.

Я опустилась на колени на мягкие листья. Я сунула телефон в карман, засунула кинжал в ботинок и потянулась к нему дрожащими пальцами. Мне было невыносимо прикасаться к нему. Я не могла. Конечно, это был не он; я не чувствовала его жара.

Я положила руку ему на бок. Никакого тепла и тлеющего жара, в котором я находила столько утешения. Холод. Холодный, как ледяной ночной воздух. Легкая дрожь пробежала по нему от моего прикосновения, и это каким-то образом вывело меня из оцепенения от ужаса.

Он был жив.

Я взяла его лицо в ладони, его кровь была липкой на моих пальцах. Его веки дернулись, но не открылись, и он слабо вскрикнул от боли.

— Я здесь, Леон, — прошептала я. — Я не оставлю тебя, обещаю, я не уйду.

Его губы шевельнулись, но не произнесли ни звука. Его здоровая рука потянулась к моему лицу и коснулась моей щеки. Я наклонилась к нему, кровь и почва были липкими на его пальцах. Его глаза снова дернулись, и на этот раз ему удалось открыть их — налитые кровью, один зрачок расширен, а другой маленький, как булавочный укол.

— Идет, — прохрипел его голос, и он попробовал снова. — Джереми… идет. Уходи

— Не без тебя. Я, черт возьми, никуда без тебя не пойду.

— Не могу ходить.

Он закашлялся, и мне пришлось сдерживать слезы, когда он захлебнулся кровью, которая забрызгала его губы.

— Не могу… не могу исцелиться. Не… черт возьми… недостаточно силен.

Ощупывая холодными, окровавленными пальцами, я вытащила страницу из гримуара из кармана.

— Скажи мне, как это сделать, Леон. Пожалуйста. Скажи мне, как предложить свою душу. Я хочу, чтобы ты взял её, пожалуйста. Это придаст тебе немного сил, не так ли? И ты можешь исцелиться…

Его глаза снова закрылись, и внезапно позади нас я услышала звук шагов среди деревьев. Они все еще были далеко, но их было много, и я смутно видела лучи фонариков, движущиеся в темноте.

— О Рээээйлинн! Где ты прячешься, детка?

Голос был далеким, но знакомым, эхом отдаваясь в безмолвном лесу. Это был Джереми.

Мое сердце бешено колотилось в груди, и когда я снова посмотрела на Леона, то была потрясена, увидев его широко раскрытые глаза.

— Уходи.

Он попытался оттолкнуть меня, но в нем было так мало силы, что это был едва ощутимый толчок.

— Беги, Рэй. Ты… ты должна…

— Как мне её предложить?

Я настаивала.

— Я не оставлю тебя в таком состоянии, Леон! Скажи мне, что делать!

— Нет времени…

Я сжала его окровавленную руку, склоняясь над ним, даже когда голоса стали ближе, и я могла слышать садистский смех Джереми, разносящийся по ночи.

— Моя душа принадлежит тебе, Леон. Она твоя. Пожалуйста. Пожалуйста, скажи мне как, и я уйду. Просто… пожалуйста.

Он изо всех сил старался оставаться в сознании, его глаза почти закатились. Но он стиснул зубы, и его палец едва коснулся края бумаги.

— Мое имя… в твоей плоти… и… крови…

— О-о-о, как мило! Ты вернулась за своим бедным, искалеченным демоном.

Мое сердце екнуло, когда я обернулась. Там стоял Джереми, одетый в белый костюм, в окружении фигур в белых одеждах и масках в форме оленьих черепов. Их было с дюжину, если не больше, они стояли молча и устрашающе неподвижно, пока Джереми смотрел на нас с широкой улыбкой на лице.

— Я вижу, мой Жнец сделал свою работу. Видишь, Леон? Я говорил тебе, что накажу тебя. А теперь, Рэйлинн, — он протянул руку, как будто действительно ожидала, что я возьму ее. — Пора перестать убегать.

Я не знаю, где он нашел в себе силы, но Леон заставил себя подняться. Даже ползком, волоча одну руку, он встал между мной и Джереми и оскалил зубы, сплевывая кровь на землю. Джереми приподнял бровь, выражение его лица было наполовину веселым, наполовину раздраженным.

Фигуры в белых плащах окружали нас. Мне некуда было бежать, но если я не могу убежать, тогда я буду сражаться. Мои пальцы дернулись, готовые потянуться за кинжалом в ботинке, пока я не осознала, что не могу пошевелиться.

Глаза Джереми были прикованы к моим, и они были бледными, как туман. Как будто я смотрела на него из конца длинного туннеля, вокруг меня не было ничего, кроме темноты, и его очертания колебались, трансформировались, мутировали. Он качал головой и все еще протягивал руку, но это была уже не рука. Это было щупальце, серое и толстое, скользившее сквозь листья, по мере того как вся его фигура, казалось, увеличивалась, настолько огромное и неестественное, что невозможно было смотреть на него, не падая на колени в безмерном ужасе.

Видение рассеялось, когда Леон напал на него. Джереми схватил Леона за горло и повалил его на землю, силы раненого демона иссякли. Когда Джереми одной рукой толкнул Леона на землю, он щелкнул пальцами и спокойно сказал.

— Возьми ее.

Руки схватили меня сзади, мои руки были прижаты к бокам. Я боролась, брыкалась и кричала, когда твердый пластик впился мне в запястья, а застежки-молнии затянулись, удерживая меня. Я запрокинула голову, пытаясь укусить руки, сжимающие меня крепче. Внезапно мне зажали рот и нос тряпкой, в голову ударил запах сладковатого ацетона.

Я споткнулась, мои мышцы обмякли, а конечности отказывались повиноваться. У меня закружилась голова, зрение померкло — последнее, что я увидела, был приближающийся с улыбкой Джереми, а позади него обмякший на земле Леон.