Задание — Будапешт

Глава 9

Перед уходом ему еще минут двадцать пришлось доказывать свою правоту, прежде чем остальные согласились с его решением. Затем последовали длительные телефонные переговоры с Государственным департаментом. Тому тихому человеку, представителю Белого дома, тоже пришлось куда-то названивать. Он около пяти минут разговаривал вкрадчивым голосом с одной очень важной персоной. Наконец он повесил телефонную трубку и тихо кивнул головой в знак одобрения. Только после этого Дарелл поднялся на верхний этаж в маленькую комнатку к Илоне. И хотя дело еще не было окончательно решено, он все же решил переговорить с девушкой. В комнатке стоял большой шкаф, набитый снизу доверху разной одеждой, мужской и женской. Он попросил ее подобрать себе что-нибудь не очень броское и подождать, пока он за ней вернется.

— Неужели ты так доверяешь мне? — тихо спросила его Илона.

— Абсолютно, если ты согласишься поехать со мной в Будапешт, — ответил Дарелл. — Я надеюсь, ты понимаешь, что если тебя там схватят, то последствия для тебя окажутся гораздо более плачевными, чем для меня!

— Я не собираюсь отрицать, что я этого очень и очень боюсь. Я ведь так надеялась, что смогу остаться здесь, в Соединенных Штатах.

— Если все обернется благополучно, мы обязательно вернемся. Вместе вернемся сюда!

— А если не обернется?..

В ответ Дарелл лишь пожал плечами. Он внимательно наблюдал за ней. Она выглядела хорошо отдохнувшей и спокойной. В ярком утреннем свете ее личико было утонченным и нежным. Дарелл мельком отметил, что ее несколько широковатый рот дисгармонирует с выразительными карими глазами. Сначала она вела себя непринужденно и весело. Но когда он сказал ей, чего от нее хочет, ее глаза вновь потемнели, а лицо стало напряженным.

— Все зависит только от твоего желания, Илона, — сказал Дарелл. — Пожалуйста, не думай, что я пытаюсь оказать на тебя давление! Это совсем не так. Ты должна понимать, как глубоко я верю в тебя, верю в твою приверженность свободе и демократии, если предлагаю отправиться туда вместе со мной! Ведь моя жизнь будет тогда во многом зависеть от тебя. — Дарелл слегка улыбнулся и продолжил: — Я, к сожалению, не умею произносить длинные речи… Ты мне просто очень нужна, Илона! Ты можешь мне оказать там неоценимую помощь. Но если ты вдруг сочтешь, что это слишком опасно для тебя, то ты, разумеется, вольна оставаться здесь.

— И меня тогда посадят в тюрьму?

— Нет! Я не думаю… Конечно, тебе придется побыть под усиленной охраной некоторое время, пока будет проводиться соответствующее расследование и определенные инстанции не придут к заключению, что за твоим желанием остаться в Соединенных Штатах не стоит враждебных целей.

— Но я действительно хочу просто остаться здесь! — произнесла она тихим голосом. — Ты говоришь, что мы обязательно сюда вернемся, если я смогу тебе помочь? Если ты мне обещаешь взять меня обратно…

— Я это тебе обещаю! — твердо произнес Дарелл.

— В таком случае, я готова…

Дарелл мог лишь догадываться, чего стоило для девушки это решение. Он дал ей слишком мало времени на размышление. Какие бы мотивы ею ни двигали, она буквально лезла вместе с ним в пасть к смерти. Ему очень хотелось бы узнать о ней побольше, понять, что она за человек. Ведь вполне возможно, что ее поведение могло прикрывать совсем иные намерения. Но в его работе никогда нельзя быть полностью хоть в чем-то уверенным. И тем не менее, он очень нуждался в ее помощи. Ему одному вряд ли удастся справиться с этим делом. Да и времени практически нет.

Только после этого Дарелл смог отправиться в больницу. Он припарковал машину на автостоянке и вошел в приемное отделение. Больничные коридоры были наполнены той же воскресной тишиной и спокойствием, которые царили в городе. В ответ на его просьбу навестить Дэйдри Пэджет медсестра приемного отделения бросила на него взгляд, полный недовольства и подозрительности. Она уже раскрыла было рот, чтобы возразить, но, увидев его решительный взгляд, лишь пожала плечами, написала что-то на карточке и протянула ее ему. На четвертый этаж он поднялся на лифте.

Когда он свернул в коридор, ведущий к палате Дэйдри, он увидел, как оттуда вышел Арт Гринвальд с женой Розали. Арт был электронщиком и работал с Дареллом не первый год. Когда-то давно Дареллу случилось здорово помочь ему да и его родному брату, проходившему по делу Стеллы Марни. С тех пор они стали неразлучными друзьями.

— Сэм! Э-э, подожди минуточку… — начал Арт. Сейчас он выглядел смущенным, растерянным и всячески искал взглядами поддержки супруги. — А Дэйдри знает, что ты собираешься к ней зайти?

— Она знает меня достаточно хорошо, чтобы догадываться о моем визите.

— Знаешь, Сэм, она сейчас явно не в духе… Понимаешь, она считает, что ты… что ты ее бросил в беде, что ли… — Затем он в еще большем замешательстве добавил: — Может, тебе следует подождать денек-другой?

— Я не могу ждать, — ответил Дарелл. — Я скоро уезжаю из страны и не знаю, когда вернусь, если вообще смогу вернуться!

— Сэм, ну, пожалуйста… — пролепетала Розали. — Пощади хоть свое самолюбие…

— Я просто должен с ней переговорить!

Дарелл решительно вошел в палату и тихо прикрыл за собой дверь. Когда он увидел бледное лицо Дэйдри, ее неподвижное тело на больничной койке, внутри него все содрогнулось. Его розы были уже доставлены, и она не отказалась от них. Дэйдри лежала под капельницей. Около ее кровати стоял большой кислородный баллон. Дарелл прошел по палате и встал так, чтобы она могла его видеть. За его спиной через окно виднелся небольшой парк, который тянулся вдоль всего здания больницы.

— Привет, Ди! Как ты себя чувствуешь?

Она посмотрела на него так, будто он был совершенно незнакомый ей человек.

Пододвинув стул поближе к кровати, он спросил:

— Можно я присяду?

Взгляд ее глаз был тяжелым и сумрачным.

— Как хочешь… — прошептали ее губы.

— Ди, разве ты не хочешь попытаться меня понять?

— Я уже все поняла!

— А я так не считаю! Ты, наверное, теперь думаешь, что я тебя не люблю. Но я тебя очень люблю. Гораздо сильнее, чем умею это выразить словами! — Дарелл коснулся ее руки, но она отвела ее в сторону и отвернулась от него так, что теперь ее лица уже не было видно. На фоне стерильной белизны подушки ее черные волосы лоснились и казались необычно мягкими. — Ты обязательно поправишься! Не нужно ни о чем тревожиться… Меня беспокоит только то, что ты думаешь обо мне плохо. Для меня нет ничего дороже и важнее тебя. И ты прекрасно это знаешь!

— Нет! Это неправда. И это ты доказал прошлой ночью, — с трудом проговорила она.

— Мне тогда ничего другого не оставалось, — беспомощно пробормотал он. — Послушай меня! Не нужно сейчас ни о чем думать, кроме скорейшего выздоровления. Ты только не бросай меня, пожалуйста! Ди, я сейчас вынужден уехать за границу. Я постараюсь вернуться примерно через неделю. Я это говорю тебе для того, чтобы ты знала, почему я не смогу тебя навещать.

— Не стоит беспокоиться, — сказала Дэйдри. — Теперь уже ничего нельзя изменить.

— Нет, дорогая, можно! И я обязательно добьюсь этого!

Она медленно покачала головой. В этот момент дверь палаты открылась и на пороге появилась дежурная медсестра. С выжидающе-вкрадчивым выражением она уставилась на Дарелла. По пути в больницу он подобрал с десяток самых различных аргументов, с помощью которых надеялся убедить Дэйдри. Но он так и не воспользовался ни одним из них. Ее ум, ее сердце оказались закрытыми для него. В ее взоре было что-то окончательное и бесповоротное. И это возводило между ними такую преграду, которую его гордость не позволяла преодолеть. Дарелл медленно поднялся со стула.

— Пожелай мне, по крайней мере, удачи.

— Ну разумеется…

Ей было все абсолютно безразлично! Она даже не поинтересовалась, куда он собирается ехать, чем будет заниматься. Дэйдри явно не хотела больше его видеть.

Вернувшись домой, он быстро переоделся. Теперь на нем был европейского покроя костюм, с которого были спороты все фирменные знаки, английские рубашка и галстук, а также черные ботинки советского производства. Он договорился, чтобы его машину потом поставили в гараж. Затем он плотно зашторил окна в комнате и вымыл посуду, оставшуюся после завтрака. Делал он все это быстро, стараясь не думать и не вспоминать лица Дэйдри, которое он видел перед уходом из больницы. Потом Дарелл связался по телефону с Сандерсом и узнал, что в половине пятого из Флориды в Германию будет вылетать бомбардировщик Стратегического авиационного командования. До Флориды их доставит самолет военно-транспортной авиации, который уже ожидает в вашингтонском аэропорту. От этого сообщения он внутренне сосредоточился. Быстро закончив необходимые приготовления, он вызвал такси и поспешил на Аннаполис-20 за Илоной. Со всеми организационными вопросами он справлялся так же легко, как с самой обычной работой по дому.

Илона была полностью готова и уже ждала его. Личико ее было бледным и грустным. Покинув свое убежище на Аннаполис-20, она тихо последовала за Дареллом и не проронила ни слова ни в такси, ни на аэродроме. Оделась она так же, как и при первой их встрече: твидовая юбка, свитер, замшевый берет с какой-то металлической брошкой и удобные коричневые полуботинки. В руках он держала маленький чемоданчик. Во время полета Дарелл проверил его содержимое и обнаружил там только хлопчатобумажное нательное белье. Что-либо сделанное из нейлона могло обернуться для них за «железным занавесом» настоящей катастрофой.

— Тебе не придется беспокоиться за меня, — сказала Илона, — я хорошо знаю, как следует поступать.

Затем Дарелл коротко объяснил ей, что он собирается предпринимать: разыскать доктора Теджи и Макфи и, кроме того, попытаться найти того изменника, который окопался в посольстве США в Вене и в Комитете по вопросам беженцев. Молча выслушав его, Илона странно, с обреченностью покачала головой.

— Ты абсолютно не представляешь себе, что сейчас происходит в Венгрии…

— Ты очень боишься возвращаться туда?

— Да, я очень боюсь этого, так как они меня обязательно убьют.

— Ты имеешь в виду АВО?

— Да. Они не успокоятся, пока не увидят меня мертвой, как только узнают, что я стала предательницей.

Дарелл резко одернул ее:

— Ты не должна думать о себе как о предателе! Напротив, все, что ты сейчас делаешь, — это только для блага Венгрии, для свободы и независимости твоего народа!

— Это мало что изменяет в моем положении… — ответила девушка.

— Илона, я хочу твоей помощи и поддержки только на добровольной основе. В противном случае я буду вынужден вернуть тебя в Вашингтон! Там ты будешь в полной безопасности.

Низко склонив голову, она произнесла:

— Мистер Дарелл, безопасного места для меня теперь не сыскать и во всем мире…

— Слушай, зови меня просто Сэм, ладно? — пытаясь переменить разговор, предложил Дарелл.

— Хорошо, Сэм. — Еле заметно улыбнувшись, она спросила: — Мы можем стать друзьями?

— Я надеюсь, что мы уже ими становимся.

— Мисс Пэджет… Я слышала, как о ней говорили… Она поправилась?

— Думаю, что да…

— Ты ведь ее любишь, не так ли?

— Да, люблю, — коротко ответил Дарелл.

— Извини меня, Сэм.

Самолет Стратегического авиационного командования вооруженных сил США уже ждал их в аэропорту Флориды. Пересадка из самолета в самолет заняла не более десяти минут. У Илоны даже не было времени выразить свое восхищение палящим солнцем и пальмами, со всех сторон окружавшими аэродром. На борту бомбардировщика был лишь его экипаж — три молодых парня, которые постоянно шутливо подкалывали друг друга и говорили с бруклинским акцентом. К пассажирам летчики отнеслись со свойственной военным сдержанностью. Дарелл и Илона расположились в небольшом отсеке в хвостовой части самолета, где было несколько откидных сидений и маленький столик. Второй пилот принес им термос с кофе и сэндвичи. Хотя его глаза горели любопытством, но от вопросов он воздержался. На всем протяжении полета над океаном их больше никто ни разу не побеспокоил.

Самолет плавно скользил по облакам над необъятными просторами Атлантики. Они направлялись на одну из авиабаз США в Испании. С той огромной высоты, на которой они летели, казалось, что самолет практически не движется. Сидя в своем кресле, Дарелл рассуждал о том, что сейчас неизмеримо возрастает ответственность каждого человека за все, что происходит вокруг него. Никто не может чувствовать себя в полной безопасности, пока хотя бы даже в самом отдаленном уголке этого тесного земного шара правит зло. Мир изменился. Теперь даже самый слабый крик о помощи не останется незамеченным. Теперь уже никто не отвернется от ужасов тюрем тоталитарных режимов, будто это его не касается. Теперь даже тихие заводи Бэй Пич Руж, окруженные старыми великанами-кипарисами, не менее опасны, чем любой город в Центральной Европе, где вовсю кипят людские страсти и идет ожесточенная борьба. Дарелл чувствовал, что девушка, сидящая около него, прекрасно все это осознает. Ему казалось, что и Дэйдри догадывалась о том, что невозможно отказаться от той цели, которой он посвятил всю свою жизнь.

На этой скрытой, незаметной войне теней значение и маленьких побед и маленьких поражений было ничуть не меньшим, чем на полях великих сражений древности.

Сейчас ему нужно было получше разобраться в своей спутнице. Это был тот самый случай, когда он шел на риск, доверяя свою жизнь другому человеку. Он осознавал, что без этой девушки задание вряд ли могло быть успешно выполнено. И ему в первую очередь хотелось выяснить, как глубоко коренится в ней страх, насколько сильно подорвана ее уверенность в себе.

— Тебе не стоит беспокоиться обо мне, — в конце концов произнесла она. — Ты можешь полностью положиться на меня, несмотря на то, что нас ждет смерть, если не хуже. Все равно… Я даже рада, что возвращаюсь! Я венгерка и хочу быть полезной своему народу. Сейчас слишком многие из нас бегут из страны, беспокоясь за свою жизнь. Одни спасаются от невыносимых условий коммунистического режима, другие потому, что потеряли надежду на лучшее. Я проявила малодушие, захотев остаться в США. К счастью, все обернулось как нельзя лучше… Мне даже кажется, что произошло именно так, как я и хотела. Вернуться на родину и сражаться… Сражаться в Венгрии, в своем городе, на его разоренных улицах, которые я так люблю!

— Как же ты оказалась в АВО?

Уставившись невидящим взором в свои крепко сжатые кулачки, Илона сказала:

— Ты, наверное, догадываешься о той жизни, которой мы жили раньше. Мне сейчас двадцать восемь. За всю свою жизнь мне ни разу не приходилось сталкиваться со свободной жизнью, которой всегда жил ты. К тому же на мне лежало проклятье моей фамилии — Андреши. Это фамилия известного в Венгрии дворянского рода. С некоторого времени она превратилась в проклятье на нашей земле… После первой мировой войны это семейство было тесно связано с правящей верхушкой, а затем активно помогало установлению фашистского режима Хорти и тесно сотрудничало с нацистами, когда они оккупировали Страну. После прихода к власти коммунистов человеку с такой фамилией остаться в живых было практически невозможно. Хотя наша семья имела к этой фамилии не совсем прямое отношение, но это уже никого не интересовало. Для Андреши в Венгрии не было ни работы, ни крыши над головой, ничего! Нам не позволяли ни уехать, ни остаться там, где мы до этого жили. Я очень хорошо помню, как все это происходило с моим отцом. Несмотря на то, что он никак не провинился, его скоро отправили в трудовые батальоны АВО. Там его и убили… Это, в свою очередь, убило мою маму. Я была тогда совсем еще ребенком, и они, наверное, думали, что я ничего в этом не смыслю. — Илона как-то неопределенно и безразлично пожала плечами. — Моя кровь по их стандартам была подпорчена! Поначалу они следили за мной, как за экзотическим зверьком. Как будто двенадцатилетний ребенок мог быть чем-то для них опасен! Но в конце концов, ты знаешь, я стала примерным коммунистом. Я рано изучила труды Маркса и Ленина и могла поспорить по многим теоретическим вопросам. Сначала я работала на машиностроительном заводе в Чепеле. Это промышленный район Будапешта. Там-то на меня и обратили внимание. Хотя они ко мне всегда присматривались с особым пристрастием. Я была передовой коммунисткой и хорошо разбиралась в марксистской диалектике. Благодаря этому мне разрешили поступить в Будапештский университет. Тогда мне очень хотелось работать в газете «Сабад Неп». — Девушка улыбнулась с иронией и сказала: — в переводе ее название означает «Свободный народ».

— А как расшифровывается АВО? — спросил Дарелл.

— Аллам Веделми Оцтаг. — Голос Илоны теперь звучал с каким-то надрывом. — Перед лицом этой организации ни у кого не остается никакого выбора… В университете, где я изучала журналистику, мне предложили стать информатором. Ты понимаешь, АВО стремится использовать для своих целей всех и вся. В ее организации существуют так называемые контролеры — для осуществления связи между отдельными агентами и информаторами, с одной стороны, и официальными органами АВО — с другой. Контролерами могут быть самые разные люди — от владельцев ночных клубов и магазинов до обычных официантов. В категорию агентов входили те люди, которые по фальшивым документам проникали на заводы или в издательства и тайком следили за деятельностью персонала. Информаторами, как и я, в основном являются женщины — домохозяйки, работницы, проститутки и так далее. Когда они стали требовать от меня следить за моими товарищами, я изо всех сил сопротивлялась. Отказывалась… но меня в конце концов приперли к стене, заявив, что в противном случае пострадают мои же товарищи! Я вынуждена была согласиться. Я пыталась было писать очень коротенькие или полностью выдуманные донесения, которые не могли бы принести никому вреда. Но меня вызвали и сообщили, что теперь ко мне из нашей группы приставлен человек, который будет следить уже только за моими действиями. Я голову себе сломала, думая о том, кто же это может быть?! Вся моя жизнь с того времени пропиталась подозрительностью и ненавистью. И все же я стремилась делать все от меня зависящее, чтобы нанести поменьше вреда кому бы то ни было. Был даже один момент, когда я хотела покончить жизнь самоубийством. Но меня вновь вызвали и предупредили, что если я еще хоть раз попытаюсь таким способом выйти из игры, то все мои друзья окажутся в трудовых лагерях. Выхода не было… Никакого выхода!

Они платили мне деньги. Они платили и платят деньги всем, требуя всякий раз при этом расписываться в соответствующих ведомостях. С течением времени ко всему начинаешь привыкать… Постепенно, незаметно для себя, пока в конечном итоге не становишься таким же безжалостным и жестоким, как и все остальные.

Дарелл прикурил сигарету и протянул ее Илоне. Девушка не глядя взяла ее и несколько приглушенным голосом продолжила:

— После окончания университета я поступила на работу в газету «Сабад Неп». Там я вступила в «Кружок Петефи» — группу писателей и разных интеллектуалов, которые, собственно, впоследствии и организовали октябрьское восстание. Я и здесь продолжала шпионить для АВО. К тому времени я уже знала довольно многое о методах его работы — о тюремных казематах, об ужасающих одиночках и жестокости охранников… Большинство агентов организации были тем самым дерьмом, которое сначала служило режиму Хорти, а потом, во времена нацистской оккупации, — гестапо. Красных это обстоятельство ничуть не смущало. Эти люди были жестокими и умели наводить страх — то есть обладали необходимыми качествами. Разумеется, многие из высшего руководства, например, Бела Корвут, являются убежденными коммунистами и людьми совсем не глупыми. Они получают большие деньги и живут в роскоши. Если, например, рабочий на заводе зарабатывает за месяц около восьмисот форинтов, то они получают от десяти до двенадцати тысяч! У меня тогда не было выбора… Я стала одной из них. У меня не было ни малейшей надежды выбраться из той ямы, в которую я угодила! Так было вплоть до того самого октября… Тогда я своими глазами увидела, что чувствуют и чего хотят многие тысячи и тысячи моих соотечественников. Но в их борьбе я оказалась по другую сторону баррикад! — На какое-то мгновение все ее тело передернула судорога. — Я видела ту ненависть, которую испытывает народ к АВО. Казалось, что вокруг меня плещется целое море черного, поглощающего меня яда! Нас и ненавидели и боялись.

Когда все это началось, я находилась в одном из домов на улице Ваци. Я видела собственными глазами кровавое побоище около радиоцентра. Видела выступление Имре Надя на Парламентской площади, которое не произвело на людей никакого эффекта. Видела, как скинули с постамента бронзовую статую Сталина. Я также видела, как наши мальчишки бросались на русские танки с кулаками, с обрезками водопроводных труб и бутылками с зажигательной смесью. Со всех сторон скандировали: «Рузкик ки! Рузких ки!» — то есть «Русские, вон отсюда!» Мой город, после того как в него вошли советские танковые части, превратился в развалины. Чтобы как-то скрыться от всего этого ужаса, я попыталась бежать…

Хотя во время выступлений некоторые члены АВО и были убиты, но большинству все же удалось уцелеть. На моих глазах на Кортарсасакской площади рассвирепевшая толпа буквально растерзала несколько человек из АВО! В этой давке и меня чуть не растоптали… К счастью, меня тогда никто не распознал. Когда же я пришла в сознание в больнице, то к тому времени все уже кончилось. По улицам носились советские танки… Танки, самолеты и пушки были брошены против народа, у которого в руках не было ничего, чтобы защититься! Сражаться было бессмысленно. А что могла сделать я в этой ситуации? Через некоторое время меня навестил Корвут. Я вновь начала работать в АВО. Затем мне была, по его собственному выражению, оказана высокая честь, — мы вместе отправились в Америку.

Дарелл выглянул в маленький круглый иллюминатор, за которым простиралось необъятное черное небо, сплошь усыпанное сияющими звездами. В темноте не было видно ни океана, ни земли, ничего реального. Он вновь посмотрел на девушку. Ее напряженный взгляд был полон горечи и безысходности.

— Ты мне веришь? — шепотом спросила она. — Ты, наверное, думаешь, что я лишь пытаюсь оправдаться за свое сотрудничество с секретной службой?

— Не беспокойся, я полностью тебе верю, — твердо произнес Дарелл.

— Тебе, видимо, уже не раз приходилось слушать подобные истории. Истории, полные оправданий, покаяний и самобичеваний… Но я сказала чистую правду — от начала и до конца!

— Илона, как ты думаешь, что с тобой будет, если ты вдруг попадешься им?

Ее лицо еще больше побледнело.

— В Решке есть одна тюрьма. Там в свое время приводились в исполнение смертные приговоры. Я думаю, что и сейчас там происходит то же самое…

— Но ведь ты еще можешь отказаться и вернуться обратно, — сказал Дарелл.

— Иными словами, ты мне не доверяешь?

— Доверяю.