Загадка гибели шхуны «Святая Анна». По следам пропавшей экспедиции

Белые паруса надежды

Георгий Львович Брусилов был на три года моложе Альбанова. Он, в отличие от Альбанова, был потомственным моряком: родился 19 мая 1884 года в городе Николаеве в семье морского офицера, впоследствии вице-адмирала, организатора и первого начальника морского Генерального штаба, Л. А. Брусилова. В самый разгар русско-японской войны окончил морской кадетский корпус. Сразу же получил направление на Дальний Восток. Принимал участие в военных морских операциях, сначала на миноносце, затем на крейсере «Богатырь» (его отец в это время командовал крейсером «Громобой»). Позже на этом же крейсере южными морями вернулся в Петербург. В 1906–1909 годах служил вахтенным начальником в отряде миноносцев, осваивающих трудное плавание в финляндских шхерах. Военная служба его не удовлетворяла, он рвался на Север, о котором, как и Альбанов, мечтал с детства.

В 1909 году ему удалось перевестись на службу в Гидрографическую экспедицию Северного Ледовитого океана, в которой он был определен не куда-нибудь, а на ледокольное судно «Вайгач», командиром которого был назначен капитан 2-го ранга А. В. Колчак, уже прославивший себя организацией экспедиции по поискам Э. В. Толля. В планы Гидрографической экспедиции входило исследование совершенно неисследованных побережья и прилегающих вод Северного Ледовитого океана от Берингова пролива до устья Лены, а затем, если позволит состояние льдов, продолжить гидрографические работы далее на запад, до ранее уже относительно известных районов, вплоть до устья Енисея, иначе говоря, попытаться пройти Северным морским путем с востока на запад. Почему не с запада на восток? Потому что интересовал прежде всего совершенно не исследованный участок побережья Северного Ледовитого океана от Енисея до Берингова пролива, а из-за незнания ледовой обстановки и навигационно-гидрографических условий на всем протяжении Северного морского пути и прежде всего по причине того, что неизвестно как поведут себя во льдах только спущенные со стапелей транспортные ледоколы, решили начать экспедицию с востока на запал, то есть с Берингова пролива, а туда пройти южным путем, через Суэцкий канал. В прошлом моряк-подводник, писатель Н. А. Черкашин пришлет мне фотографию, обнаруженную во всплывшем в книжном развале московского Измайловского рынка старинном альбоме, который, как потом удалось выяснить, принадлежал судовому врачу ледокольного парохода «Вайгач» доктору Э. Арнгольду, расстрелянному большевиками в Ялте в 1920 году. Фотография сделана во время перехода «Вайгача» и «Таймыра» из Кронштадта во Владивосток на палубе «Вайгача» во время двухмесячного стояния в Гавре из-за ремонта «Таймыра». На фотографии вся офицерская кают-компания корабля: 6 морских офицеров и корабельный врач. Они все молоды, красивы (все, как тогда было принято на морском флоте, при усах) и полны самых радужных надежд. Они идут открывать неизведанные земли, в том числе легендарную Землю Санникова. Но мифической земли Санникова они не откроют, из-за чрезмерной осторожности начальника И. С. Сергеева, результаты экспедиции будут более чем скромны, и только 2-я Гидрографическая экспедиция Северного Ледовитого океана под руководством отважного Б. А. Вилькицкого откроет целый архипелаг, который по его предложению назовут Землей Императора Николая II, правда, потом большевики переименуют ее в Северную Землю и уберут с карты Северного Ледовитого океана имя Колчака, в честь заслуг которого в исследовании Арктики его именем назовут остров. В центре фотографии, заложив руку за борт кителя, он и сидит — по облику восточный человек, его предком был плененный турецкий генерал, командир «Вайгача», один из инициаторов экспедиции, капитан 2-го ранга Александр Васильевич Колчак, к тому времени уже известный полярный исследователь. Он счастлив: сбылась его мечта пройти Северным морским путем на специально построенных для этого судах с новейшим гидрографическим оборудованием. К тому же два месяца назад у него родился сын-первенец — Ростислав. На груди — орден Владимира с мечами, полученный за доблесть, проявленную в Порт-Артуре уже после экспедиции по спасению Э. В. Толля. Кто мог предвидеть, что через десять лет его, как и сидящего от него по левую руку хозяина альбома, доктора Арнгольда, ждет расстрельная пуля? Эта фотография, подобная тысячам других, как бы символизирует судьбу офицерского корпуса старого русского флота. По правую руку от А. В. Колчака — старший офицер «Вайгача», старший лейтенант Ломан. Он погибнет в 1917 году на полуострове Сворбе на Балтике при взрыве артпогребов береговой батареи. Во втором ряду стоят слева направо: вахтенный начальник лейтенант Гельшерт, которому Колчак передаст командирство над «Вайгачом», когда его из Владивостока неожиданно отзовут на службу в Морской генштаб на должность начальника 1-й оперативной части. Следующий — лейтенант Виктор Нилендер, эмигрантская судьба забросит его в Аргентину, и неизвестно, где над ним поставлен могильный крест. Следующий — лейтенант Георгий Брусилов, который счастлив не меньше, чем Александр Колчак: наконец сбывалась его мечта — попасть в Арктику на научно-исследовательском судне, да еще с таким командиром. Скорее всего, в этой экспедиции, правда, уже в отсутствии Колчака, уже на Чукотке, при всей очевидности возможности дальнейшего продвижения на запад, у него и родилась идея собственной арктической экспедиции — с запада на восток навстречу «Вайгачу» и «Таймыру»… Последний в ряду: самый низкорослый из стоящих и чуть видный из-за плеча Георгия Брусилова, — лейтенант Алексей Пилкин, тоже герой Порт-Артура, офицер с головокружительной карьерой, уже в недалеком будущем — контр-адмирал, в годы гражданской войны он возглавит в Северо-Западной русской армии Морское управление. Его прах покоится во Франции, в Ницце. Он — единственный на фотографии, могила которого известна).

После полуторамесячного ремонта во Владивостоке и после прибытия начальника экспедиции полковника Корпуса флотских штурманов И. С. Сергеева 17 августа 1917 года экспедиция отправилась на север. Основные ее задачи: морская опись берегов Северного Ледовитого океана к западу от мыса Дежнева, а также близлежащих островов, определение астрономических пунктов, промер, гидрометеорологические, магнитные, ледовые наблюдения, изучение морских течений, сбор зоологических и биологических коллекций и материалов для составления лоций, сооружение навигационных знаков…

Прошли Берингов пролив, приступили к определению координат знака-маяка, сооруженного частью команды под руководством Брусилова на северном берегу мыса Дежнева. На морских картах до последнего времени он так и назывался — «знак Брусилова». По свидетельству сменившего Э. Арнгольда врача экспедиции (1910–1915) Леонида Михайловича Старокадомского, именем которого назван один из островов Северной Земли, Брусилов был жизнерадостным, энергичным, смелым, предприимчивым и хорошо знающим морское дело офицером, но он не обладал значительным полярным мореходным опытом.

Пройдя 30 миль к западу от чукотского селения Уэлен, встретили льды. Температура воздуха ночью упала до минус 7 градусов, начался сильный снегопад, видимость упала почти до нуля. Опытный гидрограф, но нерешительный в своих действиях командир, И. С. Сергеев приказал повернуть назад. Может быть, именно в этот момент, когда была очевидна возможность дальнейшего продвижения на запад, у Брусилова окончательно и вызрела мысль собственной экспедиции. Плавания Семена Дежнева и других отважных русских мореходов прошлого были полузабыты, поэтому долгое время чуть ли не считалось, что первым Северным морским путем в 1878–1879 годах прошел шведский мореплаватель Эрик Норденшельд, частично субсидированный русским промышленником, меценатом и исследователем Сибири А. М. Сибиряковым. И Г. Л. Брусилов загорелся мечтой встретить будущую Гидрографическую экспедицию Северного Ледовитого океана: ледокольные пароходы «Вайгач» и «Таймыр» с запада — вот будет!..

Георгию Львовичу удалось заинтересовать своими планами дядю, Бориса Алексеевича Брусилова, богатого московского землевладельца…

Другим его дядей был Алексей Алексеевич Брусилов — выдающийся военный деятель, командовавший последовательно армией, фронтом и всеми вооруженными силами России во время Первой мировой войны, с именем которого связаны важнейшие успехи Русской армии, в том числе замечательное по своему замыслу и построению наступление Юго-Западного фронта в 1916 году, которое вошло в историю под названием «Брусиловского прорыва». После революции Алексей Алексеевич Брусилов не оставил Россию, как он позже писал, он не мог оставить Родину в трудное для нее время. Он состоял в должностях Председателя Особого Совещания при Главнокомандующем и инспектора кавалерии РККА, но это особый, далеко не простой разговор… Страшна была участь офицеров Русской армии, не предавших престола. В лучшем случае в результате одного из русских исходов оказаться на чужбине, в любом другом случае — смерть, если не в бою, то от расстрельной пули, порой даже через 20 с лишним лет после гражданской войны. Горька была судьба и большинства тех, кто по той или иной причине остались в России. К числу таких относится и легендарный генерал А. А. Брусилов. За внешне благополучной биографической справкой: «остался на Родине, состоял в должности Председателя особого совещания при Главнокомандующем и инспектора кавалерии РККА» скрываются страшные факты. Дорого прославленному генералу, как и тысячам русских офицеров, обошлось вольное или невольное сотрудничество с новой властью, которое ему было предложено «во имя спасения России». Невольно задаешься тяжелым вопросом: что он не предвидел, что коварство и ложь — обычное средство в достижении своих целей пришедших к власти в результате кровавого заговора бесов? Неужели он, будучи сугубо военным человеком, был до того слеп, что не видел, что за люди пришли к власти? Имя легендарного генерала было несколько раз использовано самым гнусным образом, в том числе в воззвании к белым офицерам и солдатам, которое распространялось в Крыму во время эвакуации Русской армии генерала Врангеля. Большевики боялись, что Русская армия уйдет за кордон боеспособной и, отдохнув, сможет продолжить борьбу. В том воззвании, которое Брусилов, как впоследствии выяснилось, никогда не подписывал, солдатам и офицерам гарантировалась жизнь и свобода в «освобожденной» России. Многие и многие офицеры, для которых имя Брусилова было свято, поверили в это воззвание и стали жертвой большевика-интернационалиста Бела Куна (Когана): их тысячами расстреливали, живыми, привязав камни к ногам, сбрасывали в море… «Суди меня Боги Россия!» — в отчаянии потом писал А. А. Брусилов.

Но на этом большевистская подлость по отношению к А. А. Брусилову не закончилась. Его воспоминания, изданные в 1963 году, были урезаны, вторая часть их была просто отброшена. Но так как многие знали, что существует вторая часть мемуаров, в предисловии к «Моим воспоминаниям» А. А. Брусилова от редакции указывалось, что вторая (урезанная) часть мемуаров не опубликована потому, что является фальшивой, потому как написана женой Брусилова — Н. В. Брусиловой-Желиховской, которая «отдельным заметкам и наброскам покойного придала композиционную стройность и антисоветскую направленность. Целью ее кощунственных „упражнений“ с заметками покойного супруга было „оправдание“ его перед белой эмиграцией»…

Добившись одиннадцатимесячного отпуска на службе, — в надежде осуществить за это время свой план, — Георгий Львович покупает в Англии за 20 тысяч рублей старую, построенную еще в 1867 году, но еще прочную и надежную шхуну «Пандора II» водоизмещением около 1000 тонн (231 регистровая тонна) и называет ее «Св. Анной» — по имени А. Н. Брусиловой, жены Б. А. Брусилова, отпустившей на снаряжение экспедиции 90 тысяч рублей. Судно было вполне приспособлено к арктическим плаваниям, так как специально строилось для поисков пропавшей в 1845 году в Канадской Арктике английской экспедиции Франклина, потому имело тройную дубовую обшивку толщиной до 0,7 метра. Шхуна не впервые оказывалась в русских водах, в 1893 и 1896 годах под названием «Бланкатра» она плавала к устью Енисея в составе торговых экспедиций английского капитана Д. Виггинса. По пути на восток Г. Л. Брусилов планирует изучать арктические и дальневосточные моря в промысловом отношении, расходы на экспедицию должен окупить зверобойный промысел. Для этих целей было создано акционерное общество, главным пайщиком которого и стала А. Н. Брусилова, сам же Г. Л. Брусилов, кроме своего морского опыта, — полярный его опыт был весьма скромен, — ничего в общий пай внести не мог.

Длина корпуса «Св. Анны» была 44,5 метра, ширина — 7,5, осадка 3,7 метра. В литературе обычно указывалась мощность паровой машины «Св. Анны» всего в 40 лошадиных сил, которые позволяли ей развивать скорость в 5,5 узлов. Но эти данные относятся к судну, когда оно еще называлось «Бланкатра». Позже оно подвергалось ремонту, во время которого, очевидно, была заменена и машина, потому как старший помощник капитана Н. Андреев, который впоследствии отказался от плавания, в своем интервью газете «Новое время» назвал такие параметры: «машина имеет мощность в 400 индикаторных сил, ход 7–7,5 узлов». По парусной оснастке это было трехмачтовое судно с прямыми парусами на фок-мачте и относилось к баркентинам. Брусилову нравилось называть его шхуной, вслед за ним так стали называть «Св. Анну» и другие. На судне было достаточно комфортабельных кают с паровым отоплением, в носовой части по бортам были установлены две гарпунные пушки. Во время перегона из Англии в Петербург, в котором в качестве старшего штурмана участвовал В. И. Альбанов, шхуна показала прекрасные мореходные качества.

До последних дней июля 1912 года на белоснежную красавицу «Св. Анну», стоявшую на якоре на Неве, грузили снаряжение и продовольствие. Продовольствие брали с большим запасом — с расчетом на полтора года на 30 человек. Рацион был хорошо продуман: пять сортов мяса, пять сортов масла, десять сортов муки и крупы, много консервированных фруктов и овощей…

Но перед самым выходом в плавание неожиданно возникли трудности с экипажем, прежде всего с командным составом. По первоначальному замыслу Г. Л. Брусилов намеревался иметь две группы вахтенных офицеров, как на военно-морском флоте, каждую из офицера флота и штурмана, офицер командует маневрами судна, штурман ведет счисление пути. Штурманами в экспедицию были приглашены В. Альбанов и В. Бауман, первую вахту Г. Л. Брусилов собирался стоять сам, на вторую был приглашен лейтенант Н. Андреев, который согласился на участие в экспедиции с условием, что он тоже станет пайщиком акционерного зверобойного товарищества. Но незадолго до отплытия А. Н. Брусилова, фактически являвшаяся полноправной владелицей судна, а значит, и самой экспедиции и имевшая на экспедицию далеко идущие коммерческие планы, потребовала от Г. Л. Брусилова, чтобы мелкие акционеры вышли из дела, оставаясь на судне лишь наемными служащими. Надо заметить, что сам же Г. Л. Брусилов планировал коммерческую сторону экспедиции только потому, что без этого была невозможна сама организация экспедиции, сам он в такого рода делах был совершенно неопытен. Н. Андреев, в отличие от него, тоже видящий в организации экспедиции прежде всего коммерческий смысл, сразу не высказал своего окончательного решения по поводу этого заявления, но к отходу судна из Петербурга не явился, уклончиво пообещав присоединиться к команде на Мурмане.

Экспедиция Г. Л. Брусилова с самого начала, еще не начавшись, была обречена на трагический исход. Трагедия крылась в самой организации экспедиции, и может, первым виновником будущей беды была ее основная «благотворительница». Казалось, все было направлено против экспедиции, кончая природой — необычайно суровой ледовой обстановкой в Арктике в том году. Потому был дорог не только каждый месяц, каждый день и час промедления уменьшали шансы на сколько-нибудь успешный исход. Но наконец вроде бы все неурядицы со сборами позади. Но тут возникла еще одна непредвиденная загвоздка, из-за которой было потеряно столько драгоценного времени. Она была вызвана вдруг всплывшей необходимостью разрешить с Министерством финансов вопрос пошлинного обложения. Оказалось, о чем Г. Л. Брусилов до этого слышать не слышал, что по существовавшему тогда законодательству любое приобретенное за границей судно облагалось налогом в целях поощрения отечественного судостроения. Пошлина была очень высока — из расчета 12 рублей на каждую тонну водоизмещения. А это более 12 тысяч рублей, то есть более половина суммы, за которую была приобретена «Св. Анна» Только при помощи благожелательно настроенной к экспедиции прессы и влиятельных сослуживцев отца наконец удалось утрясти и этот вопрос. Но драгоценное время было потеряно.

Только 28 июля (10 августа) 1912 года «Св. Анна» — наконец-то! — вышла из Петербурга. Огибая Скандинавию, она заходила в датские и норвежские порты для приобретения недостающего китобойного снаряжения и для экскурсий пассажиров, взятых на вполне комфортабельное судно в качестве туристов до первого русского порта, таким образом планировалось тоже утяжелить казну зверобойного товарищества, из Архангельска они должны были вернуться в Петербург железной дорогой. В Дании на борт судна поднялась вдовствующая императрица Александра Федоровна, мать императора Николая II. Г. Л. Брусилов 27 августа из Трандгейма писал по этому поводу своей матери: «…здесь я запасся всем необходимым для китобойного дела и зверобойного. Следующий порт Тромсе, потом Варде и Александровск. В Архангельск совершенно нет времени зайти. Очень жаль, что в подробностях не могу описать посещение императрицы. Сначала я был у нее, потом она приехала ко мне на судно и осматривала все, говорила с командой…»

«Св. Анна» зашла, чтобы окончательно загрузиться углем, водой, продовольствием, снаряжением и забрать последних членов экипажа. На Г. Л. Брусилова свалилась, правда, уже не столь неожиданная, но убийственная весть: лейтенант Н. Андреев и еще двое пайщиков, в том числе доктор, отказались от участия в экспедиции. По болезни или под предлогом болезни отказались от экспедиции механик, штурман В. Бауман (впрочем, штурманом его можно было назвать с некоторой натяжкой, он не был профессиональным моряком, а всего лишь членом «Петербургского кружка любителей спорта», знавшим штурманское дело) и несколько матросов. Экспедиция была на грани краха, она могла закончиться, так и не начавшись. Г. Л. Брусилов посоветовался с В. И. Альбановым, который оставался кроме него, Брусилова, единственным офицером на судне, и решили, что они будут стоять на вахте поодиночке поочередно, а вместо списавшихся на берег матросов Г. Л. Брусилов принял на судно несколько оказавшихся в Александровске-на-Мурмане без работы архангельских поморов.

Но была еще одна, казалось, неразрешимая проблема: уходить в тяжелое полярное плавание, где на всяком шагу грозили опасности, без врача? Неожиданно исполнять обязанности врача вызвалась одна из пассажирок — двадцатидвухлетняя Ерминия Александровна Жданко, отправившаяся в плавание на «Св. Анне» из Петербурга до Александровска-на-Мурмане лишь потому, что врачи ей, страдающей малокровием, рекомендовали лечение морским воздухом. Почему она отправилась в морское путешествие именно на «Св. Анне»? Потому что она была дальней родственницей Г. Л. Брусилова, к тому же приходилась племянницей начальника Гидрографической экспедиции Тихого океана, известного гидрографа М. Е. Жданко. Она закончила самаритянские курсы сестер милосердия и, глубоко переживая положение безвыходности, в котором оказалась экспедиция, предложила себя в экспедицию в качестве доктора.

Г. Л. Брусилов пытался ее отговорить: она сама нуждается в лечении, к тому же это не женское дело, одна среди двух десятков далеко не интеллигентных, даже грубых мужчин и не представляет все трудности экспедиции, не говоря уж о матросском поверье, что женщина на экспедиционном судне не к добру… Но она была упорна, и он, внутренне радуясь такому выходу из создавшегося положения, вынужден был с ней согласиться. В письме матери, в последнем письме, отправленном им 14 сентября уже из Югорского Шара, Г. Л. Брусилов так описывает события последних дней:

Письмо, написанное в Александровске, датировано 14 сентября, но написано оно, скорее, 10 сентября, в день отплытия, потому как 14-го они были уже в Югорском Шаре, где из с Хабарово отправили последнюю почту. Что касается ответа отца Ерминии Александровны, из письма Георгия Львовича можно предположить, что оно было разрешающим, на самом же деле телеграмма отца была таковой: «Путешествию Владивосток не сочувствую. Решай сама. Папа».

Ерминия Александровна взяла на себя, кроме обязанностей врача, заведование продовольственным складом и обязанности фотографа. Она раздала всем членам экипажа толстые клеенчатые тетради, ей же озаглавленные: «Дневник матроса (фамилия) экспедиции Брусилова от Петербурга до Владивостока, которая имеет цель пройти Карским морем в Ледовитый океан, чтобы составить подробную карту в границах Азии и исследовать промыслы на тюленей, моржей и китов».

Окончательно сформировавшийся в Александровске-на-Мурмане экипаж состоял из 24 человек Офицерскую кают-компанию составили начальник экспедиции и капитан судна Г. Л. Брусилов, штурман В. И. Альбанов, имевший норвежское подданство гарпунер Михаил Денисов, внештатный корреспондент нескольких архангельских газет бывший политссыльный Вячеслав Шленский и Ерминия Александровна Жданко. В палубной команде профессиональных матросов было только пятеро: боцман Иван Потапов, старший рулевой Петр Максимов (оба раньше служили на военных кораблях), датчанин Ольгерд Нильсен, плававший на «Св. Анне», когда она еще была «Пандорой II» и не пожелавший с ней расстаться, а также два ученика рижских мореходных классов: Иоган Параприц и Густав Мельбарт. Машинное отделение составляли машинисты Яков Фрейберг, Владимир Губанов и кочегар Максим Шабатура. Под руководство Е. А. Жданко были отданы повар Игнат Калмыков и стюард Ян Регальд.

28 августа (10 сентября) «Св. Анна» покинула Екатерининскую гавань и взяла курс на Югорский Шар — своеобразные ворота в Карское море. Здесь, в с. Хабарове, оставили последнюю почту. В Югорском Шаре в ожидании, когда разойдутся льды, стояло множество торговых и экспедиционных судов. Почему это не насторожило Г. Л. Брусилова? Или насторожило, но пути назад уже не было? Экипажи этих судов были последними, кто видел белоснежную «Св. Анну», смело в столь позднее для полярных плаваний время уходящую под белыми парусами в Карское море навстречу тяжелым льдам. Сразу же после выхода из Югорского Шара «Св. Анна» уперлась в непроходимый лед, он заставил ее уклониться к югу в Байдарацкую губу, из которой она потом почти месяц пробивалась в смерзающихся льдах к берегам Ямала. Наконец, в нескольких десятках километров севернее мыса Харасвэй шхуна вмерзла в неподвижный береговой припай в восьми милях от берега…

Белые паруса «Св. Анны». Белые паруса надежды. Надо сказать, что в 1912 году состояние льдов в Карском море было особенно тяжелым. Судам Гидрографической экспедиции Северного Ледовитого океана, как и всем другим, пытавшимся проникнуть в Карское море, как потом выяснилось, кроме русановского «Геркулеса», до конца навигации так и не удалось пройти дальше Югорского Шара. Впрочем, этот год в ледовом отношении был тяжелым не только для Карского моря. По данным Датского метеорологического института, составляющего ежегодные сводки ледовой обстановки, в 1912 году состояние льдов в Баренцевом море было наиболее тяжелым за последние двадцать лет. Ни одно из норвежских промысловых судов не могло войти для промысла в Карское море. Такое тяжелое состояние льдов в XX веке в Арктике будет, наверное, только в 1983 году.

Но обо всем этом мы, к сожалению, знаем только задним числом, а тогда три русские полярные экспедиции, полные самых светлых надежд, смело уходили в плавание. Впрочем, если кто из участников их и догадывался об этом, разве можно было остановиться, ведь если откладывать экспедицию, то не меньше чем на год, а это после долгих-то лет подготовки, волнения, тревог, непонимания. Да и будет ли ледовая обстановка в будущем году лучше нынешней?

И три полярные экспедиции, недостаточно оснащенные, на недостаточно приспособленных для тяжелых ледовых плаваний судах — это потом поставят им в вину (а возможно ли хорошо оснастить серьезную полярную экспедицию на частные пожертвования?), назовут их поступки необдуманными (в какой-то степени оно так и было): конечно, зачем рисковать, пусть ради будущего науки, пусть ради будущего страны, пусть даже ради собственного самоутверждения, когда можно спокойно сидеть дома на теплой печи и небрежно судить о поступках смельчаков, которые уже никогда не смогут тебе возразить, — но зато с экипажами, состоящими из людей с самыми смелыми, беспокойными, честными и пламенными сердцами, уходили в белую холодную неизвестность.

Впрочем, среди критиков экспедиций были, как заметил мне позже в письме известный своими книгами об Арктике писатель З. М. Каневский, люди «достойнейшие, рисковые, опытные», в том числе А. В. Колчак, тогда еще капитан 2-го ранга, но уже известный полярный исследователь, начальник необычайно смелой по замыслу и исполнению экспедиции по поискам Э. В. Толля, автор известного доклада «Каков нужен России флот?», оказавшего влияние на программу военно-морского строительства в России.

Ради справедливости нужно сказать, что «Св. Анна» была оснащена гораздо лучше двух других экспедиций, не говоря уже о том, что судно строилось специально для ледовых плаваний. Несмотря на то, что «Св. Анна» не раз трудилась во льдах и была уже «в летах», она не выглядела старой. «Корабль прекрасно приспособлен для сопротивления давлению льдов и в случае последней крайности может быть выброшен на поверхность льда», — писала газета «Новое время». «Шхуна производит весьма благоприятное впечатление в смысле основательности всех деталей конструкции корпуса. Материал первоклассный. Обшивка тройная, дубовая. Подводная часть обтянута листовой медью», — уточнял более компетентный в этих вопросах журнал «Русское пароходство». К примеру, «Св. великомученик Фока», на котором отправлялся к Северному полюсу Г. Л. Седов, значительно проигрывал «Св. Анне».

В. И. Альбанов позднее, оказавшись на его борту, писал в своих записках: «Трудно себе представить, до какой степени заезжено это, не так давно еще хорошее, крепкое судно, известное по всему Северу (бывший норвежский промысловый барк „Гейзер“, построенный в 1870 г.). Ряд последних владельцев его, к которым попадало оно какими-то необычайными путями, старались выжать из этого судна все, что только можно, не давая ему ничего, то есть отделываясь жалкими подобиями ремонта. Печальная судьба постигла это судно в России, где из него сделали поистине „мученика Фоку“. Когда я начинаю мысленно сравнивать „Фоку“ со „Св. Анной“, то вижу, что сравнивать их никак нельзя. Хотя „Св. Анна“ еще старше „Фоки“, года на три, но она сравнительно так сохранилась, что ей трудно дать больше двадцати лет, как бы усердно ни искать изъянов в ее шпангоутах, бимсах, кницах и обшивках».

На «Св. Анне» был полуторагодовой запас продовольствия, хотя Г. Л. Брусилов надеялся дойти до Владивостока за одну навигацию, к тому же вместо 30 запланированных членов экипажа в плавание вышло только 24. Поэтому на корабле не вызывал особенных тревог факт, что к октябрю 1912 года «Св. Анна» с трудом пробилась лишь до Ямала и там, в восьми милях от берега, была зажата льдами, а вскоре и совсем вмерзла в них.

Невдалеке виднелся берег, решили построить на нем избу для зимовки, уже начали собирать плавник на топливо, но вскоре выяснилось, что льдину, в которую вмерзла «Св. Анна», сильным южным ветром оторвало от припая и вдоль западных берегов Ямала медленно, но верно тащит на север.

Поначалу этому опять-таки не придали серьезного значения, по опыту пароходов «Варна» и «Димфна» считали, что эти ледовые подвижки носят чисто местный характер в связи с сезонными ветрами. «Варна» с датской экспедицией пробивалась на мыс Челюскин и летом следующего года была раздавлена льдами, ее экипаж переправился по льду на Новую Землю. «Димфне», в 1882 году шедшей на остров Диксон с голландской экспедицией, удалось выбраться изо льдов самостоятельно.

На судне царила спокойная, добрая атмосфера. По вечерам собирались в уютной кают-компании у камина за самоваром. «Хорошие у нас у всех были отношения, бодро и весело переносили мы наши неудачи, — писал позднее об этом времени в своих „Записках…“ Валериан Иванович Альбанов. — Много хороших вечеров провели мы в нашем чистеньком еще в то время салоне, у топившегося камина, за самоваром, за игрой в домино. Керосину тогда было еще довольно, и наши лампы давали много света Оживление не оставляло нашу компанию, сыпались шутки, слышались неумолкаемые разговоры, высказывались догадки, предположения, надежды. Лед южной части Карского моря не принимает участия в движении полярного пака, это общее мнение. Поносит нас немного взад-вперед в продолжение зимы, а придет лето, освободит нас, и мы пойдем в Енисей. Георгий Львович съездит в Красноярск, купит, что нам надо, привезет почту, мы погрузим уголь, приведем все в порядок и пойдем далее…»

Душой этих вечеров и хозяйкой была единственная женщина на корабле — двадцатидвухлетняя Ерминия Александровна Жданко, дочь генерала Александра Ефимовича Жданко, племянница знаменитого русского гидрографа Михаила Ефимовича Жданко, в ту пору начальника Гидрографической экспедиции Тихого океана, годом позже он станет начальником Главного гидрографического управления.

«Ни одной минуты она не раскаивалась, что „увязалась“, как мы говорили, с нами, — с большим уважением и теплотой писал позднее о ней В. И. Альбанов. — Когда мы шутили на эту тему, она сердилась не на шутку. При исполнении своих служебных обязанностей „хозяйки“ она первое время страшно конфузилась. Стоило кому-нибудь обратиться к ней с просьбой налить чаю, как она моментально краснела до корней волос, стеснялась, что не предложила сама. Если чаю нужно было Георгию Львовичу, то он предварительно некоторое время сидел страшно „надувшись“, стараясь покраснеть, и когда его лицо и даже глаза наливались кровью, тогда он очень застенчиво обращался: „Барышня, будьте добры, налейте мне стаканчик“. Увидев его „застенчивую“ физиономию, Ерминия Александровна сейчас же вспыхивала до слез, все смеялись, кричали „пожар“ и бежали за водой».

У Георгия Львовича Брусилова даже родилась мысль поставить спектакль. Эта идея захватила всех, с энтузиазмом стали репетировать, готовили костюмы, гримерную устроили в бане.

Но с каждым днем «Св. Анну» все дальше и дальше уносило на север, экипаж все чаще стала посещать тревога.

Движение на север продолжалось не только в 1912 году, но и в 1913-м. Весной, когда все были уверены в освобождении из ледового плена, судно оказалось уже далеко за пределами Карского моря — в большом Полярном бассейне.

Зимовка была тяжелой. Каюты «Св. Анны» не были приспособлены к полярной зиме (помните: собирались строить избу на берегу?). Вся команда переболела тяжелой болезнью, сами они предполагали, что цингой. Особенно долго и тяжело — больше полугода — болел начальник экспедиции Георгий Львович Брусилов. Но это было еще не самое страшное, весной все понемногу поправились. Надо отдать должное, это было прежде всего результатом самоотверженного и трогательного не столько лечения, сколько ухода за больными Ерминии Александровны Жданко. Страшнее было другое — экипаж судна больше уже не составлял единого целого. Тогда еще не было в обиходе такого научного термина, как «психологическая несовместимость в условиях маленького коллектива, ограниченного в небольшом пространстве небольшого экспедиционного судна». Тогда еще не было кандидатских и докторских диссертаций на эту тему, и с этой проклятой несовместимостью, наделавшей столько бед в различных экспедициях, не знали, как бороться. А она-то и сделала свое черное дело: начались трения между участниками экспедиции, а что еще хуже — начались стычки между ее начальником и штурманом…

Летом 1913 года «Св. Анна» находилась уже в широтах северной части огромного пролива между Новой Землей и Землей Франца-Иосифа. Направление дрейфа время от времени менялось на северо-западное, а то и на западное, вокруг виднелось много разводий, снова появилась надежда, снова вспомнили об австрийской экспедиции на судне «Тегеттгоф», открывшей в 1873 году в результате подобного дрейфа Землю Франца-Иосифа. Тремя годами ранее это открытие предсказал теоретически, на основании анализа дрейфа льдов в Полярном бассейне, выдающийся русский географ и революционер Петр Алексеевич Кропоткин. Впрочем, Российского флота лейтенант Н. Г. Шиллинг, впоследствии вице-адмирал, писал о возможной земле в этих координатах еще в 1865 году в «Морском сборнике» и сообщал в докладной записке Русскому географическому обществу по случаю столетия со дня смерти М. В. Ломоносова. Н. Г. Шиллинг сделал этот вывод на основе анализа дрейфа морских льдов между Новой Землей и Шпицбергеном: что в этом районе надо искать большую неизвестную землю или даже целый архипелаг. Случайно ли это совпало со столетием со дня смерти М. В. Ломоносова? Нет, потому что именно он первым в «Кратком описании разных путешествий по северным морям и показании возможному проходу Сибирским океаном в Восточную Индию» высказал гениальную догадку о том, что, «может быть, и не в самой полярной точке, однако близ оной должно быть немалому острову или еще многим». На пути к полюсу может быть «высокая и приглубая земля». Он даже указывал ее координаты, уточняя, что это «великий остров, который лежит к северу далее 80 градусов 11 минут, склоняясь от Шпицбергена к востоку». Это как раз координаты Земли Франца-Иосифа.

Но «Тегеттгоф», охваченный льдами близ Панкратьевых островов, у северо-западного берега Новой Земли, понесло к южным берегам Земли Франца-Иосифа. «Св. Анна» же дрейфовала гораздо восточнее, а затем и севернее.

Может быть, летом 1913 года «Св. Анна» все-таки и выбралась бы из плена, не будь ледовое поле, в которое она вмерзла, таким большим и прочным. Имейся на корабле хоть какое-то количество достаточно сильной взрывчатки, может быть, и в этом случае освободились бы из ледовой ловушки, но на «Св. Анне» был только черный порох, а он оказался непригодным для этих целей. Пытались прорубить канал до ближайшей полыньи, но расстояние до нее — около четырехсот метров — было для небольшого экипажа слишком большим.

В августе надежда снова потухла, разводья стали затягиваться свежим льдом, пришлось готовиться к новой зимовке. И тут произошла новая стычка между Брусиловым и Альбановым, давно назревавшая, резкая и жестокая, после которой они, кажется, больше уже ни разу не разговаривали спокойно, не считая тех последних дней, когда Альбанов готовился уходить с судна. Теперь нам до конца уже не выяснить причин этого тяжелого разлада, приведшего к тому, что Альбанов попросил Брусилова освободить его от обязанностей штурмана.

Мы знаем причины разлада только по объяснению Альбанова:

Несколько месяцев Альбанов жил на «Св. Анне», уединившись в своей каюте, в качестве пассажира.

В начале января 1914 года он обратился к Брусилову с просьбой дать ему материал для постройки саней и каяка: ему тяжело оставаться на судне ненужным пассажиром, и он один уйдет по плавучим льдам к ближайшей суше — к Земле Франца-Иосифа. Решился он на этот шаг, видимо, после долгих раздумий; уйти в это время со «Св. Анны», да еще одному, — это ведь не сойти по трапу с прогулочной яхты в очередном порту.

Брусилов, как он писал в «Выписке из судового журнала», доставленной Альбановым в Главное гидрографическое управление, «понимая его (Альбанова) тяжелое положение на судне», разрешил ему покинуть корабль.

Экипаж «Св. Анны» переживал тяжелое время: будущее было тревожным, стычки между капитаном и штурманом, хотя оба и старались избегать друг друга, продолжались, с каждым днем все заметнее пустели кладовые и трюмы, ближайшая земля все дальше уплывала на юго-восток, а предстояла еще одна и более тяжелая зимовка, а может, и не одна. Если в первую зиму везло с охотой (47 медведей и около 40 тюленей), то во вторую зимовку ее вообще не было, и особенно рассчитывать на нее не приходилось. А даже в самом лучшем случае — если, подобно «Фраму», «Св. Анне» после долгого дрейфа суждено было освободиться изо льдов, то ей до того времени предстояло дрейфовать еще пятнадцать-шестнадцать месяцев. Это, повторяю, в лучшем случае, но и на этот срок продовольствия было недостаточно. И все больше и больше людей склоняются к варианту Альбанова: хотя бы части экипажа нужно покинуть судно, пока еще сравнительно недалеко Земля Франца-Иосифа, тогда оставшимся на судне хватит продовольствия протянуть до октября 1915 года, то есть до времени вероятного освобождения изо льдов.

Брусилов, как он написал все в той же «Выписке из судового журнала», снова «пробовал разубедить их, говоря, что летом, если не будет надежды освободиться, мы можем покинуть судно на ботах, указывая на пример „Жаннетты“, где им пришлось пройти гораздо большее расстояние на вельботах, чем это придется нам, и то они достигли земли благополучно».

Альбанов заявляет, что на последнее надеяться наивно, тем более что экипаж «Жаннетты» добрался до земли далеко не так благополучно, как утверждает капитан, да и нельзя брать себе в пример эту экспедицию, потому что она дрейфовала совсем в другой части Северного Ледовитого океана, подчиняясь совершенно иным гидрометеорологическим законам, — и отношения между штурманом и капитаном обостряются еще больше, а Земля Франца-Иосифа тем временем все дальше уплывает назад.

Уже вышел керосин, для освещения пользовались жестяными баночками с тюленьим или медвежьим жиром, они больше коптили, чем светили. С потолка текло. В каютах, температура в которых редко поднималась до плюс четырех, всегда висел промозглый туман. Все были невероятно грязны. Пробовали варить мыло, но неудачно — «насилу удалось соскоблить с физиономии эту „замазку“».

И команда вновь просит прийти к себе капитана, и когда он пришел, то снова обратились к нему с просьбой разрешить им тоже строить каяки по примеру штурмана, потому что на третью зиму не хватит провизии. Брусилов, поняв, что их не разубедить, объявил, «что они могут готовиться и отправляться хоть все».

И действительно, сначала решают идти почти все, потом часть из них начинают одолевать сомнения, и они решают остаться с Брусиловым, потом почти все решают остаться, и снова решают идти…

В конце концов на судне, кроме Брусилова, решают остаться сестра милосердия Ерминия Жданко, боцман Иван Потапов, старший машинист Яков Фрейберг, гарпунеры Вячеслав Шленский и Михаил Денисов, два молодых матроса Густав Мельбарт и Иоганн Параприц, стюарт Ян Регальд и повар Игнатий Калмыков. С Альбановым уходят матросы: два неразлучных друга Александр Конрад и Евгений Шпаковский, Ольгерд Нильсен, Иван Пономарев, Александр Шахнин, Иван Луняев, Александр Архиереев, Гавриил Анисимов, Прохор Баев, Павел Смиренников, машинист Владимир Губанов, старший рулевой Петр Максимов, кочегар Максим Шабатура.

Как относится к этому капитан?

Теперь он, кажется, уже рад, что все так сложилось. Вот что он записал в судовом журнале 4 февраля: «На судне остаются, кроме меня и Е. А. Жданко, оба гарпунера, боцман, старший машинист, стюарт, повар, 2 молодых матроса (один из которых ученик мореходных классов). Это то количество, которое необходимо для управления судном и которое я смогу прокормить оставшейся провизией еще 1 год. Уходящие люди не представляются нужными на судне, так что теперь я очень рад, что обстоятельства так сложились».

Начинается подготовка к походу. Работа не прекращается и ночью, ведь с каждым днем до спасительной земли все больше миль. Самодельные нарты и каяки ненадежны, но что делать, никто не собирался попадать в эти широты. Как писал потом в предисловии к красноярскому изданию «Записок…» В. И. Альбанова известный полярник, начальник гидрографической базы в Хатанге, Владилен Александрович Троицкий, активно помогавший мне в попытке разгадать дальнейшую судьбу экипажа «Св. Анны», «походное снаряжение и запас продовольствия уходящих со „Св. Анны“ были далеки от образцов, выработанных к тому времени опытом полярных путешественников. Все бедствия, выпавшие на долю путников и описанные Альбановым, объясняются прежде всего несовершенством снаряжения и недостаточным питанием. Это не было виной Альбанова или Брусилова, совершенно не предусматривавших при отплытии экспедиции подобного путешествия по льду, скорее, надо удивляться мастерству Альбанова, сумевшего из запасных парусов и кусков судового дерева изготовить каяки и нарты, сделавшие возможным поход по льдам».

15 апреля 1914 года Альбанов с тринадцатью спутниками начинает поход на юг. С собой Альбанов забирает копию судового журнала, документы и письма оставшихся на судне. Особенно много пишут — «с утра до вечера вот уже целую неделю» — Брусилов, Жданко и Шленский. И Альбанов боялся, что почта получится очень громоздкой, но, к его удивлению, она оказалась невелика.

Восемьдесят два процента провианта составляют сухари. А сколько времени продлится этот поход? Месяц? Полгода? Год?..