Загадка «Приюта охотников»

ВИД С ПТИЧЬЕГО ПОЛЕТА

Во время завтрака Тараса так и подмывало рассказать Сане о своих ночных похождениях. Но капитан торопился. Даже любимую форель ел без аппетита и поминутно подкручивал ус, выражая этим жестом свою озабоченность.

По тому, как Фокин обращался с усами, всегда можно было определить его настроение. Солдаты хорошо изучили привычки ротного и нередко этим пользовались. Когда капитан бывал в добром расположении духа, к нему запросто подходили с любыми просьбами. В один из таких моментов Горшков и выпросил у командира трофейный бинокль, предмет зависти всей роты. Бинокль был цейсовский, двадцатикратного увеличения, в блестящем кожаном футляре. Что только капитану ни предлагали за него в обмен: часы, зажигалки, кортики с наборными ручками. Он неизменно отказывался от заманчивых предложений, а тут вдруг взял и отдал. Только и сказал: «Ну Горшков!.. Умеешь пользоваться моими слабостями…» И перестал о бинокле вспоминать. Весна, победа… До игрушек ли? И лишь когда бинокль перешел к Тарасу, одобрительно хмыкнул.

А произошло это так. Горшков, узнав, что вопрос об отъезде Тараса окончательно решен, опечалился: «Как же ты без нас будешь жить-то? А мы как без тебя?..»

«Я бы никогда из родной роты, — невесело отозвался Тарас. — Но пришел приказ уволить лиц непризывного возраста. Дядя Саня в отпуск едет и везет меня к своим родителям. У нас с ним больше никого на свете нет».

Старший сержант помрачнел. Веснушчатое лицо его, обычно улыбчивое, стало суровым. Таким оно всегда становилось в разведке.

«Домой, значит, едешь? В Россию? — глухо протянул Горшков. — Неисповедимы людские пути-дорожки. Расходятся они у нас на сегодняшний день, Поярков. Ты вот что…»

Старший сержант полез в чемодан, вытащил знаменитый бинокль, бережно продул линзы, уложил снова в футляр и протянул Тарасу. Парень запротестовал: это ж на всю жизнь память о капитане!

«Бери, коли дают, — грубовато сказал Горшков и повторил с усмешкой: — Бери, отрок, и поминай дядьку Миколу незлым словом…»

Получив королевский подарок, Тарас почувствовал себя на седьмом небе, и не было отныне занятия для него интересней, чем рассматривать в бинокль не видимое простым глазом. Мир становился огромным, далекие предметы — близкими.

Вот и сейчас, проводив Фокина к бургомистру соседнего села, с которым капитан должен был определить лесные делянки, подлежащие вырубке, Тарас вооружился биноклем и отправился обследовать окрестности.

Гуляя по селу, парень из любопытства заглянул в католический собор — огромное гулкое сооружение со стрельчатыми сводами. У алтаря в полукруглых нишах и возле колонн, поддерживающих разрисованные фресками своды, стояли деревянные фигуры. Колонн было много. Массивные, с затейливой резьбой, они выстроились двумя рядами, разделяя собор на три неравные части. В мерцающем свете лампад темные кукольные физиономии водили за тобой глазами. Вверх под купол устремлялись разноцветные витражи. И еще был балкончик, обнесенный витиеватой деревянной решеткой. К нему с двух сторон вели лесенки, огороженные такими же резными заборчиками.

Протестантская церковь была поменьше и поскромнее. Никакой позолоты, никаких лепных карнизов и всяких там фресок. Беленные известкой стены выглядели естественно и строго. Пол из каменных серых плит был исшаркан. Но и здесь для молящихся стояли скамейки.

«Черт знает что, — подумал Тарас. — На каких-то сто крестьянских дворов две церкви. На каждую старуху по плацдарму приходится… Посидят, отдохнут, споют хором или в одиночку и уходят с сознанием выполненного долга. А в войну что творили…»

Самым привлекательным местом в протестантской церкви оказалась колокольня. С широкой площадки открывался шикарный вид. Подняться туда можно было по лесенке, круто взбегающей вверх по узкой крутой галерее. Сперва, правда, церковный служитель не пускал его.

— Не положено, — сказал, но, узнав, что он русский, поспешно отступил: — Сын герр коменданта? — воскликнул преувеличенно громко, словно это знакомство его чрезвычайно обрадовало. — Битте, битте! Я сам вас провожу!

В деревне новости разносятся моментально, и все, конечно, уже знали об их приезде. «Только почему Саню упорно называют комендантом? — подумал Тарас. — Сначала фрау Ева, теперь этот дьяк». Спорить он не стал. Может, так надо. Комендант значит начальник. В конце концов Фокин — единственный русский офицер на всю округу, хоть они и приехали сюда с другим заданием…

Тарас прижал бинокль к глазам и занялся изучением местности. К горизонту, поднимаясь все круче, уходили горы, покрытые лесами. Линия их была мягкая, округлая, словно сглаженная. То ли дело Карпаты, где им пришлось воевать. Вот где крутизна! Все вплоть до пушек солдаты втаскивали на себе, потому что лошади такой подъем одолеть не могли. А какие там ущелья, пропасти, сорвешься — и поминай как звали. Или снежные пики, врезающиеся в небо!.. Нет, здешние горы ни в какое сравнение с теми не шли. И название у них скучное — Шварцвальд, Черный лес.

Переведя взгляд пониже, Тарас увидел гостиницу. Даже вывеску, прибитую к воротам, рассмотрел. На желтом фоне черной краской готическим шрифтом выведено: «Приют охотников». Рядом с надписью изображена оленья голова с ветвистыми рогами. Интересно, водятся ли в лесах олени? Наверное, за войну всех перебили…

Двор отеля был пуст. Но вот с черного хода вышла женщина с ведрами в руках. Тарас уже видел ее. Это была кухарка, пожилая немка с узким лицом и впалой грудью. Из двери выглянула хозяйка. Фрау Ева очень симпатичная, а по сравнению с кухаркой просто красивая. Невысокая толстуха, ловкая в движениях, очень подвижная, она, казалось, умудрялась находиться сразу в нескольких местах. Прическа у фрау прилизанная, глаза навыкате — светло-голубые; губы бантиком придавали лицу капризное выражение, которое сразу же исчезало, стоило хозяйке улыбнуться.

Вскоре обе женщины скрылись в доме. На минуту показался бармен, длинный с маленькой головкой мужчина неопределенного возраста. Тарас его сразу невзлюбил. Бармен напоминал лакеев из фильмов про дореволюционную жизнь, угодливых и в то же время себе на уме.

«Вот, собственно, и все знакомые обитатели „Приюта охотников“», — отметил про себя Тарас. Недоставало только ночного знакомца. Но и он скоро появился. Вышел из сарая и, жмурясь от яркого солнца, потянулся, будто спросонья. Мощные цейсовские линзы приблизили физиономию Ганса Майера, разделенную на две совершенно непохожие половины. Справа лицо было как лицо, без особых примет, даже миловидное. Но стоило повернуться левой стороной, и картина менялась. На войне Тарас привык к виду раненых, и все же шрам Ганса Майера, извилистый, со стянутыми складками розовой кожи, вызывал содрогание и отвращение. Наверное, еще и потому, что это было лицо врага: ведь Ганс получил ранение на восточном фронте.

На несколько минут Тараса отвлекли грузовики, проехавшие по дороге в город. Когда же он снова поймал в окуляры фигуру Майера, то удивился: зайдя за сараи, чокнутый немец воровато оглянулся и стал вышагивать вдоль ограды. На первый взгляд движения его выглядели бессмысленными. Вот он дошел до поворота стены, постоял, повернулся и, четко, по-военному отбивая шаг, двинулся обратно. Присмотревшись, Тарас, однако, обнаружил в его ходьбе определенную закономерность. Стоп!.. Майер сделал разворот на девяносто градусов и пошел на сей раз под углом. Отсчитал тридцать шагов и опять развернулся. Сделал еще семнадцать и на этом месте воткнул в землю палку. Тут его что-то спугнуло. Тарас не сразу понял, что именно, и, лишь оторвавшись от бинокля, увидел повозку, въезжавшую во двор. Лошаденкой, лихо размахивая кнутом, правила девчонка. Она подогнала повозку к черному ходу. Из двери тотчас выскочила кухарка и стала помогать девчонке сгружать с подводы бидоны. Ганс Майер тем временем скрылся в сарае.

Тарас спустился с колокольни и помчался в гостиницу. Захотелось поближе рассмотреть ту рыжую… Впрочем, время обеденное, скоро должен вернуться Саня. «Сказать ему или не сказать?» — раздумывал Тарас. С одной стороны, нехорошо что-либо скрывать от капитана, но с другой — о чем толковать? Ни одного факта — сплошная фантазия. Какой-то чужак производит странное впечатление. Ну и что? На то он и калека, контуженный… Но любопытно все-таки, что он там, за сараями, вымерял?.. Нет, надо еще понаблюдать и с выводами не спешить. Ни к чему по-пустому отвлекать Саню, когда у него своих дел по горло.

Когда Тарас вошел во двор гостиницы, повозка еще стояла. Бидоны, уже пустые, лежали в ней на боку. Гнедая тощая кобылка, понурив морду, лениво обмахивалась хвостом. Вид у нее был заморенный. Тарас пошарил по карманам, но ничего подходящего не обнаружил. В роте он частенько подкармливал лошадей хлебом, густо посыпанным солью, — солдатской пайки хватало с избытком, можно было поделиться.

— Отойди от повозки! — услышал Тарас и обернулся. Позади с кнутом в руках в воинственной позе стояла девчонка. Вблизи он ее рассмотрел: рыжие жесткие волосы, причесанные пятерней, щеки, нос густо усыпаны золотистыми конопушками. Даже пушок на обветренных руках отливал желтизной. Рыжуха, как сразу мысленно окрестил ее Тарас, ростом была пониже его. Из-под куцего ситцевого платьица выглядывали острые колени. Подойти к незнакомому парню она, как видно, не решалась, но для храбрости говорила нарочито громко и грубо.

— Что понадобилось? Нечего нос совать. Ты кто?

Зеленые девчоночьи глаза смотрели зло.

— А ты? — в свою очередь спросил Тарас. Боязливость девчонки, прикрытая вызывающей дерзостью, забавляла и льстила. — Я-то тут живу.

— Постоялец, что ли? Да ты, никак, тот самый русский? Сын герр коменданта, да?..

— Точно.

Девчонка исподлобья всматривалась в него, незаметно одергивая подол платья, из которого давно выросла.

— А почему по-немецки хорошо говоришь?

— У ваших обучение прошел, практическое…

— В плен взяли, что ли?

— Черта с два… На улице схватили, заперли в теплушку и ту-ту в фатерланд…

— А не врешь? — подозрительно спросила девчонка.

— Радости мало — такое сочинять.

— А где жил?

Рыжуха явно заинтересовалась новым знакомством, но дистанцию, достаточную для того, чтобы в любой момент удрать, все же сохраняла.

— На юге возле Клиенталя на бауэра «пахал», пока не убежал. Долго по Польше скитался, ждал наших. Натерпелся всякого, но зверюгу-бауэра не забуду никогда. Бил почем зря…

— Богатые все такие…

— Этот гад без плетки не ходил. — Тарас переступил с ноги на ногу, и Рыжуха испуганно дернулась. — Да ты вроде боишься меня?

— Еще чего!.. Знаю я вас. Останавливались как-то в деревне американские солдаты, так всех кур перестреляли и за девушками гонялись.

— Это ж союзнички. Различать надо, — обиделся Тарас. Он знал по рассказам капитана Фокина на политчасе, что эти районы освобождали американцы, а позже по Берлинскому соглашению Тюрингия отошла к нам.

— Кто вас разберет, — сморщила Рыжуха нос.

— Не ребенок, соображать должна и понимать разницу между Советской Армией и всякими там…

Губы Рыжухи тронула ухмылка, но тут ее позвали.

— Гертруда, возьми деньги, — донесся из кухни переливчатый голос фрау Евы.

Девчонка скрылась за дверью, а через минуту оттуда раздались вопли. Сначала ничего нельзя было понять. Потом Тарас разобрал:

— Как можно? Ну как можно! С каждым разом вы платите все меньше. На такие гроши разве проживешь? Ноги протянешь, сдохнешь…

Фрау Ева что-то сказала. В ответ послышалось:

— От ваших обещаний наша семья давно опухла. Пропадем от голода. Марки сейчас ничего не стоят!..

На сей раз и фрау Ева повысила голос.

— Вот что, — произнесла высокомерно. — Другие предлагают мне молоко по более низкой цене, но я сентиментальна, жалею родственников и потому пока беру у вас. Пока!.. Понятно? Советую прекратить истерику, а то будет поздно. Иди, передай дорогой сестричке все, что я сказала. Время теперь такое, каждый должен думать о себе. Прощай!

Рыжуха выскочила на крыльцо со слезами на глазах. Тарас, увидев ее, расстроился. «Заступиться за девчонку, что ли? — мелькнула мысль. — Должна же фрау Ева подумать о людях, войти в их положение. Тетка вроде бы добрая…» Но когда он сказал об этом вслух, Рыжуха изумленно переспросила:

— Добрая? Как же…

— Фрау Ева Шлифке…

— Никакая они не Шлифке, — перебила Рыжуха. — Дрянь она, Флик… Всегда обирала своих клиентов. Эсэсовская гадина!..

Девчонка оттолкнула Тараса, вскочила в повозку и хлестнула кобылку кнутом.

Стук колес давно затих за воротами, а Тарас все еще стоял, глядя ей вслед. В нескольких фразах, брошенных девчонкой в гневе, он получил целый ворох информации, в которой необходимо было разобраться.

В первую очередь, путаница в именах: Флик — Шлифке! Любезная, улыбчивая фрау Ева — дрянь, грабящая клиентов? Что-то не вяжется… И откуда у Рыжухи такая неуемная злость? Как она сказала: эсэсовская гадина! Но фрау Ева при первом знакомстве сообщила, что муж ее, солдат-пехотинец, погиб на фронте в первый год войны, а с наци она никогда никаких отношений не поддерживала. Вот какие дела!..

Черт возьми всех этих немцев и немок. Никому до конца верить нельзя…