Загадка «Приюта охотников»

ВОЕННАЯ ХИТРОСТЬ

Потрясенная открывшейся перед ней картиной, Рыжуха стояла посреди зала и испуганно шептала:

— Майн готт, какой ужас! Сколько добра пропало!..

В деревне узнали о ночном нападении на «Приют охотников», и мать прислала Гертруду узнать, привозить ли молоко. Ведь после случившегося постояльцы наверняка уйдут из отеля. Кто же согласится терпеть неудобства?

Тарас подошел к Рыжухе. Девчонка отозвалась на его приветствие и взглянула на парня округлившимися от страха глазами.

— Зачем же ломать стены? — спросила сдавленно. — Почему надо портить замечательные продукты?

Она еще раз обвела изувеченный зал взглядом и уставилась на Тараса с такой надеждой, будто тот мог ответить на все недоуменные вопросы.

Парню стало неловко. Разведчик не имеет права фантазировать. Но показать перед девчонкой полную неосведомленность было досадно.

— Следствие ведется, — многозначительно сказал он. — В ближайшее время специалисты разберутся… А пока все полагается держать в тайне.

Из кухни выглянула фрау Ева, страдальчески закатила глаза:

— Я разорена. Я погибла! Где найти помощь в трудную минуту?..

Лицо Гертруды мгновенно преобразилось. Она враждебно покосилась на фрау Еву и отчужденно спросила:

— Молоко не потребуется ни сегодня, ни завтра. Правильно я поняла?

— Да уж, милочка, — плаксиво сказала фрау Ева. — Ты, пожалуйста, передай своим: мне так нужна моральная и физическая поддержка…

— Передам слово в слово, — бросила Гертруда и, круто повернувшись, вышла из зала. Тарас последовал за ней.

— Ты отчего разозлилась на тетку?

— А пусть эта дрянь не притворяется. О родственниках вспомнила, когда ремонт предстоит. Прежде по-иному пела: «Каждый должен думать о себе…»

— Насолила она тебе, видать, крепко, — засмеялся Тарас.

— Так этой дряни и надо. — Гертруда мстительно кивнула головой. — Плачет, что разорена. Пусть кого другого обманывает! Мы-то знаем, сколько у нее припрятано…

— Послушай, — воскликнул Тарас, внезапно осененный блестящей, на его взгляд, догадкой. — Раз тебе про Еву так все хорошо известно, помогла бы мне?

— Капитал она в основном держит в ценных бумагах…

— Плевал я на ее капитал. — И Тарас рассказал девочке о пропавшей из альбома фотографии.

— Что там, говоришь, на обороте написано: милой Еве? — переспросила Гертруда. — Такую реликвию ни за что не уничтожит. Спрятала!

— Почему ты в этом уверена?

— Тетка сентиментальна, можешь мне поверить. Она обожает сувениры, хранит засушенные цветочки, старые открытки. И если до сих берегла фотографию, то порвать будет не в силах, Спрятала, это точно.

— А куда? Ты хоть предположительно можешь подсказать?

Девчонка отрицательно покачала головой. Но любопытство пересилило:

— А кто был снят на карточке? Ты догадался?

— Я принял его за Ганса Майера. Во всяком случае, очень похож, двойник да и только…

И снова Гертруда, услышав имя Майера, испугалась.

— Почему тебя страшит этот человек? — спросил Тарас.

— Не выдумывай, — возразила Рыжуха преувеличенно громко. — Мне некого бояться.

Она повернулась и пошла к воротам. Тарас догнал Гертруду на дороге и пошел рядом размашистым мужским шагом. Девчонка молчала.

— Ты что, обиделась?

— С какой стати я буду на тебя обижаться? Как приехал, так и уедешь… И запомни: я ничего не боюсь! — повторила как заклинание, и Тарас понял: боится.

— А почему несколько дней назад не захотела меня по деревне провезти? Почему?

— Ничего-то ты не понимаешь. Странный какой-то, с луны, что ли? Тут совсем другое, — возразила Гертруда и посмотрела на парня с вызовом: — Ну хочешь, я с тобой в кино схожу? Даже сегодня…

— Так сразу? — опешил Тарас. Он был совершенно не подготовлен к такому предложению.

— Или тебе особое разрешение требуется?

— Зачем же? — И ничего лучше не придумав, брякнул: — Нужен мне твой фашистский фильм!

— Никакой он не фашистский, а про любовь. Я уже раз смотрела и еще пойду.

— Про любовь мне не интересно.

— Много ты понимаешь! Еще как интересно. Один барон влюбляется в бедную девушку…

— Осчастливил, значит, — прокомментировал Тарас.

— Ей просто повезло. Так иногда бывает. Девушка стала богатой, будет иметь много красивых платьев, теплую шубу и всегда сытно есть.

— Разве в этом счастье?

— А в чем же, по-твоему?

— Ну, это когда…

Тарас запнулся. До сих пор он не задумывался над такими вопросами, тем более никогда об этом вслух не рассуждал. И все же подобрал нужные, по его разумению, слова:

— Я тебе совсем просто скажу: мне нравится, когда работа есть интересная. Еще — без товарищей жить не могу. Какая жизнь без друга! И чтоб мечта была не о тряпках, а о будущем. Если всем вокруг хорошо и весело, то это и есть самое настоящее счастье.

— Жутко интересно. — Гертруда язвительно расхохоталась. — Работа, товарищи… Да какое мне дело до всех! Что самой-то останется?

— Рассуждаешь, как твоя паршивая тетка, — возмутился Тарас. — Человек-одиночка хуже зверя. Тем люди и отличаются от хищников, что друг к другу жмутся, помогают в горе и в радости. Я, конечно, о настоящих людях говорю. Фашисты не в счет. Иметь товарищей — первое условие.

— Красивыми словами сыт не будешь, — отрезала Гертруда, презрительно поджав губы. Она вела себя как взрослая, подсмеивающаяся над несмышленышем.

— И откуда в тебе столько мусора! — воскликнул Тарас. — Да мы за красивые слова свою жизнь не жалели!

— Дай мне лучше хлеба, да побольше, — выкрикнула Гертруда. — Уговаривать все умеют, даже под маргарин-эрзац!..

— С кем сравниваешь, дура!

Тарас готов был треснуть ее. Он кипел от негодования. Капиталистка несчастная. Ей бы только брюхо набить! На бароне размечталась жениться! А чтоб для своего народа поработать — кишка тонка. Пусть дядя — то есть Советская страна — заботится?.. Нет уж, извините, и руки испачкать придется, и повкалывать, чтобы фашизм до конца уничтожить да новую жизнь наладить. Иначе не будет ни сала, ни хлеба, ни радости!

Все это и многое другое выкрикнул Тарас в запальчивости. Думал, девчонка будет спорить, в драку полезет. Но Гертруда на удивление умолкла.

— Ладно, черт с ним, с кино. Мне домой надо, — не глядя на Тараса, тихо сказала она после паузы. — А ты иди…

Рыжуха уходила не оборачиваясь. Лишь у поворота дороги придержала шаг и крикнула:

— В бюро поищи. Там должно быть потайное отделение…

Гертруда скрылась за поворотом, а Тарас все глядел ей вслед. Ненормальная девчонка! То скрытничает, то ни за что ни про что выдает такое… Он ни секунды не сомневался, что Рыжуха сказала правду. Потайное отделение в бюро — как он раньше не додумался. Вероятность существования тайника он не исключал и даже заглядывал за картины, развешенные по стенам.

Картинки были так себе: жирные ангелочки, увитые цветочными гирляндами; кирхи — в разное время года под разными ракурсами; пастушки с козочками… Простучал по углам стены, обследовал пол — мало ли на какую хитрость идут люди, А заглянуть в бюро — чего, казалось бы, проще — не сообразил.

Вернувшись в отель, Тарас узнал, что фрау Еву вызвали в полицию. Можно было действовать не спеша, основательно. Сначала Тарас осмотрел бюро снаружи. Потом заглянул внутрь: деловые бумаги, письма, мелкая разменная монета. Он был настойчив и продолжал поиски.

Секрет оказался несложным: два ящика чуть короче, за ними в глубине — свободное пространство. Там Тарас обнаружил старинные бумаги, крупные денежные купюры и несколько фотографий, тех самых, вынутых из альбома. Так вот чего боялась фрау Ева! Сплошь немецкие офицеры, одетые в форму вермахта и СС…

Скатившись по лестнице, Тарас влетел в номер, где Фокин с Зарубиным разыгрывали партию в шахматы.

— Нашел! Вот они! — закричал он и торжественно рассыпал веером фотографии, обнаруженные в тайнике. Он был горд и доволен собой, старался изо всех сил выглядеть сдержанным, полным достоинства. Настоящий мужчина не должен выплескивать чувства наружу. Но это плохо удавалось.

— Порядок, дружище, — обрадовался Фокин и, пристально вглядевшись в снимки, выбрал именно тот, о котором прежде рассказывал Тарас. Повернувшись к Зарубину, он сказал: — Надо размножить и раздать людям.

— В один момент, — отозвался майор, сгребая заодно и другие снимки. — Удача! Как раз то, что необходимо. — Убегая, он приветливо махнул Тарасу рукой и крикнул: — Молодец, солдат!

После обеда зарядил дождь. Разрушенный отель окутался серым зловещим полумраком. Сидя в номере, оказавшемся, кстати, поврежденным меньше других, Тарас смотрел в окно. После беспокойной ночи и пережитых волнений клонило в сон. Но прилечь означало уснуть. Ему же хотелось дождаться отправившихся в полицию Фокина и Зарубина. Офицеры обещали скоро вернуться со свежими новостями.

Крупные дождевые капли неровно скатывались по стеклу, оставляя за собой змеящийся след. Тарас прислонился щекой — стекло было ледяным. В коридоре занимались уборкой, передвигали мебель, сгребали битое стекло.

Окружающая обстановка вызывала тревожное чувство зыбкости и неустроенности окружающего мира. Так уже было. Тарас точно знал: он уже испытал нечто подобное. Память цепко хранит даже такие вещи, о которых хочется забыть. Слишком мучительно бывает иногда вспоминать пережитое. Тяготит, что совершено слишком много ошибок, можно было бы уберечься от них. Но жизнь нельзя прокрутить вспять. Невозможно заново повторить удачи, суметь уйти от поражений, Впрочем, тогда, в Эстергоме, могли ли они поступить иначе? Даже права умереть — и того не было. Не вернуться с задания означало не выполнить его…

Уже вечерело, и немцы были не далее чем в ста шагах, окружив двух советских разведчиков плотным кольцом. Надежды вырваться никакой.

«Сколько у тебя осталось гранат, Поярков?» — спросил у Тараса Горшков.

«Три. А что?»

«Отдай мне. И слушай… Есть один вариант!»

Тарас, судорожно сжимавший автомат, почувствовал, что ему стало жарко. Губы предательски задрожали — впору зареветь… Неужели удастся выбраться из передряги? Появился выход, который дядя Коля должен был обязательно найти. Или, на худой конец, придумать…

«Я тут, пока немцы дремали, приметил из окошка лукошко, — продолжал Горшков. — Глянь в пробоину, видишь трубу?»

«Нет, ничего не вижу!»

«Экий ты непонятливый, отрок. Гляди, над водой полукругом выступает сточная труба. Раз обозначена половина дырки, значит, между водой и верхним сводом есть промежуток. Помалу, помалу и пройдешь. Вода там потеплее будет, чем в Дунае, потому как под городом течет…»

До Тараса наконец дошел замысел старшего сержанта. Но… лезть в зловещую клоаку? Кто знает, что там: вдруг оползень, обвал?

«Попытка — не пытка, — пробурчал Горшков. В сумерках лица его было не разглядеть: — Готовься!»

«Я?.. Один?..»

«Отставить разговорчики. — перебил Горшков. — Вместе на тот свет смысла отправляться не имеет».

«Не могу я без тебя, дядя Коля». — В голосе Тараса послышались слезливые нотки.

«Вот что, парень, — тихо сказал Горшков. — Я понимаю: страшно. Да и меня жалеешь. Но дело прежде всего. Надо добыть схему минирования Дуная. И сделать это можешь только ты. Помнишь показания пленного сапера? Бункер, где размещается немецкий инженерный штаб, ночью охраняется лишь снаружи. А поскольку он расположен в подвале, там непременно должен быть сток воды. Вот его-то и нужно отыскать…»

«Вдвоем сподручней», — настаивал Тарас.

«Правильно, Поярков, — невесело усмехнулся Горшков. — Но такого шанса у нас нет. К тому же вымахал я вширь, габариты велики, А ты худющий, проскользнешь хоть в дырку, хоть в щель. Смотри и запоминай… — Старший сержант достал карту и, прикрывшись бушлатом, присветил ее фонариком. — Вот тут ты войдешь. Двинешь прямо, никуда не сворачивая. И лишь под площадью возьмешь чуток влево. Разведанный нами бункер находится как раз здесь. Ну а потом по обстановке… Возьми карту и фонарик. Я сейчас фрицам небольшой тарарам заделаю, а ты времени не теряй…»

Горшков выглянул в пробоину и, достав гранату, швырнул ее через борт. Раскатисто ухнул взрыв. В ответ застучали автоматы. Пули защелкали по воде. Вот оно — ощущение зыбкости и безысходности.

— Ты почему сумерничаешь? — громко спросил Фокин, входя в комнату.

Щелкнул выключатель. Свет полоснул по глазам, будто рядом разорвался снаряд. Зажмурившись, Тарас увидел жерло трубы, себя перед броском во тьму и… вернулся к действительности.

В комнату входили майор Зарубин и Курт Вильде. Все были возбуждены и оживленно переговаривались.

— Я ждал… ждал чего-то в этом роде! — воскликнул Зарубин, подкрепляя слова энергичными жестами. Горячий, порывистый, он ни минуты не мог оставаться в покое.

— Что касается меня, — заметил Курт Вильде, снимая фуражку и ладонью приглаживая седые волосы, редким венчиком обрамляющие круглую лысину, — то я сразу решил: тут не обошлось без гестапо. Его повадки мне хорошо известны.

— По личному опыту?

— Именно так, майор, — вступился за немца Фокин. Голос его прозвучал резко. — Товарищу Вильде пришлось познакомиться даже с Бухенвальдом.

— Простите, не знал… — Зарубин удивленно поглядел на шефа полиции. — Рад, что вам удалось остаться в живых. Я был недавно в Бухенвальде по делам службы и знаю…

Наступила неловкая пауза. Нарушил ее Фокин:

— Вы полагаете, Курт, организация «Стальной шлем» чисто фашистская?

— По имеющимся сведениям, она формируется в зоне ваших союзников из удравших на запад гестаповцев.

Тарас ничего не понимал: какая организация? при чем гестапо? Фокин перехватил его взгляд и рассмеялся:

— Товарищи, наш юный разведчик в неведении. А уж ему, согласитесь, следует быть в курсе. Разрешите проинформировать, товарищ майор?

— Я противник разглашения военных тайн. Однако это не относится к солдату Пояркову. Знаешь, кто снят на обнаруженной тобой фотографии?

— Ганс Майер?

— Увы, Курт Флик, хозяин «Приюта охотников».

— Муж Евы?

Фокин кивнул.

— Он самый. Точнее, бывший… Теперь она вдова. В мае сорок пятого года шарфюрера СС Курта Флика, принимавшего в своем отеле Геринга, наци номер два, схватили югославы и, разумеется, отправили на тот свет.

— При чем же здесь Майер?

— Да он и не Майер вовсе, а тоже Флик, родной брат Курта и, кстати, эсэсовец. На его счету сотни загубленных душ.

«Так вот почему его так боится Гертруда, — подумал Тарас. — Она знала…»

— Братья были близнецами, — уточнил Курт Вильде. Немец сидел в кресле, устало откинувшись на спинку, и полицейский мундир на его узких плечах походил на разъехавшуюся гармошку.

— Выходит, Ева и Майер, или как там его, были давно знакомы?

— Конечно, дружище, — подхватил Фокин. — Помнишь, сцену в гараже? Она лучше всего это подтверждает. Да и смешно было бы близким родственникам не знать друг друга. Но самое главное, — продолжал Фокин, — Курт Флик служил… знаешь где? В гестапо, сектор «С».

— Русский агентурный отдел, — опять пояснил Вильде.

— Вот пока что все факты. Остальное относится к области догадок, — остановил Фокина стоявший у окна Зарубин.

— Не совсем, герр майор, — возразил полицейский. — Фрау Ева на допросе показала, что муж был дома в последний раз в марте этого года, причем всего одну ночь. Видевший его бармен сообщил: при хозяине, когда тот появился, находилось два объемистых саквояжа. Что в них было, он не знает. Зато та рыженькая девчушка…

— Гертруда? — невольно вырвалось у Тараса.

— Да-да, известная вам особа, — понимающе улыбнулся немец, — рассказала, что в то утро, когда Курт Флик покидал дом, она привозила в отель молоко и видела его. В руках хозяина, Гертруда точно запомнила, был лишь маленький чемоданчик. Разве это не факты, достойные внимания, герр майор?

— Я предпочитаю синицу в руках журавлю в небе. — Зарубин потер лоб ладонью. — Предположим, саквояжи и их содержимое в отеле. Дальше?

— Гансу Майеру, давайте уж называть его так, каким-то образом, может, даже от брата стало об этом известно.

Но он не знал местонахождения тайника, — вмешался Фокин.

— Потому и искал, — вставил слово Тарас. Он больше не мог оставаться безучастным. — А затем нашел…

— Правильно, родной. — Фокин ласково поглядел на своего питомца. — Нашел и отправился в западную зону.

— Зачем?

— Причины могут быть разные. Покупателя, скажем, найти, о транспорте договориться… Спрятанное в отеле представляет, как видно, изрядную ценность.

— Возможно, не сошлись в цене, — высказал мнение Курт Вильде. — Вот бандиты и решили действовать самостоятельно. Но поскольку налетчики не знали истинного местонахождения тайника, то искали повсюду. Потому отель и подвергся разгрому… Мы захватили одного негодяя и получили от него показания.

— Тогда вы должны знать, что они искали?

— Об этом было известно лишь главарю шайки, а он погиб в перестрелке. — Курт Вильде подался вперед, отчего его жилистая шея стала еще длиннее, и спросил: — Вы по-прежнему настроены недоверчиво, герр майор?

Зарубин, скрестив руки на груди, молчал. И полицейский, сделав выжидательную паузу, заговорил снова:

— Раз нет возражений, давайте примем сказанное мною за рабочую гипотезу. Так вроде бы говорят криминалисты?

— Из вас классный сыщик получится, — рассмеялся Фокин.

— Благодарю за комплимент, герр комендант. Я учусь анализировать у вашего сына. У молодого человека просто замечательные способности!..

Тарас покраснел от удовольствия. Ему все больше нравился этот нескладный человек с мозолистыми руками кузнеца, оказавшийся по недоразумению тезкой эсэсовца Флика.

— Все! — резко выпрямившись, остановил веселый разговор Зарубин. — Подведем итоги! Так как налет банды не удался, в дело теперь вступит сам Майер. Когда можно его ждать?

— Кто знает, — пожал плечами Фокин. — Может, завтра, а то и через неделю-две.

— А вы как полагаете? — повернулся Зарубин к Вильде.

— Согласен с repp комендантом. Майеру ни к чему спешить. Наоборот, ему лучше выждать, пока все успокоится.

— Но мы не можем ждать у моря погоды, — сердито бросил Зарубин. — Слишком много чести. Как ускорить события?

— Это можно, — живо отозвался Фокин. — Перед нами реальный противник, не так ли? Так почему бы не применить к нему военную хитрость? Тарас, зови фрау на ковер!

Хозяйка отеля явилась моментально. Лицо ее было взволнованным, в припухших глазах затаился испуг.

— Мы весьма сожалеем о случившемся в вашем отеле, фрау Ева, — проникновенно сказал Фокин, и Тарас, понимавший его обычно с полуслова, насторожился. Капитан, если надо, умел мягко стелить, только спать было жестко.

— О да, благодарю за сочувствие, repp комендант! Так обидеть бедную вдову, — захныкала она. — Вы не представляете, господа офицеры, сколько я пережила…

— Понимаем, — сочувственно поддакнул Фокин, проигнорировав обращение к «господам». — Потому и испытываем потребность помочь. Инцидент может повториться. Граница рядом.

Фрау Ева насторожилась, а капитан между тем продолжал как ни в чем не бывало:

— Во избежание дальнейших недоразумений решено в вашем гостеприимном отеле разместить воинскую команду. Временно, конечно.

— Майн готт! Зачем? А мои постояльцы? У меня и так огромные убытки…

— Второй этаж можете сдавать, а первый так или иначе подлежит ремонту. Русские солдаты еще никого не разоряли, разве не так?

— И все же умоляю, герр комендант, не надо! — взмолилась хозяйка. — Я постараюсь сама управиться со своими делами. Я уверена, что смогу…

— Довольно, фрау Ева, — перебил Фокин. — Это приказ! Бефель! Готовьтесь к приему людей. Завтра…

Ева Шлифке испуганно замахала руками:

— Так скоро? Побойтесь бога, герр комендант. Вы решили меня загнать в тупик? Я не успею приготовиться…

— Хорошо, — согласился Фокин неохотно, — дам вам еще один день. Но это крайний срок. Послезавтра здесь будут солдаты, русские солдаты из комендантского взвода. А мы с сыном попрощаемся с вами сегодня вечером.

Когда за хозяйкой закрылась дверь, все находившиеся в комнате дружно расхохотались.