Загадка «Приюта охотников»

КУДА ОН МОГ УЙТИ?

Тарас еще никогда не видел такого леса, хоть повидал на своем коротком веку немало: и у себя на родине, и в Германии, и на берегу Дуная, и в Карпатских дубравах, где им пришлось целый месяц «загорать» под деревьями в снегу.

Роща, куда они пришли с Саней, была чистенькой, больше похожей на городской парк. Ни бурелома тебе, ни сушняка. Тропинки будто выметены, трава на полянах пушистая и короткая, словно ее подстригли, на стволах черной краской нанесены кольца, обозначающие возраст дерева.

— Нравится? — спросил Фокин, полной грудью вдыхая пахучий смолистый воздух.

— Не знаю, — пожал плечами Тарас.

Он любил лес, чувствовал себя в нем всегда уютно. Лес укрывал от пуль и снарядов, помогал уходить от погони. Здесь же ощущение совсем иное — будто попал в декоративный сад, а настоящий дремучий бор находится где-то там, дальше, за частоколом островерхих елей, взбирающихся по отлогим склонам гор. Лучше бы кусты с колючками, сквозь которые трудно продираться. Лучше уж запах прели и гнили, болота да зыбуны… Тарасу вспомнилось, как однажды в топи утонул их вороной по кличке Васька. Когда же это было? Пожалуй, осенью, в сентябре…

Тарас наконец-то стал полноправным бойцом разведроты. До тех пор положение его было неопределенным. Кормить кормили, но капитан Фокин не переставал ворчать: «Сколько можно говорить, чтоб не приваживали парнишку. В тыл его надо…»

Обняв Тараса за плечи и как бы приобщая к своему умиротворенному настроению, Саня мечтательно сказал:

— А по мне, так тут очень хорошо! Я в тайге вырос… — и, помолчав, заметил: — По-хозяйски за лесом смотрят, черти. Вот бы нам так. Знаешь, сколько лесного добра на Алтае пропадает? А в Германии каждое дерево на учете… Мы же надеемся, что лесных богатств у нас непочатый край. Вот закончу службу и поеду наводить дома порядок…

Денек, словно последний подарок затянувшейся осени, выдался теплый, солнечный. Ветер, накануне завывавший в трубах, утих, и рваные клочья облаков, развеянных по небу, неподвижно повисли над горами.

Оба стояли у развилки дорог. Влево уходила широкая просека. В дальнем конце ее слышался визг пил, стук топоров — шла заготовка дров. Туда и направлялся сейчас Фокин, исполнивший наконец обещание взять Тараса с собой.

Саня лишь с виду суров — это Тарас понял недавно. Как узнал, что у него погибли отец и мать и вообще никого близких на свете не осталось, аж с лица спал. А однажды тихо так, с тоской произнес: «Как же ты, дружище, дальше-то жить будешь?.. У меня тоже большое горе — жену с ребеночком немец угробил. Сынок был махонький, на меня лицом и характером походил. Эх, что говорить, осиротила нас война. Но ты не дрейфь. После победы такая жизнь пойдет! Мои старики нас приголубят, ласки на двоих достанет…»

С того момента, собственно, и началась их дружба. Иногда Тарасу казалось, что рядом с ним не дядя Саня, а родной отец. В чем-то они очень походили друг на друга. Правда, Фокин был пошире в плечах, покрупнее, но привычки, манера вести себя точно отцовские. Наверное потому, что батя тоже был кадровым командиром и всю жизнь провел в дальних гарнизонах. Тарас с матерью ездили за ним повсюду, и поэтому, когда мальчишку в школе однажды спросили: «Ты городской или деревенский?» — он, не задумываясь, выпалил: «Я военный!» Так, впрочем, и было. В детстве они играли в Чапая с Петькой, а позже в Александра Невского, пели «Каховку» и «Орленка» и видели себя в будущем в буденовках на лихом коне.

— Присядем, — предложил Фокин, устраиваясь верхом на свежеспиленном стволе. — Обстановка тут самая конспиративная. Ты, я понял, настаиваешь на соблюдении секретности. Так?..

В словах капитана чувствовалась ирония. В глубине глаз затаилась усмешка, свидетельствующая о том, что Саня настроен слишком добродушно и, по мнению Тараса, легкомысленно. То, что происходило в «Приюте охотников», было весьма серьезно. Тарас не в одночасье пришел к такому убеждению, так же как не сразу решился рассказать обо всем Фокину. Подтолкнули разговор с Рыжухой и сцена, разыгравшаяся на глазах сегодня утром…

Фокин ушел в местное отделение народной полиции, чтобы позвонить в комендатуру Эйзенаха, где они стояли на довольствии. У них заканчивались продукты, полученные на неделю. Комендатура располагалась от деревни далеко. Саня был этим обстоятельством недоволен. «На пятьдесят верст, — наставлял он, — мы с тобой единственные представители доблестной Советской Армии. Зато до союзничков рукой подать. Демаркационная линия — в нескольких километрах. Помни и ухо держи востро…»

Оставшись в одиночестве, Тарас послонялся по двору, заглянул в подвал. Интереса он никакого теперь не представлял. Все углы и закоулки подробнейшим образом исследованы, каждый поворот знаком. Если понадобится, сможет, ни обо что не споткнувшись, пройти из конца в конец.

Постояв в раздумье на ступеньках, ведущих вниз, Тарас вдруг обнаружил, что в гараже, расположенном напротив и обычно пустом, кто-то находится. Он выглянул из-за косяка, ничего в полутьме гаража не разобрал и только тогда вспомнил про висевший на груди бинокль. Многократно увеличенные контуры двух фигур выросли. Тарас без труда узнал сперва хозяйку, потом Ганса Майера, ожесточенно о чем-то спорящих.

Подтащив пару ящиков к окошку, юный разведчик сменил пункт наблюдения. Отсюда было лучше видно, но опять-таки ничего не слышно. Беседа, совершенно очевидно, протекала отнюдь не мирно. Фрау Ева стояла в воинственной позе, губы шевелились быстро-быстро. Майер открывал рот значительно реже, но каждую фразу сопровождал рубящим жестом.

Немая сцена, словно на театральных подмостках на фоне декорации — старого заброшенного гаража без машин, продолжалась минут пять. Затем Майер презрительно сжал губы и осуждающе поглядел исподлобья на собеседницу. Разозленная до последней крайности, та все не унималась. И тогда Майер резко выпрямился, сказал что-то отрывистое и властное. Фрау запнулась на полуслове. А он шагнул вперед и, к немалому удивлению Тараса, царственным жестом протянул руку. Что было самое удивительное, фрау без колебаний пожала ее весьма подобострастно. Майер усмехнулся. Лицо, обращенное к Тарасу благообразной стороной, выглядело надменно. Он снисходительно потрепал Еву по щеке. Мог ли позволить себе этакую выходку человек, живущий из милости по отношению к владелице отеля?

Картина эта настолько поразила Тараса, что он и сейчас, сидя рядом с Саней на стволе поваленного дерева, видел ее перед собой. Вот Майер протягивает руку, вот покровительственно двумя пальцами берет фрау Еву за щечку, будто не она, а он тут верховный владыка…

— Ну что ж, выкладывай тайны мадридского двора, — сказал Фокин, закуривая самокрутку.

Охлажденный насмешкой, Тарас начал рассказывать не очень охотно и потому нескладно. Не обрисовав до конца Ганса Майера, перескочил на сцену в гараже, а потом снова вернулся к контуженному и его поискам. Никакой системы… Саня ни разу не перебил. Он умел слушать. Иногда, бывало, какой-нибудь солдат из молодых, вернувшись из разведки, начинал, по мнению окружающих, нести такую околесицу, что уши вяли, а Фокин не останавливал. Лишь выслушав до конца, приступал к вопросам, размышляя при этом вслух, сверяя свои предположения с реакцией докладывавшего ему разведчика. Вот и теперь, дождавшись, пока Тарас умолк, капитан коротко спросил:

— Все?

— Как будто…

Фокин, не терпевший неопределенности, переспросил:

— Факты все?

— Так точно.

— Тогда разберемся… Майер, как ты предполагаешь, занят таинственными розысками. Допустим. Что, по-твоему, он может искать?

— Золото или, как их там, бриллианты, — воскликнул Тарас. — Мало ли фашисты награбили добра?!

— Логично, — согласился Фокин. — Ты предположил, что Майер — кладоискатель.

— Именно. И считаю, что этого гада нужно прижать.

— Сейчас не война, дружище.

— Самим, конечно, пачкаться не стоит. Пусть вызовут полицию…

— А если отопрется? Скажет: я не я и лошадь не моя. К тому же, по причине контузии, память отшибло. Увы, дружище, пока не узнаем, что именно ищет Майер, предпринимать решительные меры преждевременно. — Капитан поднял руку, предупреждая возражения: — Теперь о связях с хозяйкой отеля… Даже с твоих слов я понимаю, что все это выглядит подозрительно. Но чтобы делать выводы, признаний твоей рыжей подружки недостаточно.

— Какая еще подружка! — возмутился Тарас. — Немка, и все тут!

— Ну извини, — протянул Фокин. — Я-то думал, люди — братья. Итак, слова Гертруды к делу не пришьешь. Кто такой Ганс Майер?.. Выяснить его личность тоже нелегко…

Одна за другой рушились версии. Получалось, что догадки, выводы, так старательно выстроенные, не стоили ломаного гроша.

— Зря нос повесил. — Фокин посмотрел парнишке в глаза. — Забыл мою учебу? Умей наблюдать…

— И за внешними признаками видеть суть явления. Так?

— В твоем рассказе есть смысл…

— Не надо успокаивать.

— Ты не красна девица, чтобы я в комплиментах рассыпался. Первую часть работы выполнил, теперь изволь приняться за вторую. Никто другой так незаметно следить за обитателями гостиницы не сможет. Вот и продолжай. А меня в подручные запиши… Ну, пошли посмотрим, что там немцы наработали. Я им давеча такое устроил — долго будут думать, прежде чем снова решатся мачтовый лес на дрова переводить.

Тарас покосился на Саню и подумал: «Непоследователен мой командир. Неделю назад заявил, что я демобилизован, а сейчас поставил в строй и отдал приказ». Тарас почувствовал облегчение. Он привык к напряженной, полной риска жизни и никак не мог смириться со своим теперешним положением…

Просека шла по дуге. Окаймляя у подошвы одну из горных вершин, она врезалась в долину широким раструбом, в основании которого текла извилистая речушка — дальняя граница рабочего участка. На берегу еще оставались небольшие делянки нестроевого леса, подлежащего вырубке.

Тарас еще издали увидел, как закачалась, постояла немного, словно раздумывая, и рухнула с глухим стоном вековая ель. В этом зрелище было что-то жуткое. Подошел прораб. Белесые выцветшие глаза его смотрели неприязненно, а тонкие сухие губы, пока он докладывал о ходе работ на лесоповале, кривились.

— Фашист недобитый, — процедил сквозь зубы Тарас, глядя вслед тощему немцу.

— Вот и ошибся, — расхохотался Фокин. — Прораб коммунист, один из немногих уцелевших сподвижников Тельмана. Десять лет каторги за плечами. Сейчас возглавляет местную комиссию по денацификации.

— Какую комиссию?

— Комиссия создана из бывших заключенных и узников концлагерей. Задача ее — окончательно уничтожить национал-социализм. Последователей идеологии фашизма еще немало ходит по здешней земле. — Фокин задумчиво покачал головой. — Эта мразь умеет искусно маскироваться. Выявить ее бывает очень непросто, а нам порой и не под силу, потому как недостаточно знаем местные условия. Да и вряд ли стоит подменять немцев. Пусть уж сами делают грязную работу и на практике учатся азбуке классовой борьбы. Кстати, вон тот, — указал Фокин на улыбчивого толстого человечка, — типичный нацист. Скоро его будут судить. Рядом с ним стоит другой — обрюзгший и мрачный. Этот возглавлял антифашистскую группу…

— Вот никогда бы не подумал! — воскликнул Тарас.

— В том и фокус, — вздохнул Фокин. — На поверхности ничего не лежит. Чтобы человека узнать, надо, говорят, пуд соли съесть вместе. Но можно, по-моему, научиться разбираться быстрее…

— Как?

— Не догадываешься? А еще разведчик! Сам же неоднократно видел, как в тылу врага на излом проверяются люди. И уж кто выдержал, на того можно положиться…

Дойдя до конца участка, Фокин дал указание десятнику и повернул обратно. Тарас молча следовал за ним. Говорить уже не хотелось. Приятно было просто размашисто шагать по лесной просеке, вдыхая настоянный на хвое запах леса, от которого чуточку кружилась голова.

— Из рассказанного тобою не выходит у меня из головы одна вещь, — нарушил молчание Фокин. — Не нравится почему-то содержимое того ящика, что притащил в подвал Ганс Майер.

Тарас с любопытством посмотрел на Саню. Услышать множество фактов, по-настоящему достойных внимания, и остановиться на таком пустяке?

— В нем ничего особенного не оказалось, — ответил Тарас. — Куски брезента, веревки — и все.

— То-то и оно, брезент, веревки… Понимаешь?

— Нет, — признался сбитый с толку Тарас.

— Это упаковочный материал! Значит, Майер нашел, что искал!..

— И фрау Ева с ним заодно?

— Похоже, они пришли к соглашению. — Фокин вытащил кисет, собрался закурить, но снова сунул его в карман. — Поспешим-ка в гостиницу. Сдается мне, события не заставят себя ждать.

Они прибавили шаг. Но пока обогнули гору и добрались до деревни, прошло не менее часа. Солнце садилось, его скользящие лучи, заглядывая в узкие оконца отеля, вспыхивали огненными бликами. Казалось, внутри здания полыхает пожар и огонь вот-вот вырвется наружу.

— Прежде всего — вниз, показывай! — приказал Фокин, когда они вошли во двор.

Тарас первым нырнул в темную сырость подвала и уверенно двинулся по знакомому коридору. Фокин включил фонарик, по старой фронтовой привычке он всегда носил его с собой. Вскоре добрались до углового помещения, где Майер оставил злополучный ящик. Здесь по-прежнему царил хаос: увеличилось количество бочек, появились кули с цементом, доски, листы фанеры. Тарас обошел все помещения, но знакомого ящика не обнаружил.

— Что и требовалось доказать, — констатировал Фокин. — Давай для контроля в отсеках пошарим.

Они обследовали еще несколько помещений, ничего не нашли и собрались уходить, когда Тарас, больно ударившись коленом, споткнулся обо что-то в темноте. Ойкнув, наклонился и пошарил руками: ящик! Как раз тот, что они ищут! Фокин направил луч фонарика внутрь и присвистнул: там ничего не было.

— Теперь попробуем отыскать Майера, — пробормотал капитан, — если…

Он не договорил и быстро зашагал к выходу. Чтобы не привлекать внимания, постояльцы вошли в отель черным ходом и по пути заглянули на кухню. У плиты, гремя кастрюлями, возилась стряпуха.

— Гансик? — равнодушно спросила она. — А кто его знает. Он как кошка, то в подвале, то на крыше… Обедать не приходил.

Фокин выразительно посмотрел на Тараса. Тот чуть приметно кивнул в ответ: понятно, мол.

На пороге кухни появилась фрау Ева и спросила, зачем понадобился герр коменданту бедный больной. Фокин пропустил ее вопрос мимо ушей и, глядя на хозяйку в упор, в свою очередь поинтересовался, где все-таки Майер.

Фрау Ева взгляда не отвела.

— Клянусь богом, — сказала, — не имею понятия. Сама ищу. Ума не приложу, куда мог деться несчастный. По всей округе ему и приткнуться некуда: ни родных, ни знакомых.

Похоже, она не лгала и была не на шутку встревожена. Пальцы нервно теребили край нарядного передника.

— Мы поможем найти его, фрау Шлифке, — пообещал Фокин и, взяв Тараса за плечо, вышел из кухни.

Пока они шли по коридору, капитан не проронил ни слова. Лицо его стало хмурым, озабоченным. Лишь у себя в номере он тихо повторил:

— Ни родных, ни знакомых… Куда он в таком случае ушел?