Пилот шагал по поляне, высоко поднимая ноги, чтобы не застрять в длинных, прочных стеблях травы, и дивился поведению своего друга — инженера Гусева. Казалось, Гусев не проявлял ни малейшего интереса к поискам пропавшей ракеты, вчера поднявшейся с полигона в испытательный полет.
Гусев, конструктор нового летательного аппарата, во время поисков далеко залетевших испытательных ракет, набитых различными автоматическими приборами для записи условий полета, обычно нервничал, не находил себе места и успокаивался только тогда, когда он, Буров, или какой-нибудь другой пилот обнаруживал, наконец, в пустыне опустившуюся на автоматическом парашюте ракету. Пилот всегда разделял волнение своего друга: инженер работал над новой конструкцией реактивного аппарата, передвигающегося со скоростью пяти-шести тысяч километров в час и пригодного не только для помещения внутрь автоматически действующих приборов, но и людей. Каждая новая ракета с приборами-автоматами помогала конструктору уточнить какую-либо деталь, необходимую для постройки управляемой ракеты, в которой полетит человек. Создать такую ракету было мечтой Гусева, вполне, по его мнению, осуществимой. Однако директор института и испытательного полигона Смирнов требовал от Гусева все нового и нового уточнения различных технических данных, прежде чем приступать к конструированию ракеты для полетов людей. Вот почему инженер с таким нетерпением ждал окончания поисков каждой ракеты.
Но на этот раз конструктор вел себя странно. В день испытаний Буров ворвался к инженеру, как только стало известно, что связь с ракетой внезапно оборвалась. Как обычно, летчик предложил лететь на поиски вместе, но Гусев равнодушно отказался. Он согласился участвовать в поисках лишь сегодня, на второй день, и, казалось, не проявлял ни малейшего интереса к их результатам. Может быть, Гусев решил, что испытательные полеты с автоматикой не могут продолжаться бесконечно, и пора приступать к разработке ракеты для полетов людей? Может быть и так, но уж если ракета запущена, надо поинтересоваться, что с ней случилось.
И вот, полюбуйтесь, что происходит сейчас! Буров оглянулся назад и увидел девушку и своего друга, мирно беседующих у самолета. Наконец, после двухдневных поисков обнаружена ракета; он, Буров, буквально чудом сажает самолет на зеленый пятачок среди скал, а этот Гусев, даже и не подумает подойти к ракете. Какая-то вздорная девчонка интересует его больше, чем счастливая находка.
Настроение пилота еще больше ухудшилось, когда он увидел, что белое пятно на поляне — вовсе не ракета с парашютом, а просто куча из нескольких грузовых парашютов, при помощи которых, видимо, спускали на поляну какие-то ящики.
— Ошибка, — сказал Буров, подходя к самолету, — там просто свалка грузовых парашютов… Сейчас сообразим, как отсюда спрыгнуть. — И он окинул взглядом полянку.
— Митя, мы как раз дожидались, когда ты вернешься, — весело объявил Гусев. — Пока ты будешь тут соображать, мы пойдем посмотреть обсерваторию- Директора я знаю, а это оказывается его дочь…
— Кто это «мы»? — прервал его Буров,
— Я и Ольга Николаевна. Кстати, познакомься…
Пилот пробормотал что-то несвязное и отправился вышагивать поляну, чтобы установить, как с нее подняться.
Когда через некоторое время Гусев и девушка вновь появились на поляне, пилот возился с мотором, чтобы как-то оправдать в своих собственных глазах это идиотское ожидание своего друга, хотя мотор был в полном порядке. Сдерживая бешенство, он сообщил, что нашел место для разбега и что эта прелестная полянка, в сущности, целая находка — настоящий естественный аэродром.
Гусев сказал девушке:
— Вот видите, это абсолютно безопасно. Кроме того, Митя — великолепный пилот. — И, обращаясь к Бурову, прибавил: — Мы немного покатаем Ольгу Николаевну над пустыней.
— Если я не помешаю вашему другу, — заметила девушка.
Буров пожал плечами:
— Мне приходилось возить даже белых медведей на арктической линии.
Больше он не произнес ни единого слова. Он мастерски поднял машину в воздух и повел самолет над макушками деревьев к выходу из долины.
Во время посещения обсерватории Гусев узнал от Ольги о неудачных полетах шаров-зондов и предложил ей поместить регистраторы лучей в одну из его ракет. Теперь, сидя в кабине самолета, они обсуждали, как это лучше всего проделать. Ольга сразу загорелась новой идеей — это давало ей возможность сравнить показания приборов, поднятых ракетой и шарами-зондами. У девушки стало как-то легче на душе, и скоро она почувствовала себя совсем просто и свободно с этим инженером. Они принялись следить через иллюминаторы за пейзажем, открывавшимся с самолета, и Ольга то и дело спрашивала инженера о том, как называется вновь показавшаяся под самолетом долина или куда ведет дорога.
С севера к самым предгорьям подступала огромная, местами чуть всхолмленная пустынная равнина, то красноватая, там где была глинистая почва, то покрытая снежными пятнами солончаков, то монотонно-серая сложенная из лесса. В центре этой пустыни к северо-западу от горного хребта были расположены институт и полигон. Пустыня была самой настоящей — безводной и безлюдной. Кое-где здесь стояли остатки глиняных городов древности, представлявшихся с воздуха правильно расчерченными прямоугольниками внешних стен. Когда-то, много веков назад, в этих местах бурлила жизнь, шумела листва садов, а теперь кривые линии оросительных каналов едва лишь проступали кое-где поблизости от мертвых городов и вскоре терялись в песках. Где-то к юго-востоку, километров за пятьсот от полигона, началось великое наступление на пустыню — там рыли несколько огромных каналов, шумели машины, работали десятки тысяч людей. Рано или поздно полигон придется переносить куда-нибудь в более дикое местечко, но пока оросительные работы производились еще на изрядном расстоянии, можно было безбоязненно заниматься опытами с ракетами: спускаясь на землю, они ни в кого не могли угодить в этой пустыне.
Вынырнув из ущелья, самолет пошел над равниной, теряющейся в лиловатой дымке.
Внизу под машиной показались остатки одного из древних городов. День клонился уже к вечеру, и каждый бугорок и камень на поверхности земли отбрасывал длинные резкие тени. Днем, когда солнце стоит над головой, этот город был бы почти невидим с высоты двух тысяч метров, но теперь под самолетом лежал абсолютно четко вырисованный тенью квадрат крепостных стен, расчерченный улицами и переулками.
Буров знал, что среди этих теней, отбрасываемых стенами построек, можно не заметить парашюта и ракеты. Однажды так и случилось — вечером он ничего не нашел, потому что, как потом оказалось, ракета лежала в тени стены какой-то развалившейся башни. Только случайно, пролетая над этим же местом днем, он увидел ракету.
Пилот на всякий случай снизил машину и сделал круг над развалинами. Неожиданно в заднюю переборку постучали: два удара — условный знак «садись». Неужели Гусев заметил что-то внизу?
Машина пошла на посадку и скоро остановилась на твердой красноватой площадке, неподалеку от развалин. Буров сдвинул прозрачный колпак и приподнялся. Его друг тоже высунулся из пассажирской кабины.
— Что случилось? — крикнул пилот, стараясь перекричать шум все еще работающего мотора.
— Мы хотим погулять, — ответил инженер, — пять минут, не больше. — И он растопырил пальцы. — Занятные развалины, правда?
Это было уже слишком. Буров одним движением перемахнул из кабины на крыло и соскочил на твердую глинистую почву, усыпанную острыми камешками. Он сорвал перчатку с руки с таким остервенением, словно там сидел скорпион, и с размаху бросил ее в глину.
— К чорту, — заорал он, срывая вторую перчатку, — я не рикша! Катайтесь сами.
Он стянул с головы шлем, замахнулся было, но опустил шлем на землю с неожиданной бережностью, — явно пожалел гнутые стекла очков. Потом сунул руки в карманы и зашагал прочь от самолета по глиняной равнине, прихрамывая, когда под мягкими подошвами теплых пилотских сапог оказывались острые камешки. Ольга болезненно морщилась от горячего ветра, тянувшего с гор, и с тревожным любопытством оглядывала пустыню.
Мир был написан тремя красками: зелено-синей — небо, рыжей — развалины и земля, и почти черной — тени. Светлое небо только еще больше подчеркивало мрачные краски земли.
— Что же теперь делать? — спросила Ольга,
— Посмотрим развалины.
— А как же ваш Митя?
— Нагоним, — невозмутимо сказал инженер.
Пилот отошел уже довольно далеко, когда услышал за спиной рев винта. Оглянувшись, он увидел, что самолет сметая камешки и песок воздушным вихрем, катится по земле. Буров посторонился, но машина повернула и пошла прямо на него.
Увертываться было глупо. Он вскочил на крыло и, дождавшись, пока Гусев перебрался в пассажирскую кабину, занял свое место. Шлема и рукавиц не было. Сдерживая ярость пилот посидел в кабине несколько минут, борясь с желанием снова выскочить на землю, потом повернул машину и покатил к месту посадки за своими вещами. Он прекрасно понимал, что Гусев заставил его нарочно совершить это обратное путешествие на колесах в наказание за его вспышку. Дружеские отношения между ними установились давно, и тем не менее инженер не пропускал ни одного случая, чтобы не приняться «вытравливать беса» в те моменты, когда Буров во время внезапных вспышек терял власть над самим собой. «Если хочешь когда-нибудь стать первым пилотом, управляющим ракетой, — частенько говорил он, — ломай свой характер. Будет жив в тебе бес, не подпущу к ракете».
И все-таки на этот раз Буров не до конца переломил себя.
Подкатив к своим вещам, он выключил мотор, устроился поудобнее, Положив локоть на борт кабины, и закурил папиросу.
Спешить ему было некуда, пусть пассажиры подождут, когда он соблаговолит сойти на землю.
Гусев, должно быть, предвидел этот маневр, потому что, едва мотор замолк, спрыгнул на землю и поднял шлем и перчатки.
Пилот в это время, откинувшись на спинку кресла, выпускал затейливые колечки синего дыма и поглядывал вправо на развалины. И вдруг он резко выпрямился — ему показалось, что невдалеке, у подножья словно растекшейся по земле развалины, некогда представлявшей собой башню, виднеется светлое пятно. Ну да, конечно же, это парашют! Теперь ошибки быть не могло. Он выскочил из машины и побежал к развалинам.
Вскоре он вновь появился около самолета.
— Алеша, нашлась, — радостно крикнул он еще издали.
Гусев быстро повернулся к подбегающему другу.
— Она нашлась, — торопливо говорил Буров, — лежит там, под стеной, правда, маленько потрепанная… досталось ей наверное при спуске, но все-таки целехонька.
И вдруг он заметил тревогу во взгляде друга — да, именно встревоженность. В первый момент Буров не предал этому значения. Лишь восстанавливая позднее в памяти все непонятное в поведении друга в эти дни, он вспомнил и это неожиданное выражение почти испуга.
— Не может быть! — чуть хриповато сказал Гусев и как-то неестественно, словно через силу, рассмеялся. — Да ты подходил к ней?
— Я трогал ее, понимаешь, ощупал, потому что сначала тоже не поверил.
— Чепуха, — сказал Гусев, соскакивая с крыла и направляясь к развалинам. — Не может быть! Не верю я тебе…
Пилот на ходу пристально взглянул на инженера: почему «чепуха», почему «не может быть»?
Мелкие капли пота блестели на лбу Гусева.
Они одновременно достигли места, где под стеной лежал длинный, похожий на громадную иглу корпус ракеты, пробитый и помятый во многих местах, и рядом — посеревший от пыли скомканный шелковый парашют. Только когда люди приблизились к ракете, можно было понять ее размеры — диаметр ракеты раза в полтора превышал человеческий рост. Последние шаги Гусев проделал бегом и быстро заглянул в пробоину. Положительно последнее время невозможно было понять этого человека: то он проявлял величайшее равнодушие к поискам исчезнувшей ракеты, то вдруг, когда ракета нашлась, и не думал радоваться…
Гусев выпрямился, лицо его было красным, потным, губы прыгали — его душил смех.
— Что там? — дико поглядев на друга, спросил пилот.
Он сам заглянул в пробоину и увидел, как где-то в конце корпуса ракеты в другую брешь пробивается свет и отражается в полированных стенках светлыми кольцами.
Ракета была пуста. Там не было ни одного прибора из числа тех, что обычно до отказа забивали ее брюхо. Ни одного!
Наконец инженер пришел в себя настолько, что мог говорить.
— Митя, ведь это же другая ракета. Как ты мог забыть?
Буров быстро оглядел развалины. Несомненно, он бывал здесь и раньше. В самом деле, как он мог забыть? Это была та злополучная ракета, над которой он пролетал месяца четыре назад, не заметив в тени стены, а потом случайно обнаружил.
Ну, конечно, он сам вытащил тогда все ее потроха — то, что осталось от приборов, основательно поврежденных при неудачном спуске. А корпус, помятый и поломанный во многих, местах, должны были перевезти на полигон. Пока он все еще валялся под стеной.
Пилот выругался — прямо какое-то наваждение, уже дважды он попадает сегодня впросак.
— Я же тебе говорил — не может быть, — заметил Гусев прежним веселым и безмятежным тоном.
— Почему не может быть? — обозлился Буров. — Ты говоришь так, точно заранее знаешь, что мы ее не найдем.
Инженер заявил, что за последнее время Буров придирается к нему и что это ему надоело. Затем они отправились к самолету.
Пилот был молчалив и упорно не желал отвечать на шутки друга. Хмуро включил он мотор и уселся поудобнее.
К ущелью они подлетали уже под вечер. Пилот мастерски посадил машину на поляну и не стал выключать мотор, пока девушка выбиралась из кабины.
Мешкать на поляне не приходилось: солнце было где-то у горизонта, долина, окутанная холодной предвечерней тенью, потемнела, потеряла подробности, и только вершины скал ярко желтели на зеленоватом небе.
Подняв машину в воздух, пилот не стал делать прощального круга — пошел на выход из долины почти бреющим полетом.