Загадка ракеты «Игла-2»

Глава 7 ПОСЛЕДНИЙ ШАНС

С тех пор как Ольга в последний раз видела отца, он сильно изменился. Сам отец, по-видимому, ничего не замечал; она же при встрече едва не расплакалась. Лицо старика осунулось, казалось — еще больше постарело. Пожалуй, только теперь она поняла, как далеко зашла болезнь.

Отец хорошо встретил Алексея. Он долго, горячо тряс его руку, с увлечением говорил о работе обсерватории, несколько раз начинал разговор о своем открытии и замолкал, должно быть, сдерживая себя, чтобы не замучить приезжих долгими разговорами. Видно было, что Алексей ему нравится.

Ольга слушала торопливый рассказ отца о каком-то небесном теле, о том, что он удивит мир своими наблюдениями, и, почти не вдумываясь в смысл его слов, повторяла про себя:

«Как он изменился… как изменился!..»

Она так и не поняла, о чем говорил Николай Георгиевич.

Весь день она старалась казаться бодрой и, когда в саду Алексей спросил, что с ней, она с тревогой ответила:

— Отец очень плох. Он сам ничего не замечает, а я вижу. Ему недолго осталось…

— Надо лечиться, — упрямо сказал Алексей.

— Боюсь, что теперь уже поздно. Болезнь перешла в тяжелую, неизлечимую стадию… Я говорила с профессорами…

— Слушайте, Ольга, — тихо сказал он. — Нельзя опускать руки, надо бороться. Я уверен: в какой-то лаборатории, в каком-то институте есть ученые, которые разгадали причину болезни, нашли способы борьбы… Я понимаю — болезнь запущена, но все равно надо использовать малейшие возможности. Я верю в науку, верю в науку и человека. Он возьмется за лечение по-настоящему, и тогда еще посмотрим, кто победит — болезнь или человек.

— А если он не захочет отсюда уезжать? Это открытие задержит его здесь.

— Уедет.

— Вы не знаете отца…

— Я увезу его насильно, слышите?

Ольга невольно улыбнулась — такой был решительный вид у инженера.

Разговор с Алексеем принес девушке некоторое облегчение — у нее появилась надежда, что отец начнет лечение.

Николай Георгиевич уже несколько лет был занят изучением верхних слоев атмосферы и некоторых явлений, возникающих на больших высотах над Землей и даже в межпланетном пространстве. Последнее время он работал с радиолокатором новейшей конструкции, названным радиотелескопом.

Во время наблюдений за шаром-пилотом Николай Георгиевич совершенно случайно обнаружил явление, поразившее его. Направив зеркало локатора в зенит, он послал в пространство радиолуч. Тотчас на экране радиотелескопа неожиданно возникла довольно сильная вспышка. Это означало, что узкий радиолуч, отбрасываемый в пространств зеркалом локатора, уперся в какое-то тело и, отразившись, был воспринят тем же зеркалом-антенной и воспроизведен на экране в виде вспышки. Вспышка была достаточно сильной, это не было изображение шара-пилота. По всей вероятности, луч радиотелескопа нащупал крупный метеор, пролетавший у границ земной атмосферы.

Большинство метеоров представляет собою крохотные пылинки звездного вещества. Они настолько малы, что радиолуч локатора не может нащупать их непосредственно. Но, вторгаясь в пределы земной атмосферы, метеоры раскалывают молекулы газа на положительно и отрицательно заряженные частицы и оставляют за собой как бы наэлектризованный хвост. Этот след, значительных размеров, уже никак не мог ускользнуть от радиолуча. Так бывало с микроскопическими метеорами, и в этом случае на экране воспроизводилось как бы изображение столба наэлектризованных частиц атмосферы.

Но с метеором, отмеченным в тот памятный день, дело обстояло совсем иначе. На экране телескопа определился не след, а сам метеор. Это означало, что небесное тело было сравнительно больших размеров. Оно пронеслось по соседству с землей, примерно на высоте в полторы тысячи километров, и так и не попало в более плотные слои атмосферы, где могло бы загореться от трения о воздух.

Каково же было удивление старого астрофизика, когда на следующий день он вновь обнаружил небесное тело, проносившееся за пределами земной атмосферы.

Старика обуяла обычная горячка. Режим, установленный Ольгой, — спать восемь часов, отдыхать днем минимум два, — сразу был нарушен, и Николай Георгиевич позабыл бы счет часам и дням, если бы дело, которым он занимался, не обязывало его вести строжайший учет времени.

Но вскоре ученый сделал необыкновенное открытие: он установил, что небесное тело, прилетевшее откуда-то из мировых глубин, обращается вокруг Земли, то есть стало спутником нашей планеты…

Это астрономическое открытие произвело ошеломляющее впечатление на человека, казалось, очень далекого от математических формул и космических происшествий, — Дмитрия Васильевича Бурова. Тому кто знал этого человека, всегда увлеченного делами земными и притом исключительно практическими, показалось бы несколько странным то, как он реагировал на сообщения Николая Георгиевича об открытии второго спутника Земли.

Обо всех этих событиях старый астроном как можно более спокойно рассказал своим гостям в главном зале обсерватории.

Заканчивая свой рассказ, Николай Георгиевич заметил:

— Теоретически возможно даже искусственное создание второго спутника Земли. Давно подсчитано, что если с Земли удастся выбросить в мировое пространство какое-то тело с начальной скоростью около восьми тысяч метров в секунду, оно при некоторых условиях будет удаляться от земного шара ровно на столько же, насколько будет «падать» под действием силы тяжести. Иными словами, такое тело будет огибать земной шар и никогда не упадет на него, то есть превратится в искусственно созданного спутника нашей планеты… Скорости ракеты нашего общего друга Алексей Ивановича уже недалеки от той скорости, которая необходима для создания искусственного спутника Земли… Но в данном случае мы, надо надеяться, имеем дело с каким-то космическим телом…

Когда Буров услышал все это, он с такой энергией ухватился за спинку впереди стоящего стула, на котором сидела Ольга, что девушка в недоумении оглянулась.

— Прошу прощения, — пробормотал Буров.

Он выглядел каким-то растерянным, во взгляде его, устремленном на старика, было столько горячего любопытства, что астроном, делая свое сообщение, невольно обращался почти только к нему.

Неожиданно Буров наклонился к другу, сидевшему рядом, и горячо зашептал:

— А я-то гонял за ней по пустыне… Ладно, я прощаю тебе все твои фокусы… Занятную шутку ты выкинул.

— Митя, ты о чем? — спросил Алексей, казалось, с неподдельным удивлением.

Буров рассердился:

— Да об этом самом «спутнике».

— Непонятно, — пожал плечами Алексей.

Всю остальную часть сообщения Буров выслушал молча.

Вновь он оживился перед экраном радиотелескопа.

Свет погас. Круглое окно экрана мягко светилось темной синевой. Иногда на синем поле появлялась слабая вспышка — изображение метеора. Люди в молчании смотрели на экран.

Николай Георгиевич вращал какую-то рукоятку. Неожиданно из-за темного края экрана появилось золотистое пятно.

— Вот он, — хрипло сказал астроном.

Буров резко приподнялся, с шумом упал стул.

— Почему так неясно видно? — спросив Буров. — Можно ли сделать отчетливее?

— Можно, — сказал старик.

Изображение новой звезды на экране как бы сжималось, контуры его становились резче, золотистый оттенок сменился желтовато-коричневым; в синем окне экрана четко определилось угловатое изображение небесного тела.

— Бесформенная глыба, — негромко сказал старик, — должно быть, кусок железа… Из каких глубин вселенной занесло его к нам?

Люди долго молча разглядывали нового спутника. Тишина была нарушена Буровым.

— Вот так спутничек, — он негромко смущенно кашлянул. — Наградили нас таким уродом…

На следующий день утром Николая Георгиевича не оказалось в его комнатах — значит, всю ночь ученый опять не спал, находясь около своих приборов. Это уже было слишком, и Алексей отправился в главный зал для решительного разговора.

Старик сидел там хмурый, злой от усталости, и, казалось, подступиться сейчас к нему нет никакой возможности. Он коротко сообщил результаты своих последних наблюдений: да, его предложения подтвердились — спутник представляет собой кусок металла.

— Забавно, — с добродушными нотками в голосе сказал Алексей.

— Что забавно? — удивился старик, уставившись на собеседника.

— Забавно, — невозмутимо повторил Алексей, — обрести нового спутника — большая удача для нашей старушки-Земли…

Старик посмотрел на него с любопытством, сразу как бы отдаляясь от своих мыслей о необычайном явлении. Этот крепкий спокойный человек нравился ему своей невозмутимостью и способностью не поражаться и не удивляться, по крайней мере, внешне. Эту способность трезво и спокойно относиться к самым невероятным событиям Николай Георгиевич очень ценил в людях. Пожалуй, и ему надо, хотя бы на время, взглянуть как бы со стороны на то, что происходит.

В конце концов, охваченный возбуждением, он мог упустить что-то в расчетах.

— Все это очень интересно, — продолжал Алексей, — и как-нибудь на свободе мы еще с вами об этом потолкуем. А сейчас…

И он без всяких предисловий объявил Николаю Георгиевичу, что ему придется бросить свои наблюдения (на белом свете достаточно астрономов, чтобы докопаться до истины) и взяться, наконец, за лечение.

— Бросить сейчас работу? — переспросил ученый.

— Довольно упрямиться, дорогой, — перебил его Алексей с веселой усмешкой во взгляде, — из этого все равно ничего не выйдет.

— То есть, как?

Старик, подняв седые брови, в изумлении уставился на собеседника.

— Вам придется уехать, — все еще улыбаясь, сказал Алексей.

— Вы это серьезно?

— Конечно.

— А если я… не поеду?

— Вы поедете.

— Почему?

Алексей встал:

— Вы поедете, дорогой. И давайте не будем ссориться.

— Вы мне нравитесь…

Ученый завозился в кресле, оперся худыми руками со вздувшимися синеватыми венами о край стола и встал.

— Идемте прогуляемся, голубчик, — сказал он. — Вы возвращаете меня в жизнь своей бесцеремонностью. Так и хочется занять у вас немного здоровья и силы… Идемте, идемте Алексей Иванович.

Инженер подошел к двери, прихлопнул ее и, повернув ключ, сунул его в карман брюк.

— Давайте говорить серьезно, — сказал он. — Неужели вы не понимаете, на что идете, не желая лечиться?

— Мне поздно лечиться, — спокойно сказал Николай Георгиевич, — болезнь перешла в неизлечимую стадию. Вы сами должны понять, что при этих обстоятельствах бросить работу, не доведя до конца своего открытия, — это предательство перед наукой.

Алексей почти выкрикнул:

— Надо послать все к чорту, перевернуть кверху дном институты, покончить с этой болезнью, а не сдаваться на ее милость.

— Поздно, Алексей Иванович. — Старик холодными пальцами сжал его руку: — Я прошу вас не говорить Оленьке о моем положении. Она ничего еще не знает. И знать ей не надо. Для нее это будет слишком тяжело… А вы… молодчина.

Ученый попытался улыбнуться, губы его дрогнули, но из улыбки так ничего и не вышло — глаза остались строгими.

— Я живу только одним — наукой. Жить иначе, думать о себе в моем положении невозможно, ни один человек этого не вынесет. Дайте мне, пожалуйста, ключ.

Алексей молчал. Он столкнулся с тем же упорством, какое владело им в его стремлении лететь в ракете. И, может быть, впервые он ясно ощутил свое бессилие перед подобным упорством в другом человеке. Сможет ли он побороть его волю?

— Ну что же, — помолчав заметил Гусев, — у меня остался последний шанс, и я им сейчас воспользуюсь…

Он внимательно оглядел комнату, и взгляд его задержался на узких окошках, прорубленных в стене в аппаратную, откуда техники управляли электроаппаратурой радиолокаторов.

Понизив голос, инженер очень серьезно сказал:

— Я не хочу здесь раскрывать свои карты, нас могут услышать. Выйдем в сад…

Они долго прохаживались по дорожкам сада, под высокими стрельчатыми тянь-шаньскими елями, так долго, что Ольга стала беспокоиться за результат разговора.