Загадка штурмана Альбанова

БЕЛЫЕ ПАРУСА НАДЕЖДЫ

Георгий Львович Брусилов был на три года моложе Альбанова. Он был потомственным моряком: родился в Николаеве в семье морского офицера 19 мая 1884 года. В самый разгар русско-японской войны кончил Морской кадетский корпус. Сразу же получил направление на Дальний Восток. Принимал участие в военных морских операциях сначала на миноносце, затем на крейсере «Богатырь» (его отец командовал крейсером «Громовой»). Позже на этом же крейсере участвовал в большом заграничном плавании. В 1906—1909 годах служил вахтенным начальником в отряде миноносцев, осваивающих трудное плавание в финляндских шхерах. Военная служба его не удовлетворяла, он рвался на Север. В 1910 году ему удалось перевестись на службу в Гидрографическую экспедицию Северного Ледовитого океана, в которой служил на ледокольном судне «Вайгач». По свидетельству бессменного врача экспедиции (1910—1915 гг.) Л.М. Старокадомского, именем которого назван один из островов Северной Земли, Брусилов был жизнерадостным, энергичным, смелым, предприимчивым и хорошо знающим морское дело офицером, но не обладал значительным полярным мореходным опытом.

Во время исследования побережья Чукотки, куда ледокольные пароходы «Таймыр» и «Вайгач» пришли через Атлантический, Индийский и Тихий океаны, у Брусилова, видимо, и укрепилась мысль пройти на Чукотку, а потом во Владивосток не вокруг Европы и через Суэцкий канал, а более коротким морским путем — северным. Плавания Семена Дежнева и других отважных русских мореходов прошлого были полузабыты, поэтому долгое время чуть ли не считалось, что первым обогнул северную и восточную оконечности Азиатского материка в 1878—1879 годах шведский мореплаватель Норденшельд, частично субсидированный русским торговопромышленником Сибиряковым.

Георгию Львовичу удалось заинтересовать своими планами дядю, богатого московского землевладельца Б. А. Брусилова. (Другим его дядей был А. А. Брусилов — выдающийся военный деятель, командовавший последовательно армией, фронтом и всеми вооруженными силами России, с именем которого связаны важнейшие успехи русской армии в первой мировой войне, в том числе замечательное по своему замыслу и построению наступление Юго-Западного фронта в 1916 году, которое вошло в историю под названием брусиловского прорыва. После революции знания и опыт талантливого полководца Алексей Алексеевич отдал своему народу, работая в должностях председателя Особого совещания при Главнокомандующем и инспектора кавалерии РККА.) И, добившись двадцатидвухмесячного отпуска на службе, в надежде осуществить за это время свой план, Георгий Львович покупает в Англии старую, построенную в 1867 году, но еще прочную и надежную шхуну водоизмещением в 231 тонну и называет ее «Св. Анной». По пути на восток он планирует изучать арктические и дальневосточные моря в промысловом отношении, в то же время зверобойный промысел окупит часть расходов.

28 июля (10 августа) 1912 года «Св. Анна» вышла из Петербурга и, обогнув Скандинавию, зашла в Алексан-дровск-на-Мурмане (ныне — г. Полярный), чтобы окончательно загрузиться углем, водой, продовольствием, снаряжением и забрать последних членов экипажа.

28 августа (10 сентября) она покинула Екатерининскую гавань и взяла курс на Югорский Шар — своеобразные ворота в Карское море. Здесь, ожидая, когда разойдутся льды, стояли торговые и всевозможные экспедиционные суда. Их экипажи и были последними, кто видел окрашенную в белый цвет «Св. Анну», смело ушедшую под белыми парусами в Карское море навстречу льдам.

Белые паруса «Св. Анны». Белые паруса надежды.

Надо сказать, что в 1912 году состояние льдов в Карском море было особенно тяжелым. Судам Гидрографической экспедиции, как и всем другим, пытавшимся проникнуть в Карское море, до конца навигации так и не удалось пройти дальше Югорского Шара. Впрочем, этот год в ледовом отношении был тяжелым не только для Карского моря. По данным Датского метеорологического института, составляющего ежегодные сводки ледовой обстановки, в 1912 году состояние льдов в Баренцевом море было наиболее тяжелым за последние двадцать лет. Ни одно из норвежских промысловых судов не могло войти для промысла в Карское море.

Но обо всем этом мы, к сожалению, знаем только задним числом, а тогда три русские полярные экспедиции, полные самых светлых надежд, смело уходили в плавание. Впрочем, если кто из участников их и догадывался об этом, разве возможно было остановиться: ведь если откладывать экспедицию, то не меньше чем на год, а это после долгих-то лет подготовки, волнения, тревог, недопонимания. Да и будет ли ледовая обстановка в будущем году лучше нынешней?

И три полярные экспедиции, недостаточно оснащенные, на мало приспособленных для тяжелых ледовых плаваний судах — это потом поставят им в вину (а возможно ли хорошо оснастить серьезную полярную экспедицию на частные пожертвования?), назовут их поступки необдуманными (в какой-то степени оно так и было): конечно, зачем рисковать, пусть ради будущего науки, пусть ради будущего страны, когда можно спокойно сидеть дома на теплой печи и небрежно судить о поступках смельчаков, которые уже никогда не смогут тебе возразить, — но зато состоящие из людей с самыми смелыми, беспокойными, честными и пламенными сердцами, уходили в белую холодную неизвестность.

Ради справедливости нужно сказать, что «Св. Анна» была оснащена гораздо лучше двух других экспедиций, не говоря уже о том, что судно строилось специально для ледовых плаваний. Прежде чем стать «Св. Анной», оно именовалось «Бланкатрой» и «Пандорой II». Несмотря на то что ©на не раз трудилась во льдах и была уже «в летах», «Св. Анна» не выглядела старой. «Корабль прекрасно приспособлен для сопротивления давлению льдов и в случае последней крайности может быть выброшен на поверхность льда», — писала газета «Новое время». «Шхуна производит весьма благоприятное впечатление в смысле основательности всех деталей конструкции корпуса. Материал первоклассный. Обшивка тройная, дубовая. Подводная часть обтянута листовой медью», — уточнял более компетентный в этих вопросах журнал «Русское пароходство». На судне был полуторагодовой запас продовольствия, хотя Брусилов надеялся дойти до Владивостока всего за несколько месяцев. Поэтому на корабле не вызвал особенных тревог факт, что к октябрю 1912 года «Св. Анна» с трудом пробилась лишь до Ямала и там, в восьми милях от берега, была зажата льдами, а вскоре и совсем вмерзла в них...

Невдалеке виднелся берег, решили построить на нем избу для зимовки, уже начали собирать плавник на топливо, но вскоре выяснилось, что лед, в который вмерзла «Св. Анна», не стоит неподвижно, а вдоль западных берегов Ямала движется на север.

Поначалу этому опять-таки не придали серьезного значения: по опыту пароходов «Варна» (шедшего в 1882 году на остров Диксон с голландской экспедицией) и «Димфна» (с датской экспедицией пробивающегося на мыс Челюскин; летом следующего года «Варна» была раздавлена льдами, ее экипаж переправился по льду на Новую Землю, «Димфне» удалось выбраться изо льдов самостоятельно) считали, что эти ледовые подвижки под действием ветров носят чисто местный характер.

На судне царила спокойная, добрая атмосфера. По вечерам собирались в уютной кают-компаний. «Хорошие у нас у всех были отношения, бодро и весело переносили мы наши неудачи, — писал позднее об этом времени в своих «Записках...» Валериан Иванович Альбанов. — Много хороших вечеров провели мы в нашем чистеньком еще в то время салоне, у топившегося камина, за самоваром, за игрой в домино. Керосину тогда еще было довольно, и наши лампы давали много света. Оживление не оставляло нашу компанию, сыпались шутки, слышались неумолкаемые разговоры, высказывались догадки, предположения, надежды. Лед южной части Карского моря не принимает участия в движении полярного пака, это общее мнение. Поносит нас немного взад-вперед в продолжение зимы, а придет лето, освободит нас, и мы пойдем в Енисей. Георгий Львович съездит в Красноярск, купит, что нам надо, привезет почту, мы погрузим уголь, приведем все в порядок и пойдем далее».

Душой этих вечеров и хозяйкой была единственная женщина на корабле — Ерминия Александровна Жданко, дочь генерала Александра Ефимовича Жданко, племянница знаменитого русского гидрографа Михаила Ефимовича Жданко, в ту пору начальника Гидрографической экспедиции Великого океана, годом позже он станет начальником Главного гидрографического управления. По некоторым сведениям, она была дальней родственницей Георгия Львовича Брусилова. Врач своевременно не прибыл в Екатерининскую гавань, где должны были подняться на борт последние члены экспедиции, или специально опоздал, испугавшись опасного путешествия, и она, незадолго до этого окончившая курсы сестер милосердия, приехав якобы только проводить судно в дальнее плавание, взошла на его борт в качестве врача.

«Ни одной минуты она не раскаивалась, что «увязалась», как мы говорили, с нами, — с большим уважением и теплотой писал позднее о ней Альбанов. — Когда мы шутили на эту тему, она сердилась не на шутку. При исполнении своих служебных обязанностей «хозяйки» она первое время страшно конфузилась. Стоило кому-нибудь обратиться к ней с просьбой налить чаю, как она моментально краснела до корней волос, стесняясь, что не предложила сама. Если чаю нужно было Георгию Львовичу, то он предварительно некоторое время сидел страшно «надувшись», стараясь покраснеть, и, когда его лицо и даже глаза наливались кровью, тогда он очень застенчиво обращался: «Барышня, будьте добры, налейте мне стаканчик». Увидев его «застенчивую» физиономию, Ерминия Александровна сейчас же вспыхивала до слез, все смеялись, кричали «пожар» и бежали за водой».

У Г.Л. Брусилова даже родилась мысль поставить спектакль. Эта идея захватила всех, с энтузиазмом стали репетировать, готовили костюмы, гримерную устроили в бане.

Но с каждым днем «Св. Анну» все дальше и дальше уносило на север, экипаж все чаще стала посещать тревога.

Движение на север продолжалось не только в 1912-м, но и в 1913 году. Весной, когда все были уверены в освобождении из ледового плена, судно оказалось уже далеко за пределами Карского моря — в большом Полярном бассейне.

Зимовка была тяжелой. Каюты «Св. Анны» не были приспособлены к полярной зиме. Вся команда переболела тяжелой болезнью, скорее всего цингой. Особенно долго и тяжело — больше полугода — болел начальник экспедиции Г.Л. Брусилов. Но это бьгло еще не самое страшное, весной все понемногу поправились. Надо отдать должное, это было прежде всего результатом самоотверженного и трогательного не столько лечения, сколько ухода за больными Е.А. Жданко. Страшное было в другом — экипаж судна больше уже не составлял единого целого. Тогда еще не было в обиходе такого научного понятия, как «психологическая несовместимость в условиях маленького коллектива, ограниченного в небольшом пространстве небольшого экспедиционного судна». Тогда еще не было кандидатских и докторских диссертаций на эту тему, и с этой проклятой несовместимостью, наделавшей столько бед в различных, экспедициях, не знали, как бороться. А она-то и сделала свое черное дело: начались трения между участниками экспедиции, а что еще хуже — начались стычки между ее начальником и штурманом.

Летом 1913 года «Св. Анна» находилась уже в широтах северной части огромного пролива между Новой Землей и Землей Франца-Иосифа. Направление дрейфа время от времени менялось на северо-западное, а то и на западное, вокруг виднелось много разводий, снова появилась надежда, снова вспомнили об австрийской экспедиции на судне «Тегеттгоф», открывшей в 1873 году в результате подобного дрейфа Землю Франца-Иосифа. (За три года ранее существование этой земли предсказал теоретически, на основании анализа дрейфа льдов в Полярном бассейне, выдающийся русский географ и революционер П.А. Кропоткин.) Но «Тегеттгоф», охваченный льдами у северо-западного берега Новой Земли, понесло к южным берегам Земли Франца-Иосифа, «Св. Анна» же, затертая у западных берегов Ямала, дрейфовала гораздо восточнее, а затем и севернее.

Может быть, летом 1913 года «Св. Анна» все-таки и выбралась бы из плена, не будь ледовое поле, в которое она вмерзла, таким большим и прочным. Имейся на корабле хоть какое-то количество достаточно сильной взрывчатки, может быть, и в этом случае освободились бы из ледовой ловушки, но на «Св. Анне» был только черный порох, а он оказался непригодным для этих целей. Пытались прорубать канал до ближайшей полыньи, но расстояние до нее — около четырехсот метров — оказалось для небольшого экипажа слишком большим.

В августе надежда снова потухла, разводья стали затягиваться свежим льдом, пришлось готовиться к еще одной зимовке. И тут произошла новая стычка между Брусиловым и Альбановым, давно назревавшая, резкая и жестокая, после которой они, кажется, больше уже ни разу не разговаривали спокойно, не считая тех последних дней, когда Альбанов собирался уходить с судна. Теперь нам до конца уже не выяснить причины этого тяжелого разлада, приведшего к тому, что Альбанов попросил Брусилова освободить его от обязанностей штурмана.

Мы знаем причины разлада только по объяснению Альбанова: «По выздоровлении лейтенанта Брусилова от его очень тяжкой и продолжительной болезни на судне сложился такой уклад судовой жизни и взаимных отношений всего состава экспедиции, который, по моему мнению, не мог быть ни на одном судне, а в особенности являлся опасным на судне, находящемся в тяжелом полярном плавании. Так как во взглядах на этот вопрос мы разошлись с начальником экспедиции лейтенантом Брусиловым, то я и просил его освободить меня от исполнения обязанностей штурмана, на что лейтенант Брусилов после некоторого размышления и согласился, за что я ему очень благодарен».

Несколько месяцев Альбанов жил на «Св. Анне», уединившись в своей каюте, в качестве пассажира.

В начале января 1914 года он обратился к Брусилову с просьбой дать ему материал для постройки саней и каяка: ему тяжело оставаться на судне ненужным пассажиром, и он уйдет по плавучим льдам к ближайшей суше — к Земле Франца-Иосифа. Решился на этот шаг он, видимо, после долгих раздумий, уйти в это время со «Св. Анны», да еще одному, — это ведь не сойти по трапу с прогулочной яхты в очередном порту.

Брусилов, как он писал в «Выписке из судового журнала», доставленной Альбановым в Главное гидрографическое управление, «понимая его (Альбанова) тяжелое положение на судне», разрешил ему покинуть корабль.

Экипаж «Св. Анны» переживал тяжелое время: будущее было тревожным, стычки между капитаном и штурманом, хотя оба и старались избегать друг друга, продолжались, с каждым днем все заметнее пустели кладовые и трюмы. Ближайшая земля все дальше уплывала на юго-восток, а предстояла еще одна, и более тяжелая, зимовка, а может, и не одна.

Если в первую зиму везло с охотой (47 медведей и около 40 тюленей), то во вторую зимовку с охотой не везло, ее вообще не было, и особенно рассчитывать на это не приходилось. А даже в самом лучшем случае — если, подобно «Фраму», «Св. Анне» после долгого дрейфа суждено было освободиться изо льдов, — ей предстояло дрейфовать еще двадцать — двадцать два месяца. Это, повторяю, в лучшем случае, но и на этот срок продовольствия было недостаточно. И все больше и больше людей склоняются к варианту Альбанова: хотя бы части экипажа нужно покидать судно, пока еще сравнительно недалеко Земля Франца-Иосифа, тогда оставшимся на судне хватит продовольствия протянуть до октября 1915 года, то есть до времени вероятного освобождения изо льдов.

Брусилов, как он написал все в той же «Выписке из судового журнала», снова «пробовал разубедить их, говоря, что летом, если не будет надежды освободиться, мы можем покинуть судно на ботах, указывая на пример «Жаннетты», где им пришлось пройти гораздо большее расстояние на вельботах, чем это придется нам, и то они достигли земли благополучно».

Альбанов заявляет, что на последнее надеяться наивно, тем более что экипаж «Жаннетты» добрался до земли далеко не так благополучно, как утверждает капитан, да и нельзя брать себе в пример эту экспедицию, потому что она дрейфовала совсем в другой части Северного Ледовитого океана, с иной гидрометеорологической обстановкой,--и отношения между штурманом и капитаном обостряются еще больше, а Земля Франца-Иосифа тем временем все дальше уплывает назад.

Уже вышел керосин, для освещения пользовались жестяными баночками с тюленьим или медвежьим жиром, они больше коптили, чем светили. С потолков текло. В каютах, температура в которых редко поднималась до плюс четырех, всегда висел промозглый туман. Все были невероятно грязны. Пробовали варить мыло. но неудачно — «насилу удалось соскоблить с физиономии эту замазку»».

И команда вновь просит прийти к себе капитана, и когда он пришел, то снова обратилась к нему с просьбой разрешить им тоже строить каяки по примеру штурмана, потому что на третью зиму не хватит провизии. Брусилов, поняв, что их не убедить, объявил, «что они могут готовиться и отправляться хоть все».

И действительно, сначала решают идти почти все, потом часть из них начинают одолевать сомнения, и они решают остаться с Брусиловым, потом почти все решают остаться и снова решают идти...

В конце концов на судне кроме Брусилова решают остаться сестра милосердия Жданко, боцман Потапов, старший машинист Фрейберг, гарпунеры Шленский и Денисов, два молодых матроса Мельбарт и Параприц, стюард Регальд и повар Калмыков. С Альбановым уходят матросы: два неразлучных друга Конрад и Шпаковский, Нильсен, Пономарев, Шахнин, Луняев, Архиереев, Анисимов, Баев, Смиренников, машинист Губанов, старший рулевой Максимов, кочегар Шабатура.

Как относится к этому капитан? Теперь он, кажется, уже рад, что все так сложилось. Вот что он записал в судовом журнале 4 февраля: «На судне остаются, кроме меня и Е.А. Жданко, оба гарпунера, боцман, старший машинист, стюард, повар, 2 молодых матроса (один из которых ученик мореходных классов). Это то количество, которое необходимо для управления судном и которое я смогу прокормить оставшейся провизией еще 1 год. Уходящие люди не представляются нужными на судне, так что теперь я очень рад, что обстоятельства так сложились».

Начинается подготовка к походу. Работа не прекращается и ночью: ведь с каждым днем до спасительной земли все больше миль. Самодельные нарты и каяки ненадежны, но что делать, никто не собирался попадать в эти широты. 15 апреля 1914 года Альбанов с тринадцатью спутниками начинает поход на юг. Вместо старика Анисимова с ним уходит Регальд. С собой Альбанов забирает копию судового журнала, документы и письма оставшихся на судне. Особенно много и долго пишут — «с утра до вечера вот уже целую неделю» — Брусилов, Жданко и Шленский, и Альбанов боялся, что почта получится очень громоздкой, но, к его удивлению, она оказалась невелика.

Восемьдесят два процента провианта составляют сухари. А сколько времени продлится этот поход? Полгода? Год?