Загадка штурмана Альбанова

НЕСОСТОЯВШАЯСЯ ВСТРЕЧА

И в заключение мне хочется рассказать еще о некоторых интересных фактах, связанных с трагической экспедицией на «Св. Анне», а именно о первых в мире и, как ни странно, малоизвестных полетах на самолете в Арктике.

Вспомним: в 1912 году в Арктику ушли три русские экспедиции. Снаряжение их ни в коей мере не соответствовало тем большим задачам, которые эти экспедиции перед собой ставили. Все три экспедиции словно растворились в студеных туманах Северного Ледовитого океана. И только весной 1914 года организуются поиски, но складывается впечатление — крайне нерасторопно.

Впрочем, теперь легко говорить, что тогда нужно было делать и чего нельзя. Тогда же никому толком не было известно, где их искать: на пропавших судах не было радио, тогда еще не было настоящего ледокольного флота, и поиски велись вслепую.

А их еще можно было спасти. Еще наверняка кто-то был жив из экипажа «Геркулеса», еще не все палубные надстройки и каюты были сожжены на «Св. Фоке», еще шестеро из четырнадцати — а не двое — было в отряде Альбанова, еще не канула в неизвестность «Св. Анна». Но начальник экспедиции, уходящей на поиски «Св. Фоки», капитан первого ранга Ислямов долго не соглашается грузить на пароход купленный во Франции гидросамолет поручика Я.И. Нагурского, решившегося совершить поисковые полеты в Арктике.

— Напрасная затея, поручик, только место занимает ваша игрушка. Там, в Арктике, на собаках-то трудно, а вы летать вздумали, чепуха все это...

Впрочем, сначала летчиков, пытавшихся подняться в небо Арктики, было трое, но один из них, Евсюков, уходящий на «Эклипсе» на поиски экспедиции Русанова и Брусилова, увидев Север, даже не стал собирать свою машину. Подполковник (по другим источникам — капитан) Александров, будучи участником Гидрографической экспедиции Северного Ледовитого океана, разбил свой «фарман» при первой же попытке подняться в воздух...

Откуда, как рождается в человеке эта властная тяга стремиться в никем еще не изведанное? Почему она дремлет в одних, как бы даже ни поощрялась, и почему так ярко и жертвенно вопреки всему вспыхивает в других? Ясно одно, что просыпается она еще в раннем детстве.

Любопытная параллель: так же, как и Валериан Альбанов, Ян Нагурский в детстве, властно влекомый этой тягой, пытался плыть в Америку — путь туда, по его мнению, лежал через ближайшее озеро. Так же он был выпорот и водворен в дом. Какое-то время эта страстная жажда, тоска по неизведанному, по неоткрытым землям может лишь теплиться в человеке, рискнем это сравнить с углями в потухающем костре, присыпанными золой и пеплом, — после прогимназии Ян Нагурский будет учительствовать в деревне, затем будет учиться в Одесском юнкерском пехотном училище, и не потому, что это его страстная мечта, просто обучение в военном училище бесплатное, а офицерское звание дает сравнительно приличное жалованье, и он сам, кажется, еще не подозревает, что эта детская жажда снова ярко вспыхнет в нем, как тот, совсем было потухший костер, в который снова подбросили дров.

Символично, что судьба Я.И. Нагурского тесно связана с судьбой великого русского летчика П.Н. Нестерова. Не предполагая, что случай сведет их вместе, пехотный подпоручик Нагурский служит в Хабаровске, а артиллерийский подпоручик Нестеров— во Владивостоке. Оба в один год уезжают с Дальнего Востока, каждый мечтает о небе. В аэроклубе в Петрограде Нагурский и Нестеров знакомятся. Нагурский уже допущен к полетам, Нестеров же пока вынужден заниматься теорией полета. Через год они вместе поступают в авиационный отдел офицерской воздухоплавательной школы.

Нагурский был одним из немногих, кто сразу понял всю глубину теоретического и практического новшества Нестерова— необходимости крена крыла при развороте. И вопреки устоявшимся канонам и циркулярам вслед за Нестеровым смело выполняет такие развороты и страстно пропагандирует их.

Осенью 1912 года Нестеров уезжает в Варшаву — он там будет продолжать обучение на звание военного летчика. Нагурский остается в Гатчинской военной школе. Прощаясь, оба не подозревают, что больше они — никогда! — не встретятся. Никогда, но на всю жизнь останется в Нагурском свет этой большой дружбы.

В 1914 году под давлением общественности Морское министерство отпустило средства на организацию поисков экспедиций Седова, Русанова и Брусилова. В Дании и Норвегии закупаются суда «Герта» и «Эклипс». Командовать «Гертой» будет сам начальник спасательной экспедиции капитан первого ранга Ислямов, «Эклипсом» — известный норвежский полярный исследователь, капитан знаменитого нансеновского «Фрама» Отто Свердруп.

Нисколько не умаляя заслуг Я.И. Нагурского, надо вспомнить, наконец, и о том человеке, кому принадлежала сама мысль, идея — использовать для поисков пропавших в Арктике экспедиций самолет. К сожалению, пока трудно более или менее определенно сказать, кто это был, более того, история, кажется, не сохранила в памяти его имени, впопыхах не придав этому факту большого значения. Может, и сам этот человек не подозревал, что у его мысли великое будущее. Может, это был Нансен, который однажды уже говорил о целесообразности применения в будущем самолетов в Арктике для ледовой разведки? Может, эти его мысли передал начальнику Главного гидрографического управления М.Е. Жданко Отто Свердруп? А может, это был сам Михаил Ефимович?..

Многие русские и иностранные летчики откликнулись на объявление Главного гидрографического управления. Но выбор пал на Нагурского. Немаловажную роль в этом, видимо, сыграло то, что он был еще морским инженером и служил в своем — морском — ведомстве. После личного знакомства с ним генерал-лейтенант Жданко решительно подписывает письмо в Главный морской штаб о назначении в экспедицию «военного летчика поручика Нагурского, приписанного к Морскому министерству и изъявившего желание принять участие в означенной экспедиции», хотя принять это важное решение было, видимо, не просто. Генерал-лейтенант Жданко, наверное, знал, что Нагурский открыто восхищался «выходками» своего друга юности военного летчика Нестерова и не только делал по-нестеровски виражи, но и повторил, как бы в пику заявлению, сделанному «Биржевым ведомостям» лицом, «занимающим высокий и ответственный пост в военном ведомстве», его мертвую петлю. А заявление это было таковым: «В этом поступке больше акробатизма, чем здравого смысла. Мертвая петля Нестерова бессмысленна и нелогична. Нестеров был на волосок от смерти, и с этой стороны он заслуживает полного порицания и даже наказания. Рисковать жизнью для того, чтобы только поразить трюком, — бессмысленно... Мне лично кажется, что вполне справедливым будет, если командир авиационной роты, к которой принадлежит Нестеров, поблагодарив отважного летчика за обнаруженную им смелость во время полета, посадит его на 30 суток под арест».

На Нагурского же Жданко возложил выбор системы самолета. А выбрать было непросто. Никто никогда не летал в Арктике. Видимо, это должен быть самолет, который может садиться на лед и на воду. Чтобы он был максимально грузоподъемным, обладал максимальной дальностью полета и в то же время был максимально прочен и компактен для перевозки на судне. У него обязательно должно быть воздушное охлаждение.

Нагурский докладывает о своих выводах Жданко, и тот, целиком доверившись молодому летчику, командирует его в Париж для закупки самолета, который он потом должен привезти в Христианию. Самолет по просьбе Нагурского красят в необычный для тогдашней авиации — красный — цвет. Чтобы, в случае вынужденной посадки, он был лучше виден на снегу. (И до сего дня с легкой руки Я.И. Нагурского самолеты полярной авиации несут на себе красный цвет.)

Вот тут-то, в Христиании, и произошел инцидент, о котором я уже упоминал: капитан Ислямов отказывается грузить самолет на судно. Может, вообще не стоило бы упоминать об этом в сущности малозначительном факте, если бы через семь лет в своих мемуарах, когда вроде бы уже не осталось никого в живых из свидетелей, по крайней мере самого Нагурского, капитан Ислямов напишет, что он, не в пример другим, с самого начала ратовал за использование самолета в поисках пропавших экспедиций и всячески помогал Нагурскому. А тогда Нагурский был вынужден обратиться к чиновнику Морского министерства, ведавшему снаряжением экспедиции, Л.Л. Брейтфусу (да-да, тому самому — несколькими годами позже издателю «Записок...» Альбанова), требуя погрузить самолет.

В начале июля Нагурский на «Эклипсе» приплывает в Александровск-на-Мурмане, откуда два года назад ушла в неизвестность «Св. Анна». На поиски ее и «Геркулеса» Русанова отправляется на «Эклипсе» Свердруп. Может, это было просьбой Нансена — то, что он уходил искать Именно «Геркулес»; Нансен с глубоким уважением относился к его молодому капитану А.С. Кучину, в свое время он спас Кучина от ареста царской полицией и вопреки решению норвежского парламента — в состав экспедиции могут входить только норвежцы — рекомендовал Амундсену взять его на «Фрам» для похода к Северному полюсу, но Амундсен неожиданно повернул к Южному, и Кучин блестяще зарекомендовал себя в этом походе.

На поиски Седова шла «Герта». В помощь- ей зафрахтованы пароходы «Андромеда» и «Печора», на которую и грузят самолет Нагурского.

И вот «Печора» идет на север. Но она зафрахтована только до места последней известной зимовки Седова — Крестовой губы на Новой Земле. Здесь она встречает «Андромеду», ушедшую к Новой Земле чуть раньше. Та уже побывала у Панкратьевых островов. А дальше?

— Увы, — вздыхает капитан «Андромеды» Поспелов, — судно зафрахтовано только до Панкратьевых островов, и я не имею права идти севернее.

А Нагурский мечтает начать свои первые полеты в Арктике как можно севернее, а именно с Панкратьевых островов — на северо-запад. Он знает, куда надо лететь — к Земле Франца-Иосифа. Интуитивно он чувствует, что лететь нужно именно туда. Однако пароход «Печора» зафрахтован только до Крестовой губы, могла бы туда подбросить «Андромеда», но самолет не убирается, на ее палубе, и, скрепя сердце, Нагурский начинает собирать его здесь.

Наконец 21 августа самолет собран, и сразу же — после бессонной ночи и двух пробных полетов — Нагурский с механиком, мотористом первой статьи из службы связи Черноморского флота, Е.В. Кузнецовым летит вдоль берегов Новой Земли на север. Неожиданно все вокруг затянуло туманом, вдобавок вышел из строя самолетный компас, хорошо, что в запас взят обыкновенный шлюпочный. К счастью, скоро туман рассеялся. Определившись по карте, Нагурский узнал под собой Горбовы острова. А вот остаются позади и Панкратьевы, мыс Литке... Но на исходе горючее. Надо возвращаться к Панкратьевым островам, куда должна подойти «Андромеда», и искать место посадки.

Но чистую воду нашли только у мыса Борисова, правда, вдоль берега из воды торчат камни, но горючее на исходе, и летчик решается на посадку. При рулении к берегу поплавок наткнулся на камень и получил пробоину. На счастье, место мелкое, и, выпрыгнув из самолета, Кузнецов и Нагурский торопливо подтягивают его к берегу.

Ожидание парохода у дымных холодных костров из плавника. Совершен первый арктический полет — около 450 километров, — он продолжался 4 часа 20 минут. Нагурский смотрит в задумчивую игру огня и не подозревает, что всего в двухстах километрах от него на траверзе мыса Адмиралтейства тащится к жизни «Св. великомученик Фока» с седовцами и Альбановым.

Второй полет — на. разведку льдов около Большого Заячьего острова — по просьбе капитана Поспелова: тот сразу понял, какую неоценимую услугу может оказать самолет в этом деле. Сегодня мороз покрепче, и, чтобы согреться, Кузнецов невольна притопывает по дну кабины. Вдруг под ногами — дыра, а в нее видны море, льды, надо же, не заметил, как проломил хрупкую фанеру. Уже по этому можно судить, каковы были тогдашние самолеты. Проливы между островами забиты льдом, и сегодня Нагурский решается садиться прямо на него.

— Как жалко, что гидроплан не поместился на «Герте». Летать надо над Землей Франца-Иосифа. За несколько дней всю бы ее облетели. Там их нужно искать, — скажет он капитану Поспелову, когда снова поднимется на борт «Андромеды».

В норвежской избушке на Большом Заячьем острове следов пребывания экспедиции Седова не обнаружено. Несколько подумав, Нагурский предлагает оставить здесь авиационный склад: он уверен, что его полеты в Арктике — не последние. И на видном издалека знаке, еще седовцами сооруженном на острове Панкратьева, он оставляет записку: «В губе, находящейся на юго-западном берегу Заячьего острова, при устроенном складе оставляется одна металлическая бочка бензина (10 пудов) и бидон гирзоля (4 пуда). Назначение их авиационное. Кто сюда прилетит и окажется без горючего, может воспользоваться этим запасом. Участвуя в экспедиции для поисков старшего лейтенанта Г.Я. Седова, прилетел сюда из Крестовой губы на гидроплане системы «Фарман». Военный летчик Нагурский». Он уверен, что это может случиться уже завтра, пока ему не дано знать, что следующий арктический полет будет совершен только десять лет спустя!

После этого полета слег Кузнецов — сказалось ледяное купание, когда они получили пробоину поплавка, а потом начался шторм— и они поднялись в воздух только через три дня. А потом неполадки в моторе — заводской брак. Мотор для ремонта пришлось перевезти на пароход. В томительном ожидании Нагурский делает записи в своем дневнике— они касаются будущего арктической авиации — и не подозревает, что сегодня, 26 августа, погиб в воздушном бою, совершив воздушный таран, П.Н. Нестеров...

В другой норвежской избушке на Большом Заячьем острове Нагурский вместе с моряками с «Андромеды» наконец находит склад и записку уже давно ушедшего в мир иной Г.Я. Седова о том, что на пути к полюсу он сделает остановку на Земле Франца-Иосифа, на мысе Флора, и Нагурский снова с горечью скажет капитану Поспелову:

— Эх, если бы «Печора» пошла вместе с «Гертой»! Или бы сейчас поплыть туда. Нужно искать не здесь, а на Земле Франца-Иосифа...

Маловероятно, что эти полеты смогли бы спасти «Св. Анну», но кто знает, может, какую-то роль в судьбе ее экипажа они бы и сыграли, долети он до нее. А это, хоть и сопряжено с огромным риском, было в его силах. Может, он решился бы кого-нибудь вывезти с обреченного на долгий ледовый плен судна? Ту же Ерминию Александровну. Все это очень маловероятно, но невольно думаешь о такой возможности. Эти полеты, может быть, смогли бы прояснить судьбу береговой партии отряда Альбанова. Но увы, пароходы зафрахтованы только до Новой Земли.

Кстати, 3 сентября к «Андромеде» подошла вернувшаяся от Земли Франца-Иосифа «Герта». Капитан Ислямов пригласил к себе Нагурского:

— Не ожидал,, каюсь, не ожидал, примите мои поздравления.

И Нагурский получает новое задание — попытаться проникнуть как можно дальше на северо-запад от Панкратьевых островов, может, где там или в Русской гавани сейчас находится возвращающийся с Земли Франца-Иосифа «Св. Фока».

Полет, в который Нагурский отправился один, был чрезвычайно трудным: сильный снег забивал глаза, не видно ни стрелки компаса, ни даже своих, рук... На траверзе Большого Заячьего острова встретились сплошные ледовые поля. Они дрейфовали к югу, грозя запереть до весны «Ацдромеду». На обратном пути Нагурский предупреждает об этом капитана Поспелова. Тот торопливо отводит «Андромеду» в Крестовую губу. За ней туда приходится лететь, к большому огорчению Нагурского, и авиаторам: корабли больше не могут обеспечивать полеты, на носу полярная зима.

А вскоре Нагурский получает приказ: разобрать самолет и возвращаться на Большую землю. Мир уже опутан войной, и его, опытного летчика, отзывают на фронт. Рушатся все его планы, связанные с Арктикой. Насколько дерзки они были, можно судить по интервью, которое он дал вскоре после возвращения из Арктики.

«Если бы мотор был сильнее, сил 90—100, можно было бы забрать с собой провизии на два месяца... Если бы еще к этому прибавить склады с бензином и маслом на Панкратьевых островах, на мысе Желания и Земле Франца-Иосифа, то можно было бы лететь к Северному полюсу».

А вот что он писал в рапорте на имя начальника Главного гидрографического управления: «После произведенных мною полетов у Новой Земли я отметил следующее, что может сослужить пользу для будущей авиации в арктических странах. В верхних слоях температура так же изменчива в отрицательную сторону, по сравнению с низкими слоями. Аэронавт Андрэ, который совершил неудачное путешествие к полюсу, утверждал, что ближе к полюсу температура верхних слоев воздуха должна быть положительной по отношению с низшими слоями. Это предположение оказалось неверным. В Северном Ледовитом океане очень часты изменения направления ветров на небольших расстояниях. Пролетев расстояние в 220 верст, я встречал три-четыре направления ветров. Часты туманы и облачность.

Летать в арктических странах хотя и тяжело, но вполне возможно, и авиация в будущем может оказать гидрографии большие услуги в следующих случаях: при рекогносцировках льдов, в открытии новых земель, при нахождении и нанесении на карту подводных преград, препятствующих судоходству. С высоты хорошо видны все рифы, банки, отмели. Фотографии сверху могут дать точные данные для исправления и дополнения карт.

Прошлые экспедиции, стремящиеся пройти Северный полюс, все неудачны, ибо плохо учитывались силы и энергия человека с тысячеверстным расстоянием, которое нужно преодолеть, — полное преград и самых тяжелых условий.

Авиация как колоссально быстрый способ передвижения есть единственный способ для разрешения этой задачи».

Нагурский сам мечтает о полюсе.

— Основная база должна быть на Земле Франца-Иосифа, на острове Рудольфа, — с жаром доказывает он М.Е. Жданко. — Помимо всего прочего, к нему легче пробиться кораблям (вспомним, что именно отсюда в 1937 году стартовали самолеты, высадившие на полюс группу Папанина!). А потом можно и до Америки долететь.

— К сожалению, война, — покачал головой Жданко. — Вот приказ о назначении вас во второй Балтийский флотский экипаж.

И вскоре Нагурский уже на фронте. В сравнительно короткое время за боевые заслуги он награжден тремя орденами.

В перерыве между боевыми вылетами он приказывает пилотам собраться на летном поле и садится в самолет. И над изумленными однополчанами 17 сентября 1916 года впервые в мире делает мертвую петлю на гидросамолете.

Друзья бегут его поздравлять, но он останавливает их:

— Я только исполнил то, что давно доказано Нестеровым, и горжусь тем, что имел счастье лично знать этого замечательного летчика и чудесного человека.

Таким был первый в мире поднявшийся на самолете над Арктикой, первый из летчиков, дерзнувший оторваться от суши и уйти далеко в Полярный бассейн.

Я смотрю на карту Северного Ледовитого океана и думаю о несостоявшейся встрече Альбанова и Нагурского. О чем бы они говорили?

Их встреча так и не состоялась, хотя и сегодня они совсем рядом: на острове Гукера Земли Франца-Иосифа один из мысов носит имя Альбанова, а на острове Александры именем Нагурского назван поселок полярной станции. Впрочем, рядом и мыс Е.А. Жданко, и Конрада, и ледовый купол Брусилова. Все они там. Некогда ушедшие со «Св. Анны» на теплую землю, со временем снова вернулись в страну белого безмолвия, чтобы разделить с товарищами по славным подвигам и несчастью вечность и память потомков. .

Потом я смотрю в окно: прошел дождь, полдень, под желтыми кленами, вороша палые листья, задумчиво бредет мальчишка с ранцем за спиной. Кем он станет? И я снова невольно думаю о Валериане Ивановиче Альбанове, душа которого для меня по-прежнему осталась загадкой. Если кто-нибудь из вас знает о нем, о его спутниках больше, чем я, отзовитесь, пожалуйста! Я буду вам очень благодарен.