Загадочные женщины XIX века

ГРАФИНЯ ДЕ ШАМБОР СОЧЛА СЕБЯ СЛИШКОМ УРОДЛИВОЙ, ЧТОБЫ СТАТЬ КОРОЛЕВОЙ ФРАНЦИИ

Пока Гамбетта резвился в постели мадемуазель Леон, депутаты роялисты пытались воссоединить старшую и младшую ветви династического древа, разведенные революцией 1830 года.

Это было совершенно необходимо для реставрации монархии. Граф Парижский по праву первородства должен был наследовать графу де Шамбор, который не имел детей. Будущий король и его дофин находились в состоянии войны, которую следовало прекратить.

После сложных демаршей, в то время, когда Собрание под носом у республиканцев трудилось над конституцией, в которой ни разу не употреблялось слово «республика», глава королевского дома согласился принять графа Парижского.

Встреча удалась. Претенденты на престол отнеслись Друг к другу с симпатией, и королевская семья воссоединилась. После этого все уже не сомневались, что реставрация неизбежна.

Мак-Магон засел за сочинение протокола церемонии прибытия короля.

Во Франции снова будет король!

Народ, по большей части настроенный про монархически, ликовал, и портреты Генриха V красовались повсюду. Крестьяне прикрепляли изображение будущего короля к вытяжному колпаку над камином рядом с портретом императора, умершего на острове Святой Елены.

Республиканцы, задавленные правыми, с ужасом наблюдали, как таят их надежды на установление Третьей республики.

Но одно обстоятельство мешало реализации замыслов Собрания: граф де Шамбор не хотел отказаться от белого знамени.

Огорченные депутаты-монархисты пытались намекнуть ему, что подобное упрямство бессмысленно и что он рискует вместе с трехцветным знаменем, которым дорожили народ и армия, похоронить и надежды на реставрацию Бурбонов во Франции.

Но их усилия были напрасны.

В октябре к нему был послан месье Шеснелон. На него возлагалась миссия заставить претендента на престол принять следующее предложение: «Трехцветное знамя сохраняется, оно может быть заменено на другое лишь с согласия короля и Собрания».

Роялисты считали, что такая формулировка понравится Генриху V, так как она позволяет ему учесть сложившееся общественное мнение, а затем, после коронования, украсить знамя Вальми геральдическими лилиями.

Шеснелон с улыбкой предстал перед претендентом на корону и передал ему предложение Собрания. Граф де Шамбор взглянул на текст и сказал:

— Мои принципы неотделимы от моего знамени! «Упрямство сумасброда!» — воскликнул впоследствии Октав Обри. Шеснелон, расстроившись, предложил использовать разноцветное знамя: с одной стороны белое, с другой — трехцветное.

В то время такой вариант мог бы устроить всех, и двуликий штандарт служил бы символом объединения старой и обновленной Франции. Но претендент лишь улыбнулся:

— Я никогда не соглашусь на трехцветное знамя!

Шеснелон был в отчаянии.

— Монсеньор позволит мне не расслышать этих слов, — сказал он.

— Пусть так! Но теперь вы знаете, насколько глубоки мои убеждения…

Тогда посланник Собрания воззвал к чувству ответственности графа де Шамбор:

— Если вы пойдете на уступку в этом вопросе, ваша честь нисколько не будет задета, а Франция будет вам бесконечно благодарна за такой шаг. Французы готовы завтра провозгласить монархию.

Если же монсеньер откажется проявить гибкость и послезавтра, мне придется сообщить Собранию, что вы отказались принять предложенную вам формулировку, монархия не будет провозглашена, в этом я глубоко убежден, и придется искать другие пути, которые могут оказаться ненадежными, тупиковыми…

Граф де Шамбор остался невозмутим. Он поднялся с места и протянул Шеснелону руку со словами:

— Мадам графиня де Шамбор уезжает сегодня семичасовым поездом. После обеда я провожу ее на вокзал, после чего мы сможем вернуться к этому разговору. Я был счастлив обсудить с вами интересы нашей дорогой Франции.

Огорченный Шеснелон отправился бродить по парку. Он представлял себе, как будут разочарованы результатом поездки его друзья. Потом ему пришло в голову, что во время обеда он может попытаться привлечь на свою сторону графиню, и приободрился.

Увы! За супом он с ужасом понял, что супруга последнего из Бурбонов глуха. Когда обсуждали папу, она заговорила о каплях, и любой диалог был с ней затруднителен.

В восемь вечера граф вернулся с вокзала, и прерванный разговор возобновился. В полночь Шеснелону была вручена декларация следующего содержания:

«Монсеньер граф де Шамбор не требует каких бы то ни было изменений знамени до того момента, пока он не взял правление в свои руки.

Он оставляет за собой право решить, когда он сочтет нужным, этот вопрос, связанный с соблюдением его части, исходя из интересов Собрания и всей нации».

Шеснелон, гордый своей победой, отбыл в Париж. Прочтя декларацию, его друзья также сочли, что граф Де Шамбор согласился на трехцветное знамя. В порыве энтузиазма они сочинили текст резолюции, которую предполагалось представить в Собрание. Вот что гласил параграф первый:

«Во Франции устанавливается наследственная конституционная монархия. Вследствие этого трон должен занять Генрих-Шарль-Мари-Дьедоне, глава королевской фамилии Франции. Власть переходит по мужской линии в соответствии с правилами о наследовании престола».

Собранию оставалось только возвести на трон короля.

На следующий день пресса писала о достигнутом соглашении с графом де Шамбор, о том, что гражданам гарантированы все гражданские, политические права и свобода вероисповедания и что сохраняется национальное трехцветное знамя.

Франция готовилась встретить своего короля.

Был отдан специальный приказ, в соответствии с которым граф де Шамбор не должен был подвергаться формальностям таможенного осмотра. Он должен был сойти с поезда на последней перед границей станции и въехать на территорию Франции на коне, а затем снова сесть в вагон и проследовать до Парижа, где его ждала восторженная встреча.

Не дожидаясь голосования в Собрании, в исходе которого никто не сомневался, монархисты заказали для короля форму генерал-лейтенанта, парадную карету, купили лошадей. Некий шорник с улицы Комартэн изготовил конскую сбрую с королевским гербом. На улице Вивьен демонстрировался вытканный геральдическими лилиями ковер, предназначенный для королевского экипажа. Уже определили маршрут, которым должен был проследовать кортеж, развесили фонарики, раздали кокарды, нарукавные повязки с надписью «Да здравствует Генрих V!». Все было готово и в Лувре.

Трон ждал Генриха V.

Но вся затея рухнула, и все из-за женщины, которая сочла, что она недостаточно красива для того, чтобы стать королевой Франции.

30 октября 1873 года месье Шеснелон получил письмо от графа Шамбора.

Прочтя его, он остолбенел.

Генрих V, к приему которого все уже было готово, пересмотрел свое решение временно признать трехцветцое знамя и заявлял, что вернется во Францию только под белым штандартом.

Он писал:

«По дошедшим до меня слухам, общественное мнение утверждает, что я согласился стать законным королем от Революции… Меня принуждают принести в жертву мою честь… По одному этому я уже могу судить о том, какие требования предъявят ко мне в ближайшем будущем, и я решительно отказываюсь содействовать режиму, предполагающему силу власти, подобным актом слабоволия… Как вам известно, сейчас модно противопоставлять твердость Генриха V ловкости Генриха IV, но мне непонятно, какой урок извлекли из этого те нахалы, которые осмеливаются уговаривать меня отказаться от знамени Иври…»

Это было настоящее отречение от престола. Роялисты понимали, что от них навсегда ускользает единственный шанс реставрировать монархию.

Шеснелон предложил способ избежать, как ему казалось, катастрофы:

— Нужно держать содержание этого письма в секрете и продолжать подготовку к прибытию короля. Может быть, нам все-таки удастся уговорить его.

Но граф де Шамбор оказался предусмотрительным человеком. В тот же вечер по его приказу письмо было опубликовано «Л'Юньон».

Оно произвело в Париже эффект разорвавшейся бомбы. Возбужденные толпы осаждали газетные киоски, на которых были развешены специальные выпуски газет. Веселые республиканцы и грустные роялисты схлестнулись на улице Ле Пелетье. На бирже царила неразбериха. В пригороде Сен-Жермен бушевали герцоги и герцогини:

— Генрих V просто не хочет править Францией! Его упрямство выглядит смешным. Всем известно, что до Революции у монархии вообще не было знамени…

Они были правы. В прежние времена каждый полк имел свой штандарт. Что ж до корнета, кавалерийского белого знамени, то он был личным штандартом генерал-лейтенанта, «желавшего подчеркнуть, что его войско не подчиняется кронверку». Никогда королевское знамя не было белым. Орифламма Филиппа-Августа была лазурной, флаг Святого Людовика был красным, Людовика XI — голубым, корнет Генриха IV голубым белым и оранжевым…

Во времена Реставрации, правда, Людовик XVIII утвердил белый флаг, но в 1830 Людовик-Филипп поспешил вернуться к трехцветному знамени.

У графа де Шамбора не было причин любой ценой отстаивать знамя, которое служило национальной эмблемой лишь на протяжении пятнадцати лет из десяти веков истории Франции.

Эта настойчивость выглядит странной и даже подозрительной. Зачем так навязывать флаг, который, по сути, ничего не значит для страны?

Не было ли это всего лишь предлогом, чтобы отказаться от трона?

Некоторые историки пришли именно к такому выводу. Они утверждают также, что этот предлог был подсказан Генриху V женщиной…

В высшей степени непонятное поведение претендента на престол продиктовано грустной историей его любви.

В 1845 году граф де Шамбор повстречал на водах в Теплице герцога Моденского с двумя дочерьми. Младшая, Беатрис, была необычайно хороша собой, и молодой человек без памяти влюбился в нее.

Через несколько дней он попросил ее руки. Герцог побежал к дочери, чтобы сообщить ей о происшедшем событии.

— Дитя мое, Бог благословил наш дом. Ты станешь королевой Франции!

Беатрис встряхнула длинными косами:

— Это невозможно. Я люблю моего кузена дона Карлоса и обещала стать его женой.

Герцог настаивал на своем, говорил, что нельзя отказываться от руки потомка Людовика XIV, но его дочь твердила, что выйдет замуж только за дона Карлоса.

Граф де Шамбор, узнав, что женщина, которую он полюбил, не свободна, счел, что он уже никогда не будет счастлив. В отчаянии он решил жениться на Мари-Терез, сестре Беатрис, смуглой, лишенной обаяния, неловкой, длинноносой, большеротой, косой, плоскогрудой и тощей.

Свадьба, больше смахивавшая на самоубийство, состоялась в 1846 году.

В 1873 году Мари-Терез, знавшая, насколько она уродлива, испугалась того, что она станет излюбленной мишенью для шуток парижских карикатуристов, шансонье, памфлетистов. Опасалась ли она, что ее облик скомпрометирует монархию? Что она будет помехой мужу? Что Европа будет смеяться над ней? Что красавица Евгения с жалостливой улыбкой будет смотреть на нее? Что она будет глубоко несчастна? Об этом нам ничего не известно. Но она сделала все, — чтобы помешать Шамбору занять трон.

Мервейе дю Виньо, встречавшийся с ней в Фросдорфе, писал в своих воспоминаниях: «Если в Версале скоро забурлит придворная жизнь, подумал я тогда (до этого он писал о глухоте Марии-Терез), общение с королевой будет довольно затруднительным. Должно быть, многие предпочтут общество графини Парижской, молодой, остроумной, словно созданной для предназначавшейся ей роли. Какие отношения сложатся между этой блестящей женщиной и несчастной калекой, некрасивой и унылой? Как они поделят сферы влияния? И я спрашивал себя, так ли уж притягателен трон для нее и найдем ли мы в ее лице необходимую поддержку в решающий момент?»

Робер Бюрнар высказывался еще более категорично:

«Достаточно вспомнить о мадам де Шамбор. Генрих V не стал королем, потому что Мари-Терез не хотела быть королевой. Ей совсем не улыбалась перспектива править народом, который она считала капризным и развращенным, но мысль о том, что она должна будет предстать перед французами и, в особенности, француженками, вступить в борьбу с целым Парижем, прочитывать иронию, стоящую за любезностями, приводила ее в панический ужас.

Поэтому видя, что, когда все было готово для приема короля — фонарики, кареты, когда лошади уже били копытами, когда требовалось проявить лишь немного гибкости, чтобы оказаться на родине, на расчищенном, утоптанном пути вдруг возникали новые препятствия — нельзя отделаться от мысли, что кто-то старательно и терпеливо вставлял палки в колеса, моля Бога о том, чтобы сия чаша миновала Генриха V».

Все это позволяет предположить, что, если бы граф де Шамбор женился на очаровательной женщине, которую он полюбил, мы остались бы без Третьей республики…