Заговор

ПОНЕДЕЛЬНИК — 7-е

Директор слушал Марка с напряженным вниманием, а затем поделился собственной информацией, которая выглядела поразительной.

— Мы можем еще раз сократить ваш список имен. Утром в прошлую среду наши агенты перехватили не опознанную пока передачу по одному из каналов КГБ. Видно, у кого-то есть передатчик, работающий на нашей частоте. Единственное, что удалось услышать, это: «Давай, Тони. Я только что расстался с сенатором после заседания комитета, и я…» Передача тут внезапно прекратилась, и мы не смогли нащупать ее снова, но, во всяком случае, доказательство налицо!

Марк наклонился вперед.

— Да, Эндрью, — сказал Директор, — я знаю, о чем вы думаете сейчас.

— Дайте мне припомнить… — упрямо повторил Марк. — Что за комитет работал в это время… — Он открыл свой блокнот. — В это время… Где-то у меня есть все, что нам надо, я знаю… В это утро собирались комитеты по иностранным делам и правительственных операций. Они обсуждали билль о контроле над продажей оружия.

— Теперь мы можем как-то определиться, — сказал Директор. — Сверьте по своим записям, кто из наших пятнадцати человек был здесь 3 марта?

Перебрав листки с записями, Марк аккуратно разложил их на две пачки:

— Это не совсем точно, сэр, поскольку у меня нет достоверных данных об этих восьми. — Он положил руку на одну из стопок. — Здесь остальные семь. Из комитета планирования государственных операций нет никого. Двое из комитета по иностранным делам. И они были на обсуждении. Кроме того, они входят в состав юридического комитета.

Директор поморщился:

— Ну что ж, пусть будет, как вы говорите, не совсем точно. Но так как это все, что у нас есть, сосредоточьте внимание на этих семи. Осталось всего три дня, и мы не можем терять ни одной возможности. Боюсь, что нам придется искать того человека, исходя только из двух имеющихся у нас зацепок — где он был во время ленча 24 февраля и что делал во время заседания юридического комитета? Поиск мотивов пока отложите в сторону мы займемся этим потом. Надо максимально сократить список. Вам придется провести остаток дня в Сенате и около комитета по иностранным делам. Поговорите с работниками сенатских служб. Нет ничего, чего бы они не знали об общественной или личной жизни сенаторов.

— Да, сэр.

— И вот еще что: сегодня вечером я обедаю с президентом. Возможно, мне удастся у него получить кое-какую информацию. Я все еще надеюсь, что мы держим ход событий под контролем. А теперь взгляните на это. — Директор протянул ему портрет греческого священника, сделанный службой идентификации. — Версия миссис Казефикис, — сказал он. — Что вы думаете об этом изображении?

— В принципе схвачено неплохо, — сказал Марк. — Хотя он не так уродлив. Чувствуется, что ребята знают свое дело.

— Меня беспокоит, — сказал Директор, — ощущение, что я где-то видел эту физиономию. Перед моими глазами прошло так много преступников, что просто невозможно припомнить конкретно кого-то из них. Но, может быть, я вспомню, может быть, я вспомню…

— Понимаю, — сказал Марк. — Он всюду опережает меня на двадцать четыре часа. Это сидит во мне, как заноза.

— Считайте, что вам повезло, молодой человек. Думаю, что опереди вы его, и Ариана Казефикис была бы мертва. И вы скорее всего тоже. Я все еще держу в доме миссис Казефикис человека на тот случай, если он снова появится, но, думаю, этот подонок слишком профессионален, чтобы пойти на такой риск.

Марк кивнул. Тут спорить не приходилось.

Вспыхнула красная лампочка внутренней связи.

— Да, миссис Макгрегор?

— Вы опаздываете на встречу…

— Спасибо, я почти готов. — Директор положил трубку. — Жду вас завтра в это же время, Марк. — В первый раз он назвал его по имени. — Переверните все до последнего камешка, у нас осталось всего четыре дня…

Марк вернулся в библиотеку конгресса, чтобы еще раз изучить данные о семи сенаторах, оставшихся в его списке. Ему предстояло переворошить огромную кучу сведений, поступивших со всех концов страны, один из семи должен быть выделен из списка — но кто именно?

Через полтора часа Марк вздохнул — это был долгий, усталый вздох человека, который запутался окончательно. Все! Ему тоже надо торопиться, если он хочет успеть. Он вернул подшивки периодики, «Сообщения конгресса», подборку статей Ральфа Нидера и бегом пересек улицу. Быстро спустившись на Конститьюшен-авеню и вырулив на Мемориал-бридж, он машинально глянул в зеркальце заднего обзора. Ему показалось, что он узнал следовавший за ним автомобиль… Или то была память о прошлом четверге?

Марк поставил машину на обочину дороги. К нему сразу направились двое из Секретной Службы. Марк предъявил удостоверение и медленно пошел по дорожке, чтобы присоединиться к тем, что в мрачном молчании стояли вокруг двух свежевырытых могил, готовых принять в себя двоих, еще неделю назад воплощавших в себе жизнь куда больше, чем большинство тех, кто пришел на их похороны. Вице-президент представлял официальную администрацию. Он стоял рядом с Нормой Стеймс, чью хрупкую фигурку в черном поддерживали двое ее сыновей. Билл, старший, стоял рядом с человеком гигантского роста, который был отцом Барри Колверта.

Надтреснутый скорбный голос священника прозвучал в холодном воздухе. Гробы были покрыты легкой водяной пылью, потому что всю ночь шел дождь. Отцу Грегори помогал молодой капеллан в белой рясе с черным воротничком.

— И да воссияет над ним Твое невыразимое величие, — сказал отец Грегори.

Рыдающая жена Ника склонилась над гробом и поцеловала бледный лоб своего мужа. Крышки закрылись. С последними словами молитвы гробы стали медленно, словно нехотя, опускаться в могилы. Марк, сдерживая слезы, смотрел на происходящее: это он должен был лежать в гробу, это его должны были опускать сейчас в могилу.

Вернувшись с заседания комитета по иностранным делам, Марк позвонил Элизабет и договорился о вечерней встрече. Затем он позвонил мисс Макгрегор и дал ей номера телефонов, по которым его можно будет застать вечером: домашний, телефон ресторана и квартиры Элизабет. Миссис Макгрегор молча записала их.

На обратном пути его сопровождали две машины: синий «форд-седан» и черный «бьюик». Заехав в гараж, он, как обычно, кинул ключи Симону, избавившись от давящего, но уже привычного ощущения, что за ним постоянно наблюдают, и постарался думать о более приятных вещах.

…Директор чистил лацканы смокинга, готовясь к обеду с Президентом Соединенных Штатов…

Марк шел по улице, все еще оглядываясь. «Господи, я обожаю эту девушку! Это единственное, в чем сегодня я совершенно уверен. Если бы только я мог избавиться от этих давящих мыслей о ее отце… И даже о ней!»

Он зашел к Блекистону и заказал одиннадцать роз — десять красных и одну белую. Девушка вручила ему карточку и конверт. Он торопливо набросал на конверте адрес и имя Элизабет, а на карточке написал: «Люблю» и добавил:

— Пошлите цветы, пожалуйста, сразу.

— Хорошо, сэр.

Дома он тщательно оделся. Черный пиджак? Слишком строго. Голубой? Слишком молодит, а он и так похож на мальчишку. Вот этот — из грубой ткани. Рубашка. Белую, и без галстука. А может, синюю, деловую и с галстуком? Нет, все же белую. Правда, она выглядит как символ невинности… Значит, синюю. Ботинки: мокасины или со шнурками? Предпочтение мокасинам. Носки. Ну с этим просто: темно-синие. Подведем итог: грубошерстный пиджак, синюю рубашку, темно-синие носки, такой же галстук, черные мокасины. Одежду аккуратно разложить на постели. Побриться и вымыть голову — мне нравится, когда волосы слегка вьются. Т-так, крови нет. Лосьон после бритья. Расчесать завитки. Обратно в спальню. Красиво завязать галстук, застегнуть «молнию». Не получается. Еще раз. Взгляд в зеркало. Просто ужас. Ну, черт с ней, с модой. Чековая книжка, кредитная карточка. Брать ли оружие? Все в порядке. Закрыть дверь. Нажать кнопку лифта.

— Дай-ка ключи, Симон!

— Ну и ну, провалиться мне на этом месте. — Симон выпучил глаза.

— Лучше открой ворота поскорее, потому что, если я опоздаю, тебе несдобровать.

— Сию минуту, Марк!

Прекрасный вечер, а теперь в машину, взгляд на часы: 19.34.

Директор еще раз осмотрел смокинг…

Нет со мной больше Руфи. Прислуга прекрасно работает, но все же это не то. Налить глоток шампанского. Смокинг чуть жмет — этот покрой уже выходит из моды. Рубашки только что из чистки. Подойдет черный галстук. Черные туфли, черные носки, белый платок в нагрудный карман — все в порядке. Прикрыть душ. Ах, как бы получить от президента какую-нибудь полезную информацию? Черт, где же мыло? Придется вылезать из-под душа. Что за запах у этого сегодняшнего мыла? Оно годится только для гомосексуалистов. Надо раздобыть из армейских запасов. С душем покончено. На весы: ого! Скинуть бы фунтов пятнадцать! Побриться. Старое доброе лезвие. Он давно уже решил бриться не более одного раза в день, за исключением тех случаев, когда обедает у президента. Отлично! Теперь одеться. Все пуговицы на месте: «молнии» он терпеть не может. Затянуть черный галстук. Руфь отлично завязывала галстуки, но об этом не вспоминать. Проклятье, не получилось. Наконец-то. Проверить бумажник. Все на месте. Президенту предстоят тяжелые времена. Сказать прислуге, что буду около одиннадцати. Плащ. Специальный агент, как всегда, подле машины.

— Добрый вечер, Пол, прекрасная погода!

Шофер открывает заднюю дверцу «форд-седана».

В машине взгляд на часы: 19.45.

Не торопись — времени хватает — не стоит являться слишком рано — и когда все время мира в твоем распоряжении, машины словно исчезают с улиц — надеюсь, что розы уже при были — долог путь до Джорджтауна; мимо мемориала Линкольна и по бульвару вдоль Потомака — как здесь красиво — да смотри же в конце концов на дорогу. Не рви на желтый свет, пусть даже водитель сзади отчаянно жестикулирует. Уважай закон — возьми себя в руки — тебе кажется, что ты опаздываешь, и ты уже готов ехать на красный свет. Осторожней с трамвайными путями в Джорджтауне, не забывай притормаживать на них. В конце улицы поверни направо и ищи место для парковки. Не торопясь обследуй квартал. Еще раз — и моли бога, чтобы поблизости не оказалось полицейского. К дому подойти небрежно, как бы между прочим. Посмотри на часы. 20.04. То, что надо. Теперь звони.

В синем платье она выглядела просто изумительно.

— Привет, Марк. Не зайдете ли на минутку?

— Нет. Думаю, нам лучше двинуться. Моя машина перекрыла дорогу.

— Хорошо, я только накину пальто.

Открыть для нее дверцу машины. Почему бы не взять ее за руку и не признаться в сжигающей меня безумной страсти? Она предложила бы мне бутерброд. Нет, на такое можно пойти, если знаешь, что этого хотят оба, и тогда удастся сберечь массу времени и нервов.

— День был удачен?

— Очень хлопотный. А как у вас, Марк?

— Все то время, что я работал, мне думалось о вас, и это было нелегко. Крутился как белка в колесе, еле успел.

Машина на ходу, направо с М-стрит. Припарковаться негде.

— О, повезло.

Проклятье, откуда вывернулся этот «фольксваген»?

Место нашлось, но в четырехстах ярдах от ресторана.

— Тем приятнее будет пройтись.

Получила ли она розы? Честное слово, если эта девчонка-цветочница не успела их доставить, я ее утром… в тюрьму посажу.

— Ох, Марк, как ужасно с моей стороны, что не сказала вам раньше: какие прекрасные розы! А вы — это белая роза? И Шекспир?

— Стоит ли говорить об этом?

— Лжец. Значит, вы любите Шекспира?

— Прошу — самый фешенебельный французский ресторан. Рив Гоше. (Гоше — именно так. Самый лучший в Америке. Здесь обдерут до нитки. Так и вижу этого паршивого официанта, который тянет руку. Какого черта — ведь это всего лишь деньги.)

— Столик на имя Эндрью.

— Добрый вечер, мистер Эндрью. Как приятно снова видеть вас.

(Этот плут никогда не видел меня и скорее всего никогда не увидит. Что за столик он приготовил? Годится. Она и в самом деле поверит, что я бывал здесь раньше. Сунуть ему пять долларов.)

— Благодарю вас, сэр. Приятного аппетита.

Они заняли места в глубоких креслах красной кожи. Ресторан был заполнен народом.

Появилась первая смена блюд и вслед за ней виночерпий с бутылкой. (Если думаешь, что тебе удастся сплавить нам две бутылки, то ты глубоко ошибаешься.)

— Разрешите налить вам вина, сэр?

— Благодарю вас, пока не надо. Откройте и оставьте, пока не подадут горячее.

— Слушаюсь, сэр. Ваше авокадо, мадемуазель…

— Добрый вечер, Халт. Как вы там поживаете в вашей фирме?

— Стараемся не прогореть, сэр.

Они обменялись еще парой банальных реплик.

Директор обвел взглядом сине-золотой интерьер комнаты. В дальнем конце ее одиноко стоял глава Секретной Службы. Около окна, рядом с софой, Генеральный прокурор беседовал с сенатором, сменившим президента на посту главы юридического комитета.

— Что вы предпочитаете выпить, Халт?

— Коктейль с шотландским виски.

— Скоч для Директора и апельсиновый сок для меня. Приходится следить за весом.

(Неужто он не знает, что апельсиновый сок категорически не рекомендуется, если следишь за весом?)

— Как обстоят дела с предстоящим голосованием, мистер президент?

— Ну, в настоящий момент сорок восемь «за» и сорок семь «против», но к десятому марта положение должно выправиться. В противном случае мне придется отложить эту затею до следующей сессии. Не считая поездку по европейским странам и первичные выборы в Нью-Хемпшире, которые состоятся меньше чем через год, это сейчас тревожит меня больше всего. Мне придется отложить голосование по биллю до второго срока президентства, если я снова буду избран.

— Будем надеяться, что десятого все пройдет как нельзя лучше.

— Тогда ваша работа значительно облегчится.

— Сегодня через этот дом прошли пять тысяч человек, — сказал глава Секретной Службы. — И никого, в сущности, не волнуют проблемы обеспечения безопасности. Дом предназначен для обитания президента, но, по сути, он принадлежит всем, и это доставляет массу трудностей.

(Знал бы он…)

Президент сел во главе стола, Генеральный прокурор и сенаторы заняли места по одну сторону стола, а напротив них — по другую — разместились Директор и глава Секретной Службы. Подали авокадо с креветками.

(Меня всегда мутит от креветок.)

— Как приятно видеть стражей закона за одним столом, — сказал президент. — Я хотел бы использовать эту возможность, чтобы обсудить билль о контроле над продажей оружия, который, в чем я уверен, пройдет 10 марта. Именно поэтому я и пригласил всех вас сюда…

— Это будет чертовски сложная операция, — сказал Генеральный прокурор, — учитывая, что у нас примерно семь миллионов членов Национальной Стрелковой Ассоциации и пятьдесят миллионов единиц огнестрельного оружия по всей Америке.

Все кивнули.

Появилось второе блюдо.

(Вареное мясо. Поистине, президент серьезно относится к своей диете.)

— Кофе или бренди, сэр?

— Не стоит, — сказала Элизабет, мягко коснувшись руки Марка. — Оставьте это до дома.

— Прекрасная идея.

Он улыбнулся, глядя ей прямо в глаза, и попытался представить, о чем она сейчас думает…

— Нет, спасибо. Будьте любезны, счет.

Официант мгновенно повиновался.

Они всегда быстры и исполнительны, когда ты просишь у них счет. Она так и не выпустила его руки.

— Прекрасный обед, Марк. Огромное спасибо.

— Да, когда-нибудь мы снова придем сюда.

Появился счет. Марк взглянул на него в тихом ужасе.

— Всего вам хорошего, мистер Эндрью. — Многочисленные поклоны и бесшумная уборка стола. — Я надеюсь, что мы скоро увидим вас с мадемуазель.

— Да, конечно.

Тебе придется хорошенько напрячь свою память, чтобы узнать меня в следующий раз. Открыть для Элизабет дверцу машины. Интересно, придется ли мне это делать, когда мы поженимся? Господи, я уже думаю о женитьбе!

— Похоже, что мы явно переели. Меня клонит в сон.

Что бы это значило? Слова ее можно понимать на двадцать различных ладов.

— Нет, в самом деле, я не отвечаю за себя.

Похоже на легкую двусмысленность. Опять приходится искать место для парковки. Так. Есть местечко справа перед домом, и «фольксвагены» не суются под колеса. Открыть дверцу для Элизабет. Она возится с ключом от входной двери. Идет в кухню. Хорошенькие дела.

— Какая прекрасная кухня!

Глупое замечание.

— Я рада, что она вам нравится.

Ответ не умнее.

В гостиную.

Господи, вот они, розы!

— Саманта! Подойди поздоровайся с Марком.

Боже всемогущий, у нее и горничная есть! Конец света.

Саманта потерлась о ноги Марка и замурлыкала.

Фф-фу! Саманта — сиамка, а не американка.

— Куда я могу сесть?

— Куда хотите.

Нет, она не идет навстречу.

— Черный или со сливками, дорогой?

«Дорогой». Мои шансы растут, они уже лучше, чем пятьдесят на пятьдесят.

— Черный, пожалуйста, и чуть-чуть сахара.

— Займите себя чем-нибудь, пока не закипит вода. Я буду через несколько минут.

— Еще кофе, Халт?

— Нет, благодарю вас, я должен, с вашего разрешения, собираться домой.

— Я провожу вас до машины. Есть пара вещей, которые я хотел бы обсудить с вами.

— Да, конечно, мистер президент.

Морские пехотинцы у Западного входа взяли на караул. Человек в вечернем костюме нырнул за колонну.

— Чтобы добиться стопроцентного успеха билля, мне нужна ваша поддержка, Халт. Комиссия ориентируется на вашу точку зрения, и это связывает ее. И хотя в палате представителей общий баланс голосов по-прежнему складывается в нашу пользу, я бы не хотел, чтобы в последний момент произошла какая-то осечка; время поджимает.

— Я — за, сэр. Я ждал этого двадцать с лишним лет!

— Вас что-то беспокоит, Халт?

— Ни в коем случае, сэр. Занимайтесь политикой, добивайтесь принятия билля, а все остальное мое дело.

— 10 марта исполнится почти два года, как этот проклятый билль ходит по кругу, несмотря на молчаливую поддержку лидера большинства. Но я не очень беспокоюсь. Я думаю, что 10 марта принесет нам удачу. Не вижу ничего существенного, что может помешать нам. А вы, Халт?

Директор помедлил.

— Я тоже, сэр.

«Первая моя ложь шефу. И если через три дня президент будет мертв, поверит ли моим доводам комиссия по расследованию?»

— Спокойной ночи, Халт, и благодарю вас.

— Спокойной ночи, мистер президент, и спасибо за прекрасный обед.

Директор сел в машину. Специальный агент, сидевший на месте водителя, повернулся к нему.

— Только что для вас получено важное сообщение. Можете ли вы немедленно вернуться к себе?

— Могу, конечно… Мне вообще было бы проще переселиться туда совсем, но, боюсь, налогоплательщики обвинят меня в том, что я за их счет экономлю на квартплате.

Водитель засмеялся: чувствуется, что Директор в самом деле неплохо пообедал, а ведь это не так часто выпадает на его долю.

Элизабет принесла кофе и села рядом с ним.

Смелость города берет. Рука поднялась как бы невзначай, легла на спинку дивана, коснулась ее волос.

Элизабет встала.

— Ох, чуть не забыла. Не хотите ли бренди?

Нет, бренди я не хочу. Я хочу, чтобы вы вернулись.

— Нет, спасибо.

Она нагнулась над плечом Марка.

Нет, пока она держит в руках кофейник, поцеловать ее невозможно. А, вот она и поставила его. Черт, опять встала.

— Давайте включим музыку?

Боже милостивый, что следующее?

— Прекрасная идея.

— Как насчет «В память Синатры»?

— Великолепно.

«…И в тот момент мы были так близки друг к другу…»

Песня никуда не годится. Элизабет возвращается. Попробовать поцеловать ее еще раз. Проклятье, она снова наливает кофе. Наконец ставит чашку на место. Осторожно. Очень, очень важно. Господи, как она прекрасна. Долгий поцелуй — глаза у нее открыты? — нет, закрыты. Она наслаждается — какое блаженство — еще, еще…

— Не хотите ли кофе, Марк?

Нет, нет, нет, нет, нет.

— Нет, спасибо.

Еще один долгий поцелуй. Рука ползет ей за спину — она все еще очень далека от меня…

— Марк, я должна кое-что сказать вам.

Нашла самое подходящее время. То, о чем я мечтал.

— Я тебя обожаю.

— Я тоже обожаю тебя, дорогой.

Они не сразу услышали телефонный зуммер. Телефон надрывался.

— Это вас, Марк.

— Юлиус…

Проклятье!

— Еду.