Заклинатель

ГЛАВА 15 Бьяг Гикори

Неизвестно, действительно ли метатель картофеля предпочитал сорт «Красный гикори», но одно можно было сказать точно: в метании тяжелых предметов средних размеров на значительное расстояние Бьягу не было равных. Вы ведь понимаете, дело не только в дальности броска — не менее важна и точность попадания в цель.

У Бьяга было немало талантов. В ранней юности он покинул родную деревню, мечтая повидать мир, многому научиться и, как говорят, поймать удачу за хвост. Он не желал, чтобы физический недостаток — низкий рост — помешал ему в осуществлении задуманного, так что к двадцати четырем годам (возраст уже зрелый и даже почтенный) Бьяг достиг двух из трех поставленных целей. Он очень много путешествовал, повидал много разных земель и написал множество песен, долженствующих это засвидетельствовать. И не так уж не прав был Алуф, говоря, будто коротышка Бьяг велик умом. За время своих путешествий он получил столько знаний, сколько урбс-умидский обыватель и представить себе не может, — он даже забыть успел столько, сколько большинству людей и освоить-то не под силу. Но что касается третьего пункта, а именно удачи, все сразу пошло сикось-накось. Из всех жестоких законов жизни, которые Бьягу пришлось усвоить и намотать на ус, труднее всего ему было смириться с одной простой истиной: поэзия и пение богатства не принесут. Другое дело метание картошки — этим, по крайней мере, можно заработать на хлеб. У жителей Урбс-Умиды было скудное воображение, так что этот талант им пришелся по вкусу.

Две зимы минуло с тех пор, как Бьяг ступил в ворота Урбс-Умиды: одежда, прикрывавшая его тело, да обувь у него на ногах, да небольшая кожаная сумка на длинной лямке, перекинутой поперек груди, — таковы были его скудные пожитки. В сумке, помимо прочего, лежали и его рукописи — стихи и баллады, положенные на музыку, по большей части печальные и необыкновенно унылые, которые он очень любил декламировать или петь и за которые надеялся однажды в будущем получить заслуженное признание.

К городу он подошел поздно вечером и долго брел вдоль стены, пока не вышел к одним из четырех ворот Урбс-Умиды, возле которых стоял караул. К несчастью для Бьяга, это оказались северные ворота, которые, соответственно, служили входом в северную часть города. Стоило стражникам разглядеть его потрепанное платье и мокрую остроконечную шляпу из валяной шерсти да расслышать иностранный акцент, они тут же смекнули, что впускать гостя не следует. Двое из них сделали шаг вперед, изобразив на лицах весьма неприветливое и даже воинственное выражение, и скрестили мушкеты прямо перед физиономией Бьяга. Впрочем, тыкать оружием ему в лицо они не собирались — так уж получилось из-за его малого роста, — поэтому стражники тут же исправили свою ошибку и опустили мушкеты пониже, отчего им пришлось принять довольно нелепую позу: склонившись вперед, они потребовали, чтобы пришелец сказал, кто он таков.

— Мое имя — Бьяг Гикори, — с достоинством объявил гость, — и в ваш прекрасный город я пришел в поисках удачи.

Он не понял, почему это заявление так развеселило стражников.

— Ого-го! — сказал тот из них, что был поуродливее. — И как же ты собираешься ее искать?

Бьяг вытянулся в полный рост: для этого он слегка, чтобы было не очень заметно, приподнялся на носках и поддернул шляпу за острый верх, который, однако, под тяжестью влаги тут же сник и повис снова набок.

— Я поэт и ученый, мудрец и художник, я сказитель…

— Понятно. Значит, ты лезешь не в те ворота, — со злостью перебил его второй стражник.

— А разве они ведут не в Урбс-Умиду? — спросил Бьяг.

— В нее, в нее. Но ворота все равно не те. Советую попробовать зайти с южного берега, — ответил первый стражник, даже не пытаясь сдержать зевок. — Там полно людей твоего сорта. И даже, подозреваю, твоего роста — гы, гы, гы!

Оба стражника от всей души заржали над этим потрясающим проявлением остроумия.

Бьяг нахмурился:

— В каком смысле — людей моего сорта?

— Нищих, попрошаек, циркачей, — пояснил стражник уже более строгим тоном.

— Загляни в таверну «Ловкий пальчик», что на Мосту, — посоветовал другой. — Ее хозяйка, Бетти Пегготи, любит показывать посетителям всяких странных зверюшек.

Эти слова вызвали у первого стражника такой припадок истерического хохота, что он уже не мог произнести ни слова.

Бьяг, которого жизнь научила многому — в частности, когда имеет смысл настаивать, а когда лучше уступить, — сообразил, что в этом случае лезть на рожон не стоит.

— Отлично, — сказал он и удалился со всем приличествующим мудрецу достоинством, лишь слегка запятнанный порохом в том месте, куда его ткнул мушкетом стражник. — «Ловкий пальчик», говорите? Значит, скоро увидимся. Желаю вам доброй ночи и удачи во всех начинаниях.

И вот некоторое время спустя Бьяг вошел в город через южные ворота — правда, не так торжественно, как намеревался. Даже не взглянув в его сторону, стражники сделали знак рукой, что вход свободен. Бьяг, разумеется, сразу заметил, что к югу от Фодуса пахнет крайне неприятно, и методом исключения очень быстро пришел к выводу, что источником вони является сама река. Безусловно, улицы были покрыты грязью и слизью вперемешку с разнообразными помоями, в которых нетрудно было различить останки животных и огрызки овощей, но именно запах реки заставлял Бьяга то и дело невольно морщиться. Бьяг решил идти вдоль Фодуса, рассудив, что Мост, о котором шла речь, должен вести через реку, и в конце концов оказался на рыночной площади. Торговцы складывали свои палатки, но вокруг все еще бродило много народу: бедняки надеялись купить за бесценок остатки непроданной пищи. Бьяг достал из сумки хитроумно устроенное деревянное приспособление, которое, раскладываясь, превращалось в подобие небольшого помоста, влез на него и начал вещать.

— Добрый вечер, дамы и господа! — заговорил он. Столь высокопарное и не соответствующее облику публики обращение вызвало у многих усмешку, но также привлекло внимание. — Позвольте представиться. Меня зовут Бьяг Гикори. Прошу, окажите мне честь и позвольте развлечь вас — спеть песню.

И он запел очень печальным, хотя, безусловно, мелодичным голосом; но не успел закончить первый куплет (которых было огромное множество), как услышал странный свист. Бьяг пел с закрытыми глазами, а потому не успел вовремя разглядеть угрозу: гнилой кочан капусты угодил ему прямо в висок.

Открыв глаза, он увидел, что еще какой-то овощ летит в его сторону; на сей раз Бьяг присел на корточки, и снаряд расплющился о физиономию какого-то бедняги, который стоял у него за спиной. Причем Бьяг по-прежнему продолжал мужественно — или глупо, а может быть, так и эдак одновременно — петь свою песню.

— Заткнись! — крикнул кто-то, и Бьяга снова чем-то ударили.

— Но как же… — промычал певец в праведном негодовании: рот его был забит тухлыми помидорами, — ведь я только начал!

— А вот и нет! — взвизгнул мальчонка прямо у него за спиной. — Ты как раз закончил! — И сорванцы обрушили на Бьяга целый град гнилых яблок.

Бьяг был в ярости. Еще никогда в жизни ему и его произведениям не оказывали такого враждебного приема.

— Ах ты чертенок! — крикнул он мальчугану, спрыгнул со своего помоста, схватил первое, что подвернулось под руку — а подвернулась большая гнилая картофелина, — и метнул ее так сильно и метко, что она не только попала в парнишку, но буквально сбила его с ног.

— Эй! Это мой сын! Ты что делаешь, гад?!

Бьяг стал как вкопанный: на него шел такой высоченный верзила, каких он прежде никогда не видывал. Эта человекоподобная обезьяна возвышалась над толпой на целую голову — и вот она стала склоняться к земле, к малышу Бьягу, который не мог двинуться с места, так у него тряслись колени.

«Боже всемогущий!» — вспыхнуло в сознании у Бьяга, и в то же мгновение он обрел способность двигаться. Он повернулся на каблуках и дал деру — полетел быстрее молнии. Когда он добежал до Моста, верзила и небольшая толпа все еще гнались за ним с лаем и воплями. Бьяг взбежал по Мосту, спотыкаясь о булыжники мостовой и отчаянно вертя головой по сторонам в поисках убежища.

— Сюда, сюда! — послышался шепот. — Скорей же!

Резко обернувшись, Бьяг увидел, что из-за угла его манит длиннющий палец; не тратя ни секунды на размышления, он рванулся ему навстречу.

— Сюда! — позвал рослый мужчина, обладатель пальца.

Он толкнул дверь и буквально запихал Бьяга внутрь в тот самый момент, когда преследователи поравнялись с соседним домом. Бьяг последовал за своим спасителем вверх по невысокой лестнице, а затем снова вниз — и оказался в большой многолюдной комнате, полной смеха и дыма.

— Где это мы? — спросил Бьяг у рослого незнакомца.

— В таверне «Ловкий пальчик», — отвечал тот. — Не знаю, как ты, а я бы выпил кувшинчик пива.

Каких-нибудь пару минут спустя Бьяг и его новый приятель уже сидели, притаившись в самом темном углу, и попивали пиво из большого кувшина, который принесла им служанка. Бьяг открыл было рот, чтобы что-то сказать, но тут у входа в таверну началась какая-то сумятица, отчего у него снова душа ушла в пятки. На пороге появился верзила.

— Карлика не видали? — спросил он, и в таверне тут же воцарилась тишина.

Навстречу ему выступила разъяренная женщина — сама почтенная Бетти Пегготи; уперев руки в бока, она обожгла его взглядом. Голову ее украшала замысловатая шляпа, видавшая лучшие времена.

— Сэмюель, здесь нет никакого карлика, — сурово сказала она. — Так что бери пиво или вали отсюда.

— Ба! — брякнул верзила, но, оказавшись перед таким выбором, отдал предпочтение пиву и вскоре развеселился не меньше, чем прочие посетители.

Успокоенный, Бьяг обернулся к своему спасителю:

— Позвольте спросить, как ваше имя?

— Меня зовут Алуф Заболткинс.

— Что ж, мистер Заболткинс, я обязан вам жизнью, — сказал Бьяг и благодарно потряс ему руку.

— Ну что вы, забудьте, — возразил Алуф с широкой улыбкой. — Всегда рад помочь человеку, попавшему в беду. Я, правда, ума не приложу, как вам удалось разозлить Сэмюеля Ленакра до такой степени, чтобы он не поленился погнаться за вами.

Бьяг поведал ему свою печальную повесть. Алуф выслушал его с искренним сочувствием.

— Значит, вам нужна работа. А что вы умеете? Кувыркаться?

Бьяг засмеялся и помотал склоненной набок головой.

— Кувыркаться я, конечно, умею. Разве бывают в наши дни карлики, которые бы этого не умели? Однако неужто нельзя предположить, что у меня могут быть и другие таланты?

Алуф приподнял одну бровь:

— Например?

— Я поэт, сочиняю стихи и пою баллады.

Алуф озабоченно сморщил лоб:

— Что ж, не сомневаюсь. Только если вы хотите заработать на жизнь в таком городе, как Урбс-Умида, вам следует знать, какова здешняя публика. Оглянитесь по сторонам, дружище, и скажите сами: нужны этим людям стихи и баллады?

Бьяг обвел взглядом комнату и почувствовал, как сердце его наполняет отчаяние.

— Но поэзия — моя страсть, — сказал он. — Ведь не зря я сидел на Кахир-Фаза.

— На чем?

Но Алуф не стал дожидаться ответа: он покачал головой и положил ухоженную руку Бьягу на плечо.

— Бьяг, Бьяг, — мягко сказал он, — посмотрите на них. Может быть, вы еще что-то умеете?

Бьяг еще раз обвел взглядом таверну и наконец понял.

— Я умею метать картофель, — уныло сообщил он.

— Ага! — Лицо Алуфа прояснилось. — Карлик — метатель картошки. Что ж, уже неплохо.