Законы силы в бизнесе

Теория мемов

Доукинс говорит, что гены добились господства на земле и что мир эгоистичных генов — это мир жестокой конкуренции, безжалостной эксплуатации и подлого обмана. И все же Доукинс не говорит, что наши гены управляют нами. Само собой, гены пытаются нами манипулировать, но в нашей воле расстроить их планы, например, применяя контрацептивы. По мере повышения уровня образования женщин в обществе уровень рождаемости быстро снижается.

Более того, Доукинс предлагает нам надежду на успешное восстание против генов. Наш вид, говорит он, уникален в своей способности передавать знания посредством культуры: языка, традиций, искусства, архитектуры, науки. Люди изобрели новую форму воспроизводства, новую форму потенциального бессмертия — «мемы». Словом «мем» Доукинс обозначил единицу передачи культурной информации. Мемом может быть книга, пьеса или идея — в частности дарвиновская идея эволюции путем естественного отбора. Мемы — это то, что может быть передано от одного человека другому или от одного поколения другому путем обучения или имитации. В «Эгоистичном гене» Доукинс поясняет свою формулировку так:

«Примерами мемов являются настроения, идеи, крылатые фразы, мода, способы изготовления горшков или строительства арок. Так же как гены плодятся в питомнике генофонда, перепрыгивая из одного тела в другое с помощью спермы или яиц, так же и мемы размножаются в питомнике мемофонда, перепрыгивая из мозга в мозг [с помощью]... имитации».

Доукинс намекает на то, что мир эгоизма можно было бы предположительно превратить во что-нибудь лучшее, если бы мемы с альтруистическими и при этом успешными характеристиками размножались быстрее, чем гены.

Идея мемов спорна. Ряд биологов отвергает их параллель с генами или не считает их релевантными (важными). Но, на мой взгляд, она совершенно логична: мемы — это человеческое изобретение, однако после своего создания они начинают жить полуавтономной собственной жизнью. Мемы воспроизводятся, изменяются, адаптируются и внедряются в мощные носители. Мемы производят все более сложные организмы почти так же, как это делают гены.

Вкратце отметим нарастающий объем свидетельств того, что люди — не единственные животные, у которых культурная эволюция — под ней я подразумеваю полученное в результате учебы поведение, а не повышение интереса, например, к опере — взаимодействует с генетической эволюцией и опережает ее. Исследования доктора Ли Алана Дугаткина, биолога из Луис-вилльского университета, показывают, что даже существа с низким уровнем интеллекта могут имитировать поведение своих соплеменников. Простейшие морские клопы изоподы, едва достигающие в длину четверти дюйма, копируют друг у друга способ выбора партнера. Самки гуппи (маленькие рыбки из западной части Индийского океана) меняют выбранного самца, когда видят, что другие самки тоже меняют самцов. А вот птица улита меняет свои сексуальные пристрастия, следуя культурной моде, меняющейся каждый год*.

Река, вытекающая из Эдема

В 1955 году книга Доукинса «Река, вытекающая из Эдема"** подарила нам живописную метафору способа распространения ДНК. Река из заглавия книги — это ДНК, протекающая через геологические эпохи, изредка разветвляясь для формирования новых видов. Река каждого вида содержит массу генов, плывущих по течению вместе как верные друзья. «Это река информации, — говорит Доукинс, — которая проходит через наши тела и воздействует на них, но сама не подвергается их воздействию на этом пути». У каждой из рек крутые берега, не позволяющие ДНК одного вида перетекать в реку ДНК других видов.

Доукинс обращает наше внимание на две специфические особенности естественного отбора:

■ Его «шикарное разнообразие». Число существующих видов измеряется десятками миллионов. У каждого вида свой способ, которым ДНК «зарабатывает себе на жизнь», и собственные способы «передачи будущим поколениям текстов, зашифрованных кодом ДНК».

* Ли Алан Дугиткин. Мошенничество обезьян и городские пчелы: природа сотрудничества у животных и людей (Lee Alan Dugulkin. Cheating Monkeys and Citizen Bees: The Nature of Co-operation in Animals and Humans. 1998, Free Press, New York); Ли Алан Дугаткин и Жан-Ги Дж. Годин, статья «Как самки выбирают партнеров» (Лее Alan Dugatkin and Jean-Guy J. Godin. «How females choose their mates"// 1998, Scientific American, April 1998. P. 56-61) и Ли Алан Дугаткин (готовится к публикации) «Любовь гуппи: генетика, культура и наука выбора партнера» (Lee Alan Dugatkin (forthcoming). Guppy Love: Genes, Culture and the Science of Mate Choice. Free Press, New York).

** Ричард Доукинс. Река, вытекающая из Эдема (Richard Dawkins. River Out of Eden. 1995, Wcidcnfcld & Nocholson, London).

■ ..Предки редкость, потомки обычное явление». Подавляющее большинство организмов погибают прежде, чем обретают способность размножаться. Лишь единицы из тех, кто размножается, могут надеяться иметь прямых наследников через тысячу поколений. Таким образом, все организмы могут оглянуться-назад и сказать: «Никто из наших предков не умер в младенчестве», несмотря на то что смерть в детстве — это общее правило. Из этого следует, что процесс естественного отбора генов чрезвычайно селективен:

«Каждое поколение — это сито: хорошие гены просеиваются через него в следующее поколение, плохие гены остаются в телах, которые умирают молодыми или не дают потомства... гены, которым удалось пройти фильтры тысячи поколений, обязаны быть хорошими «.

Та же селективность характерна для видов в целом. Хотя на земле живут около 30 миллионов видов, эта цифра составляет всего лишь 1 процент от числа видов, когда-либо обитавших на планете. Ворота эволюции в царство жизни на самом деле очень узки.

Теория линий жизни

Теория эгоистичного гена вызывает споры среди биологов. Профессор Стивен Роуз, например, объявил ее «ультрадарвинизмом» и «генетическим редукционизмом"*.Несмотря на всю пристрастность, Роуз убедителен в том, что эволюция происходит на многих уровнях и что «линия жизни» — прогрессивное направление жизни — включает эволюцию не только генов, но также организмов и обществ. Я бы дополнил список экономическими системами, а Доукинс, если бы у него была такая возможность, обязательно добавил бы мемы.

* Стивен Роуз. Линии жизни (Steven Rose. Lifelines. 1997, Allen Lane/The Penguin Press, London).

Теория генов бизнеса

Теперь я расскажу, как на основе открытий генетики и теории мемов Доукинса я выстроил генетическую теорию бизнеса, которую, не без основания, назвал Теорией Генов Бизнеса.

Что такое ДНК бизнеса — базовый элемент моей системы? Я считаю, что это «экономическая информация», и поэтому единицы полезной экономической информации с полным правом можно назвать «генами бизнеса». Гены бизнеса — это разновидность мемов, которые, по определению Доукинса, являются единицами культурной информации. В моей формулировке ген бизнеса — это мем, который имеет отношение к бизнесу, то есть единица экономической информации. Мы вполне могли бы называть их не генами, а мемами бизнеса, но я предпочел первый вариант, потому что он делает параллель с биологическими генами более наглядной.

Для биологических генов характерно стремление путешествовать стаями, а умение «поладить» с другими генами является для них ключом к успеху. Клетки большинства животных содержат множество генов. Биологи научились выделять отдельные гены, но, когда дело касается мемов или генов бизнеса, я не вижу смысла уточнять, говорим ли мы об отдельных мемах или генах бизнеса или о целых наборах. На практике в большинстве случаев экономическая информация состоит из большого числа информационных цепочек или блоков, из множества отдельных генов бизнеса.

Примерами таких генов бизнеса или групп генов бизнеса являются идеи; изобретения, положенные в основу базовых технологий, такие как паровой двигатель, двигатель внутреннего сгорания, телефон или компьютер; проекты компонентов конечного продукта, например сценарий кинофильма; интеллектуальный капитал, ведущий к созданию компьютерной программы или ее ядра, или рецепты, например кока-колы или патентованного лекарства. Геном бизнеса может быть все неосязаемое, что составляет полезную экономическую информацию и что может быть внедрено, самостоятельно или в сочетании с другими генами бизнеса, в производство товаров и услуг либо механизма или механизмов, которые в дальнейшем станут производить товары или услуги.

Гены бизнеса — это структурные элементы ноу-хау, навыков и технологий в самом широком смысле слова. Они включают в себя экономическую информацию, которой необходим коммерческий носитель, чтобы развить свой потенциал и поставить на рынок ценный товар или услугу. Гены бизнеса — источник экономической жизни. Они ищут возможность как можно более широкого распространения путем внедрения в то, что мы можем условно назвать коммерческими носителями: неодушевленные объекты, такие как здания, машины, программное обеспечение, фабрики, офисы, автомобили и продукты, а также живые организмы, то есть люди, команды, корпорации и экономические системы.

Для биологических генов «носителями» являются животные и растения. Эти большие, заселенные генами машины выполняют всю тяжелую работу по обеспечению выживания, процветания и распространения генов. То же самое происходит с генами бизнеса и их носителями. Гены бизнеса — это невидимые глазу идеи организации и ведения бизнеса, знания того, как увеличить благосостояние, а носители — это все видимые механизмы, винтики и рычаги экономической активности, включая людей, фирмы, физические активы, продукцию и услуги. Генам бизнеса нужна физическая оболочка, чтобы стать сильнее, производить товары и услуги и размножаться, точно так же как биологическим генам нужны человеческие «генные машины» для подобных целей. Ген бизнеса не сможет выжить или создать что-то ценное, не имея дома; он должен поселиться во что-нибудь ощутимое. Даже деловые идеи требуют определенной материализации, прежде чем их можно будет продать или внедрить: их нужно зафиксировать на бумаге, занести в компьютер или хотя бы передать от одного человека другому.

Хорошие гены бизнеса ищут лучших для себя носителей, но в то же время успех этих носителей во многом определяется способностью привлечь лучшие из имеющихся генов. Носители — это физические проявления экономических ценностей и существуют для преумножения этих ценностей. Те из них, которые лучше всего соответствуют доминирующим экономическим условиям, будут процветать. Но если в природе этих носителей или в экономических условиях произойдут изменения, нарушающие такое соответствие, это станет концом их процветания.

Как работает генетика бизнеса

Гены бизнеса — успешные единицы экономической информации — заселяют, строят и манипулируют многими поколениями носителей. Эти гены и их носители участвуют в эволюционном процессе с его отбором, борьбой за выживание, вариациями, новым отбором и дальнейшими вариациями, что в конечном итоге ведет к появлению усовершенствованных товаров и услуг и более совершенной, специализированной экономики.

Подумайте о том, как развивалась любая технология: паровой двигатель, ядерная энергетика, компьютеры или что-нибудь более простое и примитивное, вроде колеса или добывания огня. У этих технологий было множество вариантов, каждый из которых приводил к появлению определенного количества новых товаров и услуг. Большинство из ранних технологий и видов продукции остались на обочине прогресса: оказались слишком трудоемкими, дорогостоящими или по каким-либо другим причинам были заменены более усовершенствованными вариантами. Любая успешная технология проходит через многие поколения экспериментов, вариаций, отбора и модернизации. Кроме того, у успешной технологии есть предшественники, которые, по определению, прожили достаточно долго, чтобы создать новую технологию.

Ген — это (в зависимости от того, взглядов какой биологической школы вы придерживаетесь) либо базовый механизм эволюции путем естественного отбора, либо самый нижний уровень, на котором происходит эволюция. Это информационная река, протекающая не через пространство, а через время. Ген борется за существование, внедряясь в растения и животных, которые становятся для него машинами для выживания.

Несмотря на неизбежность конкуренции с другими генами, успешные гены обладают способностью сотрудничать с такими же успешными генами, управляя одной и той же машиной для выживания.

Вы можете без труда провести параллель с технологиями, единицами экономической информации или знаниями: способами совершения полезных экономических действий. Технологии внедряются в продукты, появление которых вызвано конкуренцией между другими технологиями и между самими продуктами. У продуктов с лучшими генами бизнеса больше шансов на выживание, размножение и производство своих улучшенных версий, но этим процессом управляют не сами продукты, а заложенные в них умения и технологии. Выживают не продукты, а полезная экономическая информация и технология — способ производства чего-то полезного, — которые то появляются, то исчезают в длинной цепи поколений продукта. И, несмотря на то что технологии тоже конкурируют друг с другом, так же как это делают биологические гены, им необходимо сотрудничать с другими успешными технологиями, чтобы приспособиться к окружающей среде, точно так же как биологическим генам приходится взаимодействовать с другими генами.

А что является окружающей средой для технологий, полезной экономической информации или знаний? Это другие технологии, потребители и рынки, где гены бизнеса должны доказать свое право на выживание путем конкуренции с другими экономическими ресурсами.

Гены бизнеса в кино

Что, к примеру, является эквивалентом генетического кода в кинофильме? На одном уровне это может оказаться цифровой оригинал записи, позволяющий отпечатать количество копий, достаточное для всех кинотеатров мира. Цифровой оригинал может затем быть переведен в видеоформат, записан на компакт-диск или стать частью любого другого вида связанной с фильмом продукции. Но цифровой оригинал сам по себе лишь носитель, а не ген бизнеса или набор генов. Лакмусовой бумажкой, способной показать, является ли что-то геном бизнеса, служит принадлежность этого к миру информации или к материальным вещам: информация содержит гены бизнеса, но материальные вещи, такие как записи, роботы, продукты или машины, это лишь носители генов бизнеса.

Гены бизнеса — это информация, которая заложена в фильм, и информация, им созданная. Сюда входят мастерство и репутация актеров, режиссера, продюсера и всей группы, каждый из членов которой содержит в себе представляющие экономическую ценность данные, пригодные к использованию в будущих фильмах и других продуктах. Но нельзя не отметить, что фильм —это не единственный носитель экономической информации. Помимо фильма носителями актерских репутаций являются сами актеры. Одни и те же гены бизнеса обычно пользуются несколькими носителями, как однотипными (например, несколькими фильмами), так и разнотипными (например, актерами, если противопоставить их фильмам).

На еще более низком уровне генетическая информация заложена в сценарии. В данном случае значение имеет не физический сценарий — бумага, пленка или диск, на которых он записан, это всего лишь носители, а идеи, которые он содержит. Гены бизнеса — это, как правило, нематериальные вещи, имеющие экономическую ценность, такие как сюжеты, традиции, идеи, правила поведения и базовые уровни технологий: стоящие за технологиями идеи, а не прототипы или другие физические воплощения.

Для отнесения к разряду генов бизнеса необходимо соответствие трем условиям. Во-первых, ген бизнеса должен цениться либо за свою внутреннюю привлекательность, либо за то, что он может помочь производству других нужных людям вещей, либо за возможность помочь их усовершенствованию или уменьшению затрат на их производство. Во-вторых, ген бизнеса должен быть способен к размножению. В-третьих, он должен быть нематериален.

Этим трем условиям всегда соответствовали идеи, стоящие за успешными «сценариями», будь то Книга Бытия, «Ромео и

Джульетта» или даже «Математические начала» Ньютона. Все они ценны и все допускают размножение, варьирование и включение в огромное количество производных продуктов и прочих носителей. К примеру, генетический код романа как литературного произведения — это восемь базовых сюжетов, а все остальные — только их разновидности.

Возьмите для примера учебный видеофильм о повышении эффективности торговых агентов, например тот, что был снят в 1970-х годах с Джоном Клизом. Через какое-то время фильм умрет — кому сегодня интересно смотреть на брюки клеш и галстуки-»селедки"? Но если фильм был успешным, то заключенная в нем концепция содержит настоящий генетический код, гены бизнеса, которые останутся жить и будут снова и снова использоваться в других стилях и средствах информации.

Люди и гены бизнеса

Где же в этой схеме место для людей? Можем ли мы быть генами бизнеса или мы всегда лишь носители генов бизнеса?

Выше я назвал три признака гена бизнеса: он должен быть ценным, способным к размножению и нематериальным. Люди могут пройти два первых теста, но не третий. Мы не можем быть генами бизнеса. Мы никогда не станем идеями, технологиями, способами производства вещей или экономическими традициями. Все, что мы можем, это создавать идеи, использовать их и извлекать из них выгоду. Иными словами, мы являемся носителями идей и организаторами их размножения.

Но тут я слышу, как вы говорите: «Стоп! Ведь если мы можем создавать идеи, гены бизнеса, то мы определенно их хозяева, а не слуги. Разве это не разрушает параллель с биологическими генами? Мы не можем создавать биологические гены — это они создают нас. Но вот гены бизнеса мы создавать можем, а они нас — нет».

Если вы так сказали, вы правы. Помните, что термином «гены бизнеса» я обозначил всего лишь разновидность мемов. А термином «мемы» Ричард Доукинс обозначил социальные и интеллектуальные репликаторы, созданные людьми в качестве дополнения к эволюционному методу генов. Люди создают мемы и гены бизнеса.

Но при всем том люди состоят в своеобразных отношениях с генами бизнеса. Мы одновременно их создатели и их носители. Это справедливо и для мемов. Мы используем гены бизнеса, а они используют нас. Мы можем размножать гены бизнеса, изобретенные не нами. Собственно говоря, это нормальный ход экономического прогресса. На каждого изобретателя идеи приходится множество людей, использующих и развивающих эту идею. Большинство тех, кто благодаря бизнесу становится богатым, используют идеи других людей, а не свои собственные. Обычно они слегка дорабатывают идею и, следовательно, способны создать несколько второстепенных генов бизнеса, но основным источником их богатства все же является мощный ген бизнеса или группа генов, которую они «подобрали» где-то на стороне.

Разве не полностью соответствует характеристикам эволюции процесс, где считанные мощные гены бизнеса плодятся чрезвычайно успешно посредством изменений и постоянной, все более быстрой адаптации к окружающей среде? Людям лишь изредка удается стать создателями основных генов бизнеса, чаще мы создаем второстепенные гены бизнеса, а в большинстве случаев наша роль сводится к простой аранжировке существующих генов бизнеса.

Существуют ли различные типы носителей для генов бизнеса?

Носителей генов бизнеса можно разделить на две категории: одушевленных и неодушевленных. В число первых, живущих собственной жизнью, входят люди и системы, использующие человеческие усилия, включая команды, организации, подразделения организаций, города и экономические системы. Такие системы являются самоорганизующимися — термин, который мы встретим дальше в этой книге, — они объединяются (по крайней мере, частично) по собственной воле и создают нечто такое, что превосходит сумму отдельных частей.

В число вторых, неодушевленных носителей, входят машины, продукты, физические воплощения технологий, такие как телеграфные и телефонные линии, здания, офисы, автомобили и другие «носители» в обычном смысле.

Одушевленные, самоорганизующиеся системы ведут себя совсем не так, как неодушевленные объекты. К этой теме мы вернемся еще не раз, и особенно в главе 9. С нашей точки зрения как исследователей генов бизнеса, их носителями могут быть и «живые» системы, и неодушевленные объекты. Единственная разница в том, что человеческие элементы, находящиеся внутри самоорганизующихся систем, могут создавать гены бизнеса и одновременно служить их носителями.

Новая точка зрения на бизнес

Вместо того чтобы сфокусироваться на корпоративной конкуренции, как это делали старые экономические науки, генетика бизнеса выделяет несколько аспектов процесса создания экономических ценностей, двигателем которого являются гены бизнеса и их борьба за жизнь и размножение. Люди выполняют в этом процессе несколько функций: создают гены бизнеса, используют их для улучшения производимых товаров и услуг, а затем покупают товары и услуги и, следовательно, решают, кому из них жить и процветать, а кому умереть. Роль корпораций как промежуточных носителей очень важна, но кроме них существует много других типов носителей. Сила корпораций объясняется тем, что они — лучшие носители для генов бизнеса и для их создателей, предпринимателей и конструкторов.

Массовые банкротства мелких компаний — обычное явление. Несмотря на всю болезненность, это необходимая часть экономического прогресса. Благодаря конкуренции компании, лучше других приспособленные к окружающей среде, главным образом к рынку, выживают и становятся сильнее. Как сказал в 1942 году выдающийся экономист Джозеф Шумпетер, капитализм прогрессирует посредством «творческого разрушения'

· Джозеф Л. Шумпетер. Капитализм, социализм и демократия (Joseph A. Schumpeler. Capitalism, Socialism and Democracy. 1942, New York, Harper & Row).

Когда компания гибнет, она высвобождает ресурсы для более эффективного использования в другой среде.

Польза корпораций как носителей состоит только в том, что они — наилучшее из возможных воплощений деловой энергии и информации. Если эту деловую энергию и информацию можно эффективнее использовать в другой области, мы должны отбросить старый носитель и использовать или создать новый. Крупные компании меньше подвержены риску банкротства, чем мелкие. Они стали крупными, оказавшись в числе немногих мелких компаний, добившихся наибольших успехов. Крупные компании прошли долгий процесс борьбы за право быть в лидерах. И все же крупные компании могут повернуть процесс эволюции бизнеса назад, если воспользуются своими размерами — а многие так и делают, — чтобы изолировать себя от конкуренции. Какое-то время эта тактика оправдывает себя, но закон естественного отбора утверждает, что уклонение от конкуренции останавливает или, по меньшей мере, замедляет усовершенствование товаров и услуг (здравый смысл и наблюдения говорят нам то же самое). По этому же закону кто-то обязательно будет экспериментировать с новыми продуктами или технологиями, которые в конечном итоге бросят вызов бесперспективной старой фирме. Решающую схватку можно отсрочить, но не избежать, и, когда фирма рано или поздно будет вынуждена принять участие в конкуренции, колосс может быстро рухнуть. Взять хотя бы чудом избежавшую коллапса корпорацию IBM. Или возьмите развал Советского Союза, который в свое время считался, помимо прочего, крупнейшей в мире корпорацией.

Процесс уничтожения фирм, переживших свою перспективность, ускорится, если мы посмотрим на корпорации с точки зрения генов бизнеса. От носителей, которые перестают хорошо работать, здоровые гены должны избавляться — и лучше раньше, чем позже.

Отделения

Популярность отделений постоянно растет, но этот способ применяется все еще недостаточно активно. Я использую термин «отделение» в широком смысле слова, имея в виду не только дочерние фирмы, которыми владеют учредители материнской компании, но и те, ключевые игроки которых произошли от общего «родителя» и принесли с собой значительные доли его знаний или потребительского рынка.

Случайно ли, что индустрии, где больше отделений, развиваются быстрее других и, кроме того, радуют потребителей и инвесторов ускоренным приростом производимых ценностей. Возьмем хотя бы высокие технологии. Силиконовая Долина заполнена дочерними компаниями. Или бизнес-консалтинг. Или венчурный капитал. Или инвестиционные банки. Отделения и «переходы команд» — что-то вроде остановки на полпути к отделению — эндемичны для этих индустрии.

В застойных индустриях, где прогресс движется крайне медленными темпами, отделения — большая редкость. Возможно, если бы отделений было больше, эти индустрии добились бы большей привлекательности и успехов.

Естественный отбор предсказывает, что ждет отделившиеся фирмы. Новая фирма забирает с собой многое из лучшего, что было в старой, — она наследует здоровые гены последней, — но при этом добавляет новые. Если новации устраивают рынок, дочерняя фирма процветает. Процесс повторяется, когда успешные дочерние фирмы рождают собственных дочерей. Никому не хочется стать дочерью неудачницы.

Как правило, владельцы успешных фирм не получают от отделений никакой выгоды. Дети идут своей дорогой, и родителям ничего не достается. Намного лучше для владельцев преуспевающей фирмы, если они получают долю в дочернем предприятии. В том, что это не случается, чаще виновата недальновидность руководителей в сочетании с их естественным нежеланием идти на риск создания новых, независимых, неподконтрольных им подразделений. И все же естественный отбор предпочитает другую модель. Каждая успешная фирма должна иметь множество дочерних. Владельцы, которые успевают вовремя поддержать многообещающие идеи отделения и при необходимости оказывают давление на менеджеров, могут получить приличную долю стоимости, созданной дочерним предприятием.

Если вы хотите помочь природе или рынку, примите участие в процессе отделения.

А теперь давайте закончим с нашей теорией генов бизнеса, рассмотрев один из последних результатов генетических исследований, касающийся проблем инбридинга.

Закон Харди-Вайнберга

Исследования генов доказали обоснованность табу на кровосмешение. Мы являемся носителями вредных аллелей, которые не проявляются только потому, что они «рецессивны» и встречаются лишь в одной копии. Шансы против слияния двух подобных аллелей чрезвычайно высоки. Но инбридинг способен значительно повысить вероятность подобного несчастья.

Большой интерес в этом отношении представляет Закон Харди—Вайнберга, открытый в 1908 году британским математиком Годфри Харольдом Харди и немецким физиком Вильгельмом Вайнбергом независимо друг от друга. Согласно этому закону, вероятность наследования определенной аллели от одного из родителей точно так же высока, как вероятность передачи ее ребенку. Частотность аллелей не меняется.

Концепция инбридинга и закон Харди—Вайнберга нужны для понимания факторов, ограничивающих эволюцию технологий, продукции, компаний, рынка или нации, когда в их «генофонде» не происходит значительных изменений.

Возьмем, к примеру, организацию. Ее «генофонд» — это не просто мастерство высших руководителей. В него входят все важные вложения в фирму, включая вклад поставщиков, технологии и каналы распределения, пути использования потребителей в целях улучшения фирмы, привлеченные инвестиции, все готовые к сотрудничеству сети (которые не связаны с поставщиками — в число главных внештатных сотрудников фирм, занятых в области высоких технологий, например, входят отдельные сотрудники и команды университетов, работающие без контракта), и все старые работники и новички фирмы. Инбридинг имеет место, когда пополнение, изменение и перемешивание этого общего генофонда происходит недостаточно активно. Варианты изменений должны оцениваться постоянно.

Генетика бизнеса для руководителей — шесть правил поведения

■ Используйте лучшие из имеющихся в наличии гены бизнеса.

Есть три способа применения генов бизнеса. Первый — создавать их на голом месте: изобрести новый товар или услугу или новую систему бизнеса. Это явление довольно редкое, и лишь немногие из нас обладают необходимой для этого незаурядностью. Второй путь — присвоить и использовать успешные гены бизнеса. Только помните, что гены стремятся к размножению, и им не нравится, когда их используют. Но чтобы преуспеть в этом вопросе, вы должны оказаться в нужном месте раньше других людей, у которых может появиться та же идея. Например, мой знакомый Рэймонд Акерман, создатель гигантской сети супермаркетов Pick 'n Pay в Южной Африке, использовал идею — ген бизнеса — универмагов самообслуживания, после того как она была достаточно проверена в США, но еще не успела проявить себя в Африке. Третий способ — взять преуспевающий ген бизнеса и слегка его модифицировать: создать новую модификацию гена бизнеса.

■ Сделайте себя самым лучшим носителем успешных генов бизнеса.

Чтобы использовать гены бизнеса, вы должны бороться за их цели и помогать им размножаться. Это требует адаптации с вашей стороны. Адаптация в свою очередь требует выхода на ринг конкуренции. Не пытайтесь изолироваться от внутренней или внешней карьерной конкуренции; если вы так поступите, вы перестанете развиваться. Выходите на главные рынки, не оставайтесь в тени. Остерегайтесь потеряться в корпоративных пирамидах, которые изолируют руководителей, особенно высших, от внешнего мира.

■ Используйте лучшие из имеющихся носителей и управляйте ими.

Вы пользователь экономической информации, вы воплощение мастерства, которым владеете, включая навыки сотрудничества с успешными генами бизнеса и прочими их носителями: с другими людьми, командами и организациями. Вы добавленная стоимость. Вы движущая сила. Команда или компания, в которой вы работаете, и другие экспроприированные вами ресурсы — это ваши носители. Носители призваны приблизить вас к цели, защитить вас и стать воплощением вашей энергии. Помните, что носитель — это всего лишь средство передвижения, и единственная причина его использования заключается в том, что это лучший из имеющихся в наличии носителей, отвечающих вашим целям. Не переставайте спрашивать себя: «Я управляю или мной управляют? Правильно ли я выбрал носитель? Есть ли что-нибудь еще, к чему я мог бы добавить больше дополнительной стоимости?».

Эволюция карьеры требует разнообразия: новых видов деятельности (причем менять фирму необязательно) и новых способов выполнения нынешней работы. Запустите новый проект. Возьмите на себя новую ответственность. Смените обстановку. Найдите новые гены бизнеса, которые могут открыть вам новое направление и для которых вы можете стать оптимальным носителем.

■ Эволюция требует непрерывного экспериментирования и усовершенствования.

Если вы не сумеете модернизировать себя быстрее, чем это сделают ваши конкуренты, вас обойдут. Эксперименты и усовершенствования требуют свежих комбинаций новых генов бизнеса — новых навыков, идей, стилей работы. Помните, что ваш успех зависит от того, сможете ли вы стать носителем для перспективных комбинаций генов бизнеса и быть частью других успешных носителей или сотрудничать с ними, и поэтому непрерывно экспериментируйте с новыми комбинациями генов и носителей.

■ Эволюция требует неудач.

Самая полная и неограниченная из свобод, которую только может предложить Вселенная, это свобода поражения. Для большинства организмов она означает раннюю смерть, и это способствует процветанию вида. К счастью, в плане карьеры жизнь почти всегда дает нам второй шанс. Однако конструктивные мутации вашего характера и мастерства требуют поражений и вместе с тем зрелости, позволяющей признать их и примириться с этим. Не позволяйте вашему эго отрицать факт неудачи. Это еще одна форма уклонения от конкуренции. Признание поражения и использование процесса самосовершенствования с целью извлечения выгоды из неудачи делают вас открытыми для конкуренции. Признать поражение и обратить его себе на пользу легче всего в контексте теории генов бизнеса. Причина поражения обычно заключается в том, что вы либо были хорошим носителем для плохих генов бизнеса, либо плохим носителем для хороших генов бизнеса. Определите, что именно произошло, и примите соответствующие меры по исправлению ситуации.

Резюме

Законы Менделя, эксперименты Томаса Ханта Моргана и открытие генов показали, как работает механизм наследственности, и обогатили эволюцию микроуровнем. Подвергаться мутации могут не только новые виды, но и отдельные признаки. Открытие Криком и Уотсоном ДНК и ее структуры раскрыло общие связи между организмами, а также то, что двигателем эволюции является передача информации. Блестящая теория эгоистичного гена Ричарда Доукинса позволила взглянуть на эволюцию как на процесс, где движущая сила — это гены, а организмы — всего лишь их носители. Теория мемов Доукинса предполагает, что человечество разработало новую форму воспроизводства: передачу культурной информации, способной переходить из мозга в мозг и дополнять эгоистичные гены или даже конкурировать с ними.

Я предложил параллельную теорию генетики бизнеса, прямо вытекающую из выводов Менделя, Ханта Моргана, Крика и Уотсона и Доукинса. Гены бизнеса — это базовые единицы экономической информации, которые могут быть размножены для создания добавочной стоимости. Именно они являются подлинными двигателями прогресса. Гены бизнеса создаются и используются отдельными людьми и командами, но, однажды появившись на свет, начинают жить собственной жизнью. Они стараются внедриться в как можно большее количество носителей, чтобы обеспечить себе максимальное распространение. Носители подразделяются на две категории: механические машины и самоорганизующиеся системы, включая индивидуальных исполнителей, команды и организации. Носители производят товары и услуги, которые таким образом тоже инкорпорируют в себя гены бизнеса.

На всех уровнях — генов бизнеса, носителей и продуктов — действует один и тот же процесс эволюции путем отбора. Выживают и распространяются только лучшие гены бизнеса; процесс рождает множество новых вариантов и множество нежизнеспособных, избыточных деловых идей. Носители выживают и процветают в том случае, если они являются лучшими носителями для лучших генов бизнеса. Когда они перестают быть таковыми, гены порывают с ними. Товары и услуги производятся носителями и инкорпорируют в себя самые лучшие гены бизнеса.

В то же время товары и услуги ведут борьбу за существование, в которой старые версии постоянно заменяются новыми, усовершенствованными.

Такой взгляд на бизнес переносит центр тяжести с корпорации назад, на базисные источники стоимости: гены и генетические коды бизнеса, которыми является полезная экономическая информация. Базисная стоимость заключена не в товарах и услугах, и даже не в носителях, которые их производят, — корпорациях и физических предметах, им принадлежащих, — но в идеях, формулах и технологиях, которые управляют носителями. Наилучшие гены бизнеса всегда ищут себе лучших носителей, и при появлении более перспективного носителя гены бизнеса переходят в него, покидая старый носитель.

В целях создания стоимости люди могут создавать новые гены бизнеса, несмотря на то что эти гены неподконтрольны, — одновременно вы должны построить для них более совершенные носители, иначе они разбегутся во все стороны. Однако стоимость можно создавать — и это гораздо легче — не путем создания новых генов бизнеса, а путем поиска ценных генов, которые пока используются недостаточно, так как для них не построены подходящие носители. Генам нужны носители. Они умеют выбирать себе самые подходящие, но не обязательно строят их сами. В результате сфера бизнеса всегда предоставляет человеку возможность построения соответствующих носителей.

Точно так же стоимость можно создавать, комбинируя гены бизнеса в новые пермутации и предоставляя новым комбинациям генов новые носители.

Руководство к действию

Найдите гены бизнеса, которые используются недостаточно интенсивно и которым приходится иметь дело с плохими носителями. Постройте самые лучшие новые носители для существующих сильных генов бизнеса — ценной экономической информации, производственных процессов и технологий.

Объединяйте существующие успешные гены бизнеса в новые комбинации и предоставляйте новым комбинациям подходящие носители.

Сделайте себя самым лучшим носителем для победной уникальной комбинации генов бизнеса. Если вы участвуете в управлении организацией, уясните себе, что производителями стоимости являются носители успешных генов бизнеса. Примите все меры к тому, чтобы организация была и оставалась лучшим носителем для лучших генов. Следите за постоянным пополнением генофонда новым материалом, уже доказавшим свою перспективность.

Создавайте дочерние, сыновние и внучатые отделения существующих организаций.

>

3

О ПРАВИЛАХ ГАУЗЕ

У конкуренции совсем иная стратегия. Она заключается в сознательном выборе другой области действий для создания уникального сочетания стоимости.

Майкл Портер

Принцип выживания путем дифференциации Гаузе

Ряд чрезвычайно интересных экспериментов на простейших и микроорганизмах провел советский ученый Г.Ф. Гаузе. Два простейших организма одного семейства, но разных видов он поместил в общий стеклянный сосуд с ограниченным количеством пищи. Крошечные существа умудрились сотрудничать, делились пищей и оба выжили.

Затем Гаузе поместил в сосуд с таким же количеством пищи два организма одного вида. На этот раз подопытные начали драться и оба погибли.

Я называю это Принципом Выживания Путем Дифференциации Гаузе или, для краткости, ПВД. Позже в этой главе я объясню, почему считаю ПВД таким важным, но пока поверьте мне на слово. Постарайтесь держать организмы Гаузе в поле вашего мысленного зрения, потому что если из всей этой книги вам пришлось бы вынести только один образ, то я хотел бы, чтобы это были простейшие организмы Гаузе и ПВД. · Кстати, Дарвин предвосхитил результаты эксперимента Гаузе в главе III «Происхождения видов путем естественного отбора":

«Борьба [за существование] почти неизбежно будет самой суровой между индивидами одного вида, потому что они населяют одни и те же районы, требуют одной и той оке пищи и подвергаются одним и тем же опасностям... Так же как виды одного рода имеют обычно... некоторое сходство в привычках и строении и всегда в структуре, борьба обычно происходит более жестокая между видами одного рода, когда они начинают конкурировать друг с другом, чем между видами разных родов... мы смутно понимаем, почему конкуренция должна быть более жестокой между близкими формами, которые заполняют почти одно и то же пространство в экономике природы «.

Принцип конкурентного исключения Гаузе

Кроме того, эксперименты привели Гаузе к выводу о том, что два конкурирующих вида могут сосуществовать только при наличии более чем одного скудного ресурса.

Две популяции вступают в соревнование, если одна понижает уровень роста другой. Они могут сделать это, поедая обеды соперников, вторгаясь на их территорию или включая свои магнитофоны на такую громкость, чтобы все соперники лишили себя жизни. Вариантов достаточно.

Сосуществование, господство и бистабильность

Гаузе определил три возможных результата войн простейших организмов:

■ Два вида вторгаются на территорию друг друга одновременно. Границы между ними стираются, и они приходят к сосуществованию на одном и том же пространстве.

■ Только один вид вторгается на территорию другого. В результате он становится господствующим. Оккупированный вид уничтожается.

■ Ни один из видов не переходит границу. Так же как во время недавней «гонки вооружений», между ними существует баланс сил, обеспечивающий мир. Биологи называют это состояние бистабильностью.

Экологические ниши и пеночки Макартура

В экологии ниша — это не только место, где живет определенное существо. Это еще и способ заработать себе средства к существованию —специализированный способ добывания ресурсов, конкретная работа или, с легкой руки Дарвина, «место в экономике природы». Эколог Роберт Макартур доказал, что для пеночек ель — это не просто дерево, фактически это ниша для нескольких разных видов птиц. Разумеется, каждому из них отведена определенная часть дерева, с которой они поступают по-разному. У каждой из пеночек есть собственная маленькая специализированная экологическая ниша*.

Ученым чрезвычайно трудно очертить границы между экологическими нишами, но сам принцип понятен и полезен: каждая отдельная ниша поддерживает только один специализированный тип растения или животного. Хочу обратить ваше внимание на то, что специализация проходит на очень высоком уровне и что каждое существо производит в определенном месте только одно определенное действие. Пеночки из лесов северо-восточной части Соединенных Штатов твердо убеждены в справедливости закона разделения труда Адама Смита и в том, что подобная специализация способствует повышению продуктивности.

* Р Г Макартур, статья «Популярная экология некоторых видов пеночек из северо-восточных хвойных лесов» (R. H. MacArlhur. «Popular ecology of some warblers of northeastern coniferous forests» // 1958, Ecology, 39. P. 599-619).

Ищите уникальные ниши

Первый урок из Принципа Выживания Путем Дифференциации Гаузе заключается в том, что ваши конкуренты должны хотя бы немного отличаться от вас. Вы можете принадлежать к одному семейству, но к разным видам. Помните, что на земле обитает примерно 30 миллионов видов, поэтому задача сделать вашу фирму отдельным видом, если она еще таким не является, не выглядит невозможной. Если два организма одного вида оказываются на одном участке с ограниченными возможностями рынка (количеством пищи), они вступают в схватку и погибают. Если они принадлежат к разным видам, то смогут сотрудничать и выжить вместе.

Пеночки Макартура находят различные участки ели, потому что принадлежат к разным видам. Каждый из них нашел себе уникальную нишу, у каждой собственный участок дерева.

Следовательно, вашей фирме нужны уникальные ниши, места, которые не станет использовать никто другой, потому что они не совсем такие, как вы. «Местами» можно считать особую категорию потребителей или географические рынки, каналы распределения, продукцию, технологии или любые другие параметры дифференциации, но по крайней мере один из них должен быть уникальным и принадлежать исключительно вашей фирме. В противном случае вы будете принадлежать к одному виду с вашим конкурентом и приметесь вытеснять друг друга на рынке, который станет эквивалентом банки Гаузе.

Брюс Хендерсон, в прошлом блестящий студент-биолог, нашедший свою уникальную нишу основателя консалтинга по вопросам «интеллектуальных» стратегий, очень точно сформулировал эту проблему:

« У преуспевающих конкурентов всегда есть уникальное преимущество над всеми остальными конкурентами в конкретных комбинациях времени, места, продукции и потребителей. Различия между конкурентами не обязательно должны быть очевидными. Но конкуренты, зарабатывающие себе на жизнь точно таким же образом в том же самом месте и в то же самое время [процветания не добьются] "*.

Кто кого может оккупировать?

В любой конкурентной борьбе Принцип Конкурентного Исключения Гаузе выводит на первый план симметричность или асимметричность процесса. Ваша фирма окажется в невыгодном положении, если ваш соперник вторгнется на ваше пространство, а вы не сумеете перейти на его территорию. (В этом, кстати, заключается организационная идея, стоящая за доской игры в «мировое господство», имя которой Риск.) Если вы оказались в этом положении, скорее выходите из него! Вы обязаны найти другую нишу, иной способ заработать себе на жизнь. Если вы не можете этого сделать, а ваш бизнес еще приносит прибыль, продавайте его, пока не поздно!

Посмотрите на то, что случилось с британской мотоциклетной промышленностью в 1970-х годах. У концерна Honda были два уникальных рынка, на которые британским производителям пути не было: большой японский рынок и рынок легких мотоциклов (разумеется, они пересекались друг с другом, но были различны по концепции, а за пределами Японии разделялись и географически). Поначалу у британцев был отдельный рынок — рынок тяжелых мотоциклов. Но отношения между британцами и японцами были асимметричны. Британцы не могли выйти на рынки японцев, так как их мотоциклы были большими и мощными, а переделывать их на маленькие было слишком сложно. Но японские мотоциклы были сконструированы с учетом использования стандартных модулей, и их мощность можно было увеличивать. Кроме того, мотоциклы Honda были дешевле даже с учетом затрат на транспортировку и торговых издержек, что стало еще одной причиной асимметрии.

Пока японцы не проникли на британский рынок мотоциклов, британская промышленность чувствовала себя в безопас-

* Брюс Хендерсон, Карл Стерн и Джордж Сталк-мл. Перспективы стратегии (Bruce Henderson, Carl W. Stern and George Stalk Jr. Perspectives on Strategy. 1998, John Wiley and Sons, New York).

ности. Даже после того как они появились на британской территории, это не создало серьезных проблем. Они продавали только «игрушечные» модели, и часто людям, которые никогда в жизни и мечтать не могли о мотоцикле. Если бы британским производителям кто-нибудь рассказал о простейших организмах Гаузе, они смогли бы узнать свою судьбу. Помочь им выжить могла только разработка уникальной ниши, куда японцы не смогли бы проникнуть, — как поступила BMW со своими ультракомфортабельными мотоциклами. К 1980 году британская мотоциклетная промышленность испытывала серьезные затруднения.

Если ваша фирма может оккупировать рынок конкурента, а он это сделать не в состоянии, смело двигайтесь вперед. В этом случае за последствия можно не опасаться.

Бистабильность лучше, чем сосуществование

Исследования Гаузе установили интересный контраст между бистабильностью и сосуществованием. Сосуществование — это реальная конкуренция, когда каждый может вторгнуться на чужую территорию. В состоянии бистабильности соперники этого сделать не могут — это иллюзорная конкуренция.

Бистабильность предполагает, что две популяции в действительности не являются конкурентами. Они обе не допущены на чужую территорию. В бизнесе это дело обычное. Индустрия может являться конкурирующей, но при этом у каждого из конкурентов разные потребители, каналы сбыта или же они окружены барьерами других дифференцирующих факторов. Внутри каждого сегмента разные фирмы могут наслаждаться высокими рыночными долями и значительными прибылями. Каждый раз, когда вы встречаете высокоприбыльный бизнес, такой как профессиональный консалтинг, вы находите рынок, на котором у каждого из конкурентов очень узкая специализация и каждый владеет значительной долей собственной ниши. Умные игроки стараются сохранить этот статус-кво.

С другой стороны, рынок, характеризующийся большим количеством сосуществующих конкурентов, предрасположен к патовой ситуации в плане конкуренции. Ни у кого нет своей территории. Рыночная доля теряет свое значение. В таких случаях борьба за потребителя приносит убытки каждому из конкурентов.

У игроков в сосуществование есть только одна надежда. Они должны признать существующее положение вещей и заключить договор между всеми конкурентами, позволяющий существовать самому и давать жить другим. «Ценовых войн», агрессивных маркетинговых кампаний и решительных действий любого рода следует избегать как чумы. Чтобы вырваться из замкнутого кольца сосуществования, необходимо разработать сегмент рынка, где можно вести борьбу за господство. Таким образом, мы вновь возвращаемся к начальной точке, к необходимости перемен.

Переход от сосуществования к бистабильности

Если вы попали на рынок сосуществования, то вполне можете вырваться из этой ловушки и организовать собственный «би-стабильный» рынок.

Индустрия авиаперевозок— это в целом хороший пример сосуществования. За исключением случаев, когда закон ограничивает количество конкурентов на любом рынке, стабильных прибылей ожидать трудно. Без регулирования каждая авиалиния может оккупировать потребительский рынок любой другой. Каждое нововведение, такое как, например, бесплатные напитки для пассажиров самого дешевого класса, можно легко перенять. Только тарифные структуры византийской сложности оберегают авиакомпании от убытков.

Однако тарифы Становятся все более прозрачными, по мере того как умудренные опытом потребители используют Интернет для поиска самых низких цен. Но даже в индустрии авиаперевозок можно избежать сосуществования, совершив нечто радикально новое.

Возьмем, к примеру, компанию Southwest Airlines. Она не следует стандартной системе маршрутов, проходящих через

базовые крупные аэропорты. Она избегает продолжительных рейсов, не организует питания для пассажиров в полете и не переправляет транзитный багаж. Там существует только один класс, частые рейсы между несколькими тщательно подобранными городами, сокращенное время регистрации, автоматизированная продажа билетов и низкие цены. У нее парк однотипных машин «Боинг-737», что снижает эксплуатационные расходы и риск задержек. Ее услугами пользуется определенная категория путешественников, способных оценить удобства компании.

Другие компании не могут копировать Southwest: ни на одной из ее линий нет места еще для одной такой же компании, к тому же конкуренты не готовы предпринять что-либо подобное. Таким образом, Southwest создала собственный «би-стабильный» рынок и может получать высокие прибыли, несмотря на низкие цены. Преимущество в том, чтобы добиться коэффициента использования, невозможного при сосуществовании.

Иметь один ключ к успеху в индустрии опасно

Исследованные Гаузе войны в пробирке раскрыли еще один удивительный факт. Если проблема заключалась в недостаточности только одного ресурса, источника пищи или воздуха, один из видов всегда становился господствующим. Сосуществование или бистабильность устанавливались только в том случае, если существенным становился больше чем один лимитирующий фактор.

Параллель с корпорациями? Когда имеет место конкуренция только по одному параметру. Если значение имеет только цена, то корпорация с низкими издержками просто обязана выиграть. Если главным требованием является качество, то господство обеспечено поставщику более качественной продукции. Если же все зависит от новизны, как это бывает в мире моды, то власть достанется самому стильному.

В чем же смысл? Если вы оказались на рынке, где конкуренция ведется только по одному параметру, а в этой области вы недостаточно сильны, вам следует создать отдельный сегмент, в котором определяющее значение будет иметь другой фактор. Если вы не можете это осуществить, а рынок не приносит вам прибыли (как это, скорее всего, и может оказаться, если вы правильно просчитаете прибыльность), тогда вам лучше уйти.

Дифференциация - это набор действий, которые приведут вас в «Уникумленд"

Дифференциация и специализация — это разные понятия. Первое понятие более общее. Дифференциация предполагает, что вы не просто специализируетесь; чтобы успешно дифференцироваться, вы находите рыночное пространство, где уровень вашей производительности наиболее высок по сравнению с вашим самым серьезным конкурентом и по сравнению с любыми другими областями, в которых вы можете специализироваться. Потом вы прикладываете максимум усилий, чтобы изменить способ, которым зарабатываете на жизнь, и сделать его максимально непохожим на все остальные. Фактически вы акцентируетесь на разнице между вами и вашим ближайшим конкурентом, пока не найдете собственную уникальную нишу.

Дифференциация — это не состояние. Это действия, направленные на усиление различий.

Подумайте, как вам еще больше дифференцировать вашу фирму от ближайшего конкурента (в каждой из областей, где у вас есть «ближайший конкурент") по каждому из следующих четырех параметров:

■ тип потребителей;

■ тип товара или услуги;

■ география;

■ степень добавленной стоимости.

Увеличивайте расстояние между вами и ближайшим соперником до тех пор, пока не станет ясно, что у вас больше нет ближайших соперников.

И если это произойдет, значит, вы уже прибыли в счастливую страну Уникумленд.

Резюме

Принцип Выживания Путем Дифференциации Гаузе говорит нам, что мы не можем надеяться на процветание, если зарабатываем себе на жизнь тем же способом, в то же время и в том же месте, что и наши конкуренты.

Принцип Конкурентного Исключения Гаузе состоит в том, что если один вид может вторгнуться на территорию другого, а тот не может этого сделать, то первый из них становится господствующим. Следовательно, вы не должны приходить на те рынки, где не можете оккупировать часть территории конкурента, а он в состоянии захватить вашу. Если вы уже на таком рынке, уйдите. С другой стороны, если вы можете оккупировать рынок конкурента, а он этого сделать не может, двигайтесь вперед.

Конкурентное исключение, кроме того, предполагает возможность мнимой или иллюзорной конкуренции, когда каждый игрок не допускается на территорию соперника. Такое состояние называется бистабильностью и обычно представляет собой наилучший вариант. Менее перспективным является состояние сосуществования, при котором каждый игрок может вторгнуться на чужую территорию.

Третий — и последний — принцип Гаузе заключается в том, что при наличии одного ресурса первостепенной важности один вид —тот, который сумеет его монополизировать, —обязательно становится господствующим, а все остальные виды будут уничтожены.

Аналогию этому положению можно найти в бизнесе, где на некоторых рынках имеет значение только один критерий, и фирма, сумевшая лучше других приспособиться к основному требованию, становится господствующей. Если вы находитесь на таком рынке и не являетесь лучшим в том отношении, которое больше всего интересует потребителей, тогда либо ищите сегмент с другим главным параметром потребительского спроса, которому вы соответствуете лучше других, либо уходите.

Теория экологических ниш утверждает, что существует поразительно большое количество способов заработать на жизнь и что идеальное положение — это владение собственной нишей, где никто другой не зарабатывает деньги тем же способом и в то же время. Тогда у вас не будет конкурентов. Вы будете уникальны.

Руководство к действию

Дифференцируйтесь. Вложите всю энергию и ресурсы в области, где вы значительно отличаетесь от всех соперников.

Систематически увеличивайте степень отличия от вашего ближайшего соперника по всем четырем направлениям (тип товара или услуги, тип потребителя, географический рынок и степень добавленной стоимости). Поставьте себе цель стать уникальным, то есть не иметь соперников.

Уйдите из областей бизнеса, где конкуренты могут вступить на вашу территорию, а вы этого сделать не можете. Если вы можете оккупировать территорию конкурента, а он не в состоянии осуществить подобное, смело двигайтесь вперед.

Избегайте областей бизнеса, где царит сосуществование: где каждый может переманить чужих потребителей. Если вы работаете на рынке сосуществования, превратите его в бистабильный, отыскав необычный подход, который привлекателен для потребителей и не может быть сымитирован никем из конкурентов. Если вы не в силах этого сделать, а сосуществование привело вас к патовой ситуации, постарайтесь не усугублять ситуацию и не создавать проблем другим.

В любом бизнесе, где имеет значение только один критерий (например, цена, качество или услуга), и вы лучше остальных соответствуете ему, бросьте все силы на борьбу за господство. Увеличьте расстояние между вами и конкурентами именно в этом направлении. Если вы оказались в таком бизнесе и при этом не можете соответствовать ключевому критерию лучше остальных, найдите другой сегмент (внутри или снаружи уже существующего сегмента), где потребительский спрос усилит ваши позиции. Если вы не можете найти такой сегмент, уходите.

>

4

ОБ ЭВОЛЮЦИОННОЙ ПСИХОЛОГИИ

За каждым преуспевающим мужчиной стоит удивленная женщина.

Мэрион Пирсон, супруга премьер-министра канады

Познакомьтесь с флинтстоунами - в офисе

Одной из увлекательнейших научных дисциплин, появившихся в последней трети XX столетия, является Эволюционная Психология, смесь генетики, антропологии, палеонтологии, нейропсихологии и социальной психологии. У эволюционной психологии, формы неодарвинизма, примененной к изучению человеческого поведения, есть несколько размышлений, пригодных для бизнеса.

Периодически нарушаемое равновесие

В 1972 году два биолога-эволюциониста, Стивен Джей Гоулд из Гарвардского университета и Найлз Элдредж из Американского музея истории природы, выдвинули идею Периодически Нарушаемого Равновесия. Эту теорию мы рассмотрим более детально в главе 11, а пока вам полезно будет узнать, что она

помогает понять, почему наши гены порой не успевают за переменами в обществе. Согласно теории периодически нарушаемого равновесия, эволюционный процесс складывается из длительных периодов относительного покоя и стабильности, прерываемых короткими периодами быстрых изменений.

Одним из таких периодов нарушения равновесия в истории является исчезновение динозавров. Они господствовали на планете 130 миллионов лет, а затем либо исчезли, когда столкновение Земли с кометой вызвало массовое извержение вулканов и вырвавшаяся в атмосферу серная пыль надолго закрыла нашу планету от солнца, либо, что более правдоподобно, постепенно превратились в птиц. В любом случае, перемена бьша довольно значимая!

Нечастые периоды нарушения равновесия в жизни человечества и теория эволюционной психологии

Бизнес, общество и технология, похоже, тоже развиваются по принципу периодически нарушаемого равновесия, хотя и в другом временном масштабе. Карл Маркс разделил историю на три фазы — феодализм, капитализм и социализм — и предсказал, что переход от второго этапа к третьему будет быстрым. Более традиционные историки выделяют всего два периода нарушения равновесия в истории человечества: переход первобытного человека от охоты и собирательства к сельскому хозяйству в каменном веке и относительно недавний переход к урбанистическому, индустриальному обществу.

Все происходило следующим образом. Первобытные люди появились примерно 200 000 лет назад. Они занимались охотой и собирательством, жили родовыми общинами и развивали в себе качества, необходимые для этого образа жизни. Затем, всего 7000 лет назад, начало развиваться сельское хозяйство, что привело к появлению совершенно другого общества. Немногим более 200 лет назад промышленность и торговля начали брать верх над сельским хозяйством. Условия жизни людей радикально изменились. До начала XVIII века почти все жили в деревнях, под постоянной угрозой недоедания. Главными средствами добычи пропитания были лошадь, телега и мускульная сила человека. Мы недооцениваем экстремальность недавнего перехода к урбанистическому и в целом преуспевающему обществу, которое использует силу машин и человеческого мозга.

Так или иначе, со времен каменного века условия нашей жизни радикально изменились. Но сами мы нет. Эволюционные психологи утверждают, что мы действуем по «программам», которые были написаны еще для первобытных общин охотников-собирателей. Мы все еще настроены на жизнь в каменном веке. Почему? Да потому что 7000 лет (а тем более каких-то 200) недостаточно для того, чтобы человеческая эволюция произвела генетические качества, соответствующие новым внешним условиям. Как говорит по этому поводу Эд-монд О. Уилсон:

«Культура охотников-собирателей Калахари сильно отличается от культуры [современных] парижан, но различия эти в первую очередь —результат дивергенции в истории и окружающей среды и по своей природе не являются генетическими».

В каких же отношениях мы остаемся пленниками каменного века? Эволюционные психологи говорят, что наши эмоции преобладают над разумом. Мы с безнадежным упорством демонстрируем признаки первобытного поведения: доверяем первому впечатлению, бьем себя в грудь, разводим семейственность, избегаем посторонних, поддаемся стадному инстинкту, сплетничаем, создаем неформальные иерархии, бездумно следуем за признанными лидерами и (лично я готов с этим поспорить) стараемся подражать сексуальным стереотипам. Мы знаем, что подобные привычки примитивны и часто приносят вред нам самим и окружающим. Умом мы понимаем, что такие поступки больше присущи каменному веку, а не глобальному миру бизнеса XXI столетия, но мы ничего не можем с этим поделать. Мы запрограммированы быть теми, кем делают нас наши гены, — людьми каменного века*.

Многие ученые с пренебрежением относятся к эволюционной психологии, а между тем она успела собрать в свою поддержку значительное количество фактов**. Замечания этой науки по поводу деловой жизни весьма актуальны и полезны.

Неврология человека каменного века

С точки зрения эволюционной психологии, в поведении человека можно выделить четыре основных характерных признака:

■ Преобладание эмоций над рассудком.

■ Предсказуемо примитивное поведение.

■ Стремление избежать риска.

■ Отчаянная борьба при возникновении серьезной опасности.

Преобладание эмоций над рассудком

Инстинкты осторожности были крайне необходимы для жизни на просторах первобытных саванн и позднее, в степях ледникового периода, по которым разгуливали мамонты. Опасность

* Реальную проблему, по мнению эволюционных психологов (несмотря на то что они часто очень осторожны в своих оценках), представляет не столько женщина каменного века, сколько мужчина. Эволюционной психологии присуща старомодная дискриминация по полу, потому что один из ее постулатов заключается в том, что сексуальные роли тоже жестко запрограммированы, и мы не в силах полностью от них избавиться. Присущий мужчине каменного века стиль мачо еще больше неуместен в современных условиях, чем пассивное и робкое поведение женщин. Следовательно, женщины объективно более приспособленны к бизнесу, чем мужчины. Но так как мужчины доминируют в организациях и устанавливают правила, то женщинам трудно адаптироваться к ним и разбить стеклянный потолок. Возможно, этим объясняется то, что женщины часто добиваются успеха как предприниматели, но при этом очень редко оказываются у руля большого бизнеса. ** Стивен Линкер. Как работает разум (Steven Pinker. How the Mind Works. 1997, Norton, New York). Матт Ридли. Истоки добродетели (Matt Ridley. The Origins of Virtue. 1996, Viking/Pinguin, New York/London). Роберт Райт. Нравственное животное (Robert Wright. The Moral Animal. 1994, Little, Brown, New York). См. также замечательную статью, из которой почерпнуты многие идеи этой главы: Най-джел Николсон. «Насколько жестко запрограммировано поведение человека» (Nigel Nicholson. «How hardwired is human behavior?» // Harvard Business Review, July-August 1998).

подстерегала охотников-собирателей со всех сторон: она исходила от хищных саблезубых тигров, львов, волков и медведей; на них нападали воинственные соседи, да и сама природа могла их утопить, заморозить или изжарить. Хорошие инстинкты спасали жизни людей. Те, у кого инстинкты были лучше, передавали больше своих генов, поэтому задача выживания требовала максимального оттачивания инстинктов. Эмоции были и остаются первой реакцией на все, что мы видим или чувствуем.

Следовательно, утверждают эволюционные психологи, при получении обратной связи, особенно если в ней присутствует негативный элемент, нам не свойственно первым делом обдумать ситуацию. Вместо этого мы реагируем эмоционально. Точно так же мы относимся к людям, спрашивая себя: «Нравится ли этот человек мне?». Вместо того, чтобы спросить: «Есть ли от него польза компании?» или хотя бы: «Может ли он быть мне полезен?».

Нами легко манипулировать, даже когда мы осознаем, что нами управляют, потому что эмоциональность для нас намного важнее холодного рассудка.

Предсказуемо примитивное поведение

Сотрудничество, дележ добычи, специализация и дружелюбие

Одной из важнейших особенностей психологического портрета охотника-собирателя была предрасположенность к жизни в довольно больших группах и к сотрудничеству с остальными членами общины. Homo sapiens возник как в высшей степени общественное животное, похожее на гиен и львов, только намного более общительное. Победители эпохи каменного века жили большими родовыми общинами, и, если верить Робину Данбару, психологу Ливерпульского университета, они достигали по численности 150 человек*. Доктор Данбар также утвержда-

* Робин Данбар. Приглаживание, сплетни и эволюция языка (Robin Dunbar. Grooming, Gossip and Evolution of Language. 1996, Fabcr & Fabcr, London).

ет, что у приматов чем больше стая, тем больше мозг. Антропологи пришли к выводу, что даже среди примитивных обществ (в наиболее богатых и развитых из них) было больше всего социальных ролей.

Дележ пищи был у охотников-собирателей основой сотрудничества и обмена. Люди, которым удавалось выживать, процветать и передавать свои гены дальше, имели навыки мирного сотрудничества и обмена. Разделение труда, по всей видимости, произошло еще в каменном веке: один человек изготовлял копья, другой выслеживал дичь, третий мастерски метал копья. Это предположение подкрепляется наблюдениями за современными охотниками-собирателями: например, в племени аче в Парагвае, которое до сих пор живет охотой и собирательством, одни мужчины специализируются на поиске нор броненосцев, а другие на их раскапывании.

Практически во всех племенах охотников-собирателей существует половая специализация: мужчины охотятся, женщины собирают. По мнению Мэтта Ридли, «женщины внимательнее, педантичнее и трудолюбивее мужчин, что позволяет им успешнее заниматься собирательством"*. (Однако есть мнение, что, помимо прочих, люди используют и такое эволюционное преимущество, как существенное сходство мужчин и женщин, позволяющее им сотрудничать и заменять друг друга, чего лишены другие виды, такие как, например, пауки, где самцы и самки совсем непохожи, или лоси и моржи, у которых разнополые животные живут в основном отдельно.)

Охотились первобытные люди в основном на очень крупных животных, поэтому успехи, надо полагать, случались не часто. В связи с этим разумно делить добычу между всеми членами общины. Дележ снижал риск кому-то остаться голодным (так как другие охотники расплачивались услугами за услуги), когда еды хватало на всех.

Сотрудничество, специализация и торговля требуют дружелюбия. В каменном веке более удачливые приходили к финишу первыми. Социальные навыки, склонность к торговле инфор-

* Матт Ридли Истоки добродетели (Malt Ridley. The Origins of Virtue. P 95).

мацией, бартеру и взаимным услугам — все это, в большей или меньшей степени, характерно для нас и сейчас.

Следовательно, дружелюбные современные организации, которые делят прибыли между всеми служащими, вполне соответствуют изначально заложенному в человека зерну. Это хорошо, что мы запрограммированы на сотрудничество, лояльность и преданность друг другу, на приветливость к потребителям и партнерам. Правда, в результате крупная организация может платить менее квалифицированным сотрудникам больше, чем они того заслуживают. Хуже всего, что нам трудно доставлять плохие новости, точно измерять вклад каждого в общее дело или избавляться от балласта. Возможно, мы запрограммированы на одинаковое отношение и выдачу «честной доли каждому», невзирая на эффективность и результаты труда.

В целом, однако, дружелюбие и сотрудничество каменного века прекрасно соответствуют требованиям современного бизнеса. То же самое нельзя сказать о других пережитках примитивизма.

Стереотипная оценка по первому впечатлению Эволюционные психологи говорят, что в условиях опасного и сложного мира каменного века было необходимо классифицировать вещи мгновенно, на основании самых общих данных. Какие ягоды можно есть, а какими можно отравиться? В каких местах лучше всего охотиться? Каким незнакомцам можно доверять? Какое решение принять? Единственным основанием для ответов служили стереотипы, основанные на первом впечатлении. Если человек выглядел приятно и действовал дружелюбно, ему, скорее всего, можно было доверять. Если нет, его можно было с большой степенью уверенности причислить к врагам.

Среди не имеющих письменности племен антропологи обнаружили такие, которые по такому же принципу классифицировали растения и животных. Это наблюдение подкрепляет гипотезу о том, что в каменном веке успешные гены передавали исключительную способность принимать быстрые и большей частью верные решения по первому впечатлению. Сидя и анализируя информацию, вряд ли можно было продлить себе жизнь.

Сегодня скорость принятия решений перестала быть решающим фактором. Нет никакой необходимости делать вывод о том, стоит ли принимать Джил на работу в первые 15 секунд собеседования. Если мы назначили часовое совещание по вопросу о создании совместного предприятия, нам нет необходимости принимать решение в первую минуту. И все же исследования показывают, что первому впечатлению мы придаем огромное значение. В свою очередь, наши мгновенные реакции сильно снижают уровень доверия и участия, проявляемый нашим собеседником, что только усиливает наше первое впечатление. Этот цикл можно прервать, только если другой человек скажет что-нибудь, с чем мы категорически не согласны. Опытные торговые агенты знают, как обезоруживающая улыбка, крепкое, уверенное рукопожатие и первая приветственная фраза могут оказаться важнее, чем подробная характеристика предлагаемого товара.

Вероятность того, что мы примем неверное решение или не сумеем рассудительно взвесить обстоятельства, очень высока только потому, что мы запрограммированы на уровне каменного века. К этому можно добавить склонность понапрасну терять время. Если мы собираемся действовать исходя из первого впечатления, то могли бы провести все запланированные встречи за максимально короткое время.

Удары в грудь и бездумный оптимизм

Когда жизнь непредсказуема и ужасна, человек, который выглядит менее испуганным и более уверенным, имеет больше шансов привлечь к себе последователей, пищу и внимание противоположного пола. Это ведет к быстрому размножению и усилению генов уверенности. Уверенность начинает цениться выше реализма и получает широкое распространение.

Следовательно, в каменном веке удары в грудь были не просто блажью, они вели к успеху.

Мир бизнеса тоже реагирует на уверенность. И все же, не смотря на то что смесь самоуверенности, умения и удачи может завести человека очень далеко, внешняя среда часто отказывается их поддерживать. В тот период, когда премьер-министр Великобритании Гарольд Макмиллан считался чуть ли не чудотворцем и получил прозвище Супермак (по аналогии с его современником суперменом), его спросили, чего он больше всего боится. Он был достаточно умен, чтобы ответить: «Событий, дорогие мои, событий». И оказался прав. События приняли совершенно неожиданный оборот благодаря его министру Джо Профьюмо, который был уличен в связи с проституткой и солгал Макмиллану и (о, ужас!) даже палате общин. Как часто эта модель повторяется в бизнесе, где карьеры наиболее уверенных в себе и преуспевающих лидеров рушатся в одночасье, особенно когда под влиянием успеха лидер и его (или ее) окружение теряют ощущение реальности?

И все же попытки обуздания уверенности с помощью реализма отрицательно сказываются на наших генах. С точки зрения результатов слепая уверенность—уже совсем не такое верное средство, как прежде. Это же относится к эгоизму и ударам себя в грудь. Раньше все это производило на нас впечатление, а теперь только раздражает. Окружающие нас условия изменились; мы остались прежними.

Пристрастие к иерархии

Все, что мы знаем о социальном укладе охотников-собирателей, свидетельствует о том, что ad hoc (созданные для конкретной цели) иерархии процветали. Стремление следовать за уверенными в себе лидерами и поиск безопасности в цепи общественных отношений представляются четко выраженными при-оршетами примитивных обществ. Богатство — вещь скользкая, и накопить его трудно, но пища, кров и секс притягивали людей к лидерам. Для тех, кто не входил в число лидеров, шансы на безопасность и достойную жизнь увеличивались по мере приближения к лидеру или получения его покровительства. Герберт Саймон, экономист и эксперт в области кибернетики, заявляет, что «покорность» у первобытных людей была способом выживания. Под «покорностью» он понимает восприимчивость к социальному влиянию и притязаниям лидеров.

Если мы запрограммированы на иерархию, то становится понятно, почему каждая революционная попытка избавиться от нее — это было во Франции, в России и продолжает повторяться в современных основанных на подчинении организациях — заканчивается возрождением иерархии в новых формах. XX век был одновременно «веком обыкновенного человека» и веком психопатических лидеров, когда более 100 миллионов человек были убиты только тремя главными психопатами (Сталиным, Гитлером и Мао). Даже в либеральном демократичном обществе и в гуманистических организациях упразднение официальных иерархий ведет к возникновению и процветанию неофициального закона «авторитетов». Статус — это одновременно желанная цель и признание заслуг.

Цитата в начале опубликованной в 1970 году сатиры Роберта Таунсенда «Вперед, организация"* напоминает нам:

И Бог создал Организацию,

И дал ей господство над человеком.

Книга Бытия 1, 30А, подпункт VIII

Постоянное стремление к иерархии может показаться анахронизмом в век «научно-технических работников». Эволюционная психология помогает нам понять, почему иерархию крайне сложно искоренить.

Конечно, степень, до которой иерархия стимулирует успех в бизнесе или препятствует ему, вопрос во многом спорный. Я посвятил этому главу 9, и, на мой взгляд, иерархия иногда исключительно полезна, особенно когда у босса появляется гениальная идея, с которой не согласно большинство сотрудников. С другой стороны, иерархия без понимания перспектив снижает жизнеспособность фирмы. Наибольших успехов добиваются те организации, которым удается сочетать диктатуру цели с демократией средств. Эволюционная психология считает, что последнее гораздо труднее первого.

* Роберт Таунсенд. Вверх по служебной лестнице (Robert Townsend. Up the Organization. 1970, Michael Joseph, London).

Конформизм и стадный инстинкт

Помимо пристрастия к иерархии, в родовой общине наблюдается тенденция к внутреннему конформизму и недоверию к чужакам. Индивиды с высоким статусом в обществе становятся примерами для подражания. В людях проявляется внутренняя склонность поступать так, как того требует иерархия. Желание самоопределиться в рамках общины ведет к сплочению перед лицом внешней опасности. В любом обществе процветают главным образом лидеры или покорные последователи. Процветающие общества всегда характеризовались чрезвычайно высоким уровнем внутренней сплоченности. Конформизм окупался.

Он продолжает господствовать до сих пор. Помимо сотен миллионов людей, которые последовали за великими психопатами XX века, отчасти потому, что так поступали все, нам достаточно только взглянуть на силу последовательных конформистских идеологий — социализма, имперского эгоизма, антисемитизма, маккартизма, религиозного фундаментализма всех мастей, — а также менее вредоносных, но таких же абсурдных явлений, как мода на галстуки-»селедки» и джинсы-клеш, как фанаты рок-звезд и футбольных команд, как политическая корректность, а также на игры биржевых акул на повышение или на понижение, чтобы воочию убедиться в немеркнущей популярности стадного инстинкта.

Все это в полной мере присутствует в организациях. Выступать против общепринятого мнения могут только отчаянные, глупые или необычайно упрямые сотрудники фирмы или подразделения. Помните вышедший в 1956 ходу бестселлер Уильяма Уайта «Человек организации"? Вспомните будоражащий читателей с 1970 года третий пункт учения Роберта Таун-сенда:

«В жизни мальчишек-курьеров, президента, вице-президента и девушек-стенографисток средней компании есть три общие черты: покорность, скука и безысходность. Их поймали в силки штатного расписания и сделали рабами правил частных и общественных иерархий, которые бездумно катятся по проторенной колее, потому что никто не может их изменить "*.

Тридцать лет спустя, после того как очередные миллиарды долларов были потрачены на разного рода гуру, консультантов и инновационные программы, почти ничего не изменилось. В 1999 году журнал для менеджеров The Antidote писал:

« Организация, построенная по промышленной модели, саботировала собственные попытки пробудить инициативность в своих людях. Несмотря на постоянно расширяющийся набор инструментов, методик и прочих достижений, исследования показали, что менеджеры... не разочаровались в этих попытках перенастройки вчерашних моделей... большинство из фундаментальных понятий, связанных с индустриальной моделью и «человеком организации», продемонстрировали высокую сопротивляемость к переменам» **.

Ричард Паскаль настойчиво доказывает, что главным уязвимым местом большинства крупных организаций является их неспособность терпеть и в своей деятельности использовать критику и конфликты. По оценке Паскаля, приведенной в его книге «Менеджмент на грани: как самые разумные компании используют конфликты, чтобы оставаться лидерами"***, примерно в половине случаев возникновения разногласий их потенциальная ценность теряется, потому что конфликты сглаживаются и спускаются на тормозах. В результате организации получают возможность игнорировать важные аспекты реальности.

* Роберт Таунсенд. Вверх по служебной лестнице (Robert Townsend. Up the Organization. 1970, Michael Joseph, London).

** Журнал The Antidote, № 19, 1999, c. 10. В статье кратко изложены взгляды Сумантры Гошала и Кристофера Бартлетта, авторов книги «Индивидуализированная корпорация» (Sumantra Ghoshal and Christopher A. Bartlett. The Individualized Corporation. 1998, William Hcincmann, London).

·** Ричард Паскаль. Менеджмент на грани (Richard Pascale. Managing on the Edge. 1990, Simon & Schuster, New York).

Враждебность к чужакам

Обратной стороной силы и конформизма общины является ее враждебность к посторонним. Как отметил Дарвин, это тоже способствовало выживанию:

«Племя, включающее множество членов, которые, обладая высокой степенью патриотизма, верности, покорности, отваги и симпатии, всегда готовы помочь друг другу и пожертвовать собой ради общего блага, всегда одержит победу над другими, и это будет естественным отбором"*.

Проведенные Маттом Ридли исследования примитивного человека привели его к аналогичному заключению:

«Одно из правил эволюции... состоит в том, что чем сильнее в общинах развито сотрудничество, тем яростней битвы между ними. Мы [люди] входим в число самых сотрудничающих и коммуникабельных существ на планете, но при этом мы еще и самые воинственные»**

Опыт подсказывает, что только торговля и ослабление эксклюзивных национальных признаков могут сохранить мир. Войны на земле продолжаются, несмотря на объективную истину, которая заключается в том, что захват территорий перестал быть целесообразным или необходимым способом обогащения. Склонность к проявлению индивидуальности группы и кровавым конфликтам с соперничающими группами присутствует в нас до сих пор, особенно среди молодежи, и сублимируется в демонстрациях, соперничестве футбольных фанатов, а также в конкуренции в сфере бизнеса.

Но давайте ограничимся бизнесом и посмотрим, можно ли извлечь какую-нибудь пользу из демонизации отдельных конкурентов или нелепо популярных военных аналогий? Как от-

* Чарлз Дарвин. Происхождение человека и половой отбор. 1871.

** Матт Ридли Истоки добродетели. С. 193.

мечает Джон Кэй, мы говорим о «лимонадных войнах», но даже «в самых диких фантазиях фирме Pepsi никогда не придет в голову, что конфликт может закончиться вторым поджогом ее головного офиса в Атланте"*. К счастью, конкуренция в бизнесе — это вовсе не война. На войне обычно побеждает более сильный воин, уничтожающий неприятеля. В бизнесе допускается процветание двух или больше конкурентов, а уклонение от прямой конкуренции может оказаться более эффективным, чем попытка нанести конкуренту прямой удар. Разрушительная стратегия используется крайне редко, и даже в этих случаях она может оказаться контрпродуктивной. В бизнесе всегда существует третья сторона — потребитель, который решает, кому достанется победа: на войне такая могущественная третья сила отсутствует. Мысль о том, что бизнес любит войны, настолько нелепа, что мы можем объяснить привлекательность этой аналогии, равно как привлекательность самой войны, только присутствием в нас пережитков каменного века, когда воинственность, сила и деструктивное поведение окупались сторицей.

Привычки неолита живучи. Сплоченность в рамках функции, подразделения или команды построить легко, но как часто производство находится в близких отношениях с рынком или наоборот? Живучесть первобытного соперничества должна заставить нас задуматься о том, почему организация, составленная из нескольких сплоченных групп, не всегда может быть менее эффективной, при прочих равных условиях, чем организация, состоящая из одной гомогенной группы.

Стремление избежать риска

Эволюционные психологи говорят, что охотники-собиратели шли на риск только в тех случаях, когда их мир готов был рухнуть. Они считают, что сама человеческая природа объясняет, почему сегодня мы питаем неприязнь к риску, когда можем себе его

* Джон Кэй, статья «Тотальная война и менеджеры с Марса» {John Kay. «Total war and managers from Mars» // 1999, Financial Times, August 4).

позволить, но, как только дела начинают принимать ненужный нам оборот, начинаем рисковать безоглядно.

Прежде чем мы решимся идти на риск, нам требуются прочные гарантии безопасности. Это очень хорошо заметно в поведении детей. Эксперименты в области детской психологии показывают, что дети, начинающие ходить, отваживаются идти в разведку, только если мама рядом.

У охотников-собирателей подобных гарантий безопасности не было. Когда у них была еда, они не отходили далеко от дома, пока голод снова не заставлял их выйти на охоту. Риск потерять все был слишком велик. Их меньше всего прельщала перспектива быть съеденным львом или стать жертвой собственной добычи. Отсутствие безопасности заставляло охотников-собирателей избегать риска.

В наши дни мы часто находимся в большей безопасности, чем охотники-собиратели, но все равно неохотно идем на риск, даже когда он не таит в себе ни малейшей угрозы для жизни. Решение покинуть уютный корпоративный дом, сменить профиль работы в рамках существующей фирмы, выйти на другой сегмент потребительского рынка или даже бросить вызов боссу может в реальности оказаться не таким уж рискованным. Обычно жизнь предоставляет нам несколько способов заработать себе средства к существованию.

И все же мы склонны преувеличивать реальную степень риска. Вполне возможно, что это нежелание рисковать унаследовано нами от каменного века.

Антипатия к риску изначально заложена в большинстве областей современного бизнеса. Мы говорим о «премии за риск», будучи убеждены в том, что дополнительный риск должен вознаграждаться пропорциональным увеличением прибыли. Эта концепция весьма любопытна, если учесть тот факт, что для большинства солидных инвесторов риск вполне позволителен и что они могут удержать его в приемлемых рамках, вложив капитал в разные предприятия или застраховавшись от потерь. Следовательно, в определенной степени им нужно беспокоиться лишь о проценте прибыли, а не о вероятности ее получения. И если риск можно уменьшить путем диверсификации инвестиционного портфеля, то почему повышенная активность должна вознаграждаться «премией за риск"?

Как пример подобного парадокса можно взять акции и облигации (ценные бумаги с фиксированным процентом). В XX веке годовая доходность акций была примерно на 6 процентов выше, чем у облигаций, так как работа с акциями считалась более рискованной. И все же фактический «риск» того, что за любой 10-летний период доходность акций окажется ниже, чем у облигаций, оказался незначительным. В действительности риск получения более низких доходов почти всегда был выше у облигаций, чем у акций. Этот парадокс можно объяснить лишь атавистической антипатией к риску. Нам трудно осознать, что неуверенность не обязательно связана с реальным риском. Неуверенность может оказаться исключительно надежным фактором: где еще процент доходности так же высок и постоянен, как в игорном бизнесе? Размещение большого количества ставок, как это делают владельцы казино, на деле не слишком рискованно.

Рынок рисков в значительной степени иллюзорен. Благодаря нашему нежеланию рисковать премии за риск всегда больше, чем они того заслуживают. Индивидуальные предприниматели, бесспорно, рискуют, но, как правило, только когда уверены, что успех намного превзойдет неудачу, как по значительности, так и по вероятности. Общеизвестно нежелание организаций и тех, кто в них работает, идти на риск, несмотря на многочисленные свидетельства того, что удача в бизнесе все чаще сопутствует храбрым.

На быстрорастущих рынках, особенно там, где используются сетевые методы, только крупные ставки обеспечивают высокую вероятность выигрыша. Авансовые платежи могут быть очень большими, что связано с высокими постоянными издержками. Риск тоже велик, потому что каждый сегмент бизнеса поддерживает только одного победителя. Но, с другой стороны, дополнительные издержки в таком бизнесе обычно очень низки (иногда практически равны нулю, а в ряде случаев даже отрицательны). В случае успеха доходы могут оказаться астрономическими, не идущими ни в какое сравнение с затратами, даже с общей суммой затрат всех претендентов, как победителей, так и побежденных. Обычно в таких ситуациях проявляется преимущество первого хода, и первому игроку, ушедшему в заметный отрыв (необязательно тому, кто сделал первый ход), обычно удается сохранить лидерство и даже нарастить преимущество. Таким образом, для индивидуального игрока риск мелких инвестиций может в действительности оказаться намного выше, чем риск крупных инвестиций. Часто разумному игроку приходится выбирать между крупной ставкой и пасом.

Писатель Томас А. Стюарт, редактор журнала Fortune, советует фирмам не пытаться избегать риска. Он говорит, что менеджмент информационных продуктов напоминает работу букмекера, который всегда в выигрыше. Компании должны формировать портфель идей, в котором риск одновременно максимизирован и диверсифицирован. Не складывайте все в одну корзину, но старайтесь играть по-крупному*.

Отчаянная борьба при возникновении серьезной опасности

Примитивный человек отказывался рисковать и отчаянно сражался, когда на карту была поставлена его жизнь. Паника часто оправдывала себя. Самые безумные воители выживали чаще, и поэтому привычка яростно защищаться от опасности стала частью нашей генетической конституции.

Сегодня функциональность такого поведения заметно снизилась. При объявлении массовых увольнений, когда никто не знает, кому повезет остаться на рабочем месте, очень часто резко возрастает производительность. При закрытии фабрики отдельные работники могут проявлять признаки истерии или агрессивности. Когда нормальный здравомыслящий человек попадает в сложную дорожную ситуацию, он может внезапно впасть в .дорожную ярость» или панику. Повышенная производительность, обвинение руководителей и атаки на коллег-автомоби-

* Доклад на конференции Общества стратегического планирования «Не пытайтесь минимизировать риск», январь 1999. См. также Томас А. Стюарт. Интеллектуальный капитал: новое богатство организаций (Thomas A. Stewart Intellectual Capital: the New Wealth of Organizations. 1998, Nicholas Brealcy).

листов — все это примеры отчаянной борьбы в условиях опасности, но последние два никогда не спасают положения, и даже первый не всегда. Современный мир — это не саванны каменного века.

Другим интересным примером являются азартные игры. Те, кто выигрывает в казино по небольшой ставке, обычно сразу обменивают фишки на наличные. Игроки, начинающие проигрывать, переходят заранее установленные лимиты потерь и проигрывают все, что у них есть, в безумной попытке вернуться к тому, с чего начали.

На фондовом рынке подобное поведение часто демонстрируют индивидуальные инвесторы. Когда их акции поднимаются, они хотят тут же зафиксировать прибыль. Если акции падают в цене, новички почти всегда продолжают цепляться за них, стараясь избежать серьезных потерь. Часто они даже пытаются бороться, собирая средства на скупку обесцененных акций. Однако профессиональные инвесторы обучены прямо противоположному подходу. Чаще всего лучше не пытаться бороться с рынком, а забрать прибьшь и сократить убытки. Торговые фирмы и управляющие фондами часто имеют строгие инструкции действовать именно таким образом. Им приходится так поступать, потому что человеческой натуре свойственно двигаться в противоположном направлении. Когда мы терпим серьезные убытки, нас обуревает желание идти ва-банк. Вот почему мошенник Ник Лизон смог поставить на колени знаменитый Barings Bank.

Дальнейшие выводы на тему наших иррациональных отношений к тому, что мы имеем, чем рискуем и чего заслуживаем, предлагают нам традиционная психология, биология и теория игр. Я выбрал три примера из области бизнеса, иллюстрирующих и до определенной степени подтверждающих некоторые находки эволюционной психологии.

Собственники и захватчики

Один из увлекательных выводов биологии и теории игр связан с соревнованием между владельцами территорий и захватчиками. Фактор собственности дает психологическое преимущество, которое не зависит от относительной силы.

Если две одинаковые бабочки борются за освещенную солнцем полянку, они какое-то время кружат вокруг нее, после чего захватчик обычно улетает. Но если обе бабочки уже живут на этом участке, то соревнование занимает довольно много времени, и шанс победить есть у каждой. Эксперименты с бабуинами выявили ту же модель: у собственника больше шансов на победу, даже если он уступает в силе. Причина заключается в силе стремления держаться за то, что у тебя уже есть, и слабости желания осваивать новые территории*.

Эффект дарения

Подобные эксперименты на людях выявили то, что психологи называют «эффектом дарения». Скажем, кому-то предложили два билета на финал спортивных соревнований. Несколько дней спустя за эти билеты предложили 200 долларов. В ходе экспериментов большинство испытуемых отказывались. Поставим эксперимент иначе: дадим объекту 200 долларов, а потом предложим те же билеты в обмен на деньги. Что, по-вашему, произойдет? Разумеется, большинство упрямцев откажется. Но столь явный парадокс легко объясняется психологией собственника. Люди стремились сохранить то, что получили сначала и, следовательно, считали своей собственностью.

Теория игр (см. главу 5) подтвердила преимущество собственника. В играх между собственниками и захватчиками существует генеральная стратегия, позволяющая в конечном итоге одержать победу в большинстве сражений. Если вы собственник, то должны обострять конфликт, чтобы отпугнуть захватчика. Если вы захватчик, обострять ситуацию не следует. Наоборот, если собственник обостряет конфликт, вам следует отступить. Собственник обязан оказать сопротивление, потому что захватчик предрасположен к отступлению. После того как

* Этот пример и идея эффекта дарения взяты из замечательной книги Карла Зигмунда «Игры жизни», глава 7 (Karl Sigmund. Games of Life. 1993, Oxford University Press, Oxford, Chapter 7).

игроки меняются ролями, происходит то же самое: собственник (в прошлом отступивший захватчик) стремится обострить конфликт и выиграть, а захватчик (в прошлом бесстрашный собственник) отступает. Выдающийся биолог Джон Мейнард Смит назвал эту модель «буржуазным» соревнованием, потому что уважение к священному праву собственности не дает конфликту развернуться в полную силу. Буржуазное соревнование есть не что иное, как скрытое сотрудничество, при котором право всегда на стороне собственника.

Нет сомнения, что знание этого факта полезно для бизнеса. В человеке изначально заложен явно запрограммированный генетический сдвиг в сторону благосклонности к собственникам, который ставит захватчиков в невыгодное положение. Этот сдвиг, возможно, связан с упомянутой выше антипатией к риску: когда у охотников-собирателей всего хватало, они не пытались бороться за большее, потому что это было слишком рискованно; но то, что у них было, они защищали отчаянно, потому что от этого зависела их безопасность. В наши дни объективных причин для такого поведения нет, но этот факт по-прежнему изобличает в нас привычки каменного века. Рассмотрим следующие выводы:

■ Так называемое преимущество «первого хода» — достаточно документированная тенденция, по которой лидирующая фирма на рынке получает больше преимуществ, чем заслуживает по своим объективным достоинствам, если не учитывать фактор первенства, — может в такой же степени объясняться психологией захватчика и собственника, как и мнением потребителя. Традиционно преимущество первого хода объясняется тем, что у потребителя новая ниша ассоциируется с первой занявшей ее фирмой. Разумеется, захватчику трудно с этим бороться. Однако если это преимущество существует главным образом в мыслях захватчика и собственника, то оно может оказаться не настолько серьезным, как кажется. Если захватчик сумеет каким-то образом оказаться в состоянии непреклонной решимости занять чужую территорию и даст ясно понять собственнику, что он не питает никакого уважения к «буржуазным» правам, то чаша весов может перевесить в его пользу.

■ Современная модель поведения предполагает, однако, что если во всех прочих отношениях силы захватчика и собственника равны, то с точки зрения мотивации явным преимуществом располагает собственник. Если собственник становится объектом нападения, даже со стороны более совершенных товаров или услуг, он должен обострять конфликт, зная, что у него есть все шансы заставить захватчика отступить.

■ В таких случаях решающее значение имеет фактор убежденности в правах собственника. Кто из двух бабочек является действительным владельцем солнечной полянки, значения не имеет. Бабочка, считающая ее своей, почти всегда победит ту, которая считает себя захватчиком. Если вы хотите, чтобы ваша фирма одержала победу на конкретном рынке, вам придется внушить вашим людям, что этот рынок ваш по праву. В подобных случаях большую пользу может принести легкая подтасовка фактов, если только вы проведете ее достаточно убедительно. Исход борьбы очень часто решает пропаганда. Люди никогда просто так не отдадут территорию, которую искренне считают своей. С другой стороны, никто не заставит их бездумно ринуться на захват владений, которые они считают чужими.

Игра в ультимативные сделки

Пытаясь объяснить, почему при совершении поступков люди используют не только рациональные, но и эмоциональные обоснования, экономист Роберт Франк обратил внимание на проблему честности и ее роль в процессе переговоров. Психологи разработали эксперимент, который назвали Игрой в ультимативные сделки.

В игре участвуют два человека, скажем, Алекс и Джастин. Алексу выдают 500 долларов, которыми он должен поделиться с Джастином. Если Джастин согласится принять то, что ему дают, они оба могут оставить деньги себе. Если Джастин откажется, оба останутся ни с чем. Сколько Алекс должен предложить Джастину?

Если Алекс и Джастин патологически «рациональны» и не позволяют эмоциям одержать верх, то Алекс должен предложить Джастину совсем немного, например, 5 долларов, а остальные 495 забрать себе. В конце концов деньги в руках у Алекса, а у Джастина есть выбор: 5 долларов или ничего. Доктор Спок наверняка посоветовал бы Джастину согласиться.

Однако эксперименты показали, что в таких ситуациях Джастин почти всегда отказывается от 5 долларов, и оба игрока уходят с пустыми руками. Совершенно очевидно, что глубоко укоренившееся в нас понятие справедливости заставляет нас считать такой неравный раздел оскорблением. Джастина больше интересует пропорциональность доли, которую он получит, чем абсолютная величина суммы.

Но это еще не все. На практике Алекс не стремится к рациональному решению и не предлагает Джастину малую толику. В подавляющем большинстве случаев человек, получивший деньги, предлагал второму игроку 250 долларов, то есть половину суммы.

Можно ли считать такое поведение пережитком дележа пищи в первобытных саваннах, где охотники наверняка делились с теми, кто не участвовал в убийстве дичи? Правда ли, что щедрость и социалистическая зависть тоже запрограммированы естественным отбором, а у эволюции просто не было времени приспособить их к современным условиям?

Ожидаем ли мы, что нам придется делиться плодами нашего труда, даже когда наши коллеги не внесли никакого вклада? И станут ли они выказывать недовольство, если не получат «справедливую» долю премиального фонда, даже если у них лично год выдался неурожайным? Мне приходилось наблюдать такое поведение много раз, когда я консультировал боссов в вопросах распределения премий. В этом году Джастин мог не принести прибыли, но не стоит демотивировать его мизерной премией. Подобное мышление имеет глубокие корни и разрушает саму идею меритократического распределения по способностям.

Я убежден в том, что любая крупная организация неизбежно демонстрирует признаки социализма, когда считает невозможным распределение вознаграждений исключительно по заслугам. Вместо этого крупный бизнес изначально предусматривает непомерно высокие доли «добычи» для посредников и вспомогательного персонала. В гигантских многонациональных корпорациях работники непроизводственной сферы, включая уборщиков, подсобников и канцелярских служащих, обычно получают значительно больше тех, кто выполняет такую же работу в компаниях меньшего размера, потому что иначе разрыв между ними и высококвалифицированными сотрудниками будет казаться слишком большим.

Перед теми, кто определяет размер оплаты труда, стоит дилемма: следует ли платить столько, сколько требуют экономические нужды и законы спроса и предложения, или мы должны поступать так, как люди (ошибочно) считают справедливым? Крупные организации почти всегда идут по второму пути. Как следствие, одна из причин популярности выведения этих категорий работников за штат в том, что это самый изящный способ решения проблемы. Если уборщики, клерки и подсобники не являются членами организации, мы можем платить им только их рыночную стоимость, независимо от того, насколько высоки заработки квалифицированного штатного персонала фирмы.

Неужели мы действительно жестко запрограммированы?

Современная наука разработала два интересных подхода, которые ставят под сомнение теорию «запрограммированности». Во-первых, резко возрос поток свидетельств того, что благоприобретенное поведение может одержать верх над инстинктами и что господство генов все больше подрывается. Второй вызов бросила совершенно новая наука нейропластика, утверждающая, что программы мозга не такие уж и жесткие, и он может быть перепрограммирован разумом.

Теория культурной эволюции у животных

Первого из этих подходов мы коснулись в главе 2. Такие биологи, как Ричард Доукинс и Э. О. Уилсон, выдвинули гипотезу о том, что в человеческом обществе благоприобретенное поведение («культура") может функционировать независимо от генов. В последнее время некоторые другие биологи пошли еще дальше и заявили, что у многих других животных, включая ряд простейших организмов, прослеживается «культурная эволюция», которая часто развивается вопреки генетическим установкам. Полученные ими экспериментальные доказательства поражают.

Канадский океанолог Хол Уайтхед предположил, что кашалоты учатся песням от своих матерей*. Как мы уже видели в главе 2, биолог Ли Алан Дугаткин доказал, что самки гуппи стремятся совокупляться с самцами, которые уже были избраны другими самками. Копируя поведение друг друга, самки даже меняются партнерами. Дугаткин показал, что у морских насекомых и многих видов птиц благоприобретенное поведение буквально захватило исконную вотчину генов**. Его вывод таков:

«Культурные нормы могут жить собственной жизнью и «разбегаться « в совершенно неожиданных направлениях, о которых никогда и помыслить не могли наши примитивные предки, скитавшиеся по саваннам Африки «.

* Филип,Коуэн, статья «Строки песни: о возможности воздействия уроков пения на эволюцию китов» (Philip Cohen. «Song lines: singing lessons could affect the evolution of whales» // New Scientist, 5 December 1998. P. 15).

** Ли Алан Дугаткин и Жан-Ги Годен, статья «Изменение выбора партнера самками гуппи в результате копирования» (Lee Alan Dugatkin and Jean-Guy J Godin Reversal of female mate choice by copying in the guppy 1992, Proceedings of the Royal Society of London, 249:179-184). См. также готовящуюся к выходу книгу Дугатки-на .Любовь у гуппи: гены, культура и наука выбора партнера» (Guppy Love: Genes, Culture and the Science of Mate Choice).

Нейропластика

Еще больший интерес представляет для нас нейропластика, утверждающая, что мозг сам может себя перепрограммировать.

Детям свойственна врожденная способность к изучению языков. Но от конкретного языка, который они будут изучать, заявляет доктор Джеффри Шварц*, зависит, каким образом их мозг станет сохранять звук. Нейропластики разгадали причину этого явления: у разных языков разная звуковая база (в этом отношении японский язык очень сильно отличается, к примеру, от английского), и каждый язык заставляет мозг составлять специальную программу для той своей части, что занимается обработкой языковой информации.

Исследования мозга показали также, что навязчивые неврозы можно уменьшить или излечить, если пациенты будут сознательно заставлять себя думать о других вещах. Мозговые информационные цепи могут быть перепрограммированы с помощью осознанных усилий. Другими словами, мозг обладает пластичностью. Кроме того, Джеффри Шварц заявляет:

«Существует разум, не зависящий от мозга... если разум способен перепрограммировать мозг, то в определенном, очень важном смысле разум является властелином мозга «.

По своей спорности нейропластика превосходит даже эволюционную психологию. Вряд ли в ближайшем будущем концепция перепрограммирования заменит теорию жесткой запрограммированности. Но как теории культурной эволюции и нейропластики влияют на то, что мы можем почерпнуть из эволюционной психологии? И можно ли найти в них что-нибудь полезное для бизнеса?

* См. готовящуюся к выходу книгу Джеффри Шварца и Шэрон Бсгли «Заботливый мозг' новые ключи к пониманию того, как разум перепрограммирует мозг» (Jeffrey Schwartz and Sharon Begley. The Mindful Brain: a New Paradigm for Understanding How the Mind Rewires the Brain). См. также статью Джози Глаузиуш «Химия навязчивых состояний» (Josie Glausiusz. «The chemistry of obsession» // Discover, June 1996, p. 36).

Трансцендентные генетические предрасположенности

Я не вижу никаких обязательных противоречий между выводами эволюционной психологии, с одной стороны, и открытиями культурной эволюции и нейропластики — с другой. Более того, с точки зрения бизнеса, эти три дисциплины кажутся мне взаимодополняющими. Объяснения человеческого поведения, представленные эволюционной психологией, вполне согласуются с деловым опытом, особенно опытом работников крупных корпораций. Это может быть случайным совпадением, но, на мой взгляд, причина заключается скорее в том, что эволюционная психология права, хотя бы отчасти. Вероятно, существует некая генетическая предрасположенность к поведению, которое имело больший смысл в африканских саваннах, чем в наши дни.

Тем не менее такая точка зрения не является несовместимой с теорией культурной эволюции. Люди могут учиться и передавать знания, а это значит, что наше поведение определяется генами во многом, но не во всем. Если мы пока не научились контролировать и корректировать все наши дисфункциональные генетические наклонности, это не означает, что мы не научимся этому в будущем, так же как мы научились приветствовать совершенно незнакомых людей. Если мы будем знать, против каких именно генетических пристрастий боремся, то наши шансы на победу в этой борьбе неизмеримо возрастут.

И, наконец, конфликт между запрограммированностью и перепрограммированием может быть совсем не таким очевидным, как кажется. Почему мы не можем одновременно действовать по жесткой программе и переписывать ее, хотя бы частично? То, что мозг не слишком пластичен, это понятно, — но почему он должен работать только по жесткой программе? И даже если мы на самом деле полностью запрограммированы, то думать по-другому может быть полезно. Мы можем изменить наше поведение, даже если не можем изменить свои гены или мозги. Я уверен в возможности эмпирически доказать, что бизнесмены-

фаталисты добиваются меньших успехов, чем те, кто верит в свободную волю.

Рискну предсказать, что руководителям предстоит еще много услышать о культурной эволюции и нейропластике. Одна из идей данной книги состоит в том, что мы выходим за рамки механистических, причинно-следственных моделей, — которые не потеряли и не потеряют своей ценности, — и одновременно осваиваем более гибкие, биологические модели. Но за горизонтом биологических моделей, возможно, располагаются ней-рологические модели, еще более свободные по форме и поддающиеся творческому манипулированию.

Как обуздать и видоизменить человека каменного века

Исходя из вышесказанного, я пришел к заключению, что мы можем обуздать и видоизменить человека каменного века и что полученный результат стоит затраченных усилий. Если мы соглашаемся с выводами эволюционных психологов, но при этом признаем возможность перемен, то почему мы должны действовать иначе? Вот несколько советов:

■ Мы должны воспринимать самих себя и наших коллег такими, какие мы на самом деле: генетическими неандертальцами, существами, выдающими себя за людей XXI века. Гены иногда помогают нам в бизнесе, например, когда способствуют сотрудничеству, но в целом только мешают: они препятствуют коммерческому прогрессу, процветанию наших фирм и карьерному росту.

■ Начинать мы должны с себя. Нам хорошо знакомо семейство Флинтстоунов, и они есть мы. Мы должны предпринимать непрерывные и активные попытки обуздать наши дисфункциональные тенденции, такие как неоправданное уклонение от риска, отрицание критики и привычка делать выводы о людях на основе первого впечатления.

■ Если мы желаем оказывать влияние на других людей, мы не можем взывать только к их разуму. Мы должны научиться апеллировать к их эмоциям. Если мы хотим руководить людьми, то должны манипулировать их примитивными пристрастиями.

Существует ряд структурных рецептов, помогающих имитировать отношения каменного века на основании фундаментального предположения, что при прочих равных условиях крупные, сложные и многопрофильные организации никогда не добиваются таких успехов, как более мелкие, простые и гомогенные фирмы.

■ Во-первых, мы должны признать, что определенный природой размер сплоченной социальной единицы составляет примерно 150 человек — численность самых крупных родовых общин охотников-собирателей. Когда в общине меньше 150 человек, каждый может быть с другим на «ты». Перси Барневик из швейцарско-шведского концерна Asea Brown Boveri (ABB) добился потрясающих успехов, разделив свою огромную империю на группы по 50 человек. Компания Microsoft пошла в этом направлении еще дальше, организуя команды от пяти до десяти человек. Мы склонны забывать, что, несмотря на все преимущества крупных фирм с глобальным охватом, 60 процентов всех работающих на планете людей трудятся на мелких и средних предприятиях, которыми часто владеет или управляет одна семья.

■ Во-вторых, фирмы, чьи размеры превышают идеальную численность родовой общины, проявляют тенденцию к разделению на отдельные функциональные, региональные и производственные «семьи», между которыми постоянно возникают столкновения. Почти универсальный опыт менеджеров показывает, что вести дела с близкородственными семьями в рамках одной организации гораздо труднее, чем с посторонними людьми, свободно выбранными каждой из семей.

■ В-третьих, размеры, сложность и гетерогенность организации ведут к неэффективности, причина которой кроется в ожиданиях и поведении ее членов.

Крупная организация объединяет больше людей, чем мелкая, что сильно затрудняет процесс оценки или измерения реального экономического вклада каждого работника. Эта техническая трудность обостряется присутствующей в организации социалистической тенденцией удовлетворения «справедливых» ожиданий работников, основанной на разделе целого пирога между членами семьи по принципу принадлежности, независимо от вклада.

Чем сложнее организация — чем шире профиль ее деятельности, чем больше у нее потребителей, поставщиков и видов продукции, — тем труднее измерить реальный вклад работников и определить размеры вознаграждения. Сложная организация, состоящая из тысячи человек, испытывает больше трудностей, чем простая с такой же численностью.

Теперь пора переключить внимание на гетерогенность, а это далеко не одно и то же, что сложность. Сложность имеет отношение к тому, чем организация занимается, а гетерогенность — к тому, чем она является с точки зрения состава работников. Гетерогенной называется та организация, которая включает много типов людей разного происхождения, образования и уровня квалификации.