Закоулок убийц

Глава 17

Я пришел в себя на борту какого-то судна. Это я понял, не успев даже открыть глаза. Мои уши различали плеск волн, а также особый, почти не поддающийся описанию скрип и постанывание, присущие небольшим суденышкам — на крупных кораблях вы таких звуков не услышите, — однажды услышав, вы уже потом ни с чем их не перепутаете. На палубе над моей головой прозвучали шаги. И еще: время от времени борт гулко ударялся обо что-то твердое, из чего я сделал вывод, что мы еще не отплыли от причала.

Все это я понял почти сразу, а также осознал другое: кроме меня, в комнате, вернее — в каюте, был еще кто-то. Во всяком случае, этот кто-то дышал и иногда переминался с ноги на ногу. Я приоткрыл глаза и увидел, что он стоит, привалившись спиной к двери — сесть в каюте было негде, потому что на единственной койке лежал я.

Передо мной высился один из самых здоровенных людей, каких я когда-либо видел — черный как смоль, с бугристым гладко выбритым черепом, который украшал длинный белесый шрам: кто-то, должно быть, пытался раскроить этот череп кухонным тесаком, но потерпел неудачу по одной лишь причине — нужно было воспользоваться хотя бы топором. Или секирой. Приплюснутый нос, хищно раздутые ноздри и широченный рот с толстыми мясистыми губами. Словом, рожа довольно безобразная. Красавцем его не назвал бы никто, как пить дать, но выглядел гигант довольно величественно. Я даже сразу вспомнил его столь же величественную — хотя и по совершенно другим причинам — хозяйку.

— Привет, Ник, — поздоровался я.

Он лениво прищурился, даже не шелохнувшись.

— Ты меня знаешь, приятель?

— Никодимус Джексон, — сказал я, припоминая сведения, продиктованные мне по телефону из Вашингтона. — Шесть футов восемь дюймов, двести шестьдесят фунтов.

— Двести шестьдесят пять, — ухмыльнулся он. — Я поправился, пока торчал там на шхуне, не зная, чем заняться. Только и оставалось, что полировку наводить. Пойду скажу миз Ростен, что ты очухался. Она предупредила, что ты должен вот-вот прийти в себя. — Гигант шагнул вперед, и белые зубы ослепительно сверкнули. — Наша шхуна обшита сварной сталью, приятель. Сделана в Германии перед войной, но ходит, как новенькая. Корпус стальной. Переборки стальные. Даже вот эта дверь, — он ткнул кулаком в дверь, которая глухо задребезжала, — изготовлена из отменной стали, да и засов на ней могучий. Крышка иллюминатора закручена намертво; ее и втроем не своротить. Усек? Я не хочу, чтобы ты зря пыхтел, да еще и поцарапал мою лакировку.

— Усек, — кивнул я. — А что такое переборка? А, ты имеешь в виду перегородку? — Я пристально посмотрел на него. — Ты знаешь. Ник, что я правительственный агент? У тебя могут быть неприятности, если вы будете держать меня здесь взаперти.

Я был вынужден это сказать, чтобы хотя бы предупредить его на тот случай, если он вдруг не знал. Я вовсе не рассчитывал произвести на него хоть какое-то впечатление. Так и вышло. Колосс только ухмыльнулся.

— Ничего я не знаю, — сказал он. — Миз Ростен, она все знает. Я только делаю дело — усек? А неприятностями занимается миз Ростен.

Что ж, по крайней мере, руки у меня теперь были развязаны, и я мог с легким сердцем врезать ему по куполу, если вдруг подвернется удобный случай и достаточно тяжелое орудие — тупое или острое. С противником таких габаритов можно не церемониться.

— Тогда, похоже, дел у вас обоих будет невпроворот, — сказал я. Ник ощерился.

— Щупловат ты, приятель, чтобы ждать от тебя неприятностей. — Он мотнул головой в сторону узкой двери. — Гальюн там.

— Что такое гальюн? — переспросил я. — А, ты имеешь в виду туалет?

— Совершенно верно, туалет, — подтвердил он. — Открой спуск прежде, чем качнешь. Я пойду извещу миз Ростен.

Он повернулся и беззвучно вышел. Проводив исполина взглядом, я увидел, что ходит он босиком. Тяжелая дверь закрылась, и я услышал, как задвинули засов. Я остался один в кубрике, если я правильно припомнил морской термин. Много воды утекло с тех пор, когда нас заставляли учиться отличать шпангоут от рангоута, но у меня не было никакого желания показывать, что я хоть чуть-чуть смыслю в морском деле. Порой и невежественность может оказаться довольно эффективным оружием.

Помимо хитроумной ременной пряжки — стандартного приспособления, с помощью которого можно, например, перерезать путы на руках и ногах, — никакого другого оружия у меня не было, если не считать таблетки с цианистом калием, спрятанной в укромном месте, о котором вам знать ни к чему. Поскольку пут у меня на руках не было, пряжка в данную минуту была мне ни к чему, хотя и могла пригодиться позднее. Пригодиться могла и таблетка, но, простите, надеялся, что до этого не дойдет.

Я сел и осмотрелся. Койку, на которой я сидел, можно было назвать тесной двойной или просторной одинарной. Каюта была длиной как раз с койку, да и шириной тоже. У изножия койки располагался встроенный в стену шкафчик с тремя выдвижными ящиками. В итоге свободным оставалось только крохотное пространство размерами два фута на четыре, достаточное, чтобы встать с койки, натянуть брюки и открыть одну или другую дверь. Все было выкрашено в белый цвет, кроме отполированного до блеска тикового пола и шкафчика красного дерева.

Брюки уже были на мне, так же, как и остальные части облачения Петрони — не самого удобного одеяния для пребывания в объятиях Морфея. Я попробовал принять вертикальное положение, ступив на тиковый пол — получилось. То, что подсунула мне вечером моя смуглокожая морская богиня, практически выветрилось. Чувствовал я себя, как огурчик.

С другой стороны, я ощущал себя последним болваном. Я содрогался, представляя, как мысленно потешалась надо мной царственная Робин Ростен, кокетничая со свирепым гангстером Петрони, зная, что перед ней сидит правительственный агент, и ожидая только удобного случая, чтобы подлить ему какого-то мерзкого зелья. Что ж, всегда приятно сознавать, что ты внес хоть некоторое разнообразие в чью-то унылую и безрадостную жизнь; я уже слишком давно играл в эти игры, чтобы огорчаться из-за того, что выставил себя в нелепом свете. Чересчур ранимые агенты, которые не забывают, что такое гордость и достоинство, умирают молодыми.

Я посмотрелся в зеркало и поморщился. А ведь в целом мою работу можно было назвать успешной. Ведь цель моя заключалась в том, чтобы занять место Джин. И что — разве я его не занял? Контакт установлен, колесики завертелись. Поезд снова катил по рельсам после непродолжительной остановки. С превеликими усилиями нам все-таки удалось внедрить своего агента в неприятельские ряды.

Конечно, в соответствии с первоначальным планом, Джин была бы на борту шхуны с рукой в гипсе, нашпигованном разными полезными предметами. Возможно, ей бы даже предоставили каюту с деревянной дверью и менее могучим засовом. Мне повезло меньше — я оказался пленником, а не палочкой-выручалочкой. И все же в глубине души я был доволен достигнутым.

Я еще раз полюбовался на свою помятую физиономию в зеркале над шкафчиком, но увиденному не порадовался. Совершенно отпетый уголовник, который не остановится ни перед чем. Что ж, только такой и мог рассчитывать на то, чтобы выбраться живым из этой передряги. Я заглянул в туалет, точнее — в гальюн, размером со стенной шкаф для веника и швабры. Крохотный бачок располагался над унитазом, который в свою очередь опустошался с помощью двух кингстонов и длинного рычага с блестящим медным набалдашником.

Над сливным бачком красовалась до блеска надраенная медная табличка с инструкциями на немецком языке. Рядышком, в аккуратной рамке под стеклом, была прикреплена инструкция уже на английском, адресованная “НАШИМ СУХОПУТНЫМ ГОСТЯМ”. Я припомнил, как много лет назад бился с подобной сантехникой на яхте во время шторма в Северном море. Забавно, что здесь такое же оборудование, подумалось мне.

Я как мог привел себя в порядок, не имея возможности побриться, потом начал было следовать отпечатанным инструкциям, но остановился на полпути, вспомнив о том, что невежество при определенном стечении обстоятельств может обернуться оружием. В каюту я вернулся, не смыв за собой унитаз.

Некоторое время спустя в дверь постучали, и голос Большого Ника произнес:

— Ложись на койку, приятель. Я лег и сказал:

— Все чисто.

Ник приоткрыл дверь и осторожно заглянул в каюту. Увидев, что я лежу на спине — из такого положения напасть довольно трудно, — он уже полностью распахнул дверь, нагнулся и взял с пола чемодан, который я опознал как свой собственный, вернее — собственность Джима Петрони.

— Где ты его нашел? — полюбопытствовал я. Ник сверкнул зубами. Отклика во мне его ухмылка не нашла. Я начинал терять веру в человеколюбие Никодимуса Джексона. Я припомнил агента по фамилии Эймс, которого нашли мертвым на пустынном берегу. Со сломанной шеей. Робин Ростен вряд ли могла совершить такой подвиг, а вот для Ника это было раз плюнуть.

— Понимаешь, приятель, — сказал он, — когда миз Ростен посылает “кадиллак” с шофером в ливрее, чтобы выписать из отеля гостя, который отправляется с ней в круиз, лишних вопросов не задают.

— Держу пари. Ник, что ты замечательно смотрелся в шоферской кепке, — сказал я.

Он окинул меня подозрительным взглядом и холодно произнес:

— Миз Ростен велела, чтобы ты побрился и переоделся во что-нибудь приличное. Хватит, говорит, разыгрывать из себя дешевого гангстера — на ее корабле все должно сверкать. Да, не забудь обуть туфли с каучуковыми подошвами. Ты должен быть на палубе, как только мы снимемся с якоря.

— Премного благодарен миз Ростен за заботу, — с поклоном сказал я. — Передай ей мои извинения, что я не прихватил с собой свою фуражку яхтсмена.

— О фуражке не беспокойся, приятель, — серьезно ответил гигант. — А вот про туфли не забудь. Миз Ростен, она не позволяет портить тиковую палубу кожаными подошвами.

— Ясное дело, — жизнерадостно закивал я. — Что ж, придется уважить миз Ростен. Кстати, объясни, как пользоваться вашим дурацким сортиром. То есть гальюном. У меня ни черта не вышло.

Ник покосился в сторону туалета, потом хмуро уставился на меня. Видимо, сухопутные крысы не впервой приставали к нему с аналогичными просьбами, но это вовсе не значило, что ему это нравилось.

— Я же тебе сказал — открой спуск прежде, чем качнешь. Оба кингстона сразу. Один — спускать дерьмо, а второй — чтобы промыть морской водой унитаз. — Он скривился, встретив мой недоуменный взгляд. — Кингстон, приятель, это клапан.

— Ах, клапан, — обрадовался я. — Вот теперь я усек, приятель. А то плел какую-то галиматью. Кингстоны, ха! Кстати, почему нельзя их просто оставить открытыми?

— Если шхуна сильно накренится, то может хватануть воды.

— То есть, дурацкая посудина может затонуть только оттого, что кто-то не умеет пользоваться гальюном? Здорово придумано!

Великан сверкнул ослепительно белыми зубами.

— Размечтался! Не надейся — тебе не удастся пустить ее ко дну, открыв кингстоны. Ну, поплещется водичка по полу, вещи промочит — и баста! Да и то в том случае, если океан штормит, усек? Так что закрывай их, когда попользуешься. Тем более, что надвигается ураган и нам немного промочит жабры...

Откуда-то сверху донесся голос Робин:

— Ник, иди сюда!

— Иду, мэм. — Он быстро шагнул к двери, но в последний миг обернулся. — Не забудь про туфли. Она очень печется о своей палубе, миз Ростен.

Услышав скрежет задвигаемого засова, я влез коленями на койку и выглянул в иллюминатор. День стоял пасмурный, все небо заволокло тучами. Прямо передо мной возвышался борт яхты “Фрейи”, которая раскачивалась из стороны в сторону. Я не мог понять, откуда взялись волны в закрытой бухте — ничто не указывало на слишком уж сильный ветер.

Я увидел, как кто-то побежал по причалу по направлению к берегу. Мужчина в теннисных туфлях, белых парусиновых брюках и в кепи яхтсмена. Луис Ростен! Вернулся, значит, домой, преодолев страх. Достигнув берега, он забрался в маленькую спортивную машину, которую я сразу же узнал, и быстро погнал се по дороге. Несколько секунд спустя машина уже пропала из вида.

Я еще не успел понять, в чем дело, как снаружи послышались шаги. Когда открылась дверь, я увидел Робин Ростен, из-за спины которой выглядывал Ник. А вот перед Робин стояла Тедди Майклс с заплаканной мордашкой — Робин вывернула ей руку за спину, заломив до самой лопатки. От сильного толчка Тедди влетела в каюту.

— Вот вам и подружка, актер-неудачник, — сказала Робин. — Можете вдоволь позабавиться, объясняя ей, что вы Хелм, агент американского правительства. Она почему-то вбила себе в голову, что вы убийца Петрони, которого она наняла исполнить одну грязную работу и в чем горько раскаивается. Она приехала сюда, чтобы предупредить меня о страшной угрозе. Очень, кстати, мило с ее стороны. — Она повернулась к Нику. — Запри их. Как только Луис спрячет машину этой дурехи и вернется, мы снимаемся с якоря.