Замерзшие поля

История Лахсена и Идира перевод Д. Волчека

Двое друзей, Лахсен и Идир, шли по пляжу в Меркале. У камней стояла девушка, ее джеллаба трепетала на ветру. Увидев девушку, Лахсен и Идир остановились. Встали и принялись разглядывать. Лахсен сказал:

— Ты ее знаешь?

— Нет. Ни разу не видел.

— Давай подойдем.

Они оглядели пляж, нет ли с девушкой мужчины, но никого не обнаружили.

— Шлюха, — сказал Лахсен.

Подойдя поближе, они увидели, что девушка совсем юная. Лахсен рассмеялся.

— Это просто.

— Сколько у тебя с собой? — спросил Идир.

— Думаешь, я собираюсь ей платить? — вскричал Лахсен.

Идир понял, что Лахсен хочет ее избить. («Если не платишь шлюхе, должен ее побить».) Эта мысль ему не понравилась: они уже делали так раньше, и почти всегда это плохо заканчивалось. Ее сестра или какой-нибудь родственник жаловались в полицию, и, в конце концов, всех сажали в тюрьму. Идира раздражало сидеть взаперти. Он старался не ввязываться, и обычно ему это удавалось. Лахсен отличался от Идира в том, что любил выпить, а Идир курил киф. Курильщики кифа предпочитают покой, а выпивохи — не такие. Им нравится все крушить.

Лахсен почесал промежность и сплюнул на песок. Идир знал, что в голове он прокручивает, как будет забавляться с девушкой, планирует когда и где он ее завалит. Идир беспокоился. Девушка смотрела в другую сторону. Она придерживала подол своей джеллабы, чтобы ее не раздувал ветер.

Лахсен сказал:

— Жди меня здесь.

Он подошел к ней, и Идир видел, как шевелятся ее губы, потому что она была без чадры. Все зубы у нее были золотые. Идир терпеть не мог женщин с золотыми зубами, потому что, когда ему было четырнадцать, влюбился в золотозубую шлюху по имени Зухра, а та не обращала на него внимания. Он сказал себе: Пускай забирает». Кроме того, ему не хотелось быть рядом с ними, когда начнутся неприятности. Он стоял на месте, пока Лахсен не свистнул ему. Тогда он к ним подошел.

— Готов? — спросил Лахсен.

Он взял девушку за руку и повел ее вдоль камней.

— Уже поздно. Мне пора идти, — сказал ему Идир. Лахсен удивился, но ничего не ответил. — В другой раз. — Идир пристально смотрел на Лахсена, пытаясь его предостеречь. Девушка язвительно рассмеялась, точно смех мог пристыдить его и вынудить остаться.

Он был доволен, что решил вернуться домой. Когда он проходил фиговый сад мендуба, его облаяла собака. Он швырнул в нее камень и попал.

На следующее утро Лахсен пришел в комнату Идира. Его глаза были красны от вина, которое он пил. Он уселся на полу и вытащил платок с узелком на уголке. Развязал, и ему на колени упало золотое кольцо. Подняв кольцо, он протянул его Идиру.

— Тебе. Дешево достал.

Идир видел, что Лахсен хочет, чтобы он принял подарок, и надел кольцо на палец.

— Пусть Аллах дарует тебе здоровье.

Лахсен почесал подбородок и зевнул. Потом сказал:

— Я видел, как ты на меня смотришь, поэтому мы пошли на каменоломню — я думал, там удобнее всего. А потом вспомнил ту ночь, когда полиция повязала нас в Буач-Хаче, и вспомнил, как ты смотрел на меня. Повернулся и бросил ее там. Дешевка!

— Так ты не в тюрьме и пьян! — Идир рассмеялся.

— Это верно, — подтвердил Лахсен. — И поэтому дарю тебе кольцо.

Идир знал, что кольцо стоит пятьдесят дирхамов, не меньше, и он сможет его продать, если срочно понадобятся деньги. На этом их дружба с Лахсеном закончится, но тут уж ничего не попишешь.

Иногда Лахсен заглядывал по вечерам с бутылкой вина. Он выпивал всю бутылку, Идир курил трубку с кифом, и они слушали радио, пока программа в двенадцать часов не кончалась. Потом, очень поздно, шли по улицам Драдеба в гараж, где приятель Лахсена работал ночным сторожем. В полнолуние было светлее, чем при свете фонарей. А когда луна не сияла, на улицах было пусто, и в редких ночных кафе мужчины рассказывали друг другу о проделках воров, которых становилось все больше. Это оттого, что почти нигде не было работы, и деревенские продавали коров и овец, чтобы заплатить налоги, а потом перебирались в город. Лахсен и Идир работали где придется, когда выпадал случай. Какие-то деньги у них водились, они не голодали, а Лахсен иногда мог позволить себе бутылку испанского вина. С кифом Идиру хлопот было больше, поскольку всякий раз, когда полиция решала исполнять закон, который приняли против кифа, его бывало непросто достать, а цены взлетали. А затем, когда кифа становилось навалом, потому что полиция переключалась на оружие и повстанцев, цены оставались высокими. Идир не стал курить меньше, но теперь курил один в своей комнате. Если куришь в кафе, непременно отыщется человек, который забыл свой киф дома и будет просить у тебя. Идир сказал своим друзьям в кафе «Наджа», что бросил курить и неизменно отказывался от трубки, если ему предлагали.

Вернувшись домой рано вечером, когда в открытое окно проникали сонные городские звуки, потому что было лето и на улицах звучали голоса людей, Идир уселся на стуле и задрал ноги на подоконник. Так он мог курить и смотреть на небо. Придет Лахсен, они поболтают. Время от времени они ходили вместе в Эмсаллах, в барраку возле скотобойни, где жили две сестры со своей слабоумной мамашей. Лахсен и Идир напаивали мать допьяна и укладывали спать во внутренней комнате. А потом напаивали сестер и проводили ночь с ними, не платя. Коньяк был дорог, но все равно выходило дешевле, чем запросили бы шлюхи.

В разгар лета, на праздник Сиди Касема вдруг стало очень жарко. Люди ставили палатки из простыней на крышах домов, готовили и спали там. Ночью при свете луны Идир смотрел, как на крышах покачиваются коробки из простыней, а внутри горят красные огоньки жаровен. Днем солнце, сиявшее в этом море белых простыней, слепило его, и он старался не выглядывать в окно, когда ходил по своей комнате. Ему бы хотелось жить в комнате подороже, со ставнями, не пропускающими свет. От яркого солнечного дня, наполнявшего небо снаружи, было никак не защититься, и он с тоской ждал сумерек. Он взял за привычку не курить киф до захода солнца. Ему не нравилось курить днем, а особенно — летом, когда воздух горяч, а свет ярок. С каждым днем становилось все жарче, и он решил закупить впрок еды и кифа, чтобы взаперти продержаться несколько дней, пока не станет прохладнее. Два дня на этой неделе он работал в порту, так что деньги у него были. Он положил еду на стол и запер дверь. Потом вытащил из замка ключ и швырнул в ящик стола. Рядом со свертками и банками в корзинке, с которой он ходил на рынок, лежала большая пачка кифа, завернутая в газету. Он развернул ее, достал пучок и обнюхал. Два часа Идир просидел на полу ощипывая листья и измельчая их на кухонной доске, отсеивал и резал, снова и снова. Однажды солнце добралось до него, и пришлось пересесть подальше от жары. Когда солнце село, у него был готов запас на три или четыре дня. Он встал с пола, сел на стул, положи кисет и трубку на колени и закурил. Радио играло берберскую музыку, которую всегда передавали в это время для лавочников из Суса. В кафе мужчины нередко вставали и выключали ее. Идиру же она нравилась. Курильщики кифа обычно любят ее из-за накуса, все время выстукивающего один узор.

Музыка играла долго, и Идир думал о рынке в Тизните и мечети с древесными стволами, торчащими из глинобитных стен. Он посмотрел на пол. В комнате еще сохранялся дневной свет. Он открыл глаза пошире. По полу медленно расхаживала крошечная птичка. Идир подпрыгнул. Трубка с кифом упала, но чашечка не разбилась. Птичка не успела даже пошевелиться — он накрыл ее рукой. Даже когда он сжал ее в ладонях, она не сопротивлялась. Разглядев ее, Идир решил, что птички меньше ему видеть еще не доводилось. Головка у нее была серая, а крылышки — черно-белые. Она смотрела на него и, похоже, не боялась. Он снова сел на стул, держа птицу на коленях. Когда он поднял руку, птичка не пошевелилась. «Это птенец, летать не умеет». — подумал Идир. Он выкурил несколько трубок кифа. Птица сидела смирно. Солнце скрылось, и дома засинели в вечернем свете. Он погладил птицу большим пальцем. Затем снял кольцо с мизинца и надел на мягкие перья ее головки. Птица не обратила на это внимания.

— Золотое ожерелье для птичьего султана, — сказал он. Он еще покурил кифа и посмотрел на небо. Затем проголодался и подумал, что, быть может, птичка захочет поклевать крошек. Он положил трубку на стол и попытался снять кольцо с птичьей головы. Оно не слезало — мешали перья. Идир потянул, птица забила крылышками, сопротивляясь. На секунду он отпустил ее, и она тут же взлетела с его колен и взмыла в небо. Идир подскочил и застыл, глядя ей вслед. Когда она исчезла, он улыбнулся.

— Сучья тварь! — прошептал он.

Он приготовил еду и поел. Потом сидел на стуле, курил и думал о птице. Когда пришел Лахсен, он все ему рассказал.

— Она с самого начала собиралась что-нибудь спереть, — объяснил он.

Подвыпивший Лахсен разозлился.

— Так она украла мое кольцо! — крикнул он.

— Твое? — переспросил Идир. — Я думал, ты мне его подарил.

— Я еще не сошел с ума, — ответил Лахсен. Он ушел, по-прежнему злой, и целую неделю не появлялся. Когда Лахсен все же пришел однажды утром, Идир, уверенный, что тот снова заведет разговор о кольце, быстро протянул ему пару ботинок, которые накануне купил у приятеля.

— Подходят? — спросил он.

Лахсен сел на стул, надел ботинки и обнаружил, что они впору.

— Подошвы надо поменять, а сверху как новые, — сказал Идир.

— Сверху хорошие, — согласился Лахсен. Он потрогал кожу, потер ее пальцами.

— Бери себе, — сказал Идир. Лахсен обрадовался и в тот день о кольце не обмолвился. Дома он снова внимательно оглядел ботинки и решил, что на новые подошвы деньги потратить стоит.

На следующий день он пошел к сапожнику-испанцу, и тот согласился починить ботинки за пятнадцать дирхамов.

— Десять. — предложил Лахсен. После долгих препирательств, сапожник снизил цену до тринадцати, и Лахсен оставил ему ботинки, сказав, что через неделю заберет. В тот же день он шел через Сиди Букнадел и увидел девушку. Они проговорили два часа или больше, стоя в отдалении друг от друга у стены и глядя в землю, так, чтобы никто не заметил, что они беседуют. Девушка была из Мекнеса — вот почему он не встречал ее прежде. Она гостила у тетки, жившей в этом квартале, а вскоре из Мекнеса должна была приехать ее сестра. Он решил, что уже целый год не встречал таких красавиц, но, конечно, трудно было судить, какой у нее нос и рот, потому что их скрывала чадра. Он убедил ее встретиться с ним в том же месте на следующий день. На этот раз они прогулялись по Хафе, и он понял, что сможет ее уломать. Но где живет ее тетка, девушка так и не сказала.

Только через два дня он затащил ее в свою комнату. Как он и думал, она оказалась красавицей. Той ночью он был очень счастлив, а наутро, когда она ушла, понял, что не желает с нею расставаться. Он хотел знать, в каком доме она живет и как собирается провести день. Дурные времена настали для Лахсена. Он бывал счастлив, лишь когда смотрел, как она лежит рядом на постели, а с другой стороны, у подушки на полу, стоит бутылка коньяка, до которой легко дотянуться. Каждое утро, когда девушка уходила, он лежал, размышляя обо всех мужчинах, с которыми она, быть может, встречается, прежде чем вернуться к нему. Когда он заговаривал с ней об этом, она смеялась и говорила, что все время проводит с теткой и сестрой, уже приехавшей из Мекнеса. Но он не мог унять тревогу.

Прошло две недели, и только сейчас он вспомнил, что пора забирать ботинки. По дороге к сапожнику он размышлял, как же решить задачу. Ему пришло в голову, что Идир сможет помочь. Если он сведет Идира с девушкой и оставит их наедине, Идир потом расскажет ему все, что произошло. Если она позволит Идиру затащить ее в постель, значит она шлюха и обращаться с ней следует, как со шлюхой. Он хорошенько ее изобьет, а потом помирится, потому что она слишком хороша, таких не выбрасывают. Но ему надо узнать, принадлежит она только ему или гуляет с другими.

Когда сапожник вручил ему ботинки, он увидел, что выглядят они совсем как новые, и обрадовался. Он заплатил тринадцать дирхамов и принес ботинки домой. Вечером, когда он собирался пойти в них в кафе, оказалось, что ботинки не налезают. Они были явно малы. Сапожник взял колодку поменьше, чтобы пришить новые подошвы. Лахсен надел старые башмаки, вышел, захлопнув дверь. Той ночью он поссорился с девушкой. Почти до утра пришлось ее утешать. Когда поднялось солнце, она еще спала, а он лежал, положив руки за голову, и смотрел в потолок, думая о том, что ботинки обошлись ему в тринадцать дирхамов, а теперь придется потратить весь день, пытаясь их продать. Он выпроводил девушку пораньше и отправился на Бу-Аракию с ботинками. Никто ему за них больше восьми дирхамов не давал. После полудня он пошел в Жотейю и сидел там в тени винограда, ожидая, когда появятся торговцы и покупатели. В конце концов, какой-то горец предложил ему десять дирхамов, и он продал ботинки. «Три дирхама псу под хвост», — думал он, кладя деньги в карман. Он злился, но винил не сапожника, а чувствовал, что виноват Идир.

Ближе к вечеру он встретился с Идиром и сказал, что после ужина зайдет к нему не один. Потом вернулся домой и выпил коньяку. Когда девушка пришла, он уже прикончил бутылку, был пьян и несчастней прежнего.

— Не снимай, — велел он, когда она принялась отстегивать чадру. — Мы уходим.

Она ничего не сказала. Переулками они добрались до комнаты Идира.

Идир сидел на стуле и слушал радио. Он не ожидал встретить девушку, и когда увидел, как она снимает чадру, его сердце забилось так, что заболела голова. Он предложил ей стул и больше не обращал на нее внимания: сидел на кровати и обращался только к Лахсену, который тоже на нее не смотрел.

Вскоре Лахсен поднялся.

— Пойду сигареты куплю, — сказал он. — Скоро вернусь.

Он захлопнул за собой дверь, а Идир быстро встал и запер ее. Он улыбнулся девушке, сел на стол рядом с ней, глядя на нее сверху вниз. Время от времени он выкуривал трубочку кифа. Он удивлялся, что это Лахсена нет так долго. Наконец, сказал:

— Он ведь не придет, знаешь.

Девушка рассмеялась и пожала плечами. Он вскочил, схватил ее за руку и потащил в постель.

Наутро, когда они оделись, она сказала ему что живет в отеле «Севилья». То была маленькая мусульманская гостиница в центре медины. Он проводил ее.

— Придешь вечером? — спросила она.

Идир нахмурился. Он думал о Лахсене.

— Не жди меня после полуночи. — сказал он. По пути домой он зашел в кафе «Наджа». Там сидел Лахсен. Глаза у него были красные, а вид такой, словно он не спал всю ночь. Идир сообразил: тот специально его поджидает, — поскольку едва он вошел в кафе. Лахсен вскочил и расплатился с кауаджи. Они пошли по главной улице Драдеба, ничего друг другу не говоря, и, дойдя до поворота на пляж Меркалы, свернули туда, по-прежнему молча.

Был отлив. Они шли по мокрому песку, у ног рассыпались маленькие волны. Лахсен выкурил сигарету, пошвырял камешки в воду. Наконец, заговорил.

— Ну как было?

Идир пожал плечами, стараясь говорить спокойно.

— На одну ночь годится.

Лахсен собирался сказать беззаботно «Или даже на две», но тут понял, что Идиру не хочется говорить о прошлой ночи, а это значит, что для него это событие важное. Взглянув ему в лицо, он понял, что Идир хочет оставить девушку себе. Лахсен не сомневался, что уже проиграл ее, — но отчего ж он не сообразил этого с самого начала? Теперь он уже позабыл, зачем на самом деле решил отвести ее к Идиру.

— Думаешь, я привел ее, только чтобы тебе угодить! — вскричал он. — Нет, Сиди. Я оставил ее, чтобы посмотреть, что ты за друг. И я вижу, какой ты друт. Скорпион! — Он схватил Идира за рубаху и ударил по лицу. Идир отступил на пару шагов и приготовился к драке. Он понял, что Лахсен обо всем догадался и словами тут не поможешь, остается лишь драться. Когда они оба были в крови и тяжело дышали, Идир бросил взгляд на лицо Лахсена и понял, что у того кружится голова и он плохо видит. Он отскочил, пригнулся и с разбега врезался в Лахсена; тот потерял равновесие и рухнул на песок. Тогда Идир быстро ударил его по голове каблуком. Бросил его и пошел домой.

Через некоторое время Лахсен услышал, как волны набегают на песок с ним рядом. «Я должен его убить, — думал он. — Он продал мое кольцо. Пойду и убью его». Вместо этого он разделся, искупался в море, а потом весь день проспал под солнцем на песке. Вечером он ушел и напился вдрызг.

В одиннадцать часов Идир пришел в отель «Севилья». Девушка сидела на плетеном стуле у входа, поджидая его. Она внимательно оглядела ссадины на его лице. Идир увидел, что она под чадрой улыбается.

— Подрался?

Идир кивнул.

— И как он?

Идир пожал плечами. Она рассмеялась.

— Он все равно был все время пьяный, — сказала она.

Идир взял ее за руку, и они пошли по улице.

(I960)