Замок на песке

ГЛАВА ДЕВЯТНАДЦАТАЯ

Мор долго лежал в траве. Вот послышались голоса и шаги, но это всего лишь расходились гости. К «райли» никто не подошел. Наконец Мор встал и какое-то время бесцельно бродил среди деревьев. Ему вдруг захотелось уйти отсюда. И он начал искать свой велосипед. В учительском сарайчике его не оказалось. Должно быть, остался дома. Почти бегом Мор поспешил домой. Сколько же все это длится? Он потерял счет времени. Почему он позволил ей уйти? Надо было удержать ее, открыто, при всех взять за руку, и тогда, как бы Нэн ни старалась, все ее усилия пошли бы прахом.

Приблизясь к дому, он заметил свет в комнате. Видимо, Нэн уже вернулась. Яростным пинком он распахнул калитку и бросился к велосипеду. Таща его к дороге, Мор услышал шум раздвигаемых штор. Свет упал на дорожку, Нэн проводила его взглядом. Он не оглянулся и даже по сторонам не посмотрел. Вскочил на велосипед, и, с силой оттолкнувшись от тротуара, закрутил педали в сторону Брейлинского Подворья.

Там горел свет, в холле, и в гостиной. Велосипед, взбрыкивая, проехал по боковой дорожке, и Мор на скорости соскочил с него.

Уже около самого дома Мор увидел, что входная дверь приоткрыта. В холле стоял Демойт. Он неистово вцепился Мору в плечо, причиняя ему боль. На секунду Мору показалось, что старик собирается ударить его. Он вырвался. Та энергия, которой ему так недоставало, когда он сидел за обеденным столом, теперь нахлынула на него с такой силой, что он способен был проломить стену, лишь бы обрести Рейн.

— Где она?

— Не знаю! — ответил Демойт. Он что-то начал говорить, но Мор уже развернулся и, хлопнув дверью, выбежал вон. Он снова схватил велосипед, но тот запутался в кусте роз, Мор дернул его, высвободил из колючего плена и вновь закрутились педали. Он задыхался и от усталости и от муки неведения. Он все еще не знал, что же случилось.

«Райли» стоял на прежнем месте. Мор спрыгнул с велосипеда рядом с машиной. Что же делать дальше? Где искать? Ее нельзя найти, но и муку ее отсутствия тоже вынести невозможно. И тут он понял, что такое случилось впервые за много недель — он не знает, где Рейн. Он бросил велосипед на траву и пошел к игровому полю. Она все же может быть где-то там, в школе. На углу здания по-прежнему горел фонарь. Сколько же сейчас времени? Наверное, уже за полночь. Все давно разошлись по домам. Но она может быть еще здесь. Ведь автомобиль здесь. Конечно, она где-то здесь.

Он все время оглядывался. Тьма. Нет, свет есть. За окнами учительской столовой все еще горит свет. Наверное, там убирают. В такой час? Он не знал, что ему делать. Потом побежал к дверям, оглушенный топотом своих ног. Дверь не была заперта. Он стремительно взлетел по ступенькам и ворвался в комнату. Тут было темно. Он пробежал по комнате и распахнул вторую дверь.

Ничем не прикрытая электрическая лампочка освещала комнату, которая выглядела теперь очень странно. Все, что напоминало о званом обеде, давно убрали. В первую секунду ему показалось, что в комнате никого нет. Потом он увидел Рейн. Высоко у себя над головой. Она стояла на высокой стремянке около камина и что-то делала с холстом. В левой руке держала большую палитру. Цветные брызги виднелись не только на ее белом нарядном платье, но и вокруг, даже на ступеньках стремянки. На то, что кто-то вошел, она внимания не обратила. Работа над картиной захватила ее.

— Рейн! — позвал Мор. Он подошел к стремянке и дернул ее так сильно, будто хотел сбросить девушку на пол.

И тут увидел, что она плачет.

— Рейн… Это все неправда. Это Нэн так захотела. Ты ни при чем.

— Нет, правда. Я спросила у Демойта.

— Ну что ж, у меня когда-то и в самом деле была такая мысль, но Нэн все переврала. Мы с ней никогда ничего не обсуждали, и никакого согласия между нами не было. Поверь мне.

— Это не имеет никакого значения. — Она сквозь слезы смотрела на картину.

— Все не так! Клянусь, все не так. Я от всего отказался, навсегда.

— Да. Из-за меня. — Она отложила кисточку и повернулась к нему. Она стояла на верхней ступеньке лестницы, и крохотные каблучки едва виднелись из под платья. Мор протянул руку.

— Нет, нет, — произнес он и, обняв ее ступни, прижался головой к стремянке. Как же убедить ее? — Ну хорошо, пусть так. Но разве это так уж важно. Я тебе давно бы сказал, только не хотел усложнять дело. Если бы я сам тебе сказал, все было бы по-другому? Тебя огорчило, что это сказала Нэн. Но это же неразумно. Я люблю тебя и все остальное неважно. Все остальное — это пустяк, ничто. Я люблю тебя… ты понимаешь? — Он говорил с таким запалом, словно хотел силой внушить это ей.

— Ты мне делаешь больно, — сказала она. — Я не понимаю. Я просто не осознавала, что вношу разлад в твою жизнь. Теперь я вижу то, чего раньше не замечала. Я вижу твоих детей. Я вижу твои устремления. Ты говоришь, что любишь меня. Но на самом деле ты никогда полностью не простишь мне, что я всего это не заметила. И я сама себя за это не прощу. — Она говорила бесцветным, слегка плачущим голосом и слезы, не переставая, текли по лицу.

— Нет, нет, все не так! — выкрикнул Мор. Нэн победила, мелькнула мысль, теперь Рейн видит все именно так, как ей хотелось.

— Нет, я не позволю тебе так думать!

— Не надо, Мор. Какую роль я играю в твоей жизни? Ты похож на дерево с длинными корнями. А я всего лишь птица. Ты не сможешь вырвать свои корни из земли, чтобы улететь со мной. Везде, куда бы мы ни улетели, тебя со временем все равно притянут твои дети, твоя работа, к которой ты призван, и ты сам это знаешь. Я представляю как бы я чувствовала себя без моего творчества. Я бы умерла, если бы его у меня отняли. Я бы умерла…

— Я люблю тебя, Рейн, — сказал Мор, — и больше ничего сказать не могу. После встречи с тобой все остальное утратило для меня смысл. И меня больше не интересует парламент. Я больше этого не хочу. Я хочу тебя. Не уничтожай меня, Рейн. — И он схватился за нижнюю ступеньку.

— Какое-то время мы были бы счастливы, но что дальше? Сухой песок, текущий сквозь пальцы. Я путешествую по миру и везде, где могу, рисую. Если бы мы оказались вместе, я все равно продолжала бы свое дело. А что осталось бы тебе? Просто быть возле меня? Но понравилось бы это тебе? Смог бы ты продолжать сочинять? Если бы тебе нравилось сочинять, как мне нравится рисовать, ты бы не бросил и сейчас, ты бы продолжал, тебя ничего не могло бы остановить.

— Я могу продолжить, могу открыть свою школу. Я же не тупица. Я и об этом думал тоже. Мы могли бы начать новую жизнь вместе. Как ты представляешь мою теперешнюю жизнь, или ту, в роли депутата парламента? С тобой я впервые почувствовал себя живым человеком. С любовью к тебе для меня открылся мир, впервые, прекрасный мир, полный новизны, никогда прежде мною невиданной. И что со мной будет, если ты оставишь меня! Не оставляй меня. Не будь жестокой. Прошу!

Он простер к ней руки. Она склонилась и крепко сжала их. И так они и стояли какую-то секунду. Но пожатие рук их не утешило. Они оба это почувствовали. Рейн забрала свою руку.

— Ты любишь меня? — Он снизу смотрел на нее. — Если нет, то скажи, не терзай.

— Я люблю тебя, люблю. Но это все не имеет значения. Может, это все произошло… из-за отца…

— Я не позволю тебе уйти. Ничего не случилось такого, что может так изменить наши отношения. Не позволяй себя обмануть. Слушай только меня.

— Мор, Мор, — чуть не плача, сказала Рейн… Но теперь я вижу, что именно ты обманул меня… и я сама себя обманула. Мне показалось, что все так просто — ты уходишь от жены, которую больше не любишь и которая больше не любит тебя. Но все оказалось гораздо сложнее. Из-за меня может разрушиться слишком много вещей.

— Если ты любишь меня…

— Это слово нам больше не сможет помочь.

— Давай забудем то, что сегодня случилось.

— Мой дорогой… мой дорогой, — и с этими словами она вновь повернулась к картине.

— Забудем…

— Мой дорогой…

Мор отступил от стремянки. Он не мог произнести ни слова. Но потом сделал над собой усилие.

— Я не согласен ни с чем. Мы еще поговорим.

Рейн не ответила. Она взяла палитру и начала смешивать краски, но слезы мешали ей. Мор пошел к двери. Он сказал:

— Тебе не надо сейчас этим заниматься. Лучше пойди и отдохни. Хочешь, я тебя подвезу?

Но она покачала головой.

— Нет. Я должна закончить. Переписать голову. Я наконец поняла, что надо делать. Мне надо работать. А ты иди.

Мор не знал, как поступить. Он имел страшное предчувствие — если сейчас согласится уйти, то больше никогда ее не увидит. А такого нельзя допустить. Они увидятся завтра. И поговорят. Он убедит ее в своей правоте. Иначе и быть не может.

— Мы оба сейчас слишком устали. Поговорим завтра.

— Да, да. Пожалуйста, иди, мне надо работать. Будь добр, иди.

Мор стоял глядя на нее. Она вновь взялась за работу, смахивая слезы.

— Рейн…

Она не ответила.

— Завтра, — произнес он.

— Да… да…

Она продолжала писать. Мор еще постоял немного и вышел, прикрыв за собой дверь.