Глава 4 Что, если бы я научилась говорить непристойности?

Я никогда не училась в университете. Мысль о том, что мне придется постоянно одеваться в черное, подводить глаза до самых ушей и проводить время в студенческом совете, обсуждая бичи капитализма, была слишком ужасна, чтобы даже раздумывать на эту тему. Вот я и не пошла учиться. Мне отчаянно хотелось волнений, развлечений и приключений, но я понятия не имела, с чего начать.

— Что мне делать, Кэл? — спросила я брата, когда мы сидели на моей кровати в компании четырех пачек золотистых жареных луковичек в маринаде и двух упаковок ирисок.

— Брось, Карли. Ты уже несколько недель спрашиваешь одно и то же, а я так и не знаю, что ответить. Прими решение и живи дальше.

О мудрец, спасибо за эти слова воодушевления и благоразумия.

Но он был прав. Я сидела в этой самой комнате и вела одни и те же разговоры, поглощая фастфуд, с тех пор, как мама предала меня домашнему аресту за то, что я не хочу поступать в университет. Кэл был единственным, кто отважился рискнуть и вызвать на себя ее гнев, не говоря уж о колючей проволоке вокруг двери моей спальни и, возможно, заминированном коридоре. Он проскользнул ко мне, чтобы поговорить. Я уже сама себе наскучила.

— Мама с папой не разрешат тебе остаться дома, если ты не поступишь в университет, сестренка.

— Ты прав, надо съезжать, но куда? Я хочу путешествовать, делать что-то необычное.

— И сколько у тебя денег?

— Примерно двести фунтов.

По моим меркам то было целое состояние: результат сверхурочной работы с ГАДИНАми и того, что все члены моей семьи подарили мне деньги на день рождения пару месяцев назад. Дарить одежду не было смысла: она бы вышла из моды к тому времени, когда родители выпустили меня из комнаты.

— Но я хочу разумно к этому подойти, Кэл. Не хочу облажаться и потом возвращаться к мамочке и папочке и умолять их.

— Разумно? Все то, что ты предлагаешь, ни капли не разумно, Карли. Разумно поступить в универ и завести дружка по имени Джеймс, который собирает марки. Но это не в твоем стиле, крошка. — Он был прав. Настало время проявить напористость.

На следующее утро я оделась, подождала, пока родители уйдут на работу, и бросилась бегом в местное турагентство.

— Хочу уехать, — выпалила я вялой тетке за стойкой.

— Да, дорогая, — отечески проговорила она, — и куда ты бы хотела отправиться?

— Не уверена. Уехать надо сегодня вечером, за границу, билет в один конец и чтобы стоил не дороже шестидесяти фунтов.

Кошмар турагента. Я видела, как она одновременно набрала воздух в легкие, приосанилась и ухмыльнулась.

Она провозилась со мной целую вечность и задала больше вопросов, чем агент КГБ, прежде чем наконец положить ручку и посмотреть на меня так, будто я больная с криминальными наклонностями и сбежала от шерифа города.

— Что ж, дорогая, единственное, что я могу тебе предложить, это автобус. Сегодня из Глазго уходят два: один в Париж, один в Амстердам.

Я задумалась. Париж — это, конечно, здорово, но наверняка там будут толпы тошнотно-романтичных парочек и американских туристов с громадными видеокамерами, рядом с которыми чувствуешь себя героем репортажа Би-би-си.

— Беру билет в Амстердам, в один конец.

Что ж, если у меня ничего не получится, всегда можно купить боа из перьев и устроиться на работу танцовщицей в гоу-гоу бар.

Со стыдом говорю, что поступила как трусиха. О дезертирстве дочурки мамочке с папочкой вечером сообщил пристыженный братец, когда я была уже на безопасном расстоянии, на середине Ла-Манша. Кэл был лапочкой и уговорил их не обращаться в вооруженные силы и не приниматься тотчас за поиски блудной дочери.


В Амстердам я приехала после обеда следующего дня, измученная, грязная, с чувством, что я не мылась месяц. Я направилась в туристическое бюро и спросила, какой отель самый дешевый в этом городе.

Он и вправду оказался дешевым. Отель «Дам» приютился на задворках «Гранд-Отель-Краснопольски» на улице Дам, у входа в район красных фонарей. Точнее, не отель, а нечто, что отелем можно назвать только в шутку.

Я затащила сумку на четыре лестничных пролета вверх, огибая дыры и вчерашние пивные бутылки, и оказалась в комнате, по сравнению с которой апартаменты в Бенидорме можно назвать «Хилтоном». Я распаковала вещи и рухнула на кровать. Я все время думала, что мне должно быть страшно, но ничего такого не было. Я улыбалась, как чеширский кот, и чувствовала себя… да, в восторге! Мне казалось, что весь мир у моих ног (как и этот доисторический ковер, в котором было больше дыр, чем в дуршлаге, и какие-то очень сомнительные пятна).

«Ну ладно, Купер, — размышляла я, сделав глубокий вдох из разряда „я со всем справлюсь", — следующий пункт списка — поиск средств к существованию».

В тот день я прочесывала улицы Амстердама, останавливаясь в каждом кафе и баре и спрашивая о работе. Ранним вечером я начала осознавать реальное положение вещей.

A. В этом городе я не знаю никого, кто мог бы мне помочь.

Б. У меня нет разрешения на работу, значит, официально меня никто не наймет.

B. Я еще не настолько отчаялась, чтобы раздеться догола и усесться в витрине.

На меня накатило уныние. Что, если это мой самый большой просчет? Что я делаю в Амстердаме без работы, друзей, с денежным запасом, которого хватит, чтобы кормиться печеной фасолью неделю? Я что, совсем больная? Все, что я знала о Голландии до того, как пожертвовать всей жизнью и приехать сюда, это то, что у них есть деревянные башмаки и эти чертовы тюльпанчики. Не слишком твердый фундамент для того, чтобы принять решение, изменившее всю мою жизнь!

Я поплелась в отель и только свернула за угол на улицу Дам, как передо мной сверкнул огромный неоновый знак. Клуб «Премьер», гласил он. Раньше я его не замечала, потому что, когда проходила здесь днем, клуб, видимо, был закрыт.

Я уже хотела пройти мимо, но нашла в себе последний сгусток энергии и промаршировала к двери, где меня остановил вышибала, по сравнению с которым Леннокс Льюис[6] выглядел недокормленным.

— Чем могу помочь, мэм? — произнес он, по-американски растягивая слова.

— Я пришла увидеться с владельцем клуба, — храбро выпалила я.

— Он вас ожидает?

— Да, он сказал, чтобы я пришла сегодня вечером, — возмущенно ответила я.

— Секундочку, мэм. — Он исчез за дверью и вернулся пятью минутами позже. — Проходите, мэм, он наверху, в офисе.

Я не верила своим ушам: я-то думала, что меня вышвырнут отсюда быстрее, чем алкоголика с дурным запахом изо рта, пристающего к супермодели! Поднявшись по лестнице, я робко постучала в первую же дверь, которую увидела.

— Заходите, — раздался голос, тоже с американским акцентом.

Я вошла, испытывая дрожь с каждым шагом. Может, этот парень серийный убийца, откуда мне знать? Или сутенер, или торговец наркотиками, или крупнейший дилер в Голландии по продаже белокожих рабов!

Мужчина за столом поднял голову и улыбнулся. Ему было около тридцати пяти лет; широкоплечий, с редеющими на макушке волосами и не иначе как в дизайнерском костюме. Симпатичный, такая грубоватая красота. Когда он смеялся, в уголках глаз появлялись морщины. Я инстинктивно ему доверилась. Наивно, конечно, но я сразу поняла, что такому парню даже моя бабушка будет готова отдаться на Рождество. В метафорическом смысле, конечно.

— Меня зовут Джо Кейн, — он медленно улыбнулся. — И может, я теряю память, но не припомню, чтобы я приглашал вас сюда.

— Извините, я соврала. Я просто хотела поговорить с вами. Мне нужна работа.

И тут, к моему вечному стыду, я расплакалась. Целый водопад слез. Жидкость текла из всех отверстий на моем лице. Я взорвалась, как лопнувшая бутылка с водой.

— Извините, — пролепетала я, — обычно я так себя не веду, просто у меня был очень плохой день.

Он подскочил, явно испугавшись этого зрелища, похожего на гибрид ревущей вдовы и тряпичной куклы. Когда я плачу, я СОВСЕМ некрасивая.

Он подошел к моей стороне стола и протянул мне салфетку.

— Может, расскажешь, как ты здесь оказалась? От чего ты убежала?

— Я не убежала, — промямлила я. И рассказала ему всю историю. Мой рассказ прозвучал так жалко и избито. Когда я закончила, он серьезно взглянул на меня:

— Значит, тебе нужна работа. Сколько тебе лет?

— Восемнадцать, — ответила я.

— Разрешение на работу есть?

— Нет.

— Наркотики принимаешь?

— О господи, нет, конечно. Самый сильный наркотик, который я принимаю, это парацетамол.

Он рассмеялся:

— Это элитный клуб. Здесь нет ни наркотиков, ни секса, ни азартных игр. Каждый вечер у нас живая музыка и танцевальное шоу, и наши клиенты — строго одни бизнесмены. Здесь одно из немногих мест в Амстердаме, где профессионалы могут расслабиться и развлечь клиентов или привести жен и не бояться всякой грязи. Думаешь, сумеешь справиться с такой клиентурой?

Вопрос правомерный: ведь я сидела перед ним и была похожа на фанатку «Грейтфул Дэд». Я вспомнила ГАДИН.

— Конечно, смогу.

— Тогда послушай меня. Что-то мне подсказывает, что ты не из тех, кто приносит неприятности. Сегодня на работу не вышли трое наших официанток. Если сможешь начать прямо сейчас, я дам тебе испытательный срок. Платить буду наличными, тогда с разрешением на работу проблем не возникнет.

Мне захотелось его обнять.

— Иди вниз, спроси Джеки — она подберет тебе форму.

Господи, умоляю, пусть эта форма не окажется кроличьим хвостом и парой ушей.

— Спасибо, — пробормотала я. — Я буду очень стараться.

И я старалась. В течение шести месяцев я работала в клубе шесть вечеров в неделю. Я легко подружилась с другими девочками, и мы часто встречались днем, чтобы выпить кофе. Сидели весь день в маленьком кафе на краю канала, наблюдая за безумным паноптикумом людей, проходящих мимо: транссексуалы, трансвеститы, звезды кабаре в женском и мужском обличье. Казалось, на улицах Амстердама представлены все до единого сексуальные меньшинства.

Я по-прежнему жила в отеле «Дам», хотя девчонки из клуба считали меня ненормальной. Но, как ни странно, я полюбила это место. Владелец, эксцентричный француз по имени Рене, убедился, что я не проститутка, торгующая наркотиками, и проникся ко мне почти отцовской любовью. Он ждал меня по вечерам и каждое утро приносил кофе, а я делилась с ним рассказами о вчерашних посетителях клуба. Джо всегда находил время поболтать по вечерам и время от времени присоединялся к нам днем в кафе.

В один из таких дней я испытала шок, подобный тому, который испытываешь, обнаружив, что твой супруг с десятилетним стажем тайком носит твои трусики.

Я сидела в кофейне на первом этаже отеля, наблюдая за миром через большое окно, выходящее на улицу, когда внезапно прямо у меня перед глазами прошла моя мать. Я быстро зажмурилась, подумав, что в круассаны мне подмешали галлюциноген, но когда снова открыла, она все еще была там. И папа тоже. И бабушка. Представьте только, даже моя БАБУШКА! Да она в жизни дальше Скегнесса[7] не заезжала.

Сердце заколотилось, и я не знала, что делать: то ли кинуться к черному ходу, то ли спрятаться под стол? И все-таки решила побежать к ближайшему столу. Черт, черт, черт! Может, они просто мимо пройдут? Может, они приехали на выходные и оказались здесь по чистому совпадению? Или, может, Кэл сообщил им, где я, и они приехали, чтобы утащить меня обратно, орущую и сопротивляющуюся? Проклятье, проклятье! Я почувствовала сквозняк: открылась дверь, и вошли люди. Боже, сделай так, чтобы это были не они!

— Извините, — раздался голос моей матери, который нельзя спутать ни с каким другим. Она обращалась к изумленному Рене, который еще не оправился от моей выходки: только что я разговаривала с ним — и тут вдруг замаскировалась под ножку стола. — Я разыскиваю свою дочь. Ее зовут Карли Купер.

Тишина.

— Она живет здесь? — не унималась моя мать, выговаривая слова самым чопорным своим тоном. Я знала, что у нее на уме. Она огляделась, решила, что отель похож на ночлежку и люди, живущие здесь, не иначе как сбежали из лечебницы для умалишенных.

Опять тишина. Теперь я поняла, как чувствуют себя преступники, загнанные полицейскими в угол. Бежать было некуда и делать нечего, кроме как сдаться с поднятыми руками и криком: «Это засада, брат!»

Я медленно поднялась из-под стола, по дороге ударившись головой. Горько улыбнулась.

— Привет, мам, — промямлила я. — Что ты здесь делаешь?

Что касается воссоединения семьи, оно было не слишком горячим. Моя мама отправилась в миссию с целью привезти меня домой, взяв папу и бабушку в качестве подкрепления. Я была в меньшинстве, но не покорилась. У меня не было никакого желания уезжать. В самом деле, неужели они сами не видят, что прошло шесть месяцев, а я все еще цела, одним кусочком? Когда я высказала этот аргумент матери, у которой уже пена изо рта пошла, она отреагировала быстрее, чем ракетка Пита Сампраса.

— Послушай-ка, мадам (когда мама сильно злится, она всегда обращается ко мне «мадам»), мы оставили тебя здесь на полгода и думали, что новизна пройдет и ты рано или поздно вернешься домой, но, видимо, ты предпочитаешь жить в нищете!

Рене напустил на себя смертельно обиженный вид.

— Но все это зашло слишком далеко! Ты пойдешь с нами, юная леди, сию же минуту!

Наконец, после долгих криков и споров, я заключила с ними сделку, используя дипломатические способности, которыми гордился бы сам Генри Киссинджер.

— Знаешь что, мам, — смиренно проговорила я, — оставайтесь здесь на два дня. Познакомитесь с моими друзьями, посмотрите, где я работаю, и если по-прежнему будете недовольны, я вернусь домой.

Она поворчала, побормотала, выпятила губки и втянула их обратно и наконец поняла, что пусть и не утащила меня отсюда за волосы, но все же почти одержала верх в первом раунде. И неохотно согласилась.

Папа наконец подал голос:

— Ты сегодня работаешь?

— Нет, пап. Сегодня у меня выходной.

— Тогда знаешь, что мы сделаем? Мы пойдем в наш отель и переоденемся, а потом встретимся здесь в восемь часов, и ты покажешь нам амстердамскую ночную жизнь.

Я знала, что у него на уме. Он хотел прогуляться по городу и выяснить, не отдыхает ли случайно в Амстердаме его дружок Джек Дэниэлс. Но мне было все равно. Это была передышка после маминого допроса. Благослови, Боже, Джека Дэниэлса!


Ровно в восемь они были на месте. Мама всегда отличалась пунктуальностью.

— Что ты хочешь увидеть, пап?

— Может, просто побродим по этому району и посмотрим, чем дело закончится?

— Но, пап, это же район красных фонарей.

— Значит, увидим много нового, не так ли? — ответил он, подмигнув мне.

Мать неодобрительно фыркнула, и я усмехнулась. Папа и вправду неисправимый гуляка.

Мы двинулись в путь по прилегающим улицам. Было довольно тихо: толпы обычно собираются после девяти, — но кое-кто из девочек уже сидел в витринах в надежде на раннего клиента. Мне хотелось подвязать мамин подбородок, чтобы она не пялилась все время в землю.

И тут мы вдруг увидели, что бабушки рядом нет. Лихорадочно стали искать и наконец обнаружили ее примерно в сотне ярдов. Она уставилась в окошко с красным фонариком, в котором сидела пышная брюнетка в бюстгальтере леопардовой расцветки и трусиках-стрингах. Моя бабуля в этот момент была похожа на лесбиянку-вуайеристку преклонного возраста.

— Бабушка! — крикнула я. — Пойдем. Что ты тут делаешь?

Она засеменила к нам.

— Я просто разглядывала витрину магазина нижнего белья, дорогая. Пусть я слишком стара, чтобы носить такое, но посмотреть-то можно, — добавила она с огоньком во взгляде.

Все мы чуть не упали от смеха. Даже мама выдавила смешок. Слава богу, что бабушка уже лет десять как зрение не проверяла. Она серьезно думала, что разглядывает манекен, представляющий последнюю линию нижнего белья!

Мы гуляли, пока бабуля не потребовала остановиться и чего-нибудь выпить. Папа, естественно, был не против. В первом же пабе, в который мы зашли, оказалась эклектичная смесь сутенеров, наркоторговцев и туристов, осваивающих сомнительные кварталы города. Столько грязных плащей не увидишь даже в Блэкпуле после сильной грозы.

Взяв в баре напитки, мы нашли свободный столик. Бабушка встала, чтобы пойти в туалет. Она в отчаянии оглядывала помещение в поисках вывески «Дамская комната», когда к ней подошел гигант, на котором было навешано больше золота, чем на Заза Габор.

— Эй, крошка! Не хочешь дури? — протянул он.

— Какой такой дури, сынок? — невозмутимо ответила бабуля.

— Ну, сама понимаешь, коки. У меня офигенная кока.

— Нет, спасибо, милок, — ответила она. — От кока-колы у меня жуткое несварение.

Я схватилась за голову. Дилер изумленно вытаращился на бабулю, которая увидела туалет и засеменила прочь. По моим щекам текли слезы от хохота. Бабуле цены нет. И она точно впутает нас в серьезные неприятности, если я не уведу ее из этого сумасшедшего дома. Я решила отвести свою семейку в клуб «Премьер». По крайней мере, там бабуля не сможет навредить нам своими наивными высказываниями.

Мы подошли к клубу, и Чед, наш вышибала, просиял:

— Эй, Купер, что ты здесь делаешь, крошка? Я думал, у тебя выходной.

— Да, Чед, но мои родственники приехали из Шотландии, и я хотела показать им, где работаю. Скажешь Джо, что мы пришли?

Мы зашли в клуб и отыскали столик. Сегодня выступал двойник Гарри Конника-младшего, распевавший «Ты у меня под кожей».

— О, я обожаю эту песню! — воскликнула бабуля, вытаскивая папу на танцпол. Вскоре она уже выплясывала что есть силы, словно престарелая звезда мюзикла. Джо сел за стол рядом со мной и мамой. Он был само обаяние и моментально почувствовал ауру неодобрения, исходящую от матери. С его помощью обстановка разрядилась за десять секунд.

— Миссис Купер, я Джо Кейн. Рад встрече.

Мамочка одарила его взглядом, способным заморозить адское пламя, но Джо продолжал говорить:

— Вы, наверное, очень гордитесь дочерью.

Гордится? Что он задумал? У мамы был такой вид, будто ее разъедает язва размером с Корнуэлл, а он утверждает, что она должна мной гордиться!

— И чем конкретно мне следует гордиться, мистер Кейн?

— Карли, конечно. С тех пор, как она приехала сюда, дела у нее идут прекрасно. По-моему, это очень похвально, что она живет здесь, работает не покладая рук и развивает языковые навыки и культурный кругозор.

— Неужели?

— Конечно, миссис Купер. Она делает большие успехи в голландском и французском и все свободное время проводит в музеях и галереях. Это неоценимый опыт для девушки ее возраста. — Он улыбнулся, глядя на меня.

Какого черта он затеял? По-голландски и по-французски я знала только «добрый вечер» и «до свидания», чтобы разговаривать с туристами. И единственный раз, когда я была рядом с музеем, это когда села на ступеньки у входа в солнечный день, чтобы немножко подзагореть.

«Хватит, Джо, прекрати», — приказывала я ему мысленно.

Но мама явно подобрела, расслабила плечи и почти заулыбалась.

Он продолжал:

— Что касается ее работы здесь, вы сами видите, что это очень респектабельный клуб. И Карли так хорошо потрудилась, что мы решили повысить ее до помощника менеджера.

ЧЕГО? Он что, дури наглотался? Вот это новость для меня! Ну да, безусловно, свою работу я люблю и всегда готова отработать сверхурочные и задержаться дольше нормы. Действительно, в последнее время я стала организовывать персонал и делать еженедельные заказы. Но чтобы повышение? Мне хотелось его расцеловать.

Когда «Фред» с «Джинджер» вернулись с танцплощадки, мама познакомила их с Джо. Не прошло и десяти минут, как моя бабуля в самом деле была готова ему отдаться — в метафорическом смысле, конечно.

Он просидел с нами весь остаток вечера, даже уговорив мою маму пару раз потанцевать. Он вел себя потрясающе, и в какой-то момент мое сердце совершило кувырок и я начала видеть его совсем в другом свете.

Наконец в три часа ночи мы ушли. Все были немного пьяны (или много — в папином случае) и очень счастливы. Джо проводил нас до двери и настоял, что на следующий день мы должны с ним пообедать.

— Это будет очень мило, Джо, — согласилась мама. — Жду с нетерпением.

Джо подмигнул мне, и я послала ему воздушный поцелуй. Он был просто неподражаем!

На следующий день за обедом в зимнем саду отеля «Американ» последовало посещение музея Ван Гога и ужин в «Краснапольски». Джо предоставил мне еще один выходной и сам в кои-то веки не вышел на работу. И вообще, он проявлял немыслимое внимание ко мне и моей семье. С чего бы это? И почему, как только он входил в комнату, у меня в сосках начинала пульсировать кровь?

В последний день мама и бабушка уселись со мной позавтракать. Папа был наверху — мучился от похмелья размером с гору Эверест.

— Карли, мы с папой поговорили, и, кажется, тебе здесь живется хорошо. У нас нет права принуждать тебя возвращаться домой. Прости, что я тебя недооценивала. Я просто беспокоилась, потому что люблю тебя. Надеюсь, ты это понимаешь.

— Понимаю, мам. — Мои глаза наполнились слезами. — Но я счастлива здесь и не хочу никуда уезжать.

Тут заговорила бабушка:

— Все хорошо, Карли. Мы понимаем. Если бы у меня был такой друг, как твой мистер Кейн, я бы тоже не захотела уезжать. Он очень тебя любит.

Правда? Ничего себе! А я как-то и не заметила. Любит? С каких это пор? И почему мне-то об этом не известно? Разве все это не большой спектакль, чтобы спасти меня от гнева могущественного клана Куперов?

ОН МЕНЯ ЛЮБИТ?

Провожая родителей на такси в аэропорт, я все еще была огорошена. Было много объятий, поцелуев и слез. Мне было грустно, что они уезжают. Даже забавно: я не особенно по ним скучала с тех пор, как приехала в Голландию, и вот они всего пять минут как уехали, а мне уже хочется, чтобы они поскорее вернулись.


«Соберись, Купер», — внушала я себе, готовясь идти на работу тем вечером. Невероятно, но я нервничала. Или была возбуждена? Короче, отчего-то, не знаю отчего, я дрожала, когда красила ресницы. Так, что впору было выходить на сцену в составе «Кисс»[8].

Я рано пришла в клуб, надеясь застать Джо. Он был там. Я робко постучала в дверь офиса.

— Заходите! — прокричал он. Я медленно вошла, изо всех сил изображая улыбку, но у меня вышла лишь обезумевшая гримаса.

— Привет. Я просто хотела поблагодарить тебя за то, что ты был так мил с моими родителями. Это было вовсе необязательно и очень мило с твоей стороны. И все, что касается повышения, — я понимаю, ты сказал это, просто чтобы мама от меня отстала. Еще я хочу вернуть тебе все деньги, которые ты на нас истратил. И спасибо, что дал мне выходной — я отработаю на этой неделе.

Мозг приказывал мне прекратить болтовню, но язык уже отправился в миссию и тараторил, как на ракетном топливе.

Джо откинулся в большом кожаном кресле, расплывшись в безмятежной улыбке. Вот это хладнокровие, как у рыбы замороженной.

— Во-первых, это было вовсе не обременительно: твои родители — приятные люди. Во-вторых, насчет повышения я серьезно: хотел сказать тебе позднее, на этой неделе. В-третьих, я не хочу, чтобы ты возвращала мне деньги, я прекрасно провел время. И в-четвертых, не надо отрабатывать сверхурочные: ты уже так много часов наработала, что я должен тебе пару свободных дней.

Я была поражена. В сосках пульсировало.

— Джо, можно задать тебе вопрос?

— Конечно.

— Можно я тебя поцелую?

— Конечно.

Он рассмеялся, встал и перегнулся через стол, склонив голову набок и подставляя щеку.

Я медленно потянулась и коснулась его подбородка, поворачивая его лицо, и при этом его глаза пересеклись с моими. Я один раз коснулась губами его губ, потом еще один, после чего пустилась в полноценное наступление, останавливаясь лишь, чтобы перевести дыхание, когда щеки у меня слегка порозовели.

— Кажется, нам надо поговорить, — прошептал он с волнением в голосе. — Пошли отсюда.

— Но как же клуб?

— Клуб сегодня сам о себе позаботится, — проговорил он. Лицо у него вдруг покраснело: видимо, замороженная рыба оттаяла.

Он схватил пиджак и мою руку и вытащил меня на улицу. Мы молча шли, как казалось, много миль, прежде чем остановились у старой деревянной скамьи на берегу одного из каналов. Я все ждала, когда он чего-нибудь скажет, и слишком боялась заговорить сама: вдруг я что-то не так поняла? Может, он хочет прочитать мне лекцию о том, что он моей начальник и ему не положено вступать в отношения с персоналом? Или возьмет и уволит меня. Облизать босса считается серьезным нарушением? Или, может, он просто скажет, что я страшная дурочка, погладит меня по головке и прикажет в дальнейшем держать свой язык подальше от его миндалин?

Наконец он заговорил:

— Я так давно хотел поцеловать тебя.

Слава богу!

Он продолжил:

— Знаешь, я ведь в тебя влюблен.

— Я знаю, — улыбнулась я.

— Правда? Откуда?

Я рассмеялась:

— Мне бабушка сказала.

Он тоже засмеялся, и в углах его глаз появились эти очаровательные морщинки.


Когда утром следующего дня взошло солнце, мы все еще улыбались, сидя на той же скамейке и планируя наше будущее. Опять за две с половиной секунды я от нулевого показателя скакнула к настоящей любви.

Мы решили, что я уеду из отеля и перееду к нему в квартиру. Он сказал, что собирается открыть новый ресторан на другом конце города и будет теперь делить время между двумя заведениями, а основными делами в клубе «Премьер» буду заниматься я. Я возразила, что слишком молода, да к тому же и нелегалка-иностранка, но он не согласился и сказал, что я более чем способна и разрешение на работу выдадут со дня на день. Это было такое теплое и волнующее чувство! Этот потрясающий парень в меня верит. И он меня любит!

Тем утром он отвел меня в квартиру и медленно раздел. Его руки нежно исследовали мое тело, как будто это было бесценное изваяние, касаясь и ощупывая все уголки. Слава богу, что на мне было мое лучшее белье.

Весь день мы провели в постели: занимались любовью, разговаривали. Заговорили о музыке. Я призналась, что втайне люблю Элвиса, и тут Джо экспромтом напел «Танцуй, детка». Это было ужасно. Я надеялась, что он не предложит применить ритмический метод контрацепции, потому что чувство ритма у него отсутствует! Но мне было все равно. Я словно отправилась кататься на американских горках, и это была лучшая поездка в моей жизни.


Следующие полгода прошли как в раю. Мы работали по вечерам и спали допоздна по утрам; просыпались, чтобы заняться любовью, потом долго завтракали. Дни проходили в долгих прогулках, и я наконец отважилась заглянуть в многочисленные музеи и галереи Амстердама. Мы лежали в парке — я, положив ему голову на грудь, — и он читал мне или просто гладил волосы, пока я дремала. И я просто знала, без сомнения, что нам суждено быть вместе.

На юбилей моего прибытия в Голландию мы пошли в наш любимый итальянский ресторанчик. Джо всю неделю был как на иголках, и я уже стала нервничать. Что с ним такое? Неужели ему все надоело? Мне казалось, что мы так счастливы, но, может, я что-то пропустила. Может, он собирается променять меня на новенькую модельку, еще необъезженную?

За ужином он не произнес почти ни слова. Я пыталась быть забавной и интересной, вовлечь его в разговор, но он не хотел. Он был совершенно рассеян.

Паника переросла в тихий ужас, когда он подскочил и попросил счет в ту самую секунду, как мы допили кофе.

Мы вышли на улицу, и, вместо того чтобы искать такси, Джо свернул направо и пошел пешком, таща меня за собой. Господи, да я шею сломаю: мои туфли явно не приспособлены для хождения. Я чувствовала, что уже натерла ноги, когда он наконец остановился у той старой скамейки, где мы просидели в нашу первую ночь.

— Что мы здесь делаем, Джо? Скажи мне, что с тобой, — взмолилась я.

Я чувствовала себя, как человек, приговоренный к смерти и стоящий перед отрядом вооруженных солдат. Последний ужин уже состоялся, и у меня как раз осталось время быстренько выкурить сигаретку, прежде чем я услышу смертельный выстрел.

Он усадил меня на скамью и посмотрел на часы. Что происходит, черт возьми? Чего он ждет?

Он молчал.

Я посмотрела на канал, размышляя, не утопиться ли, если дальше все будет еще хуже, и тут вдруг увидела… С западной стороны медленно приближалась лодка, украшенная огоньками на манер рождественской елки. Когда она подплыла ближе, я увидела на боку большой плакат с выписанными словами. Я прищурилась, чтобы прочитать. Черт, похоже, зрение мне досталось от бабушки.

Но вот лодка стала прямо напротив, я отчетливо увидела слова, и глаза у меня чуть не выскочили из орбит.

«КУПЕР, Я ТЕБЯ ЛЮБЛЮ, ВЫХОДИ ЗА МЕНЯ ЗАМУЖ».

Я завизжала, как молочный поросенок. Опять опозорилась!

Я заключила его в медвежьи тиски и чуть не задушила в поцелуях.

— Да, да, да! — вопила я между поцелуями, совсем как паршивая актриса, имитирующая оргазм.

Он высвободился и достал из кармана коробочку. Когда он открыл ее, там оказался самый красивый бриллиант, который я только видела в жизни.

— Я подумал, что лучше подождать, пока ты скажешь «да», прежде чем показывать тебе это, — засмеялся он. — Зная твою низкую сущность, не хотел, чтобы ты согласилась только для того, чтобы заполучить бриллиант.

Я вскрикнула в притворном ужасе.

— Не обольщайтесь, мистер Кейн. Я сказала «да», потому что увидела, какого размера ваша лодка!

Когда в ту ночь мы вернулись домой, у нас был самый страстный секс в моей жизни. Просто дикий: мы облизывали друг друга, кусались, раскачивались на лампе… Уверена, большинство из того, что мы проделали, незаконно в нескольких американских штатах. Когда мы наконец успокоились, я чувствовала себя так, будто мне необходимы кислород и электронный стимулятор сердца. Джо перекатился на спину.

— Купер, какая у тебя самая сокровенная сексуальная фантазия?

Мы часто играли в эту игру после секса: был даже приз за самую оригинальную выдумку. Наши фантазии были как коктейли. У нас были фантазия недели, специальное предложения дня и тематическая ежемесячная фантазия. Все это было безобидным юмором, да и большинство выдумок были такими идиотскими, что в конце концов мы просто смеялись до колик.

— Самая сокровенная? — спросила я.

— Да, — ответил он. — Такая, которую ты бы обязательно хотела осуществить в этой жизни.

Я напрягла мозги, пытаясь припомнить самую интересную. У меня был большой выбор, но если честно, мне хоть было и забавно о них думать, я не была уверена, что мне хочется осуществить их физически. Ну ладно, Купер, надо подыграть.

— Наверное, та, где я занимаюсь сексом в комнате, полной незнакомых людей, — вот это было бы интересно.

Ошибка. Большая ошибка.

Через неделю у нас был выходной, и мы с Джо, как обычно, пошли в бар на окраине района красных фонарей. Выпив шесть с лишним коктейлей, мы ушли, и Джо подвел меня к неприметной двери в переулке недалеко от Лейдсеплейн. Он постучал в дверь. Через пару минут дверь открыл сумрачный субъект с английским акцентом и в плохом парике.

Он проводил нас в комнату. Я прошла десять футов и примерзла к месту. Тут все были голые! У барной стойки было полно людей, потягивающих коктейли и болтающих, как будто их вид был самым что ни на есть естественным (хотя так оно и есть, наверное). Матерь Божья, у нас в Глазго таких баров сроду не было. К тому же здесь стоял адский холод.

От потрясения я моментально протрезвела. Оглядела комнату. Боже мой, в углу парочка занимается сексом, и никто даже бровью не повел! Джо обнял меня:

— Твоя фантазия, Карли. Мы можем делать все, что захотим.

Тогда, может, побежим к выходу? Я сделала глубокий вдох. Я справлюсь, подумала я. Я же космополит, гражданин мира. И разве я не за тем приехала в Амстердам, чтобы найти приключения и новые впечатления?

Как обычно в момент кризиса, перед глазами у меня материализовалась мама. Ей даже не надо было ничего говорить: она просто надула губы и нахмурилась, покачивая головой.

Мы сдали одежду в гардероб и прошли к бару. Все это было странно. Выше шеи создавалось впечатление, что в комнате полно юристов, учителей и докторов, но ниже все выглядело как вечеринка в колонии нудистов. И я в самом ее пекле, на каблуках и с улыбкой на лице. И почему я сорвалась, когда в последний раз сидела на диете? Пухлые части моего тела подрагивали. Так, еще пара глубоких вдохов… Я так втянула живот, что мышцы пресса грозили оборваться. И тут кое-что поняла. На меня никто не смотрел. Никто не обследовал мои бедра на предмет целлюлита и не показывал в ужасе на размер моей задницы. Я захихикала.

— Что? — спросил Джо. — Ты что смеешься?

Я уже заливалась, надрывая свой голый живот.

— Не могу поверить, что я это делаю. Если бы девчонки меня сейчас увидели, быть мне в психушке!

Я попыталась увидеть во всем этом какой-то сексуальный подтекст, но это было так нелепо, что мы решили поиграть в порнографических шпионов и пообниматься за колонной, где, я удостоверилась, нас никто не видел. Это было лучше, чем вечер в комедийном клубе.

Наконец мы пришли домой и завалились в кровать, все еще хихикая, как дети во время первого урока сексуального образования. Джо притянул меня к себе:

— Расскажи мне еще о какой-нибудь фантазии, Купер.

На этот раз я была осторожна. Ну уж нет, мистер Кейн. Слишком буквально ты все воспринимаешь.


В течение нескольких следующих месяцев на наших американских горках не случалось никаких серьезных неполадок. Мы так ни разу не повторили поход в бар обнаженных задниц, по-прежнему спали допоздна и занимались любовью по утрам, фантазируя, чтобы не стало скучно.

Вообще-то, где-то в глубине сознания меня это стало беспокоить. Дело в том, что наша сексуальная жизнь все больше вращалась вокруг разговоров о сексе и все меньше вокруг любви. Я бранила себя за то, что в моей жизни слишком много хорошего, а я еще на это жалуюсь. Ведь мне нравились эти фантазии. Но чтобы каждую ночь?..

Это было незначительное неудобство. Днем Джо был все таким же забавным, добрым, заботливым, внимательным, интересным и замечательным. Мы проводили долгие часы, планируя нашу свадьбу (мы вдвоем и больше никого на Антигуа), семейную жизнь (двое детей, Карло и Карла — это мы просто дурачились) и думая, где мы будем жить (в шале в Волендаме). Все должно было быть идеально.

В ледяной январский вечер я шла на работу, зная, что сегодня в клубе будет тихо. В это время года было мало туристов, а местные предпочитали не выходить из дому, когда на земле шестидюймовый слой снега. К полуночи, когда я обходила зал, болтая с завсегдатаями, осталось лишь несколько занятых столиков. За углом сидела парочка, которую я никогда раньше не видела, и, проходя мимо их столика, я представилась.

— Очень приятно, — ответил парень. — У вас отличный клуб.

Я так и приросла к полу. Он говорил с сильным глазговским акцентом. Я просияла и обернулась:

— Вы из Глазго!

Ну почему в животе у меня все перевернулось от радости? И почему мне захотелось их обнять?

— Позвольте, я вас угощу, — предложила я, вдруг разволновавшись. Может, не такой уж скучный сегодня будет вечер.

Я принесла напитки и подсела к ним. Их звали Фрейзер и Венди, и они прилетели на выходные. Оказалось, что они не просто из Глазго, а живут в том же районе, что и я. Мало того, Фрейзер играет в одной футбольной команде с Кэлом!

Я расспросила их о доме. Как там Кэл? Знакомы ли они с Майклом? А как Кейт, Кэрол, Сара и Джесс? Фрейзер рассказал, что Кэл сломал ногу на прошлой неделе. Я оторопела. Мой брат сломал ногу, а я ничего об этом не знаю! Что я за сестра после этого? Мной как будто овладело множество противоречивых эмоций. С одной стороны, было приятно поговорить с земляками. Но с другой… странно, конечно… никогда раньше я не испытывала тоску по дому, и вот она захлестнула меня с головой.

К закрытию ребята, пошатываясь, вышли из клуба, напившись коктейлями, которыми я их потчевала в благодарность за выслушивание моих бесконечных вопросов весь вечер. Я отпустила служащих и стала ждать, пока Джо за мной заедет. Я выглядела как ребенок, который проснулся рождественским утром и увидел, что Санта-Клаус перепутал дни и не принес подарки. Я чувствовала себя несчастной, в горле застрял комок размером с маленькую опухоль. Я попыталась определить, что не так, но не смогла понять. Мне вдруг просто захотелось сесть на первый же рейс домой.

Всю дорогу домой я сидела в машине молча, потом безразлично разделась и забралась в постель. Джо обнял меня.

— Давай займемся любовью, Джо, — попросила я.

— Конечно, милая. Но сначала расскажи мне сказку.

Он ничего не понял. Мне сейчас не хотелось акробатического секса и похотливых фантазий. Мне хотелось, чтобы он любил меня медленно и нежно. Чтобы я почувствовала себя лучше. Чтобы ощутила, что здесь мое место. Я перевернулась и посмотрела на фотографию на прикроватном столике: на ней были все девочки в последний день отдыха в Бенидорме. Мы буквально наваливались друг на друга, делая тупые жесты перед камерой, лица у всех были помидорного цвета от чрезмерного пребывания на солнце. Мы выглядели так, будто ничто в мире нас не заботит. И что они делают сейчас? Мы торжественно поклялись быть на связи, но никто из нас не любил писать письма, и отношения как-то сошли на нет: разве что изредка, поздно ночью, и обычно в подпитии, мы друг другу звонили.

Я потянулась к телефону, чтобы позвонить Кейт, но осеклась: так мне станет только хуже.

Я обернулась и взглянула на Джо, который, к несчастью, храпел с открытым ртом и выглядел весьма непривлекательно. А он когда-нибудь чувствовал то же самое? Он хотел оказаться где-то еще (кроме как в нудистском баре на Барбадосе — то была фантазия номер сорок шесть)?

Может, все дело в возрасте, размышляла я. Джо тридцать семь лет, я же почти на двадцать лет моложе. И он всего второй мужчина, с которым я переспала, раз уж на то пошло. А если я выйду за него, он будет и последним. Во мне зародилась паника. Действительно ли я хочу до конца жизни смотреть на один и тот же пенис? Что, если все это огромная ошибка? Какой станет моя жизнь через десять лет — неужели я буду замужем с шестью детьми, погрязну в приготовлении еды, детском плаче и соплях и попаду в ловушку домашней тюрьмы? Я была к этому не готова. Я была не готова пообещать этому человеку провести с ним остаток жизни, каким бы замечательным он ни был.

Но ведь он и вправду замечательный. Я коснулась его волос (там, где они еще остались). Он — все, чего я когда-либо желала. Забавный, сексуальный, умный…

Я так запуталась. Это была не простая дилемма, как если бы я выиграла в телевикторине «Семейные сокровища» и мне пришлось выбирать между путешествием или автомобилем. Это перекресток жизни, настоящий, который изменит все. И все мы помним, что ту викторину давно сняли с эфира. Когда в пять утра я встала с кровати, весь мир казался другим. Джо все еще лежал и спал рядом: он перестал храпеть, закрыл рот и выглядел невыносимо мило и трогательно. Но мне было все равно. Я знала, что собираюсь сделать, и презирала себя за это.

Я наклонилась и поцеловала его, чувствуя себя величайшим предателем со времен Иуды. Видите ли, я поняла, что не останусь здесь. Я знала, что мне надо на какое-то время вернуться домой. К Кэлу, Майклу, бабушке и к девчонкам. К маме и папе. Домой. Но я знала, что, если я все расскажу Джо, он захочет ехать со мной, а это не выход. Мне хотелось поехать одной, повидаться с друзьями и семьей. Подумать о нас, о том, что мы делаем. Ему этого в жизни не понять. Ведь мы поклялись друг другу никогда не проводить ни одной ночи врозь.

И я снова поступила как трусиха.

«Дорогой Джо, — написала я в записке, — мне очень жаль. Мне надо поехать домой на время и немного подумать. Я скоро дам о себе знать. Не забудь кормить рыбок! Люблю навеки, Купер».

Я рванула в аэропорт Скипхол и села на семичасовой рейс до Глазго.

Больше я Джо Кейна ни разу не видела.

Загрузка...