В столицу мы прибыли поздно вечером. Центральный вокзал Орбона произвёл на меня неизгладимое впечатление своей металлической конструкцией, созданной гномами: к основному зданию была пристроена навесная крыша, укрывавшая длинные поезда от непогоды. Сгустившийся сумрак разгоняли развешанные на столбах керосиновые лампы, позволяя разглядеть каждую балку, стыки и изгибы сложного сооружения. Задрав голову, я изучала новое место, отвлекаясь на мгновение, чтобы не отстать от Марселя и его слуги.
Все прибывшие пассажиры плотным потоком хлынули в распахнутые двери здания вокзала, наша же маленькая группа свернула налево к спуску для тяжёлого груза и скота. Мы сошли по пандусу, покинув пределы вокзала, и оказались на площади, где останавливались телеги, ожидавшие разгрузки или погрузки. Я огляделась, переживая, что придётся ехать в крытой повозке с Марселем и багажом, но к нам подбежал кучер и пригласил сэра Вингельдерского пройти к карете.
– Полезай, – велел Марсель, адресовав Гасу: – Приданое закинь в карету, чтобы не растерялось по дороге.
– А ты как? – спросила я, позволив слуге сначала уложить мешки с золотыми монетами и овсом в повозку.
– На своих копытах доберусь следом за вами.
– То есть это карета была вызвана специально для меня? – удивилась я заботе мужа.
– Да. На одной из станций Гас отправил телеграмму с просьбой организовать удобный транспорт, чтобы никто не смог увидеть мою компанию на въезде во дворец.
– А, сохраняем секретность. Понимаю. И не против, – одобрительно кивнула супругу.
Багаж погрузили, я забралась в карету, Гас умастился на козлах с кучером, а Марсель остался на улице. Повозка тронулась, конь исчез из поля зрения. Я попыталась разглядеть его в заднем окошке, проверяя, поспевает ли он за нами, но отказалась от этой затеи, когда карета подпрыгнула на кочке.
Путь к дворцу оказался не близким. Я осторожно поглядывал из-за занавесок, цепляясь взглядом за тёмные очертания домов, мелькающие мимо. Стоило мне смириться с тряской и временной неопределённостью того, как ещё долго ехать, и карета вдруг остановилась. Гас распахнул дверцу, приглашая выбраться наружу. В тёмное нутро повозки ворвался свежий воздух и запах травы, мгновенно приободрив.
Я вылезла из кареты и окинула взглядом возвышавшуюся передо мной постройку: деревянный домик с широкими воротами утопал в зелени раскидистых деревьев.
– Это что? – спросила я у Гаса, который вытащил из кареты три мешка с моим приданым и потащил их в хлев – иначе эту постройку без окон я назвать не могла.
– Это дом сэра Вингельдерского, – ответил он, распахнув ворота.
Гас зашёл в хлев. Минуту спустя из постройки полился свет, позволяя лучше рассмотреть дом Марселя. Возмущение вспыхнуло в груди и комом встало в горле. Говорил, что живёт в доме, но это конюшня. Я бросила взгляд по сторонам, разыскивая белую морду в царившем мраке.
– Что-то не так? – с этим вопросом, словно призрак, из-за тёмных деревьев выступил Марсель, заставив моё сердце сжаться от секундного испуга.
– А должно быть так? – выдохнула, едва сдерживая недовольство, и махнула рукой в сторону конюшни.
– Тебе не нравится мой дом? – наигранно удивился конь.
– Если бы я была кобылой, то уже скакала бы от радости, ведь ты здесь живёшь один.
– Совсем один, потому что неразумным лошадям сложно объяснить, что не стоит гадить там, где стоишь, спишь и ешь. Это я могу контролировать себя и содержать дом в чистоте.
– Это ко-ню-шня, – процедила я сквозь зубы.
– Ты сначала осмотрись, а потом уже делай выводы. Вдруг тебе понравится, как с вагоном для скота, – настоял Марсель.
Гас с кучером перенесли дорожный сундук в мой новый дом, словно указывая им надлежащее мне место. Марсель отпустил слуг, и те уехали, оставив нас с супругом наедине.
С гордо вздёрнутым носом я вошла в конюшню и ничего не обычного не увидела: стойла как стойла, устланные сеном, с одной стороны и мешки, ящики, стол и мой дорожный сундук с другой стороны выстроились вдоль стенки.
– В вагоне для скота была кровать, – недовольно отметила главное отличие.
– Будет тебе кровать, как только я получу разрешение на это у казначея его величества, – ответил Марсель, замерев на пороге.
– А эту ночь прикажешь мне спать на сене?
– И следующую. И после следующей, – спокойно заявил конь. – Выбить что-то для своих личных нужд из казны сложно, даже в счёт зарплаты. Я первые полгода в саду жил, пока не построили этот дом.
– Это конюшня! – повысила я голос.
– Для тебя конюшня, а для меня дом… Милый дом, – с усладой, словно кот, промурлыкал конь. – Ну ты обустраивайся, а мне надо пойти отчитаться о своём прибытии, – добавил Марсель и зацокал копытами на выход.
– Стоять! – бросила в широкий круп, прикрытый попоной.
Марсель замер, поражённый параличом.
– Нам надо поговорить, – сказала тоном, не терпящим возражений, что оказалось большой ошибкой.
Копыта застучали по деревянному настилу – конь дал дёру, но я, наученная ловить дворовых кур и котов, схватила негодяя за хвост.
– Ай! – вскрикнул Марсель и остановился. – Совсем страх потеряла?! Я же и лягнуть могу! Отпусти, – потребовал супруг, изогнув шею и посмотрев на меня укоризненно одним глазом.
– Нет. У меня есть вопросы, и пока на них не ответишь, никуда ты не поскачешь.
– Гло-ори-ия, – протянул Марсель, развернувшись ко мне боком. – Обещаю, я раздобуду одеял и выпрошу какое-нибудь старый матрац у экономки.
Я поперхнулась от возмущения.
– Я со времён войны таких лишений не терпела. Ты мне муж или кто?
– Муж, – просто ответил Марсель, – но ещё и конь. Что накладывает определённые ограничения на меня и на тебя, как на мою супругу.
– Я всё могу понять. Но не согласна спать в конюшне в груде тряпья.
– Избаловал тебя папенька, – цокнул конь языком и покачал головой. – А мне показалось, что ты вполне разумная женщина и способна потерпеть ради лучшего будущего.
– Могу, если нет других возможностей избежать неудобств. Кстати, где уборная и ванная?
– В двадцати пяти шагах отсюда в сторону псарни, по лаю поймёшь, что ты близка к цели, – шокировал меня Марсель. – Собак в замке больше, поэтому специальная душевая с уборной были построены у псарни, чтобы они не бегали ко мне.
– Хочешь сказать, что мне придётся бегать к соседям, чтобы справить нужду?
– Ну-у-у… Можешь воспользоваться ближайшими кустиками. В ночи никто не увидит, но точно почуют, если отойдёшь далеко от конюшни и выберешь наветренную сторону.
– Это место хуже вагона, – процедила я сквозь зубы в тщетной попытке унять злость. К таким условиям я не готова. Тем более в мирное время и с мешком золота в качестве приданного.
– Меня же могут выпустить с территории дворца? – поинтересовалась, заинтересовавшись мелькнувшей в голове идеей.
– Зачем тебе? Настолько не нравится в моём доме, что готова уйти в город?
«ЭТО КОНЮШНЯ!» – проорала я про себя, прикрыв глаза, а открыв выдохнула и спокойно ответила упёртому коню:
– В городе есть гостиницы. Я бы могла снять себе комнату, пока ты не обустроишь свой дом для вселения жены-женщины, а не кобылы.
– Да уж, лучше бы на кобыле женился, – прожевал одними губами Марсель, поэтому смысл слов я не сразу уловила:
– Что?
– Ничего. Идея не плоха, но денег у меня нет. Все командировочные уже истратил.
– А моё приданое? Ты забыл?
– Нет, но я не могу позволить тебе жить в городе… Так далеко от меня… И без присмотра. Я отвечаю за твою безопасность. И сохранность секрета о нашем браке. А ещё…
– Ещё о моём удобстве, которого здесь нет, – перебила я его. – Я не смогу спать в таких условиях, не говоря уже обо всём другом. – Тряхнула головой, развеивая образы возможного варианта уборной и душевой, до которой ещё надо было идти к соседям-собакам, и выпустила наконец шелковистый хвост из ладони.
– Глория, – умоляюще обратился Марсель, развернувшись ко мне мордой. – Я обещаю, что придумаю что-нибудь. Возможно, тебе придётся посидеть здесь день другой, максимум неделю, пока я не обговорю нашу ситуацию с королём.
– Мне совершенно не нравится, что для решения простой задачи требуется разрешения постороннего человека.
– Это король, – Марсель выпучил глаза. – Мы в его доме.
– Дом в чужом доме. Замечательно. Всю жизнь мечтала о таком, чтобы не иметь возможности и чихнуть без позволения истинного хозяина, – с пренебрежением высказалась я.
– Не нравится так думать – считай, что мы в гостях у его величества.
– Без приглашения, – подметила я, – что хуже статуса жены разумного коня.
– По моему приглашению с позволения его величества на данное действие в адрес своей законной жены.
– Уф-ф… слишком сложно закрутил, – вздохнула я, приложив ладонь к заболевшей от всего этого голове. – Давай не будем усложнять.
– Глория! – гаркнул на меня Марсель так неожиданно, что я присела. – Я твой муж! И теперь я решаю, где тебе быть, жить, в чём ходить и чьё решение уважать!
Я задохнулась от возмущения, в панике разыскивая подходящие слова, чтобы дать отпор этой обнаглевшей скотине.
– Ты конь! Ты не можешь мне указывать!
– Перед законом людей и богов я твой муж и могу указывать тебе что угодно! – проревел Марсель. Его толстые губы шлёпали друг об друга, извергая фонтаны слюны, которые частично долетели до меня. Это немного охладило мой пыл: с гордой осанкой я вынула из кармана платья платочек и обмакнула им заплёванное лицо.
– Я всё сказал. Вернусь, тогда и скажу, где ты будешь спать.
– А что решать, – меланхолично пожала плечами, – в свободном стойле.
– НЕТ! – зло плюнул супруг, вновь забрызгав меня слюной. «Не конь, а верблюд какой-то», – подумала, утирая лицо по второму кругу, и отступила от разъярённого животного, усвоив урок. Никаких платков не напасёшься, а умываться – это к соседям идти и знакомиться, что, судя по всему, отныне запрещено для соблюдения инкогнито.
– Сиди здесь и никуда не выходи! – приказал конь и топнул передней ногой, словно припечатывая.
– Не знаю, какая муха тебя укусила, но я ничего такого из ряда вон выходящего не сказала, чтобы ты срывался с цепи? О, или упоминать о привязи в адрес разумного животного нельзя? – холодно поинтересовалась я, мысленно возведя высокую стену между собой и этой новой версией Марселя, кардинально отличавшейся от той, что ехала со мной в одном вагоне.
Конь свирепо раздул ноздри, выдал короткое ржание, развернулся и ушёл, пнув на выходе ворота так, что те захлопнулись за ним.
– То ли меня обманули, то ли я ошиблась в своих ожиданиях, – обиженно прошептала под нос, скрестив руки на груди.