Занзабуку

Глава шестая БАМБУТИ — ОХОТНИКИ И СТРОИТЕЛИ

Я старался не отставать от трех охотников, бесшумно скользивших по едва заметной тропинке в лесу. Шедший первым поднял правую руку, и в тот же миг все замерли на месте. Охотник, уже поднявший ногу для очередного шага, застыл в такой позе, пока не последовал новый сигнал. Вероятно, вожак услыхал чей-то шорох, а если поблизости затаилось животное, его можно было спугнуть, даже беззвучно опустив босую ногу на влажную лиственную подстилку, покрывавшую почву леса.

Оказалось, дело не в этом. Просто предводитель потерял след кабана, по которому шли охотники. Все трое тотчас стали искать новые отпечатки. Пигмеи были серьезны, настороженны; они внимательно обследовали почву, всматривались вперед, переглядываясь и советуясь знаками.

Вожак припал к земле, раздвинул листья и руками ощупал почву. Второй пигмей искал слева от тропинки, третий — справа; они растворились в густой листве. Я стоял не шевелясь, чувствуя свою бесполезность и беспомощность, — стоило предводителю отойти от меня на четыре или пять шагов, я потерял бы его из виду и оказался бы один в сердце джунглей, куда не проникает ни один солнечный луч и откуда я не смог бы выбраться. Из-за недостатка света было невозможно даже заснять, как пигмеи выслеживают добычу.

Слева раздался тихий свист. Вожак обернулся ко мне, дал знак следовать за ним, и через секунду мы возобновили погоню. Трое пигмеев и один американец вновь шли за кабаном по следу, найденному слева от тропинки. Через час с кабаном было покончено. Загнанный, он бросился на охотников, и три копья пронзили его. Я радовался удаче не меньше пигмеев, потому что не отставал от них и не спугнул добычу.

Когда к охотникам бамбути присоединяется не житель Итури, им неизбежно приходится идти медленнее обычного. Никто не может пробираться сквозь лес так же проворно, как пигмеи. Если бамбути берут с собой чужака, они приноравливаются к его темпу, независимо от того, кто он — любознательный кинооператор или опытный белый охотник.

Сначала я только пигмеев наделял шестым охотничьим чувством, но позже понял, что этим чувством, талантом или инстинктом некогда обладали все люди. Цивилизация притупила или убила его у большинства из них.

Я редко ходил на охоту с пигмеями. Сам я не охотник, у меня не было ни желания убивать животных, ни оружия. Мне только хотелось посмотреть, как охотятся пигмеи: как они выслеживают добычу, подкрадываются к ней и действуют своими копьями и стрелами. Я сопровождал их всего пять или шесть раз: два или три раза они выслеживали окапи (и неудачно), два раза — слона и один раз — кабана. Я слышал, как они свистят в висящие у них на шее деревянные свистульки, приманивая добычу. Еще я видел, как работают их некрасивые, но замечательные охотничьи собаки.

Эти собаки кажутся помесью гиены с лисой, а «выделка» их грязной, с короткой шерстью шкуры, наверное, не обошлась без участия моли — везде разбросаны плохо заштопанные дырки. Но на охоте их не превзойти собакам никакой другой породы, да и в мужестве они никому не уступят.

Собаки пигмеев не лают, и поэтому на шею каждой собаке вешают деревянные колокольчики. Собаки никогда не забегают далеко вперед, и их хозяева всегда слышат тихое постукивание.

Внешне пигмеи относятся к своим собакам, насколько я мог заметить, иначе, чем те, кто любит называть собаку лучшим другом человека. Никогда я не видел, как пигмей гладит собаку или как-либо иначе ласкает ее. Но все пигмеи очень высоко ценят своих охотничьих собак, а те в свою очередь готовы не колеблясь рисковать своей жизнью ради спасения хозяина. Об этом свидетельствует одна охотничья история, которая произошла во время моего пребывания в Итури. К счастью, мне самому не пришлось участвовать в этом драматическом сражении.

Три охотника быстро шли в лесу по следу какого-то животного. Собака бежала в нескольких футах впереди. Внезапно на первого охотника с дерева прыгнул леопард. Пигмей молниеносно отпрянул в сторону, но зверь все же успел полоснуть его когтями по правому плечу и руке. Пигмей метнул в леопарда копье, но раненая рука плохо повиновалась ему, и он промахнулся. Тогда охотник кинулся к небольшому дереву и проворно вскарабкался на него. Леопард хотел погнаться за врагом, но заметил второго охотника и резко повернулся к нему. Как раз в этот миг тот метнул в зверя свое копье, и из-за неожиданного движения леопарда оно не попало в цель, ударилось о камень и сломалось.

К счастью для второго охотника, появился третий пигмей, и хищник бросился на него. Второй охотник взобрался на дерево, а третий приготовился принять зверя на копье. Но оно лишь скользнуло по лапе леопарда, оцарапав ее и еще более разъярив зверя. Между третьим охотником и леопардом завязалась борьба. Пигмей старался защитить горло от когтей хищника и в то же время улучить момент для нового выпада.

Несомненно, леопард растерзал бы охотника, если бы его не выручила собака. Она кидалась на леопарда сбоку и сзади и кусала его лапы, мешая ему рвать охотника, а когда хищник пытался схватить ее, отскакивала в сторону. Двое пигмеев, сидевшие на деревьях, ничем не могли помочь своему товарищу: они были безоружны, а первый к тому же истекал кровью. Они могли только смотреть на смертельную схватку человека с леопардом и на самоотверженные действия собаки, с рычанием метавшейся между ними. Вдруг она схватила хищника за хвост и потянула его. Леопард завыл, закружился на месте и, видимо, решил покончить с собакой раз и навсегда. Охотник мгновенно воспользовался этим и пронзил зверя копьем. Острие попало в сердце леопарда, и тот упал мертвым на землю.

Третий пигмей был сильно изранен и едва держался на ногах; однако все охотники кое-как добрались до своей деревни. Когда им промыли и перевязали раны, они спели песню в честь собаки, спасшей их жизни. Но ни один из них не погладил ее и не проявил как-нибудь иначе свою любовь к ней.

Собаки участвуют и в охоте с сетями. Эти сети — прекрасный образец ремесленных изделий — плетут из тонких лиан. Длина сетей от двадцати до тридцати ярдов, они надежные, прочные и служат очень долго. На охоту отправляются все обитатели деревни, включая женщин и детей. Мужчины натягивают сети, остальные исполняют роли загонщиков.

Пять или шесть сетей скрепляют вместе и натягивают полукругом между деревьями. Эту ловушку почти невозможно заметить. Охотники прячутся около входа в нее, а загонщики располагаются в нескольких милях отсюда широким полукругом, обращенным вогнутой стороной к ловушке. Стараясь шуметь как можно громче и постепенно стягивая дугу, они гонят дичь к засаде. Большей частью в западню попадают небольшие лесные антилопы, а иногда и дичь покрупнее — молодой буйвол или дикий кабан.

Пигмеи роют ямы на звериных тропах, всюду пересекающих лес; сверху яму прикрывают свежими ветками. Если бамбути хотят застать жертву уже мертвой, в середину ямы втыкают кол с верхним заостренным и отравленным концом. Ямы обычно выкапывают на тропах слонов, окапи и красивых антилоп бонго. Мелких животных ловят капканами с затягивающейся петлей из тонких лиан.

Кроме того, пигмеи устанавливают на тропах к водопою или залежам соли ловушки с «настороженными» отравленными копьями. Обычно на эти копья натыкаются слоны или буйволы.

Очень печальной была сцена возвращения пигмеев с неудачной охоты. Насколько самозабвенно умеют пигмеи веселиться, настолько же их удручает неудача в каком-либо деле. Возвращаясь в деревню, охотники даже подвязали язычок деревянного колокольчика собаки, чтобы ни один звук не предвещал их приближения. И сами они вышли из лесу в полном молчании, опустив головы. Женщины печально поникли при виде неудачников, но ни одна не обмолвилась об охоте.

После удачной охоты у пигмеев бодрое, приподнятое настроение. Хотя охотники много миль несли на своих плечах тяжелого кабана, они всю дорогу смеялись и болтали. Один сорвал цветок и заткнул его за «пояс», и все лица сияли от гордости в предвкушении вечернего пира. Женщины и дети с радостными возгласами бросились навстречу охотникам, и никто не мог спокойно ждать, пока разрубят и поделят тушу.

Только одно занятие может привлекать пигмеев сильнее, чем охота, — поиски ульев диких пчел. Однажды я видел, как бамбути лезли на высокое дерево к дуплу, где находился улей. Подобно нашим монтерам телефонных линий, они использовали широкие петли, обхватывающие ствол. Только у наших рабочих петли ременные, а у бамбути — из лиан.

Добравшись до дупла, первый охотник, не обращая внимания на жужжащий пчелиный рой, расширил отверстие копьем. Затем он просунул в дупло руку, захватил пригоршню воска с медом и отправил его в рот. Один за другим охотники влезали на дерево, ели мед, и никого из них пчелы ни разу не ужалили. Я многих спрашивал, почему пчелы не нападают на пигмеев, но никто не мог объяснить этого; мне только сказали, что иногда бамбути мажут медом свою кожу, и жала рассерженных пчел не могут пронзить эту «броню».

Пигмеи очень искусно лазят по деревьям. Они опустошают гнезда попугаев — собирают яйца и птенцов и продают их своим соседям — банту. Еще удивительнее мастерство, с которым бамбути стреляют из своих крошечных луков. Билл Динс рассказал мне о таком случае. Один банту попросил знакомого пигмея охранять его банановую рощу от обезьян. Вдруг из лесу вышел взрослый слон и направился в рощу. Пигмей был вооружен только полуметровым луком и несколькими стрелами. Маленький охотник знал, что убить слона из этого оружия можно, лишь поразив стрелой через глазное отверстие мозг огромного животного. И пустить вторую стрелу он не успел бы — слон растоптал бы его раньше. Он прицелился и выстрелил в правый глаз — крошечное пятнышко на массивной голове животного. Стрела попала точно в цель, и слон рухнул на землю.

Когда подстреленная пигмеем обезьяна застревает в ветках, он с проворством белки взбирается на дерево и достает свою добычу. Однажды охотники поймали живую обезьяну, связали ей лапы и принесли в лагерь, чтобы приручить ее. Но эта обезьяна не желала превращаться в домашнее животное. Она отчаянно старалась порвать путы, каталась по земле, кусала собственные связанные лапы. На третий день, к моей радости, ей удалось бежать.

В тропическом лесу человека на каждом шагу подстерегает опасность, и самые крупные животные далеко не самые страшные. Билл Динс недавно зашел в Нью-Йорке ко мне в гости. Оказалось, он приехал лечиться от болезни, полученной в Итури.

«Я помню, как мы сидели за ужином у походного стола в чаще леса, — сказал он. — Мы смотрели на окружающие нас деревья и любовались ими. И вы в тот момент, вероятно, думали, что джунгли, в сущности, не так уж страшны.

Но в Итури у человека много врагов — видимых и невидимых. Например, я заболел опасной болезнью — бильгарциозом — и никак не могу от нее избавиться. Микробы-возбудители проникают в кровь, и нередко болезнь серьезно поражает весь кишечный тракт. Вы можете подхватить эту болезнь, умывшись или постояв в ручье, воду которого пигмеи пьют.

Еще есть мухи цеце — переносчики сонной болезни, комары-анофелесы — переносчики тропической малярии и мухи, разносящие Filaria bancrofti[11], которые убили в Итури моего брата.

Глядя на лес, мы не видим ни этих врагов, ни многочисленных могил путешественников, похороненных там.

А еще в Итури живут питоны длиной от пятнадцати до двадцати футов, объятия которых смертельны, и ядовитые гадюки. Одна из них недавно чуть не отправила меня на тот свет. Я сидел перед палаткой. Внезапно откуда-то вынырнул пигмей, и его копье вонзилось в землю у самых моих ног. Я не мог поверить, что он хотел напасть на меня. Подойдя ко мне, бамбути указал на пронзенную копьем гадюку, чья раскрытая пасть застыла в нескольких дюймах от моей ноги. Да, это был прекрасный бросок, но все же лес Итури — опасное место».

Пигмеи ненавидят всех змей, однако отдельные семьи, верящие в перевоплощение душ, считают, что души умерших пигмеев переселяются в тела змей. Ведь обычно змеи появляются как из-под земли, а пигмеи хоронят в ней своих мертвецов. Но даже и эти пигмеи едят убитых змей, хотя у каждого племени существует свое священное животное, находящееся под защитой табу, и есть его строго запрещается.

Одно из самых опасных пресмыкающихся — плюющаяся кобра. Она удивительно метко стреляет ядом на пять или шесть футов. Обычно она целится в глаза. Х.-А. Хантер рассказывает о таком случае во время путешествия по Итури. Плюющаяся кобра попала ядом в глаза пигмея, шедшего первым в партии. Он, корчась от боли, упал на землю. Немедленно его товарищи оказали ему помощь: они стали мочиться прямо ему в глаза. Ему сразу стало легче, а потом совсем все прошло. В других случаях пигмеи, как правило, высасывают змеиный яд; как противоядие пигмеи часто используют сок определенных трав.

Вильям Спис рассказал мне об одном исключении из общего правила. Он знал пигмея, носившего гадюку в набедренной повязке. Позже он обзавелся еще и коброй и держал обеих змей в своей хижине. Бамбути утверждал, что имеет средство, обезвреживающее змеиный яд. Спис не мог ему поверить, но не нашел других объяснений, почему этот бамбути не боится ядовитых змей.

Еще одна опасность — муравьи. Лесные муравьи путешествуют плотной колонной шириной в несколько дюймов, и они более упорные враги, чем хищные звери. Их укус подобен уколу раскаленной докрасна иглой, и ужаленное место немилосердно жжет много часов. И сколько бы муравьев вы ни раздавили, место каждого убитого врага занимают десятки других.

Доктор Шебеста рассказывал, как его помощник поймал обезьяну колобус и хотел приручить ее. Обезьяна попалась с хорошим характером и охотно брала пищу из рук. Ей вскоре развязали лапы, а на одну ногу надели кольцо с длинной цепью, прикрепленной к пню, на котором она спала.

Однажды ночью Шебеста и его помощника разбудил пронзительный крик обезьяны. Они вскочили с коек и бросились к ней узнать, в чем дело. Обезьяна, вернее, нечто, отдаленно напоминавшее ее, отчаянно рвалась с цепи. Тело обезьяны было облеплено шевелящейся массой муравьев, цепь превратилась в толстый канат из муравьев, а пень, казалось, ожил. Владелец обезьяны пристрелил ее, чтобы избавить животное от пытки. На ее скелете почти не осталось мяса.

Не теряя ни минуты люди занялись отражением муравьиного нашествия, иначе через час-два орды их обрушились бы на всё и всех в лагере.

Другого путешественника как-то ночью разбудил настойчиво повторяющийся щелкающий звук. Выпростав из-под противомоскитной сетки руку и нащупывая электрический фонарик, он через несколько секунд почувствовал, что предплечье руки жжет, как будто его терзают раскаленными щипцами. В палатку вторглись переселявшиеся муравьи. Они набросились на съестные припасы, обувь, противомоскитную сетку, и в воздухе раздавалось щелканье миллионов муравьиных челюстей.

Я много раз встречал в лесу армии муравьев на марше. Если я не замечал их вовремя, в мгновение ока сотни насекомых оказывались в моей одежде. Однажды муравьи вторглись на большую поляну, но пигмеи подняли тревогу, как только полчища показались из лесу. Все схватили из костров горящие ветви и начали сооружать оборонительную линию. Хорошее оружие в таком случае и кипяток, но у пигмеев его никогда не бывает под рукой в количестве, достаточном для отражения нашествия. Лучше всего устроить поперек муравьиной тропы огненную завесу, ее нужно все время наращивать с флангов, так как муравьи пытаются обойти пламя сбоку. Так и поступили бамбути. Всю ночь четверо или пятеро дежурных поддерживали огонь, а на следующий день все занялись истреблением агрессоров.

Пигмеи применяют при отражении атаки муравьев и другой метод. Зажигая костры на пути движения колонны наступающих, они разбивают ее на небольшие группы. Но этого обычно бывает недостаточно. Уцелевшие муравьи опять собираются вместе, перегруппировываются и вскоре продолжают наступление. Необходимо найти по муравьиному следу их гнездо и сжечь его. Когда пигмеи находят огромный муравейник, извергающий колонны насекомых, они собирают сухие листья, сучки, ветки и зажигают костер на его верхушке. Затем они спасаются бегством от разъяренных насекомых, потоками выливающихся из своего горящего дома.

Важное значение в жизни пигмеев имеет охота на слонов. Не каждый пигмей может быть охотником на слонов, этой чести удостаиваются только наиболее хладнокровные, мужественные и проворные. С возрастом охотник на слонов теряет быстроту реакции; он поневоле оставляет свое прежнее занятие и продолжает охотиться только на антилоп, кабанов и окапи, подобно тому как стареющий бейсболист переходит из высшей лиги в низшую или становится тренером.

И все же в любой пигмейской деревне есть полная команда охотников на слонов, и почти в каждой семье кто-нибудь погиб на охоте за лесными гигантами. Я пытался узнать, сколькими трофеями может гордиться опытный охотник, но получить точный ответ на этот вопрос очень трудно: пигмеи, по-видимому, не умеют считать дальше десяти. Несколько раз в ответ на вопрос «Сколько?» — мне отвечали: «Не сочтешь». Это могло означать от двенадцати до девяноста. Банту и миссионеры говорили мне, что многие охотники убивают за свою жизнь пятьдесят — шестьдесят слонов.

Охота на слонов требует особых приготовлений. Нужно умилостивить злых духов, получить моральную поддержку всех обитателей деревни и, кроме того, взять с собой какое-нибудь средство, могущее подбодрить в решительный момент.

Некоторые пигмеи накануне намеченной охоты советуются со знахарем, хотя у бамбути знахари и колдуны не пользуются таким влиянием, как у других африканских племен. Вероятно, эту профессию пигмеи заимствовали у банту, и среди бамбути очень мало колдунов. Во всяком случае, я не встретил ни одного.

Пигмеи, живущие у края леса, гораздо теснее связаны с банту, чем обитатели внутренних районов Итури, и поэтому у них колдуны пользуются большим влиянием.

Окраинные пигмеи чаще обращаются к знахарю в случае болезни, бесплодия или для предсказания будущего.

Ни один из бамбути, среди которых я жил во время второго путешествия, не обращался к колдуну перед охотой на слонов. Советы колдуна заменялись другими приготовлениями. Накануне охоты пигмеи отправлялись в лес за большими розовыми плодами кола. Женщины кипятили эти плоды, толкли и снова кипятили. Именно сок этих плодов придает аромат всем напиткам кола, и пигмеи уже много столетий наслаждаются «освежающей минутой». Для смелости пигмеи также жуют эти плоды, выплевывая волокна.

Утром в день охоты на слонов пигмеи пьют воду с соком кола. Перед их глазами еще живы картины танца, исполненного накануне вечером женщинами, танца, вдохновляющего их на великий подвиг. Быстро позавтракав, охотники отправляются в лес. Обычно в отряде от трех до пяти человек.

Прежде всего, конечно, они должны найти слонов. В Итури живет немало этих гигантов, и бамбути обычно легко находят их следы. К полудню они уже выслеживают какое-нибудь стадо. Гораздо безопаснее охотиться на слона-одиночку, но слоны, как правило, пасутся стадами в четыре-пять и более голов. Пигмеям приходится следить не только за намеченной жертвой, но и за ее товарищами. Слоны нередко проявляют большую сообразительность и трогательную заботу о сородиче, попавшем в беду. Мне однажды довелось увидеть, как два слона, поддерживая с боков раненого товарища, помогли ему добраться до безопасного места, совсем как солдаты, выносящие с поля боя раненого однополчанина.

Выследив стадо, охотники тщательно обследуют местность и намечают жертву. Обычно они выбирают слона с наиболее длинными бивнями, так как на них бамбути могут выменять много нужных вещей у банту.

После этого пигмеи отходят ярдов на сто, разжигают небольшой костер и курят для смелости марихуану. Но вот они готовы к битве. Под предводительством лучшего охотника они крадутся к стаду слонов, дремлющих на полуденной жаре или лениво жующих траву. Охотники осторожно приближаются к намеченной жертве, стараясь не попадаться на глаза другим слонам. Они подкрадываются с подветренной стороны и к тому же вымазаны слоновым пометом, поэтому животные не чуют их.

В этот момент постороннему наблюдателю их замысел кажется нелепым. Пигмеи и без того самые маленькие люди на земле, а рядом с огромными животными они выглядят совсем крошечными, слабыми, безобидными. Невольно хочется броситься к ним и убедить их отказаться от глупой затеи, не сулящей им ничего иного, кроме неизбежной гибели. Ведь с тем же успехом заяц может пытаться убить волка или мышь — льва. Но копья пигмеев остры как бритва, а сами охотники гораздо сильнее, чем это кажется со стороны. Главное же и самое могучее оружие бамбути — мужество, которого у них достаточно.

Если слон настораживается, пигмеи мгновенно застывают на месте. Понюхав воздух и ощутив только запах другого слона, животное опускает хобот и продолжает свою трапезу. Охотники подкрадываются к слону почти вплотную, и двое из них занимают исходную позицию у задних ног животного. Остальные готовятся отпугнуть других слонов и преследовать жертву. По знаку предводителя двое пигмеев ударом копий перерезают сухожилия животного и стремглав бросаются прочь. Раненый слон пытается схватить врагов хоботом, но это ему редко удается. Товарищи первых двух охотников кричат и мечутся в траве, пугая остальных животных. Стадо обращается в паническое бегство, раненый слон пытается догнать товарищей, но еле тащится: задние ноги не повинуются ему.

Гневно трубя, слон волочит по земле заднюю часть тела. Он цепляется хоботом за деревья, чтобы подтянуть себя вперед, и вырывает их с корнями. Не опасаясь более нападения других слонов, все пигмеи окружают раненого животного и стараются добить его копьями. Слон взмахами хобота отгоняет их и отчаянно пытается спастись. Иногда ему удается отползти довольно далеко от рокового места, но рано или поздно пигмеи приканчивают гиганта.

Не всегда охота проходит так, как описано выше. Иной раз не удается с одного удара перерезать все сухожилия, и слон ухитряется схватить хоботом какого-нибудь охотника. Тогда гибель пигмея неминуема: разъяренное животное топчет его или пронзает бивнями. Иногда остальные слоны, вместо того чтобы обратиться в бегство, атакуют охотников.

Вильям Спис рассказал мне о случае с одним бамбути, отставшим во время преследования слона от своих товарищей. Слон, хотя и раненый, но еще боеспособный, сделал круг, чтобы обмануть своих врагов, напал на охотника сзади и пронзил бивнем его бок. Тяжело раненный пигмей упал на землю, но обычная сообразительность не покинула его, и он притворился мертвым.

Слон подошел к охотнику и ощупал его хоботом — тот не подавал никаких признаков жизни. Наконец зверь решил, что бамбути мертв и он, как всякий порядочный слон, должен похоронить свою жертву. Гигант выкопал бивнями яму, хоботом столкнул в нее пигмея и забросал ее сверху грязью, ветками и листьями. Эти минуты были самыми опасными для охотника: ему нужно было, не выдав себя ни единым движением, ухитриться оставить нос на свободе.

И охотнику удалось высунуть нос, когда ему уже казалось, что он вот-вот задохнется. Но и после окончания погребения положение пигмея не стало легче: подозрительное животное еще некоторое время стояло около могилы и наблюдало за ней, дабы окончательно убедиться в гибели врага (то же самое делают буйволы, убив человека).

Наконец слон удалился, и раненый охотник выбрался из могилы. Через несколько минут подоспели его товарищи и унесли его домой. Спис, знакомый с этим пигмеем, думал, что после выздоровления он никогда больше не станет охотиться на слонов. Но молодой бамбути отрицательно покачал головой. «Нет, — сказал он, — охотник на слонов всегда остается охотником на слонов».

Выслеженное пигмеями стадо слонов обычно пасется далеко от поселений банту. Но до прихода банту — «хозяина» их предводителя — охотники не притрагиваются к убитому животному. Один пигмей бежит в деревню банту и сообщает об удачном завершении охоты, остальные возвращаются в свой лагерь. В тот же день у туши собирается большая толпа, а за разделкой и распределением мяса наблюдает банту — «покровитель» вожака охотников. Медлить нельзя, так как при тропической жаре туша быстро начинает разлагаться.

Во время второго путешествия я страстно хотел заснять охоту на слонов, но вскоре убедился, что это почти невозможно, так как в лесу всегда царят сумерки. Мое пребывание у пигмеев подходило к концу, и я уже начал отчаиваться, когда мне вдруг улыбнулось счастье.

Пигмеи убили слона на поляне вблизи опушки леса, недалеко от деревни племени валези, старейшину которой звали Паванза. Они послали ко мне гонца с этой вестью, и он проводил меня к поляне. Никогда еще я не спешил так, продираясь сквозь тропический лес. Ведь подобный случай уже не мог повториться!

Мой проводник рассказал, как бамбути много миль преследовали раненого слона, пока не прикончили его на хорошо освещенной открытой поляне. На ней растет только слоновая трава, которая будет скоро умята собравшейся толпой, добавил он.

Я надеялся, что пигмей так расписывает поляну не только для моего удовольствия, и когда мы достигли цели, все оказалось правдой. Поляну заливал яркий солнечный свет, и до наступления сумерек было еще далеко.

Только одно не совсем понравилось мне: на поляне толпилось слишком много народу — сотни три-четыре мужчин и женщин, примерно поровну банту и пигмеев. Здесь собрались все родственники пигмейских охотников и банту — «покровителя» их вожака. К счастью, дележ не начался: не прибыли еще вождь валезе этого района и старейшина деревни, в которой жил «покровитель».

После их появления все взоры устремились к «покровителю». Он внимательно осмотрел толпу, убедился, что все, имеющие право участвовать в дележе, в сборе, и подал знак четырем охотникам, убившим слона. Они взобрались на тушу. По второму сигналу главный охотник вонзил копье в бок слона, и они спрыгнули с туши.

Пигмеи и банту выстроились в шеренгу. Мужчины держали в руках острые ножи, и за каждым стояла его жена с большой корзиной. По новому сигналу «покровителя» пигмеи и банту бросились к туше. Каждый старался первым взобраться на нее. Женщины громкими криками подбадривали своих мужей. Эта сцена напоминала картину штурма баррикады во время восстания. Хотя на первый взгляд происходящее казалось настоящим бедламом, на самом же деле все шло организованно, по плану.

Взобравшийся первым получал право вырезать кусок мяса от позвоночника до середины живота. Не всегда «победитель» получал весь кусок, но он полагал, что чем больше отрежет, тем больше ему достанется.

Пигмеи и банту облепили тушу, и началась ее разделка. Отрезав большой кусок мяса, мужчина не глядя кидал его через плечо. Он знал, что его жена не спускает с него глаз и в любой момент готова подхватить брошенный кусок и положить его в корзину. Вскоре воздух наполнили куски мяса, а женщины метались около туши, нередко подхватывая их на лету. Несмотря на кажущуюся неразбериху, никто никому не мешал и ни с кем не ссорился. Впрочем, по-видимому, происходившее только мне казалось суматохой, африканцы же прекрасно соображали что к чему. Но, к несчастью, они то и дело подвертывались под объективы и мешали снимать сцену разделки туши.

Наконец «верхний» бок был начисто срезан, и наступил перерыв. Двое пигмеев топорами прорубили отверстие между ребрами слона, схватили свои копья и исчезли внутри туши. Снаружи остались только наконечники копий, и по их движению можно было проследить путь бамбути в грудной клетке слона. Они рубили тушу изнутри и выбрасывали через отверстие мясо, сердце, печень и другие потроха животного — самые лакомые кусочки.

Я не верил, что тушу можно справедливо разделить между таким количеством людей, но к вечеру все было кончено, и никто не считал себя обиженным. У всех было хорошее настроение, и все разошлись веселые и довольные. Вождь валези получил огромную ногу, старейшине деревни тоже достался «отборный» кусок. «Покровитель» старшего охотника унес часть внутренностей, большой кусок мяса и бивни, несомненно самое ценное для него. Он же решил, кому сколько достанется мяса, и, по-видимому, никто не имел права оспаривать его решение, после того как вождь и старейшина получили свою долю.

Семьи охотников, убивших слона, получили больше всех, не остались обиженными и их родственники-«односельчане». Ни один кусочек не пропал даром. Разделили даже кожу — из нее пигмейки варят суп.

Итак, к концу моего второго визита в Итури и я и бамбути оказались очень довольными. В последний момент, однако, возникло непредвиденное осложнение. Прибыл гонец с вестью, что в нескольких милях отсюда собралось много суба ндула — пигмеев, живущих во внутренних районах Итури. До них дошел слух о появлении белого человека с массой подарков. Суба ндула пришло более пятисот, и, таким образом, на небольшой территории скопилось свыше тысячи пигмеев.

У нас было достаточно причин для тревоги. Вновь прибывшие некогда враждовали с моими знакомыми, и, хотя межплеменных войн уже давно не было, нарушение невидимой границы могло вызвать серьезные осложнения. Желая предотвратить столкновение, я попросил совета у наиболее уважаемых пигмеев и их «покровителей» банту. Обсудив положение, бамбути решили покинуть большую поляну и вернуться в свои деревни окружным путем, чтобы не встречаться с суба ндула. К ним послали гонца с вестью: белый человек уже раздал все подарки и уехал; в будущем году чужеземец придет только к ним и привезет еще больше подарков, поэтому суба ндула лучше всего разойтись по домам; пигмеи разошлись без столкновения, и все кончилось мирно.

Отправляя гонца, я в действительности больше не собирался возвращаться ни в Итури, ни вообще в Африку. К концу подобного путешествия всегда удивляешься, зачем ввязался в такое опасное и трудное дело и согласился жить у первобытных племен ради съемок кадров, приемлемых для Голливуда. Но уже через год забываешь муравьев, клещей, москитов, испорченную пищу и застоявшуюся воду, усталость и вечную сырость. Помнишь только ночную музыку, танец пигмеев вокруг костра под заразительную дробь барабанов, жирафов, несущихся по равнине и похожих на качающиеся на волнах яхты с высокими мачтами, стаю розовых фламинго, взлетающую с голубого озера, и львиц, играющих со своими детенышами.

Когда я путешествовал по Африке в 1954–1955 годах и снимал «Занзабуку», у меня были помощник, четыре оператора, мощный «додж» и грузовик и больше времени, чем когда-либо прежде. И мне захотелось снова побывать у пигмеев, не только ради новой встречи с симпатичными маленькими людьми, но и для съемки захватывающей дух картины — сооружения висячего моста из лиан над широкой рекой. Я еще ни разу не видел этот процесс — чудо техники бамбути.

Я знал, поставить такую сцену нелегко. Нужно найти подходящий участок реки, собрать группу пигмеев и уговорить их взяться за это трудное дело, хотя им, может быть, мост в этом месте совсем не нужен. Наконец, необходимо, чтобы выбранный участок был хорошо освещен и на нем имелась удобная позиция для оператора.

Удача превзошла все мои самые смелые надежды. Большую часть года, проведенного мною в Африке во время третьего путешествия, эта леди не хотела знаться со мной. Казалось, она навсегда вычеркнула меня из списка своих знакомых и специально переселилась на другой континент. Не раз много недель подряд чередовались задержки, крушения планов, несчастные случаи, дожди и другие неприятности. Но когда я вернулся в Итури, капризная леди возвратилась в Африку и уселась прямо на мое правое плечо.

Первый раз мы выбрали неудачное место: река здесь была слишком узкой, и сооружение моста не получилось бы «киногеничным». Голливуд требовал «киногеничные», то есть драматические, кадры. Мы стали искать место получше и наконец нашли отрезок Итури, идеальный для нашей цели. Здесь ширина русла была около девяноста футов, и «переброска» лианового моста действительно выглядела бы «киногенично». Около мили река текла совершенно прямо, вместо того чтобы петлять и извиваться. Оба берега поросли высокими деревьями, а без них мост невозможно соорудить. В то же время подлесок здесь оказался редким, и операторам было бы удобно снимать все эпизоды строительства. И самое важное: здесь Итури течет точно в широтном направлении. Утром солнечные лучи не задерживаются стеной двухсотфутовых деревьев, как в других местах, где они пробиваются к земле только к полудню. С восходом солнца яркий свет заливает берега на всем протяжении отрезка реки длиной в милю. А после полудня, когда солнце светит с запада, по меньшей мере до шестнадцати часов здесь достаточно света для съемки. Каждый день в моем распоряжении будет на три или четыре часа больше времени, чем обычно при съемках в тропическом лесу. Я едва мог поверить такой удаче.

Мы созвали пигмеев, наделили их подарками и кратко изложили им свой проект. Они как будто согласились, но я услышал, как несколько человек зашептало: «Бумбафу! Бумбафу!» — неодобрительно покачивая головами. Когда я спросил переводчика о значении этого слова, он слегка смутился.

«Ну, когда кто-нибудь решается на очень трудное и опасное дело без видимых на то причин, его называют бумбафу, — сказал он. — Пигмеям не нужен здесь мост; их деревня, и охотничьи владения, и поселение их «покровителей» банту находятся на этом берегу реки. Но вы хотите, чтобы они соорудили здесь мост, хотя это опасное и трудное дело. Поэтому они называют вас бумбафу!»

«Как бы вы перевели этот эпитет одним словом или одной фразой?» — спросил я.

«Сумасшедший белый человек!»

С их точки зрения, пигмеи, по-моему, были правы. Но тем не менее, получив продукты и подарки, они охотно согласились выполнить мою просьбу и тут же взялись за дело. Некоторые валили небольшие деревья, помешавшие бы съемке, другие искали длинные и прочные лианы, а остальные принялись сооружать подмостки для операторов, с которых они могли бы заснять строительство моста под разными ракурсами.

У нас не было уверенности в успешном исходе задуманного. Ширина Итури здесь предельная для переброски лианового моста. Я надеялся, сооружение моста будет достаточно трудным и «киногеничным», но все же не слишком трудным.

Самое главное — перебросить через реку первую длинную лиану. Остальная работа хотя и небезопасна, но сравнительно проста. Мы выбрали высокое стройное дерево у кромки берега, откуда должен был отправиться в полет над рекой первый строитель моста. Нижние ветви росли высоко от земли, и дерево напоминало два поставленных один на другой телеграфных столба с деревом наверху. Напротив на другом берегу стояло несколько столь же высоких деревьев с раскидистыми кронами.

Обернув вокруг ствола лиану и сделав из нее петлю, самый ловкий пигмей полез на нижнюю толстую ветку. Вскарабкавшись на ветку, он крепко привязал к ней конец похожей на стальной трос лианы, используя вместо проволоки более тонкие лианы. В двух футах рядом он привязал вторую длинную лиану, и две сочные деревянные веревки, спустившиеся до земли, закачались у ствола гиганта. Эти две лианы заменяли тросы гигантских качелей. Внизу к ним прикрепили небольшую доску.

План заключался в следующем. Посадив на доску сильного молодого пигмея, ее оттягивали по дуге возможно выше и затем отпускали. Пронесясь над рекой, он должен был долететь до ветвей деревьев на другом берегу и уцепиться за них.

Лианы казались мне недостаточно длинными: ведь для перелета через реку шириной в девяносто футов длина лиан должна быть не меньше. Кроме того, следовало накинуть несколько футов на провис и еще несколько футов на пробег до деревьев, росших не на самой кромке берега. Таким образом, для устройства качелей следовало взять лианы длиной примерно сто десять футов. Я думал, что пигмей не долетит до цели, но не решился вмешаться в действия бамбути.

Никто из пигмеев не изъявлял особого желания первым отправиться в полет. С приближением решительного момента они, как мне казалось, все чаще оценивали взглядом ширину реки, высоту качелей, и их начинали одолевать сомнения. Все горячо утверждали, что перекинуть лиану здесь можно, и не менее горячо старались превзойти друг друга в скромности. Никто не находил у себя особых данных к полету, и все кивали друг на друга.

Наконец остановились на кандидатуре двадцатилетнего пигмея по имени Меру. Он, по-видимому, одновременно испытывал и гордость, что выбор пал на него, и страх при мысли о предстоящем испытании. Но Меру казался мужественным человеком, недаром он считался одним из лучших в племени охотником на слонов. Когда я перечислил, сколько вяленой рыбы, орехов, пальмового масла и стрел получит смельчак, который перенесет через реку первую лиану, Меру заметно повеселел.

Пигмеи прорубили узкую просеку от гигантского дерева в глубь леса, чтобы можно было придать размах качелям. К сиденью привязали еще одну длинную лиану, и трое бамбути, взобравшись на росшее неподалеку другое высокое дерево, подтянули доску с Меру вверх. Они хотели, возможно выше подняв и оттянув его назад, затем резко отпустить, чтобы размах полета позволил Меру достичь противоположного берега.

Меру держал в руках сучковатую палку, загибавшуюся на конце и похожую на оружие портовых крючников. В верхней точке полета он должен был зацепиться этим крюком за ветви деревьев, росших на противоположном берегу. Я опасался, что рывок при этом будет слишком сильным и вышибет Меру из его люльки. Но пигмеи уверяли, что он будет привязан достаточно надежно и сумеет, зацепившись за ветви, взобраться на дерево.

С сосредоточенным видом Меру сел на доску и обхватил руками лианы, заменявшие тросы качелей. Ему подали крюк, и, крепко зажав это оружие в руке, пигмей следил, как товарищи привязывали его к доске короткими прочными лианами. Затем пигмеи, сидевшие на ветвях дерева в дальнем конце просеки, начали оттягивать люльку с Меру.

Один оператор поместился на подмостках и снимал эту сцену, а другой занял удобную позицию на берегу, чтобы заснять, как Меру пролетит над рекой и уцепится за ветви деревьев на той стороне. Сам я стоял у комля дерева, к ветвям которого прикрепили качели. Отсюда я видел и операторов и Меру, и мне было удобно руководить их действиями.

Медленно и осторожно пигмеи оттягивали и оттягивали Меру, пока он не оказался лицом к земле, в верхней точке дуги предстоящего полета.

Тогда я подал сигнал «Руби!», и один из пигмеев перерезал лиану, за которую они оттягивали Меру. Крошечное тельце, набирая скорость, стремительно понеслось вниз и вперед, едва не задевая деревья по сторонам просеки. В ничтожную долю секунды он долетел до нижней точки дуги у комля гиганта и понесся над рекой к другому берегу. Но случилось что-то непредвиденное! Он не взмыл вверх, как мы ожидали. Я услышал треск и, взглянув вверх, увидел, что ветка, к которой были прикреплены качели, не выдержала нагрузки и надломилась. Ноги Меру коснулись воды, это уменьшило скорость полета, и бамбути не достиг цели.

Меру уже летел назад. Его товарищи поймали доску и остановили качели. Меру видно здорово испугался, но ему нечего было стыдиться. Если бы ветка переломилась, он, без сомнения, погиб бы. Даже если бы она надломилась чуть сильнее, он разбился бы при ударе о воду.

Пошатываясь, он отошел от качелей. Я обнял его за плечи и старался успокоить. Меру отрицательно качал головой и что-то шептал себе под нос. Мне почудилось, что он повторяет: «Занзабуку! Занзабуку!» Ни я, ни переводчик не знали этого слова или этой фразы. Но когда он указал на качели, затем на треснувшую ветку и на реку, покачивая головой и как бы желая сказать: «Больше никогда!» — я понял, что он имел в виду. Он хотел объяснить мне: «Это дело слишком опасное, и я не хочу продолжать его». Хотя я был взволнован в тот момент, я запомнил это слово, и, когда впоследствии попадал внезапно в опасное положение, оно не раз приходило мне на ум. «Занзабуку» следует переводить как «опасная миссия» или «гиблое дело».

Я отвел Меру в сторону, сел рядом с ним и угостил его сигаретой. Некоторое время мы молча курили: я хотел дать ему возможность опомниться и взять себя в руки. Я понимал, что мне нужно найти правильный выход из создавшегося затруднительного положения. Если никто из пигмеев не хотел лететь через реку и раньше, то тем более они не решатся на это после случившегося. А сам Меру твердо решил не повторять этого безумства.

И я и Меру очень расстроились из-за неудачи; чтобы поднять наше настроение, я принес бутылку немецкого пива, купленного мною в дюка[12] перед отправлением в лес. Мы с удовольствием распили бутылку, и я не стал торопить Меру с ответом. Вместо этого я отложил все дела на завтра, чтобы оттянуть момент решающего разговора с Меру. Я поговорил с ним на другие темы — об охоте на слонов, о танцах, о его охотничьей собаке и других столь же приятных вещах. А тем временем я обдумывал, каким образом можно уговорить Меру совершить еще один полет, после того как получше укрепят качели.

Но для соглашения с пигмеем нужно совсем иное, чем для сделки с цивилизованным человеком. То, что я мог предложить любому американцу, для пигмея не имело никакой цены. Меру не знал кино и ничуть не заботился о мнении миллионов зрителей, живущих где-то далеко от Итури, и я не мог сыграть на его тщеславии, рассказав ему, как кадры, показывающие его великий подвиг, будут демонстрироваться на экранах кинотеатров всех стран мира и как миллионы зрителей, восхищенных его мужеством и ловкостью, будут в восторге аплодировать ему. Я даже не мог польстить ему, сказав, что его товарищи будут любоваться им. Пигмеи почти лишены духа соперничества и совсем не понимают, сколь важно превзойти своего товарища. Я не мог также намного увеличить предлагаемую награду, так как она и без того казалась Меру целым состоянием.

Но из разговора с Меру я все же узнал, что есть награда, достойная в его глазах предстоящего риска. Когда я осведомился о здоровье его жены и детей, он печально сказал, что еще не женат. В соседней пигмейской деревне есть девушка, которую Меру хотел бы взять в жены, но он не может уговорить свою сестру выйти за юношу из рода невесты и таким образом выполнить требования системы «женщина за женщину».

Мне оставалось только одно — превратиться в свата. Я нашел сестру Меру и поговорил с ней. Нет, она ничего не имеет против парня из соседней деревни. Просто она немного молода для замужества — ей еще только тринадцать лет. У замужних много работы, а ей неплохо живется и так.

Теперь мне нужно было сосватать сестру Меру. Если бы она была дочерью другого народа, задача оказалась бы легче. Зеркала, яркие бусы, ножницы, английские булавки и тому подобное сильно помогли бы мне. Но пигмейки не носят украшений, не знают зеркала, и им нечего подрезывать или закалывать. Следовательно, я мог предложить только съестные припасы и два глиняных кувшина — утварь для семейной жизни.

В конце концов мне удалось уговорить ее. Она согласилась выйти за парня из соседней деревни, а это означало, что Меру может жениться на своей возлюбленной. Когда все было улажено, он очень обрадовался и согласился повторить полет через реку. Но сначала следовало найти ветку покрепче, которая выдержала бы нагрузку.

В десяти футах над треснувшей веткой росла другая, гораздо толще и прочнее. Нужно было только срубить нижнюю ветку и найти лианы подлиннее.

На следующий день все было готово. Я был доволен — теперь лианы казались достаточно длинными, чтобы Меру долетел до деревьев на другом берегу, а ветка достаточно крепкой, чтобы выдержать тяжесть качелей. Все же когда Меру садился на доску, у него был такой вид, как будто он сделал серьезную ошибку, согласившись повторить полет. Его быстро привязали, подали крюк и стали оттягивать. Он поднимался все выше и выше, пока я не подал сигнала рубить лиану. На этот раз все шло хорошо. Меру благополучно пронесся над рекой и взмыл к ветвям деревьев, росших на другом берегу. В верхней мертвой точке полета он взмахнул крюком и… промахнулся на дюйм!

Я и пигмеи дружно ахнули. Меру остановили, и я, совсем расстроившись, поспешил к нему, уверенный, что он решительно откажется лететь в третий раз. Но на этот раз он ничуть не испугался — ветка и лианы оказались надежными, и бояться было нечего. Поистине этот маленький герой был настоящим пигмеем!

Меру сказал, пусть его подтянут на несколько футов выше, и он, без сомнения, сумеет зацепиться на той стороне. Я отдал необходимые распоряжения. Меру немного отдохнул, выкурил сигарету, его привязали к доске, и все началось в третий и, я был уверен, в последний раз.

Несколько пигмеев не помогали нам. Они кричали «Утангука!» («Ты упадешь!»), когда Меру оттягивали. Но он был преисполнен решимости и, по-моему, не слышал этих криков. Я подал сигнал, когда Меру подняли на несколько футов выше, чем в прошлый раз. Он скользнул вниз, пронесся над рекой и грациозно взлетел по дуге вверх к цели. Точно в нужный момент Меру сделал выпад крюком и зацепился за сук. Его дернуло со страшной силой, и я был уверен, он не удержит крюк. Но Меру не выпустил его, медленно притянул «люльку» к дереву и, тяжело дыша, лег на ветку.

«Мукарамису!» — закричали пигмеи, заслуженно назвав Меру «Бесстрашным».

После этой бросающей в дрожь сцены остальное оказалось гораздо более легким. Мы сделали еще много прекрасных снимков, показывающих, как к нижним ветвям обоих деревьев прикрепляли толстые лианы и как над рекой перекинули дугообразный мост, напоминавший наши висячие.

Над мостом протянули несколько толстых лиан, заменивших перила. От деревьев к берегу проложили узкие тропинки, а от них к мосту протянули плетенные из лиан «лестницы», которые прикрепили к «перилам». Мост быстро расширили, и, наконец, настал день, когда я взобрался по «лестнице», вступил на мост и перебрался по нему через реку. Мост раскачивался и плясал под ногами, и я с дрожью смотрел на бурный поток, мчавшийся внизу. Но мост был прочным, и, без сомнения, он будет долго висеть над быстрой Итури.

Это было опасное дело, и оно отняло много времени, но зато, когда все кончилось, я почувствовал себя именинником. Я дал Меру больше подарков, чем обещал, и позаботился о его свадьбе. Покидая Итури в третий раз, я чувствовал себя счастливым. И я больше не считал пигмеев странными или необычными людьми — слишком многое нам пришлось пережить вместе.

Сооружение моста не заслонило в моей памяти и другие эпизоды из третьего путешествия. Тогда же я узнал секрет кажущейся сверхъестественной способности пигмеев ориентироваться в лесу. Больше всего путешественников удивляет даже не чудесное умение пигмеев выслеживать дичь, а то, как они, ни разу не сбившись, без троп могут пройти в чаще по прямой от одной поляны к другой, находящейся в десяти милях.

Вильям Спис объяснил мне, что в этом нет ничего таинственного и шестое чувство здесь ни при чем. Просто пигмеи очень наблюдательны и, главное, прекрасно знают каждый уголок той части леса, где они родились, выросли и где проводят всю свою жизнь. Они каждый день охотятся в лесу и исходили свой район вдоль и поперек.

Месяц пигмей живет на одной поляне, месяц — на другой и так узнает весь участок. Когда бамбути хочет проверить, где он находится, ему достаточно оглядеться вокруг, и он тотчас узнает железное или махагониевое дерево, помогавшее ориентироваться в лесу еще его прапрадеду, и определит, в какую сторону ему идти. Для жителя леса каждое дерево чем-то отличается от других.

«Пигмей смотрит на дерево и читает, где он находится, так же как вы читаете на табличке название улицы «Парк-авеню и 58-я стрит», — сказал Билл Спис, — это очень просто».

Я подумал о старом седом пигмее, у которого прекрасно сохранились все зубы. Он помнил еще Г.-М. Стэнли — первого белого человека, проникшего в леса Конго. «Мы бились с ним, — сказал старый воин, — и пытались убить его».

Другой старик, по имени Мандибока, утверждал, что он побывал в Булайе, стране белых людей. Его рассказ звучал довольно достоверно. Давным-давно, еще в дни его молодости, когда Мандибока даже не был женат, его повезли из леса Итури к берегу океана. Похоже, что он плыл по судоходной части Конго. Затем он плыл по воде в огромной лодке длиной, судя по его описанию, от четырех до пяти сотен футов. Путешествие было долгим и мучительным. Много дней от страдал от морской болезни.

Он попал в страну белых людей, где не было лесов и где он видел столько удивительных вещей, что не мог запомнить всего. Потом его отвезли назад в Итури и дали бумагу, подтверждающую, что он побывал в Булайе. Этот документ, как объяснили мне пигмеи, отдали на хранение банту — «покровителю» Мандибоки, и он сгорел вместе с жилищем африканца во время пожара в селении банту несколько лет назад.

Присутствовавшие при этом рассказе банту подтвердили его достоверность. Вильям Спис заговорил со старым пигмеем по-английски, и тот как будто что-то понял. Он даже прошептал несколько английских слов, но было очевидно, что он не помнит их значения.

На Всемирной выставке в Сент-Луисе в 1900 году «экспонировали» несколько пигмеев. Судя по возрасту рассказчика, он мог быть в их числе. И, хотя точно установить это невозможно, мне хочется верить, что я встретил пигмея, побывавшего на моей родине. Когда теперь мне случается бывать в Сент-Луисе, он предстает передо мной в новом свете и я пытаюсь сообразить, каким он казался Мандибоки. Мне нравится этот город, и у меня там есть хорошие друзья, но я не могу не согласиться, что Мандибока был счастлив вернуться в лес Итури.