Нет окончательно определенных философских систем, ибо сама жизнь выше определений. Каждая философская система решает группу исторически данных проблем, готовя тем самым почву для постановки новых проблем и новых систем. Так всегда было и так всегда будет.
Если судить о книге по объему, то наша версия истории западной философии покажется громоздкой. Вспомним, впрочем, сентенцию аббата Террасона, процитированную Кантом в предисловии к «Критике чистого разума»: «...если измерять объем книги не числом листов, а временем, необходимым для ее понимания, то о многих книгах можно сказать, что они могли бы быть значительно короче».
И в самом деле, многие учебники по истории философии выиграли бы, будь они пространнее в серии разнообразных аргументов. Ведь краткость в экспозиции философских проблем не упрощает, а усложняет, делая их малопонятными, если не совсем бессмысленными. Так или иначе, но такого рода краткость фатально ведет к перечню точек зрения, дающих панораму философских высказываний, возможно инструктивную, но убогую по результатам.
Наш учебник предполагает наличие по меньшей мере четырех уровней анализа: ЧТО говорили философы (своего рода считку мнений древние называли доксографией), необходимо объяснить, ПОЧЕМУ они так говорили, а также нелишне понимать, КАК все это было сказано. Наконец, мы посчитали неизбежным указать ПОСЛЕДСТВИЯ, вызываемые теми или иными философскими и научными теориями.
Что касается объяснительного уровня — почему нечто утверждалось, — то всегда непросто разглядеть сплетения событийных рядов экономического, социального и культурного плана с теоретическими и спекулятивными мотивами. Принимая все это во внимание, мы, однако, старались избегать опасных редукций — социологических, психологических, историцистских — и удерживать специфическую идентичность философского дискурса.
Показывая то, как выражали мыслители свои доктрины, мы широко использовали прямую речь. Цитируемые тексты даны в дозах, соответствующих дидактической парадигме научающегося ума, входящего в незнакомый предмет. От предельно простого он мало-помалу переходит к философским категориям и конструкциям, развивая «мышцу мысли» и собственную способность к постижению все более сложных идей, выраженных в разных лингвистических тональностях непохожими и оттого притягательными голосами. Подобно тому как для постижения способа чувствования и воображения поэта мы вчитываемся в его стихи, так и в лабораторию мысли философа нельзя проникнуть иначе, как через глубоко личную экспрессивную форму.
Нельзя не отметить, что философы интересны не только тем, о чем они говорят, но и тем, о чем молчат; традициями, которым они дают начало. Одни из них способствуют рождению определенных идей, другие, напротив, препятствуют. По поводу последнего обстоятельства историки философии чаще хранят молчание. Тем важнее для нас сделать явным этот аспект, особенно в контексте сложных взаимоотношений между философскими, научными, религиозными, эстетическими и социополитическими идеями.
Учитывая, что в преподавании философии исходное — проблемы, которые она поднимала и решала, мы часто отдавали предпочтение синхроническому, а не диахроническому методу, который, впрочем, также использован в пределах его возможностей.
Что же касается поставленной цели, то она состоит в формировании теоретически обогащенных умов, владеющих научными методами, способных к постановке и методологической разработке проблем, готовых к критическому прочтению окружающей реальности во всей ее сложности. Именно этой цели служат означенные выше четыре уровня: содействовать самоконституирующемуся уму молодого человека реализовать себя в духе открытости новому, укрепляя его способность к самозащите перед лицом опасных искушений нашего века — бегства в иррациональное, капитуляции перед прагматизмом и убогим сциентизмом. Разум тогда открыт, когда имеет в самом себе корректирующее начало, устраняющее одну за другой ошибки (поскольку это человеческий разум) и высвобождающее энергию для продвижения по все новым маршрутам.
Предлагаемый читателю четвертый том содержит шестнадцать частей, расположенных в соответствии с логической и хронологической последовательностью. Широкий спектр идей, школ и направлений представлен в едином дидактическом ключе. Перед лицом нарастающего в ХХ веке потока информации мы спрашиваем себя: возможно ли системно-компактное изложение мировой философской мысли? Реально ли для учащегося, студента или преподавателя освоить этот «монблан» европейской мысли? Но даже если отрицательный ответ покажется печально очевидным, то и тогда не грех повторить: conclusio non sequitur — вывод не следует. Разве из чистого только любопытства мы хотим иметь представление о максимально широком круге авторов, концепций и движений, достойных нашего внимания? Мир идей, философских проблем, теорий, аргументаций и противоречий в живой ткани ушедших эпох, так, как они возникали, формулировались и исчезали, — как почувствовать его дыхание в ритме современной жизни?
Философия не прейдет, пока есть человек, доискивающийся до смысла бытия и этических оснований, своей судьбы, разумности истории, структуры науки, назначения и целесообразности государства. И пока есть философия, существует ее история как история вопросов и ответов, жизненно важных для человека. Ибо лишь через историю мысли мы можем попытаться понять, кто мы и откуда.
АВТОРЫ