Запил под Хендрикса

Глава 15 В Детский мир за струнами

К маю все струны вышли. Порвались, натягиваясь на горло. Майские праздники, в лесу будет много людей. Сява добровольный санитар леса. Видели плакаты — не жечь костры и берегите лес? Сява следит за порядком.

Надо в «Детский мир» за новым набором струн. Конечно же стальные. Если б зима задержалась и улицы были покрыты льдом, Сява бы надел коньки — а были, сняты с одного дяди, который катался на лесном озере Алмазном — он бы, Сява, по прямой как конькобежец прогнал бы от леса вдоль линии метро и до «Детского мира».

Но жарко, льда нет. Сява ходит в пуховике, потому что не знает, какой сейчас месяц. Отец давно не появлялся, некому сказать. Даже жрачку не оставляет. Питается Сява травой и кореньями. В школе учили, что древние люди занимались собирательством. Батарейки для радио кончились. Наверное таки май — май после того, как отмечают Пасху, а Сява видел, как однажды люди с утра ходили по широкой тропе в храм на краю леса, с корзинами, святить куличи и еду. Сява напал на одно такое семейство, уложил по ногам гитарой, забрал корзину и убежал. В тот день он повторил это трижды и обеспечил себя едой на всю неделю.

Значит, скоро май. Но пока не знаешь точно, нет смысла одеваться легко. Вдруг надвинется циклон. Северные воздушные массы и всё такое. И ходи мерзни! А так ты в пуховике защищен надежно. Пар костей не ломит.

Заросший и вонючий, Сява встретил в лесу журналистов. Двое, парень с дорогим фотоаппаратом-зеркалкой и девушка с диктофоном. Рыжая, но вовсе без веснушек и этих внешних черт ящерицы — значит, крашеная! Редакционное задание — сделать репортаж про лес, за которым такая дурная слава. Желательно интервью с представителями местного населения. Сява слонялся по главной тропе и смотрел на солнце через ветки. Вот журналисты его увидели и спросили:

— Здравствуйте! Можно с вами поговорить?

— Конечно.

— Вы местный? Вы тут живете, вы бомж?

— Я бард, а не бомж. Я удалился в лес искать вдохновения. Урбанистические пейзажи нашего города убивают во мне творчество. Только наедине с природой я могу творить.

— Оу, — сказала девушка. А фотокор ей шепнул: «Это дауншифтер! Давай сделаем о нем статью!».

— Скажите, — обратилась к Сяве журналистка, — А вы можете нам что-нибудь сыграть?

— Я оставил гитару… Дома. В землянке.

— А в гости не хотите нас пригласить? Нас интересует ваш быт, как вы живете, можно сказать — выживаете один в лесу. Ведь же один?

— Нет, нас целая группа. Киевское общество бардов «Лесовики». У нас в землянке вам не понравится. Пахнет гнилой картошкой. Это от наших носков.

— Вы чудовище! — девушка рассмеялась. А фотокор щелкнул фотыком.

— Вот этого не надо, — сказал Сява.

Конечно — три бабки, три шпанюка. Давно кто-то рассказывал, что ходили в парке бабки-оборотни, а еще мертвец из земли палец вот так выставлял с ногтем — чтобы велосипедные шины лопались. Старая история.

— У меня есть предложение, — Сява сглотнул слюну и повторил: — У меня есть предложение. Девушка остается тут заложницей, а ты, — ткнул пальцем в сторону фотокора, — Сбегай в «Детский мир» и купи мне новые струны!

— А на! — фотокор ударил фотыком Сяву в лоб! Сява ладони туда прижал, наверное кровь пошла. Отступает и ноет с перепадами:

— А-а-а-а.

— Бежим! — кричит фотокор журналистке. А той кажется, что она смотрит сейчас кино. Сява руки отнимает — по лицу кровища, а сам улыбается.

— Хэви метал пэр!

Фотокор так быстро бежит по траве, что ободками ботинков её срезает. И бешено крутится в голове — что за пэр такой, что за пэр? И где журналистка Лена? А вот она на дерево лезет, а внизу Сява, ствол трясет и пинает. Надо вернуться и защитить.

Вызвать милицию! По мобилке не приедут. Конечно, в каждом лесу стоит таксофон для экстренных случаев, если кто шампур проглотит или один охотник попадет другому в глаз. Покуда фотокор стоял и думал, рядом Сява возник. Отличная погода, не правда ли? Что вы сейчас читаете? О, Томас Лав Пикок, забытое нынче имя. Получи гитарой по голове! Получи гитарой по голове!

И осаживается фотокор, расставив руки. Ничего не видит, горячее застлало глаза. Слова за ухом:

— Можно было всё решить по-хорошему.

Злобно. И падает лицом вниз.

Журналистки уже нет на дереве. Беги, зови! Пусть приходят, пусть берут. Опишу гитарой круг, сокрушатся челюсти! Круши ребра и плечи! Гуди кость!

Скачет — Сява, гитару за собой тащит, по сучьям по траве, по сучьям по траве, бороздя хвою. Налипают на деку хвоинки. Даешь струны из Детского мира!

Надо идти самому. По светлым улицам, там где мир цивилизованных людей, которые ходят в галстуках и надевают трусы навыворот совершенно случайно. Посещают парикмахерские и платят за то, что отдают лишний вес. Больше мыслей об асфальт. Потеряем пирожок.

Иностранного гостя из себя изобразить. Американский рокер, приехал в Киев, решил погулять по городу без охраны. Эксцентрик и дебошир. Бунтарь.

Прошел как в бреду от леса дворами через спальный район, перебрел сквозь торговые ряды и базарную толчею. Гитара в руках, походка — американо. Сплевывает, жвачку воображаемую жует. Глядит по сторонам, одобрительно качает головой:

— Оу ес. Ес.

Раскладка с газетами.

— Дайте мне свеженькую, дайте мне мягенькую!

Через рельсы трамвайные да на улицу Юности. Полегчало, народу поменьше. Останавливает двух мужичков:

— Экскьюз ме, — и улыбается, — Ду ю спик инглиш?

— Пошли отсюда, — один мужичок тащит другого. Сява рядом на полусогнутых семенит и допытывается:

— Хау кэн я вент ту зэ Детский мииир? Плиз хэлп ми!

Двое уходят. Смело шагаем дальше. Одностороннее движение. Сегодня — день пешехода. Сява идет прямо посередке проезжей части. На него прет маршрутка. Желтая, в кабине четки на зеркальце мотаются, а водитель лютый. Бибикает! У себя дома бибикай! День пешехода, понял, ты, бык?

Ну вылезай-вылезай. Ты чего рукавчики засучиваешь, свитерок свой мнешь? На, на! Водитель лезет под микроавтобус, а Сява обрушивает гитарой удар за ударом на капот — вмятины, на стекло — сеть, потом дырка, на бока — вмятины. Водитель из-под днища орет — вызовите милицию, а Сява, декой гитары вбивает справедливость:

— Они! Тебя! Самого! Посадят! Ты талончики не даешь!

Хэви метал пэр. Колонна машин за маршруткой встала. Сигналят. Несколько водителей вышли из автомобилей, советуются кучкой, на Сяву озабоченно взгляды бросают. Они им кричит издевательски:

— Дяденьки! Давайте все сюда! На рок-концерт!

И гитарой искру из асфальта иссекает.

— Я — анарх!

— Говнарх! — к нему бежит, пригнувшись, мужчина-бык в кепке. Кулаки сжал, челюсти сжал. Сява его остановил. Проломил ему голову!

Струн — нету. Порвались у музыканта струны. Не поет природа, нет у ней поэта. Умолкли птицы — некому играть, аккомпанировать. Без творческой личности тишина. Сява натужился и попытался телепортироваться. Оказаться где-нибудь на Подоле, хотя бы у памятника Сковороды, там часто на мраморном постаменте сидят неформалы. Сява соберет вокруг себя кучку и скажет милостиво:

— Я бы сыграл, но у меня порвались струны.

Сразу к нему протянутся пять рук с пакетами струн. Нет, будет иначе. Один неформал скажет:

— Бери мои. Сейчас со своей гитары сниму.

Или пошлют гонца на Андреевский спуск, к какому-то хиппану, что там сидит играет растаманские мелодии. И молва, молва — рокер Сява с Дарницы дает импровизированный концерт, почти квартирник, только на открытом воздухе. Репертуар самый безбашенный.

Сейчас самое время, чтобы тут, на залитой кровью улице Юности, появился профессор, подростковый психолог, ведущий смелого эксперимента, и сказал громко и твердо:

— Этот парень необычный, у него буйная фантазия. Я собираю группу таких уникумов, чтобы открыть у них паранормальные способности с помощью специальных методик. Подростки-паранормалы полетят в космос. Первый полет на Марс — за ними. Я в это верю.

Конечно, из маршрутки вылезет его вечный оппонент, ученый, тоже профессор Иван Кашимский. Нет, даже академик.

— На Марс первыми полетят обезьяны!