Заповедное место

XLV

Где-то внизу отчаянно застрекотал сверчок. Адамберг понял, что это звонит мобильник — тот, который он сравнил с трухлявой балкой, — поднял его с пола и взглянул на циферблаты своих часов. Время — между двумя сорока пятью и четырьмя пятнадцатью утра. Он провел по лицу ладонью, чтобы стряхнуть сон, и взглянул на экран. Ему пришли два сообщения, отправленные одним и тем же абонентом с интервалом в три минуты. Оба оказались совсем короткими. В каждом было только три буквы, в первом — Por, во втором — Qos. Адамберг тут же позвонил Фруасси. Фруасси никогда не ворчала, если ее будили среди ночи. Адамберг считал, что это дает ей возможность лишний раз перекусить.

— Я получил два загадочных сообщения, — сказал он, — и подозреваю, что речь идет о чем-то неприятном. Сколько вам нужно времени, чтобы определить владельца мобильника?

— По незнакомому номеру? Примерно пятнадцать минут. Если повезет — десять. Прибавьте еще полчаса на дорогу до Конторы, у меня тут только две маломощные железки. Итого сорок минут. Диктуйте номер.

Адамберг продиктовал ей номер. Он нервничал: сорок минут — это слишком долго.

— Могу сразу сказать, кто их отправил. Мне удалось определить этот номер вчера к концу дня. Армель Лувуа.

— Черт!

— Я даже начала регистрировать его звонки, их было немного. Но телефон уже девять дней молчит, он выключил его в то утро, когда бежал. А почему включил сейчас? С чего вдруг решил засветиться? Он оставил вам сообщение?

— Прислал две невнятные эсэмэски.

— Два коротких текстовых сообщения, — поправила Фруасси: как и другие коллеги, она переняла у Данглара его причуду — называть все по-научному.

— Можете его засечь?

— Да, если он не выключил телефон.

— Можете сделать это, не выходя из дому?

— Это сложнее, но можно попробовать.

— Попробуйте, и побыстрее.

Но Фруасси уже прервала связь. Ее не нужно было торопить: любой приказ она выполняла с молниеносной быстротой.

Он оделся за полминуты, подхватил кобуру с пистолетом и оба мобильника. И только на лестнице понял, что надел футболку задом наперед — этикетка царапала шею. Ничего, он переоденется позже. Когда он надевал пиджак, позвонила Фруасси.

— Сообщения отправлены из дома в Гарше, — объявила она. — И оттуда же идет другой сигнал с неизвестного номера. Попробовать определить?

— Давайте.

— Но для этого мне уже придется поехать на работу. Ответ будет через час.

Адамберг вызвал две оперативные группы, просчитал время. Пока первая группа соберется в Конторе, пройдет полчаса. Плюс еще время на дорогу. А он, если поедет прямо сейчас, через двадцать минут будет в Гарше. Он колебался, логика подсказывала, что лучше выждать. Это ловушка. Какого черта делал Кромс в доме старика Воделя? С еще одним мобильником? Или с еще одним человеком? Арнольдом Паоле? И чего в таком случае добивался Кромс? Это ловушка. Верная смерть. Адамберг сел в машину, положил руки на руль. Он вышел живым из склепа, и они решили прикончить его здесь, это ясно как божий день. Самое разумное сейчас — не двигаться с места. Он снова прочитал сообщения. Por, Qos. Он повернул ключ зажигания, потом заглушил мотор. Это ясно как божий день, это естественное, нормальное развитие событий. Не отнимая пальцев от ключа, он пытался понять, почему все же какая-то неуловимая мысль, какая-то мучительная уверенность призывает его ехать в Гарш. Он включил фары и поехал.

На полпути, после туннеля в Сен-Клу, он вырулил на аварийную стоянку и остановился. Por, Qos. Он сейчас подумал — если можно было так назвать этот процесс — о том, как Фруасси назвала полученные им загадочные послания. «Короткие текстовые сообщения». От этого термина его мысль, словно рыба, перепрыгивающая речные пороги, перенеслась к первому посланию: por. Он часто видел это por на экране мобильника, когда посылал сообщения, когда набирал сокращение «sms». Он достал телефон, нажал на кнопки, чтобы набрать s, m и s. Сначала получилось Pop, потом он перепробовал все комбинации — por, Pos, Qos, Sos, пока наконец не добился нужного ему Sms.

Sos. А может, SOS?

Да, это SOS. Кромс пытался подать сигнал бедствия, но не смог сделать это правильно. Он попытался еще раз, нажимая на кнопки как попало, и опять ошибся. Адамберг поставил на крышу мигалку и поехал дальше. Если бы Кромс заманивал его в ловушку, то написал бы сообщение аккуратно, понятными словами. Раз он не сумел даже правильно написать SOS, значит, не мог видеть экран. То есть отправлял свое послание в темноте. Или держа телефон в кармане и нажимая кнопки на ощупь — чтобы было незаметно. Нет, это не ловушка, это призыв о помощи. Кромс находился там вместе с Паоле, и с момента, когда он послал свои SOS, прошло уже полчаса.

— Данглар! — сказал по телефону Адамберг, не отрывая взгляд от дороги. — Я получил от Кромса SOS, набранное вслепую. Его заманили на место преступления, чтобы инсценировать самоубийство. На этом история должна закончиться.

— Отец Жермен?

— Нет, Данглар, не он. Откуда Жермену было знать, что это девочка? А ведь он именно так и сказал. Не оцепляйте дом и не пытайтесь войти через дверь. Он тут же пристрелит парня. Поезжайте в Гарш, я вам еще позвоню.

Не выпуская руля, Адамберг разбудил доктора Лавуазье:

— Дайте мне телефон палаты Эмиля. Это срочно.

— Вы Адамберг?

— Да.

— А чем докажете? — с подозрением спросил Лавуазье.

— Черт возьми, доктор, у меня мало времени.

— Об этом не может быть и речи, — отрезал Лавуазье.

Вот это конспирация, подумал Адамберг. Лавуазье относился к своей миссии очень серьезно. Адамберг сказал: «Никаких контактов», и доктор неукоснительно выполнял это указание.

— Если я вам повторю слова, которые произнесла Ретанкур, когда вышла из комы, вы мне поверите? Вы их еще помните?

— Прекрасно помню. Слушаю вас.

— «Истомы тяжкий вздох».^[18]

— О'кей, старина. Я переведу ваш звонок, потому что в больнице вас не соединят с палатой Эмиля без моего разрешения.

— Поскорее, доктор.

Треск, звонки, пронзительный писк, потом голос Эмиля.

— Что-то с Купидоном? — обеспокоенно спросил он.

— Купидон в прекрасной форме. Эмиль, как попасть в дом Воделя, минуя главный вход?

— Через заднюю дверь.

— Нет, я не об этом. Я имею в виду какую-нибудь лазейку, чтобы забраться в дом потихоньку, не привлекая внимания.

— Нет такой лазейки.

— Неправда, Эмиль, есть. Ты же сам ею пользовался. Ночью, когда забирался в дом, чтобы таскать деньги.

— Я ничего такого не делал.

— Черт возьми, мы нашли твои пальчики на ящиках секретера. Но нам плевать на это. Слушай меня внимательно. Тип, который убил Воделя, собирается прикончить еще кое-кого сегодня вечером в том же доме. И мне надо незаметно туда пробраться. Ты понял?

— Нет.

Машина въезжала в Гарш, и Адамберг снял с крыши мигалку.

— Эмиль, — сказал он, стиснув зубы, — если не скажешь, где лазейка, я пристрелю твоего кобеля.

— Ты этого не сделаешь.

— Еще как сделаю. Пристрелю его, а потом раздавлю сапогом. Ты представил себе это, Эмиль?

— Подлый, вонючий легавый.

— Да. Говори, черт бы тебя драл.

— Туда можно попасть через соседний дом, где живет мамаша Бурлан.

— Каким образом?

— Из ее подвала в подвал Воделя ведет подземный ход. Раньше оба дома принадлежали одному хозяину. В одном он жил с женой, а в другом поселил любовницу. И для своего удобства велел прорыть коридорчик, соединяющий подвалы. Потом дома продали по отдельности, и дверь в коридорчик заделали. Но мамаша Бурлан опять ее открыла, хотя не имела права. Водель не знал про дверь, он никогда не спускался в подвал. А я заметил, что соседка смухлевала, но обещал ее не выдавать. За это она разрешила мне пользоваться подземным ходом. В общем, мы с ней поладили.

Адамберг припарковался в пятидесяти метрах от дома Воделя и вышел из машины, бесшумно закрыв дверь.

— Зачем ей понадобилось опять открывать дверь?

— Она очень боится пожара. Панически. И решила устроить в доме запасной выход. Но это идиотство, у нее великолепная линия жизни.

— Она живет одна?

— Да.

— Спасибо, Эмиль.

— Ты не натворишь глупостей с моим псом, а?

Адамберг связался с обеими оперативными группами. Одна была в пути, другая только выезжала. Он описал им ситуацию. В доме Воделя не горел свет, ставни были закрыты, занавески задернуты. Адамберг несколько раз постучал в дверь мадам Бурлан. Дом был точно такой же, только гораздо более запущенный. Нелегко уговорить одинокую женщину открыть дверь среди ночи, и вряд ли тут поможет слово «полиция», которое всегда всех настораживает. Люди либо не верят, что это действительно полиция, либо верят, но считают, что это еще хуже.

— Мадам Бурлан, я от Эмиля. Он в больнице и просил вам кое-что передать.

— А почему вы пришли ночью?

— Он не хочет, чтобы меня видели. Это по поводу подземного хода. Он говорит, если об этом узнают, у вас будут неприятности.

Дверь приоткрылась сантиметров на десять, ее удерживала цепочка. Маленькая, хрупкая женщина лет шестидесяти внимательно разглядывала Адамберга, поправляя на носу очки.

— А чем вы докажете, что вы действительно друг Эмиля?

— Он говорит, у вас великолепная линия жизни.

Дверь открылась, а когда Адамберг вошел, хозяйка снова заперла ее на засов.

— Я друг Эмиля, а еще я комиссар полиции, — сказал Адамберг, предъявляя удостоверение.

— Этого не может быть.

— Может. Откройте мне проход между подвалами — это все, о чем я прошу. Мне надо попасть в дом Воделя. После меня по этому коридору должны пройти две группы полицейских. Вы их пропустите.

— Там нет прохода.

— Я могу разблокировать его и без вашей помощи. Не мешайте мне, иначе про дверь узнают все соседи.

— Ну и что? Разве это преступление?

— Могут подумать, что вы собирались обокрасть старика Воделя.

Хрупкая женщина быстро пошла за ключом, ворча и на все корки ругая полицию. Адамберг спустился вслед за ней в подвал, в стене которого был проделан проход.

— Полицейские стараются изо всех сил, — говорила женщина, отпирая засов, — а в итоге делают сплошные глупости, одна хуже другой. Обвинили меня в краже. Прицепились к Эмилю, потом к этому молодому человеку.

— Полицейские нашли его носовой платок.

— Глупости. Оставлять платки в чужих домах вообще не принято, так кто же оставит свой платок в доме человека, которого убил?

— Не идите за мной, мадам Бурлан, — сказал Адамберг, отталкивая маленькую женщину, которая семенила сзади. — Это опасно.

— Убийца там?

— Да. Возвращайтесь к себе и ждите подкрепления, а пока сидите тихо.

Женщина быстро засеменила в обратном направлении. Адамберг бесшумно поднялся по лестнице, ведущей из подвала Воделя в кухню. Ступеньки были заставлены всяким хламом, и Адамберг включил фонарик, чтобы не споткнуться о ящик из-под фруктов или бутылку. Замок на двери в кухню был стандартный, и Адамберг открыл его за одну минуту. Из кухни он сразу пошел по коридору к большой комнате, где стоял рояль. Если Паоле решил инсценировать самоубийство Кромса, это должно выглядеть так: преступник, замученный угрызениями совести, возвращается на место преступления и пускает себе пулю в лоб.

Дверь в комнату закрыта, увидеть ничего нельзя. Услышать тоже: ковры на стенах приглушают голоса. Дальше по коридору находилась ванная. Адамберг зашел туда. Под потолком, в стене, отделявшей ванную от гостиной, была вентиляционная отдушина. Адамберг влез на корзину для белья и сквозь решетку отдушины заглянул в гостиную.

Паоле стоял спиной к нему, держа в вытянутой, но не напряженной руке пистолет с глушителем. А напротив, в кресле эпохи Людовика XIII, сидел и плакал Кромс: сейчас в нем не осталось и следа от наглого, зловещего «гота». Паоле буквально приковал, вернее, пригвоздил его к креслу. Кисть левой руки, лежавшая на подлокотнике, была проткнута ножом, острие которого прочно засело в дереве. Вокруг уже натекло много крови: парень не первый час был пленником этого кресла, он исходил потом от боли.

— Кому? — повторял Паоле, вертя у него перед глазами телефон.

Наверно, Кромс опять попытался подать сигнал бедствия, но на этот раз Паоле его застукал. Щелкнуло лезвие выкидного ножа, Паоле схватил правую руку Кромса и покрыл ее порезами. Он делал это неторопливо, как будто резал рыбу и словно бы не слыша криков молодого человека.

— Теперь не будешь дурить. Кому?

— Адамбергу, — простонал Кромс.

— Ах как скверно, — сказал Паоле. — Значит, сын уже не стремится победить отца? При первой же царапине он зовет папочку на помощь? Por, Qos. Что ты хотел ему сказать?

— Я хотел послать сигнал SOS. Но не смог набрать его правильно. Он ничего не поймет. Отпустите меня, я вас не выдам, я ничего не скажу, я ничего не знаю.

— Но ты мне нужен, мой мальчик. Пойми, легавые зашли уже слишком далеко. Ты останешься здесь, на месте твоего преступления, распятый на этом кресле, покрытый ранами, которые нанес себе сам, стремясь к смерти. Вот и все. У меня много дел, и я хочу жить спокойно.

— Я тоже, — выдохнул Кромс.

— Ты? — произнес Паоле, выключая его мобильник. — А какие у тебя дела? Мастерить безделушки? Петь? Обжираться? Так ведь всем на это наплевать, мой бедный мальчик. Ты ни на что не годен и никому не интересен. Твоя мать уехала, отец от тебя отказался. В сущности, смерть станет для тебя благом. Ты прославишься.

— Я никому не скажу. Я уеду далеко. Адамберг не поймет.

Паоле пожал плечами.

— Разумеется, он не поймет. У него пустая башка, не лучше твоей, это никчемный тип. Яблоко от яблони недалеко падает. Но каким бы он ни был, поздно звать его на помощь. Он умер.

— Неправда, — сказал Кромс, дернувшись на кресле.

Паоле тронул рукоять, и нож, вонзенный в руку Кромса, закачался, расширяя рану.

— Успокойся. Он действительно мертв, мертвее не бывает. Замурован в склепе с жертвами Плогойовица в Кисельево, в Сербии. Так что вряд ли он соберется к тебе в гости.

Паоле говорил тихо, словно бы сам с собой, а по лицу Кромса было видно, как ускользает от него последняя надежда.

— Но из-за тебя мне придется поторопить события. Если они все-таки нашли его тело, значит, нашли и мобильник. Перехватили твое сообщение, определили, чей это номер, откуда шел сигнал, и теперь знают, где ты. Точнее, где мы с тобой. Возможно, у нас меньше времени, чем предполагалось, так что готовься, мой мальчик, пора сказать «прости» этому миру.

Паоле отошел от кресла, но он был еще слишком близко от Кромса. Пока Адамберг будет открывать дверь и прицеливаться, Паоле успеет выстрелить в парня. Надо придумать отвлекающий маневр, чтобы выиграть время. Адамберг достал блокнот и вытряхнул вложенные туда разнокалиберные листки. Он сразу узнал измятый и грязный клочок бумаги, на который переписал надпись с могилы Плогойовица. Достал телефон и быстро составил эсэмэску: «Dobro veče, Proclet — Здравствуй, Про́клятый». Подпись: Плогойовиц. Не бог весть какая идея, но на большее он сейчас был неспособен. Главное — озадачить Паоле, войти и заслонить парня.

В кармане у Паоле зазвонил телефон. Он взглянул на экран, нахмурился, и через мгновение дверь распахнулась. Между ним и Кромсом стоял Адамберг. Паоле слегка покачал головой, словно воспринимал вторжение комиссара как дурацкую шутку.

— Это вы так развлекаетесь, комиссар? — спросил он, указывая на экран телефона. — В такое время суток уже не говорят «Dobro veče». Надо говорить «Lacu noč».

Странно было слышать этот беспечно-пренебрежительный тон. Паоле не удивился, не испугался, а ведь он думал, что Адамберг умер в склепе. Это восстание из мертвых взволновало его не больше, чем кочка на дороге. Держа под прицелом Паоле, Адамберг дотянулся левой рукой до Кромса и вытащил нож из подлокотника.

— Смывайся, Кромс! Быстрее!

Кромс выбежал из комнаты, хлопнув дверью, и в коридоре послышался его топот.

— Как трогательно, — сказал Паоле. — И что теперь, Адамберг? Мы стоим друг против друга, у обоих оружие. Вы целитесь мне в ноги, я вам — в голову. Если вы первый попадете в меня, я все равно выстрелю, правда ведь? У вас нет ни единого шанса. Пальцы у меня сверхчувствительные, хладнокровие — абсолютное. В данной ситуации, когда все зависит от техники, ваша приоткрытая дверь в бессознательное ничем вам не поможет. Наоборот, она замедлит вашу реакцию. Вы повторили ошибку, которую совершили в Кисельево? Любите гулять в одиночестве? Пришли сюда один, как тогда на мельницу? Знаю, знаю, — добавил он, подняв свою огромную ручищу. — Ваш эскорт скоро будет здесь.

Он взглянул на часы, потом сел.

— У нас в запасе несколько минут. Я еще успею догнать молодого человека. За эти несколько минут я хочу узнать, как вы на меня вышли. Я не имею в виду сегодняшний вечер и сообщение этого дурака Армеля. Вы ведь знаете, что ваш сын дурак, верно? Я говорю о вашем позавчерашнем визите, когда вы жаловались на шум в ушах. Вы уже все знали, я уверен в этом, потому что постоянно чувствовал, как ваша голова сопротивлялась моим рукам, отвергала их. Вы уже были не со мной, вы были против меня. Когда вы догадались?

— В склепе.

— А как?

Адамбергу было трудно говорить. Воспоминания о склепе, о ночи, которую он провел рядом с Ве́сной, все еще выводили его из равновесия. Усилием воли он заставил себя думать о Вейренке, о том, как открылась дверь, как он пил коньяк из бутылочек Фруасси.

— Маленькая кошка, — произнес он наконец. — Которую вы хотели раздавить.

— Да. Не успел. Но я это сделаю, Адамберг. Я всегда держу слово.

— «Я убил маленькую кошку. Просто придавил сапогом. Мне не давало покоя, что ты заставил меня спасать эту тварь». Так вы сказали.

— Точно.

— Кромс вытащил котенка из-под груды ящиков. Но как он мог узнать, что это кошка? Ведь ей было всего неделя от роду. В таком возрасте кота от кошки с первого взгляда не отличишь. Лусио знал, и я тоже. А еще вы, доктор. Потому что вы ее лечили. Никто другой не мог этого знать.

— Да, — сказал Паоле, — теперь понятно, где я ошибся. А когда до вас дошло? Сразу, как только я это сказал?

— Нет. Когда я вернулся домой и опять увидел кошку.

— Медленно думаете, Адамберг. Так уж вы устроены.

Паоле встал, и в этот момент раздался выстрел. Изумленный Адамберг увидел, как тело доктора оседает на пол. Пуля попала в живот с левой стороны.

— Я целилась в ноги, — произнес смущенный голос мадам Бурлан. — Но, бог мой, я так плохо стреляю.

Маленькая женщина подошла к распростертому на полу доктору, который тяжело дышал. Адамберг поднял его пистолет и вызвал скорую помощь.

— Он, по крайней мере, не умрет? — спросила она, слегка наклонившись и разглядывая раненого.

— Думаю, нет. Пуля попала в кишечник.

— Это всего только тридцать второй калибр, — сказала мадам Бурлан так просто, словно уточняла размер платья.

Паоле взглядом подозвал комиссара.

— Скорая помощь сейчас приедет, Паоле.

— Не называйте меня Паоле, — отрывистым голосом приказал врач. — С тех пор как владычеству про́клятых пришел конец, перестали существовать и Паоле. Они спасены. Они могут уйти. Вы поняли, Адамберг? Они могут уйти, потому что они свободны. Наконец-то свободны.

— Вы убили их всех? Всех Плогойовицев?

— Я никого не убивал. Истребить чудовищ не значит совершить убийства. Ведь это не люди. Я помогаю роду людскому, комиссар, я же врач.

— В таком случае, Жослен, вы и сами не человек.

— Ну, не совсем. Но теперь я — человек.

— Вы их всех истребили?

— Пятерых полноценных. Остались две жеваки. Им не под силу восстановить то, что я разрушил.

— Я знаю только троих: Пьера Воделя-Плога, Конрада Плёгенера и фрау Абстер-Плогерштайн. Плюс еще ноги Плогодреску, но это старая история.

— В дверь звонят, — робко произнесла мадам Бурлан.

— Это скорая помощь, откройте.

— А если это не они?

— Это они. Открывайте, черт возьми.

Маленькая женщина послушно удалилась, опять ворча себе под нос и понося полицию.

— Кто это? — спросил Жослен.

— Соседка.

— Откуда она стреляла?

— Понятия не имею.

— Loša sreča.

— А двое других, доктор? Еще два человека, которых вы убили?

— Я никого не убивал.

— Еще два чудовища, которых вы уничтожили?

— Самый сильный из всех, Плоган, и его дочь. Они были ужасны. Я с них начал.

— Где это произошло?

Вошла бригада скорой помощи, они поставили на пол носилки, открыли свои сумки. Адамберг знаком попросил дать ему несколько минут на разговор с раненым.

— Где?

— В Савонлинне.

— Где это?

— В Финляндии.

— Когда? Еще до Пресбаума?

— Да.

— Плоган? Это их теперешняя фамилия?

— Да. Вейкко и Леэна Плоган. Самые страшные из всех. Он потерял власть.

— Кто?

— Я не произношу его имя.

— Значит, Петер Плогойовиц.

Жослен утвердительно кивнул.

— Там, в Хайгете. Все кончено. Его род угас. Скоро вы увидите, как умрет дерево на Хэмпстедском холме. И пни вокруг его могилы в Кисельево тоже сгниют.

— А сын Пьера Воделя? Он ведь тоже Плогойовиц, да? Почему вы его не тронули?

— Потому что он просто человек. Родился без зубов. Про́клятая кровь достается не каждому отпрыску.

Адамберг выпрямился, но врач схватил его за рукав и притянул к себе.

— Поезжайте туда и взгляните, — попросил он. — Вы в курсе дела. Вы поймете. Я должен удостовериться.

— Взглянуть на что?

— На дерево, оно растет на Хэмпстедском холме, к югу от часовни. Огромный дуб, который посадили в тысяча шестьсот шестьдесят третьем году, это год его рождения.

Ехать смотреть на дерево? Выполнять бредовое желание Паоле? Может быть, он верит, что Плогойовиц продолжает жить в этом дереве, — так же как племянник верил, что сущность его дяди продолжает жить в теле медведя?

— Жослен, вы отрезали ступни девяти покойникам, вы зверски убили пять чудовищ, вы замуровали меня в этом чертовом склепе, вы использовали и обманули моего сына, вы собирались убить меня.

— Да, знаю. И все-таки поезжайте и взгляните на дерево.

Адамберг замотал головой, то ли от омерзения, то ли от усталости, и подал знак санитарам, чтобы они уносили раненого.

— О чем это он? — спросила мадам Бурлан. — О семейных неприятностях, да?

— Совершенно верно. Откуда вы стреляли?

— Из коридора, через дырочку.

Мадам Бурлан мелкими шажками проследовала в коридор, ведя за собой комиссара, и отодвинула одну из висевших на стене гравюр. В этой стене, вернее, тонкой перегородке было проделано отверстие диаметром три сантиметра, через которое в зазор между двумя коврами можно было увидеть комнату с роялем.

— Это наблюдательный пост Эмиля. Поскольку месье Водель не гасил свет на ночь, никогда нельзя было знать наверняка, спит он или нет. А через эту дырочку Эмиль мог видеть, как он выходит из кабинета и идет в спальню. Эмиль иногда таскал у него денежки. Бог ты мой, Водель был так богат.

— Как вы об этом узнали?

— Мы с Эмилем отлично ладили. Я единственная в нашем квартале, кто не воротит от него нос. И у нас свои маленькие секреты.

— Это он дал вам револьвер?

— Нет, револьвер от мужа остался. Ах, как нехорошо получилось. Шутка ли, выстрелить в человека. Я целилась ниже, но дуло само подскочило кверху. Я не собиралась стрелять, хотела только посмотреть, что происходит. А потом, бог ты мой, ваши люди все не ехали, мне показалось, вы влипли, и я подумала: надо что-то делать.

Адамберг кивнул. Да, он крепко влип. С тех пор как он вошел в ванную, не прошло и двадцати минут. В животе бурчало от голода.

— Если вам нужен молодой человек, — добавила маленькая женщина, направляясь к подвалу, — то он у меня в гостиной. Лечит себе руки.